Женатый мужчина

Глава 28

Проснувшись на следующее утро, я не то чтобы не поняла, где я нахожусь. Я толком не могла вспомнить, почему я здесь. Вот я лежу в кровати в зеленой комнате. Да, точно, это зеленая комната в Незерби-Холле, но что… Я приподнялась на локте… О господи, какая я вялая. Как будто наглоталась наркотиков. Так что же… ах да, Джек дал мне снотворное. Я уставилась на обои с цветочным рисунком и стала вспоминать… Джек с совершенно белым лицом помогает мне подняться наверх по широкой лестнице, обняв меня одной рукой за плечо, а другой поддерживая под локоть… Зачем? Я что, вдруг так ослабела, что не могла идти? Он привел меня сюда, протянул стакан воды, дал таблетку… уложил в кровать, накрыл одеялом и сказал, что я должна уснуть. Я дрожащей рукой взяла стакан и попыталась больше не плакать, глядя на его угрюмое лицо, которое еще десять минут назад я почему-то целовала… Десять минут назад, когда мы услышали известие о смерти Роуз. Десять минут назад, когда мы лежали вместе на ковре и обнимались, пока она умирала от отравления угарным газом на больничной койке.

Я свесила ноги с кровати, и меня сразу же затошнило. Не знаю, было ли это последствием снотворного или потрясения от смерти Роуз, или же мне стало плохо оттого, что мой дом сгорел дотла, или оттого, что я осознала, насколько возмутительно вела себя вчерашним вечером. Но как бы то ни было, я бросилась в ванную, и меня вырвало.

Я медленно вымыла лицо и, двигаясь, как робот, вытерла его полотенцем, потом кое-как доковыляла до постели. Медленно остановилась; мой взор устремился в маленький просвет между шторами. Я знала, что стоит мне их раздвинуть, и я увижу сгоревший амбар. Из этой комнаты его как раз прекрасно видно. Но я не могла двинуться. Роуз была мертва, и она умерла там. Это было так страшно, так всепоглощающе страшно, что я только и могла, что стоять, пытаясь осознать произошедшее. И тут вдруг в соседней комнате раздались голоса. Кто-то спорил на повышенных тонах, упрямо, пронзительными голосами. Мальчики. О боже мой, мальчики! Я вылетела на лестничную площадку и ворвалась в их комнату.

Макс стоял у кровати Бена в пижаме; в каждой руке у него было по стакану молока. Его щеки порозовели от негодования, и он орал на Бена. Тот сидел на кровати, бледный, с вытаращенными глазами.

– Мам! Бен говорит, что я вру, но это же правда! Мне Джоан сказала! Я спустился на кухню, чтобы попить, а она мне сказала. Бабушка умерла, правда? Скажи ему, мам!

– Да, это правда, – пробормотала я. – Бен, послушай меня. Увы, бабушка умерла вчера ночью.

– Нет! – завопил он, вырывая руку. – Не может быть! В том пожаре? Сгорела заживо? Это неправда! – Его глаза были полны ужаса.

– Нет, нет, все было не так, – торопливо проговорила я. – Она не сгорела. Она отравилась дымом и испытала шок, а она была уже старенькая. Ты сам видел, ее пришлось сбросить из окна, и ее сердце…

– Нет! Не верю. Не верю ни одному твоему слову! Не может быть, чтобы бабушка умерла, не может!

Он кричал на меня, по щекам лились слезы, бледное личико исказилось от горя. Несмотря на мои отношения с Роуз, ему она была бабушкой, и она посвящала ему время и силы, а в награду получала безусловную любовь, на которую способны только дети. Они не судили ее, как я. Она была их бабушкой, и поэтому они ее любили.

Я позволила им немного поплакать, а потом, когда всхлипывания стихли, попробовала заговорить.

– Бен, послушай меня. Я знаю, что тебе грустно. Все это произошло так внезапно. – Я прижала его к груди. – Но бабушки и дедушки старенькие, и мы должны смириться с тем, что они уйдут прежде, чем мы.

– Но не сгорят заживо! – завопил он, отталкивая меня. – Сгореть заживо так ужасно!

– Бен, это не так, я же тебе сказала.

– Но амбар действительно сгорел дотла, – подтвердил Макс. – Посмотрите! – И он подбежал к окну и раздвинул шторы.

Я ахнула. Там, на горизонте, я увидела то самое, что мне так не хотелось видеть из окон моей спальни. На покатом холме, поднимающемся от озера, там, где луга, покрытые лютиками, испускали золотистое сияние, высился зазубренный черный каркас нашего дома.

