Жена слепого мага (СИ)

Глава 37. Лучший день в жизни

Сокол ночевал вместе с братом в бессалийском особняке Гвидичи. Традиции клана предписывали разлучать жениха и невесту перед обрядом. Чтобы не дёргать в очередной раз Софию, первым в их будущий совместный дом вернулся Франко.

— Командир, — Анри без стука ворвался в гостевую спальню. Сокол застёгивал крючки парадного мундира и переживал, куда делись ритуальные украшения, светящиеся в темноте. — У нас проблемы. Пора садиться в повозку и ехать в клан встречать гостей, а хозяин заперся в спальне. Надёжно там забаррикадировался. И посылает меня в бездну прямо через дверь.

Младший Гвидичи на выдохе прикрыл глаза. Что-то новое. Обычно невеста волнуется перед свадьбой так, что продумывает план побега, а тут нервы сдали у жениха.

— Браслеты мои не видел?

— Вот, — старик отодвинул занавеску и снял с подоконника шкатулку. — Здесь должны быть.

— Благодарю.

Сокол нарочито медленно откидывал крышку и совсем уж неспешно застёгивал на запястьях тонкие кольца, покрытые особой краской.

— Ваш брат, — вполголоса напомнил Анри.

— Садись в повозку, я приведу его.

А ноги тем временем отказывались идти. Что там взбрело Франко в голову? Какая муха его укусила? Воспитывать сильнейшего мага — дрянная затея. Уговоры тоже помогали раз в полтора года. И что делать? Читать ему лекции об ответственности или переносить начало свадьбы на пару часов? В то, что брат передумал жениться, Сокол не верил. Или передумал?

— Демона легче понять, — проворчал он и пошёл в мужское крыло бессалийского особняка.

Прочность возведённой баррикады Анри преувеличил. Младший Гвидичи без особого труда открыл дверь, протащив со скрежетом по полу единственный полупустой сундук.

— Тёмных ночей, брат.

И тут сердце ушло в пятки. Глаза чётко видели картину, разум осознавал происходящее, но отказывался его принимать. Франко сидел на полу. Расстегнул оба рукава рубашки, закатал их до локтей и методично резал ножом кожу, оставляя кровавые полосы.

“Так вот чего испугался старик”, — мелькнула догадка в голове.

Старшего Гвидичи уже вытаскивали из петли. Через два месяца после того, как Франко ослеп, он потерял надежду нормально жить дальше. Не видел будущего в кромешной тьме. “Зачем ты вернул меня, Фредерико? Почему не оставил в бездне?”

Да, за ним пришлось туда ходить во второй раз. Сокол чудом успел. Анри позвал через зеркало. Пока лекарь суетился над бесчувственным телом, брат “покойника” достал его душу из обители мёртвых. Вот и сейчас всё выглядело так, будто Франко по неведомой причине решил завершить начатое. И кому как не Посвящённому его останавливать?

А голова кружилась. Крови было мало, зато её фантомный привкус ощущался на языке.

“Нет, — продолжал упорствовать разум. — Нет, Франко не мог, тут что-то другое”.

И только поэтому Сокол не бросился к нему с порога, чтобы отнять нож.

— Что случилось?

— Кровь не останавливается, — бесцветным тоном ответил брат. — Раны не заживают. Обманул Синэрий. Не знаю, как обошёл магическую клятву. Наверное, Кеннет по глупости проморгал какую-нибудь лазейку. Изменений нет. Ускорения регенерации не будет, а значит, бессмысленно ждать прозрения. Я останусь слепым до своего неизбежного конца. Знаю, что ты скажешь. Я и так был слеп. Но подарить пустую надежду… Жестоко. Даже для такого мерзавца, как Его Светлейшество.

Облегчение прокатилось волной жара по телу, и глупое, совершенно неуместное хихиканье чуть не вырвалось из груди. Конечно, у Франко не было ни одной причины сводить счёты с жизнью. Однако глубину и тяжесть разворачивающейся драмы не стоило недооценивать. И слова сейчас нужно подбирать с осторожностью любовника, крадущегося к выходу мимо приоткрытой двери в гостиную, где жену отсчитывал некстати вернувшийся муж.

— Синэрий тот ещё негодяй, не спорю. И срок исцеления в полгода он мог поставить “из головы”. Аккурат к концу действия собственного смертельного проклятия. Убери нож, пожалуйста, давай перевяжем царапины. Заляпаешь кровью свадебную рубашку.

