Жена чародея

Глава 5

Через два дня герцог издал указ, согласно которому совокупное имущество Избранных впредь должно было подвергнуться налогообложению. Террз Фал-Грижни как магистр ордена Избранных резко заявил в ответ на это, что остров Победы Неса, будучи искусственным образованием, которое чародей своим искусством создал и посредством Познания, налогообложению не подлежит. Меж тем сам остров и воздвигнутые на нем здания представляли собой наиболее существенную часть принадлежащей Избранным недвижимости. Возражения герцога, подготовленные, очевидно, придворными учеными, содержали намек на необходимость в корне пересмотреть все права и привилегии Избранных, сформулированные в соответствующей хартии. Фал-Грижни незамедлительно созвал Совет Избранных. Верран, удивляясь собственной смелости, попросила мужа разрешить ей присутствовать на заседании.

Фал-Грижни не мог скрыть удивления.

— Но почему вам этого хочется, мадам? Что может вас там заинтересовать?

— Интересует — и все, — ответила Верран. — В конце концов, Избранные представляют собой одно из самых могущественных сообществ в городе. А сейчас, когда возник спор о налогах, между герцогом и Избранными могут начаться серьезные трения, которые вполне способны повлечь за собой важные последствия. И кроме того, мне почти ничего не известно об Избранных и о том, как они себя ведут. Поскольку я ваша жена, мне необходимо в этом разобраться.

— Звучит все это более чем здраво, — кивнул Грижни. — И проявляемый вами интерес меня радует. Добро пожаловать на наше заседание.

— Вот и чудесно! А меня всегда волновало, чем это занимаются ученые чародеи на своих собраниях. Приносят жертвы Эрте? Заклинают демонов?

— Едва ли так, мадам. — Губы Грижни дрогнули — верный признак того, что он готов улыбнуться. — Боюсь, проводимые нами процедуры не оправдают ваших ожиданий.

— Да нет, я уверена, что оправдают! Но вы уверены в том, что это вполне нормально?

— В каком смысле нормально?

— Я хочу сказать, как к этому отнесутся остальные? Может, им не понравится мое присутствие? Может, они и вовсе запретят мне присутствовать.

— Такие вопросы решаю лично я. И если я приглашаю гостя или гостью, и если эта гостья к тому же моя жена, то ни у кого из членов Совета не возникнет ненужных вопросов.

Верран снизу вверх поглядела на его высокомерное, даже несколько презрительное лицо.

— Вслух-то, может, никто и не задаст вам таких вопросов. Но не почувствуют ли они себя задетыми?

— Это не имеет никакого значения. Готовьтесь, мадам. Мы выезжаем через час.

Совещание должно было пройти на острове Победы Неса. Это был небольшой островок, сверкавший изумрудной зеленью посреди лагуны Парниса. Много поколений назад чародеи, столкнувшись с неприязненным отношением к себе со стороны итчей, примитивных волшебников Ланти-Юма, образовали совместно с другими образованными людьми общество Избранных и обратились к герцогу Джинишу Дил-Шоннету с просьбой благословить их союз соответствующей хартией. Герцогу, по понятным причинам, не хотелось этого делать, и он ограничился выпуском указа, который имел скорее насмешливое содержание. Согласно указу, подписание хартии должно было состояться в лагуне Парниса, однако Избранным запрещалось при этом пользоваться лодками, плотами и другими плавательными средствами. Тогдашним вожаком чародеев был человек по имени Нес и по кличке Глазастый, блестящий экспериментатор в области практических знаний. Осознавая необходимость заключения хартии, он согласился на издевательские условия герцога. В канун первого новолуния на седьмой год правления Джиниша Дил-Шоннета, Нес по кличке Глазастый в одиночестве проработал всю ночь. А когда на следующее утро в небе над Ланти-Юмом поднялось солнце, из вод лагуны Парниса уже поднимался зеленый остров. Герцогу волей-неволей пришлось подписать хартию. Таким образом появилось общество Избранных — к явному неудовольствию аристократов, приверженцев традиционного хода вещей, да и многих других. Остров назвали островом Победы Неса — и в последующие годы он верой и правдой служил Избранным во всей их разнообразной и, случалось, сугубо тайной деятельности.

Лорд Террз Фал-Грижни с женой отправились в путь на домбулисе. Их сопровождал Нид. Верран оделась в дорогое, но неброское платье, потому что стиль внешней скромности предпочитал ее муж, а ей хотелось, чтобы он мог гордиться ею. День выдался облачный, и над башнями и куполами города Ланти-Юм висела серебристая дымка, смягчая их очертания и приглушая буйство красок. Да и звуки, казалось, были приглушены: над водами каналов едва слышались выклики торговцев. Когда, отмеряя время, пробил колокол на башне Ка-Неббинон, даже этот звук прозвучал слабее всегдашнего. Воздух был прохладным и влажным в нем чувствовались свежие запахи моря.

Верран с удовольствием оглядывалась по сторонам, словно ей сейчас впервые довелось полюбоваться красотой родного города. Да ведь и впрямь на борт домбулиса она не ступала уже довольно долго. Конечно, они с мужем получали множество приглашений, однако Фал-Грижни не любил выезжать, если в этом не было особой необходимости. Правда, он недвусмысленно заявил, что его жена вольна ездить куда угодно при том условии, что ее будут сопровождать телохранители из числа мутантов. И кое-какие приглашения она действительно приняла. Но вскоре обнаружила, что недавние подруги относятся к ней с чрезмерной почтительностью, ведь она теперь как-никак стала леди Грижни. Более того, их разговоры казались ей, привыкшей к утонченным речам лорда Грижни, ребячливыми и вздорными, и, находясь в гостях, Верран чувствовала, что скучает по мужу.

Домбулис остановился у островного причала. Нид привязал его и помог хозяину и его жене подняться на берег.

В самой середине острова высилась Нессива — ошеломляющий комплекс зданий, в котором нашлось место множеству залов для аудиенций, залов для заседаний, кабинетов и лабораторий, а также помещение приватного свойства. Со всех сторон Нессиву окружали высокие деревья. Сады и парки, впрочем, были разбиты по всему острову. В садах находилось великое множество коварных ям и западней, в которые довелось угодить не одному прохожему.

Сады стояли безмолвные и пустые. Верран, Фал-Грижни и Нид прошли по тихому парку, затем очутились под аркой, за которой высилось здание. Его архитектура была проста — окна узкие, стены необыкновенно толстые. У входа не стояли стражники, потому что чародеи из числа Избранных не нуждаются в страже, состоящей из людей. В огромную дверь были вделаны стеклянные глазки, блестевшие причудливым блеском. Когда все трое подошли ко входу, этот блеск стал еще более интенсивным. Верран с изумлением уставилась на один из бездушных глазков и обнаружила, что он, в свою очередь, уставился на нее. Ей даже показалось, будто он моргнул. Что же это — игра ее собственного воображения? Фал-Грижни с Нидом успели пройти вперед, и Верран поторопилась их догнать.

Помещения в самой Нессиве оказались тесными и не слишком хорошо освещенными. Слабый свет просачивался лишь из окон, больше похожих на бойницы, глубоко посаженных в невероятно толстых стенах. Пол находился в полной тени. Оставаясь и сами в тени, чародеи в своих темных плащах скользили туда и сюда, что производило едва ли не гипнотическое воздействие. Своего предводителя они встретили со сдержанной почтительностью, а на его молодую жену поглядывали не без любопытства. Не было сказано почти ни слова. Все шли в сторону зала заседаний, который был расположен под центральным куполом. Лица чародеев показались Верран суровыми и встревоженными. В воздухе подобно опасному газу висело напряжение, и Верран невольно подумала о том, что выбрала не лучший день для визита. Но, разумеется, муж мог бы и просто приказать ей остаться дома. Или он ошибся в своей оценке возможной реакции Избранных на ее появление? Или, напротив, взял ее сюда, чтобы подчеркнуть свою власть? В случае с Фал-Грижни ни о чем нельзя было судить наверняка.

