Жемчужное ожерелье. Том 2

ГЛАВА 19

Наступила осень, но чума по-прежнему свирепствовала в Лондоне. Эпидемия проникла и в провинцию, куда болезнь занесли беженцы из столицы, просочившиеся сквозь кордоны. Королевство управлялось из Оксфорда, пока не могло быть и речи о возвращении короля в Уайтхолл. Парламентарии развлекались охотой и занимались хозяйством в своих поместьях. В отличие от французов, для которых королевский двор являлся средоточием их жизни, английские придворные неплохо проводили время и вдали от дворца. Но из-за чумы балы и большие сборища народа не поощрялись. Только друзья и близкие знакомые собирались вместе по тому или иному случаю.

Адам придерживался прежнего образа жизни. Внешне все было хорошо в отношениях между ним и Джулией, но они более не смеялись так часто, как прежде. Ссоры, которые раньше заканчивались очень быстро и обычно сменялись любовными утехами, теперь принимали все более резкий и непредсказуемый характер. Джулия хотела все обсуждать с ним, как это было раньше, но что-то ей мешало. Она как бы боялась его реакции на ее слова. Сначала она внушала себе, что изменения, произошедшие в муже, происходят от усталости, но дело было не в этом. Вскоре Джулия интуитивно почувствовала, что он уже не так предан ей, как раньше. Теперь он относился к ней примерно так, как она прежде к нему. Он по-прежнему выполнял все свои супружеские обязанности очень добросовестно. Духовно же отдалился от нее, тогда как раньше был готов отдать ей свою душу.

Она приняла его новое отношение к себе как наказание, которое переносить было тем труднее, что он, как ей казалось, не замечает ее подозрений о случившемся. С его стороны это не являлось мщением, но после пяти лет супружеской жизни он так и не обнаружил в жене той взаимности, которую она должна была проявить в первую брачную ночь. Однако какие-то глубокие чувства в ней возникли лишь тогда, когда во Франции она вдруг почувствовала, что ему угрожает опасность. Именно в тот момент она поняла, что не может жить без него. Он был для нее всем, и подсознательно Джулия знала об этом уже давно, еще с той минуты, когда в день свадьбы взглянула в зеркало и спросила себя, понравится ли она ему в платье королевы Елизаветы. Она задала этот вопрос и вслух тоже, так как хотела знать, считает ли Адам ее красивой. Ей очень важно было тогда знать ответ на свой вопрос, хотя она и не понимала, что за ним кроется ее любовь к этому человеку.

Целуя Кристофера в Версале, она прощалась со своей первой любовью. Кэтрин в свое время предупреждала ее, но Джулия только теперь поняла то, что бабушка имела в виду. Кристофер тогда с любовью посмотрел на нее и понял ее состояние, как понимал в прошлом ее надежды и страхи, и был рад за нее.

Однажды ночью, после того как Адам особенно нежно овладел ею, Джулия взглянула в глаза любимому и с трепетом прошептала слова, которые должна была сказать ему давным-давно:

— Я люблю тебя, Адам.

Он посмотрел на нее пристально, а потом лукаво улыбнулся:

— Конечно, ты любишь меня.

Она видела, что он не верит ей, полагая, что, произнося эти слова, она просто хочет поблагодарить его за удовольствие, которое он ей доставил. Ясно было, что он скорее обижен, чем удовлетворен этими ее словами.

— Да, я люблю тебя, — повторила она, желая убедить его в искренности своих слов. — Я не подозревала об этом до того дня, когда узнала, что в Лондоне свирепствует чума и испугалась за твою жизнь.

Он провел пальцем по ее губам.

— Ты испытываешь подобные чувства к любому живому существу, оказавшемуся в опасности. Доказательством являются Кэти и те женщины, которых ты привезла из Лондона. Спи, любовь моя, — он погасил свечу и повернулся к Джулии спиной, чего никогда не делал прежде. Ей казалось, что ее сердце вот-вот разорвется. Она дождалась, пока он уснул, потом прижалась к нему и обняла руками за талию. Она сама была причиной отчуждения, которое он испытывал к ней. Она истощила его любовь, не понимая всего того, что он дал ей с самого начала их совместной жизни. Он сделал все, чтобы она стала его женой, ее компромисс сгодился бы для любого другого мужчины, испытывающего к ней менее глубокие чувства. Однако Адам любил ее страстно и не мог удовлетвориться тем, что Джулия всего лишь уважала его. Со временем он все понял и отплатил ей той же монетой.

Джулия прижалась к его спине губами и прошептала:

— Я люблю тебя, дорогой. Теперь я буду завоевывать тебя. Мне придется нелегко, ибо трудно оживить увядшую любовь.

Адам спал крепким сном и, проснувшись утром, не ведал о том, что жена говорила ему в ночной тишине.

Работницы доставили Джулии больше хлопот, чем она ожидала. Они привыкли трудиться вместе, но не жить под одной крышей в тесном помещении. Женщины начали ссориться друг с другом, молодые девушки порой дрались между собой, как дикие кошки. Работницы скучали по веселой лондонской жизни. За исключением Алисы и некоторых других, нашедших себе дружков в деревне, им также не нравилось работать вместе с местными женщинами. Они передразнивали их сассекскую манеру говорить, а те, в свою очередь, были возмущены грубыми словами, которые употребляли горожанки. Так как Майкл не собирался навсегда переезжать из Парижа в Сазерлей, то Мэри не нуждалась более в доме в Брайер Лейн. Джулия поделила его на отдельные мастерские для деревенских и городских работниц. Теперь все были довольны, кроме двух женщин, которые очень тосковали по дому; они не могли уже работать так же хорошо, как прежде, и Джулия передала их преуспевающему чичестерскому портному. Женщины получали там меньше, но чувствовали себя гораздо лучше в городе.

Не имея возможности продавать ленты в Лондоне и не желая сбывать их по низким ценам в провинции, Джулия написала Майклу, предложив ему продавать их в Париже. Он наказал присылать как можно больше лент, так как у него есть возможность сбывать их по своим торговым каналам. На этот товар во Франции найдется спрос. Мэри изобрела рисунок с буквой «Л», начинавшей имя французского короля, и лилиями, вышитыми золотыми и серебряными нитками. Ленты Анны оказались не менее популярными в Париже, чем в Лондоне, один зажиточный владелец магазинов, находящихся в Версале, стал постоянным заказчиком лент Паллистеров, так как аристократам понравилось украшать ими свои одежды.

Софи противилась тому, что Майкл занимается продажей лент, нанося, по ее мнению, ущерб репутации фирмы Бриссаров. Она нарушила свое молчание и, оставшись наедине с Майклом, обрушилась на него:

— Мы всегда имели дело только с лучшим лионским шелком и не опускались до торговли легкомысленными безделушками, которые продают уличные торговцы! Ты, наверное, сошел с ума.

Он оборвал ее:

— Должен напомнить тебе, что являюсь владельцем фирмы Бриссаров. Эти ленты производятся из отличного шелка и раскупаются очень хорошо. Я уже начал продавать изделия Джулии с нашими шелками, и все идет нормально. Когда ты будешь советовать мне что-то дельное, а не морочить голову, я с удовольствием выслушаю тебя.

Софи казалось, что муж специально делает все ей назло. Она начала думать о том, как бы навредить его новому начинанию. Если она распустит слух, что ленты поступают из пораженного чумой Лондона, а не из Сазерлея, то не слишком погрешит против правды, ибо знала, что Джулия вывезла своих работниц из столицы.