— Давай, — с тихим безразличием ответил Франко.

Бинты у него в комнате хранились ещё с тех пор, когда перевязки выжженных кислотой глаз были по два раза в день. Сокол уверенно выдвинул ящик письменного стола. Нашёл длинные ленты, ножницы и подошёл к кровати.

Зрелище не впечатляло. Слепой маг кромсал себя без намёка на смысл или эстетику. И, так как не видел, проверял скорость регенерации, ощупывая раны.

— Сколько ты здесь сидишь? — Фредерико смочил чистую тряпку и начал стирать засохшую кровь. — Крайние порезы успели затянуться. Может, не всё так плохо?

— Не затянуться, а склеиться, — без энтузиазма поправил брат. — И то лишь самые мелкие и неглубокие. За два часа. У меня стрелки на циферблате обмазаны эссенцией. К вечеру, если раны не трогать, они начнут рубцеваться. К вечеру. А Синэрий обещал, что всё заживёт на счёт три. Месяц прошёл из шести. Да, я не идиот и не жду мгновенных результатов, но скорость слишком уж маленькая. Это провал.

Младший Гвидичи не спорил. Сосредоточенно обмазывал уже подсохшие порезы специальной мазью, а в свежую кровь сыпал заговорённый порошок. Красные пятна на белой свадебной рубашке никому не нужны. Конечно, для подстраховки был ещё парадный чёрный мундир, но когда в первую ночь Франко разденется, у Софии возникнут неприятные вопросы.

“Нашёл время”, — чуть не сорвалось с языка, но Сокол сам себя остановил.

И брат, словно прочитав его мысли, озвучил вслух:

— Провал, понимаешь? Я торопился со свадьбой, чтобы оградить Софию от Линнея. Вероломно вешал ей на шею слепого мужа, свято веря, что избавлюсь от недуга. Так-то из меня плохой жених. Слабый, увечный, никчёмный, бедный. Я рассказывал, что мы с Салливаном ничего не добились? Фитоллийские чиновники слишком сильно боятся гнева Велены. Им плевать на размер взятки, они отказываются идти навстречу там, где закон можно трактовать в мою пользу. Долбят, как дятлы: “Личный приказ правительницы, мы не можем”. И всё. О бизнесе можно забыть. Да, срок проверки чётко установлен, но никто не запрещает продлевать его бесконечно. Ну допустим год я протяну. Достану из тайников припрятанные золотые слитки, продам редкие книги, уговорю невесту пожертвовать частью украшений, а дальше что? Клянчить деньги у тебя и Кеннета? Распустить слуг и самому мыть полы в особняке?

— Тебе, как воину клана, положено жалованье, — буркнул под нос Сокол.

Но брат услышал и хрипло рассмеялся.

— Сорок золотых в месяц получает рядовой боец. И то, если меня примут в отряд. Сочтут слепца полезным. Порталы буду открывать или магические ловушки обезвреживать? Смешно. В обычном бою я бесполезен.

Младший Гвидичи молча закончил с правой рукой брата и взялся за левую. Не хотелось подливать масла в огонь. Сражаться на мечах Франко не мог, а путь в командиры боевых магов ему вообще был закрыт. Потому что Кеннету нужен Линней. Да, он слабее, у него нет чёрного уровня, но на своём месте он более чем хорош.

— Вот и получается, что София ошиблась с выбором, — продолжил брат. — Ей нужен Линней. Успешный, богатый, зрячий. А я пустышка. Мыльный пузырь. Какой толк от большой силы, если не можешь ею пользоваться? Если всё, о чём вынужден думать, что твоя семья будет есть на ужин? Я не хочу так. Я не хочу, чтобы любимая женщина оставалась со мной из жалости. Чтобы она проклинала тот день, когда согласилась выйти за меня замуж.

— Стой, — не выдержал Сокол. — Подожди, не так быстро. Ты в первый раз, что ли, остался с дырой в кармане? Не помню, чтобы на службе у Плиния купался в золоте. Да и выросли мы в бедном квартале бессалийской столицы, даром, что наследники древнего рода. Откуда такое яростное желание запинать себя ногами на дно?

— Да потому что я не вылезал из него! — повысил голос Франко. — Всю жизнь карабкаюсь наверх, срывая ногти на руках, и падаю, падаю, падаю! Оглянись вокруг — моё будущее опять в руинах. Но на этот раз я слишком стар, чтобы начинать сначала. У меня больше нет сил. Я устал, Фредерико. И всё, что я сейчас должен сделать: не тащить за собой в эту яму Софию. Ей будет лучше без меня.