Зал заседаний оказался огромным помещением круглой формы, с куполообразным потолком, который поддерживали идущие в три ряда колонны. Купол был из серого гранита, а колонны — из простого черного базальта. И только пол здесь был из дорогого черного мрамора. Посередине зала на некоем возвышении стоял длинный стол с креслами для десяти членов Совета Избранных. Вокруг него амфитеатром поднимались ряды круглых скамей. Первые два ряда были оставлены для сорока старейшин. Начиная с третьего ряда предстояло рассесться остальным Избранным, а их, помимо пятидесяти вышеперечисленных, было еще сто шестьдесят, и, судя по всему, здесь они собрались сейчас едва ли не все. Общее количество мудрецов-чародеев казалось на удивление небольшим — особенно если вспомнить об их совместном могуществе: их немногочисленность подчеркивала гигантские размеры зала.

Фал-Грижни с женой прибыли сюда одними из последних. Верран надеялась где-нибудь притаиться с тем, чтобы остаться незамеченной, но Грижни подвел ее к первому ряду и усадил там вместе с Нидом перед тем, как самому подняться на главный подиум. Несколько более чем пожилых чародеев с недоумением взглянули в сторону Верран, и она почувствовала, что краснеет. Она решила не отрываясь смотреть на десятерых членов Совета — благо они находились прямо напротив нее. Ее муж, председательствовавший в Совете, оказался одним из самых младших по возрасту его членов, и это не могло не удивить Верран. Фал-Грижни казался ей человеком бесконечно мудрым и опытным, но почти все остальные члены Совета были гораздо старше его. Каким же образом ему удалось стать магистром ордена? Каким образом удалось сместить с этой должности своего предшественника — Леккела Дри-Ванниво?.. Сказав мужу о том, что она ничего не знает об Избранных, Верран не покривила душой.

Послышался шорох темных одежд — и в кресло рядом с Верран опустилась рослая женщина. Повернувшись к ней, Верран с радостью приветствовала союзницу своего мужа Герезу Вей-Ненневей. Кроме Вей-Ненневей, Верран знала в лицо еще двух участников Совета: здесь присутствовал Саксас Глесс-Валледж, закадычный друг герцога, а на дальнем конце стола восседал Бон Дендо, всем известный как великий мастер политического лавирования. Лица остальных семерых показались Верран едва знакомыми. Она подумала, что они, должно быть, всего несколько недель назад были гостями у нее на свадьбе. Но сейчас лица собравшихся были далеко не праздничными.

Фал-Грижни встал с кресла и неподвижно застыл на почетном месте во главе стола. Во всем огромном зале на мгновение воцарилась мертвая тишина. Затем Грижни заговорил совершенно непонятно. Верран вслушалась. Красивый голос ее мужа звучал то выше, то ниже, однако она не могла разобрать ни единого слова. Он говорил на древнеюмском — на древнем языке, оставшемся живым на протяжении нескольких поколений уже после объединения древнелантийского языка с наречиями островных городов. Древнеюмский был языком старинных ученых-чародеев. Воззвание на этом языке непременно открывало каждое заседание ордена Избранных. Так повелось со дней Неса по кличке Глазастый.

И как раз когда Верран решила, будто на протяжении всего совещания ей не доведется услышать ничего, кроме тарабарщины, воззвание завершилось. Фал-Грижни, не садясь на место, продолжил выступление уже по-лантийски. Верран напряглась. Уж это-то она должна понять или, по меньшей мере, ей так хотелось думать. Но и по-лантийски Грижни говорил сейчас едва ли более понятно, чем на древнеюмском. Он довольно пространно излагал процедурные вопросы, ссылаясь при этом на факты и обстоятельства, понятные только тем, кто был сведущ во всех тонкостях Познания. Этого требовал ритуал, но Верран почувствовала, что ее интерес вновь идет на убыль. Она уставилась на потолок, покрытый стеклянными расписными панелями, начала рассматривать изгибы купола. В серебряном небе над головой в этот миг пролетела морская птица — и Верран поневоле позавидовала ей. До сих пор предсказание Фал-Грижни сбывалось: совещание не оправдывало ее ожиданий. Ей было ужасно скучно. Она исподтишка поглядывала на сидевших с нею в одном ряду старейшин — как правило, это были седовласые старцы в черных одеждах, и ничто в их внешнем облике не намекало на наличие особых способностей, им якобы присущих, — способностей врожденных, но развитых и утонченных десятилетиями трудов и ученья. Почему несчастный Бренн Уэйт-Базеф так стремится войти в их число?.. Рядом с Верран сидел Нид. Клобук его был откинут, потому что лицо Нида не показалось бы отвратительным никому из присутствующих. Глаза мутанта неотрывно следили за его господином, на лице были написаны преданность и умиление. Верран посмотрела в ту же сторону — взглянула на мужа трезвыми глазами. Как правило, она почти не обращала внимания на его почти обескураживающую внешность, предпочитая вместо этого упиваться благозвучием его голоса. Или дело заключалось не столько в голосе, сколько в словах, которые этим голосом произносились? Такой пристальный взгляд ему бы наверняка не понравился, и она понимала это. Он привез ее сюда с тем, чтобы она набралась премудрости, с тем, чтобы увеличила запас собственных знаний, потому что знания он ценил выше власти, богатства или любви. Верран тряхнула головой, чтобы прогнать незаметно накатившую дремоту. И она выбрала для этого удачный момент, потому что именно сейчас Фал-Грижни закончил вступительную часть своей речи и слова его стали внезапно более чем понятными. А ведь Грижни, наряду с прочим, славился немногословием и убедительностью своих выступлений.

— Всем вам известно сложившееся положение. Герцог обложил имущество Избранных высоким налогом, распространив его и на данный остров, что представляется крайне спорным решением, потому что остров в его владения не входит. И сделал он это с тем, чтобы показать нам серьезность собственных намерений. Ему отчаянно нужны деньги. И сама эта потребность возникла в результате его бездумной и близорукой политики. Он проникается враждебностью ко всякому, кто даст ему противоречащий его собственным планам и желаниям совет или же осудит уже принятое им решение. Именно такой совет он и получил от Избранных в ответ на свое предложение заложить крепость Вейно городу Гард-Ламмис, и налог на наше имущество стал прямым следствием такого развития событий. При данных обстоятельствах мы можем и должны избрать одну из предлагаемых далее тактик.

Во-первых, мы можем искать благоволения его высочества полной и скорейшей выплатой всех налогов, а также снятием наших возражений в связи с его планами. Поступая так, мы на какое-то время обретем его милость. Во-вторых, мы можем отказаться платить налог, одновременно настаивая на собственных возражениях в связи с крепостью Вейно, надеясь на то, что наша решимость окажется достаточным средством, чтобы охладить пыл правителя… и уменьшить его страх. — Грижни сделал краткую паузу для поддержания интереса к своей речи. — В-третьих, мы можем заплатить испрошенное и вместе с тем настоять на своих возражениях, что, разумеется, вызовет с его стороны лишь дальнейшее раздражение. Наконец, мы можем отказаться от уплаты налога и одновременно с этим усилить противодействие проводимой герцогом политике. Я склоняюсь в пользу этой, четвертой, возможности, в поддержку чего позволю себе назвать две причины.

Следует четко осознать и объявить, что Избранные представляют собой самоуправляющееся сообщество, которое, благодаря присущим нам особым способностям, существует в городе-государстве Ланти-Юм как совершенно независимая сила. Хотя наше могущество очевидно, вопрос о нем сознательно игнорируется на протяжении всей истории лантийского государства. По различным причинам сугубо политического свойства мы как единое целое решили смириться во всех аспектах и без каких бы то ни было ограничений с властью герцогской династии Ланти-Юма. Но следует ли нам и желательно ли для нас вести себя с тем же смирением и впредь, это вопрос более чем спорный. Налогообложение нашего имущества имеет откровенную политическую подоплеку и именно в таком качестве оно должно быть отвергнуто с порога.

