Женщины-чекистки

Несгибаемая душа (Марианна Герасимова)

В 1901 году в интеллигентной саратовской семье родилась девочка, которую родители назвали красивым именем Марианна. Беззаботное детство с игрушками и книжками, затем учеба в женской гимназии были ничего не предвещающими этапами ее жизни. Но молодость Марианны пришлась на годы революционного российского движения. А кто в пору юности не отличался жаждой активной деятельности и мечтами о славе? Таких людей просто нет.

Вот и Марианна Герасимова, героиня нашей книги, отважилась пойти по дороге грандиозных перемен. Окончив гимназию с золотой медалью, она с головой окунулась в революционные события 1917 года. Родители Марианны понимали ее настрой. Отец, Анатолий Герасимов, работая журналистом, сам принимал участие в революционной деятельности. Правда, такая активность имела для семьи Герасимовых неприятные последствия. Анатолия Герасимова сослали в Сибирь. Стоит заметить, что неравнодушие к общественной жизни — наследственная черта семьи Герасимовых. Младшая дочь, Валерия, уже в двадцать лет начала литературную деятельность с публикации своей повести «Ненастоящие» в журнале «Молодая гвардия». Позже Валерия Анатольевна стала известной писательницей. Будучи женой Александра Фадеева с 1925 по 1932 год, она находилась в центре литературной и общественной жизни страны. Фадеев был крупной фигурой: известный писатель, один из руководителей РАПП (1926–1932), член ЦК КПСС (1939–1956), депутат Верховного Совета СССР (1946–1956), генеральный секретарь и председатель правления Союза писателей СССР с 1939 года. Валерия Герасимова была верным помощником и другом А. Фадеева. (Об участии Фадеева в судьбе Марианны Герасимовой мы расскажем далее).

Не приходится удивляться тому, что в неполные восемнадцать лет Марианна Герасимова вступила в ряды РКП(б). Решение встать на сторону большевиков было вызвано тем, что Марианна с юности вращалась в революционной среде. Она своими глазами видела приход белогвардейцев в город, где жила ее семья. Бесчинства, устраиваемые белой армией, пугали молодую девушку. Впрочем, гражданская война — само по себе событие страшное.

Но наступило мирное время, возникла молодая держава — СССР. Все было в новинку! Новыми властителями человеческих судеб стали когда-то подвергавшиеся арестам и ссылкам революционеры. Ценности былых лет становились ничем. Большевики отвергли правовую культуру прошлого, заменив ее идеей революционной целесообразности и приоритета классовых интересов рабоче-крестьянской партии.

Время было суровое, руководители молодого советского государства встали перед необходимостью создать чрезвычайную комиссию по борьбе с контрреволюцией и саботажем. ВЧК прекратила свое существование в феврале 1922 года. На ее основе возникло Главное политическое управление при НКВД РСФСР. Ему вменялось в обязанность бороться с особо опасными государственными преступлениями, шпионажем, бандитизмом, политической и экономической контрреволюцией. ГПУ не должно было выносить окончательного решения о наказании преступников, но имело право вести следствие. В ноябре 1923 года ГПУ переформировалось в Объединенное главное политическое управление (ОГПУ) при СНК СССР. Таким образом, это ведомство превратилось в общесоюзную структуру, не подчиненную НКВД. Реконструкция органов госбезопасности в мирное время была своевременной и носила позитивный характер. Но дальнейший ход истории доказал, что «благими намерениями выстлан путь в ад». Постепенно ОГПУ приобретало известность как жестокая карательная организация.

В реорганизованные органы государственной безопасности Марианна Анатольевна Герасимова пришла в 25-летнем возрасте. Она была назначена на самую маленькую должность — помощник уполномоченного Информационного отдела ОГПУ СССР. Обладая качествами лидера, широким кругозором и удивительной самостоятельностью, Марианна продвигалась по служебной лестнице весьма успешно. В 1927 году она стала помощником начальника отделения ИНФО, а в следующем году — начальником этого отделения.

В 1931 году Герасимову назначили начальником отделения Секретно-политического отдела (СПО) ОГПУ. Данное отделение занималось изучением процессов, происходивших в творческой среде (литература, театр, кино, печать и т. д.) Начальником Марианны Герасимовой был Георгий Андреевич Молчанов.

