Жемчужное ожерелье. Том 1

ГЛАВА 7

За два дня до похорон прибыл рыболов из небольшого городка Богнор. Он хотел видеть Анну, которой рассказал, что переправил Майкла и Джо во Францию.

— Мне следовало бы приехать сюда раньше, — объяснил он, — но как раз начался лов сельди, и у меня просто не было свободного времени.

Анна была чрезвычайно благодарна этому человеку и щедро его наградила. Ведь он принес радостную весть в тот момент, когда весь Сазерлей находился в трауре. На похороны Роберта пришло много людей. Всей округе уже стало известно, что он помогал королю, а виноват в его гибели не кто иной, как полковник Уоррендер. Несмотря на это, несколько сторонников парламента явились на похороны. Эти мужчины были соседями Роберта и когда-то дружили с ним. Кристоферу Рену послали письмо с сообщением о смерти хозяина Сазерлея, но Анна полагала, что молодой человек вряд ли успеет приехать вовремя. Так оно и вышло. Из Стейнинга прибыло несколько двоюродных братьев и сестер, которые остались ночевать в усадьбе.

Присутствие в доме гостей заставило служанку Анны Сару проявить инициативу. Она не могла советоваться с Анной и Кэтрин, погруженными в свое горе. Однако ей предоставлялась такая возможность, которую грех было упустить. Сара взяла с собой траурную одежду и спустилась в подземелье к Мэри.

— Быстрее одевайся, — велела она девушке. — Я отведу тебя в дом, и все подумают, что ты родственница, приглашенная на похороны. После этого ты будешь жить в доме.

Мэри, полагая, что Сару прислала Анна, подчинилась. У Майкла в отношении ее имелся другой план. Он хотел как бы привезти ее из Чичестера, куда ее якобы доставила почтовая карета. Но после его поспешного отъезда этот план отложили на неопределенное время. Черное платье оказалось ей впору, но она вскоре поняла, что ни один из воротников не может скрыть ее шейную повязку. Сара, спешно собирая вещи девушки, поняла, в чем дело.

— Тебе придется снять повязку.

Мэри яростно протестовала, и Сара, наконец, потеряла терпение.

— Ты хочешь помочь людям, которые были так добры к тебе, или нет? Если сейчас все пройдет нормально, ты избавишь их от дальнейших хлопот, и им больше нечего будет опасаться.

«Разреши мне надеть шаль», — шевелила губами Мэри.

— У тебя нет черной шали, нет ее и у меня. Делай то, что я тебе говорю, — Сара гордилась тем, что после своей хозяйки была чуть ли не главной в доме в отсутствие дворецкого и эконома, которые не вернулись с войны. Поэтому при таких чрезвычайных обстоятельствах она считала себя обязанной командовать девушкой. — Твоя шея уже давно зажила. Прошло не меньше семи недель с тех пор, как мистер Майкл спас тебя. Опухоль и синяки не держатся вечно. Так что поспеши. Нам нельзя терять времени!

Необходимости в особой спешке вообще-то не было, но Сара чувствовала, что на Мэри надо нажать. Как только девушка дрожащими пальцами развязала повязку, Сара тотчас сорвала ее.

— Ну вот! У тебя замечательная шея! Никаких следов на ней я не вижу, — она решительно взяла Мэри за руку и потащила за собой, опасаясь, что та передумает и начнет упираться. — Пошли. Захвати с собой свечу, чтобы освещать дорогу. Нам надо спешить!

Неся в одной руке вещи, Сара вела за собой девушку вверх по ступеням лестницы. Через Королевскую дверь они прошли в комнату, отделяемую от подземелья фальшивой стеной. Оказавшись за ней, Мэри погасила свечу и поставила ее на обеденный стол. Из Большого зала, находящегося за двойными дверьми, доносился приглушенный гул голосов. Там собрались люди, вернувшиеся с похорон. Вот-вот должны были начаться поминки. Сара в последний раз наставляла Мэри.

— Иди туда. Никто тебя не заметит. Все сейчас рассаживаются за столом. А я пока отнесу твои вещи в комнату для гостей, — она слегка подтолкнула робеющую девушку. — Иди же!

Мэри, дрожа от нервного напряжения и стараясь не привлекать к себе внимания, вошла в зал. Все было так, как и говорила Сара. Когда она села рядом с Джулией, никто из сидящих не заметил удивления ребенка.

— Твоя шея, Мэри! Она уже зажила?

В течение некоторого времени после этого девушка все еще продолжала носить повязку, оставаясь наедине, пока наконец не убедилась, что этого вовсе не требуется.

Слуги решили, что Мэри Твайт прибыла в дом вместе с другими гостями. Когда стало известно, что она собирается жить в Сазерлее, потеряв недавно свою семью, о ней стали судачить на кухне. Особый интерес вызвало то обстоятельство, что девушка не могла говорить. Повариха уверяла всех, что Мэри немая с детства.

— Такое случается. Я уже слышала о подобном.

— Она держится так, будто у нее спина не гнется, — заметила одна из горничных.

— Это скорее всего от гордости.

Другая горничная фыркнула:

— Со мной ей лучше не связываться.

— А где она живет?

— В спальной, рядом с комнатой мисс Джулии.

— Хорошая комната. Там очень уютно. Но она не привезла с собой сундука. Кажется, у нее совсем мало вещей.

И опять повариха все объяснила:

— Могу спорить, что она бедная родственница. Все богатые семьи имеют бедных родственников. Хозяйка взяла ее в дом из жалости.

Анна радовалась тому, что внедрение Мэри прошло довольно гладко. Однако она все еще испытывала потрясение и почти не замечала того, что происходило вокруг. Она теперь проводила за вышиванием почти все свое время. И вышивала не траурные ленты, а самые яркие цветочные узоры: маки и тюльпаны, васильки и лютики. Кэтрин одобряла то, чем занималась ее невестка, понимая, что вышивание успокаивает ее. Занимаясь любимым делом, она вспоминала только о хорошем и забывала о своей утрате.

Джулия глубоко и втайне от других переживала смерть отца. Она не позволяла себе плакать в присутствии матери или бабушки, боясь вызвать их слезы, а когда оставалась одна, печаль сковывала ее сердце, оставляя глаза сухими. Свое горе она не могла разделить с Мэри, потому что, хотя они и дружили, девушки недостаточно хорошо знали друг друга. Только один человек мог понять Джулию.

И он явился. Когда письмо Анны наконец достигло Оксфорда, Кристофер отложил в сторону свои учебники, не пошел на занятия, оседлал лошадь и в тот же день отправился в Сазерлей. Проведя ночь на постоялом дворе, он утром прибыл в усадьбу. Джулия сидела в библиотеке и убирала со стола книги после только что закончившегося урока, когда дверь открылась и на пороге появился Кристофер. Она бросилась к нему и разрыдалась. Не говоря ни слова, он подвел девочку к резной скамье, усадил ее и сам сел рядом, готовый утешить близкого ему человека. Она обняла его за шею и оросила его бархатный камзол слезами. Он терпеливо ждал, пока стихнут ее рыдания, потом вынул из кармана синий шелковый носовой платок и протянул его ей.

