Желябов

ПО СЛЕДАМ

Первого марта Андрей Иванович дает новые показания. Он очень беспокоится о судьбе Николая Ивановича Слатвинского, под чьим именем он проживал. Желябов старается убедить жандармов, что никакого Слатвинского он не знает и на руках у него был дубликат документа. Подтверждая далее свою принадлежность к "Народной Воле", Желябов заявляет: "время цареубийства не было заранее намечено с точностью, т. к. обусловливалось образом жизни "объекта" нападения. Место действия находятся еще в большей зависимости от привычек "объекта". Личное мое участие физическое не было лишь во причине ареста, нравственное участие полное"…

Желябов издевается над жандармами. Надо полагать, у подполковника Никольского и у прокурора Добржинского очень длинно вытянулись уши, когда "священную особу" крестьянский сын Андрей Желябов осмелился именовать "объектом".

Генерал Комаров, между прочим, доносит: "Желябов обратился к прокурору палаты с просьбой объяснить ему, что такое случилось, что его разбудили в 2 часа ночи; и когда ему объявлено было, что сделано покушение на священную жизнь в бозе почившего государя императора, тогда Желябов с большою радостью сказал, что теперь на стороне революционной партии большой праздник и что совершилось величайшее благо деяние для освобождения народа, цель партии осуществилась, что со времени казни Квятковского и Преснякова дни покойного императора были сочтены, за ним следили даже и тогда, когда он ездил по институтам, и ежели он не принял действительного участия в бывшем покушении, так только потому, что был лишен свободы, а нравственна он вполне сочувствует удавшемуся злодейству. На предложенный ему вопрос выяснить как форму, так и состав метательного снаряда, который был употреблен для злодейского умысла против государя, он отвечал, что форм их несколько: есть овальные и четырехугольные формы; состав же определить не может, т. к. он не техник, а для этого в партии существует специальный технический комитет"…

В своей генеральской наивности Комаров, по-видимому, даже не замечает, что Желябов продолжает смеяться и издеваться над следствием; жандарм простодушно излагает эти издевательские замечания об овальных и четырехгранных снарядах и о техниках "Народной Воли" в официальном рапорте. Видно, что Желябов вполне владеет собой, бодр, даже весел.

2 марта Рысакова и Желябова предъявляют друг другу. Они встречаются, как старые знакомые; затем им показывают труп Гриневицкого. Рысаков признает Михаила Ивановича, по прозванию Котик. Желябов от показаний отказывается.

Первоначально предполагалось уже 3 марта судить Рысакова военно-полевым судом, а 4 марта казнить; так торопилось самодержавие учинить расправу. Но в ночь с 1 на 2 марта от Желябова последовало заявление, повергнувшее царских ищеек в крайнее изумление.

"Если новый государь, — писал Желябов, получив скипетр из рук революции, намерен держаться в отношении цареубийц старой системы; если Рысакова намерены казнить, было бы вопиющей несправедливостью сохранять жизнь мне, многократно покушавшемуся на жизнь Александра II и не принявшего физического участия в умерщвлении его лишь по глупой случайности, Я требую приобщения себя к делу 1 марта и, если нужно, сделаю уличающие меня разоблачения. Прошу дать ход моему заявлению. Андрей Желябов.

2 марта 1881 г. Д. пр. Закл.

P. S. Меня беспокоит опасение, что правительство поставит внешнюю законность выше внутренней справедливости, украся корону нового монарха трупом юного героя лишь по недостатку формальных улик против меня, ветерана революции. Я протестую против такого исхода всеми силами души моей и требую для себя справедливости. Только трусостью правительства можно было бы объяснить одну виселицу, а не две. Андрей Желябов".

