Жена чародея

Глава 19

К тому времени, когда гвардейцы протаранили главную дверь, весь дворец уже был объят огнем. Пламя торжествующе плясало по стенам, пожирая картины и гобелены, сжигало мебель, обкатывало огненными валами тела мутантов, погибших в схватке у входа; воистину адский дым стлался по коридорам, поднимался и опускался по каменным лестницам, достигая дверей Черной комнаты, за которыми леди Верран растерянно взирала на мужа. Находясь на первом этаже, лорд Хаик Ульф с удовольствием следил за тем, как превращается в руины дом его заклятого врага. Но здесь, на подземном уровне, не были слышны ни шум продолжающейся битвы, ни звуки разрушения. Только едва заметный запах гари свидетельствовал о том, что творится наверху.

— Я не уйду, — в очередной раз повторила Верран. Ее сопротивление принятому мужем решению затянулось на непозволительно долгий срок. — Никуда я не пойду.

— Я не привык к непослушанию, — ответил Фал-Грижни.

— Я ваша жена. Мое место — рядом с вами. — Верран сейчас проявляла не свойственное ей упрямство. — Отсылая, вы меня унижаете.

— Нет никакого унижения в том, чтобы подчиниться решению мужа, мадам, — возразил на это Фал-Грижни, и суровость его слов пришла в противоречие с нежностью, проскальзывающей в голосе. — Вам надо сюда. — Он указал на отверстие в стене, за которым начиналась кромешная тьма. — Нид станет вашим спутником, вожатым и защитником. А когда вы придете в пещеры Назара-Син, их обитатели примут вас. Больше говорить не о чем.

— Но как быть с вами? — вскричала Верран. — Вы не отправитесь со мною в пещеры, лорд?

Фал-Грижни посмотрел на молодую жену. Он не объяснил ей, что для него самого уже нет никакой надежды, что он потерпел полное поражение, сгорел дотла, и шансов восстать из пепла тоже нет. Если он останется, то его гибель, возможно, утолит жажду крови, одолевающую его врагов. Если же бросится в бегство, Ульф со своими гвардейцами наверняка пустится в погоню и не остановится, пока не проникнет в самую глубь пещер Назара-Син, если ему придется пойти и на это, а там расправится с лордом Грижни, его молодой женой и нерожденным ребенком. Однако объяснить ей это он не мог.

— Есть причины, требующие, чтобы я остался, — сухо ответил он. — Когда все будет приготовлено к моему отбытию, я не стану здесь задерживаться.

— Что ж, и я тогда останусь с вами до тех самых пор.

Она всплеснула руками.

— Вы сердите меня. — Он заговорил ледяным тоном, который, как правило, припасал для врагов.

Верран выслушивать такое еще не доводилось. Ошарашенная, она замолчала и уставилась на мужа круглыми глазами.

— Не испытывайте долее моего терпения. Я уже высказал вам свою волю. Извольте повиноваться.

Привычная к послушанию, Верран не могла придумать никаких новых доводов. Пока она боролась со смущением, обидой и страхом, из глаз у нее неудержимым потоком брызнули слезы.

— Муж мой… не отсылайте меня без вас, — выговорила она наконец. — Отправляйтесь со мною. Или, если вам так угодно, останьтесь и примите бой, но позвольте тогда и мне остаться с вами. Я ничего не боюсь — все ваши враги ничто перед вами. Никто с вами не справится!

Фал-Грижни не стал объяснять ей, что он потерпел поражение в ту самую минуту, когда Бренн Уэйт-Базеф выдал заговорщиков Саксасу Глесс-Валледжу.

— Существует определенный риск, — сказал он. — Ваша смелость заслуживает восхищения, но я не хочу подвергать вас опасности. — Он предостерегающе поднял руку, опережая дальнейшие возражения. — Тем более, что вы, возможно, родите мне сына.

Верран прижала руку ко вздутому животу. Запах дыма становился все сильнее. Дым и собственные слезы застилали ей глаза. Лицо мужа, казалось, придвинулось к ней вплотную, глаза стали еще больше, а их взгляд еще более ярким, чем обычно, борода нависла над нею темной тенью.

— Не упрямьтесь. Прежде всего нужно позаботиться о ребенке, — сказал Фал-Грижни. — Вы доставите мне радость, если перестанете прекословить моему решению.

Верран безутешно кивнула. Она не заметила, с каким облегчением вздохнул в ответ на это муж.

— Если такова ваша воля. Но вы прибудете, как только сможете?

— Да. Как только смогу.

— И не задержитесь надолго?