— Спасибо, — она выпрямилась, посмотрела на его доброе лицо и поняла, что он ее самый лучший друг. Такой дружбы, как между ней и Кристофером, не существовало в мире. Она тщательно вытерла глаза, так что от слез не осталось и следа. Лишь по распухшим векам можно было догадаться, что она плакала.

— Раньше я не могла плакать.

— Я догадался. Тебе стало лучше?

— Да, но мне все еще очень грустно.

— Удивительно было бы, если бы ты не грустила. Но теперь твое горе должно постепенно идти на убыль. Твои отец хотел бы этого прежде всего.

— Ты уже видел маму?

Он кивнул:

— Я пошел к ней, чтобы выразить мои соболезнования. Она сообщила новости о Майкле, который уехал за границу. Я искренне надеюсь, что он скоро вернется, но в настоящее время самый лучший адвокат в Англии не сможет защитить его. Парламент постановил, что всякая помощь королю со стороны кого бы то ни было является предательством. Когда я поднялся наверх, чтобы повидать Кэтрин, с ней находилась юная особа, которая как раз подпадает под это постановление.

— Мы опасаемся, что Мэри никогда больше не сможет говорить.

— А ей уже пора начать говорить?

— Майкл сказал, что у нее, должно быть, повреждены голосовые связки.

Взгляд Кристофера выражал сомнение.

— Не думаю. Временная опухоль может стать причиной немоты, но это не продолжается вечно. В Оксфорде не так давно случилось нечто подобное.

— Я думаю, что Мэри хорошенькая. Тебе так не кажется?

— Да… и она талантлива. Девушка играла на лютне, когда я вошел в комнату твоей бабушки.

— На лютне? — с удивлением спросила Джулия.

— Совершенно верно. Твоя бабушка сказала, что ты оставила инструмент там, а эта юная особа взяла его и стала играть.

— Но раньше она никогда не делала этого.

— Может быть, ей не предоставлялся случай.

Позднее Мэри дала понять, что ее тетя была очень музыкальна и обучила ее игре на разных инструментах. В тот вечер сна вновь играла в комнате Кэтрин. Теперь ее слушали также Анна, Джулия и Кристофер. Ее репертуар включал народные песни, и Кристофер, обладая неплохим тенором, начал петь, призывая остальных подпевать ему. Одна из горничных, проходя мимо комнаты, в изумлении замерла, пораженная пением в доме, погруженном в траур. Потом она решила, что это вовсе неплохо, ибо жизнь должна продолжаться. Миссис Паллистер и так уж слишком извела себя, ей надо немного взбодриться.

Анна благодарила судьбу за то, что она послала им Кристофера, когда спустя два дня получила официальный документ. Ранее при обсуждении финансовых дел она чувствовала себя не в своей тарелке, не всегда понимая то, что говорит адвокат. Теперь же она полагалась на участие Кристофера. Она знала, что Сазерлей переходит к Майклу и его наследникам, а в случае, если у него не будет детей, хозяйкой усадьбы после его смерти становится Джулия. Ей самой разрешалось иметь доход от имения до совершеннолетия Майкла. После этого она будет ежегодно получать определенную денежную сумму.

— Кристофер, — сказала она дрожащим голосом, протягивая ему документ, — правительство требует, чтобы мы заплатили большой штраф за участие Роберта и Майкла в войне на стороне короля. Что мне делать?

Он внимательно и вдумчиво прочитал документ.

— Да, — произнес он наконец, — сумма довольно значительная, но вам необходимо заплатить ее, иначе у вас могут отобрать поместье. Сможете ли вы достать такие деньги?

Анна выглядела совершенно расстроенной.

— Я думаю… Я не уверена… Трудно сказать… у нас есть какие-то сбережения. Видишь ли, после того как Роберт перестал совершать морские вояжи, он вложил деньги в три корабля и получил прибыль. Деньги передал ему один знакомый купец из Лондона. Но когда началась война, мой муж поменял эти деньги на золотые монеты и спрятал их в тайнике. Сейчас они в моей комнате. Однако, если отдать сейчас все эти деньги, я просто не знаю, как мы будем жить дальше.

Они принесли мешок с деньгами в библиотеку и сели за стол друг против друга. Кристофер пересчитал деньги и тщательно изучил все документы. Затем он молниеносно произвел какие-то расчеты, записывая цифры на бумаге. Анна смотрела на него, благодарная ему за все. Наконец он положил перо и обратился к Анне:

— Можете не беспокоиться насчет этого штрафа. Денег у вас вполне хватает. Часть дохода от имения придется посылать Майклу, чтобы он не умер с голоду за границей. Существует возможность переправлять деньги во Францию, хотя стоит это недешево. Рано или поздно вы получите адрес своего сына.

— Мы дали ему с собой мешок золота, а моя свекровь передала еще и драгоценные камни, которые предназначались для его будущей невесты.

— Значит, какое-то время он не будет ни в чем нуждаться.

— Возможно, у него вообще не возникнут денежные трудности. Майкл собирался найти там себе какую-нибудь работу. Французский он знает в совершенстве.

— Это хорошо. У вас будет меньше забот.

— Если он все же станет испытывать нужду, я могу продать часть нашей земли. Роберт уже занимался этим.

— Но это случилось в военное время, когда у него не было другого выхода. К счастью, у вас нет долгов, в отличие от многих других женщин, чьи мужья покинули родину. Я слышал немало грустных историй, — затем он вернулся к вопросу о земле Сазерлея: — Я настоятельно советую вам не продавать землю. После уплаты штрафа она будет единственным источником вашего дохода. Сейчас цены на землю очень низкие, так как многие роялисты-землевладельцы вынуждены продавать свои угодья. К тому же вы должны сохранить Сазерлей для Майкла.

— Я буду поступать так, как ты говоришь.

— Пусть все останется по-старому. Ваш управляющий, кажется, надежный человек. Он хорошо разбирается в делах и не станет обманывать бедную вдову. Однако вам следует сдать часть земли в аренду своим друзьям-роялистам. Вы получите за это хорошие деньги. Даже парк можно сдать под пастбище. Легко будет отделить лабиринт, лужайки и клумбы от остальной части парка.

— Это сделать невозможно, — сказала она, вновь опечалившись. — В окрестностях произошло так много перемен. Все наши соседи стали сторонниками парламента. А роялистские семьи уехали отсюда, когда имения конфисковали.

Он размышлял о том, почему Сазерлей стал исключением, и пришел к выводу, что на него просто не обратили внимания. Усадьба была слишком мала, а парламент обладал вовсе не пуританским аппетитом.

— Война кончилась, — напомнил он, не желая причинять ей боль, но стараясь проявлять твердость ради ее же пользы. — Насколько я помню, Сазерлей граничит с другими поместьями на востоке и юге. Я сам переговорю с двумя новыми владельцами соседних имений. Землю получит тот, кто больше заплатит за аренду. Я прихвачу с собой вашего адвоката и все необходимые бумаги, которые нужно подписать. Вы согласны?