В дополнение к этому — и отвлекаясь от соображений чисто финансового плана, — встает вопрос об обязательствах Избранных заботиться о благополучии и процветании города. Нет ни малейших сомнений в том, что политический курс, проводимый Повоном Дил-Шоннетом, ослабляет государство и, не исключено, чреват для него в весьма недалеком будущем самыми пагубными последствиями. Разве это не затрагивает Избранных напрямую? На мой взгляд, затрагивает, потому что Избранные связаны с городом-государством Ланти-Юм узами традиции, родства, взаимных чувств и общей истории. И мы не можем даже подумать о том, чтобы разорвать эти узы, не поставив тем самым под угрозу глубинную сущность нашего сообщества. По этой причине наша заинтересованность в благополучии и процветании Ланти-Юма равнозначна инстинкту самосохранения. Мощью мы обладаем колоссальной. И ради общественного блага сейчас пришла пора употребить эту мощь. Следовательно, я намереваюсь усилить противостояние Избранных планам герцога относительно крепости Вейно и относительно многого другого, разработанного по той же схеме: ведь в наличии у правителя таких намерений сомневаться не приходится. Как председатель Совета Избранных я вправе принять подобное решение единолично. Но поскольку оно является столь серьезным и может повлечь за собой последствия, затрагивающие всех Избранных, я выношу этот вопрос на открытое обсуждение. Если среди вас найдутся противники выводов, к которым я пришел, то я готов выслушать их сегодня и взвесить услышанное.

Закончив речь, Фал-Грижни поднял левую руку в традиционном жесте, означающем открытие свободной дискуссии, и опустился в председательское кресло.

Верран теперь совершенно проснулась. Парадоксальная и хладнокровная манера, в которой муж изложил далеко идущие выводы, глубоко поразила ее. Чародеи, казалось, были в той же мере взволнованы что и она; они ерзали и перешептывались, что, вообще-то говоря, было им не свойственно.

Саксас Глесс-Валледж, также наделенный необычайным хладнокровием, первым вызвался сформулировать ответ. Когда он поднялся с места, собираясь начать речь, на лице у него были написаны задумчивость и тревога.

— Его непревзойденность Фал-Грижни говорил с решительностью и бескомпромиссностью, которые многих из нас удивили и повергли в растерянность. Понадобится некоторое время на то, чтобы взвесить все обстоятельства и возможные последствия предложенной им тактики с тем, чтобы дать на эти предложения тщательно продуманный ответ. Вследствие и по причине этого я предлагаю назначить комитет, который всесторонне исследует фискальную политику его высочества и на основе проведенного исследования даст свои рекомендации Совету. На проведение подобного исследования уйдет несколько месяцев, и мне остается только надеяться на то, что на протяжении всего этого времени лорду Грижни удастся совладать со своими необузданными порывами.

Нид тихонько зашипел. Верран с удивлением посмотрела на него. Мутант сидел, презрительно поджав губы. Невозможно было определить, понял ли он слова Валледжа или всего лишь отреагировал на оскорбительные нотки, которые время от времени проскальзывали в хорошо поставленном голосе чародея. Затем Верран посмотрела на мужа. Лицо Фал-Грижни оставалось невозмутимым и совершенно непроницаемым. И все же Верран — и она сама не могла понять почему — бросило в дрожь.

— Но есть моменты, — не повышая голоса, продолжил Глесс-Валледж, — которые настолько очевидны, что реакция на них не требует продолжительных раздумий. И эта реакция должна оказаться однозначно отрицательной. Во-первых, его непревзойденность Фал-Грижни упомянул в качестве доказанного или не требующего дальнейших доказательств факта то обстоятельство, что решения, принимаемые нашим правителем, представляют собой опасность для судеб страны. Но это всего лишь личное мнение лорда Фал-Грижни. Да и как можно было бы доказать такое? Наш город-государство — самая гордая, самая могущественная и самая богатая страна на всем Далионе. Так оно было всегда, так же будет и впредь. Да и есть ли у нас хоть малейшая причина относиться к этому иначе? Неужели предложенная передача в залог крепости Вейно свидетельствует о крушении нашей экономики? Да и кто вправе судить о таких вещах? Герцог Повон, правитель нашего государства по праву рождения? Или магистр Грижни, могущество которого в рамках Познания велико и неоспоримо, тогда как его способности государственного мужа вызывают самые серьезные сомнения? Я предоставляю почтенному собранию ответить на этот вопрос.

Прежде чем продолжить, он позволил себе легкую ироническую улыбку.

— Лорд Грижни постулирует тот факт, что данный остров Победы Неса находится вне юрисдикции герцога и, следовательно, не подлежит налогообложению. В ответ на это я могу указать лишь на самое очевидное: остров находится в самом центре Ланти-Юма. То, что на него так долго не распространялось налогообложение, можно рассматривать исключительно как знак доброй воли со стороны правящей династии. Но в настоящее время означенная добрая воля пошла на убыль. Его непревзойденность председатель совершенно справедливо подчеркнул тот факт, что действиями герцога руководит, возможно, чувство личной вражды. Но по отношению к кому? Разумеется, не по отношению к обществу Избранных в целом. Не секрет, а следовательно, нет никакого греха упомянуть об этом, что отношения между его высочеством и председателем Совета носят далеко не дружественный характер. Тайные лазутчики докладывают его высочеству о том, что Фал-Грижни, возможно, затевает недоброе, и, судя по тому, что мы услышали от него сегодня, в таких донесениях имеется своя правда. Если бы герцог Повон не сомневался в том, что магистр и Совет Избранных не питают к нему недобрых чувств, он и сам не ожесточился бы в ответ, а тем самым со взаимными манифестациями враждебности было бы покончено раз и навсегда.

Механику столь удивительной метаморфозы он расписывать во всех деталях не стал. Да в этом и не было никакой необходимости.

— И наконец, заключительный аргумент председателя, — продолжал Глесс-Валледж. — Он затрагивает обязанности Избранных вторгаться в государственные дела. Что возразить на это? Как ответить на злонамеренную попытку извратить принципы, на которых основывается наше сообщество? Собратья, разве мы с вами политики? Или же мы мудрецы-чародеи, назначение которых состоит в том, чтобы разгадывать тайны Вселенной? Стоит ли нам вторгаться туда, где нас не ждут и не зовут и где мы не сможем принести никакой пользы? Или же нам следует сосредоточиться на своей работе с тем, чтобы исполнить предназначение Избранных? Друзья мои и собратья, для ответа на этот вопрос я заглянул в глубину собственной души. А теперь предоставляю вам с присущей вам мудростью сделать то же самое.

Закончив на этой тяжелой и меланхолической ноте, Валледж опустился в кресло.

Леди Верран была потрясена настолько, что забыла о всегдашней скромности. Обратившись к Вей-Ненневей, она спросила:

— Неужели все маги импровизированно ораторствуют с таким мастерством?

— Насколько я знаю Глесс-Валледжа, он готовил эту речь долгие недели, — ответила Ненневей. — Дорогая моя, ваш муж идет на колоссальный риск.

Теперь поднялся с места член Совета по имени Джинзин Фарни. По его внешности можно было безошибочно судить о его крестьянском происхождении и именно по этой причине он пользовался особенной популярностью у простолюдинов Ланти-Юма. Черты лица у него были грубые, лоб низкий. Но за невзрачным фасадом скрывались ум, образование и поразительная искушенность в мирских делах.

— Глесс-Валледж говорил со всегдашней последовательностью и осторожностью. Но если воспринять его слова буквально, то единственным доказательством возможной правоты Фал-Грижни и его теории стало бы какое-нибудь грандиозное несчастье. Что касается лично меня, то мне не хотелось бы стать свидетелем несчастья только для того, чтобы убедиться в правоте чьих-то слов. Я подхожу к сложившейся ситуации, исходя из собственных познаний в истории города, и мои наблюдения заставляют меня сделать выводы, сходные с теми, к которым пришел председатель Совета. Ради нашего общего блага герцога необходимо незамедлительно направить на путь истинный, заставив свернуть с ошибочного и пагубного.

Фарни здесь очень уважали, и его слова произвели сильное впечатление на собравшихся. В поддержку доводов Фал-Грижни выступил Дрервиш Дей-Лимит. Его поддержал и Чес Килмо. Однако осторожный мудрец Ледж Ром-Юзайн выступил в пользу Глесс-Валледжа, его примеру последовали еще двое или трое красноречивых ораторов. Лишь Бон Дендо оставил свое мнение при себе.