— Нет, — мрачно ответил он. — Ненадолго. А сейчас ни о чем больше не спрашивайте меня, а только слушайте. Я пошлю вас с Нидом в подземный ход. Нид должен все время идти непосредственно перед вами. Там, в глубине, есть ловушки и ямы, и вам поэтому надо будет продвигаться с предельной осторожностью. Не забывайте об этом. Люди герцога окружили дворец. Подземный ход позволит вам выйти из окружения и очутиться на другом берегу и в дальнем конце канала Сандивелл. Там вас будет ждать лодка. Если вам повезет, вы минуете все заставы гвардейцев незамеченной. Вы спрячетесь под покрывало, которое найдете на дне лодки. Нид довезет вас, сидя на веслах, до городской стены, а там вы остановитесь, потому что шлюз будет опущен. Там вы назовете свое имя стражнику. Это будет гвардеец Кет Ранзо. Он мой друг, и он вам поможет. К тому времени все уже будет приготовлено для вашего путешествия по суше в Назара-Син. Обитатели пещер извещены заранее. Они обеспечат вас защитой и помощью. Да не испугает вас их внешний облик! Запомните: они ваши друзья. Вы поняли все это?

— Да, но…

— Вот и отлично, — перебил жену Фал-Грижни. Он резко хлопнул в ладоши. — Нид! — Нид выскользнул из глубокой тени в дальнем конце комнаты и поспешил на зов хозяина. — Ты понял, что от тебя требуется?

Нид утвердительно зашипел.

— Тогда пойми и следующее. Леди Грижни целиком и полностью зависит от тебя. Если ты не сумеешь, соблюдая необходимую безопасность, вывести ее к цели, она погибнет, ребенок погибнет, и сними погибнет все, что дорого мне на этом свете. Поэтому смотри в оба и оберегай ее так, словно она твоя сестра по материнской паутине! — (Яростное шипение Нида подтвердило, что на него можно положиться.) — Тогда еще одно. Необходимо сохранить кое-что из моих записей. Ты понесешь их с собой. — Маг передал мутанту сверток, в котором были большая по формату рукописная книга, свиток пергамента, кожаный блокнот, исписанный всевозможными заметками, и тонкая золотая пластинка, на которую были нанесены какие-то письмена и рисунки. Нид с готовностью забрал сверток. — Это увеличивает опасность, которой ты подвергаешься, — добавил Грижни. — Найдутся многие, готовые убить кого угодно, лишь бы завладеть всем этим. Но я не могу… Нет, я не хочу уничтожать дело всей моей жизни, поэтому тебе придется взять этот сверток с собой. Ему нет цены!

На мгновение, вглядываясь в последний раз в свои записи, Фал-Грижни, казалось, забыл, где находится. Лишь запах дыма, ударивший в нос, вернул его к реальности. Дым, пробивающийся из-под закрытой двери и поднимающийся столбами в углах, становился весьма едким. Черная комната находилась на подземном уровне, однако здесь стало уже очень жарко, — с такой яростью бушевало пламя наверху.

— Возьми фонарь, — приказал Грижни. Нид метнулся к стене, вырвал из гнезда в нише фонарь, поднял его, застыл с выжидающим видом. Маг вновь обратился к жене: — Пора. Следуй за ним.

Верран понимала, что спорить сейчас было бы совершенно бессмысленно. Молча она обняла его, прижала к себе. Ей даже удалось вымучить улыбку, потому что она поняла, как этого хочется мужу.

— Мы дождемся вас, мой дорогой лорд, — пообещала она. — Мы с малюткой.

Произнося эти слова, она не осознавала, что сама кажется Фал-Грижни сущей малюткой.

Он слегка прикоснулся к ее щеке — лишь на миг. Затем махнул рукой, и Нид устремился в подземный ход. На мгновение руки Грижни, обнимающие Верран, судорожно сжались, но он тут же опомнился.

— Прощай, Верран.

Она по-прежнему смотрела на него не отрываясь, пятясь к отверстию в стене. Остановилась, помедлила, повернулась к мужу спиною и вслед за мутантом шагнула во тьму. До слуха Грижни донесся звук их шагов, но вскоре замер и он.

Какое-то время чародей простоял неподвижно — и в эти мгновения с его лица безвозвратно сошли последние приметы нежности и оно приняло тот ледяной и непроницаемый вид, который был известен миру и вызывал у него ужас. Хладнокровно закрыл Грижни дверцу лаза. Она вошла в стену и слилась с нею. Тем не менее Фал-Грижни повесил в этом месте на стену большой ковер, чтобы полностью замаскировать лаз. После этого он отошел от стены, остановился на середине комнаты, где на мозаичном полу была представлена карта Вселенной. Это была древняя и чрезвычайно искусная карта, со множеством второстепенных деталей; на ней был изображен великий Змей, несущий по небу солнце от одного края до другого (ноша была тяжела, а переносить ее доводилось Змею каждый день); на ней были изображены звезды, пляшущие свою вечную пляску, и матушка-Луна, дарующая жизнь все новым и новым созвездьям. Вдыхая едкий дым, Фал-Грижни поморщился, но не столько из-за самого дыма, сколько из-за этого нового доказательства неискоренимого человеческого невежества. Забыв обо всем остальном, Грижни уставился на образ мира, на образ его собственного мира, на землю Далион, омываемую со всех сторон мелкими каменными волнами, и произнес вслух:

— Тьмы вы возжаждали, и тьму вы обрящете. Воистину так.