У нее просто не было выбора.

— Согласна, — сказала она тихо, крепко сжимая свои руки, лежащие на столе.

Он прикоснулся к ним, пытаясь успокоить ее.

— Все это только временные меры, от которых можно отказаться, когда жизнь изменится в лучшую сторону. Я изучал историю и знаю, что ни один режим не может править страной вечно, хотя римляне, например, считали, что ничто не может сокрушить их империю. Не падайте духом! Вы потеряли мужа. Это невосполнимая утрата. Но у вас есть Джулия, и, я уверен, Майкл вернется в Англию, как только времена изменятся.

Она кивнула.

— Ты утешаешь меня, Кристофер. Я стыжусь своей слабости.

— Вы более мужественный человек, чем думаете, мадам. Вы обязательно справитесь с финансовыми трудностями.

Затем Кристофер дал ей несколько советов относительно экономной траты денег. Но когда он предложил закрыть часть дома и уменьшить число слуг, она пришла в ужас.

— Этого я сделать не могу, — воскликнула она. — Они так преданны мне! Все до единого, — она выпрямилась. — Нет, на это я не пойду!

Его радовал ее бурный протест. До своего приезда он боялся увидеть ее в крайне удрученном состоянии духа, вызванном потерей мужа, ибо и раньше не раз видел, как тяжело переносит эта женщина всякие невзгоды. Однако, преодолевая себя, Анна продолжала бороться, бросая вызов обстоятельствам, и это восхищало его в ней.

— Очень хорошо, — сказал он, — я сам поговорю со слугами и все объясню им. Если они будут согласны на более низкую плату, то смогут остаться здесь на неопределенный срок. А теперь еще одна вещь. Я думаю, что вам следует сообщить мадам Кэтрин о ваших трудностях. Или вы предпочитаете, чтобы я сам отправился к ней?

Анна уже больше не могла заниматься делами, и Кристофер поднялся наверх, чтобы сообщить старой леди об опасности, нависшей над поместьем и о тех мерах, которые он собирается предпринять ради его спасения.

Как он и предполагал, она восприняла то, что он сообщил ей, совершенно спокойно.

— За всем этим стоит полковник Уоррендер, — заметила она. — Ему мало смерти моего сына. Он хочет разорить нас всех.

— Хорошо еще, что он не конфисковал Сазерлей, — сказал Кристофер. — Вам повезло больше, чем вашим друзьям.

— Нет, — сказала Кэтрин, глядя в открытое окно, — мне кажется, этого он не посмеет сделать. — Слабая улыбка промелькнула на ее лице, и Кристофер почувствовал, что за этим заявлением кроется нечто, о чем ему вряд ли расскажут.

Когда он ушел, Кэтрин в задумчивости уставилась на старинный сундук.

— Нет, — произнесла она наконец обращаясь сама к себе, — это мы оставим на самый крайний случай. Тут подарки королевы и моего мужа. Я должна во что бы то ни стало сохранить их для Джулии!

Слуги проявили большее понимание, чем предполагал Кристофер. Горничная Кэтрин заявила, что готова оставить службу и уехать к сестре в Чичестер. Сара сказала, что будет ухаживать за обеими дамами, не потребовав при этом повышения зарплаты. Кучер был рад уйти из Сазерлея, так как его брат купил постоялый двор и звал его к себе Две служанки и так собирались уходить после Рождества, потому что вступали в брак, а третья решила покинуть дом: ей не нравилось то, что тут творилось. Жена привратника, которая занималась стиркой, вызвалась делать уборку в доме. Ей неплохо здесь жилось, и она боялась, что ее могут прогнать. Ее муж, исходя из тех же соображений, взял на себя обязанности кучера. И, наконец, повариха, которая только накануне выгнала поваренка за воровство, сказала, что будет одна готовить еду.

После того как пять слуг ушли, а остальные стали совмещать несколько обязанностей, финансовая ситуация в Сазерлее немного улучшилась, и Кристоферу удалось сохранить зарплату оставшимся людям на прежнем уровне. Это удовлетворило обе стороны.

Он пробыл в усадьбе дольше, чем предполагал, и в последние дни пребывания очень выгодно сдал в аренду землю, пользуясь тем, что на нее претендовали два соседа, владевшие большими стадами. Он чувствовал, что оставляет Сазерлей в полном порядке. Перед самым его отъездом Анна перешла жить из своей комнаты в другую, находящуюся возле апартаментов Кэтрин. Восточную часть дома и Длинную галерею закрыли.

Вернувшись в Оксфорд, Кристофер сразу же с головой ушел в учебу. Жизнь там удовлетворяла его во всех отношениях. Как раз открылась новая кофейня, и в свободное время юноша любил посидеть там в компании умных собеседников, попивая кофе и покуривая трубку. Временами на улице или во время вечеринки его внимание привлекала какая-нибудь симпатичная женская мордашка, но он был слишком перегружен работой, чтобы давать волю своим инстинктам. Университет таил в себе всякие чудеса, в которых Кристоферу еще предстояло разобраться. Его особенно интересовала планета Сатурн, и, рассматривая ее в телескоп, сделанный по его собственному проекту, он собрал о ней немало новых данных.

Однако ему вновь пришлось прервать занятия после того, как заболел его отец Дин Рен. Он поехал домой и пробыл там неделю. К этому времени отец оправился от болезни. Во время пребывания дома Кристофер рассказал сестре и ее мужу о своем посещении Сазерлея и о трагических событиях, произошедших там.

— Я напишу письмо миссис Паллистер, — сказала Сюзанна, исполненная сострадания, — и выражу ей наши соболезнования. Я уже и раньше собиралась начать писать ей письма вместо отца, который стал плохо видеть.

Она сдержала свое слово. Ее интересные письма весьма подбадривали Анну, а Джулия узнавала из них об успехах Кристофера, о которых сам он никогда ей не рассказывал.

Прошло несколько месяцев с тех пор, как Кристофер уехал из Сазерлея. Однажды он получил от Джулии письмо, в котором она писала, что Майкл наконец дал о себе знать. Послание доставил в усадьбу слуга одного купца, который виделся с братом Джулии в Париже.

Письмо было выдержано в грустных тонах, ибо Майкл уже знал о смерти отца от одного кавалера, недавно бежавшего во Францию от преследований сторонников парламента. Майкл писал, что хотел бы в это трудное время находиться в Сазерлее вместе со своими родными, разделяя с ними это горе. О себе он почти ничего не сообщал, слишком обеспокоенный судьбой семьи, но между строк можно было догадаться, что жизнь у него тоже не сладкая, да и королю не очень-то везет в изгнании. Майкл объяснял, что обстановка во Франции весьма неспокойная из-за борьбы за власть, которую ведут аристократы с королем Людовиком XIV. Народ же от этого только страдает. Майкл не давал адреса, обещая сообщить его позднее. Заканчивая свое письмо, Джулия обещала Кристоферу держать его в курсе событий и обязательно написать, если ей станет что-то еще известно о брате.