Это "произведение" Желябова, стоящее многих "полных собраний сочинений", написанное о деле всей жизни, побудило Ашешева писать о склонности Андреи Ивановича к театральности и к позам. К тому же, по Ашешеву, Желябов переживал душенный кризис, он разочаровался в терроре, искал выхода из тупика; заявление его есть предсмертная записка самоубийцы. Все это сплошная неправда, Желябов не знал еще, что Рысаков стал оговаривать, но он знал и учитывал, что девятнадцатилетнему юноше, недавно привлеченному в "Народную Волю", не по силам провести процесс 1 марта, имеющий мировой резонанс; не по силам разъяснить смысл цареубийства, программу и тактику партии. Заявление Желябова нельзя рассматривать отдельно от всего последующего его поведения, а это именно и делает Ашешев. Народовольцы всегда рассматривали суд, как трибуну. Судебные отчеты, помещаемые в газетах, даже очень искаженные, сплошь и рядом являлись единственным печатным материалом при занятиях в подпольных кружках. То, что произошло потом на суде, вполне подтвердило правильность решения Андрея Ивановича. Во всяком случае, он совсем не походил на самоубийцу, он был целеустремлен, бодр, он думал о деле своей жизни. Непростительную, обывательскую болтовню о Желябове не решались повторить даже царские жандармы. Генерал Шебеко писал: на следствии и суде он выказывал наибольшее присутствие духа и спокойное, рассудительное хладнокровие; он входил в малейшие детали и вступал в спор с судьями и прокурором; в тюрьме он себя чувствовал в нормальном состоянии и моментами проявлял веселость. — Нельзя также забывать и о нравственных мотивах; на них ссылается и сам Желябов в своем заявлении. Несомненно, ему была мучительна мысль, что юноша, им вовлеченный в дело, погибнет на виселице, а он, вожак, останется живым. Мораль совсем не десятое дело, особенно для социалиста чувства, каким являлся Желябов. Ничего не будет понятно в облике главаря народовольцев, если посмотреть на его заявление, как на театральный шаг или как на предсмертную записку.

Среди народовольцев поведение Желябова не возбудило сомнений. Тырков рассказывает: он и Перовская купили телеграмму, в которой сообщалось: "один на главных организаторов последнего преступного посягательства на драгоценную жизнь в бозе почившего государя императора, арестованный 27 февраля вечером, признал свое руководящее участие в преступлении и изобличается в том же показанием задержанного на месте катастрофы виновника ее, мещанина Рыбакова". Ясно, речь шла о Желябове. Перовская опустила голову, замедлила шаг и замолчала. Тырков спросил: — Зачем он это сделал? Перовская ответила: — Верно, так нужно было…

Получив заявление Желябова, Лорис-Меликов доложил новому царю: Желябов начал давать более определенные показания; Рысаков действовал по его уговору. "Таким образом, вновь разъясненные обстоятельства, — пишет Лорис, — представляют полную возможность к основательному привлечению к суду имеете с Рысаковым и главного виновника преступления — Желябова; но такой совместный суд двух преступников, по заявлению прокурора судебной палаты, необходимо потребует лишние сутки для закончания всего дела с приведением приговора в исполнение. Долгом поставляю себе всеподданнейше испрашивать, благоугодно ли будет вашему императорскому величеству соизволить на отсрочку производства суда до среды, причем исполнение приговора может последовать вместо среды в четверг. Со своей стороны решаюсь присовокупить, что полагал бы совместное суждение двух преступников более обеспечивающим основательное рассмотрение дела и возможное разъяснение оного". — На докладе Александр III наложил резолюцию — Совершенно разделяю ваше мнение[103].

Желябов уже называется главным виновником; приговор Лорис считает предрешенным.

Желябова и Рысакова предполагали казнить 4 марта. Но произошел ряд событий. 1 марта Рысаков еще держался, но уже на следующий день он открывает конспиративную квартиру на Тележной улице. В этот же день власти вновь допрашивают Желябова. Желябов, подтверждая свое знакомство с Рысаковым, сообщает, что именно он вовлек его в боевую дружину; далее Андрей Иванович дает некоторые сведения о "Народной Воле", никого, понятно, не называя. В докладной записке Комарова приводится угроза Желябова: если новый государь ожиданий партии не исполнит, его постигнет участь отца.

По горячим следам жандармы в ночь на 3 марта захватывают квартиру на Тележной, где производят арест Геси Гельфман; другой обитатель, Саблин, стреляется. На квартире обнаруживают: две метательных мины в жестянках, колбу, реторту, шарики с серной кислотой, фарфоровую ступку, план Петербурга, план на конверте с отметками на Малой Садовой и на Екатерининской набережной. На Тележную является Тимофей Михайлов, его задерживают, он пытается безуспешно отстреляться.