Франция, как и другие европейские страны, была знакома с чумой, и каждый год эпидемия вспыхивала то в одном, то в другом месте, но никогда еще она не принимала таких масштабов, как в Лондоне. Французы были очень напуганы.

Софи основательно продумала план своих действий. Она решила не спешить: пусть Майкл забудет о том, что она выражала недовольство по поводу продажи лент. Иначе ведь он может заподозрить ее, а ей не хотелось вновь доводить его до крайности. Добродушные люди, если их вывести из себя, становятся просто бешеными. Но впоследствии они очень переживают за свои поступки. Она видела, как страдал Майкл, и это являлось ее единственным утешением.

Через месяц Софи поехала в своей карете на кладбище и, как обычно, провела некоторое время у могилы отца в полном одиночестве. Затем вернулась к кладбищенским воротам и велела кучеру съездить к портному и забрать у него ее одежду, которая уже должна быть готова.

— Это займет пару часов, мадам.

— Ничего. Я подожду тебя здесь.

Когда карета скрылась из виду, Софи подала знак людям с носилками и велела им отнести ее к магазину, в котором продавались ленты Паллистеров. Он находился в той части Парижа, которую она практически не знала. Там появилось множество новых построек с тех пор, когда она посетила это место в последний раз. Софи подумала о том, что давно уже никуда не ходит, кроме кладбища.

В магазине было много покупателей. Она осмотрелась по сторонам и не увидела ни одного знакомого. Да и кто узнал бы ее в черной вуали?

Ее элегантный вид тотчас привлек внимание приказчиков и, как только она попросила показать ей вышитые ленты, те сразу же появились перед ней.

— Какие красивые, — сказала она, беря в руки голубую ленту с вышитыми на ней подснежниками.

— Эти ленты поставляет нам фирма Бриссаров, — сообщил ей приказчик, полагая, что упоминание этой фирмы произведет впечатление на покупательницу.

Как только он сказал эти слова, Софи вскрикнула и уронила ленту на пол. Все покупатели повернулись в ее сторону.

— Их же привозят из Лондона, где свирепствует чума! Я только вчера узнала об этом!

В магазине началась суматоха. Приказчик отскочил от лент, женщины начали кричать. Софи сорвала с рук перчатки, которыми прикасалась к лентам, и бросила их на пол. Покупатели, толкая друг друга, стали в спешке покидать магазин.

— Чумные товары! — услышала она голоса на улице.

Улыбаясь себе под нос, она вошла в магазин, где продавались перчатки, выбрала себе новую пару, а затем отправилась на носилках на кладбище. Через десять минут к воротам прикатила ее карета. Вернувшись домой, Софи стала ждать развития событий.

За ужином Майкл выглядел рассеянным и озабоченным. Она предполагала, что кто-то приходил к нему и требовал подтверждения или опровержения того, что было сказано о лентах в магазине, но, так как они обычно не разговаривали за столом, он ничего и не сообщил ей.

Поначалу Майклу удавалось успокаивать тех, кто приходил к нему и сообщал о слухе, но потом делать это становилось все труднее и труднее, пока наконец он не потерял контроль над ситуацией. Согласно закону зараженные чумой товары должны были сжигаться.

В его кабинет вскоре пришли представители власти и, держась от него на некотором расстоянии, стали изучать таможенные бумаги, относящиеся к лентам. В это самое время в кабинет вошел Жан-Роберт в сопровождении лакея; мальчик любил навещать отца здесь. Ему нравилось заходить на склад, где рабочие иногда катали его в ручной тележке. Впервые отец вместо радушного приветствия окинул его хмурым взглядом.

— Сегодня тебе нельзя оставаться здесь, Жан-Роберт. Быстро иди домой.

— Подожди! — один из чиновников поднял вверх руку. — Это ваш сын, месье Паллистер?

— Да.

— Тогда пусть он останется здесь. Мы не сомневаемся в вашей честности и в порядочности вашей сестры, но чума сейчас перекинулась и в английскую провинцию. Ввиду многочисленных жалоб, поступивших к нам, мы должны предпринять действия по защите Парижа от эпидемии. Пока что мы не станем сжигать ваши товары. Но придется опечатать это помещение, а также ваш дом на два месяца.

— Нет!

Чиновник проигнорировал восклицание Майкла.

— Если к концу срока никто в Париже не заболеет чумой, мы разрешим продажу ваших товаров.

Майкл, прижимая к себе сына, наблюдал вместе с лакеем, двумя приказчиками и двадцатью рабочими за тем, как чиновники опечатывали двери и запирали их на замок. У каждой двери они поставили по сторожу.

Софи уже собиралась отправиться на кладбище, когда в ее комнату вбежала служанка. Она была явно испугана.

— Мадам! Там какие-то люди опечатывают дом! Они говорят, что у нас здесь чума! Нас изолируют на два месяца!

Софи чуть было не упала в обморок. Чтобы удержаться на ногах, она схватилась за спинку кровати.

— Но это невозможно. Они не могут сделать такое.

— Но они делают, мадам!

Софи взяла себя в руки:

— Я поговорю с ними.

Спустившись вниз, она увидела, что входная дверь уже находится на запоре. Она распахнула окно, чтобы поговорить с людьми, выполнявшими свои обязанности, но те закрыли окно и собрались прикреплять к нему решетку.

— Остановитесь! — крикнула она. — Это неправда, что ленты Бриссаров заражены чумой! Я знаю человека, который распространил этот слух. Этот человек хотел пошутить! Отомстить! Устранить конкурента! Это все ложь!

Она не могла сознаться, что сама распространила этот слух.

Но люди на улице не слышали ее. Обезумев от гнева, она стучала кулаками по стеклам и плакала. Этого Софи совсем не ожидала. Она рассчитывала на то, что никто не станет покупать ленты Паллистеров, и Майклу придется отказаться от них. Но случилось несчастье, о котором она не могла и подумать. К своему ужасу, она увидела, что рабочие стали забивать окно досками.

Она стремительно бросилась в холл и заметалась по нему, сознавая, что ее отца уже нет ни в кабинете, ни в комнате наверху. А туда, где она еще может быть с ним, ее больше не пустят. Она издала такой дикий вопль отчаяния, что слуги, собравшиеся на кухне, чтобы обсудить печальные события, бросились всей толпой в холл, полагая, что кто-то напал на госпожу. Когда они прибежали туда, она уже заперлась в своей спальной комнате. Они стояли у лестницы и слушали, как она неистовствует наверху.

Софи спустилась к ужину побледневшая, с покрасневшими глазами. Слуги видели, как она остановилась на пороге, обнаружив, что за столом нет мужа. Они думали, что в своем несчастье она и не вспомнила ни о супруге, ни о сыне. Не сказала она ни слова и слугам, хотя любая другая хозяйка разъяснила бы своим людям суть случившегося. Всем, от управляющего до повара, это очень не понравилось. Не сознавая этого, она еще более ушла в себя после того, как дом был опечатан.

В конторе фирмы Бриссаров Жан-Роберт развлекался вовсю, представляя себя солдатом во время похода — они спали с отцом на импровизированных постелях в кабинете, лакей и приказчики разместились в приемной, а рабочие жили в складском помещении. Постельные принадлежности им передавали через сторожа, равно как и еду, вино и все необходимое. Они ели вместе за большим столом, находившимся в складском помещении. Выпив вина, рабочие переставали стесняться хозяина.