– Это невыносимо, – прошептал Беи, закрывая глаза сжатыми кулаками. – Я даже не могу думать о том, как мы были там, внутри, с бабушкой, о том, как она пыталась выбраться, открыть дверь, кашляла, ползла по коридору…

– Закрой шторы, – приказала я Максу.

– Но почему? Я хочу…

– Закрой сейчас же!

Он поспешно повиновался.

– Теперь послушай меня, Бен, и ты, Макс, тоже. – Я оттащила Макса от окна, села на кровать и обняла их. – То, что случилось вчера, это просто кошмар, не отрицаю, – заплетающимся языком проговорила я. – И это очень печально. Но это не фильм ужасов, понятно? Бабушка была старенькая…

– А сколько ей было? – спросил Макс.

– Не знаю, но очень старенькая.

– Больше пятидесяти?

– О да, – с облегчением проговорила я.

– Ничего себе.

– И она не умерла насильственной смертью, Бен, она умерла спокойно. В больнице, в окружении семьи и людей, которых любила. Хватит представлять, как она бегала по горящему дому и искала выход – не было такого. – Вымолвив эти слова, я сама представила, как Роуз на ощупь пробирается по коридору, зажав рукой рот, с широко раскрытыми испуганными глазами… Или даже на четвереньках, как предположил Бен, в порванных брюках и с черным от копоти лицом, хватая ртом воздух. – Не было такого! – соврала я, зажмурившись что было мочи. – Вы же сами видели, как ее живую вытащили из амбара, и ни к чему переписывать историю, ясно?

– Ясно, – прошептали они, вытаращив на меня глаза. По опыту я знала, что, если говорить достаточно твердо, дети поверят во что угодно. Можно даже сказать, что черное – это белое. Помню, как Бен как-то забыл слова в школьной пьесе и все равно поверил, когда я сказала, что он выступал лучше всех, потому что его молчаливое присутствие произвело на всех неизгладимое впечатление. Не уверена, что мне удалось убедить его на этот раз, но я пыталась его утешить и избавить от страха.

– Ты понял, Бен? – повторила я. Он кивнул.

– Но почему это опять случилось с нами? – спросил он, повернув ко мне бледное личико.

Макс недоуменно нахмурился, но я-то знала, о чем говорит Бен. Он имел в виду своего отца.

– Я не знаю, – честно ответила я.

Глядя на бледное лицо сына, я почувствовала, как во мне закипает ярость. Она поднималась к горлу, как высокоскоростной лифт. Я злилась, что моему драгоценному мальчику снова пришлось испытать боль. И какого черта Роуз позволила им пойти в амбар одним? Что за игру она затеяла? Почему не уложила их здесь, в Незерби? Но сейчас был неподходящий момент для размышлений. Я взяла халат Бена и накинула ему на плечи.

– Так, Бен, суй руку в рукав и постарайся не…

– Мам, а может, мы домой поедем? – спросил он тихо-тихо.

Я уставилась на сына, отодвинувшись на кровати, чтобы как следует его рассмотреть. Потом украдкой взглянула в щелочку между занавесок – Макс их неплотно задвинул – и увидела почерневшие останки нашего дома. О господи, неужели катастрофа так сильно на него повлияла? И он не до конца понял, что произошло?

– Мы можем поехать домой? – повторил он.

– Он имеет в виду в Лондон, – пояснил Макс. Я обернулась и посмотрела на него.

– В Лондон? – Они оба кивнули, и я оторопела. – Но ребята, я же продала квартиру! Мы не можем туда вернуться, вы это знаете.

– Но ты же можешь опять ее купить. Предложить им побольше денег. Спроси у того человека, который ее купил, не можем ли мы выкупить ее обратно?

Я облизнула губы, поражаясь их безоговорочной вере во всесилие взрослых. Меня, как обычно, накрыло взрывом моей же петарды. Всего минуту назад я так гордилась тем, что заставила их поверить, будто все могу исправить, что черное – бац! – и легко станет белым.

– Я знаю, что мы сделаем, – вдруг проговорила я. – Мы поедем к Лукасу и Мэйзи.

– Да! – хором воскликнули они, и впервые за все утро затаенный страх исчез из глаз Бена.

– Да, мы поедем к Лукасу и Мэйзи. И можем жить там, правда, мам?

На этот вопрос я не ответила, но и не стала возражать, хотя понимала, что, возможно, так не получится. Я хотела, чтобы мои дети чувствовали, что в их жизни есть хоть капля спокойствия. Пусть вообразят, что мы будем жить в теплом доме у любящих бабушки с дедушкой, в их вечном беспорядке и хаосе, в богемной обстановке, где выросла и я и где все разрешается. Совсем скоро Макс будет помогать Лукасу раскладывать отвертки по ящикам в сарае в саду, а Бен на кухне будет играть с Мэйзи в карты, визжа от смеха. Наверняка они уже вообразили себе все это, и я не собираюсь их разочаровывать.

