Глава 30

Я слегка в заторможенном состоянии. Прострации. И неадеквате. Не уверенна, что если встану, то смогу пойти. И откуда только берется эта слабость в коленях? Словно от резкого удара. Когда земля уходит из под ног. За мгновение до падения. За минуту до истерики. Когда кожа горит и перехватывает дыхание. Когда выворачивает. Чуть ли не наизнанку.

С трудом произношу:

– Мы можем позже об этом поговорить?

У меня такие длинные паузы между словами, будто мой мозг зверски захвачен амфетамином. Словно он парализован и скован жуткой дрянью, не дающей свободно выражать свои мысли. В нормальном понимании человеческого восприятия.

– Вернее, мне надо подумать над предложением Алины, – тихо замечаю, не поднимая взгляда. И добавляю растерянно. – Только не отрицай.

Некоторые вещи слишком очевидны.

Для некоторых вещей не нужно подтверждения.

В другой ситуации меня бы обязательно заинтересовали причины данного предложения. Тот самый внутренний смысл, который преследует Алина. Что-то поинтереснее, чем простое желание отправить меня из страны. Что-то более глобальное, чем обыкновенное стремление избавиться от моей персоны. Убрать с глаз. Но так невыносимо корректно, что хочется разрыдаться от признательности.

Потому что деликатность, явно не входит в набор добродетелей Алины.

Я говорю ему, что я кто угодно, но не дура. И способна сложить дважды два.

Мне это вообще ничего не стоит. Так как, если я на что-то не обращаю внимания, это не значит, что я ничего не вижу. И, возможно, хватит уже из меня делать слабоумную идиотку. Я не против, но для всего есть мера. Тем более, когда это становится любимым хобби всех окружающих меня людей.

Допиваю коктейль и говорю ему, что если я вдруг ошибаюсь, тогда ему просто не дают покоя лавры отца. Который имел гарем в личном пользовании.

Какой из этих двух вариантов он выбирает мне все равно. У меня нет настроения разбираться в сложных конструкциях мужского разума. Высшего вселенского разума.

Морозову младшему просто не повезло оказаться сейчас рядом со мной.

И ему приходится меня выслушивать. По его глазам заметно, как он сатанеет от каждого моего слова. Черты его лица заостряются, а губы сжимаются в тонкую линию. Одно только упоминание об отце заставляет его взгляд цепенеть. И крепче сжимать бокал с виски.

Если он вдруг подумал, что мы могли бы стать хорошими знакомыми – не угадал.

Если он вдруг подумал, что мы с Алиной хорошие знакомые – снова не угадал.

Чтобы ему не пришло на ум – все мимо.

Меня останавливает усталый выдох Алины. Совсем рядом. Я даже не замечаю, когда она к нам подошла. Ее ладонь ложится мне на плечо и несильно сжимает.

– Прекрати, Аня. Он здесь не при чем.

Ну, разумеется. Все лишь сторонние наблюдатели.

Ее спокойный голос оказывает на меня тонизирующий эффект. Ее смущенная улыбка действует лучше холодного душа. А еще этот сочувствующий взгляд. И повелительное прикосновение. Алина как бы молча дает знать, что все видела. Что все понимает. И готова оказать поддержку. Ей так и хочется записать нас в одну команду.

– Прекрати лезть в мою жизнь, – парирую, не оборачиваясь, и резко встаю.

Олег тут же поднимается вместе со мной. Ничто не способно убить в нем джентльмена. Хотя ледяной блеск в светлых глазах прекрасно отражает его отношение ко мне. Завидую его выдержке. И все еще жду от него какой-нибудь реплики на мое выступление. Но он предпочитает попрощаться коротким кивком головы. Ничего к этому не прибавив.

Первые шаги даются с трудом. Неуверенно и неумело. Будто бы я забыла, куда хотела пойти. Какое выбрала направление для своего движения. Но потом ничего. Справляюсь. Начинаю ориентироваться. Нахожу взглядом выход и целенаправленно к нему продвигаюсь.