В Сазерлее Анна несколько раз прочитала послание сына вслух, обсудив его содержание с Кэтрин и Джулией. Они вчитывались в каждое предложение и гадали, что может значить то или иное слово. Мэри страшно обрадовалась тому, что Майкл передавал ей привет наряду со своими родными. Может быть, он часто думает о ней в изгнании, вспоминает ее, те поцелуи, которыми они обменялись, их страстные объятия. Со временем она напишет ему. Посылка письма в Англии стоила недешево, а за границу — еще дороже. Однако Мэри копила деньги, которые зарабатывала как портниха. Она шила платья служанкам — шерстяные зимой и хлопковые летом.

Мэри успешно училась чтению и письму и уже могла вкратце описать события, во время которых она и ее дяди были вовлечены в заговор. Джулия рассказала ей о женщине в Оксфорде, которая тоже побывала в петле, но не потеряла голос. Это испугало Мэри, так как ей показалось, что Паллистеры устали от ее молчания и подозревают ее в чем-то нехорошем. Но она ошибалась. Анна заметила, что той женщине просто очень повезло. Больше об этом уже не вспоминали.

Живя лишь тайным ожиданием возвращения Майкла, Мэри старалась по мере сил развеять грусть, которой порой была охвачена Анна. Добрая от природы, девушка готова была на все ради семьи Майкла. Она играла на флейте народные мелодии, которые так любила Кэтрин. Мэри и не подозревала, что обладает настоящим музыкальным талантом.

Кэтрин думала о том, что девушка, наверное, хорошо пела до того, как попала на виселицу. Однажды днем Мэри открыла рот, желая исполнить песню, мелодию которой она играла. Пения не получилось, но она стала произносить одно слово за другим. Голос звучал хрипло, но слова слышались отчетливо. В течение последних месяцев она и не пыталась заговорить, опасаясь новых разочарований. Теперь же девушка страшно удивилась и замерла на месте.

— Я говорю! — воскликнула она вне себя от удивления. — Вы слышите меня, госпожа Кэтрин?

— Конечно, слышу, — Кэтрин радостно улыбалась и кивала головой.

— Я не онемела навеки! — лицо девушки озарилось радостью.

— Не напрягай голос, я тебя хорошо слышу, — сказала ей Кэтрин и указала на стул, стоящий возле ее кресла.

Мэри бросилась к стулу и, не сдержавшись, расплакалась. Она плакала от счастья: теперь она сможет при встрече с Майклом рассказать ему о своей любви. Кэтрин положила голову девушки на свои колени, стала гладить ее волосы и плечи, пока та не успокоилась.

До этого дня Мэри немного побаивалась Кэтрин. Она не была уверена в том, что нравится старой леди, но теперь все изменилось. Она чувствовала, что ее приняли в семью. Наконец-то все слышат ее голос!

Она не понимала, что, хотя Кэтрин лично ничего против нее не имела, а наоборот, жалела бедняжку, любовь Мэри к Майклу не могла быть по душе этой даме. Молодые люди принадлежали к разным классам. Для Анны это не имело значения, но Кэтрин, воспитанная при дворе, не могла примириться с подобным.

Скучая по внуку, Кэтрин все же полагала, что его отъезд сыграл свою положительную роль. Иначе он мог бы попасть в ловушку и совершить непоправимую ошибку, женившись на этой особе, сожалея потом об этом всю жизнь. Живя за границей, он повзрослеет и помудреет, а вернувшись, поймет, что Мэри ему не пара.

Сбережения Мэри увеличивались крайне медленно, так как в эти трудные времена женщины предпочитали чинить и штопать свою одежду вместо того, чтобы шить новую. Кэтрин не нужны были платья, у нее имелся целый гардероб дорогой одежды, а Анна продолжала носить траур, попеременно надевая четыре платья, купленные в Чичестере после смерти мужа. Служанки тоже делали себе обновы реже, чем прежде.

В одном из сундуков, покрытым покрывалом, вышитым крестом в елизаветинском стиле, хранились великолепные ткани. Первоначально там держали восточные шелка, тонкие материи, которые Нед привозил домой из заморских стран, но впоследствии Кэтрин стала складывать туда роскошные ткани, которые покупала себе на платья. Анна поступала так же, послушно соблюдая те правила, которых придерживались в Сазерлее. Однако крышку сундука давно уже не открывали из страха, что в эти трудные времена не удается купить материю такого же качества, которая может понадобиться, когда Мэри, а впоследствии и Джулия, станут выходить замуж.

Мэри в основном занималась тем, что удлиняла платья Джулии, которая росла не по дням, а по часам. Она обычно пользовалась всякими обрезками, оставшимися от платьев Кэтрин и Анны. Девушка сшивала их незаметными швами. Анна хотела бы, чтобы использовали ее ленты, но в новой пуританской Англии украшения не поощрялись. Женщин, появляющихся в роскошных платьях, считали шлюхами. Случалось, что на утицах в них кидали навозом. В результате этого красивые ленты, над которыми трудилась Анна, складывались в сундуки, ибо мать не хотела, чтобы ее невинная дочь подвергалась оскорблениям. Ее собственные платья, которые она перестала носить после смерти мужа, можно было бы в случае нужды перешить. Так и случилось, когда Мэри немного пополнела и ее одежда стала ей тесновата — девушке разрешили взять одно из этих платьев и переделать его на свой лад.

Джулия по-прежнему каждую неделю занималась рукоделием. Сейчас она вышивала ягоды клубники, символизирующие добродетель. Ее болтовня забавляла Мэри, которая сидела возле девочки со своим шитьем.

— После клубники я начну вышивать лилию, которая символизирует чистоту и невинность, а затем розу — символ божественной любви, — она усмехнулась. — Майкл не поверил бы своим глазам, если бы увидел, как я терпеливо занимаюсь вышиванием. Он помнит, какие скандалы я устраивала раньше по этому поводу. Он рассмеялся бы, скажи я ему, что получаю удовольствие от такого занятия!

Мэри многое узнала от Джулии о ее брате, включая эпизоды из его детства, которого сама девочка, конечно, не могла помнить, но о котором ей рассказывали старшие. Паллистеры любили вспоминать забавные случаи, происходившие в детстве с их детьми, а Мэри без устали могла слушать всякие истории о Майкле.

Второе письмо пришло через год с лишним после первого. Прибыло оно в довольно помятом виде, так как прошло через много рук, находясь в пути около трех месяцев. Два предыдущих письма, посланных Майклом, не достигли Сазерлея. В противоположность первому посланию, это письмо было бодрым и оптимистичным. Майкл все еще жил в Париже. Споры между королем и аристократами наконец закончились. Юный Людовик XIV остался у власти. Королевский двор вернулся в Лувр. Майкл писал, что ему очень пригодилось знание французского языка, благодаря которому он устроился на службу. Джо работал на королевских конюшнях, научился ругаться по-французски, но сам язык так и не выучил.

