Женщина, стоящая посреди

XXII

Луганович был уже женат и имел двух детей, мальчика и девочку.

Во второй половине сентября он по делам приехал в Москву, а дня через три после приезда его позвали к телефону.

Знакомый адвокат Вержбилович звал его в ресторан, где целая компания кутила в отдельном кабинете.

— Кстати, увидите свою старую знакомую! — сказал Вержбилович.

— Какую?

— А вот приезжайте, сами узнаете!.. — лукаво ответил приятель.

Луганович вернулся в номер, наскоро закончив, запечатал письмо к жене, переоделся и поехал по указанному адресу.

Он совершенно не догадывался, о какой старой знакомой говорил Вержбилович, но ему хотелось, чтобы это была нарядная, красивая и легкодоступная женщина. Вырвавшись из дома, из знакомой, слегка уже надоевшей семейной обстановки, он чувствовал себя в этом большом, незнакомом городе молодым, свободным и сильным, и ему бессознательно хотелось какого-нибудь легкого пикантного приключения.

В коридоре ресторана было шумно и гадко. Пахло чадом кухни и вином. Торопливо, всем телом изгибаясь при встрече, проносились лакеи с подносами и бутылками. Но эта обстановка только возбуждала Лугановича и усиливала в нем желание какой-нибудь интересной встречи.

Предшествуемый предупрежденным лакеем, ой шел мимо закрытых однообразных дверей отдельных кабинетов, за которыми слышались возбужденные голоса, обрывки пения, смех, звон стекла и звуки расстроенного пианино. В одну полураскрытую дверь, из которой вышел лакей с целой горой грязных тарелок, он мельком заметил яркий свет, раскрасневшиеся лица, разноцветные пятна женских туалетов и чьи-то розовые обнаженные плечи. Атмосфера всеобщего бесшабашного веселья охватила его.

— Пожалуйста, сюда, — сказал наконец лакей и посторонился, открывая дверь.

Луганович переступил порог и сразу был оглушен приветственными криками.

Сначала он даже не разобрал, кто кругом него.

Сильно подвыпивший Вержбилович, на черной бороде которого висел кусочек раковой шейки, покачиваясь, встал ему навстречу.

— Ну, вот милуша, что приехал!.. А мы, брат, кутим!.. Воронов десять тысяч сцапал… Спрыскиваем!.. Идем, я тебя познакомлю.

Он обнял Лугановича за талию и подвел к столу.

Все мужчины оказались Лугановичу знакомыми, кроме маленького горбатого литератора и самого виновника торжества Воронова, толстого до ожирения, громадного мужчины, известного адвоката по гражданским делам. Дам было только две. Одна — маленькая, хрупкая, с открытыми худенькими плечами и прикрытой газом грудью, с венком бледных незабудок на слабых пепельно-светлых волосах. Другая — сильная, полная и красивая женщина, с большими темными глазами, яркими губами и пышной прической. На ней было белое, точно обливавшее ее, платье, соблазнительно оттенявшее бело-розовое тело на полной открытой груди и великолепных плечах. На корсаже у нее алели какие-то яркие цветы, и вся она была яркая, сильная, смелая.

Горбатенький литератор что-то говорил ей, почти ползая губами по ее голому плечу, но она не слушала и смотрела на подходившего Лугановича каким-то странным, знакомым, любопытным взглядом.

Маленькая женщина оказалась известной актрисой императорского театра, брюнетку же Вержбилович представил так:

— Нина Сергеевна Факельсберг…

Эта фамилия ничего не сказала Лугановичу, но когда он пожимал ее красивую обнаженную руку, Нина Сергеевна взглянула ему прямо в глаза, улыбнулась как знакомому и сказала:

— Не узнаете?..

И он вдруг вспомнил. Мгновенно промелькнули в памяти далекие годы, дачи, зеленый лес, студенческие времена, обрыв, Раиса Владимировна, инженер Высоцкий и сама Нина, милая, светлая девушка с большими глазами.

