Женщина-вамп: Когда сброшены маски

Глава девятая

Слейт уютно расположился в кресле-качалке, вытянув ноги, и потягивал кофе. Солнечное прозрачное утро навевало умиротворение, небосклон был окрашен в розовые, голубые и желтые цвета. Тишину нарушали только осторожные шаги Кейтлин в коридоре. Он прикрыл глаза и представил себе, что сейчас она выпорхнет на веранду, свежая, сонная, растрепанная, и скажет: «Доброе утро!»

— Доброе утро.

Он кивнул и заставил себя улыбнуться. Кейтлин, как всегда, была во всеоружии: при макияже, пусть и не таком вульгарном, как в первые дни, в элегантных брюках и топе с глубоким вырезом.

— Привет. — Он поднялся с кресла, бочком протиснулся к двери, избегая ее открытого взгляда. — Пойду принесу тебе завтрак.

На кухне он налил кофе и отрезал кусок пирога, который накануне купил в булочной, но возвращаться к Кейтлин не спешил, стоял, облокотившись о столешницу, хмурил брови. С того дня, как он застал ее в слезах, уткнувшуюся лицом в подушку, между ними что-то изменилось.

Тогда он долго гладил бедняжку по спине, обнимал за худенькие вздрагивающие плечи, бормотал что-то утешительное. Как помочь Кейтлин освободиться от нелепых предрассудков, которые мешают ей стать самой собой? Вот в чем был вопрос.

Но что он мог ей предложить? Он же не психолог, он не обязан помогать Кейтлин, любить ее и заботиться о ней. Такое возможно в браке, ведь подразумевается, что супруги поддерживают друг друга, если возникают трудности. Да, задача перед Слейтом стояла непростая.

Он вздохнул и понес завтрак на веранду.

— Дом так преобразился, — заметила Кейтлин. — Совершенно по-другому выглядит, чем в день нашего приезда. Только знаешь что… Чего-то здесь не хватает. Мне кажется, когда твоя мама была жива, здесь было больше вещей.

— Вещей?

— Да, каких-то мелочей, которые придают дому его собственное очарование. Вазочки, фотографии, морские ракушки, вязаные салфеточки. Здесь слишком аккуратно. Как в лаборатории. — Она махнула рукой на полки.

Слейт прикусил губу.

— Перед отъездом мама обязательно запаковывала вещи, чтобы они не пылились и их не грызли мыши. Прятала все по коробкам. И прежде чем отправиться в больницу… она тоже…

Он отвернулся и сошел с крыльца в надежде, что Кейтлин больше не станет поднимать эту тему.

— А ты не хочешь достать что-нибудь из ее безделушек и расставить их по дому? Честное слово, будет гораздо лучше. Так хочется чем-нибудь украсить это жилище. Ведь теперь ты здесь хозяин, и это будет как бы данью памяти…

Слейт сжал кулаки. Какое ей дело?

— В этом нет необходимости. Нам осталось сидеть здесь всего неделю.

— Слейт… — Кейтлин подошла к нему вплотную и положила руку на плечо. — У моей матери болезнь Альцгеймера. Она не узнает меня. Но каждую неделю я пишу ей длинное письмо, а мамина сиделка читает его вслух. Возможно, я и дальше, после ее смерти, буду эти письма писать. Мама навсегда останется со мной.

В эти мгновения она сообщила ему о себе больше, чем за всю предшествовавшую неделю. Слейту стоило большого труда сдержаться и не заключить ее в объятия.

— Бедняжка Кейтлин. Я рад, что тебе это помогает.

— Попытайся и ты, — вполголоса и очень серьезно проговорила она. — Сам удивишься, насколько тебе станет легче.

Он отрицательно покачал головой:

— Мне не нужны воспоминания. Неужели это непонятно?

Кейтлин открыла было рот, чтобы возразить, но вовремя спохватилась.

— Хорошо. Извини. Не буду настаивать.