Навстречу попадаются знакомые и незнакомые люди. Те с кем мы уже виделись сегодня, и те, с кем еще нет. Иногда останавливаюсь, чтобы с вымученной улыбкой переброситься пустыми фразами. Очередными. Чтобы мой уход не выглядел как бегство. Чтобы самой в это поверить.

Сделать вид, что ничего не произошло. Вытянуть последний аккорд. Пусть и с внутренним надрывом.

Меня догоняет Алина. Подхватывает под локоть и отводит в сторону. Кончики пальцев у нее, не смотря на духоту, холодные. И от ее зябкого прикосновения, меня начинает бить дрожь. Ее голос тонет в музыке. Она притягивает меня к себе и начинает что-то говорить. Ее рот беззвучно открывается. До меня долетают лишь отдельные обрывки фраз. Наполненные искренним негодованием. Она убеждает меня остаться. Подождать. Говорит о чем-то еще. И еще. И еще. Без конца. Мне не дождаться, пока она замолчит.

Я не отвечаю ее представлением о поведении в подобных случаях. По мнению Алины, уходить – глупо. И совершенно по-детски. Словно пытаться убежать от проблем, спрятавшись под одеялом.

Все равно никто не будет меня возвращать. Если я вдруг на это надеюсь. Никто не станет мне ничего объяснять. Все что я видела – это вполне закономерное явление. Когда-то она и сама была на моем месте и точно знает, что чтобы не случилось безразличие – лучшая защита. И защита и оружие. Чтобы не произошло дальше – сможешь сохранить лицо, считай, сохранила себя.

И это говорит мне Алина, которая спит и видит как бы убить Романова. Но признаться, делает она это виртуозно. Именно с теми чувствами, о которых мне толкует.

Мы прожили вместе много месяцев, и я никогда не замечала за ней удрученного настроения или каких-то сильных переживаний. Алина, как двигатель внутреннего сгорания. Ни за что не поймешь, что творится у нее в душе.

Она отпускает мою руку и долго смотрит в темноту зала. А потом тихо произносит:

– Зачем Олега задела? Он-то тебе, что плохого сделал?

И мы никуда не уходим.

***

В полупустом зале ресторана тихо. Сюда долетают лишь отголоски музыки. Ночного веселья. Зажигательной речи ди-джея. А так это почти другое измерение. С мягкими кожаными диванами, низкими столами, спокойной атмосферой и осторожными официантами. Место, где можно поговорить. Не напрягая свои голосовые связки.

Верхний свет притушен. Царит приятный полумрак. Все здесь призвано – рас-слаб-лять. Если вдруг тебя утомила напряженная обстановка танцпола. А меня она утомила. Я сижу, откинувшись на спинку дивана и закинув ногу на ногу. Передо мной бокал очередного коктейля. И не тронутая тарелка с изысканным западно-европейским ужином. Или восточно-азиатским. Нюансы уже не так важны.

Когда к нам подходит шеф-повар, чтобы уточнить все ли в порядке, в первую очередь он смотрит на меня. Прикуривая сигарету, я не обращаю на него внимания.

За меня отвечает Алина.

По ней сразу видно, что все эти клубные развлечения ей нафиг не нужны. За то время, что мы здесь находимся, она встретилась, как минимум, с тремя людьми. Не с теми, что сюда пришли кокса понюхать и взять пару автографов у знаменитостей. Совсем не с теми.

Моя позиция – зрителя. Молча наблюдаю за происходящими действиями и пускаю дымные кольца в потолок. От меня никто не услышал ни слова. Я смотрюсь, как украшение стола. Декор.

Находится здесь мне не в кайф, но я все равно не знаю другого места, куда можно пойти. Ни родных, ни близких, ни подружек со школьной скамьи. Так какая разница, где сидеть. И что слушать.

Вместо того, чтобы рыдать в каком-нибудь туалете какого-нибудь вокзала.

Лучшая мотивация для сдерживания слез – посторонние люди. По крайней мере, они отвлекают.