— Вы!.. — сказал он, чувствуя, как забилось сердце, и невольно радостно поцеловал ее руку.

Она указала ему стул возле себя, прогнав одного из мужчин, который очень неохотно уступил свое место. Луганович сел и во все глаза, со странным волнением посмотрел на нее.

— Как вы похорошели!.. — невольно сказал он.

Нина Сергеевна засмеялась, и некоторое время они не знали, что сказать друг другу. Слишком много воспоминаний нахлынуло вдруг, и потом Лугановичу было трудно узнать прежнюю Нину в этой полуобнаженной и роскошной женщине.

— Какими судьбами вы здесь?.. — спросил он наконец.

— Приехала из Казани…

— Из Казани?.. Почему из Казани?..

— Там служит мой муж… Я ведь замужем! прибавила Нина Сергеевна и почему-то засмеялась.

Это неприятно кольнуло Лугановича. Замужем?.. Что-то старое, совсем забытое шевельнулось в душе, и он почувствовал смутно-ревнивое чувство к этому неизвестному человеку, который обладал Ниной, его прежней Ниной.

— Вот как!.. — протянул он. — И давно?..

Нина Сергеевна комически вздохнула и пожала голыми плечами.

— Увы!.. Уже пятый год!.. — ответила она и засмеялась опять.

Луганович заметил, что она вообще смеется как-то уж чересчур часто, показывая белые зубы и полную теплую шею.

Горбатенький литератор что-то сказал, но Нина Сергеевна не ответила и продолжала блестящими глазами смотреть на Лугановича, точно отыскивая в его лице прежнего молодого студента. Литератор неприятно усмехнулся и отошел к группе мужчин, столпившихся возле маленькой актрисы.

Нина Сергеевна положила голые руки на скатерть и, близко наклонившись грудью к Лугановичу, сказала:

— Ну, расскажите же о себе… Как живете?.. Женаты, счастливы?..

Ее обнаженная грудь была близко от Лугановича, Нина смотрела на него через круглое блестящее плечо. Ему был слышен запах ее духов и тела.

— Что же обо мне, — сказал он, — женат, занимаюсь адвокатурой, скучаю… живу в Петрограде… Расскажите лучше вы о себе!..

— А, вы тоже женаты? — переспросила она и почему-то нехорошо поморщилась.

— Да, женат… — повторил Луганович вскользь.

— И любите вашу жену?.. Расскажите… Мне все интересно. Мы ведь, можно сказать, старые друзья…

Напоминание о жене неприятно кольнуло Лугановича, и он ответил вопросом:

— Почему же вы в Москве?.. Нина Сергеевна пристально посмотрела ему в глаза, усмехнулась и ответила:

— Приехала полечиться… от нервов!.. А вы все такой же!..

— Зато вы расцвели чудесно!.. — сказал Луганович, невольно скользнув глазами по ее груди и плечам и впадая в тот шутливо-наглый тон, к которому он привык с красивыми, легкомысленными женщинами.

Крик и шум возле маленькой актрисы усилились. Там просили что-то спеть или прочитать. Нина Сергеевна мельком оглянулась и опять повернулась к Лугановичу.

— А помните нашу дачу?.. Обрыв?.. Славное было время!.. Какие мы тогда были дети!..

— А… где же… как его?.. Ну, знаменитый Коля Вязовкин? — вдруг невольно вспомнил Луганович.

— Коля?.. Ах да… милый Коля!.. — засмеялась Нина Сергеевна. — Не знаю!.. Он давно уже исчез с моего горизонта… Кажется, где-то на Урале… не знаю!.. Последний раз я видела его лет шесть тому назад, когда он кончил институт… Вы знаете, он мне предложение делал!..

Нина Сергеевна засмеялась, но глаза ее вдруг стали печальными и нежными.