Для читательского представления об этом человеке приведем некоторые данные из его биографии. Молчанов родился в 1897 году в Харькове, в семье служащего артели официантов (в одной из биографий он указал, что его отец был крестьянином). В декабре 1917 года он вступил в партию большевиков, бросив Харьковскую торговую школу во время учебы в последнем классе. Неоднократно арестовывался за хранение нелегальной литературы и оружия. В Рабоче-Крестьянскую Красную армию Георгий Андреевич вступил, ординарцем в штабе Верховного Главнокомандующего войск Юга России (Антонова-Овсеенко) в ноябре 1917 года. А к маю 1920 года Молчановс тал адъютантом Главкома войск Туркестана. Деятельность в органах госбезопасности начал в должности завполитбюро ЧК Кабардинского и Балкарского округов (май 1920 – июль 1921). Далее его карьера складывалась так: председатель Грозненской губернской ЧК (июль – октябрь 1921); начальник СОЧ и зампредседателя Грозненского губернского отдела ГПУ, начальник СОЧ (март — декабрь 1922); замначальника Новониколаевского губернского отдела ГПУ, начальник СОЧ (декабрь 1922 – май 1925); начальник Иваново-Вознесенского губернского отдела ГПУ (май 1925 – март 1929); начальник СПО ОГПУ СССР (ноябрь 1931 – июль 1934); начальник СПО ГУГБ НКВД СССР (июль 1934 – ноябрь 1936); нарком внутренних дед БССР, начальник ОО ГУГБ НКВД БВО (декабрь 1936 – февраль 1937). Репрессии коснулись и его. Молчанова расстреляли в особом порядке в феврале 1937 года, а орден на его арест выписали задним числом — 7 марта 1937 года.

Самой известной страницей чекистской жизни Молчанова стала его совместная с Ягодой разработка Зиновьева, Каменева и других оппозиционеров. Однако проведя длительную работу, Молчанов и Ягода не добыли доказательств существования враждебных советской власти организаций. «Разработчики» пытались провести ускоренное расследование деятельности оппозиционеров, осудить последних без громких процессов. В 1934 году о своей работе они доложили в записке Сталину. Его не удовлетворил результат выполнения чекистских обязанностей, за что Молчанов и Ягода поплатились.

Интересно привести данные о жизни и служебной карьере главного участника упомянутых событий.

Ягода Генрих Григорьевич (Енох Гершенович) родился в 1891 году в Рыбинске. Отец его был мелким ремесленником. Генрих Григорьевич экстерном окончил 8 классов гимназии в Нижнем Новгороде. Затем работал наборщиком в подпольной типографии, был членом боевой дружины в Сормове. Он поддерживал коммунистов-анархистов, являлся ближайшим помощником И. А. Чемборисова. По приезде в Москву жил у сестры под фамилией Галушкин. В мае 1912 года был арестован, после чего отправлен в Симбирск под надзор полиции на два года. В ссылке Ягода не работал. Приехав в Петербург в 1913 году, Генрих Григорьевич работал в статистической артели Союза городов, больничной кассе Путиловского завода, журнале «Вопросы статистики». В 1914 году он женился на племяннице Якова Свердлова Иде Авербах. В армии дослужился до ефрейтора. Во время первой мировой войны был ранен на фронте. В апреле 1918 — сентябре 1919 гг. Генрих Григорьевич — управляющий делами Высшей военной инспекции РККА. Он являлся членом ЦК ВКП(б) и членом ЦИК СССР 4‑го и 5‑го созывов. Этапы карьеры в органах госбезопасности: управляющий делами ОО ВЧК (сентябрь 1919 – декабрь 1920); замначальника управления ОО ВЧК (ноябрь 1920); член коллегии ВЧК (июль 1920–1922); управляющий делами ВЧК — ГПУ (сентябрь 1920 – апрель 1922); управляющий делами и член коллегии Наркома внешней торговли РСФСР (1920–1922); замначальника ОО ВЧК — ГПУ (январь 1921 – июнь 1922); замначальника СОУ ВЧК — ГПУ — ОГПУ СССР (март 1921 — июль 1927); начальник АОУ ВЧК (июль — сентябрь 1921); начальник ОО ГПУ РСФСР — ОГПУ СССР (июнь 1922 – октябрь 1929); второй зампредседателя ОГПУ СССР (октябрь 1929 – июль 1931); зампредседателя ОГПУ СССР (июль 1931 — июль 1934); нарком Внутренних дел СССР (июль 1934 – сентябрь 1936); нарком Связи СССР (сентябрь 1936 – март 1937). Официально отстранен от должности 3 апреля 1937 года, будучи арестованным по делу правотроцкистского блока. По приговору суда расстрелян. Впоследствии не реабилитирован.