Он быстро собрал кое-какие необходимые предметы и принялся за работу. Дым в комнате стоял теперь настолько густой, что стало трудно дышать и смотреть. Воздух уже можно было назвать удушливым. Времени у Фал-Грижни оставалось в обрез, однако он работал столь же хладнокровно, столь же целеустремленно и методично, словно находился у себя в лаборатории, а мир, окружающий его, еще не начал трещать по швам. Инструменты, жидкость и порошки он приготовил заранее. Книг ему не требовалось, потому что все слова давным-давно впечатались ему в память, а уникальные записи, сделанные его рукой, были положены в сверток, который унес с собой Нид. Не ведая страха и никуда не спеша, он готовился к своему последнему — и воистину беспримерному — акту в рамках Познания. Даже злейшие из врагов Фал-Грижни залюбовались бы им сейчас, когда он стоял в полном одиночестве, могущественный и ужасный даже в час своего падения, готовясь подчинить Природу своей несгибаемой воле.

Наверху пламя бушевало вовсю, а лорд Хаик Ульф изнывал от нетерпения. Он ведь прибыл сюда не затем, чтобы сжечь пустой дом. Да и что за радость — сжечь пустой дом! Демонов Фал-Грижни его гвардейцы уже перебили давным-давно. Бежать не удалось никому из них, все были убиты. Дворец вместе почти со всем своим содержимым был обречен. Огонь уже распространялся сам по себе, карабкаясь на самые верхние этажи, забираясь в глубину кладовых и подвалов. Во дворце было практически нечем дышать — жар, дым и мерзостный запах паленой плоти наплывали отовсюду. Но и этого Ульфу было мало.

Лорд Ульф во главе отряда отборных бойцов метался по всему дворцу, как изголодавшийся волк в поисках добычи. Мертвечины здесь было полно — и сырой, и в жареном виде, — но той великой добычи, овладеть которою он стремился, не было видно нигде. В одну комнату за другой врывался он, светя себе факелом, и не заглядывал только в лабораторию, из которой он распорядился все вынести. Ворвавшись в комнату, он не только светил себе факелом, но и разжигал при его помощи пожар. В двух случаях это доставило ему особенное удовольствие. Одной из подожженных с великой радостью комнат была библиотека, в которой хранились бесчисленные книги и рукописи, собранные Фал-Грижни на протяжении всей жизни. А второй была спальня леди Грижни с кроватью, обтянутой голубым шелком, и заранее приготовленной младенческой колыбелью. Это уничтожение самого драгоценного для хозяев дома усилило ощущение общего триумфа, охватившее Ульфа, но и оно не послужило полноценной компенсацией за отсутствие во дворце самого Фал-Грижни.

Спеша мимо арочных и стрельчатых окон во главе отборных гвардейцев, Хаик Ульф испытывал волнение и обиду. Он направился вниз по винтовым лестницам, он спускался сейчас все глубже и глубже в землю, а над головой у него бушевало пламя. И вдруг, случайно, в подземелье, он среди множества открытых или незапертых дверей обнаружил одну, запертую изнутри.

— Попался, — воскликнул лорд Ульф и тут же добавил: — Если, конечно, не покончил с собой.

Мысль о подобной возможности разозлила Ульфа, и, когда он приказывал своим гвардейцам взломать дверь, в голосе у него слышались злобно-раздраженные ноты. Достаточно крепкая сама по себе, дверь, однако, продержалась недолго под ударами отборных воинов. Когда она слетела с петель, гвардейцы ликующе закричали и бросились было вперед, в комнату, но тут же замерли в изумлении. В комнате, на пороге которой они столпились, стояла кромешная тьма. Не та, которую можно было бы обнаружить в полных дыма подвальных помещениях горящего дворца: тьма здесь была густой, тяжелой, чуть ли не материальной и разве что не осязаемой. Тьма была настолько глубока и густа, что свет факела, который нес в руке Ульф, не проникал в нее, а, напротив, отражался, словно на твердой и гладкой поверхности. Тьма струилась из взломанной двери, грозя, казалось, поглотить их всех, и, словно по команде, гвардейцы разом отпрянули. Ульф тоже, чисто машинально, попятился, но тут же взял себя в руки.