«Наш король Карл, — продолжал Майкл, — живет с матерью в маленькой квартирке при Лувре. Она француженка, и ей, без сомнения доставляет удовольствие опекать короля в изгнании, но денег она ему не дает. Впрочем, их у нее не так уж много. У короля весьма скудный гардероб и нет своей лошади. Джо время от времени обеспечивает его лошадьми из королевских конюшен. В основном Карл общается с английскими аристократами, такими же бедными, как и он сам. Французские придворные весьма высокомерны и расположены недружелюбно к королю и его нищим товарищам».

Далее в письме Майкл старался заверить своих домочадцев в том, что его собственные дела обстоят совсем неплохо. Он снимает комнату и столуется у одной доброй французской четы, которая содержит пекарню. Джо живет в помещении при конюшне вместе с тридцатью другими конюхами. Майкл встречается с парнем не реже одного раза в неделю. Письмо заканчивалось просьбой к матери: написать ему как можно скорее, ибо он очень беспокоится о своих дорогих родных и близких. Как и в предыдущем послании, он передавал всем приветы. Мэри покраснела, услышав свое имя.

Джулия послала в Оксфорд Кристоферу полный отчет о письме брата. Он порадовался тому, что его товарищ неплохо устроился во Франции. Сам он по-прежнему был страшно занят. В двадцать один год он получил степень магистра, его интересы были весьма многосторонни. В перерывах между лекциями он занимался исследовательской работой с таким усердием, что двадцати четырех часов в сутки ему явно не хватало. Он продолжал изучать планету Сатурн, а его научные эксперименты привлекали к нему самых известных ученых, где бы они ни жили. Молодой человек охотно делился с ними своими знаниями. В дополнение ко всему он соорудил большие и очень красивые часы для часовни Святого Духа. Сестру Кристофера и ее мужа пригласили на торжество, посвященное этому событию.

Сюзанна, глядя на эти солнечные часы, сама сияла, словно солнце. Она считала, что ее брат обладает божьим даром. Но несмотря на то, что она очень гордилась достижениями брата, вслух этого она не высказывала, чтобы не смущать его, ибо хорошо знала натуру Кристофера. В тот же вечер она заговорила о нем со своим мужем.

— Он считает, что одарен талантом свыше, это так и есть на самом деле, — заметила она глубокомысленно, разговаривая со своим мужем в комнате на постоялом дворе, где они остановились, — и поэтому не видит своей заслуги в том, что он делает. Мой брат самый скромный из всех людей на свете.

— И при этом совершенно очевидно, что он гений, — сказал Уильям, который стоял прислонившись спиной к стене и наблюдал за женой, причесывающейся перед зеркалом. Они собирались спуститься вниз и поужинать с Кристофером.

Она заерзала на табурете и посмотрела на мужа снизу вверх:

— На тебя ведь произвело впечатление то, что он показал, не так ли?

— Это еще мягко сказано. У него есть механические устройства, сделанные непонятно каким образом. Он изобрел ручку с двумя перьями, при помощи которой можно переписывать сразу два документа. Кристофер сам пользуется ею, ведя свои записи. Он показал мне прибор в виде колеса от экипажа для измерения расстояния. Он ведет работу над созданием подводного корабля, занимается усовершенствованием печатного станка и так далее. Он даже разработал метод, посредством которого можно при помощи иглы и шприца вводить кровь в вену потерявшего много крови человека.

— Боже мой! — воскликнула Сюзанна, уронив расческу.

— И это еще не все. Он полагает, что опиумная настойка может приводить людей в бесчувственное состояние.

— В бесчувственное состояние? Но с какой целью?

— Цели могут быть самыми разными. Если дать настойку больному перед операцией, то он не почувствует боли. Безнадежных душевнобольных можно успокаивать с ее помощью.

Сюзанна была неглупой женщиной средних лет. Она вышла замуж за умного мужчину, которому во всем доверяла. Если он считает, что теории ее брата вполне применимы в жизни, значит так оно и есть.

— Раньше или позже Кристофер добьется своего. Когда мы стояли в толпе, глазеющей на солнечные часы, я слышала, как люди говорили о брате. Они называли его «необыкновенным юношей».

— Я бы мог сравнить его только с одним человеком.

— С кем же?

— С Леонардо да Винчи. Кристофер ни в чем не уступит ему.

А сам Кристофер Рен поджидал их внизу. К его удивлению, Сюзанна поцеловала брата в щеку.

— А это еще зачем? — весело спросил он. — Ты ведь уже вчера поздоровалась со мной по прибытии сюда.

— Ты мой брат, — сказала она с любовью в голосе, — и мы видимся крайне редко.

За ужином они вели семейные разговоры о здоровье отца и о дяде, который был епископом до того, как Кромвель велел арестовать его и посадить в Тауэр. Этот старый человек очень страдал в заключении, хотя ему и позволили иметь книги и письменные принадлежности. Они говорили также о Паллистерах и обменялись новостями о них. Уильям вспомнил об одном происшествии, случившемся недавно в Кембридже. Ему казалось, что существует некая косвенная связь между этим событием и семьей, живущей в Сазерлее.

— Не говорил ли ты мне о том, что полковник Уоррендер виновен в смерти Роберта Паллистера? — спросил он Кристофера.

— Это так. А почему ты спрашиваешь?

— Две-три недели назад я разговаривал с группой выпускников. Один из них сказал мне, что он из Сассекса, и что зовут его Адам Уоррендер.

— Это, наверное, сын полковника. А что явилось поводом для встречи?

— Я читал лекцию, во время которой упомянул о своей продолжительной беседе с Кромвелем. Уоррендер согласился со мной в том, что это очень проницательный политик.

Несмотря на то, что Сюзанна являлась преданной роялисткой, Уильям с самого начала поддерживал парламент, который пытался ограничить власть короля Карла I, верившего в свое божественное происхождение. Однако эти разногласия не стали причиной ссор в семье, так как Уильям был умным и умеренным во всех отношениях человеком. Он хотел, чтобы страной правили справедливые люди, не чинящие насилия во имя свободы. Его привели в ужас казнь короля и акции, направленные против церкви. Сам он служил дьяконом в Виндзоре, где и познакомился с Сюзанной. Однако Уильям твердо верил в Оливера Кромвеля, чье правление окажет, как он надеялся, благотворное влияние на страну и народ. Кристофер, который любил поговорить о политике с Уильямом, завел разговор о том, что сейчас происходит в Вестминстерском дворце, где заседает правительство, и об Уоррендере они больше не вспоминали. Придерживаясь разных политических воззрений, они согласились в том, что Кромвель был прав, распустив парламент.

Он назывался Долгим парламентом, потому что новых выборов не было более десяти лет, с самого 1640 года. Парламентарии только и знали, что ссорились между собой, брали взятки и крайне плохо исполняли свои обязанности. Кромвель покончил с этим, войдя в Палату с отрядом солдат, вооруженных мушкетами. Там он сразу же принялся кричать на членов парламента, что они слишком уж засиделись, после чего приказал спикеру распустить парламент и выгнал всех из помещения, угрожая им оружием. Был сформирован новый парламент. Что до Кромвеля, то он стал лордом-протектором Англии. Теперь, обращаясь к нему, люди называли его «ваше величество». В дополнение к этому он поселился в королевских покоях Вестминстерского дворца, присвоив себе и другие дворцы, как бы унаследовав трон.