Леди Верран огляделась по сторонам. Чародеям в амфитеатре, как старейшинам, так и представителям низшего звена, было явно не по себе. Меж тем растерянность и замешательство, сейчас очевидные, члены общества Избранных испытывали крайне редко. Верран и представить себе не могла, что эти легендарные и даже несколько зловещие люди могут прийти в подобное смущение. Они перешептывались, как самые обыкновенные смертные.

А ее муж?.. Верран вновь посмотрела на подиум. Он сидел, как всегда, неприступный и непроницаемым взглядом смотрел на своих коллег. Она вспомнила его слова о том, что как председатель Совета он вправе решить этот вопрос единолично. Ей пришло в голову, что он, возможно, открыл дискуссию лишь ради уважения к коллегам. Не исключено, что он собирается самым внимательным образом выслушать всех ораторов с тем, чтобы затем хладнокровно поступить по-своему. Судя по всему, многие из собравшихся в зале магов воспринимали происходящее точно так же, потому что они не переставали перешептываться и этот шепот сливался в единый, пожалуй, разгневанный хор. В какой-то миг Фал-Грижни повернул голову, и Верран увидела его глаза. Он посмотрел прямо на нее, причем лицо его ничуть не переменилось, и все же она почувствовала… но что?.. пожалуй, одобрение и поддержку.

В одном из задних рядов поднялся с места молодой, но тучный и даже несколько обрюзгший человек. Зеленая кайма вокруг эмблемы двуглавого дракона у него на плаще свидетельствовала о том, что он принят в число Избранных совсем недавно.

— Ага, вот оно! Начинается, — пробормотала Вей-Ненневей. — И раньше, чем я думала.

Верран испытующе посмотрела на нее.

— Этого толстяка зовут Ниро Лис-Дедделис, он креатура Глесс-Валледжа. Валледж вечно поддерживает кандидатуры каких-нибудь молодых людей и, по существу, проводит их в число Избранных. Зато потом они, разумеется, чувствуют себя перед ним в долгу. Дедделису и хочется расплатиться с благодетелем. Но почему-то мне кажется, что он малость перестарается.

Верран не поняла этих тонкостей. Она села так, чтобы смотреть в лицо Дедделису.

— Услышанное нами сегодня граничит с государственной изменой! — Дедделис буквально полыхал, обуреваемый праведным гневом. Но эффект был не так велик, потому что голос у него оказался неожиданно писклявым. — Это возмущает меня, это огорчает меня, а главное, ужасает! Тут, среди нас, находятся некоторые, настолько укоренившиеся в структурах власти нашего сообщества, что они, как им кажется, вправе посягать и на высшую государственную власть. Мы все коренные лантийцы — и все же наши сограждане относятся к нам со страхом и недоверием. А если говорить о людях невежественных, то и с ненавистью! И сейчас мне кажется, что я их даже не осуждаю, потому что и мне, Ниро Лис-Дедделису, предатели ненавистны! Поэтому я призываю коллег раз и навсегда показать всему миру, что вызывающее поведение одного лидера не может превратить в предателей нас всех! Мы должны воспротивиться тирании в рамках собственного сообщества, и поэтому я настаиваю на голосовании! Настаиваю на нем и требую его!

Его яростная жестикуляция была столь же красноречива, как и слова.

— Почему он так орет? — спросила Верран.

— Потому что он молод, — пожала плечами Ненневей.

— Но что тут вообще происходит?

— Как мне представляется, молодой протеже Валледжа только что совершил колоссальную ошибку. Я говорю о голосовании, на котором он настаивает. Для того чтобы перевесить волю председателя Совета, необходимо собрать девяносто процентов голосов. Подобный расклад просто-напросто исключен. Голосование, если оно, конечно, состоится, только, укрепит позиции вашего супруга..

— Ага, понятно.

Верран стало немного легче. Она взглянула на подиум. Фал-Грижни и Джинзин Фарни о чем-то переговаривались. На лице у одного из сторонников Валледжа, Леджа Ром-Юзайца, было написано глубочайшее отвращение. У самого Валледжа был такой обескураженный вид, словно его любимый щенок только что опрокинул шахматную доску и перевернул фигуры. Конечно, многие из подводных течений оставались для Верран загадкой, однако в одном она сейчас не сомневалась: ее мужу не о чем было беспокоиться. Поэтому она с еще большим интересом принялась следить за дальнейшим развитием событий.

— Член ордена Избранных Ниро Лис-Дедделис, ученый и чародей, слово предоставляется вам.

Даже столкнувшись с дерзкой выходкой, Фал-Грижни не пожелал уклониться от ритуала.

— Ваша непревзойденность, будучи чародеем и членом ордена Избранных, я настаиваю на проведении общего голосования по вопросу об отношении Избранных к политике его высочества.

Молодой чародей произнес это столь же формально, более того, в его голосе послышались подобострастные нотки.

Но если Грижни и заметил подобострастие, то оставил его без внимания.

— Значит, так тому и быть. Давайте же немедленно проголосуем и подсчитаем голоса с тем, чтобы потом перейти к рассмотрению других вопросов.

Было ясно, что и голосование он считает пустой формальностью.

Рядом с собой Верран услышала воистину убийственное шипение. Она посмотрела на Нида, который, в свою очередь, угрожающе взирал на Дедделиса. Мутант уже выпустил когти. Он начал подниматься с места, но Верран успела положить руку ему на плечо.

— Прекрати, Нид! Немедленно прекрати! — Ее голос звучал необычно резко. — Если ты устроишь здесь переполох, лорд Грижни пожалеет о том, что взял тебя. Ему будет за тебя стыдно, понял? Очень стыдно!

Внезапно возникшая необходимость голосовать не застигла Избранных врасплох. К ручке каждого кресла была прикреплена коробка, в которой лежали две таблички — черная и белая. И вот по рядам прошел писец с урной, в широкую прорезь которой каждый из членов ордена опускал одну из своих табличек.

— Белая табличка означает одобрение намерений вашего мужа, — пояснила Вей-Ненневей. — А черная, наоборот, несогласие с ними.

Верран внимательно наблюдала за происходящим. Насколько она могла судить, большинство чародеев опускало в урну белые таблички. Когда писец подошел к их креслам в середине первого ряда, Вей-Ненневей бросила в урну белую табличку, а затем озабоченно нахмурилась.

— Он же выиграет, — сказала Верран.

— Это совершенно очевидно. Причем очевидно настолько, что я гадаю, в чем, собственно говоря, здесь фокус.

— Но вы же сказали, что этот неуравновешенный молодой толстяк совершил глупую ошибку, предложив голосовать.

— Возможно, это и так. Остается только надеяться, что за всем этим не скрывается ничего другого.

— А что же тут может скрываться?

— Не волнуйтесь, дорогая моя. Должно быть, я и сама зря тревожусь, — сказала Ненневей. — Наверняка вам уже известно, что Террз в состоянии постоять за себя.

— Постоять за себя в каких обстоятельствах?

— Ну, например, защититься от любой интриги, предпринятой коллегами.

— Но кому придет в голову затеять такую интригу, мадам? Или Избранные считают, что лорд Грижни руководит Советом некомпетентно?

— Он чрезвычайно сильный руководитель, и, соответственно, у него есть враги. Но безвольный руководитель, не имеющий врагов, вовсе не обязательно хорош. А Фал-Грижни — подлинное воплощение воли. И даже его злейшие враги вынужденно признают это.

— Так каких же качеств хорошего руководителя ему недостает?

— Дипломатичности. Терпимости. Выдержки. Гибкости. И еще необходимой во многих случаях уклончивости. Все эти качества у Фал-Грижни отсутствуют.

Верран почувствовала себя несколько задетой.

— Если у него отсутствует столь многое, то чего ради его выбрали на эту должность?

Нахмурившись, она отвела взгляд от собеседницы.

Сидя за маленьким столом в одном из концов зала, писец в присутствии трех свидетелей подводил итоги голосования. Настроение у большинства чародеев было унылое, прямо-таки похоронное. Лис-Дедделис стоял в центре довольно большой группы людей. Он громко говорил и отчаянно жестикулировал. Верран, пристально посмотрев на него, подумала, что он не выглядит молодым человеком, только что совершившим колоссальную ошибку.