— Как весело, папа! — говорил Жан-Роберт перед сном. — Я рад, что оказался здесь. Ты думаешь, мама волнуется?

— Нет. Старший чиновник обещал передать ей, что ты остался у меня. Она уже знает, что мы в безопасности. Да и ей там ничего не грозит. Никто из нас не заболеет чумой, в этом мы можем быть уверены.

К концу первой недели время как бы замедлило свой ход. Майкл через окно общался со своим бухгалтером и велел ему выплачивать еженедельную зарплату женам рабочих. Некоторые женщины приходили под окна с детьми и махали своим мужьям, но сторожа не подпускали их близко к дому, Майкл всем дал работу. Когда они закончили сортировать товары, он велел им убирать и красить помещение, которое уже давно не приводилось в порядок должным образом. На досуге они играли в шахматы, шашки и карты. Он запретил игру на деньги, не желая, что бы его люди начали ссориться. Они стали играть в долг, обещая рассчитаться друг с другом, когда деньги, выдаваемые их женам, окажутся у них на руках. Жану-Роберту принесли его книги. Майкл каждый день давал ему уроки, обучая при этом и английскому, который мальчик учил, несмотря на протесты матери. Случалось, что рабочие ссорились между собой и даже дрались, как деревенские мужики, поединки которых Майкл не раз наблюдал неподалеку от Сазерлея. Во время схваток поднимался такой крик, что его, наверное, можно было слышать на соседней улице. По мере того как шло время, люди становились все раздражительней и дрались все чаще. Майкл не препятствовал организованным схваткам, так как понимал, что мужчинам необходимо дать выход своим эмоциям.

У Софи не было таких обязанностей по отношению к слугам, которые сами организовывали свой рабочий день. Лишь управляющий следил, чтобы никто не бездельничал. Проводя свои дни в одиночестве, Софи пристрастилась к алкоголю. Ей всегда нравился коньяк, которым впервые угостил ее отец, но она пила очень мало, зная, что может легко привыкнуть к спиртному. Теперь же ей требовалась какая-то разрядка, иначе она могла бы сойти с ума.

Целыми днями женщина, словно зверь в клетке, блуждала по дому или сидела в своей спальне у окна и смотрела на себя в зеркало. Она любила читать и вышивать, но в эти дни ненависть к Майклу переполняла все ее существо, и она не могла ни на чем сосредоточиться. Это несчастье произошло по его вине, считала она. Если бы Майкл послушался ее и перестал продавать эти ленты, ей не пришлось бы прибегать к трюку, в результате которого ее заперли, как узника в Бастилии.

Она приложила руку ко лбу. Страшно болела голова. На столике возле дивана стоял графин с коньяком и рюмка. Медленно, бесшумно она вышла из комнаты и направилась к лестнице. На кухне слуги играли в карты. Никто не заметил, как она поднялась по лестнице.

Вернувшись в спальню, она едва стояла на ногах, ее тошнило, ужасно болела голова. Почти вслепую Софи отыскала ключ от комода, открыла его и взяла флакон с каплями, которые всегда помогали в таких случаях. Следовало бы позвать служанку, чтобы та помогла ей, но Софи не терпелось поскорее принять лекарство, и она стала капать его в рюмку с коньяком. Тремя глотками она осушила рюмку, а затем упала на кровать. Через несколько минут у нее начались боли в животе.

Когда служанка обнаружила мертвую Софи, все поначалу решили, что она умерла от чумы, и страшно перепугались. Только экономка не потеряла голову. Она понимала, что уже прошло почти два месяца, и все они, включая госпожу, находились вне опасности. Она бесстрашно обследовала тело умершей и не обнаружила на нем никаких признаков чумы, — ни красных пятен, ни опухолей. Увидя пустой графин, она подумала, что, может быть, хозяйка умерла, выпив слишком много коньяка. Однако это должен был решить доктор.

Он понюхал флакон с лекарством, капнул немного себе на палец и попробовал на вкус. Служанка госпожи и экономка в один голос утверждали, что ключ от комода, где хранилось лекарство, был только у хозяйки. Доктор вскоре определил причину смерти Софи и сообщил собравшимся в зале слугам, что их госпожа отравилась.

— Но, — добавил он, когда стихли удивленные голоса, — я думаю, что она могла случайно выпить яд, перепутав флаконы.

Тут одна молодая служанка вдруг упала в обморок. Доктор тотчас привел ее в чувство и объяснил, что это вполне естественная реакция излишне чувствительной натуры на смерть хозяйки.

Доложив следователю, ведущему дела о насильственной и скоропостижной смерти, он показал ему флакон с ядом, отметив, что на этикетке написано «лосьон». Так как все флаконы в комоде походили один на другой, доктор не думал, что произошло самоубийство. Очевидно, смерть носила случайный характер.

— Но почему она хранила яд у себя в комоде? — спросили его.

— Он делает кожу более белой. Но если бы она знала, что при регулярном пользовании этот яд может причинить большой вред, она отказалась бы от него давным-давно, — объяснил доктор. — Это была красивая женщина и она пользовалась всякими настойками из трав, которые стояли в ее комоде рядом с лосьонами и лекарствами. Я полагаю, что она в последнее время пила слишком много коньяка и, почувствовав себя плохо, захотела принять лекарство от головной боли. Тут-то она и перепутала флаконы, совершив роковую ошибку.

Эти доводы врача спасли Софи от могилы за чертой кладбища. Религия запрещала хоронить самоубийц рядом с добропорядочными христианами. Ее похоронили рядом с отцом. И имя Софи появилось на каменной плите, которую она сама установила на могиле обожаемого ею человека. Жан-Роберт очень переживал смерть матери. Майкл вспоминал вместе с сыном обо всем хорошем, чем запомнилась им Софи, и старался утешить его обещанием обязательно поехать в Сазерлей в ближайшее время. Однако Джулия написала ему, что в Чичестере несколько человек заболели чумой, и Майкл решил пока не рисковать.

Зимой чума резко пошла на убыль. Когда начались морозы и пошел снег, количество умирающих снизилось вдвое. Люди надеялись, что эпидемия скоро прекратится. Джулия беспокоилась об Уэббсах, а также об Абигейл и ее муже, которые, если только они выжили, безусловно захотят увидеть своего четырехмесячного сына.

Мальчик чувствовал себя прекрасно в Сазерлее, где Анна и Мэри, словно наседки, заботились о детях. Брату вышивальщицы — который не хотел раздеваться в присутствии женщин, — тоже жилось неплохо. Он нашел себе работу на ферме у пожилых людей, у которых сын погиб в битве при Нэсби. Они относились к парню из Лондона как к родному.

А вот отношения между Джулией и Адамом становились все напряженней. Он три раза за зиму совершил поездки в Оксфорд. Она бы хотела поехать с ним — навестить Фейт, а также Сюзанну с мужем в Блечингтоне. Но он не пригласил ее, а сама она не смела просить об этом, чтобы он не подумал, будто она хочет увидеться с Кристофером. Это обострило бы и так натянутые отношения между ними.

Кристофер был очень занят. Большинство членов Королевского научного общества переехали в Оксфорд, спасаясь от чумы; здесь их заседания продолжались. Кристофер часто бывал в Оксфорде, где строились его часовня и театр, который должен был открыться в присутствии короля через несколько месяцев.