Вот такие были начальники у Марианны Анатольевны. Однако следует заметить, что по проблемам, связанным с настроениями творческой интеллигенции, Герасимова — в дозволенных ей пределах — придерживалась позиций, которые декларировал Сталин.

Например, в пьесе Михаила Булгакова «Дни Турбиных» — по мнению сотрудников секретно-политического отдела ОГПУ СССР антисоветской, с большим количеством «минусов» — И. В. Сталин отметил не только «минусы». Он так и заявил: «Я считаю, что в основном плюсов больше. И в такой области искусства, как художественная литература, нельзя применять понятие партийность!» Общеизвестно, что благодаря вмешательству Сталина роман Михаила Шолохова «Тихий Дон» был опубликован без значительных сокращений, которых требовала оппозиция. Герасимовой импонировали такие замечания «отца народов».

Вообще говоря, Марианна Анатольевна не понаслышке знала о положении в литературных кругах. Она была первой женой известного русского советского писателя Юрия Николаевича Либединского. Либединский (1898–1959) являлся одним из руководителей РАПП, принимал активное участие в борьбе литературных группировок конца 20‑х – начала 30‑х годов. Вот что написала о нем сестра Марианны Герасимовой, Валерия, в своем очерке «Беглые записи»: «Сражался с различными "правыми" и "левыми" уклонистами. Сражался на фронтах: в юности с белогвардейцами на Урале, уже поседевшим немолодым человеком добровольно пошел на фронт воевать с фашистами. Чудом уцелел, не терял веры, не отступал перед врагами <…> Либединскому — Юре, кем он был для меня всегда, даже в шестьдесят лет, — принадлежала, по-моему, очень умная, много объясняющая фраза. Размышляя вслух о том, как же могло случиться, что целое поколение попало под железный гнет, под стальной пресс "культа" и — что усугубляет трагичность — даже признавало этот пресс как нечто целесообразное. Юра сказал: "Мы оказались морально не вооруженными. Против зла, подкравшегося в правдоподобном обличье того священного, что было для нас связано с идеями социальной справедливости, с именем Ленина, со всеобщим грядущим освобождением человечества. В исказившемся лице мы все еще искали прекрасные и чистые черты. Вспоминались даже люди "Народной воли", такие, как С. Перовская, А. Желябов, Н. Кибальчич. По-ученому подобное явление, кажется, называется аберрацией зрения"».

Действительно, снежный ком репрессий нарастал. Многие люди испытали на себе взаимность «любви к отцу народов».

С 1931 года Марианна Анатольевна Герасимова возглавляла отделение СПО (секретно-политического отдела). Она пыталась повлиять на деятельность состава своими взглядами: старалась не применять оперативные средства «для вскрытия враждебных элементов среди интеллигенции», пробовала внедрять такой метод работы, как предупредительные беседы.

Такая самодеятельность была негативно встречена Ягодой, по указанию которого в конце 1934 года Герасимову уволили из НКВД «по болезни». Репрессии 1937–1938 гт. не миновали и Марианну Анатольевну. В августе 1939 года она была арестована, а в декабре того же года Особым совещанием НКВД СССР осуждена на пять лет лагерей.