Набожность почиталась превыше всего, посещение церквей по воскресеньям было обязательным для каждого человека. Органная музыка отменялась, так как Кромвель считал, что она заглушает слова псалмов. Опера не была запрещена, потому что певцы пели в простых костюмах и не использовали декораций. Театр Кромвель считал сатанинским изобретением. Спектакли запрещались под страхом тюремного заключения. Даже бродячих актеров, никогда не выступавших на лондонской сцене, и переходивших из одной деревни в другую, веселя народ, стали отлавливать на дорогах. Украшенные цветами столбы, вокруг которых плясали англичане в первый день мая, покрывались пылью в амбарах. Колпаки и колокольчики шутов прятали подальше. На Рождество не разрешалось украшать елки и есть праздничный сливовый пудинг. Рождественские гимны и пиршества оказались вне закона.

Заканчивался год, а в Сазерлее по-прежнему было крайне туго с деньгами. Это не значило, однако, что его обитатели не позволяли себе никаких развлечений. Когда какой-то оборванец, просящий милостыню у дверей кухни, оказался актером, его не только сытно накормили, но и предложили дать представление, за что потом щедро наградили. Сазерлей стал прибежищем странствующих артистов. Спектакли обычно ставились в апартаментах Кэтрин, потому что ей уже трудно было ходить. Члены семьи и слуги сидели бок о бок. Во время представлений исполнялись непристойные песни, ставились такие пьесы, как «Король Лир» и «Гамлет». На Рождество, как обычно, был устроен праздничный обед, раздавались подарки. Предписания Кромвеля игнорировались. Праздновались также и дни рождения всех обитателей дома. Когда Мэри исполнилось девятнадцать лет, ей подарили книгу. Девушка научилась читать и писать, перед ней открылся новый, замечательный мир знаний. Она считала чудом то, что у нее появилась своя собственная книга. Это сокровище содержало в себе всяческие рецепты и советы по уходу за кожей лица. Гордясь своими успехами, она написала на книге — Мэри Твайт. Ее старое имя было предано забвению, и девушка надеялась, что, когда Майкл вернется домой, она станет миссис Паллистер.

Она вышивала обшлага перчаток, предназначавшихся для любимого ею человека. Идея принадлежала Анне, но Мэри получила разрешение заниматься этой работой, так как к этому времени уже отлично вышивала. До прибытия в Сазерлей девушка в основном шила, но Анне стоило только раз показать ей, как нужно вышивать, и та сразу же освоила это рукоделие.

Три года, прошедшие после отъезда Майкла, совсем ослабили Кэтрин: она могла лишь с большим трудом передвигаться по своим комнатам, все время останавливаясь при этом и переводя дыхание. Однако, несмотря на слабость в ногах, боли в спине и периодическое онемение пальцев, она иногда занималась вязанием, усаживаясь в кресле поближе к окну и напяливая на нос очки. Она также старалась каждый день прочитать хотя бы несколько страниц и, если позволяла погода, открывала окна и подолгу смотрела на сад и лабиринт, план которого Джулия теперь знала как свои пять пальцев.

Кэтрин все еще считала свою внучку ребенком, но та в свои тринадцать лет была так стройна и грациозна, что уже походила на женщину. Возможно, это впечатление подкреплялось и простотой ее платьев. Кэтрин и сама считала: чем меньше будет ленточек на одежде внучки, тем лучше.

Прошел еще один год. Жизнь в Сазерлее текла так же неспешно, как и прежде. Однако произошли и некоторые перемены. Кэтрин дремала почти целыми днями, Мэри томилась ожиданием Майкла и прямо истязала себя работой, а Джулия стала совсем взрослой. Однако больше всех изменилась Анна.

Она никогда не сожалела о том, что больше не спала в той спальне, которую некогда делила с Робертом. Слишком много дорогих ее сердцу воспоминаний было связано с этой комнатой. Анна могла припомнить тот сладостный момент, когда проснувшись как-то утром во время войны, она увидела перед собой Роберта, прибывшего домой на денек, чтобы навестить ее. Еще и теперь она, случалось, просыпалась ночью при скрипе половиц, произнося имя Роберта. Нет, ей гораздо спокойнее было спать в другой комнате.

До того как она стала вдовой, Анна не понимала, какой одинокой становится женщина после утраты мужа, несмотря на то, что с ней рядом постоянно родные и друзья. Практически, находясь среди друзей, она чувствовала свое одиночество еще острее, особенно если видела перед собой счастливые семейные пары. Но ей ничего другого не оставалось, как только примириться со своим состоянием, как это сделали в свое время Кэтрин и многие другие женщины, потерявшие своих супругов. Ей еще повезло больше, чем многим другим — у нее имелась цель в жизни. Анне необходимо было сохранить Сазерлей до возвращения Майкла. К тому же она должна была заботиться о Джулии и Кэтрин. Постепенно она стала расширять сферу своих жизненных интересов.

Анна начала с того, что подняла крышку сундука с тканями, который не открывался в течение очень долгого времени. Она вынула из него шелк темно-фиолетового цвета, который отдала Мэри, а та сшила для нее новое платье. Вскоре в ее гардеробе уже находились платья серебристого, голубого и дымчатого цветов. К радости всего дома, вдова перестала носить траур.

Тем временем Мэри закончила перчатки, предназначавшиеся для Майкла. Их передали одному знакомому, отъезжающему во Францию. Вместе с перчатками этому человеку вручили письмо, написанное Анной, но содержащее приписки, сделанные Джулией и Мэри. Даже Кэтрин черкнула пару строк дрожащей рукой.

Джулия достигла совершенства в искусстве вышивания. Она свободно могла вышивать фигуры людей, зверей, облака, деревья и цветы. К своему пятнадцатилетию она закончила большую работу и, отбросив в сторону ножницы и наперсток, радостно воскликнула:

— Готово, Мэри!

Развернув образчик вышивки, она подняла его над собой, как знамя.

— Выглядит отлично, — сказала Мэри одобряюще.

Она внимательно осмотрела вышивку, на которой были изображены какие-то цифры, буквы, фантастические существа, дикие звери и домашние животные. Далее шли кружева, эта часть вышивки называлась «белая работа». За ней начиналась «черная работа» — черные стежки на белом фоне. Затем полотно было прошито металлической ниткой и украшено бисером. Вся работа светилась красным, розовым, голубым, желтым и зеленым.

Джулия удовлетворенно вздохнула:

— Я знаю, что маме это понравится.

Она мечтала обзавестись большим зеркалом в резной раме. И в этом не было ничего противоестественного, ибо в течение последних месяцев она стала обращать больше внимания на свой внешний вид. Прошли те дни, когда она почти не смотрелась в зеркало и считала свои украшенные лентами платья ужасно смешными. Теперь она бы с удовольствием носила эти вышитые цветами ленты, которые струились вниз по выпуклостям груди. Она считала, что по форме, пусть пока и не по размеру, ее бюст вполне соответствует тем, которые она видела на портретах своих прабабушек.

