Женщина

39

Полицейские уже облачились в летнюю форму, но погода в нынешнем году была неустойчивой: то становилось жарко так, что все завидовали белой форме полицейских, то наступали холода, и полицейских все жалели. Трудно было заранее предсказать, будет погода ясной или дождливой. От этой неустроенности в природе ухудшилось здоровье Йоко. Она постоянно чувствовала раздражающую тупую боль в пояснице, страдала от головных болей и все чаще с сожалением вспоминала ушедшую молодость. Она и не предполагала раньше, что погода может так сильно отражаться на здоровье, а теперь засыпала и просыпалась с одной лишь мыслью – о погоде. А чего стоило ей отвратительное ожидание еще одного отвратительного дня!

С начала мая Курати стал бывать у Йоко все реже. Иногда он исчезал на несколько дней. Она смутно догадывалась, что дело не только в ее докучливых домогательствах любви, дикой ревности и бесконечных припадках истерии. В так называемом предприятии Курати обнаружился какой-то роковой просчет, и Йоко понимала, что даже Курати бессилен что-либо исправить. Он, несомненно, прячется не то от кредиторов, не то от компаньонов, поэтому и исчезает. И все же страдала Йоко невыносимо.

Однажды она потребовала, чтобы Курати откровенно рассказал ей о своих делах. Ведь как нелепо – она, его любовница, знает о грозящей ему опасности, а помочь не может.

– Это как раз то, что женщин не касается. Если даже я попаду в переплет и одним концом ударит по мне, я не хочу, чтобы другим ударило по тебе. Поэтому и не рассказываю о своих делах. Где бы и кто бы тебя ни спрашивал, ты должна стоять на своем – ты ничего не знаешь… И не вздумай больше расспрашивать. А то я уйду от тебя.

Последние слова Курати прозвучали так мрачно и сурово, что у Йоко дух перехватило, и она решила больше не приставать к Курати с расспросами. Из рассказов Масаи тоже можно было понять, что женщина тут бессильна чем-нибудь помочь. И Йоко не оставалось ничего другого, как молчать.

В свое время Йоко твердо решила, что никогда не достигнет намеченной цели, если будет рассчитывать на других. В пути, который она себе избрала, забыв о нравственности, произошла встреча на «Эдзима-мару», эта встреча принесла ей необычайное блаженство и, казалось, открыла перед ней ослепительное будущее. Но не прошло и года, как новая жизнь, которой она отдала всю себя без остатка, поставив на карту свое доброе имя, стала рушиться на глазах. Достаточно было легкого дуновения ветра, чтобы воздвигнутая с таким трудом высокая башня опрокинулась. Йоко все чаще думала о самоубийстве. Когда Курати уедет, пойти к нему на квартиру и дать вдогонку телеграмму: «Есть срочное дело, немедленно возвращайся». Потом спокойно, прямо на постели Курати упасть грудью на лезвие меча. Это, пожалуй, самый подходящий способ опустить занавес своей жизни. В сердце Курати ещё тлеет любовь к ней. И, может быть, в ее последний час эта любовь, хоть на мгновенье, вспыхнет ярким пламенем. Это будет так прекрасно. Ничего больше ей не надо.

Однажды вечером, когда Курати не было дома, отчаяние овладело Йоко с такой силой, что она, не помня себя, выскочила из дому. Она не ощущала ни тепла, ни холода, лишь перед глазами надоедливо кружили рои маленьких жучков.

Йоко прошла немного, но вдруг вспомнила, что уже несколько дней не умывалась, и со страхом подумала, что на нее, мертвую, будет неприятно смотреть. Она вернулась домой, потихоньку прошла в ванную и погрузилась в теплую воду. Сестры давно уже спали. На бамбуковой вешалке висели два мокрых полотенца. Сердце Йоко болезненно сжалось: она подумала о сестрах. Но это не поколебало ее решимости. Скромно одевшись, Йоко снова отправилась к Курати.