Он схватил ее за плечи:

— Ты же со мной не согласна. Скажи это, трусиха!

— Это не мой дом. Ты волен поступать здесь так, как считаешь нужным.

Он схватил ее еще крепче.

— Ты же уверена, что я не прав. Скажи это, Кейтлин, черт возьми! Хоть как-то прояви себя, будь живым человеком!

— Нет! — В ее голосе слышался гнев. — И не смей так со мной разговаривать!

Слейт выпустил ее, тяжело дыша, отвернулся, пытаясь справиться со вспышкой ярости.

Она немного помолчала, искоса поглядывая на него.

— Ладно, ты хочешь, чтобы я сказала тебе, что я думаю, — я скажу, — заговорила она наконец. — Ты похоронил мать, но не желаешь с этим смириться. Ты подсознательно полагаешь, что она вернется, если ты и дальше не будешь признавать ее смерть. Ты чувствуешь себя виноватым. Как же! Ты, такой весь из себя безупречный, должен был спасти ее, хотя ни один врач не смог этого сделать. Потому что ты способен на подвиг и потому что ты ее сын. Так, Слейт?

Его руки соскользнули с ее плеч. Слова прозвучали как выстрел.

— А вот я не собираюсь обманывать себя насчет мамы. Жизнь есть жизнь, и смерть естественна и неизбежна. А ты сам себя загнал в угол.

Слейт стоял, не шелохнувшись. Она угадала — тонко, походя разглядела суть его мучений, его переживаний, его сложных отношений со смертью.

— Ну что? Ты этого хотел? Думаешь, так лучше? — оторвал его от размышлений голос Кейтлин.

— Да, лучше, — медленно проговорил он. — Это неприятно, но это правда. Ты чувствуешь жизнь, Кейтлин. Но разве ты не понимаешь, что обманываешься на свой счет? Боишься стать собой? Быть честной?

Кейтлин холодно рассмеялась. На лице ее появилось выражение презрения.

— Я не чувствую необходимости рассказывать тебе о своей жизни, Майкл Слейтер. Ты не Пигмалион, а я не Галатея. Ты не переделаешь меня. Ты лишь очередной эпизод в длинной веренице моих мужчин. И честно говоря, мужчинами я сыта по горло.

Она развернулась, хлопнула дверью и сбежала с крыльца.

Слейт рванулся было за ней, но остановился и махнул рукой. Все кончено. Не стоило заходить так далеко. И гнаться за ней теперь бессмысленно. Кейтлин надо побыть одной. Она примет решение и либо вернется к нему, либо замкнется в себе. Ему оставалось только ждать. И надеяться.

Кейтлин бежала, не разбирая дороги. Паутина липла к лицу, колючие ветки царапали кожу, ноги спотыкались о корни деревьев. Она запыхалась, устала, чуть было не подвернула лодыжку, но остановиться не могла — так сильно было испытанное ею потрясение. Слева показалась тропинка, которая вела на пляж. Кейтлин свернула на нее и пошла медленнее. Слезы застилали глаза, глухие рыдания вырывались из ее груди.

Стать собой. Быть честной. Слейт требовал от нее слишком большой жертвы, ничего не обещая взамен.

Деревья расступились, и Кейтлин вышла на побережье. Ослепительное солнце светило вовсю, дул сильный ветер, море волновалось, соленые брызги взлетали в воздух. Она смотрела на неспокойную гладь воды, но слезы застилали ей глаза. Кейтлин громко всхлипывала и в отчаянии размазывала по щекам грязь.

Слейт сводил ее с ума. Она теряла голову при виде его тела, ее умиляли его нежность, решительность, спокойствие. Это был не только самый соблазнительный мужчина в ее жизни, но еще и очень надежный и серьезный человек. Его хотелось привести домой и познакомить с мамой, а еще больше — уединиться на всю ночь в его обществе.