— Террза не выбирали магистром. Он выиграл свою должность, — сказала Вей-Ненневей, и Верран с удивлением посмотрела на нее.

— Как это выиграл? В лотерею?

— Разумеется нет!

— Тогда прошу прощения за свое невежество.

— Вы ничуть не более невежественны, чем большинство наших сограждан. Такова политика Избранных — как можно меньше сообщать посторонним о наших процедурах. Должность магистра и председателя Совета — это прерогатива того из мудрецов-чародеев, кому присуща наибольшая мощь в рамках Познания. Так повелось еще со дней Неса. Позже не раз возникал разговор о необходимости учитывать и некоторые другие качества, но пока суд да дело, прежнее правило остается в силе. На протяжении многих лет положение Фал-Грижни никем не оспаривалось, потому что его мощь в рамках Познания не знает себе равных. Потому-то я в такой мере и озадачена.

— Вы имеете в виду это голосование?

— Да. Решение Грижни таким путем отменить не удастся. Но если число поданных против него голосов достигнет четверти от общего количества чародеев, а такое вполне вероятно, это будет признано достаточной причиной для того, чтобы кто-нибудь послал ему официальный вызов на соревнование за пост председателя. А если дело сложится именно так, состоится и само состязание, и его победитель будет объявлен магистром и председателем Совета. Но невозможно хотя бы на миг поверить в то, что такой щенок, как этот Дедделис, осмелится вступить в состязание с Фал-Грижни. Из подобной схватки Дедделис вышел бы с навсегда помраченным разумом, и ему самому об этом, конечно, известно.

— Но, может быть, он и не хочет вступать в состязание? Может, он просто рисуется?

— Это крайне опасная для него бравада.

Голоса меж тем подсчитали. Писец поднялся на подиум, чтобы объявить результаты. Общее количество Избранных составляло двести три человека, из них на сегодняшнем совещании присутствовали сто девяносто девять. Писец насчитал пятьдесят три черные таблички.

Ниро Лис-Дедделис поднялся на ноги.

— Недоверие, — торжествующе возопил он. — Недоверие! В поддержке отказано! Авторитет председателя Совета Грижни поставлен под сомнение!

— Что это на несчастного дурака нашло? — пробормотала Вей-Ненневей, и Верран услышала ее слова.

По всему залу чародеи с откровенным недоумением переглядывались и перешептывались.

— Поставлен под сомнение кем, маг Лис-Дедделис? — со всегдашней невозмутимостью осведомился Фал-Грижни.

Воцарилась мертвая тишина. Но на Лис-Дедделиса это, похоже, не произвело ни малейшего впечатления.

— Я предъявляю вам формальный вызов, ваша непревзойденность, — провозгласил он. — По праву, дарованному мне общим для нас всех законом, я предъявляю вам вызов!

Фал-Грижни всмотрелся в лицо молодого соперника.

— Позвольте мне удостовериться в том, что я понял вас правильно. Вы предъявляете мне формальный вызов и настаиваете на состязании в рамках Познания по правилу Неса. Вы состоите в рядах Избранных всего полгода и претендуете на пост магистра?

— Совершенно верно, ваша непревзойденность.

— И это означает, маг Лис-Дедделис, что вы обладаете способностями, о наличии которых мы не подозреваем, не так ли?

— Чем обладаю, тем и обладаю. Я не утверждаю, будто я достоин председательского поста. Но я твердо убежден в том, что обязан противодействовать акциям, которые представляют собой опасность как для города, так и для самих Избранных. Чего бы это лично мне ни стоило, в этом мой долг. Долг мага и честного человека.

— Какая глупость, — буркнула Вей-Ненневей, обратившись скорее к себе самой, чем к Верран. — Этот молодой глупец окончательно лишился разума. А я уверена, что Террзу этого совершенно не хочется.

— Так почему бы ему тогда не отказаться?

— Он не может отказаться, поскольку ему предъявлен формальный вызов. Отказ равнозначен признанию собственного поражения, и в этом случае Дедделис автоматически становится председателем Совета.

— Вот этот — и председателем? — брезгливо спросила Верран. — Но у него же совершенно отсутствует достоинство.

— И это самое малое, что можно о нем сказать.

После недолгого раздумья заговорил Грижни.

— Я не отказываюсь принять ваш вызов. И все же я даю вам определенное время на то, чтобы вы самым тщательным образом продумали возможные последствия своих действий.

— В отличие от вас, ваша непревзойденность, я не страшусь возможных последствий собственных действий и мне не нужно дополнительного времени на размышления. Все, что мне нужно, это прямой ответ.

— Что ж, вы его получите, — сказал Грижни. — Поскольку вы ссылаетесь на правило Неса, я хочу для вашей собственной пользы напомнить вам о некоем дополнительном праве. Вызов сохраняет силу до тех пор, пока он не принят или не снят инициатором. Но каждый из присутствующих здесь чародеев, превосходящий вас старшинством в структурах организации, имеет право перехватить у вас первенство с тем, чтобы предъявить вызов самому. — Лис-Дедделис никак не отреагировал на услышанное. — Не угодно ли кому-нибудь из высокопоставленных магов поступить именно таким образом?

Двести без малого чародеев принялись отчаянно перешептываться.

— Что он имеет в виду? — спросила Верран.

— Любой из высокопоставленных магов может вступить в состязание с Грижни вместо Дедделиса, нравится это самому Дедделису или нет, — пояснила Ненневей. — И если несчастному глупцу повезет, кто-нибудь из его друзей так и поступит.

Кажется, несчастному глупцу и впрямь повезло, потому что тут слово взял Глесс-Валледж.

— Ваша непревзойденность, друзья, собратья, чародеи! Страстная приверженность идеалам, присущая магу Дедделису, ставит нас всех в неловкое положение. Убеждения моего молодого друга заставили его предъявить формальный вызов, естественные последствия чего представляются нам всем чрезвычайно нежелательными. — В ровном голосе Валледжа послышались сконфуженные нотки. — Поскольку маг Дедделис вступил в орден Избранных по моей рекомендации, ответственность за создавшуюся ситуацию падает в каком-то смысле на меня. Поэтому я по праву старшинства перехватываю предъявленный вызов у Лис-Дедделиса.

Дедделис уставился на Валледжа как загипнотизированный. По рядам скамей прошел вздох облегчения. Взгляд бесстрастных глаз Фал-Грижни был обращен теперь на Валледжа.

— Я не возражаю, — сказал он. — И принимаю решение, согласно которому состязание пройдет здесь и начнется немедленно. Маг Глесс-Валледж, это вас устраивает?

— Целиком и полностью, ваша Непревзойденность, — спокойно ответил Валледж. — Я считаю это состязание пустой формальностью.

— Что ж, в таком случае не пожелаете ли вы сами выбрать форму и метод состязания?

— Как говорится, проверенное временем лучше любых новаций. Давайте вступим в бой согласно Дройлю самого Неса!

— Что это значит? — спросила Верран у союзницы мужа. — Что такое Дройль? Неужели Валледж и лорд Грижни действительно вступят в бой? Пожалуйста, не допусти этого, Нид.

Мутант уже давно неодобрительно шипел в кресле рядом с ней. Услышав слова Верран, он умолк, однако не переставал ерзать.

— Ваш муж и Валледж вовсе не собираются драться. Они померяются силою в рамках Познания. И ни одному из них не грозит физическая опасность. Если бы в поединок с Грижни вступил Лис-Дедделис, то из-за неравенства их способностей это могло бы оказаться для Дедделиса опасным. Но в случае с Валледжем это не так, потому что он и сам обладает великой мощью.

— Значит, он может выиграть?

— Едва ли… если, конечно, не… — Вей-Ненневей резко сменила тему. — Есть множество форм и методов соревнований по Дройлю. Когда Валледж упомянул о Дройле самого Неса, он тем самым потребовал проведения состязания по самой древней и, собственно, изначальной системе, которая названа так в честь аппарата, изобретенного Несом.

— Что это за аппарат?

— Сами увидите.