Когда она подходила к его дому, оттуда быстро вышла невысокого роста женщина с прической «марумагэ», Йоко не могла как следует разглядеть ее. Был уже вечер, да и уличные фонари светили тускло, но ей показалось, что это хозяйка «Сокакукан». Йоко чуть не ахнула и ускорила шаги. Расстояние между ними постепенно сокращалось, и, когда женщина проходила под фонарем, Йоко смогла разглядеть ее лицо. Ну конечно же это хозяйка «Сокакукан». Как же так? Женщина, которой она безгранично верила, оказывается, обманывала ее? Йоко хорошо помнит ее слова: «Я виновата и перед женой Курати, поэтому с сегодняшнего вечера порываю отношения и с вами и с ней. Не судите меня». Как же глупа была Йоко, позволив обмануть себя этими благородными речами. Все поплыло у нее перед глазами, ей казалось, что она сейчас умрет с досады и еще от чего-то очень страшного, теснившего грудь. Она пустилась вдогонку за шагавшей впереди женщиной. Но та остановила пробегавшего мимо рикшу. Чтобы не упустить ее, Йоко попробовала бежать быстрее, однако ноги не повиновались ей. «Громко крикнуть, нарушив царившую вокруг тишину?! Нет, только не это», – мелькнуло в ее сознании. Оставалось каких-нибудь десять шагов, когда рикша тронулся с места и, под колесами коляски заскрипел гравий. Йоко, запыхавшись, мчалась изо всех сил, но расстояние между ними все увеличивалось, и в конце концов Йоко осталась одна в вечернем сумраке. Она бездумно дошла до того места, где женщина наняла рикшу. Больше ни одного рикши не было. Не догнать! Йоко стояла, сосредоточенно вглядываясь в землю, словно могла там что-то прочитать. Сомнения нет, это хозяйка «Сокакукан». И рост, и прическа, и семенящая походка… все точь-в-точь как у нее. Курати, конечно, солгал, что уезжает, наверняка сидит дома. Решил, видно, примириться с прежней женой при посредничестве этой женщины. Впрочем, что тут особенного. Разве его жена не прожила с ним много лет? Разве не родила ему трех прелестных дочерей? Разве Курати с каждым днем не отдаляется от нее, Йоко? Чему же тут удивляться? И все же для нее было слишком оскорбительно сознавать все это. Он мог сказать ей обо всем прямо! У нее хватило бы мужества выслушать! Если им суждено расстаться, она уйдет! Какая обида! Какое унижение! А жена его будет с постным лицом лить слезы жалости и говорить: «В таком случае считай, что меня нет, мне так жаль госпожу О-Йо…»…Невыносимо смотреть, невыносимо слушать… Не-ет! Сегодня Курати узнает, какова Йоко.

Шатаясь, словно пьяная, Йоко вернулась к меблированным комнатам, в которых жил Курати. Задыхаясь, не в силах вымолвить ни слова, вошла она в дом и прочла во взглядах горничных: «Опять явилась эта сумасшедшая!» Скривив рот в улыбке, Йоко кивнула человеку за конторкой и направилась к лестнице. Ноги подкашивались. Вот она, комната Курати. Остановившись перед фусума, Йоко вдруг разрыдалась, сама удивившись тому, что так громко плачет. Сегодня, сейчас – конец жизни, конец любви! Резким движением она раздвинула фусума.

Курати в комнате не было. Этого она никак не ожидала. Все было аккуратно прибрано, не чувствовалось даже знакомого запаха. Йоко перестала плакать. Едва держась на ногах, она вошла в комнату и огляделась. Какая досада! Курати, который непременно должен был оказаться дома, вдруг куда-то исчез, словно растаял. Силы окончательно покинули Йоко. Она сидела, безучастно глядя перед собой, с растрепанными волосами, в распахнутом кимоно.

Кругом было тихо, как в дремучем лесу. Перед глазами Йоко мелькала черная тень. Она никак не могла понять, что это за тень, чувствовала лишь, что она раздражает ее. Потеряв наконец терпение, Йоко подняла руки, как бы защищаясь от этой назойливой тени. Но она не исчезала. Так продолжалось до тех пор, пока у Йоко от страха не поползли мурашки по спине. Наконец сознание ее прояснилось.

Йоко вдруг различила характерные для меблированных комнат шумы. Черная тень становилась все бледнее и постепенно исчезла. Теперь она стала кружиться вокруг электрической лампы. Приглядевшись, Йоко поняла, что это ночная бабочка. Она успокоилась и стала размышлять.

Что было реальностью, что – сном? Она вышла из дому. Это несомненно. С полпути она вернулась и приняла ванну. Зачем? Не может быть, чтобы она сделала такую глупость. Но она отчетливо помнила, что там висели два мокрых полотенца. Ну так, все это хорошо. Потом она догоняла хозяйку «Сокакукан»… Отсюда, вероятно, и начинается сон. Вон та бабочка показалась ей черной тенью. Точно так же, наверно, ей померещилась женщина небольшого роста. Куда же, однако, девался Курати, ведь он должен быть здесь?.. Йоко никак не удавалось связать свои поступки в одну цепь.

Она позвонила и вызвала портье.

– Послушайте, выгоните эту бабочку, пожалуйста. Затем вот что… здесь не появлялась женщина лет тридцати с прической «марумагэ»? Не так давно… Впрочем, я сама не знаю, давно или недавно?

– В этой комнате никто не бывает, – ответил портье с недоумевающим видом.

– Я и не спрашиваю об этой комнате. Из ваших меблированных комнат такая женщина выходила?

– Гм… Да, с час назад одна женщина ушла.

– Может быть, это хозяйка «Сокакукан»? – спросила Йоко подчеркнуто спокойным, мягким, но не допускающим возражений тоном.

– Нет, это была не она, – уверенно ответил портье.