— Что ж, он действительно любил вас!.. — сказал Луганович с трогательностью воспоминания о молодости, вспомнив баранообразного студента в узкой путейской тужурке.

— Да… он любил!.. — тихо ответила Нина Сергеевна и потупилась.

Они помолчали. Нина машинально смотрела на группу в другом конце стола, но, казалось, не видела ничего. Глаза ее были серьезны и глубоки.

Луганович опять украдкой посмотрел на плечи и грудь Нины, и что-то острое шевельнулось в нем.

— Да, — сказал он, — вот вы и замужем, а я женат!.. Сколько воды утекло!.. Ну и что же… счастливы вы?.. Есть у вас дети?..

Нина повернулась к нему, точно очнувшись.

— Маленькая, маленькая девочка… вот такая!.. — сказала она, показав кончик мизинца, и нежно засмеялась.

— Кто же ваш муж?..

— Муж?.. Офицер… полковой командир… Я теперь полковая дама!.. прибавила она и снова засмеялась уже другим смехом, точно над собою.

— И вы любите мужа?..

— А вам какое дело?.. — вдруг резко-насмешливо спросила Нина Сергеевна, но сейчас же опять улыбнулась.

Луганович игриво усмехнулся и чуть заметно снова оглядел ее пышное обнаженное тело.

— Как какое? Это надо знать!.. Ведь вы моя, можно сказать, первая любовь!..

— Хороша любовь!.. — возразила Нина Сергеевна и покачала головой, видимо не только чувствуя его взгляд на своем теле, но даже нарочно выставляя перед ним свою торжествующую наготу. — А Раису Владимировну помните?.. Где она?..

— А кто ее знает!.. — пожал плечами Луганович. — И напрасно вы так говорите: я в самом деле был влюблен в вас и долго не мог забыть…

— А Раиса?

— Ну что ж — Раиса!.. Я был тогда молод, она опытная развратная женщина… Дело известное!.. Все это было достаточно глупо и гадко!

— Да, гадко! — тихо сказала Нина Сергеевна и задумалась.

— А все-таки вы мне много горя причинили тогда… — сказала она и вздохнула.

— Готов искупить чем угодно!.. — ответил Луганович и, уже не скрываясь, окинул взглядом ее фигуру.

Она видела этот взгляд, но не переменила позы и ответила:

— Теперь уже, может быть, поздно!..

— Может быть?.. — переспросил Луганович, и какие-то мысли и надежды мелькнули у него в голове.

— Может быть!.. — повторила она, встала и пошла к группе других.

Луганович смотрел ей вслед и чувствовал, что готов на все, лишь бы она хоть на час принадлежала ему. Нина Сергеевна казалась ему обольстительной, но еще больше разжигало именно то, что это — та самая Нина, которая любила его и которую он тогда так глупо упустил из рук. Было что-то особенно острое, чтобы взять женщину, которую знал чуть ли не девочкой.

Было столь шумно и весело, все дурачились, острили и откровенно, довольно цинично ухаживали за женщинами. Но Нина каждый раз возвращалась к Лугановичу, и у него уже начинала кружиться голова. Над ними подтрунивали. Горбатенький литератор ревновал и говорил Лугановичу колкости.

В самом разгаре вечера Нина Сергеевна обратилась к Лугановичу, протягивая свою маленькую записную книжечку, на золотой тоненькой цепочке прикрепленную к поясу.

— Напишите мне что-нибудь на память…

Луганович взял книжечку, и вдруг мгновенная дерзкая мысль ослепила его. Он вытащил карандашик и написал:

«Я готов отдать все что угодно, чтобы вы хоть на час принадлежали мне!..»

Было немного страшно, когда он отдавал ей книжечку, и он прилагал огромные усилия, чтобы смотреть нагло и прямо. Нина Сергеевна, закрывая книжечку от любопытных глазок горбатенького литератора, низко нагнулась и долго читала. У Лугановича замирало сердце. Он видел, как слегка, а потом все больше и больше краснело ее маленькое розовое ухо и край щеки.