На подиум поднялось довольно большое число магов. Избранные не пользовались помощью слуг, потому что им не хотелось подвергать опасности разглашения тайну своих совещаний. Даже наиболее трудоемкие мероприятия и процедуры осуществлялись самими чародеями. Вот и сейчас одетые в черное маги унесли с подиума длинный стол (члены Совета тем временем спустились в зал). На возвышении остались только Валледж и Грижни. Один из магов, не поднимаясь на подиум, привел в действие здешнюю машинерию. Две из плит пола разъехались в разные стороны. С тяжелым лязгом проржавленных пружин в воздух медленно поднялся Дройль самого Неса.

На взгляд Верран, он представлял собой всего лишь две большие будки прочной конструкции, закрытые со всех четырех сторон каждая. Стены будок были сделаны из темной, слабо поблескивающей субстанции — то ли из металла, то ли из темного стекла.

— Выглядит не слишком страшно. Что это такое?

— На внутренние стены в каждой из будок нанесены символы и рисунки, позволяющие члену Ордена избранных всецело сосредоточиться и довести свои мысленные процессы до уровня, способного обеспечить проекцию, — пояснила Ненневей. — Вы не знаете, что такое проекция? Ну, ничего. Сейчас сами увидите.

Фал-Грижни и Глесс-Валледж прошли в предназначенные для них будки. Двери будок закрыли снаружи на засов, таким образом оба мага превратились в узников. Как только засовы были задвинуты, в глубине каждой из будок вспыхнул слабый свет. И сразу же оба участника состязания стали отчетливо видны сидящим в зале. И Грижни, и Валледж сидели в будках, каждый из них сосредоточенно всматривался в исписанную символами стену.

— Им не мешает, что все это происходит на глазах у публики? — спросила Верран.

— Они нас не видят. С их стороны стены непрозрачные. И слышать нас они тоже не могут, потому что вещество, из которого изготовлен Дройль, является звукоизолирующим. Каждый из них отрезан сейчас от остального мира и оставлен наедине с символами, которые помогут ему войти в круг Познания.

— А что произойдет, когда они войдут?

Гереза Вей-Ненневей ничего не ответила. Ее внимание было всецело сосредоточено на Дройле. Верран меж тем огляделась по сторонам. Присутствующие в зале чародеи тоже были всецело поглощены происходящим. Ниро Лис-Дедделис подался в кресле вперед, он не отрываясь смотрел на своего наставника Валледжа. Верран почувствовала, как на запястье ей легла когтистая лапа. Обернувшись, она посмотрела на Нида: он отчаянно моргал.

— Все в порядке, Нид. Никто его не обидит. Мадам Вей-Ненневей сказала, что нет никакой опасности.

Верран надеялась, что ее слова прозвучали убедительно. Но Ниду так не показалось, и он отвернулся от нее с горестным шипением.

Чародеи сидели в будках Дройля с одинаково отсутствующим выражением на лицах. Глаза у них были закрыты; казалось, оба погрузились в транс и, возможно, потеряли сознание. Или уснули. Верран всмотрелась в лицо своего мужа. Оно было бледным, но, с другой стороны, он всегда был бледным. Возможно, на челе чуть резче обычного обозначились морщины, однако на таком расстоянии да еще при неважном освещении об этом трудно было судить наверняка. Неважное освещение, но почему? Разве сквозь застекленные сферы купола в зал не льется дневной свет? Верран посмотрела вверх. Застекленные сферы оставались на прежнем месте, однако дневной свет сюда почему-то не проникал. Напротив, в зале становилось все темнее и темнее. Она уже не видела магов, сидящих в задних рядах. Одновременно и непрерывно в зале становилось все холоднее, так что на руках у Верран появилась гусиная кожа. Она потянулась к Ниду, взяла его за лапу и крепко сжала ее. Чем темнее становилось в зале, тем ярче разгорался свет в будках Дройля: сейчас он озарял их глубину, лица их временных обитателей и еще несколько футов темного подиума.

И тут Верран увидела то, что имела в виду Вей-Ненневей, говоря о проекциях. В двух противоположных концах подиума материализовались две фигуры. Поначалу зыбкие и неопределенные, они приобрели затем четкие очертания и несомненную материальность. Скоро их можно было признать людьми — пусть несколько туманными и не вполне вещественными, но тем не менее людьми. Светлые сперва контуры становились все темнее, расплывчатые лица приобретали характерные черты, стали заметны детали костюма и особенности внешнего облика, — и вот перед публикой предстали два симулякрума, то есть подобия людей. Это были двойники Фал-Грижни и Глесс-Валледжа. Чуть меньше, чем в натуральную величину, но в точности они. Верран перевела взгляд со своего мужа, сидящего в Дройле, на его двойника, стоящего в темном плаще на краю подиума, и удивилась. Тот Фал-Грижни, что оставался в будке, сидел закрыв глаза, и лицо его было бледно. Глаза же симулякрума были широко раскрыты и взор насторожен. И на лице у него можно было прочесть выражение, которое напугало Верран. Она никогда еще не видела его таким, хотя как раз это лицо и повергало в трепет его врагов. Напротив, фигура Саксаса Глесс-Валледжа не производила столь внушительного впечатления — симулякрум был меньше ростом, как-то расплывчат, и лицо у него казалось не столько властным, сколько хитрым.

Симулякрумы окинули друг друга взглядом. Оба были безоружны, так что Верран подумала, что они едва ли сойдутся в бою. Но вскоре она обнаружила, что ошиблась.

Проекция Грижни поплыла навстречу своему противнику. Она двигалась медленнее, чем человек, и бесшумно, как облачко пара, подгоняемое легким ветерком, а также неуверенно, как будто сам воздух представлял для нее в своем продвижении серьезное препятствие. Проекция казалась сейчас столь же бесплотной, как дым. Вся ее жизненная сила словно бы ушла в глаза и сосредоточилась в них; свет их в полумраке зала казался на удивление ровным. Проекция Валледжа отступила на шаг и застыла на месте. Симулякрум Грижни выбросил вперед руку, как человек, собирающийся плыть во мраке. Длинный черный рукав тут же вздулся, столкнувшись с сопротивлением воздуха. Из растопыренных пальцев вырвались пять сгустков какого-то черного вещества. На полдороге эти сгустки превратились в змей, и по рядам зрителей прокатился ропот.

— Террз в отличной форме, — заметила Вей-Ненневей.

Змеи опустились на плечи второму симулякруму и принялись, извиваясь, расползаться по всему его телу. Скоро симулякрум Валледжа оказался опутан ими с ног до головы, причем со стороны казалось, будто его обволакивает темный и густой дым. В будке истинному Глесс-Валледжу стало трудно дышать; зрители видели, каких сил ему стоит хотя бы не задохнуться вовсе. Его двойник опустил голову, какое-то время простоял, опутанный змеями, а затем широко развел руки. Змеи ниспали с его тела, несколько секунд помелькали в воздухе, а затем исчезли, превратившись в бесформенный пар, который тут же поднялся под купол зала.

Ободренный таким поворотом поединка, симулякрум Валледжа перешел в контратаку. Он стремительно испустил туман в форме отдельных полос, которые тут же сплелись в сеть, и эта сеть поплыла по воздуху к остановившемуся на месте Грижни. Двойник Грижни поднял обе руки. К вящему изумлению Верран, полупризрачные пальцы удлинились вытянулись, стали плоскими, приобрели резкие края и в конце концов превратились в десять устрашающего вида лезвий. Этими лезвиями симулякрум Грижни изрубил наплывающую на него сеть — и вот уже от нее не осталось ничего, кроме клочьев дыма.

И вновь симулякрум Грижни подался вперед, угрожающе помахивая в воздухе всеми десятью лезвиями. Проекция Валледжа отступила в сторону и оторвалась от пола. Несколько мгновений она парила в воздухе, а потом опустилась вновь. Пять лезвий тут же впились ей в плечо, разорвав черный плащ и все, что было под ним. Намерение Грижни было ясно: он решил отсечь противнику левую руку.

Верран ахнула. Чародеи, с волнением следящие за поединком, безмолвствовали. В будке Дройля лицо Саксаса Глесс-Валледжа исказилось гримасой боли, он отчаянно зажмурился. Должно быть, он закричал, запрокинув голову и мучительно напрягая жилы на шее, но звукоизолирующая будка не позволяла этого услышать.