4 марта обнаруживается подкоп на Малой Садовой из покинутой "хозяевами" лавки сыров.

Угроза Желябова приобретает реальные очертания. Очевидно, правительству известно далеко не все о замыслах террористов, несмотря на предательства Окладского и Рысакова. Лорис-Меликов в новом докладе предупреждает царя: — казнь преступников может вызвать в оставшихся на свободе единомышленниках их, ободренных удачею, стремление к покушениям на драгоценные дни того и т. д. — Между тем, предстоящее погребение в бозе почившего императора не может не представить особых затруднений в деле охранения державного вождя России от злодейских покушений. Далее Лорис-Меликов уверяет: чувство священного благоговения масс к непогребенному монарху может быть оскорблено зрелищем казни в месте погребенил тела и бозе почившего. Поэтому генерал предлагает, к военному суду не прибегать, а передать дело на разрешение Особого присутствия Правительствующего Сената с участием сословных представителей. Записка Александра III от 5 марта:. "Можем собраться завтра. 6 числа, в 1 1 утра, у меня для обсуждения этого во-. проса. Дайте знать всем вами названным министрам. Кроме того, я прикажу брату Владимиру быть здесь"[104]

Предложение Лорис-Меликова принимается. Страх пред Исполнительным комитетом еще велик. Сил его власти, как следует, не знают; не знают и всех задуманных Комитетом предприятий. Желябов продолжает устрашать и в качестве пленника.

Рысаков в животном страхе смерти продолжает предавать.

Иван Окладский тоже в полном ходу.

4 марта Желябов дает новые показания. "Исполнительный комитет, поставив известное нападение ближайшей практической задачей, сделал, кажется в январе, вызов добровольцев, из всех боевых дружин. Итти на самопожертвование вызвалось, в итоге, 47 человек.

Мне было поручено сорганизовать предприятие (разумею нападение с метательными снарядами…); агент 3-й степени, каковым я состою, есть ближайший агент И. Комитета, лицо, пользующееся его полным доверием. Об агентах 1 и 2 степени говорилось в процессе 16-ти".

Желябов старается усилить страх властей перед 11 Исполнительным комитетом и создать представление, что "Народная Воля" не группа заговорщиков, а организация, располагающая крупными силами. Отсюда утверждения о 47 добровольцах и что он. Желябов, только агент третьей степени. На войне — по-военному. На войне сокрытие настоящих сил много решает.

Показания Желябова спокойны, деловиты, полны достоинства. Желябов знает, чего он хочет.

6 марта два новых допроса. Власти не отступаются от Желябова. А может быть он, подобно Рысакову, Гольденбергу, Окладскому, дрогнет, сдаст? У Лори-сов и Муравьевых есть один козырь, всем козырям козырь: жизнь… То-то было бы торжество! Но не дрожит крестьянский сын Желябов, не сдает он! Недаром предки его прошли трудовую, прошли крепостную закалку.

В показаниях 6 марта Желябов, между прочим, пишет:

— В деле 1 марта я отводил Рысакову лишь место пособника для выправки из него самостоятельного бойца на последующее время… Припоминаю неверность с действительностью в показаниях Рысакова относительно роли Тимофея. Тут Рысаков, видимо, перепутал лично для него желательное с предположенным мною для Тимофея, и Тимофей вышел у него предполагавшимся участником нападения, что совершенно неверно…

Рысаков уже оговорил Тимофея Михайлова. Других улик против Михайлова, что он принимал участие в деле 1 марта, нет. Петербургский котельщик держится тактики отрицания. Желябов, как рачительный "хозяин" "Народной Воли", как вернейший товарищ старается выгородить боевого друга.

События развертываются грозной чередой.