Многие не последние люди в стране хлопотали о судьбе Герасимовой. Приведем отрывок из письма Юрия Николаевича Либединского Сталину:

«На днях особое совещание приговорило к пяти годам лагеря Марианну Анатольевну Герасимову, мою бывшую жену, оставшуюся на всю жизнь моим лучшим другом и товарищем, человека, которому в молодости я посвятил свою первую книгу «Неделя»

Но я знаю все чувства и мысли этого человека <…> И я уверен, что она невиновна, что здесь имеет место какой-либо гнусный оговор или несчастное стечение обстоятельств. Я уверен в этом, так как знаю, что Марианна Герасимова коммунист поразительной душевной чистоты, стойкости, высокой большевистской сознательности. До 1935 года она работала в НКВД, и ее могли оговорить те враги народа, которые работали вместе с ней. Я уверен, что она не могла сделать ничего такого, что было бы преступно направлено против Советской власти.

Не я один так думаю. Не говоря уже о том, что я готов хоть сейчас назвать не менее десяти человек, коммунистов и беспартийных, которые подпишутся под каждым словом этого письма, — все, кто мало-мальски близко знает этого человека, удивлены, огорошены, больше скажу, дезориентированы этим арестом. С 1935 года она на пенсии по временной инвалидности, после мозговой болезни. Эта мозговая болезнь является следствием многолетнего переутомления. Этот человек отдал свой мозг революции — и вот ее, страдающую страшными припадками головной боли, доводящей ее до потери сознания, — арестовывают. Товарищ Сталин, я уверен, что напрасно!

Вы сказали великие слова о том, что для вас, рядовых членов партии, вопрос о пребывании в ее рядах — есть вопрос жизни и смерти. Судите же, в какой степени я уверен в Марианне Герасимовой, если, зная приговор и легко представляя себе ту ответственность, которую я на себя принимаю, я пишу Вам это письмо. Но я знаю, так сделаю не один я, так сделает всякий, кто знает Герасимову так, как знаю ее я.

Товарищ Сталин, вся моя просьба состоит единственно в том, чтобы дело Марианны Герасимовой рассматривалось бы судом, пусть военным, беспощадным и строгим, советским справедливым судом со всеми его демократическими особенностями. И я уверен, она будет оправдана!

Мне кажется совершенно нелепым, чтобы человека, в такой степени безмерно преданного делу партии, можно было бы запереть в лагерь. Не сомневаюсь, что и там, если только позволит ее здоровье, она будет трудиться в первых рядах. Но зачем брать у нее насильно то, что она сама в любой момент отдаст добровольно — труд, самую жизнь…»

На это письмо Сталин не ответил. Участь Марианны Анатольевны была предрешена.

Перед отъездом Герасимовой в ссылку с утра до позднего вечера Юрий Либединский стоял у ворот Бутырской тюрьмы, ждал возможности передать Марианне теплые вещи, но так и не дождался.

Известный критик и литературовед Корнелий Люцианович Зелинский (1896–1970) в своей публикации «В июне 1954 года» привел рассказ Александра Фадеева о случившемся с Марианной Герасимовой:

«Красивая женщина была и замечательная коммунистка. Она в НКВД занималась как раз делами культуры. Но к тому времени, когда Берия ее арестовал, она уже ушла из этого ведомства. Я написал ему письмо. Проходит месяц, другой, третий — нет ответа. А ведь я — Фадеев, член ЦК, как же так? Ну, думаю, я сделал ошибку, что опустил письмо в общий ящик в приемной на Кузнецком, куда жены опускали свои письма со слезами. Я передал ему (Лаврентию Павловичу Берии — авт.) новое письмо другим способом. В нем я писал, что считаю Марианну (мы все ее Мурашей звали) кристально честным коммунистом и готов ответить за нее, как и за себя, партийным билетом. Опять идет неделя за неделей. Недели через три, а может быть, и через месяц раздается звонок.

— Товарищ Фадеев?

— Да.

— Письмо, которое вы написали Лаврентию Павловичу, он лично прочитал и дело это проверил. Человек, за которого вы ручались своим партийным билетом, получил по заслугам. Кроме того, Лаврентий Павлович просил меня — с вами говорит его помощник — передать вам, что он удивлен, что вы, как писатель, интересуетесь делами, которые совершенно не входят в круг ваших обязанностей как руководителя Союза писателей и как писателя.