Отсеченная рука поплыла по воздуху. Широкий черный рукав опустился на пол, кисть отрубленной руки, однако, продолжала то сжиматься, то разжиматься, словно в ней оставалась еще какая-то жизнь. Верран, испугавшись, почувствовала, что на нее накатывает тошнота. Она отвернулась от подиума, стиснула обеими руками когтистую лапу Нида, глубоко вздохнула. Тошнота пошла на убыль.

«Это ведь не человек, а только проекция, — напомнила она себе. — Никакой не человек».

И она заставила себя вновь посмотреть на подиум.

Отсеченная рука растаяла. Над тем местом, где она только что лежала и трепетала, парило в воздухе облачко темного дыма. Симулякрум Грижни вплотную придвинулся к сопернику. Симулякрум Валледжа отступил. Сделав глубокий вдох, он выпустил затем воздух изо рта и носа. Но это оказалось не воздухом, а темными смерчами, которые тут же завились вокруг лезвий Грижни, тупя острия и режущие кромки. Черным смерчем заволокло лицо Грижни и даже глаза. Проекция отшатнулась — судя по всему, ее ослепили. У себя в будке настоящий Террз Фал-Грижни поднес руку к глазам. Когда он сделал это, его проекция покачнулась и как бы прошла через первую стадию дематериализации. Но затем Фал-Грижни восстановил полную концентрацию — и соответственно отвердела проекция. Ее лицо оставалось прежним, но лезвия исчезли, и теперь у нее были обыкновенные руки с обыкновенными пальцами. А за это время проекции Глесс-Валледжа удалось частично восстановить отрубленную руку. Теперь из левого плеча у симулякрума торчала полупризрачная культя, пальцев на которой еще не было.

И вновь симулякрум Грижни пошел в атаку. Теперь он наслал на противника тысячу крошечных дротиков. Они поплыли в воздухе — медленно, по нормальным стандартам, но в контексте данного поединка более чем грозно. Симулякрум Валледжа поднял руку. Рукав — и без того широкий — раздулся и превратился в сотканный из тумана щит, в который понапрасну впились чуть ли не все дротики. Лишь одному или двум удалось миновать преграду и достигнуть цели — и они взорвались, оставив в облике симулякрума большие рваные раны. У себя в будке подлинный Глесс-Валледж весь напрягся, и глаза у него невольно раскрылись. А его симулякрум в существенной мере дематериализовался и стал почти совсем прозрачным. Внешние контуры стали расплывчатыми и на какой-то миг вся проекция оказалась на грани распада и исчезновения. Грижни меж тем произвел еще один залп — и симулякрум Валледжа — теперь прозрачный и призрачный — отпрянул на самый край подиума.

Проекция Грижни, однако же, начала расти. На глазах у всего ордена Избранных она потемнела, отвердела и увеличилась в размерах. Теперь она доходила бы среднему человеку до пояса — и это было свидетельством экстраординарной мощи Фал-Грижни в рамках Познания. Ледяное безжалостное лицо казалось маской, высеченной из белого мрамора, — настолько уже отвердел симулякрум. Плащ стал кромешно-черным, утратив малейший намек на недавнюю прозрачность, и когда симулякрум медленно вознес над головой обе руки, то расточаемая им тьма могла бы сравниться с ночною.

Но Глесс-Валледж еще не был побежден. На лице его, в будке Дройля, можно было увидеть сейчас глубочайшую сосредоточенность и такую неистовую решимость, сталкиваться с которой людям доводится не часто. Полураспавшийся было симулякрум воспользовался сейчас собственной призрачностью, окружив себя облаком темного пара, в котором окончательно растворилась его фигура. Теперь проекцию Валледжа было невозможно увидеть. Весь подиум заткал густой туман, сквозь который можно было различить лишь фигуру симулякрума Грижни и обе будки Дройля.

Несколько мгновений Грижни провел, пытаясь отыскать в наплывающем со всех сторон тумане своего исчезнувшего противника. Затем, словно в порыве внезапной осторожности, крупная фигура съежилась, вернувшись к первоначальным размерам. И это оказалось со стороны Террза Фал-Грижни дьявольски умным ходом. Потому что какую-то долю секунды спустя из тумана ударил ослепительный всполох света, заряженного энергией, — и ударил он как раз туда, где только что находилась голова «подросшего» симулякрума. И свет этот вовсе не поплыл с неторопливостью пара — нет, он ударил со скоростью и силой миниатюрной молнии. Чародеи, присутствующие в зале, разразились дружным вздохом изумления, потому что никогда еще на состязаниях по системе Дройля не происходило ничего подобного. И почти сразу же вслед за первой из тучи ударила вторая молния, на этот раз удар пришелся заметно ниже и попал симулякруму Грижни в грудь. В теле симулякрума образовалась сквозная рана, а точнее, зияющая дыра, и тут же весь подиум заволокло кромешно-черным туманом.

Верран невольно вскрикнула, а Нид яростно зашипел. Проекция Грижни напомнила корабль, пораженный прямым попаданием вражеской батареи. Туман мало-помалу начал рассеиваться — и сквозь него забрезжил симулякрум Валледжа — серая фигура, в распоряжении у которой по-прежнему находился страшный огонь. Валледж уже полностью восстановил левую руку. Из его рук вылетела еще одна молния — и попала в цель, практически лишив проекцию Грижни правого плеча. Верран посмотрела в будку. Лицо ее мужа скривилось от боли, и это чудовищно напугало ее; кроме того, было видно, что он с трудом удерживается у себя в кресле.

Раздался треск, вспыхнуло пламя, ударила еще одна молния и отрубила симулякруму Грижни ногу по колено. Отрубленная нога просуществовала еще несколько секунд, прежде чем утратила очертания и превратилась в пар. Не будучи в состоянии удержаться на ногах, симулякрум опустился на колено.

Верран судорожно стиснула руки, она почувствовала, что у нее самой разламывается все тело.

— Как это отвратительно!

К ее удивлению, Вей-Ненневей согласилась с нею:

— Валледж ведет себя неэтично. Его поведение, согласно нашему моральному кодексу, можно даже назвать преступным.

— В каком смысле?

— Он пользуется формой Познания, не принятой в состязаниях по системе Дройля, и это дает ему преимущество. Он освоил новую технику, тщательно подготовился, а затем приказал своей креатуре Дедделису призвать к общему голосованию в надежде застигнуть Фал-Грижни врасплох. Что ж, это ничуть меня не удивляет, такое похоже на Глесс-Валледжа. Но не извольте сомневаться, я непременно оспорю победу, достигнутую столь беззастенчивым способом.

Следующая молния повергла симулякрум Грижни на пол. Медленно и бесшумно проекция опустилась и какое-то время пролежала в неподвижности, одновременно утрачивая четкость очертаний. Лицо настоящего Фал-Грижни выглядело сейчас совершенно пустым.

Проекция Валледжа приблизилась к поверженному наземь сопернику и нанесла ему еще один световой удар. От этого удара симулякруму Грижни снесло полчерепа, и в аудитории послышался приглушенный ропот.

Вей-Ненневей вздохнула.

— Вот и конец. Но я буду протестовать.

Какое-то время Верран с ужасом смотрела на симулякрума. У него отсутствовало пол-лица. Часть головы превратилась в бесформенное облако темного пара, а часть — исчезла напрочь. Верран быстро перевела взгляд на будку, в которой ее муж сидел бледнее самой смерти, однако живой и здоровый.

Поверженная и практически уничтоженная фигура внезапно затрепетала и выпустила тонкую струйку заклубившегося по подиуму тумана. Судя по всему, у Фал-Грижни оставались волевые резервы, о которых и не подозревал его противник. Туман обвился вокруг проекции Валледжа, быстро поднявшись на уровень грудной клетки. На лице у симулякрума и на лице у реального Валледжа в будке было написано совершенно одинаковое изумление.

Остатки симулякрума Грижни подползли к проекции Валледжа, и в зале принялись перешептываться, придя в полное смущение.