— Он там, — сообщил командор своим не испытывающим по этому поводу особой радости подчиненным. — И он мне нужен. Вперед! — Никто из гвардейцев даже не шевельнулся. — Я сказал: вперед! — яростно заорал Ульф. — Ну!

И вновь гвардейцы не подчинились ему. Они стояли словно загипнотизированные удивительным феноменом. А пока они стояли и глазели на непроглядную тьму, она выползла из взломанной двери и начала мало-помалу заполнять коридор.

— Нашел дураков, — пробормотал, ни к кому конкретно не обращаясь, один из гвардейцев.

— Не только дураков, но и трусов, каких свет не видывал! — яростно огрызнулся командор. — Макаки бесхвостые, марш, куда вам ведено!

И вновь никто из гвардейцев даже не шевельнулся. Ульф остолбенел от бешенства.

— И вы называете себя воинами? Да тьфу на вас! — Он и вправду плюнул на пол. — Вы не солдаты, вы щенки! Эка невидаль — тьма! И это мои отборные гвардейцы, цвет герцогской гвардии? Когда все это закончится, я вышвырну вас со службы. Просите себе милостыню на пропитание или подыхайте с голоду! Ах вы ублюдки, меня тошнит от вас!

Один из гвардейцев осмелился возразить:

— Ни один нормальный человек туда не сунется.

Он указал на разинутую пасть адской тьмы.

— Не суди о других по себе, — презрительно бросил лорд Ульф.

Держа факел в одной руке, а меч — в другой, он вторгся в святилище лорда Грижни. И стоило ему переступить роковой порог, как мир вокруг него стал кромешно-черным и убийственно-жарким. И это не было тем сухим жаром, который можно было бы списать на пламя, бушующее наверху. Жар был влажным, сырым, как в парной. В воздухе сильно пахло дымом и еще кое-чем — то ли плесенью, то ли грибами, — но этот запах заставил лорда Ульфа закашляться. И тут же его вырвало. Факел у него в руке стал в здешней тьме на диво призрачным и туманным. Его пламя горело жалким оранжевым светом, озаряя лишь ничтожно малую часть комнаты. Командор увидел прямо перед собой резной восьмиугольный стол, увидел круг на каменном полу — и больше ничего. Все остальное так и пребывало в непроглядном мраке. Фал-Грижни, разумеется, видно тоже не было, но Ульф почуял присутствие ненавистного ему мага где-то совсем рядом — и ощущение это было таким, что командора бросило в дрожь. Он непроизвольно попятился, потом повернулся и бросился прочь — во взломанную дверь, через которую только что сюда проник. Дверь казалась из глубины комнаты призрачно-серым прямоугольником, словно свет, который должен был проникать сюда снаружи, замер на пороге. А там, за чертой, темнели неопределенно-расплывчатые мужские фигуры.

Хаик Ульф, испытывая невыразимое облегчение, понял, что его люди все же последовали за ним в ужасную комнату, вне всякого сомнения пристыженные брошенным их командиром обвинением в трусости. И у многих из них тоже были факелы. Тьма неохотно отступила на какую-то пару футов — и взорам убийц предстал Фал-Грижни. Черный плащ чародея сливался с окружающей тьмою, однако его бледное лицо и изящные руки сверкали поразительной белизной. Длинные пальцы были широко расставлены. На ледяном лице пламенем торжества и презрения горели глаза. Гвардейцы, глядя на него, разинули рты, кто-то из них даже охнул. Фал-Грижни смотрел на них не шелохнувшись, и никто из ворвавшихся сюда даже не заподозрил, что только что проведенный сеанс Познания высосал из мага всю энергию. Постепенно, по мере того, как сюда, с факелами в руках, подтягивались все новые гвардейцы, кромешная тьма рассеивалась, уступая место кроваво-красному свечению. Теперь Фал-Грижни оказался виден с ног до головы. Предельно напрягая силы, он стоял на мозаичной карте, вмонтированной в пол. Мгновение тянулось молчание, а затем Фал-Грижни сказал:

— Вы опоздали.

Но это ведь могло означать что угодно.

Разинув рты, гвардейцы не без тайного трепета смотрели на чародея. Они не были вполне уверены в том что имеют дело со смертным человеком. Лишь у лорда Ульфа не было на сей счет ни малейших сомнений.

— Вы арестованы, — сказал он Фал-Грижни. — Вы пойдете с нами. И не вздумайте выкидывать ваши номера.

По лицу Фал-Грижни по-прежнему ни о чем нельзя было догадаться.

— Номера, — повторил он бесстрастным тоном.

Ульф махнул мечом, указав магу на дверь.