В Сазерлей вновь пришла весна. В лесах появились подснежники. Они высунули свои бледные головки среди ковра цвета ржавчины — прошлогодних осенних листьев. А скоро здесь можно будет собирать большие букеты колокольчиков. У Мэри появился поклонник — работящий и самостоятельный молодой купец, преуспевающий и красивый. Он ей нравился, что не осталось не замеченным обитателями Сазерлея, которые тоже не могли сказать о нем ничего плохого. И вот, когда все считали, что Мэри примет предложение купца выйти за него замуж, от Майкла пришло письмо, часть которого была адресована ей. На следующий же день ее встречи с молодым негоциантом прекратились.

Лишь одна Кэтрин не удивилась этому. Никто не связал отказ Мэри с этим письмом, ибо Майкл обращался к ней, как и к другим, вполне дружески, но без объяснений в любви.

Майкл сообщал, что его дела идут хорошо. Он продвинулся по службе и стал старшим приказчиком у купца, торгующего шелком. Джо по-прежнему работал на королевских конюшнях. Ему оказали честь и разрешили ухаживать за личными лошадьми Людовика XIV. В своей голубой ливрее Джо выглядел как денди. Майкл писал, что парень отлично выучил французский язык и мало кто принимает его за англичанина, к тому же он пользуется большим успехом у служанок на дворцовой кухне. Майкл приобрел хороших друзей среди французов и в целом, кажется, был доволен судьбой, насколько это вообще возможно, если живешь в чужой стране.

В конце письма он сообщал последние новости о короле Карле. Живущий ныне в Кельне, этот несчастный человек все так же нуждается в деньгах, как и в те времена, когда обитал в Париже вместе со своей матушкой. Несмотря на то, что многие кавалеры последовали за королем, Майкл не чувствовал себя обязанным покидать Францию, так как никогда не принадлежал к королевскому кругу.

«Мне еще представится возможность послужить ему, — заканчивал он письмо, — когда я последую за ним в Англию под боевыми знаменами. Пусть этот день наступит как можно скорее».

Ни разу Майкл не просил выслать ему денег. В отличие от тех господ, которые окружали Карла и вели за границей праздный образ жизни, существуя на средства, доставляемые им тайным путем из Англии, Майкл своим умом и талантом зарабатывал себе на хлеб, не желая быть обузой для своих родственников в Сазерлее. И это делало ему честь, так как он был человеком аристократического происхождения. Анна гордилась сыном.

Посещая больного арендатора, которому она носила еду, Анна узнала новость иного рода. Вернувшись в Сазерлей, она прошла в апартаменты Кэтрин, не снимая дорожного платья, и рассказала то, что ей довелось узнать:

— Полковник Уоррендер умер. С ним случился апоплексический удар.

Так как Кэтрин молчала, Анне показалось, что старая леди не расслышала ее слов. В последнее время она почти оглохла. Но Кэтрин все слышала. Ее умные, блестящие среди морщин глаза смотрели в полуоткрытое окно, как если бы она хотела увидеть особняк их покойного соседа.

— Итак, он скончался, не так ли? Что ж, теперь у Уоррендер Холла будет новый хозяин. Интересно, такой ли он задиристый и свирепый, как его отец.

Анна отвернулась и беспомощно всплеснула руками. Впервые после смерти Роберта в этом доме прозвучало имя Уоррендер, и тут же оно воскресило в ней весь пережитый в прошлом ужас. Она едва сдержала себя и не бросилась вниз в комнату, где ее ждало вышивание, ибо только в нем давно уже находила забвение несчастная вдова. Временами она боялась сойти с ума. Сейчас был именно такой момент. Поток слов неожиданно излился из ее груди:

— Люди, носящие это ужасное имя, натворили достаточно бед в Сазерлее. Больше им здесь делать нечего.

— Дай бог, чтоб оно так и было.

Прозвучало ли хоть какое-то сомнение в словах Кэтрин? Анна не посмела спросить об этом свекровь.

— Аминь, — прошептала она. Затем прошла в свою комнату, бросила шляпу и перчатки на кровать и спустилась в Королевскую гостиную, где занялась рукоделием. Джулия, которая собиралась вышивать обрамление для своего нового зеркала, застала мать в гостиной.

— Я пришла, чтобы спросить твоего совета. Следует ли мне вышивать листву у края каймы?

— Покажи мне, — Анна уже провела около часа за своим любимым занятием и полностью успокоилась. Она подошла к небольшому столику у окна, где дочь показала ей свою работу — сатиновую ткань цвета слоновой кости, на которой был изображен сад: цветы, птицы, павлины, бабочки, а также озеро, по которому плавает лебедь. В центре всего этого должно находиться зеркало со специальной дверцей, на которой будет изображена королева Елизавета в том самом платье, что хранилось у Кэтрин. Джулии разрешили срисовать его в самых мельчайших деталях. Она хотела украсить голову королевы настоящими рыжими волосами, но ее собственные волосы были каштанового цвета, а рыжий Джо находился за морем. Так что пришлось сделать волосы из красно-оранжевого шелка, и получилось весьма недурно.

— Я не хочу, чтобы у краев оставалось свободное пространство, — сказала она.

— Ридли уже сделал раму?

— Нет. Он говорит, что она будет готова только к концу следующей недели.

— На твоем месте я подождала бы и потом посмотрела, как твое вышивание подойдет к раме.

— Так я и сделаю.

Ридли собирался принести раму в дом после того, как отполирует ее, полагая, что дамы Паллистер сначала взглянут на нее, а потом уже будут смотреть, подойдет ли к ней работа Джулии, но девушка опередила его. Он дремал, сидя на стуле в своей мастерской и положив ноги на скамью, когда дверь открылась и вместе с потоком солнечного света в помещение ворвалась Джулия.

— Я разбудила тебя? О, извини, пожалуйста!

Он с грохотом опустил ноги на пол и быстро встал.

— Разбудили меня? Нет, мисс Джулия. Я просто раздумывал кое о чем с закрытыми глазами. Вы пришли за своей рамой?

— Да. Она готова? — Джулия радостно улыбалась.

Доставая с полки раму, он вдруг осознал, что девушка стала настоящей красавицей. Какая у нее белая кожа, темно-синие глаза и великолепные волосы! От симпатичного ребенка осталась только горделивая посадка головы. Этим Джулия напоминала ему старую леди и неизменно вызывала улыбку.

— Вот она, мисс Джулия, — сказал он, отдавая ей раму. — Дверца пока что отделена от нее. Вы заберете и ее тоже?

— Да, если можно. Рама выглядит замечательно. Какой ты умный!

Она выскочила так же театрально, как и влетела в мастерскую, держа раму и дверцу над головой и пританцовывая при этом. Он слышал ее громкое пение, когда вновь приступил к работе после короткого отдыха.