У него имелись и другие задания на ближайшее будущее. Члены городского совета хотели, чтобы была построена новая ратуша, и обратились к широко известному архитектору Кристоферу Рену, но вскоре отвергли его план поместить над входом каменный навес, опасаясь, как бы тот не рухнул, придавив собой несчастных, оказавшихся под ним в роковую минуту.

— Но я уверяю вас, господа, — говорил им Кристофер, — что этот навес продержится на своем месте тысячу лет.

Однако, сколько он ни уверял их в этом, используя все свое красноречие, они не хотели понять его. Председатель прервал Кристофера:

— Мы хотели бы элегантный портик, доктор Рен.

Кристофер мог бы и обидеться. Разве его навес не отличается элегантностью и не гармонирует с остальным зданием? Все другие добавления вовсе необязательны. Но, когда он уже собрался было сложить свои бумаги и уйти, в нем проснулось чувство юмора. Не часто удавалось архитекторам вносить в свои работы элемент шутки. Но теперь у него появился шанс слегка посмеяться над своими критиками.

— Хорошо, господа.

— Вы сделаете колонны?

— Шести будет достаточно?

Они, казалось, были довольны и одобрительно закивали головами. Председатель сердечно поблагодарил Кристофера.

— Вы полностью удовлетворили нас, доктор Рен.

Кристофер усмехался про себя, возвращаясь в Уэдхэм-колледж, где у него была квартира. Он планировал заказать колонны на дюйм короче, чем они должны быть. Промежуток между ними и навесом, возможно, не будет замечен членами городского совета, но со временем люди обязательно обратят внимание на то, что навес как бы висит сам по себе над колоннами. Ну и посмеется же тогда народ.

Он расскажет об этом Фейт при встрече. Он любил смотреть на нее, когда она заразительно смеялась, Сначала начинали смеяться ее глаза, потом на щеках появлялись ямочки, и наконец раздавался звонкий смех. Да, не забыть бы написать сегодня вечером теплое письмо Фейт.

Нелли Гвин, проезжая мимо в красивой карете, заметила его и помахала рукой; но он не обратил на нее внимания, погрузившись в свои мысли. Она смотрела ему вслед. Он был красивым мужчиной. Но хотя он улыбался девушке и галантно обращался с ней, она понимала, что мало интересует его. Впервые Нелли повстречалась с ним в таверне «Русалочка», где иногда собирались члены Королевского научного общества, чтобы выпить эля и закусить после заседания. Это место посещали актеры и драматурги еще со времен Уильяма Шекспира и Бена Джонсона, которые любили покутить здесь. Естественно, что Нелли и ее друзья по сцене часто приходили сюда. Кристофер вел ученую беседу со своими друзьями, а она восхищенно слушала его, не понимая, как человек может знать так много. Затем она очень похоже изобразила его речь, мимику и жесты, так что он рассмеялся и зааплодировал ей вместе со всеми. Ей это очень понравилось. Прибыв в Оксфорд, она несколько раз видела его на расстоянии.

— О чем ты думаешь, Нелли? — спросил девушку сопровождающий ее красивый мужчина в роскошном парике. Она познакомилась с ним, приехав сюда вместе с труппой Королевского театра, спасаясь от чумы. Нелли прихватила с собой мать, которая по-прежнему тратила львиную долю денег дочери на выпивку. Нелли, как обычно, не обращала на это внимания, так как любила мать и заботилась о ней. Теперь, после вынужденного перерыва, ей не терпелось вновь начать играть на сцене и зарабатывать деньги.

— Какое счастье вновь вернуться в Лондон, — сказала она, отвечая на его вопрос. — Перед тем как там разразилась чума, я впервые получила серьезную роль. Хорошо, что король разрешил устраивать в Оксфорде балы и давать представления на Рождество. Но здесь слишком много актеров, так что у меня почти нет шансов получить роль. Мне уже наскучило выступать в разных сценках на вечеринках.

Она лукаво посмотрела на него:

— Как тебе известно, я иногда пою за деньги.

Он ответил ей в том же шутливом тоне:

— Ты всегда поешь так сладко, Нелли.

Девушка рассмеялась и послала ему многообещающий воздушный поцелуй. В свои шестнадцать Нелли была поопытней любой актрисы, даже если та старше ее лет на двадцать. Но ему казалось, что она сохранит свою девичью непосредственность и очарование до конца своих дней.

В феврале король приехал в Уайтхолл. Чума еще держалась в некоторых бедных районах города, и многие придворные не решались возвращаться в столицу. Королю не терпелось вернуть жизнь в стране в нормальное русло. Адам, подобно другим дворянам, последовал примеру монарха. Оставив Джулию в Сазерлее, он поехал в Лондон, чтобы привести в порядок их дом.

Как и многие возвращавшиеся в то время в столицу, он был потрясен увиденным. На каждой улице имелось немало домов с окнами, заколоченными досками. Это означало, что их обитатели мертвы. Повозки и экипажи встречались очень редко. Мостовая в некоторых местах поросла травой. Теперь главные улицы города больше походили на проселочную дорогу. Уже подсчитали, что в городе умерло сто тысяч человек. Зловонье все еще исходило от братских могил, куда в спешке сваливали трупы.

Лондон начинал оживать. Возвращение короля вдохнуло в обитателей столицы надежду. Люди с радостью приветствовали монарха, когда он появлялся на улицах. Горожане возвращались домой — кто в повозках, кто в фургонах, а кто и в экипажах. Вместе с ними приезжали молодые, энергичные и предприимчивые люди со всех уголков страны, которых Лондон притягивал к себе, как магнит. Все они надеялись преуспеть, приняв участие в возрождении города.

В домах повсюду распахивались окна, с витрин магазинов снимались жалюзи. На улицах горели костры: жгли старое постельное белье и одежду. Странный аромат витал в воздухе — люди освежали свои жилища одеколоном, окуривали целебными травами и серой. У пристаней вновь раздавались крики паромщиков. В лондонском порту готовились к отплытию в заморские страны корабли, ставшие на прикол во время чумы.

По просьбе Джулии Адам навел справки и выяснил, что Абигейл и ее муж заразились чумой, но их выходила миссис Уэббс. Мальчика вернули в семью. Его привезла одна вышивальщица, которой не терпелось поскорее вернуться домой. Позднее Джулия узнала, с какой радостью встречали ребенка родители. Мальчика крестили, дав ему имя Артур в честь дедушки.

Что до Кэти, то ее удочерил Майкл, которому написали о несчастной судьбе девочки, оставшейся без родственников. К тому же Анна очень привязалась к ней и любила не меньше, чем Пейшенс, будучи убеждена, что Кэти тоже ее дочь.

Майкл понимал, что будет значить для его матери потеря этого ребенка. Анну иногда озадачивало то обстоятельство, что она не помнит, как рожала Кэти. Мэри пыталась объяснить ей подлинную причину появления ребенка в доме, но Анна помнила все это лишь в течение пяти минут.