Ищут Перовскую. Про Софью Львовну тех дней Тырков метко сказал:

— Она вилась, как вьется птица над головою коршуна, который отнял у нее птенца, пока сама не попала ему в когти…

Она перестала следить за собой. Она не думает о себе. Ее упрашивают уехать. Она отказывается. Надо все испробовать, чтобы спасти Желябова. На Пантелеймоновской улице Перовская ищет свободной квартиры, чтобы следить за Третьим отделением. Она надеется организовать нападение. Среди военных, среди рабочих обсуждает она планы освобождения Желябова; ночует где попало; питается как попало. Она побледнела, напрягает последние силы. Еще суше, еще сдержаннее стала она по виду. Поиски Перовской ведет околодочный Широков. Вместе с хозяйкой молочной, где Софья Львовна закупала продукты, рыщет он по всей столице. И вот на Невском — удача! Торговка Луиза Сундберг узнает Перовскую. Широков хватает подругу Желябова. Это случилось 10 марта, в день, когда было выпущено знаменитое письмо Исполнительного комитета к Александру III. Перовская предъявляется Рысакову и опознается им. Она не отрицает своего участия в цареубийстве, но о привлеченных к делу дает самые сдержанные показания. О Желябове Перовская говорит однажды — Я признаю, что на моей квартире, где проживал и Желябов, был в жестянках динамит, но не желаю объяснять, куда он девался.

— В сентябре переселился ко мне Желябов. Только и всего… Основной тон ее показаний: — назвать не желаю… разъяснять не желаю… отвечать не желаю…

Отныне судьба Желябова и Перовской сплетены до гробовой доски.

Последний допрос Желябова происходят 14 марта. Желябова предъявляют супругам Бовенко, у которых он снимал квартиру в Александровске. Желябов встретил их добродушным смехом. Ему показали один из снарядов, взятых на Тележной улице. — По поводу предъявленного мне снаряда заявляю, что по внешнему своему виду и по внутреннему устройству он принадлежит к одной из известных мне систем метательных снарядов, изготовленных для нападения 1 марта. На вопрос: — видал ли я эти снаряды в руках кого-либо из членов соц. — рев. партии? заявляю: "да, видел. но в чьих, объяснить не желаю".

Согласно общепринятой народовольческой тактике Желябов охотно давал объяснения общего характера,

Верна ли была такая тактика?

Само собой понятно, что народовольцы имели в виду, как можно шире распространить истинные сведения о "Народной Воле". Вместе с тем они хотели доказать свою правдивость и свое мужество. Часто их показания достигали своей цели, но случалось нередко и то, что жандармам и прокуратуре удавалось выудить нужные сведения. В обоих записках о событиях 1 марта, Победоносцев, между прочим, обронил такую фразу: "Одной из руководящих нитей делу розыска послужили беседы с Желябовым и Рысаковым, в особенности с последним". Ставить рядом имена Желябова и Рысакова конечно, не приходится; однако кое в чем показания А. Ив. могли быть властям тоже полезны. Иногда они невзначай подтверждали показания Рысакова, давали жандармам большую уверенность в некоторых предположениях. То же самое надо сказать и о следственных показаниях Кибальчича. И не случайно, в своем предсмертном завещании Александр Михайлов, настаивал отказываться от всяких объяснений на дознаниях. Совет Михайлова бы впоследствии учтен революционерами позднейших поколений.

Разгром "Народной Воли" продолжается. 4 марта по оговорам Рысакова взяты члены боевого наблюдательного отряда, следившего за выездами царя: Тырков, Тычинин, Оловенникова. 7 марта взят член редакции "Народной Воли" Иванчин-Писарев.

7 марта взяты Кибальчич и Фроленко.

18 марта взят Арончик.

Окладский и Рысаков действуют в меру своих сил.

Распад личности Рысакова самый глубокий. Иногда его показания напоминают бред. Он сам признается, что не может сосредоточиться на какой-нибудь мысли; мелькают отдельные, не связанные друг с другом образы; 1 марта представляется "неясным, шумящим, одним словом, хаосом", в котором трудно разобраться.

Вспомним заявление фон Пфейля, что свидетели покушения производили впечатление помешанных. Тырков, предъявленный Рысакову, говорит:

— Я увидел весь ужас его состояния. Лицо все было покрыто синебагровыми пятнами, в глазах отражалась страшная тоска по жизни, которая от него убегает. Мне показалось, что он уже чувствует веревку на шее.