— Ступайте, — приказал он. Грижни смотрел на него как на пустое место. С таким же успехом он мог уставиться на камень, на щепку, на ком земли. Гвардейцы встревоженно переминались с ноги на ногу. — Вы что, не слышите меня? Может, вы оглохли?

— Никуда я не пойду, — ответил Грижни.

Гвардейцы смотрели на него как зачарованные.

— Если сами не пойдете, то мы вас поволочем, — возразил Хаик Ульф. — Люди решат, что вы боитесь идти на своих двоих, — добавил он в тщетной попытке подбодрить и развеселить собственных воинов.

Гвардейцев и впрямь надо было подбодрить. Великое имя и спокойное могущество Фал-Грижни воздействовали на них. Факелы и мечи у них в руках дрожали.

Грижни не ответил на эту насмешку прямо.

— Да станет тьма моим саваном, — сказал он. — Живым я эту комнату не покину.

— Еще как покинете, — возразил Ульф. — Мы не собираемся убивать вас прямо сейчас. Так просто вы от нас не отделаетесь. Весь мир должен увидеть, как герцог расправляется с предателями. С тем чтобы потом еще долго никому из поганых колдунов и в голову не пришла мысль об измене.

— После моего ухода вам нет смысла бояться Избранных, — равнодушно пояснил ему Фал-Грижни. — Но советую — не слишком докучайте им. Они способны за себя постоять.

— Не в вашем положении советовать что бы то ни было кому бы то ни было. У вас у самого достаточно неприятностей, чтобы не ломать себе голову над чужими. Долго я ждал этого часа, Грижни.

— Я знаю. Вы мелкие людишки — и вы сами, Ульф, и вам подобные. У вас и мысли, и чувства, да и поступки мелких людишек. Но меня это сейчас уже не касается.

— Вот именно, — согласился Хаик Ульф. — Вас касается только то, что произойдет с вами, если вы не пойдете с нами, как вам приказано. И не думаю, чтобы вам хотелось узнать, что в этом случае произойдет.

— А чего я добьюсь, подчинившись вам?

— Вы сохраните жизнь — на некоторое время.

— Но она не нужна мне, — ответил Фал-Грижни. — Я уже достиг цели.

— Что еще за цель? О чем это вы?

Фал-Грижни окинул взглядом гвардейцев, взявших его в стальное кольцо, а затем ответил:

— Вы опоздали и поэтому проиграли. Моя смерть вам не поможет. Слова уже сказаны. Договор уже заключен.

— Что же вы сделали? — заволновавшись и стараясь не выдать этого, спросил командор.

Его гвардейцы и вовсе оробели.

— Тьма, окружающая вас сейчас, густая темень, топившаяся в этой комнате, со временем накроет всю страну, — посулил маг, устремившись взором вдаль, словно в будущее. — Станет жарко и сыро— как здесь сейчас. Тьма ослепит и задушит вас, она высосет ваши силы, вашу смелость и вашу волю. В тени этой кромешной ночи проснутся болезнь и безумие, ибо эта тьма злонамеренна по отношению к роду человеческому. Прямо сейчас она уже взялась за вас и незаметно подтачивает ваши силы. С каждым мгновением вы становитесь все слабее и слабее.

— Хватит! Нам неинтересно слушать весь этот вздор! — перебил его Ульф с притворным возмущением.

Что же касается гвардейцев, то они слушали сейчас в оба, будучи насмерть перепуганы.

— Но мое пророчество на этом не заканчивается, — продолжил Фал-Грижни. — Ночь, приход которой мною предсказан, темная и губительная для всего живого, будет кишмя кишеть существами, которые станут охотиться на вас и на ваших ближних точно так же, как вы сами сейчас охотитесь на меня. Жажду они удовлетворят кровью — вашей кровью и кровью ваших потомков. Там, где воцарится кромешная тьма, они пройдут, торжествуя, — и ваши сыновья расступятся перед ними, отдадут им свое добро, отдадут свою землю, отдадут мир и покой и в конце концов отдадут свою жизнь. Да будет вам известно, что эти существа, что ваши грядущие правители, пусть и не будут они принадлежать к роду человеческому, суть мои порождения!

Фал-Грижни на мгновение умолк, словно ожидая ответа, но никто не произнес ни слова. Хаик Ульф и его гвардейцы как будто онемели. Никогда еще Фал-Грижни не обладал подобным могуществом, никогда еще не излучал такую уверенность. Угрозы, которыми можно было бы пренебречь как бессмыслицей на устах у безумца, звучали с абсолютной убедительностью, с абсолютной проникновенностью, и не поверить им было просто нельзя.