Подпрыгивая и кружась, Джулия продолжала свой путь. Ее шафрановая верхняя юбка и нижние разлетались в разные стороны, открывая ноги в белых чулках, при этом подвязки исполняли свой собственный странный танец. Приподнятое настроение девушки объяснялось тем, что день во всех отношениях выдался на славу — отличная погода и более счастливая атмосфера в Сазерлее благодаря тому, что ее мать наконец излечилась от своей тоски.

Радовалась она еще и тому, что Грэсхэм-колледж, находящийся в Лондоне, предложил Кристоферу, которого девушка очень давно не видела, возглавить кафедру астрономии. Оказывая эту честь такому молодому человеку, они тем самым подтверждали, что с большим уважением относятся к нему. Джулия не представляла, как он может покинуть столь любимый им Оксфорд, но потом вспомнила, что как-то раз Кристофер назвал Лондон самым потрясающим городом из всех, в которых ему приходилось жить. Наиболее важным для нее лично являлось то, что он обещал навестить своих добрых друзей в Сазерлее, как только обоснуется в столице.

Она все пританцовывала и пританцовывала, продвигаясь к дому по дорожке. Беззаботная и легкая как бабочка, она перепрыгнула через канаву в кустах и вдруг увидела прямо перед собой разгоряченную лошадь.

Всадник тотчас же натянул поводья. Зазвенела уздечка, зашуршал гравий под копытами лошади. Испуганная Джулия отскочила в сторону, прижимая к груди раму и дверцу, словно щит. Несколько секунд она смотрела на всадника, а он на нее, не в силах вымолвить ни слова. Девушка видела перед собой его черные проницательные глаза. Он был одет в бархатный камзол цвета сливок и широкополую шляпу с пером, такую же черную, как его волосы и великолепный конь, на котором он восседал. Ей показалось, что это фыркающее и сверкающее глазами животное выглядит так же свирепо, как и всадник. Но кто же этот красивый молодой человек воинственной наружности? Кем бы он ни был, решила она, с ним лучше не связываться.

— Позвольте представиться, мисс Джулия, — он обладал приятным низким голосом и говорил как и подобает джентльмену. Сняв шляпу, молодой человек прижал ее к груди: — Я Адам Уоррендер из Уоррендер Холла.

Кровь отхлынула от ее лица, она затрепетала. В последний раз он говорил с ней лет восемь назад, сидя верхом на своем белом как жемчуг пони. Теперь она узнала его, хотя и не видела ни разу после той встречи в Чичестере. Во время войны, в которой принимал такое активное участие его покойный отец, он безвыездно находился в Кембридже, который так же был предан Кромвелю, как Оксфорд королю. Гигантской хлопушкой взорвались в ней ярость, ненависть и изумление. Она покраснела, глаза ее засверкали. То, что он посмел приехать сюда после всего, что случилось, не укладывалось в ее голову. Она хотела только одного — чтобы он поскорее убрался отсюда.

— Мы не примем вас в Сазерлее, Адам Уоррендер! Я имею право заявить это в отсутствие моего брата!

Нахмурясь, он надел шляпу на голову:

— Я не могу повиноваться вам. Мне нужно поговорить с миссис Паллистер.

С матерью? Он хочет обидеть человека, за которого она готова умереть!

— Вы близко к ней не подойдете! — закричала она. — Вы и ваши родственники и так уже причинили ей много горя! Я не позволю вам издеваться над ней. Поворачивайте назад! Уезжайте отсюда немедленно!

Паника охватила ее, и она швырнула в Адама рамой, которая, впрочем, не долетела до своей цели, и, как стрела, впилась в плечо лошади, повисела несколько секунд, а затем упала на землю. Джулия вскрикнула, словно сама испытала боль. Разгоряченное животное, обезумевшее от неожиданного нападения, встало на дыбы и дико заржало, перебирая копытами и закатывая глаза, в то время как побледневший от гнева всадник изо всех сил старался удержаться в седле. Она хотела броситься к лошади и успокоить ее, но Уоррендер крикнул ей, чтоб она держалась подальше от разъяренного животного.

— Пошевелите мозгами! Вы же опять подвергаете себя риску.

Она сердито посмотрела на него, считая, что он слишком горд и лишь поэтому не позволяет ей сделать то, что она хочет. Ничто так не обрадует ее, как его падение с лошади. Она полагала, что он догадывается об этом. Прицелившись получше, она швырнула в юношу дверцей, стараясь на этот раз не попасть в лошадь. Дверца задела краем его по щеке. Хлынула кровь.

— Дикая кошка! — зарычал он в ярости.

Лошадь, увидя брошенный предмет, вся напряглась и была готова сорваться с места. Адам Уоррендер изо всех сил пытался сдержать ее, но, к несчастью, в этот самый момент перед ними пролетела большая птица, шумно хлопая крыльями. Фыркнув, животное сделало большой скачок вперед и галопом помчалось по дорожке парка к воротам Сазерлея, унося с собой негодующего седока.

Джулия замерла на месте и стояла в полной тишине, скрестив руки на груди и тяжело дыша. Впервые в жизни она испытала вкус мести, однако ее радость омрачилась страданием бедной лошади. Она никогда раньше не причиняла боли животным. Понимая, что рана совсем незначительна, девушка тем не менее очень переживала. Другое дело — щека Адама. На ней может остаться глубокий шрам. Ну и пусть. Будет знать, как приезжать в Сазерлей.

Расколотая в щепки рама лежала на дорожке. Девушка подняла дверцу, которая не пострадала. Немного придя в себя, она направилась к мастерской Ридли. Тот строгал доску рубанком, повсюду валялись стружки. Увидя ее, он прекратил работу.

Джулия заговорила тихим голосом:

— Боюсь, что тебе придется сделать мне новую раму, Ридли. Та, которую ты мне дал, сломалась.

— Что! Вы так резвились, что упали вместе с ней?

— Нет, я запустила ею в хозяина Уоррендер Холла. Его лошадь понесла.

У Ридли отпала челюсть от удивления. Она боялась, что он начнет смеяться, однако его лицо выражало страх.

— Мисс Джулия! Что вы наделали?

— Это еще не все. Я задела его дверцей по щеке. Из нее пошла кровь.

Ридли застонал и начал качать головой.

— Покойный полковник Уоррендер был самым влиятельным сторонником парламента в нашей стране. У него имелось много высокопоставленных друзей. Теперь все это перешло к его сыну. Если полковник был злейшим врагом Сазерлея, подумайте, какой вред может причинить нам его сын после того, что произошло сегодня.

Эти мрачные слова заставили ее сердце сжаться, но она продолжала настаивать на своем:

— Я признаю, что вела себя неосмотрительно, но как член семьи Паллистеров я не могла впустить его в наш дом. Ни один Уоррендер не должен входить в него.

Ридли тяжело вздохнул и взял у нее из рук дверцу.

— Она немного поцарапана, но я легко смогу отполировать ее. Раму начну делать завтра.

Тем же путем, что и прежде, девушка направилась к дому.