Женщина, стоящая посреди

XXIII

Под воротами странного здания оказалось так темно, что не видно было ни кучера, ни лошади. Низенькая дверь с матовым, изнутри освещенным окном смутно желтела в темноте.

Нина Сергеевна вышла первая, и, стоя на ступеньке крылечка, терпеливо ждала, пока Луганович, торопясь и путаясь, рассчитывался с извозчиком. Ему было неловко перед этим бородатым, наглым мужиком.

Когда же Луганович, пряча кошелек в карман, подошел к ней, Нина Сергеевна уверенно толкнула дверь, и они вошли в полутемный широкий коридор, по обеим сторонам которого шел ряд дверей. Совершенно лысый лакей в зеленом фартуке медленно поднялся навстречу.

— Номер!.. — резко сказала Нина Сергеевна и быстро пошла вперед по коридору.

Лакей обогнал ее, пытливо оглядел Лугановича и отворил дверь в темную, душную комнату. Лугановича не оставляло смешанное чувство неловкости, гадливости и нетерпения. Было что-то скверное в этом пригашенном свете, темных запертых дверях, мягком ковре, совершенно скрадывающем шаги, в блестящей лысине привычного лакея.

«Неужели она уже была здесь?..» — думал Луганович, глядя на уверенные движения Нины Сергеевны, и его пугала эта мысль.

Номер был маленький, с мебелью в стиле модерн, тяжелыми портьерами на окнах, гравюрами голых женщин на стенах, с большим мутным зеркалом. Негнущиеся темно-зеленые драпри отделяли маленькую спальню с чересчур большим умывальником и широкой, на ночь постланной кроватью.

Нина Сергеевна, стоя посреди комнаты, спокойно огляделась кругом и, как будто удовлетворившись осмотром, сказала лакею:

— Хорошо… Можете идти.

Лакей вышел, плотно затворив дверь.

Нина Сергеевна подождала, пока стихли его шаги в коридоре, потом повернулась к Лугановичу и подставила плечи, чтобы он снял ее широкое манто. Луганович схватил ее в объятия и, всем телом прижавшись друг к другу, они долго и жадно целовались, точно влюбленные, наконец оставшиеся вдвоем.

Потом он помог снять манто, и, пока вешал его в крошечной передней, Нина Сергеевна подошла к зеркалу и сняла шляпу. Глядя, как она привычным жестом вынимает длинные шпильки и аккуратно складывает их на подзеркальник, слегка прищуренными глазами пытливо разглядывая себя в зеркало, Луганович опять, с прежним неприятным испугом, подумал, что она здесь не в первый раз.

Наконец Нина Сергеевна села на диван и жестом указала ему место возле себя.

Что-то странное делалось с Лугановичем: он дрожал от нетерпения скорее обладать этой красивой женщиной, но чувство неопределенной гадливости росло в нем. Только теперь Луганович вспомнил жену, и это было больно и стыдно, точно он совершал предательство.

«Что, если бы она знала, где я?..» — мелькнуло у него в голове вместе с облегчающей мыслью, что жена никогда не узнает об этом.

Но желание было сильнее всего и заглушало и раскаяние, и стыд.

Нина Сергеевна сидела, положив обнаженные руки на стол, и ее поза была так равнодушна и спокойна, что казалось как-то даже неловко прикоснуться к ней, как к женщине. Можно было подумать, будто она пришла в гости и ждет, чтобы хозяин начал занимать ее.

— Ну, расскажите же что-нибудь!.. — сказала Нина капризно.

Никакие слова не шли Лугановичу на язык. Ему хотелось только одного и казалось, что совершенно не о чем и незачем говорить. Тогда она начала сама:

— Как все-таки странно, что мы встретились с вами… так.

— Судьба!.. — стараясь быть игривым, возразил Луганович.

— И именно с вами!.. — повторила Нина Сергеевна, не обратив никакого внимания на его тон.

— Почему же — именно со мною?..

— Так… — ответила она неопределенно и этим словом напомнила ему прежнюю Нину.

Наступило молчание. Ничего не выходило, и Луганович чувствовал себя неловким и робким. Точно в первый раз он оставался с женщиной вдвоем. Нина опять пришла к нему на помощь.

— Здесь страшно жарко!.. — точно подталкивая его, сказала она.

— А вы разденьтесь!.. — ответил Луганович и сам услышал, как фальшиво и трусливо звучит его намеренно наглый голос.

Нина Сергеевна, прищурившись, взглянула на него.

— Зачем?.. — равнодушно спросила она.

— Вы же говорите, что вам жарко! — тем же тоном повторил Луганович.

Она минуту подумала, потом чуть заметно пожала плечами и спокойно, с таким видом, точно все это надоело ей до смерти, но надо подчиниться неизбежному, стала снимать лиф. Он помог ей стянуть узкие рукава с округлых прекрасных рук. Красота и обильная пышность ее тела ослепили Лугановича. У него вдруг пересохло во рту, и, не владея собой, он набросился на нее, до головокружения упиваясь этой свежей, нежной волной наготы.

Она принимала поцелуи равнодушно, предоставляя ему делать все что угодно, как будто это вовсе не касалось ее. Луганович чувствовал, что порыв его остается без ответа и оттого гадок и смешон. Но он уже не мог владеть собою. И когда она потянулась, точно смертельно усталая, он пересохшими губами шепнул тем же неверным фальшивым тоном:

— Вы устали?.. Вам надо лечь… отдохнуть!.. Нина Сергеевна насмешливо взглянула на него.

— Вы очень заботливы… Благодарю вас!..

Лугановича покоробило, но желание было сильнее самолюбия, и он был положительно жалок, когда стал умолять ее.

— А может быть, лучше не надо?.. — устало, точно колеблясь и надеясь обойтись без этого, спросила она.

Он настаивал, стараясь быть наглым. Тогда Нина Сергеевна вздохнула, медленно, лениво поднялась и, опять потянувшись всем телом, точно приступая к исполнению надоевшей тяжелой обязанности, которой нельзя избежать, ушла за перегородку.

Луганович встал и прошелся по номеру. Ухо его напряженно ловило каждый шорох, глаза невольно шмыгали в щель, образовавшуюся между неплотно задернутыми драпри.

Слышно было, как свистнул шнурок ее корсета, потом длительно зашелестело и опустилось на пол платье. Мелькнула голая рука, отбросившая на другой конец комнаты ворох чего-то белого. Мягко стукнул ботинок, оброненный на ковер.

Потом слегка заскрипела кровать, и все стихло. Лугановичу казалось, что он плавает в каком-то жарковатом тумане.

— Идите сюда!.. — внезапно раздался ее изменившийся голос.

Она лежала, укрывшись до плеч тяжелым одеялом, и на белой подушке резко-красиво выделялись ее распустившиеся волосы и темно-розовые плечи. Она улыбнулась навстречу Лугановичу, глядя на него блестящими глазами, и улыбка была неожиданно застенчивая и как будто виноватая.