—Тень, — продолжил он с ледяной однозначностью, — родится в самом сердце страны и поползет оттуда в сторону моря. Люди попытаются остановить ее продвижение, но у них ничего не выйдет, потому что наступление этой тьмы остановить невозможно. В конце концов им придется отступить перед нею — отступить вплоть до самого берега. И там, на берегу, они сгрудятся тысячами и десятками тысяч, пока в итоге не набросятся друг на друга, ибо их, наряду с отчаянием, охватит жажда убийства. Самые сильные и безжалостные захватят челны, стоящие на причале, — вот им, возможно, удастся спастись. Многие умрут от руки своих братьев. Остальные просто застынут на берегу, ожидая, пока на них не навалится великая тьма, чреватая существами, в ней обитающими. — Фал-Грижни говорил бесстрастно, как будто не угрожал и не пророчествовал, а всего лишь констатировал факты. — Запомните мои слова, занесите их в письменные анналы и тем самым сберегите до наступления великой тьмы, которую создал я. Такова последняя победа, одержанная мною в этой жизни.

Наконец лорд Ульф обрел дар речи.

— Это страшная сказка для маленьких детей. Никто из нас вам не верит.

Однако сам Ульф поверил, и его люди поверили тоже. Интуиция подсказала им, что так оно все и будет.

Гвардейцы принялись перешептываться, и один из них прорычал:

— А когда? Когда все это случится?

— Никогда, глупец окаянный! — яростно вскричал Хаик Ульф. — Ничего не случится. Только этого колдуна предадут суду, а затем казнят. Пошли, давайте вытащим его отсюда!

— Передайте герцогу, что он потерпел поражение.

— Сами передайте, пока он не вынес вам смертного приговора!

— Мы с герцогом больше не встретимся. Ну ладно, хватит. Мы уже обо всем поговорили.

— Вот именно. Гвардейцы! — вновь воскликнул Хаик Ульф. — Хватайте его!

И вновь его приказ остался невыполненным. Обнаженные лезвия мечей трепетали подобно тростнику при первых порывах урагана, однако никто не тронулся с места.

— Ты спросил у меня, — с тончайшей издевкой произнес Фал-Грижни, — когда все это случится. Ответ мой будет таким: когда звезда загорится в полдень, а львица родит дракона.

— Что за вздор он несет! — пробормотал один из воинов.

— Он рассказывает сны и говорит загадками. Все это ерунда. Он пытается запугать вас! — рявкнул Ульф. — Кронил, — обратился он к своему лейтенанту. — Если ты не выполнишь моего приказа, я собственноручно перережу тебе глотку. И я сделаю это прямо сейчас, в острастку остальным. Клянусь, так оно и будет.

— А может, мы просто-напросто запрем его здесь — и пусть сгорит заживо вместе со своим дворцом, — в отчаянии предложил Кронил.

— Время, о котором я говорю, возможно, отстоит от нынешнего на целые столетия, — сказал Фал-Грижни. — Но это не имеет значения — рано или поздно оно все равно наступит. Но чтобы развеять ваши сомнения, я на вашем примере покажу, что это такое. Для вас это время наступит здесь и сейчас.

И едва маг произнес эти слова, как факел в руке у лорда Ульфа, на миг ослепительно вспыхнув, зашипел и погас. Выругавшись, Ульф швырнул его на пол. Фал-Грижни произнес тихим голосом несколько слов — и точно так же сперва ярко вспыхнули, а потом погасли остальные факелы. Жаркая тьма надвинулась со всех сторон на сбившихся в кучу и перепуганных гвардейцев.

— Прекратите! — бессильно заорал на них Хаик Ульф. — Хватит робеть! Вытащите его отсюда!

Услышав приказ, Кронил бросился было вперед — но тут же его факел, перед тем как погаснуть, вспыхнул так сильно, что гвардейцу опалило бороду и брови.

По мере того как зной загустевал и становился все сильнее, начал раздаваться и какой-то странный гул, по воздуху заклубился дым; воины закричали, вслепую натыкаясь друг на друга, и в смятении остановились. Во влажном и в то же время обжигающе горячем воздухе кое-кто из них уже начал задыхаться. И надо всем этим, чистый и невозмутимый, как всегда, зазвучал голос Фал-Грижни:

— Такая тьма разольется по всему Далиону. Ночь, наполненная ужасом, ночь, не ведающая конца.

Еще один факел вспыхнул и погас. Тени, близкие и гнилостные, надвинулись на гвардейцев, тесня их железными руками, тогда как удушливый дым глубоко проник им в легкие. Один из воинов опустился на пол, лишившись чувств. Другой закричал истерически-высоким, чуть ли не женским голосом. Отчаянно бранясь срывающимся голосом, лорд Ульф неуверенно шагнул в сторону лорда Грижни. В багровом свечении, которое стало уже почти неразличимым, он увидел рядом с собой еще кого-то и понял, что это Кронил. Вдвоем они набросились на Фал-Грижни, который стоял неподвижно, как ледяное изваяние. Они тут же схватили его за руки. Маг тихо произнес несколько слов — и последний факел погас.