Секретарь Берии повесил трубку, не ожидая моего ответа. Мне дали по носу, и крепко. Марианну в общем порядке послали в «Алжир». Все работники ГУЛАГа, то есть Главного управления лагерей, конечно, лично ее хорошо знали, любили и жалели. Ей предложили работать в администрации или даже в ВЧК, но она, гордый человек, была оскорблена несправедливо возведенным на нее обвинением до последней степени… Если даже сам Берия не сумел ей ничего пришить, кроме недогляда по службе (мало, оказывается, арестовывала), значит, за ней решительно ничего не было».

Наказание Герасимова отбывала в Карлаге. Ее подругами по несчастью были жены «врагов народа». Эти женщины были осуждены не за какие-то преступления. Приговор им был подписан только на том основании, что они состояли в браке с неугодными руководству страны мужчинами. Герасимова решительно отказалась от каких-либо «поблажек». Она наравне с другими женщинами резала камыш для утепления, работала на молочной ферме… Герасимовой трудно было справиться со случившимся. Она практически ничего не писала. Фадеев вспоминал: «Она, которая сама допрашивала, сама вела дела и отправляла в лагеря, теперь вдруг оказалась там. Это она могла представить себе только в дурном сне. Она была вообще немного фанатичным человеком. В ней было что-то от женщин Великой французской революции. Анатоль Франс, вероятно, мог бы написать эту фигуру. Это красивая и романтическая женщина, у которой судьба отняла ее положение, ее партийный билет, даже ее веру в правоту того, чем она сама занималась, и согнула ее не только перед коровами и травой».

В ноябре 1944 года Марианна Анатольевна была освобождена. Она просила Фадеева в письме помочь ей вернуться в Москву. Ходатайство председателя Союза писателен СССР было удовлетворено.

В своей книге «Зеленая лампа» вторая жена Юрня Либединского Лидия вспоминала о возвращении Марианны Герасимовой в Москву: «Едва открылась дверь на Лаврушинском, как меня охватило ощущение праздника. Анна Сергеевна, мать Мураши и Вали (Марианны и Валерии Герасимовых — авт.), всегда тихо-грустная и озабоченная, встретила меня с просветленным счастливым лицом, словно разом отступили от нее все горести…

Когда я вошла в комнату, где находились Юрий Николаевич. Валя и Марианна, первое волнение, вызванное встречен, уже улеглось, они говорили о малозначащих пустяках, казалось, не было страшных пяти лет разлуки. Валя и Марианна собирались в баню, шутили, смеялись. Смех у Мураши ровный, немного монотонный, но очень приятный. Ей исполнилось тогда сорок три года, она была еще очень хороша, высокая, статная, с вьющимися светлыми волосами. Но как-то само собой в разговоре возникли серьезные ноты.

— Знаешь, Юрочка, я поняла, что в нашей стране, если честно трудиться, везде можно прожить… И даже заслужить уважение! — сказала Мураша.

— Наша-то и там героем оказалась! — с ласковой усмешкой проговорила Валя. — И спасла от бандитов бутыль со спиртом. Рассвирепевшие алкоголики чуть не убили ее…

(В лагере Марианна работала на аптечном складе).

Взволнованная всем происходящим, я за все время, пока мы находились у Герасимовых, не сказала почти ни одного слова. Поэтому я была очень удивлена, когда, прощаясь в полутемной передней, Мураша вдруг крепко обняла меня, поцеловала в обе щеки и в волосы, погладила по голове. Потом, не снимая руки с моего плеча, обняла Юрия Николаевича и сказала негромко, не то серьезно, не то в шутку:

— Юрочка, тебе эту девочку Бог послал… — И, обратясь ко мне, добавила: — Да ведь он этого стоит…

Мы вышли на улицу счастливые и растерянные…

— Конечно, я понимаю, пока существует государство, и люди будут управлять людьми, возможны ошибки, но такого человека… — сказал Юрий Николаевич…»

Фадеев описал дальнейшую судьбу Герасимовой так: «И вот через некоторое время мы встретили словно прежнюю Марианну, к которой опять вернулась человеческая речь, улыбка и вера в завтрашний день. Она поселилась через двор, в том же доме, где жил я, у своей матери, и отдала свой паспорт коменданту в прописку. Комендант через день сказал ей:

— Товарищ Герасимова, начальник паспортного стола хотел бы лично с вами поговорить, хотя вы и живете в доме НКВД.