Плач Кейтлин перемежался с истерическим смехом. Она представляла собой жалкое зрелище — вымазанная в грязи, ободранная, растрепанная. Она страшно устала, но что-то не позволяло ей просто повалиться на песок и расслабиться. Ее измученное долгой дорогой и томлением по Слейту тело требовало движения. Кейтлин шагала взад и вперед, подбирала камушки, швыряла их в воду, смотрела, как образуются круги на воде. И сил сдержать рыдания не было.

Постепенно первый наплыв чувств прошел, и Кейтлин огляделась по сторонам. В небе, неторопливо взмахивая крыльями, пролетела крупная птица. Кейтлин догадалась, что это был тот самый орел, которого они со Слейтом видели утром. Как он сказал — «они вместе всю жизнь». Это так просто и естественно — любить и доверять друг другу.

Птица описала над пляжем круг и взмыла ввысь. Кейтлин почти успокоилась и решила вернуться в дом. Владения семьи Слейта были обширны, и гостья направилась по тропинке, которая вела в сторону холма, где находился фонтан. Помнится, Слейт говорил, будто здесь же располагается и колодец, точнее, колонка, построенная на случай поломки водопровода. Спустя пару минут она увидела то, что искала, — обнесенную невысокой черной оградкой вертикальную трубу с насосом. Кейтлин нажала на рычажок, и чистая, холодная вода хлынула на землю широкой струей. Она подставила прозрачному потоку разгоряченное лицо и почувствовала облегчение. Не раздумывая она сбросила пыльную одежду, присела на корточки и полностью окунулась в ледяную воду. Холод обжег ее. Кейтлин дрожала, но не трогалась с места, будто пытаясь смыть с себя пот, слезы, кровь, грязь. Смыть свое прошлое. Очиститься. Выйти на свет божий обновленной и свежей.

Она выстирала свои вещи, положила их сушиться на скалу, а сама расположилась рядом, вытянувшись на мягком мху. Ветер стих, и теперь только легкий бриз овевал ее и сушил мокрые волосы.

Мысли Кейтлин снова обратились к Слейту. Как он произнес те слова: «вместе… на всю жизнь»! Сколько в его интонации было искренности, тайной печали, затаенной боли! Этот странный и непредсказуемый человек открыл ей новый мир, куда она сама — и это было ее давнее отчаянное решение — запрещала себе ступать.

Конечно, среди ее знакомых попадались женщины и даже замужние, и даже счастливые в браке. Но была в биографии Кейтлин одна страничка, которую ей не хотелось вспоминать, но которая оказала влияние на всю ее судьбу. Благодаря тому случаю она навсегда решила: она пойдет другим путем, не станет подчинять свои мысли, чувства и судьбу мужчине, каким бы прекрасным он ни казался на первый взгляд…

…Юджин был старше на десять лет. Кейтлин встретила его, когда ей едва исполнилось шестнадцать. Нельзя сказать, чтобы он был красавец или серьезно преуспевал. Так, музыкант, творческий человек, на пути которого — как она поняла спустя некоторое время — попадалось огромное множество женщин, которым он не мог, да и не хотел отказать. Он был опытен как в делах обольщения, так и собственно в технике занятий любовью. Он стал ее первым мужчиной, и юная девушка считала его своим учителем, любила без памяти и грезила об их радужном совместном будущем. Он сделал ей предложение, правда, сразу честно оговорился, что придется подождать пару лет, пока Кейтлин не достигнет совершеннолетия. Но пока они были вместе, Кейтлин не загадывала дальше завтрашнего дня: ей было вполне достаточно его ласки, его желания, его ухаживаний, прекрасных слов, которые говорил Юджин. Она верила ему безоговорочно. И искренне, без оглядки любила этого человека.

Три месяца пролетели как нескончаемый праздник, а потом Юджин уехал. Ни открытки, ни письма, ни телефонного звонка, ни адреса. Она разыскивала его повсюду — в барах, где они с ним бывали прежде, у общих знакомых, которых, кстати, оказалось не так и много, даже вышла на контакт с его родителями, причем представилась невестой Юджина. Надо ли говорить, как удивились эти люди: сын ни разу ни словом в их присутствии не обмолвился о глупенькой малолетке, что вешалась ему на шею.