— Заткните ему рот, — еле слышно прошептал Хаик Ульф. Он и сам сейчас задыхался.

Гвардейцы пришли в ярость. Почувствовав, что их враг не сопротивляется, один из них бешено рубанул мечом, лезвие которого рассекло черный плащ мага и глубоко впилось ему в плечо. Когда гвардеец извлек меч из раны, тот был обагрен кровью. Грижни и звука не издал. Лишь самую малость обмяк в руках у тех, кто его держал, но остался на ногах.

— Не убивайте его! — заорал Ульф. — Еще не время.

Но гвардейцы не слышали его или не хотели слышать. Еще один воин обрушил на Грижни меч, потом еще один, а затем удары посыпались градом. Сейчас на Грижни набросились уже все, кто проник в комнату; приказы командора они пропускали мимо ушей. Плащ Фал-Грижни потяжелел, пропитавшись кровью. Маг медленно опустился на колени. Голову он по-прежнему держал высоко, а лицо его напоминало посмертную маску, хотя он все еще оставался в живых.

— Вы опоздали, — повторил он. — И поэтому проиграли. — Он говорил так тихо, что гвардейцам приходилось напрячься, чтобы разобрать смысл сказанного. — Опустится тьма.

И взбешенный, и вместе с тем испуганный, один из воинов неуклюже рубанул мечом по горлу их общей жертвы. Лезвие вонзилось между плечом и шеей. Кровь ударила из раны темной струей. Ульф и Кронил отступили на шаг, чтобы их не окатило. Лишившись их поддержки, Фал-Грижни упал лицом вниз на каменный пол; его тело в черном плаще накрыло пологом тьмы мозаичную карту Далиона. Даже в смертный миг он ухитрился прошептать слова заклятия — или, возможно, они прозвучали только в его мозгу, потому что никто из убийц не услышал их. Но тут же одновременно вспыхнули и погасли два последних факела в руках у гвардейцев, погрузив всю комнату в абсолютную тьму — в ту тьму, превыше человеческого разумения, которая лежала здесь раньше.

Оставшиеся во мраке гвардейцы закричали так, как могли бы взреветь на их месте насмерть перепуганные звери. Некоторые из них набросились на неподвижное тело Грижни и принялись вслепую осыпать его новыми ударами в тщетной надежде на то, что, стоит погаснуть последней искре жизни в теле чародея, и в мире восстановится привычный порядок вещей. Большинство воинов принялось бесцельно и безнадежно плутать во тьме. Воздух в комнате стал совершенно невыносимым, наполненный дымом и тем странным запахом, который резко усилился, как только окончательно погас свет. Трое гвардейцев лишились чувств. Остальные начали спотыкаться и падать; они кричали, но изо рта у них вырывалось лишь сдавленное хрипение.

Командор Хаик Ульф умудрился сохранить хладнокровие. Когда погас последний факел и в комнате воцарилась кромешная тьма, он заставил себя остаться на месте. Борясь с естественным импульсом броситься вслепую вместе со всеми остальными к выходу, командор попытался мысленно восстановить план комнаты, чтобы сориентироваться в ней. Он вспомнил расположение мозаичной карты, вспомнил, куда упал Грижни, вспомнил стол и в конце концов вспомнил дверь. И лишь зафиксировав мысленно ее местонахождение, Хаик Ульф двинулся в направлении, которое представлялось ему единственно верным. Идти было нелегко, потому что голова начала уже кружиться от жара и от недостатка кислорода. То и дело ему под ноги попадались безжизненные тела его собственных воинов и он грубо отпихивал их в сторону. Один раз лежащий у него под ногами зашевелился, и Ульф, чудовищно выругавшись, ударил его что было силы. Он почувствовал, как его кулак входит в мягкую беззащитную плоть, услышал сдавленный крик боли. Стиснув зубы, он продолжил путь. И вот он уже завидел призрачно-серый прямоугольник, каким казалась дверь из глубины комнаты.

Ульф радостно рванулся к ней — и споткнулся о тело лежащего без чувств гвардейца. Он упал и в падении ударился головой об угол восьмиугольного стола. Тяжко приземлившись, он застыл в неподвижности. И тело, и голова были разбиты. Он испытывал смертельную усталость и не понимал, что ему делать.