– Кто же?

– Она приходила в гости в другую комнату. Я не могу назвать вам ее имени, у нас это не полагается.

Йоко поняла, что дальнейшие расспросы бесполезны, и отпустила портье.

Она уже никому не верила. Возможно, это и не была хозяйка «Сокакукан», но разве не мог портье войти в сговор с Курати и солгать?

Где же правда? Йоко захотелось умереть. И тут она вспомнила истинную цель своего прихода сюда. Одна исстрадавшаяся душа, во всем и во всех разуверившаяся, всеми покинутая, сама решила всех покинуть, уйти из этого призрачного мира. Там, в мире ином, не ведают ни жалости к покинутым, ни привязанностей. Все ее радости, печали, все мучения исчезнут, как пузырьки с поверхности воды. Будет ли горевать Курати, когда увидит Йоко мертвой, – это ей все равно. Да и существует ли Курати? Какую-то постороннюю женщину она приняла за хозяйку «Сокакукан», а саму хозяйку могла бы принять за незнакомую женщину. Так и жизнь, – она не что иное, как иллюзия. Все эти мысли возникали в еще затуманенном сознании Йоко. А в самых глубоких тайниках души крепла решимость умереть. Из ясных, холодных глаз Йоко не выкатилось ни слезинки. Она спокойным медленным взглядом обвела комнату, поднялась как лунатик, подошла к шкафу, вынула постель Курати и расстелила посреди комнаты. Некоторое время она сидела на постели, закрыв глаза, потом снова поднялась и стала искать в шкафу револьвер, который Курати, когда бывал дома, обычно держал под рукой. В конце концов она отыскала его в ящике книжного шкафа, среди вороха писем, ненужных документов, фотографий. С каким-то непонятным безразличием взяла она револьвер и, как бы с опаской держа его в опущенной руке на некотором расстоянии от себя, вернулась к постели. В действительности же ей совсем не было страшно. Усевшись на самую середину постели, она положила револьвер на колени и, придерживая его, разглядывала некоторое время. Потом подняла, приставила к груди и взвела курок, раздался короткий щелчок, и в тот же миг Йоко вся напряглась, словно ее ударило электрическим током. Но сердце оставалось спокойным, как прозрачная вода. Йоко снова положила револьвер на колени.

Вдруг ей показалось, что она еще чего-то не сделала. Чего именно, она не знала, но, словно повинуясь чьему-то строгому приказу, встала, подошла к книжному шкафу, вынула оттуда фотографии и стала их разглядывать. Зачем – она и сама не знала.

Спустя какое-то время Йоко поймала себя на том, что пристально всматривается в фотографию женщины. Она долго ее рассматривала… Временами к Йоко возвращалась способность чувствовать и размышлять – так у умалишенного появляются проблески сознания. Какой смысл рассматривать эту фотографию? Надо поскорее умереть! А кто, собственно, эта женщина?.. А-а, это его жена. Да, это она в молодости. Красивая. Курати, кажется, до сих пор не забыл ее? У нее три хорошенькие дочери. «Я и сейчас их вспоминаю», – сказал однажды Курати. Этой фотографии здесь не место. Да, конечно, не место. А Курати бережно хранит ее. Эта женщина надеется вернуть его в семью. Она жива. Она – не призрак! Она жива, жива… Может ли Йоко умереть? Умереть, когда эта женщина жива? Вы же видите, она жива, не так ли?.. Еще немного… еще немного, и Йоко облегчила бы Курати жизнь. Еще немного, и она принесла бы счастье этой, живой. На лице у Йоко появилось выражение безумной радости, как у человека, неожиданно спасшегося от гибели. Широко раскрыв глаза, Йоко чуть не запрыгала с фотографией в руке. Но тут непреодолимая ревность и злоба исказили ее лицо. «Ну, хорошо же, хорошо!» – бормотала она, скрежеща зубами. Она вцепилась зубами в фотографию, в ярости разорвала ее пополам и вдруг с дикими воплями бросилась на постель…

Когда в комнату вбежал испуганный служащий, Йоко, спрятав револьвер под одеяло, уже просто плакала. Чтобы скрыть неловкость, портье спросил:

– Вам что-нибудь приснилось? Вы так громко кричали, что я вбежал, даже не постучавшись…

– Да, мне приснилась черная бабочка, – ответила Йоко. – Такая противная! Выгоните ее поскорее.

Сказав это, Йоко вытерла слезы.

С каждым припадком Йоко все больше мрачнела. Временами ей казалось, что, кроме того мира, который она сама себе придумала, есть еще один мир, непостижимый, загадочный, и что она живет то в одном мире, то в другом. Сестры со страхом следили за ее дикими выходками. Курати не раз просил Айко прятать ножи и другие режущие предметы.

Только при Ока Йоко не позволяла себе ничего подобного, и он, видимо, не придавал серьезного значения тому, что говорили о ней младшие сестры.