– Так мы поедем? – не унимался Бен. – Поедем или нет?

– Конечно, – осторожно проговорила я и подумала, что действительно мы сейчас же уедем, кто бы что здесь ни говорил, кто бы ни возражал. А когда мы будем уже в Лондоне, можно будет уволить сиделку и я сама стану ухаживать за Мэйзи. Если я буду жить с ними, зачем им сиделка? А мы поселимся наверху, на свободном этаже. Так что все возможно. Все. Если бы я хоть на секунду могла отвлечь Бена от тех кошмаров, которые он может себе напридумывать… Да я ради этого горы сдвину! Я сделаю что угодно, лишь бы он больше не страдал.

– Подождите меня здесь, – коротко проговорила я. – И одевайтесь. Я сейчас приду.

Они спрыгнули с кровати, пусть не слишком радостно, зато с явным облегчением. Ведь теперь у нас был план.

– Но мы не можем! – Бен стоял посреди комнаты, разглядывая рукава пижамы. Пижама. Единственная одежда, которая у него осталась. Проклятье.

– Нет, можете. – Я выдвинула ящик. – Разве вы забыли, что бабушка хранила здесь вашу одежду, на тот случай, если вы останетесь ночевать? – Я достала шорты и футболки. – Вот видите?

– О да. Бабушка, – медленно произнес Бен, задумчиво трогая свою одежду и снова вспоминая бабушку. Горе не забывается так быстро.

– Поторопитесь, – проговорила я, надеясь, что он не очень загрустит. – И помойтесь сначала, смойте сажу. Я приду через минуту.

Было уже позднее утро, но в огромном особняке царила тишина. Я прошла по длинному коридору и оказалась наверху парадной лестницы. Остановившись под стеклянным куполом, венчающим лестничный колодец, и опершись рукой о полированные перила, я вдруг с удивлением осознала, что Роуз была опорой дома, его жизненной силой. По документам особняк принадлежал Арчи. Но именно миниатюрная Роуз была сердцем дома, когда бегала по его коридорам, его артериям, будила своих аморфных дочерей в их спальнях, а потом бежала к Джоан на кухню и ругала ее за то, что та приготовила холодный завтрак вместо мясной запеканки, после чего отправлялась бранить Арчи и его лабрадоршу. Везде, куда она ни являлась, она оставляла озлобленных людей. Она как будто бегала с кочергой и ворошила костры, чтобы они не затухали, она всех будоражила – и без нее этот дом словно замер.

Я спустилась вниз и обнаружила убитое горем семейство Роуз в комнате для завтраков.

Арчи сгорбился в кресле у камина и смотрел в пустой очаг; Пинки и Лавиния приютились по обе его руки. У него были пустые и влажные глаза, и он как будто постарел на сто лет. Сестры тихо разговаривали, а Арчи неподвижно сидел между ними, уставившись в никуда. Пальцы его дрожали. Когда я вошла, Лавиния с Пинки замолкли и встали.

– Люси, – всхлипнула Пинки.

Я торопливо зашагала через комнату и обняла их.

– Пинки, Лавиния, мне очень жаль, – прошептала я, крепко прижимая их к себе.

Они кивнули, глотая слезы. Их одежда пахла дымом, и я поняла, что никто из них не спал. Через минуту Лавиния отстранилась: ее глаза казались огромными и были сухи и пусты от усталости и горя. Дрожащая Пинки тихонько всхлипывала в пестрый платочек отца. По-прежнему обнимая ее, я глянула ей через плечо.

– Арчи…

Я подошла к нему и присела с той стороны, где прежде сидела Пинки. Старая лабрадорша лежала у ног хозяина, защищая его. Он хотел приподняться, но не смог. Я слезла с подлокотника и села перед ним на корточки, чтобы лучше видеть его лицо, накрыла его руку своей ладонью.

– Она… она прожила хорошую жизнь, Люси, – тихо пробормотал он. – Полноценную жизнь. Дети, внуки, сад… Комитеты… чего только в ее жизни не было. И когда она умерла, она совсем не мучилась. Все произошло… очень спокойно. Мирно. И слава богу, что сын пришел. Слава богу, что она его увидела.

– Гектор? Гектор был там?