Анне не сообщили о смерти Софи. Ее беспокоило все, что касалось ее детей, и мысль о том, что Майкла постигло такое горе, могла бы пагубно отразиться на ее здоровье. Только сестре он написал о кончине жены. Джулия сразу же поняла, что брат чудом избежал смерти, так как жена, безусловно, намеревалась отравить его. Ему очень хотелось повидаться со всеми, но Джулия написала о вспышке чумы в Чичестере, предупреждая брата об опасности. Эпидемия унесла немало жизней в этом городке, возле стен которого появилась большая братская могила.

Мэри не думала об изменениях в своей жизни теперь, когда Майкл потерял жену. Мужчины не всегда женятся на своих любовницах, когда им предоставляется случай сделать это. Ее утешало, однако, что он написал ей очень нежное письмо. Предостережение Джулии о чуме удержит его от поспешного приезда в Сазерлей. За это время он хорошенько обдумает свои дальнейшие жизненные планы. Вряд ли он станет посещать свое родовое имение чаще, чем прежде. Его связывало процветавшее дело в Париже, которое после него должен был унаследовать Жан-Роберт.

В июне Джулия вернулась в Лондон. Она надеялась начать там новую жизнь с Адамом. Но сразу после возвращения уверенность покинула ее. Комнаты, поврежденные грабителями, были отделаны заново. Все, что могло как-то напомнить ей о том ужасном дне, который она провела здесь в разгар эпидемии чумы, было удалено. Однако та атмосфера непринужденности, которая царила прежде в особняке, исчезла. Она полагала, что все дело тут в ее отношениях с Адамом. В мрачном настроении она вставала утром и ложилась спать вечером. Ей часто вспоминалась Кэтрин, хорошо знавшая отрицательные черты характера своей внучки. Не раз она думала о том, как бы пригодился ей мудрый совет бабушки, который удержал бы ее от новых бед.

Джулия нашла свою мастерскую на Картер Лейн в том же состоянии, в каком покинула ее. На всякий случай она решила сжечь все ленты и сырье, находящиеся там.

К счастью, в Брайер Лейн уже накопился большой запас товара, который нужно было лишь доставить в Лондон. В тот же день все ее девять работниц, покинувших Сассекс раньше других, пришли в мастерскую, чтобы приступить к работе.

Тетя Алисы умерла незадолго до этого, а сама девушка вышла замуж в Сассексе. Так как она родилась и выросла в деревне, то у нее не было никакого желания возвращаться в большой город.

К концу недели уже третья часть работниц занималась своим делом в мастерской. Джулия решила переговорить с владельцами тех магазинов, куда она раньше поставляла товар. В ряде случаев ей пришлось иметь дело не со старыми владельцами, которых унесла чума, а с их сыновьями или племянниками. Но все они знали о ее лентах и хотели приобрести их, хотя и говорили, что их заказы будут скромными, пока торговля не возродится полностью.

Увеселительные заведения все еще были закрыты, ярмарки не проводились. Не все придворные пока что прибыли во дворец.

Вновь вспыхнула война с голландцами. Англичане одержали блестящую победу на море, усмирив тем самым на время опасного врага.

Случайно Джулия получила известия об Уэббсах. Они выжили, несмотря на то, что подвергали себя невероятным опасностям, и теперь собирались ехать в Манчестер, где мистеру Уэббсу предложили должность священника в одном из приходов города.

Хорошей новостью явилось и то, что Нидхэмы спаслись от эпидемии, хотя некоторые обитатели «Хичкок Инн» умерли. Их сыновья вернулись из деревни, семья воссоединилась. Постоялый двор вновь открылся.

Джулия понесла большие финансовые убытки за то время, пока в Англии свирепствовала чума. Все те сбережения, которые она думала отдать Майклу, быстро исчезли, потому что она выплачивала деньги работницам и в то время, когда товар продавался только в Париже. Там у нее были неплохие доходы, но вскоре дело прервалось. И Майкл надеялся возобновить продажу ее товара через некоторое время, но пока что ленты все еще ассоциировались в умах французов с чумой. Он предупредил Джулию, что Людовик XIV не поощрял ввоза во Францию заграничных товаров, желая, чтобы страна сама обеспечивала себя ими. Она начала беспокоиться о том, будет ли спрос на ее товар в самой Англии, где мода менялась и люди все меньше украшали свою одежду лентами. Перенесший чуму народ смотрел на все более трезвым взглядом. Но еще не время было продавать мастерские.

Иногда ей казалось, что Адам что-то затевает. Он повеселел, печаль исчезла из его глаз. Ей стало легче общаться с ним, они реже ссорились. Она от всей души приветствовала эту перемену в нем, хотя пропасть между ними не сократилась ни на дюйм.

В августе открылся Королевский театр, и Адам взял жену на спектакль. Нелли не участвовала в этой пьесе, но репетировала роль, которую собиралась сыграть в сентябре. Она пришла в их ложу во время антракта, чтобы рассказать о том, как ей жилось в Оксфорде, и расспросить об их жизни.

— Я получила главную роль в пьесе «Английский месье»! — воскликнула она радостно, откидываясь в кресле, которое предложил ей Адам, и перебирая ногами, как будто опустила их в реку. Кресло покачнулось и упало бы, если бы Адам вовремя не поддержал его. Но в своей радости Нелли даже не заметила этого. — У меня будет своя уборная! Говорят, что на премьеру придет сам король. Он раньше никогда не обращал на меня внимания, насколько я знаю, но теперь-то обязательно заметит! Вы видели мой плащ? — она встала и закружилась на месте. — Это моя королевская ливрея! Все актеры в Королевском театре имеют право носить ее, так как являются любимыми слугами его величества!

— Великолепный наряд! — сказала Джулия.

Нелли подмигнула Адаму. Она постоянно заигрывала с красивыми мужчинами.

— Мне идет, как вы считаете?

— Очень идет, — ухмыльнулся он.

— Обещайте мне, что оба придете на премьеру! — она вскочила с кресла и приняла трагическую позу, приложив руки к сердцу.

— Ты же знаешь, что придем! — рассмеялась Джулия, радуясь за Нелли, которой повезло в жизни.

— Мы будем сидеть в этой же самой ложе! — обещал ей Адам.

Прозвучали фанфары, это означало, что спектакль продолжается. Нелли покинула их, чтобы присоединиться к своим друзьям в партере. Адам сел и взял Джулию за руку. Она взглянула на него. Он смотрел на сцену и улыбался. Напряжение между ними исчезло за те пять минут, пока здесь находилась легкомысленная Нелли. Ах, если бы это было началом их духовного единения! Она бы всю себя отдала ему.

На той же неделе субботним утром Джулия увидела Кристофера, стоявшего на ступенях собора Святого Павла. Она сидела в носилках и находилась на пути к Картер Лейн. Увидев своего старого друга, Джулия велела носильщикам остановиться. Заплатив им, она направилась к собору. Кристофер стоял к ней спиной, широко расставив ноги, разведя локти в стороны и прижав руки к бедрам. Запрокинув голову вверх, он рассматривал портик, выполненный в классическом стиле. Его прикрепил к средневековой постройке четверть века назад старый враг Кэтрин, уничтоживший наряды Елизаветы — Иниго Джоунс. Возведенный в честь покровителя Лондона, этот храм стоял здесь с 1087 года. Его поставили на месте построенной в 604 году деревянной церкви после того, как она сгорела.

Она колебалась некоторое время, прежде чем окликнуть его. Они не видели друг друга с тех пор, как расстались в Версале, хотя и обменивались рождественскими посланиями. Наконец она произнесла:

— Добрый день, сэр.