“Давай отменим свадьбу”, — должен был сказать он, но не сказал.

“Ну хоть так”, — с робкой надеждой подумал Сокол.

А по-другому и не могло быть. Каким бы ничтожеством ты себя не чувствовал. А младший Гвидичи был на месте брата несколько раз. Начиная от сидения в настоящей, а не метафорической яме у контрабандистов, и заканчивая выходкой Малии, решившей напару с дядюшкой Гироном испортить ему жизнь. Так вот. Каким бы ничтожеством ты себя не чувствовал, но если оставляешь себе шанс выбраться. Веришь, пусть и неосознанно, что всё наладится, то смысл сражаться есть.

И помочь брату хотелось до дрожи. До зуда в кончиках пальцев, наматывающих бинты на резаные раны на его руках. Но что говорить? Проклятье! Кто бы знал, как тяжело стоять рядом с отчаявшимся человеком и подбирать слова!

Сокол завязал бинт узлом и сел рядом с Франко. Светило солнце. За окном щебетали птицы и монотонно тикали часы на стене. Их общее на двоих молчание не имело ни вкуса, ни запаха. Но вдруг из глубин памяти поднялся тяжёлый смрад мокрой земли. Застучали дождевые капли, залаяли собаки. И старые раны на шее заныли, будто из них снова потекла кровь.

— Ты прав, Франко, ты действительно в глубокой яме. Велена правильно рассчитала удар, лишив тебя средств к существованию. А риск с вступлением в клан не оправдался. Чудо исцеления не случилось. Всё рухнуло. Ты сорвался с края и кубарем покатился вниз. Но разве можно держаться за деньги? Они тратятся и зарабатываются. Они созданы, чтобы исчезать и появляться в твоей жизни. А власть? Она также призрачна и сиюминутна. Вчера был один правитель, сегодня другой. Вчера крутишь дырку в мундире под новый знак отличия, а сегодня, собрав вещи в узелок, идёшь куда глаза глядят.

— За что тогда держаться? Если ни на слова, ни на поступки людей нельзя опереться? За что?

“Не знаю”, — должен был ответить Сокол, потому что так правильно. Никто не знал. Люди искали свой смысл просыпаться каждое утро до самого саркофага на огне. И каждый год, каждое десятилетие, ответ был разным. Но сегодня особый день. Именно сейчас особый случай.

— За себя, Франко. Исключительно за себя. Не за то, что ты о себе думаешь. Мы не знаем себя большую часть жизни. А за то уникальное, едва ощутимое, но только твоё…

— Поздно держаться, — перебил старший Гвидичи. — У меня был дар. Уникальный, неповторимый, только мой. А теперь его нет. Будь я зрячим, внушил бы Велене отдать приказ чиновникам поставить нужные подписи. Приумножил свой бизнес привычным способом. Увидел бы лицо Софии, своих детей. Но дара нет. И он никогда не вернётся. Поздно, Фредерико. Нужно отменять свадьбу. Я всё-таки благородный лин. Я люблю невесту и лучшее, что могу для неё сделать — освободить от себя. Поехали к гостям. Сам всё скажу.

Сокол сжался, будто его ударили под дых. Пальцы на руках скрючились, царапая ковёр.

“Нет, пожалуйста, всё не может вот так закончиться”.

Франко подошёл к двери и взялся за ручку.

— Стой! — окликнул его брат. — Подожди, что ты сейчас сделал?

Старший Гвидичи выдержал паузу и, если бы мог посмотреть на младшего, как на идиота, обязательно обернулся бы.

— Дверь открыл.

— Угу. А почему ты так уверенно её открыл? Ты же не видишь.

— Так эссенцией проём нарисован, — брат провёл пальцем в воздухе и замер. — Ручка тоже…

Сокол беззвучно смеялся. Даже самые умные и сильные маги иногда бывают непроходимыми тупицами.

— Софию, значит, хочешь увидеть, да? Ваших детей? Так в чём проблема? Эссенции мало? Ох, не хотел спешить, но придётся дарить свадебный подарок прямо сейчас. Кеннет отдал весь свой запас. Больше года хранил по самым разным тайникам. Три пузырька. Теперь хватит?

Франко всё-таки обернулся. Такой улыбки Сокол у него давно не видел. Словно вернулся тот бессалийский юноша. Сильный, звонкий, наглый. Счастливый и беззаботный.

— Теперь да.