Но скоро отлично развитый инстинкт самосохранения помог командору прийти в себя и он мало-помалу зашевелился. Медленно перевел тело в сидячее положение и сделал паузу, чтобы собраться с силами. Дыхание у него было сбито, ориентироваться в комнате он перестал, голова раскалывалась. Тьма запечатала глаза, а крики и вопли обезумевших воинов заложили уши.

Ульф решил поискать хоть какой-нибудь источник света, но ничего не нашел. Тут рядом с ним споткнулся один из гвардейцев и в падении рухнул на своего начальника. Этот удар выколотил из легких Ульфа последние остатки воздуха, но все же ему удалось выругаться:

— Черт бы тебя побрал!

Узнать его по голосу было сейчас невозможно. Остающийся невидимым гвардеец испустил истошный вопль:

— Колдун! Он здесь! Он живой!

— Да ты что, идиот… — начал было Ульф, но договорить ему не пришлось.

Острое лезвие, просвистев во мраке, впилось ему в тело.

Ульф чудовищно закричал, почувствовав, как из свежей раны хлынула кровь. В ответ на этот крик его ударили снова — и на этот раз меч вонзился в жизненно важные органы.

Говорить Ульф уже не мог. Обливаясь кровью, испытывая невыносимую боль, он, однако же, оставался в сознании и вполне понимал, что именно с ним происходит. Он застонал — и новые удары обрушились на него, жаля, как слепые змеи. На этот раз за дело взялись несколько мечей сразу. Крик переполошившегося гвардейца привлек к себе внимание его собратьев — и теперь они яростно били, крушили, рубили в капусту простершееся на полу тело до тех пор, пока оно не застыло в полной неподвижности. И только тогда его оставили в покое.

Судьба оказалась немилосердна по отношению к лорду Хаику Ульфу — и его беспамятство обернулось лишь обмороком. Очнувшись, он обнаружил, что лежит на полу, весь израненный, однако в здравом уме и ясной памяти. Лежал он, хотя это так и осталось для него неведомым, всего в нескольких футах от бездыханного тела Грижни. В комнате по-прежнему царила непроглядная тьма, однако убийственный жар и грозный треск сверху подсказали Ульфу, что пожар свирепствует уже где-то совсем рядом. Вокруг него раздавались отчаянные крики его гвардейцев, многим из которых так и не удалось выбраться из Черной комнаты. Ответить тем же командор уже не мог, но все же один звук он издал, иронически простонав. При всей своей грубости и жестокости командор Хаик Ульф не был лишен чувства юмора.

Гвардеец Кронил, волей-неволей оставшийся за главного, в конце концов обнаружил дверь.

— Сюда, — призвал он своих товарищей. Но и это прозвучало хриплым шепотом, потому что воздуха в легких у него уже не оставалось. — Здесь выход!

Кое-кто расслышал его слова, подтянулся к Кронилу и, в свою очередь, начал скликать остальных. Но слишком долго оставаться здесь они не посмели, потому что пламя бушевало уже прямо над головой. Кронил с несколькими гвардейцами вырвался из Черной комнаты в коридор.

И как только они покинули колдовскую западню Фал-Грижни, к ним вернулась былая смелость. Здесь было точно так же жарко, точно так же было нечем дышать, но страх, объявший их под покровом противоестественной тьмы, прошел. Одного взгляда оказалось для Кронила достаточным, чтобы понять, что конец коридора, в котором находилась лестница, превратился в огненный ад. Пламя быстро двигалось по направлению к Черной комнате. Единственный путь к спасению пролегал в дальнем конце коридора, причем и этот путь, судя по всему, должен был остаться сравнительно безопасным уже совсем недолго. Кронил в последний раз посмотрел на разверстую дверь Черной комнаты. Там по-прежнему стояла и оттуда по-прежнему просачивалась невыразимая, невозможная тьма. Из этой тьмы доносились отчаянные крики и стоны. Но, как это ни странно, звучали они так, словно раздавались где-то вдали. В последний раз Кронил обратился к своим обреченным товарищам, но никто из них не отозвался из мрака на этот зов. И вот он вместе с немногими спутниками бросился прочь, оставляя позади огонь, тьму, разрушение и гибель.

На бегу Кронил бормотал себе под нос:

— Безмозглые идиоты! Нам ведь было велено взять Фал-Грижни живьем. А теперь за все придется держать ответ. Да Ульф нам за такое руки-ноги поотрывает. — И тут он заговорил в полный голос: — Кому-нибудь известно, где командор? — Никто не ответил. — Должно быть, давно выбрался оттуда. А где домочадцы Грижни?

— Все они мертвы, — ответил гвардеец, бегущий рядом с ним. — Зарублены, сгорели и закололи себя сами. Кроме… — Он помедлил, произносить следующую фразу ему явно не хотелось. — А кому-нибудь известно, куда подевалась его жена?