— Что он вам написал?.. — любопытно сверкнул глазками горбатенький литератор.

— А вам какое дело?.. — вырывая книжечку, ответила Нина, взглянула мельком на Лугановича и отвернулась.

Луганович ждал ответа, но она обратилась к актрисе и стала говорить и смеяться, как бы совсем не замечая его. Сердце Лугановича екнуло, и ему стало стыдно, точно он сделал большую глупость.

Правда, в течение вечера он несколько раз ловил мимолетные, пытливые взгляды больших блестящих глаз, но Нина Сергеевна, видимо, избегала его и все внимание снова перенесла на горбатенького литератора, который стал смотреть на Лугановича с видом победителя.

Мужчины все были уже пьяны, и даже у Лугановича шумело в голове. Маленькая актриса совсем побледнела и, видимо, изнемогала от усталости. Одна Нина Сергеевна была свежа, весела и блестяща как ни в чем не бывало. Только щеки и уши у нее горели.

Наконец собрались разъезжаться. Когда все встали, Луганович успел шепнуть Нине:

— Так вы мне ничего не ответили?..

— Что же мне ответить? — холодно спросила Нина, на мгновение окидывая его высокомерным взглядом. — Что вы чересчур смелы, что ли?

Луганович хотел что-то сказать, но Нина Сергеевна уже отвернулась.

Толпой они вышли в коридор. Горбатенький литератор забегал сбоку Нины, Луганович шел сзади всех. Он был совершенно уничтожен и почти возненавидел эту прелестную женщину.

На подъезде тихо толковали, кому и с кем ехать.

Толстый Воронов убеждал прокатиться еще в «Яр», но усталая актриса отказалась. Нина Сергеевна уже сидела на лихаче, когда вдруг Луганович услышал ее зов.

— Идите сюда!.. Проводите меня!.. — повелительно сказала она.

Мужчины лезли целовать ей руки, она смеялась, пока Луганович, ощущая, как от смутного предчувствия дрожат у него ноги, усаживался в пролетку, забежав со стороны улицы.

— Изменница!.. — трагически завопил Вержбилович, совершенно пьяный. Вы же обещали мне…

Нина Сергеевна смеялась.

— Мы ведь старые друзья!.. — ядовито вставил горбатенький литератор и так посмотрел на Лугановича, точно хотел вонзить ему в сердце отравленный кинжал.

Когда лихач тронулся и вороная лошадь, упруго забирая землю, пошла мерить странно широкую ночную улицу, Нина Сергеевна вдруг обернулась к Лугановичу, и он вздрогнул от выражения ее лица: оно было бледно, только на щеках горели темные пятна, губы были полураскрыты, веки приспущены. Он не смел верить себе и ждал.

— Ну!.. — сквозь зубы сказала она нетерпеливо.

Луганович наклонился к ней, прижал ее голову к углу пролетки на упругую подушку и замер в страстном ненасытном поцелуе.

Пролетка летела, встряхивая на ухабах, мимо мелькали фонари, темные окна и какие-то одинокие люди. Губы срывались, но они не прекращали поцелуя, в котором он чувствовал ее холодноватые твердые зубы. Наконец Нина Сергеевна откинулась назад, бледная, истомленная.

— Куда мы поедем?.. — почти злобно спросила она, и Луганович почувствовал, как ее острые ноготки больно вонзаются ему в руку.

Он растерялся. Неожиданная близость того, чего он так желал, почти испугала. Все это было так внезапно. К тому же Луганович совсем не знал Москвы.

— Не знаю… я первый раз в Москве… — сказал он.

Нина Сергеевна просидела минуты две молча, странно глядя прямо перед собою. Потом повернулась к кучеру и спокойно, повелительно сказала:

— Прямо… Я скажу куда…