– Лавиния ему позвонила. Он сразу же приехал. Из самого Лондона. Они побыли вместе. Наедине. – Он оторвал взгляд от камина и впервые посмотрел прямо на меня. Его водянистые карие глаза были как у страдающего ребенка, который ищет подтверждения своим словам. – Это же важно, как думаешь?

– Да. Да, очень важно, – выпалила я.

– И горя ей много выпало. Нед… Ты знаешь, он всегда был ее любимчиком…

Мне было неловко перед Лавинией и Пинки, но я все равно кивнула, потому что знала, что это правда.

– Да.

– Она так и не сумела оправиться после его смерти. Она думала, что мальчики, сыновья Неда…

– Да, я знаю, – промямлила я. Он говорил еле слышно, как бы издалека, и казалось, что в голове его царит сумятица.

– Они заполнили пустоту в ее сердце. Но она слишком многого хотела. Она не знала, что этого никогда не произойдет… не будет этого. Я бы не позволил ей, как бы она ни страдала. Ты понимаешь, Люси? – Он опять повернулся ко мне. В его широко раскрытых глазах читалась мольба. – Это было бы несправедливо. И неправильно.

Я не понимала. Не улавливала смысл его слов, но все равно кивала.

– Да, Арчи, да.

– И она так ничего и не узнала, это тоже хорошо. Она не узнала, что я бы этого не допустил. И она умерла, думая, что все бы у нее получилось. Что я бы ей разрешил.

Я в отчаянии покосилась на Лавинию, но она стояла ко мне спиной у высокого окна во всю стену. Она стояла, скрестив руки и глядя на сад, погрузившись в свое несчастье. Бормотание Арчи не достигало ее слуха, или же она просто делала вид…

– Но слава богу, что мальчики выбрались. Слава богу…

– Да, – повторила я. – Слава богу. – Я знала, что меня еще долго будут преследовать кошмары, что я буду просыпаться среди ночи в липком поту еще долгие годы, но сейчас я безжалостно задавила эти предчувствия. Сейчас важнее было думать о Бене.

– Знаете, Арчи, мальчики чувствуют себя неважно. Сыновья Неда, – добавила я на всякий случай: вдруг он не понимает, о чем речь? Он поднял голову.

– Хм-м?

– Бен и Макс. Они… ну… Бен очень расстроен и напуган из-за Роуз и страшно переживает из-за пожара. Я бы хотела отвезти их к моим родителям, чтобы они не видели всего этого. Я, конечно, вернусь, – поспешно добавила я, чтобы никто не подумал, что крысы бегут с тонущего корабля. Между прочим, я чувствовала себя здесь непрошеным гостем. Как будто я вмешивалась в их горе.

– Люси права, – сказала Лавиния, повернувшись и отойдя от окна. – Мальчикам нужна спокойная обстановка. Малыш Бен… он этого не вынесет.

Я с благодарностью взглянула на нее. Арчи закивал.

– Хороший план. Правильно, вам нечего здесь делать. Полиция уже поднималась в амбар, – тут он посмотрел на меня, – пока вы спали. Джек, видимо, дал тебе снотворное, так что мы не стали тебя будить. Они говорят, что пожар случился из-за неисправности в электропроводке. Ничего необычного, всего лишь неполадка по вине тех строителей-ковбоев, которых приглашала Роуз. Наверняка сэкономила. Она всегда стремилась экономить… – Он измученно покачал головой. – Ну да ладно. Что уж об этом теперь говорить. Это ее проект, ее детище. Ее детище… – При этих словах его подбородок задрожал, и уголок рта печально пополз вниз. По морщинистой щеке покатились слезы. Пинки подбежала к нему.

– Папочка, не плачь!

Они прижались друг к другу: Пинки опустилась перед ним на колени, судорожно всхлипывая. Арчи схватил ее руки и крепко зажмурился; его лицо перекосилось из-за рыданий. Я беспомощно смотрела на них. Лавиния тоже смотрела, скрестив руки на груди и впившись ногтями в голые руки. Потом она взглянула на меня, подошла и кивнула.

– Езжайте, – прошептала она, взяв меня за руку и проводив до двери. – Если ты будешь мне нужна, я знаю, где тебя искать.

– У тебя есть телефон моих родителей? – спросила я. – И номер мобильного?

– Да.

Мы крепко обнялись.

– Не терзайся, Лавиния, – прошептала я. – Не мучай себя.

– Хорошо, – бодро проговорила она, отстраняясь. Ее голос напоминал тон ее матери. – Всему свое время. – Она вздернула подбородок. – Всему свое время.

Я еще раз ее обняла и, взглянув на Арчи, уронившего голову на грудь, с облегчением вышла из комнаты, чтобы забрать мальчиков.