Он тотчас повернулся, узнав ее голос. На его лице появилась широкая улыбка.

— Джулия! Какой приятный сюрприз!

Он поцеловал ей руку. И она вдруг поняла, что больше не испытывает сладостного головокружения при виде этого человека. Перед ней стоял просто старый друг детства.

— Ты собираешься приступить к реставрации собора? — спросила она. — Полагаю, что чума несколько спутала твои планы.

— Так оно и есть. Но намереваюсь изучать это сооружение до середины сентября. Тут есть над чем подумать.

— Не буду мешать тебе.

— Ерунда. Мы так давно не разговаривали с тобой, и я хочу узнать, что нового в Сазерлее. Пойдем со мной в собор. Там двое моих помощников делают необходимые замеры.

Они вошли в собор, где было довольно шумно. Подобные величественные сооружения отличались тем, что в перерывах между церковными службами становились центрами торговой жизни. Повсюду стояли лотки, на которых были разложены различные товары. Свободные граждане и ремесленники различных гильдий часто проводили здесь свои собрания за неимением других помещений. Зимой тут размещались жаровни, на которых жарились каштаны и картошка. Возле изображения одного из святых стояли люди, подыскивающие себе работу. Они держали в руках тот инструмент, которым хорошо владели.

К Джулии и Кристоферу подошел церковный служитель и провел их к хорам. Они сели рядом и долго говорили об Анне и Мэри, об ужасной судьбе Софи и о том, вернется ли домой Майкл.

Джулия недавно получила письмо от Фейт и знала, что жизнь в Блечингтоне протекает довольно мирно.

— А как поживаете вы с Адамом?

Она хотела ответить, что все у них хорошо. Но вдруг то, что копилось в ее душе в последнее время, вырвалось наружу. На глаза навернулись слезы, она прижала тыльную сторону ладони к своим дрожащим губам.

— Мне потребовалось слишком много времени, чтобы понять, как я люблю его. И ты знаешь почему, Кристофер, — она решила говорить с ним совершенно откровенно. — В результате я отдалила его от себя.

— Но этого не может быть. Он ведь рисковал жизнью, чтобы спасти тебя.

— И он бы вновь сделал это, если бы понадобилось. Но между нами разверзлась пропасть.

Он покачал головой:

— Не могу в это поверить. Ты ошибаешься. Все браки имеют свои недостатки. Все еще может измениться. Ведь вы же не окончательно поссорились?

— Нет. Бывают моменты, когда мне кажется, что наши отношения немного улучшаются, но потом у меня вновь возникает неуверенность. Может быть, я слишком требовательна, — она уже не могла больше сдерживать слезы и разрыдалась.

Он наклонился к ней:

— Послушай меня. Мы уже не раз говорили с тобой о твоем детском сне. Он тебе все еще снится?

— Никогда. Он исчез, и с ним исчезло все, к чему я когда-то стремилась.

— Подумай о том, какую роль я играл в твоем сне. Он вернется к тебе, — Кристофер взял ее руку в свои. Казалось, он хочет передать ей нечто такое, что было известно только ему. — Все будет хорошо. Я уверен в этом.

Джулия выдавила на лице подобие улыбки и вытерла слезы.

— По крайней мере, мне полегчало после разговора с тобой.

— Если захочешь опять поговорить со мной, то всегда найдешь меня у собора Святого Павла.

Но даже если бы Джулия и пожелала вновь встретиться и побеседовать с Кристофером, это было бы невозможно. Ранним утром следующего дня она проснулась от стука незакрытых ставен. Осторожно, чтобы не разбудить Адама, она спустила ноги на пол и подошла к окну. Прохладный восточный ветер надул ее ночную рубашку, словно парус. Пытаясь закрыть ставни, она увидела в отдалении красноватое зарево.

Опершись руками о подоконник, Джулия некоторое время стояла у окна, пытаясь понять, где же бушует пожар. Ясно было только одно — это где-то в районе старого города. Пожары в Лондоне случались нередко. Иногда сгорали целые ряды домов, так как стояли очень плотно один к другому, как, например, дом Алисы и дом, где жила Кэти. Она могла вообразить себе сцену тушения пожара — людей, набирающих воду в колонках и по цепочке передающих ведра друг другу; и людей с баграми, разбирающих остатки догорающего дома, чтобы огонь не распространился на следующий. Возвращаясь в постель, она молила бога именем всех живущих в районе пожара, чтобы огонь скорее был потушен. Да, не получится спокойного воскресенья ни у тех, кто тушит пожар, ни у тех, кто пострадает от него, оставшись без жилища.

Когда она опять проснулась, за окном давно рассвело. Адам уже встал и смотрел в окно, завязывая тесемки своего халата.

— Где-то в районе старого города полыхает пожар, — сказал он и нахмурился. Джулия взяла свой халат, который Молли вчера вечером положила на стул возле кровати.

— Я уже видела его, когда проснулась среди ночи.

— Что это было?

— Небольшой пожар, только и всего, — она подошла к окну и открыла от удивления рот. Над старым городом клубились тучи черного дыма. Несколько улиц горели ярким пламенем.

— Где горит, как ты считаешь?

— Определенно, возле моста. Если этот восточный ветер не изменится, то нет опасности, что пожар достигнет пороховых складов в Тауэре. Надеюсь, пожарные не допустят, чтобы пламя перекинулось на помещения, в которых чего только нет — уголь, лес, смола, деготь.

Она подумала о запасах сена в конюшнях при каждой таверне, о винных лавках, где хранятся фляги с алкоголем, о типографиях, заполненных бумагой; к тому же кругом полно сухого дерева.

Ты считаешь, что моей мастерской грозит опасность? Там находятся очень ценные ленты, которые я собираюсь отправить Майклу, а также большой запас товара, предназначенный для местных торговцев.

— Попозже мы сможем нанять лодку и посмотреть, где же бушует пожар, но тебе нечего опасаться, это далеко от Картер Лейн. Смотри! — он указал на возвышающийся над городом собор Святого Павла. — Пожара там нет.

В то время как он мылся и приводил себя в порядок, к Джулии пришла Молли, чтобы помочь ей одеться, и стала рассказывать о том, что удалось узнать о пожаре.

— Говорят, он начался еще ночью в пекарне на Паддинг Лейн, госпожа. Вскоре он распространился по всей Фиш-Хилл-стрит. Там дома стоят в ряд очень плотно друг к другу вплоть до самой Бред-стрит. Они все сразу же загорелись. Пламя расплавило колонки, так что люди там остались без воды и не могли тушить огонь.

— Но ведь это же рядом с мостом. Что случилось с ним?

— Его огонь не тронул, так как дома стоят далековато, иначе пожар перекинулся бы и на другую сторону реки.

— Откуда ты все это знаешь?

Молли колебалась, прежде чем дать ответ. Она не могла назвать имя лакея, который видел, как начинался пожар, задержавшись допоздна в таверне, а потом вернулся в дом через кухонное окно. Он даже видел самого лорд-мэра, прибывшего на место пожара верхом на лошади и начавшего орать на разбудивших его по таким пустякам людей, ибо сначала казалось, что пожар совсем незначительный. Заявив пожарным, что такое пламя можно загасить, помочившись на него, лорд-мэр ускакал прочь досыпать остаток ночи. Молли не сомневалась, что теперь-то он наверняка изменил свое мнение.