— Как же вы, товарищ Герасимова, — сказал начальник паспортного стола, — такой опытный человек и не знаете порядок. Ведь мы же с вами бывшие коллеги. Я вас знаю давно и многое о вас слышал. Но ничего для вас сделать не могу. У вас же в паспорте стоит другая литера.

— Что за литера? — побледнев и стараясь казаться спокойной, спросила Марианна.

— А такая литера, которую вы сами прописывали людям. Эта литера не дает вам права жить в Москве, а только за сто километров от столицы.

— Как же так? — растерянно спросила Марианна. — Как же мне быть? К кому я должна обратиться? Мне же обещали…

— Вы можете обратиться лично к товарищу Берии, чтобы было принято специальное разрешение об оставлении вас в Москве. А пока я вам дам временную прописку на две недели».

Лидия Либединская вспоминала: «Когда через несколько дней мы вновь пришли к Герасимовым, я не сразу узнала Мурашу. Она лежала на диване бледная, голова ее была туго перевязана мокрым полотенцем, — снова начались страшные, доводящие до потери сознания припадки головной боли. Разговаривала она мало и неохотно, все больше слушала, редко смеялась, — в ней словно погасло что-то.

— Что случилось?

— Должны были привезти из милиции ее паспорт, и вот до сих пор не привезли. Мураша твердит, что ее снова арестуют. Мы не знаем, как ее успокоить, — ответила Валя.

Друзья делали все, что могли. Приезжал Фадеев и, чтобы отвлечь ее, читал новые главы из романа "Молодая гвардия", Сергей Герасимов предлагал устроить Мурашу на Мосфильм. От работы она не отказывалась, но говорила, что хочет немного отдохнуть.

Мы не знали тогда, как мучили ее в тюрьме, пытаясь заставить подписать ложные показания на друзей и близких. Ей не давали пить, спать, ее заставляли стоять до тех пор, пока не начинала идти кровь из почек. Мураша ничего не подписала.

— Второй раз я этого не выдержу, — сказала она сестре.

Мураша почти не выходила из дому, не хотела никого видеть. Юрий Николаевич почти каждый день звонил ей по телефону, но когда говорил, что хочет повидаться, Мураша ссылалась на головную боль и просила повременить с приездом».

После многочисленных отказов, мотивированных каждый раз по-новому, Герасимова была вынуждена согласиться на переезд в город Александров, в ста километрах от столицы. Фадеев решился написать о сложившейся ситуации Сталину. Однако ответа не получил. Накануне отъезда Марианны Анатольевны в Александров, 4 декабря, ее мать пошла в магазин. Вернувшись, Анна Сергеевна застала свою дочь висящей на лампе.

Самоубийство Герасимовой стало для всех, знавших эту женщину, шоком.

Бывший муж Марианны, Юрий Николаевич Либединский, сказал сам себе: «Твоя первая любовь повесилась в сортире, понимаешь! Кто в этом виноват? Кто?!»

Для тех, кто близко не знал Герасимову, существовала версия, что Марианна Анатольевна покончила с собой по причине психического расстройства. Александр Александрович Фадеев пережил сильное потрясение. Его собственная жизнь также была трудна. Вся государственная система СССР корежила Фадеева, вносила душевные тревоги в каждый день этого человека. Многое он пересмотрел и переосмыслил, в чем-то, очевидно винил себя. В 1956 году он трагически ушел из жизни. Близкие друзья вспоминали горькие слова, сказанные им незадолго до смерти: «Знаешь, у меня такое чувство, что ты благоговел перед прекрасной девушкой, а в руках у тебя оказалась старая б-дь!..», «Такое чувство, точно мы стояли на карауле по всей форме, с сознанием долга, а оказалось, что выстаивали перед нужником».

Фадеев как никто другой понимал Марианну Герасимову. Вспоминая все тяготы ее жизни, он сказал: «Но это была несгибаемая душа… Ее человеческая гордость была, пожалуй, выше всего. Она не могла признать насилия над собой».