Рысаков даже уверяет, будто он принял участие и цареубийстве, дабы… лучше бороться с террором.

По явному наущению жандармов и прокуратуры Рысаков заявляет: Желябов околдовал его своими речами. Он, Рысаков, не мог противиться его логике; речи Желябова были неотразимы.

— Не будь Желябова, я бы далек был от мысли принять участие не только в террористических актах, но и в последнем покушении. Во всем повинен Желябов.

Несмотря на удачи в розысках "внутреннего врага", власти все еще не уверены в себе. Новый "венценосец> упорно отсиживается в Аничковом дворце, затем перебирается в Гатчину. Окружающие деревни наполняются полицией, переодетыми сыщиками. В городе — усиленные наряды, патрули, с "граждан" не спускают глаз. Градоначальник Баранов сочиняет диковинный манифест: все лица, принадлежащие к злодейской, террористической партии, за исключением убийц, буде в течение двух недель от издания сего манифеста добровольно явятся и докажут чистосердечное раскаяние, будут нами помилованы. "Произведение" градоначальника остается, однако, в столе.

Победоносцев умоляет царя: ходят слухи, что цареубийцам будет сохранена жизнь. Мысль эта повергает старого изувера в ужас. Александр отвечает:

— Будьте спокойны, с подобными предложениями ко мне не посмеет притти никто и что все шестеро будут повешены, за это я ручаюсь.

К суду цареубийц привлекаются: Желябов, Перовская, Рысаков, Тимофей Михайлов, Кибальчич, Геся Гельфман.

25 марта, накануне суда, Желябов отправляет в Особое присутствие новое заявление.

Он пишет:

— Принимая во внимание:

Принимая во внимание:

во-первых, что действия наши, отданные царским указом на рассмотрение Особого присутствия Сената, направлены исключительно против правительства и лишь ему одному в ущерб; что правительство, как сторона пострадавшая, должно быть признано заинтересованной в этом деле стороной и не может быть судьей в своем собственном деле; что Особое присутствие, как состоящее из правительственных чиновников, обязано действовать в интересах своего правительства, руководясь при этом не указаниями совести, а правительственными распоряжениями, произвольно именуемыми законами, — дело наше неподсудно Особому присутствию Сената;

во-вторых, действия наши должны быть рассматриваемы как одно из проявлений той открытой, всеми признанной борьбы, которую русская социально-революционная партия много лет ведет за права народа и права человека против русского правительства, насильственно завладевшего властью и насильственно удерживающего ее в своих руках по сей день;

единственным судьею в деле этой борьбы между социально-революционной партией и правительством может быть лишь весь русский народ чрез непосредственное голосование или, что ближе, в лице своих законных представителей в Учредительном собрании, правильно избранном;

и в-третьих, так как эта форма суда (Учредительное собрание) в отношении нас лично неосуществима;

так как суд присяжных в значительной степени представляет собою общественную совесть и не связан в действиях своих присягой на верную службу одной из заинтересованных в деле сторон;

на основаниях вышеизложенных я заявляю о неподсудности нашего дела Особому присутствию Правительствующего Сената и требую суда присяжных в глубокой уверенности, что суд общественной совести не только вынесет нам оправдательный приговор, как Вере Засулич, но и выразит нам признательность отечества за деятельность особенно полезную.

1881 г. 25 марта, Петропавловск. крепость

Андрей Желябов

26 марта, в день суда, утром Желябов получил "документ за нумерам неизвестным", подписанный Плеве. "Документ" известил Желябова: распорядительное заседание Особого присутствия находит, что отвод Желябова "не заслуживает уважения и оставило заявление без последствий".

Особое присутствие не нашло нужным, чтобы Желябову была выражена признательность отечества "за деятельность особенно полезную".

Мало того, оно даже и не приобщило заявления Желябова к делу, и Желябову пришлось на суде напомнить о нем и спросить, удостоверяет ли Особое присутствие документ без номера.

Присутствие удостоверило. На это его хватило…