— Молочница только об этом и болтала, когда пришла со своим ведром около получаса назад, — ответила служанка.

— Где же теперь свирепствует пожар?

— Уже горят груженые баржи у причала и склады на Темз-стрит, а церковь Святого Магнуса пылает, как факел.

Джулия в ужасе покачала головой:

— Будем надеяться, что от огня не погибнет много народу.

Позднее в то утро Адам нанял лодку, вместе с десятками других людей они поплыли посмотреть на случившееся. На реке пахло дымом и гарью. Когда они приблизились к мосту, дым стал стелиться над покрытой рябью водой, а ветер доносил запах кипящего в огне эля, бочки с которым загорелись в пивоварнях, находящихся недалеко от реки. Ревущий огонь гнал жителей из домов.

Никто не пытался спасать свои жилища. Они только бросали узлы с вещами в лодки, которые то и дело подплывали к берегу, так как лодочники спешили воспользоваться ситуацией. Один мужчина в горящей одежде прыгнул в реку и был спасен лодочником, который затащил его в свою лодку.

Рядом с лодкой Уоррендеров оказалась лодка мистера Пеписа.

— Все обстоит весьма печально, — сказал он с выражением скорби на лице. — Я только что спустился с Тауэра, откуда открывается ужасное зрелище. Наш прекрасный Ливри Холл в старом городе горит, и мне больше не придется обедать в гостинице «Лебедь», — он тяжело вздохнул. — Я собираюсь сообщить о пожаре в Уайтхолл. В той части Лондона никто понятия не имеет о масштабах пожара.

— Согласен, — кивнул Адам. — Из своего дома мы видели, что это далеко не обычный пожар, но считали, что он находится под контролем.

— Вот об этом я и хочу говорить во дворце. Ну, мне надо спешить к королю. А потом я хочу закопать в саду свое вино и добрый сыр, на случай, если нам с женой придется срочно покинуть дом, прихватив с собой только самые необходимые вещи.

— Доброго пути вам, сэр.

Вернувшись домой, Адам и Джулия увидели, что их ждет один из их друзей, чей дом сгорел во время пожара. Он привез с собой в карете вещи, которые хотел бы оставить в подвале их дома. Они позволили ему сделать это и предложили пожить у них. Но он отказался, ибо собирался немедленно ехать на Кэннон-стрит, где жила его дочь, опасаясь, что ее дом тоже горит. Тогда он будет спасать дочь и ее детей, а потом отправится в свое имение. За исключением этого знакомого, никто больше не приходил к ним. День шел в доме Адама и Джулии точно так же, как и в других домах, которых не коснулся пожар. Колокола звонили к обедне. В той церкви, куда они пошли, собралось более сотни прихожан. Иные же церкви были объяты пламенем, с их колоколен падали с грохотом колокола.

В тот вечер Адам и Джулия опять отправились посмотреть на пожар. Его территория значительно расширилась по сравнению с утром. От него дышало таким жаром, что не было и речи о том, чтобы подойти поближе. Даже на середине реки он опалял их лица. Была даже опасность, что горящие обломки домов могут долететь до них. По реке плыло множество лодок, в которых сидели погорельцы со своими узлами. Люди хотели добраться в безопасный район Вестминстера или переплыть на другую сторону Темзы. Джулия заинтересовалась, что же успевают забрать с собой люди во время пожара. У многих при себе были лютни и скрипки, часы и коврики. Одна женщина, смотревшая по сторонам испуганным и как бы ничего не видящим взглядом, держала в руках клетку с птицей. Кошки и собаки также сидели в лодках. На реке в эту вечернюю пору было светло как днем, а луна практически скрылась за черным дымом.

К утру все лондонцы узнали, насколько велики масштабы пожара, который стремительно распространялся по улицам всю ночь, гоня людские толпы прочь от их жилищ.

Джулия поняла, чем собирается заниматься Адам, когда увидела, что он надевает кожаную куртку и перчатки, а за пояс засовывает топор. Он увидел тревогу в ее глазах и улыбнулся, дотронувшись пальцем до ее подбородка.

— Не беспокойся. Я должен помогать людям. Слишком много народу уже потеряло крышу над головой, и я не могу сидеть здесь и видеть, как гибнет Лондон.

— Я только прошу тебя — будь поосторожней!

— Хорошо. Все слуги согласились идти со мной. Мы найдем первый же пожарный пост, и нас пошлют на тот участок, где мы нужны более всего.

Она обняла его за шею и поцеловала, прощаясь с ним так, как будто он уходил на войну. Адам ответил страстным поцелуем, затем отстранился и изучающе посмотрел на нее.

— Есть времена, Джулия, когда… — он не договорил. — Мне нужно идти. Каждая минута дорога. Вернусь, когда потушим пожар.

Она стояла на крыльце и смотрела ему вслед. Он вышел за ворота в сопровождении слуг, одетых не в бархатные камзолы, а в соответствующую случаю одежду. Затем она побежала по тропинке, ведущей к ограде, и сквозь нее видела, как муж и его люди сели в лодку в том самом месте, в котором она сошла на берег, прибыв в Лондон из Франции. Она помахала Адаму рукой, но он не видел ее и не предполагал, что она смотрит на него из-за ограды. Она же все стояла и стояла, пока лодка не скрылась в дыму пожара.

В ту ночь Адам не пришел домой. Джулия долго стояла у окна, думая о том, где бы он мог быть, и ужасаясь огромному пламени, освещающему весь старый город. Днем к ней заходили люди, побывавшие в Уайтхолле, и с оптимизмом заверяли, что огонь скоро будет остановлен, ибо король отдал приказ сделать это во что бы то ни стало. И уж, по крайней мере, Картер Лейн пожар не коснется.

Жизнь в старом городе замерла, будто кто-то остановил стрелки часов. Джулия радовалась, что ее работницы находятся в безопасности, потому что никто из них не жил в районе пожара. Если огонь все же доберется до их жилищ, то у них будет достаточно времени, чтобы собраться и оставить свои дома. Это не то что во времена чумы, которая нападала без предупреждения. Она с сожалением подумала о Нелли, которой теперь не скоро придется играть в спектакле.

Не в силах уснуть, Джулия смотрела из окна лестничной площадки на Стрэнд, который был так же оживлен при лунном свете, как и при свете солнца. Люди выносили свои вещи из домов. Больных несли на носилках. Снова, как и во времена чумы, большим спросом пользовались лошади, повозки, экипажи. За все это люди платили большие деньги. Повсюду плясали огоньки фонарей, как во время праздников. Ни один город в мире не переносил в течение пятнадцати месяцев двух таких ужасных несчастий, какие достались Лондону.

К утру Джулия все же забылась сном, а, проснувшись, решила позаботиться о своем ценном товаре, над которым работницы трудились много месяцев. Если огонь поглотит заготовленные ленты, то у нее ничего не останется. Молли рассказала ей, что купцы весь вчерашний день грузили свои товары на Чипсайд, что свидетельствовало о расширении района, охваченного пожаром, который теперь уже подбирается к Кэннон-стрит. Джулия злилась на себя за то, что не пошла в мастерскую вчера, понадеявшись на противопожарные меры.

— Но вам нельзя ехать на Картер Лейн! — воскликнула Молли, когда Джулия велела принести ей кожаный плащ, который кучер надевал в плохую погоду.

— Делай то, что тебе говорят.