У Алины в руках телефон. Когда она с кем-то разговаривает, то осторожно крутит его в руках, постукивая им о полированную поверхность стола. Из под ее пальцев доносится только – стук, стук, стук. Она идеально держит ритм разговора. Как музыкальный метроном.

Кто мне потом расскажет, что из всего проигранного было задуманным, а что получилось произвольным? Если это импровизация, то я готова снять шляпу перед судьбой и стать закоренелым фаталистом. Но больше я склоняюсь к мысли, что снимать шляпу надо перед Алиной. И перед ее четко продуманным планом.

Она говорила, что была не в курсе, что в клубе окажется Романов. И уж никак не предполагала, что мы встретимся. А значит, и всего остального не могло произойти. Ну, не могло и все тут. А произошло.

Сначала в полупустом зале появляются какие-то люди. И сразу становится тесно. От их присутствия. Но я пока не обращаю на них внимания. Зато Алина выпрямляется. Будто бы набирает полную грудь воздуха. И замирает. В положении настороженной львицы на охоте.

Мне так и хочется ей сказать «Дыши, Алина, дыши».

Определяю беглым взглядом, что из присутствующих мне никто не знаком. И тут же теряю интерес. Остатки интереса. Огрызки. В то время как Алина поднимается и с холодной улыбкой здоровается с мужчинами. По очереди. С каждым за руку. Очень по-деловому.

Один из них, тот, что повыше, понаглее, и который мне кажется лишь смутно знакомым, садится рядом. В неярком свете помещения его волосы отливают серебром. Перламутровым серебром. На его запястье тонкий браслет с черным агатом. А верхние пуговицы на рубашке фривольно расстегнуты.

Алина коротко называет его Тигр. От полного имени Тигран. И я точно знаю, что уже слышала это имя. Между их фразами, словно натянуты струны. Но на лицах улыбки. Не слишком качественные. Уверенна, что им просто не найти повода перегрызть друг-другу глотки. Поэтому, не придумав ничего лучше, они начинают «дружить». До поры, до времени. Ну, до того самого повода. А пока все прилично.

Он бросает на стол сотовый телефон и делает знак официанту. Меньше чем через минуту приносят спиртное. Все это происходит в немом молчании. Но заказ выполнен безошибочно. На бессознательном уровне. Под действием прочной связи «хозяин-подчиненный». В таких случаях ошибок допускать нельзя.

Если посмотреть ему в глаза, то можно сразу оценить степень опасности. И последствий.

Остальные рассаживаются в соответствии со своим статусом. Чуть поодаль.

На тот момент я все еще сохраняю свою позицию Наблюдателя. Зрителя. Но в подобном окружении это уже не так просто.

Все становится совсем не просто, когда я замечаю фигуру Романова. И его девочку рядом с ним. Конца света не наступает. Но внутри что-то ощутимо переворачивается. Передергивается. И подкатывает к горлу. Горький привкус во рту приходится запивать не менее горьким виски. Один глоток. Второй. Кубики льда в моем стакане звенят. Подрагивают. В такт дрожи по телу.

Я даже не пытаюсь сделать вид, что мне охуенно весело. И непринужденно легко.

Что я наслаждаюсь компанией. И хорошим вечером.

Я сосредоточена на том, чтобы не психануть. Чтобы не сложить из своих нервов замысловатое оригами. Прямо на их тарелках. Хваленые дыхательные упражнения не помогают.

Я не знаю, как ведут себя в таких ситуациях. Я ни разу в жизни в такие не попадала. Что делать? Что изображать? Как реагировать? Как поступают, когда твой любовник приходит с другой? Когда он, как ни в чем не бывало, присоединяется к твоей компании? А его спутница спокойно и непринужденно кивает всем и садится напротив тебя? Так что появляется отличная возможность рассмотреть ее. Со всех ракурсов. И нет сил, чтобы отвести взгляд. Удивленный и немного обиженный взгляд. Охуевший. Сначала на нее. Потом на него.