— Милочка, я понимаю ваше состояние, — вежливо, но холодно отчитывала Кейтлин мама Юджина. — Мой сын — человек, безусловно, яркий, очень привлекательный, но семья — это не для него. По крайней мере пока. И уж точно не с вами. Поверьте, вы еще встретите на своем пути мужчину, который захочет иметь в качестве супруги серую мышку. Кстати, из таких замухрышек, как вы, как раз получаются очень преданные жены и заботливые матери. Но Юджин… даже не надейтесь. Или, может, вы пришли сообщить, что беременны, и намерены его шантажировать?

Она и была беременна. Она уже строила планы, как они с Юджином будут ходить по магазинам, выбирая кружевные панталончики и мягкие игрушки. Она представляла, как рабочие оклеят одну из комнат их будущего дома обоями с мишками и зайками и кроватка с цветным балдахином займет полагающееся ей почетное место у окна светлой детской. Она мечтала, как вывезет в сад коляску, чтобы вместе с сыном (или дочкой) встретить папу с работы. Но ее фантазиям не суждено было сбыться. Оказалось, что представления Кейтлин о будущем вступают в вопиющее противоречие с мнением Юджина и его семьи.

Нельзя сказать, что она отступилась так просто, сразу после беседы с матерью своего избранника. Кейтлин проявила незаурядную изобретательность в своих розысках и все-таки добилась желаемого. Юджин обнаружился за несколько сотен километров от городка, где они жили с Кейтлин. Подвизался в группе, играл по клубам. Кейтлин не долго думая собрала вещи и двинулась в путь. Мысль о том, что все это какая-то ошибка, что любимый просто отправился на заработки и постеснялся сказать ей прямо до того, как к нему придет настоящий успех, представлялась ей единственным разумным объяснением происходящего. Так что, не сказав родным ни слова, она купила билет на поезд, бросила чемодан в камере хранения и явилась на концерт.

Юджин был в бешенстве. Сначала, заметив девушку у стойки бара, он отвернулся, явно давая понять, что не желает общаться с ней. Кейтлин растерялась, решив, что здесь какая-то ошибка и он недоволен тем, что она пришла к нему на глазах у начальника или руководителя — должен же быть кто-то, кто надзирает за музыкантами в группе! Она вышла из клуба и довольно долго прождала Юджина у входа. Стояла уже глубокая ночь, когда последний подвыпивший посетитель покинул заведение, а потом служащие стали запирать двери. Они-то и уведомили замерзшую на ветру Кейтлин, что Юджин давным-давно покинул клуб через черный ход. И кстати, не один, а в обнимку с солисткой.

Кейтлин ничего не поняла. В конце концов, эти люди могли его с кем-то спутать. Она вернулась на следующий вечер и все-таки отловила Юджина.

— Здравствуй, — улыбнулась она ему.

— Что ты тут делаешь? — вместо приветствия огрызнулся он. — Какого черта тебе от меня надо?

— Как то есть? — опешила Кейтлин. — Ты же… мы же…

— Слушай, давай проваливай. Я тебя сюда не звал.

— Ты не хочешь меня видеть? — пролепетала она.

— Нет.

Слезы хлынули по щекам, она не вытирала их, боясь закрыть глаза ладонями. Боясь упустить любимый образ, который — теперь это было ясно — потерян для нее навсегда. И в этот момент что-то перевернулось в душе Кейтлин. Раскрыв было рот, чтобы сообщить будущему отцу о ребенке, она осеклась на полуслове, потом молча повернулась и побрела прочь по пустынной улице.

Никто не пошел за ней следом.

Кейтлин вернулась к родителям, и мать решительно отвела ее к доктору. Срок еще позволял, хотя врач честно предупредил, что делать аборт нежелательно. Но она настояла на своем. Потому что больше в жизни Кейтлин не было места ни чувствам, ни надеждам. Она убила их в себе — вместе с крохотным существом, чье сердечко слабо билось внутри ее.