Пока Молли искала плащ, Джулия взяла зимнюю шляпу с твердыми полями, чтобы защитить лицо от искр, долетавших уже до их дома. Она не могла закопать свои ленты в землю, как делали люди с ценностями, потому что возле мастерской был лишь мощеный дворик. Но неподалеку находился высохший колодец, накрытый крышкой, чтобы туда не могли упасть люди. Если она спустит туда ленты, то они будут там в сохранности до конца пожара.

Если бы Джулия и нашла кого-нибудь, кто отвез бы ее к мастерской, лошадь не приблизилась бы к пожару. Один лодочник согласился отвезти ее, хотя и не к тому причалу, к какому ей хотелось, а несколько западней, где было безопасней. Джулии придется пройти одну лишнюю улицу, но она решила, что проделает этот путь бегом.

Миновав переулок, ведущий вверх от причала, она увидела собор Святого Павла и тут же вскрикнула от ужаса: пламя уже охватило его. Ей казалось, что пожар пожирал само сердце города. Но нельзя было медлить ни минуты, и она бегом бросилась к Картер Лейн. Навстречу бежало множество людей, ее толкали со всех сторон, и никто даже не думал извиняться.

Достигнув Картер Лейн, она поняла, почему люди бегут оттуда. Огонь уже свирепствовал в начале улицы. Джулия могла видеть охваченные пламенем дома. Нет, она не должна рисковать. Это было бы безумием. На крышу мастерской уже упала горящая головешка. Отчаяние охватило Джулию. Ведь она находилась совсем рядом с мастерской и даже видела окно помещения, где лежали ее ленты на полках большого шкафа. Но искры летели, подобно фейерверку, и она не могла приблизиться к зданию.

Но когда Джулия уже собиралась покинуть улицу, присоединившись к бегущей толпе, ей показалось, что она увидела человеческую фигуру в окне складского помещения. Приглядевшись, она различила плащ человека, который метнулся к окну, чтобы посмотреть, далеко ли пожар, а потом вновь исчез в комнате. Джулии сразу же пришла в голову мысль, что это, должно быть, кто-то из ее работниц, которой так же, как ей дороги готовые к продаже ленты. Она, наверное, понимает, что означает для хозяйки потеря такого количества товара. Но, кто бы это ни был, он не подозревает, что крыша мастерской уже горит. Джулия решила проникнуть в мастерскую и спасти находящегося там человека. Пока еще есть время!

Опустив голову и закутавшись поплотнее в плащ, она бросилась к мастерской, стараясь не наступать на головешки, валяющиеся на мостовой. Добежав, она увидела, что замок на двери взломан, так что войти внутрь не составляет труда. Она толкнула дверь и оказалась в наполненном дымом помещении.

— Марта! Биатрис! Пег! — задыхаясь, Джулия стала выкрикивать имена женщин. — Быстро уходите отсюда. Мастерская уже горит.

Ответа не последовало. Не слышно было и звука шагов. Она начала кашлять и накрыла голову плащом. Чердак дома, наверное, уже объят пламенем. А вдруг эта женщина потеряла сознание, задохнувшись дымом?

Джулия бросилась вверх по лестнице и, миновав зал для ткачих, оказалась в складском помещении. Там, однако, никого не было видно. Отчаянно кашляя, она открыла шкаф и увидела, что он пуст. Опять она стала выкрикивать имена своих работниц, желая убедиться, что никто не застрял где-нибудь среди горящих балок или не упал, страдая от удушья. Она обыскала все помещение для ткачих, но там тоже никого не оказалось. Может быть, ей только померещилась эта фигура в окне? Теперь не время было размышлять, унесли товар отсюда или нет, так как под угрозой была ее собственная жизнь.

Внезапно над ней раздался страшный треск. Она подняла голову и увидела, что от потолка уже отстает штукатурка — значит, на чердаке вовсю бушует огонь. Она вскрикнула и бросилась к лестнице. На бегу, как в кошмаре, увидела, что от потолка отваливаются большие куски штукатурки. Один такой кусок треугольной формы ударил ее по затылку, и она упала на пол, задыхаясь в дыму и пыли. Над ней бушевало пламя.

А во дворе мастерской Адам вовсю орудовал лопатой для угля, которая была единственным подходящим инструментом, обнаруженным им здесь. Он бросал землю в высохший колодец, куда опустил коробки с лентами, завернув предварительно в упаковочную ткань, чтобы они случайно не открылись, когда он будет опускать их на дно.

Он боролся с огнем неподалеку, когда услышал, что пожар приближается к Картер Лейн. Король находился рядом с ним, хотя Адам сначала не узнал его. Карл был черен от сажи и золы, как и все другие мужчины, сражающиеся с огнем. Герцога Йоркского тоже невозможно было узнать, его выдавал только громкий голос, которым он отдавал приказания, взяв на себя командование людьми. Именно он кричал о том, что Кэннон-стрит вся сгорела, а Олд-Чейндж уже нельзя спасти. Тогда-то Адам и вспомнил о лентах Джулии и о том, какую ценность они представляли для нее. Так как он работал без перерыва в течение многих часов, то воспользовался своим правом на отдых и стремительно бросился к мастерской, думая на ходу, как ему спасти ленты. Он добежал до мастерской и, осмотревшись, заметил высохший колодец, наполовину засыпанный галькой.

Закончив работу, Адам вдруг услышал женский крик, доносящийся из окна второго этажа мастерской. Зная, что крыша строения горит, он бросился в помещение. Стремительно поднявшись наверх, он увидел Джулию, лежащую без чувств среди груды всякого мусора. Уже начинали гореть станки.

Дико вскрикнув, Адам подбежал к ней. Она лежала рядом со станком, о который разбился огромный кусок штукатурки. Если бы он накрыл Джулию, то убил бы ее. Кашляя от дыма, Адам поднял жену на руки, бросился вниз по лестнице и выбежал на улицу, по которой помчался, словно безумный, стараясь поскорее унести жену подальше от пожара. Пламя стремительно пожирало дом за домом, а мастерская уже пылала, как факел. Свернув в переулок, который выгорел еще лишь наполовину, он понес ее к реке, видя, что другие пути уже отрезаны огнем. Он бежал вдоль домов, стены которых дышали жаром. Оказавшись на берегу реки, Адам увидел, что слева от него горят склады, а справа — монастырь. Он оказался в ловушке.

На реке виднелись лодки, но все они были на большом расстоянии от берега. Держа Джулию на руках, Адам стал кричать во все горло:

— Лодку! Ради всего святого!

Его никто не слышал. Но один господин с подзорной трубой, прибывший наряду с другими любопытными из сельской местности, заметил его и тотчас приказал лодочнику плыть к тому месту, где стоял Адам. После того как лодочник не послушался, он показал ему золотой, надеясь потом рассказать о своем приключении друзьям и знакомым. Лодочник положил золотой в карман и направил лодку в сторону другого берега.

Увидя приближающуюся лодку, Адам сошел вниз к причалу, окунул в воду носовой платок и смочил им лицо Джулии. Когда лодка подплыла к берегу, господин воскликнул в ужасе:

— Боже мой, сэр! она не…

— Нет, — ответил Адам хриплым голосом, — она жива и будет жить, благодаря вам и этому лодочнику.

Он перенес Джулию в лодку, и всю дорогу, пока они не доплыли до Сомерсетской набережной, держал ее на руках.