Я свернула налево и, толкнув обитую зеленым сукном дверь, побежала к коридору черного хода: хотела подняться по задней лестнице – так быстрее. Проходя мимо кухни, я услышала тихие голоса Джоан и Триши. Они стояли у раковины ко мне спиной и чистили картошку, и мне пришло в голову, что, хоть на кухне и стоит печальная атмосфера, в голос тут никто не рыдает. Никто не бьется головой о кухонный стол, жизнь продолжается, и обед надо готовить. А ведь Джоан проработала у Роуз около тридцати лет. Заслышав мои шаги, они резко замолкли, но не обернулись. Их головы трудолюбиво склонились над раковиной. Я виновато постояла у дверей. Интересно, о чем они говорили? И тут в тишине услышала голоса из соседней комнаты – комнаты, где хранилась коллекция оружия. Странно. Это был личный кабинет Арчи, где он всегда дремал один в старом кожаном кресле, окруженный корзинками, в которых спали щенки, удочками и старыми газетами. Он ревностно охранял свою личную территорию и свой арсенал. Но сейчас Арчи в гостиной! Я тихо подошла к двери и увидела Дэвида, который шагал взад-вперед у окна и как будто говорил сам с собой. Завидев меня, он резко остановился и настороженно взглянул в кожаное кресло, повернутое ко мне спинкой. Кто там сидел, я не видела.

– Люси! – Он торопливо вышел из комнаты в коридор и плотно закрыл за собой дверь. – Как ты? Как мальчики?

– Ужасно, Дэвид, – пробормотала я. – Бен расстроен, а… О боже, как же все ужасно!

Мои глаза наполнились слезами, и Дэвид обнял меня за плечи и прижал к себе. Через секунду он отодвинулся и посмотрел на меня с расстояния вытянутой руки. Его лицо осунулось и побелело от усталости. Думаю, ему тоже не удалось поспать.

– Увези их, Люси. Им здесь не место. Не сейчас.

– Я так и собираюсь, – прошептала я. – Мы едем к моим родителям. Я как раз хотела подняться наверх, забрать их и…

– Хорошо, хорошо, – прервал меня он, – только побыстрее. Отличный план. – Он настороженно осмотрел коридор, словно хотел проверить, не подслушивает ли кто. Потом понизил голос. – Послушай, Люси, когда приедешь в Лондон, позвони мне, ладно? Не сюда, а мне на мобильный. – Он достал из кармана карандаш и блокнот, нацарапал номер, вырвал лист и протянул его мне. – Сообщи, когда приедешь, хорошо?

– Ладно, – медленно выговорила я, глядя в его измученное лицо. Это мне только кажется, или все ведут себя как-то странно? Казалось, что Дэвид что-то скрывает, торопит меня, чуть ли не подталкивает тихонько к лестнице черного хода! А может, у меня от шока просто галлюцинации начались? Он двинулся было к кабинету, но потом остановился и положил руку на дверь.

– И не переживай, – мягко проговорил он. – Дети очень легко приспосабливаются. Особенно твои. Ты воспитала их с любовью, Люси, и им теперь все нипочем. Все у них будет в порядке.

– Спасибо, – ответила я с облегчением. Как я рада, что он это сказал. Я была благодарна ему за добрые слова.

Он печально улыбнулся и вошел в кабинет. Когда он закрывал дверь, я увидела в кожаном кресле пару ног в брюках цвета хаки. И узнала ботинки. Это были ботинки Джека. И из-за спинки кресла выглядывали его рыжеватые кудри. Значит, в кабинете с Дэвидом Джек. Но он не хочет, чтобы его видели. Точнее, не хочет, чтобы его видела я.

Тяжело ступая, я поднималась по лестнице. К горлу подкатил комок. Я приказала себе не думать об этом, не вспоминать о прошлой ночи и о том, что произошло между нами. Я говорила себе, что это не имеет значения. Что есть куда более важные дела, о которых надо подумать сегодня утром, и поцелуй с двоюродным братом Неда в сравнении с ними просто ерунда. Но мои мысли отказывались повиноваться. Все они были о Джеке и только о Джеке: о его нежных прикосновениях вчера вечером, о его поцелуях и доброте. И когда через десять минут мы отъехали от Незерби, я была почти в забытьи. Я даже не обратила внимания на полицейскую машину, которая на большой скорости проехала мимо меня по дорожке. Не слышала хруста гравия, когда машина резко затормозила у парадного входа в Незерби-Холл. И не придала особого значения тому, что из автомобиля вышел мужчина в костюме и побежал вверх по ступеням. Я даже не задумалась, кто это и зачем он здесь.