Убила навсегда, как ей тогда казалось.

С того дня жизнь Кейтлин потекла размеренно и без каких-либо потрясений. Она прочно надела маску доступной женщины, но такой, какая умело и с удовольствием не просто предается разврату, но и манипулирует мужчинами. Они валялись у ее ног, осыпали подарками, давали деньги, но ни один ни разу не попытался заглянуть ей в душу. Да и нечего было у нее там рассматривать. Ее душа давно походила на выжженную пустыню. А сердце — на айсберг у берегов Антарктиды.

Однако с появлением Слейта что-то надломилось в железной леди. Кейтлин сопротивлялась, как могла, но бороться с природой оказалось выше ее сил. Слишком много нерастраченной нежности накопилось в ней за годы вынужденного бездействия. Она не верила ему — но хотела поверить. Она сторонилась его — и мечтала слиться воедино. Потому что Кейтлин слишком хорошо понимала: в жизни должен быть второй шанс.

И она приняла решение. Поднялась на ноги, надела еще влажные вещи и пошла обратно, туда, где — она это точно знала — ждал ее Майкл.

Слейт принимал душ второй раз за три часа. Между этими двумя походами он отчищал кисточки растворителем, протирал подоконники, подметал пол, а потом просто плюнул и двинулся во двор рубить дрова. Физическая работа немного развеяла его, но, несмотря на усталость, он то и дело обращал взгляд на дорогу.

Он ждал возвращения Кейтлин.

Он волновался не на шутку. У нее было достаточно времени, чтобы привести в порядок мысли и принять решение. Или оно ей давалось с непомерным трудом? А может, она и не приняла никакого решения и надумала завтра же вернуться в Бостон? Или решила найти другого мужчину, который не будет задавать вопросов? Или заблудилась в лесу?

Слейт схватился за голову, побрел в дом, уселся на первом этаже у окна. Его самому уже надоели собственные вопросы, а дров он нарубил столько, что хватило бы лет на семь.

Она вошла, перехватила его взгляд и кротко улыбнулась. С лица исчез весь макияж. Чуть влажные волосы в беспорядке рассыпались по плечам. Слейт поднялся ей навстречу, ожидая услышать свой приговор.

— Мое имя — Элис Кейтлин Ричардс, — медленно начала Кейтлин. — Я родилась в 1976 году в Иллинойсе. Мой отец ушел из дому, когда мне было два года. Мать брала деньги у мужчин, которые спали с ней. Я росла в одиночестве, у меня не было ни друзей, ни поклонников. Я выжила только благодаря тому, что вела дневник, куда записывала глупые детские истории. Потом в моей жизни появился один человек, но он меня предал. У меня мог бы быть ребенок, но он не родился.

Слейт почувствовал, как внутри у него что-то мучительно сжалось, и от этой боли за чужую боль, от этого щемящего сочувствия он растерялся. Больше всего на свете ему хотелось броситься к Кейтлин, обнять ее, закрыть, защитить от всех невзгод мира. Но он понимал, что еще не пришло время, что надо выслушать ее, а только потом показать, что он готов принять ее такой, какая она есть.

— Когда мне исполнилось восемнадцать, — продолжала Кейтлин, — я отправилась в Бостон, не имея ни малейшего понятия о том, чем буду заниматься. Я получила должность секретаря в Гарварде и в свободное от работы время стала писать статьи в журналы. Говорили, неплохо получалось. Я легко сходилась с мужчинами, как и мать, и по ее примеру не позволяла никому запасть мне в душу. Тогда мне было это важно. И сейчас тоже.

Он медленно подошел к ней, обнял, прикоснулся к ее гладкой нежной коже, поцеловал в теплые мягкие губы.

— Элис Кейтлин Ричардс, ты даже представить себе не можешь, как я рад наконец-то с тобой познакомиться.