Террз Фал-Грижни поднял голову, выражение его лица изменилось, он весь подобрался, словно для последнего усилия. И в этот миг проекция Грижни беззвучно взорвалась, разлетевшись на тысячи острых, как иголки, осколков, которые пронеслись по воздуху на поразительной скорости. Град острых обломков обрушился на проекцию Валледжа, вспорол дымчатое и нетвердое вещество, из которого она сейчас состояла, и превратил фигуру с человеческими пропорциями в бесформенные клочья тумана.

Саксас Глесс-Валледж бессильно поник, упершись лбом в стену будки. Глаза его были широко раскрыты, взгляд казался незрячим. Над подиумом парили в воздухе легкие черные облачка — это было все, что осталось от обеих проекций. На какое-то время эти облачка зависли в некоей неопределенности. Затем, словно подхваченные незримым ветром, некоторые из них слетелись навстречу друг дружке, слились, потемнели — и вот из образовавшейся тучи медленно выплыла фигура Фал-Грижни. Туман еще вился вокруг нее. Возродившаяся к жизни проекция Грижни махнула рукой — и весь туман, и все, что осталось от Валледжа, сразу же испарилось и уже паром поплыло над рядами амфитеатра. Когда облачко проплывало над головой у Верран, она привстала с места и дотронулась до него. Облачко оказалось горячим, как человеческая кровь, и она торопливо отдернула руку.

Облачка сперва посветлели, потом исчезли окончательно. И лишь проекция Грижни, который, несомненно, вышел из поединка победителем, гордо постояла на подиуме, а затем дематериализовалась без постороннего понуждения. Состязание по системе Дройля было закончено. В зале сразу же стало и теплее, и гораздо светлее.

Фал-Грижни каким-то образом открыл запертую снаружи на засов дверь и выбрался из будки. Осанка его оставалась горделивой, а шаг — твердым. Никаких признаков того, что он только что выдержал жесточайшее испытание, заметно не было. Вопреки своей всегдашней сдержанности, Избранные разразились бурными рукоплесканиями.

Грижни поблагодарил публику за овацию легким кивком.

— Займитесь чародеем Валледжем, — ровным голосом распорядился он. — И уберите Дройль.

Люди сразу же бросились выполнять его распоряжение. Двое магов низшего звена извлекли Глесс-Валледжа из будки и на руках унесли с подиума. Глаза Валледжа были открыты, однако, судя по всему, он лишился чувств. Сработала незримая машинерия, и Дройль начал опускаться под пол.

Террз Фал-Грижни повел совещание, стремясь к его скорейшему завершению. Судя по всему, победа в состязании убедила его в правомочности единолично принятого решения. Он объявил о том, что сконструированные Избранными устройства, предназначенные для отражения нападения со стороны убийц, грабителей, похитителей и насильников, должны впредь стать недоступными герцогу и всем, кто его поддерживает.

Эти слова не вызвали никаких возражений.

В домбулисе по дороге домой Грижни молчал, а Верран не решалась потревожить его. Чародей, сидя на корме, смотрел на воду. Облака рассеялись, и солнце светило ему сейчас прямо в лицо, вследствие чего все черты проступали со скульптурной четкостью. Верран поневоле исподтишка поглядывала на него. Ее муж был неестественно бледен. Вокруг глаз лучиками расходилось великое множество мелких морщинок, на которые она прежде никогда не обращала внимания. Тени на лице казались такими черными, словно их наложили углем, а чело рассекала глубокая вертикальная складка. Верран увидела или скорее почувствовала, что он смертельно устал и, возможно, испытывает физическое страдание. Ей пришло в голову, что она могла бы положить руку ему на чело, чтобы разгладить морщины, и она уже почти собралась сделать это, но все-таки не решилась.

Они прибыли во дворец Грижни. Извинившись перед женою со всегдашней учтивостью. Фал-Грижни удалился в свои покои. Там он и пробыл в уединении весь остаток дня. Он ничего не сказал Верран о своих намерениях, но она сама решила, что ему хочется отоспаться.

День выдался долгим, одиноким и скучным. Верран какое-то время провела в саду, но вскоре пресытилась даже тамошней красотою. Она хотела было написать какие-то письма, но не сумела сосредоточиться, потому что перед ее мысленным взором витали события, разыгравшиеся нынешним утром. Она ненадолго зашла к мутантам, но обнаружила, что не в настроении выслушивать кряканье и шипение. В конце концов она направилась в огромную дворцовую библиотеку с ее несметными залежами манускриптов, карт, юридических грамот и переписанных от руки книг. Она выбрала книгу Рева Беддефа «История Избранных» и принялась за чтение. Рев Беддеф был, судя по всему, на редкость эрудированным чародеем. И кроме того, он до самой смерти был одним из немногих друзей Фал-Грижни. Интересно, а что поделывает сейчас сам Фал-Грижни? Утомило его состязание или, может быть, наделило недугом? Такого не может быть — он же неуязвим! Но почему у него тогда такой болезненный и утомленный вид? И нет никакого смысла в том, чтобы послать кого-нибудь из мутантов его проведать. Ни одно из этих существ, даже Нид, никогда не осмелится переступить через порог его личных покоев, пока не будет призван хозяином.

Всю вторую половину дня до самого вечера Верран провела за чтением. И к наступлению сумерек утратила в значительной мере былое невежество насчет Избранных и истории их ордена. В конце концов она поужинала — в одиночестве и без малейшего аппетита.

После ужина сосредоточиться на чтении стало и вовсе не возможно. Верран попробовала было еще почитать, но сразу же отложила книгу в сторону. Поднялась с места и принялась расхаживать по дворцу, переходя из одной пустой комнаты в другую, чем-то непонятным ей самой обеспокоенная и словно бы растревоженная. Она блуждала по дворцу долгие часы; было уже далеко за полночь. Свечи успели догореть до основания, прежде чем она наконец отправилась в постель.

Ночь выдалась холодная, и все же под шелковыми одеялами ей стало душно. Верран вертелась ерзала, мяла простыни. Стало ясно, что ей не уснуть. Промаявшись час или около того, она оставила последнюю надежду. Откинула одеяла и спрыгнула с кровати. Босоногая, она привидением проскользнула по залитой лунным светом спальне; в ночной рубашке перешла из одной комнаты в другую, потом в третью, — и вот уже она оказалась в коридоре.

Свечи догорели. Лунный свет падал в окна, сквознячком веяло вдоль холодных полов. Перед ней в полумраке тянулся высокий коридор. Верран шла на цыпочках, чтобы свести к минимуму соприкосновение с ледяным мраморным полом. По коридорам она кралась, не проронив ни звука, переходила из залитых лунным светом покоев в палаты, полные тьмой, проходила мимо открытых окон, из которых веял теплый ветер, принося ароматы сада и обвевая ей щеки; время от времени ей попадались по дороге красноглазые существа, облаченные в серое, и, узнав свою госпожу, провожали ее покорными взглядами.

А она все шла и шла, и сердце у нее в груди бешено колотилось, а шаг становился все медленнее и медленнее по мере того, как она приближалась к цели своего ночного путешествия. У черного портала она остановилась и прислушалась. Из сада доносилось пение сверчков, там жужжали насекомые и шелестела листва, но больше она не слышала ничего. Верран открыла дверь и прошла в покои Фал-Грижни, переступив через этот порог впервые в жизни.

Она остановилась в залитой лунным светом передней, озябнув и окончательно заробев. Никого из мутантов не было поблизости. Не раздавалось ни звука, нигде не было ни малейшего признака жизни. На цыпочках она прошла из передней в следующую комнату. Босые ноги стыли на каменном полу, да и руки у нее были как две ледышки. Она ускорила шаг, минуя одну незнакомую ей комнату за другой, пока не очутилась у порога той, которую искала.

Комната оказалась большой, однако скудно обставленной: здесь не было почти ничего, кроме нескольких резных кресел, точно таких же шкафов и высокой кровати на массивном постаменте и под балдахином. И сам балдахин оказался самым тщательным образом задернутым. Оставалась лишь одна-единственная узкая щель, казавшаяся входом в темную пещеру, в которой спал Фал-Грижни. И внезапно проникнувшись полной уверенностью, Верран поняла, что он вовсе не спит. Нет, он бодрствует, разумеется, бодрствует. В молчании она приблизилась к ложу, скользнула в темную щель и впервые в жизни легла рядом со своим мужем.