У меня до сих пор не складывается картинка, как мы могли оказаться за одним столом. Нет никаких предположений. Я забываю, что здесь все друг друга знают. Что у них всегда есть повод поговорить о какой-нибудь херне. Решить проблемы. Обсудить сферы интересов. Пока мирным способом. В спокойной обстановке. Под умиротворенные отзвуки музыки.

Даже Алина нисколько не удивлена приходом Романова. Она беззаботно смеется, и ее глаза загадочно блестят в темноте. Если ее не знать – никогда не догадаешься, как ее это напрягает. Со стороны все выглядит как добродушная встреча старых друзей.

Девочка Романова несет чушь. Откровенную, но грамотно. В нужные моменты отвлекает внимание на себя. Она делает большие глаза и складывает губы в восторженное «о». На первый взгляд – в голове у нее полная каша, и все это напоминает врожденный дебилизм. Но она такая милая. Кукольная. Что ее чушь хочется слушать и слушать. Можно без проникновения в смысл.

Да, на первый взгляд все именно так и есть. У нее выразительные жесты и богатые интонации голоса. Каждое слово она будто вырисовывает, раскрашивает, наполняет глубиной. Своими репликами она идеально сглаживает разговор. Не встревает. Не любопытствует. А очень мягко и профессионально направляет в другое русло. Ее интерес – мужчины. Мы с Алиной в эту область не входим. Она не раздражает. Она – идеальное сопровождение. Эскорт. Если бы я не была когда-то на ее месте, то вряд ли бы это поняла.

За все время, что мы сидим, Романов ни разу на меня не смотрит. Даже случайно. Как будто меня здесь нет. На его лице застыло выражение хорошо скрываемой скуки. Иногда я слышу его голос. Спокойный и размеренный. Без раздражения, без интереса. Ровный и гладкий.

Допиваю. Прикуриваю. Изучаю пространство. Ничего конкретного.

– Повторить? – чей-то голос врывается мне в мозг. Берет его приступом. Чтобы распознать звуковые сигналы, чтобы преобразовать их в речь, чтобы ее осмыслить, мне требуется время. Много времени.

Молчу. Соображаю. Разглядываю пустой стакан. А потом медленно говорю. Тиграну.

– Двойную порцию.

Он усмехается. Поднимает руку, чтобы сделать заказ и коротко замечает. Как бы невзначай.

– Мне это нравится. Мы сработаемся.

Я просто вынуждена уточнить.

В каком плане? Что он имеет в виду? Под глубокомысленным «сработаемся»?

Он не отводит от меня глаз. Взгляд навязчивый и очень внимательный. Скользкий. Его улыбка становится шире. Как будто я сказала именно то, что он ожидал.

– А о каком плане ты в первую очередь подумала?

В некоторых ситуациях крайне нежелательно оставаться равнодушной к чужим фразам. Или несерьезно к ним относиться. Также нежелательно углубляться в свои проблемы, не замечая ничего вокруг.

Смысл его слов доходит не сразу. То есть сразу, но не в полном объеме.

Есть люди, с которыми можно съехать с темы. Завуалированно послать на х?й.

Есть люди, с которыми этого делать нельзя.

Я наконец-то перестаю думать о Романове. И начинаю думать о себе. О своем будущем. Самом ближайшем. И о том, что я все еще свято лелею надежду уехать из города и начать новую жизнь.

Это мой план. Единственный.

Я смотрю на Алину. Потом на Романова. Но никто не смотрит на меня. Я один на один с его вопросом. С его взглядом. И томительным ожиданием ответа. Тут главное понять, что это не Олег, от которого можно отмахнуться.

Пора вынуть из задницы свою неуверенность. И что-то сказать.

Печально, когда есть что терять. Пусть это только перспективы. Отдаленные.

Еще печальней, когда наступает минута, когда ты вдруг понимаешь, что у тебя есть перспективы, пусть и отдаленные, и что их можно легко потерять. Прямо сейчас. Ни какие-то там мифические возможности. А вполне реальные.

Тогда становится не до игр. И не до безразличных смешков.

– Я думаю, что лучше сразу перейти к конкретике.

Он кивает в сторону девочки и говорит:

– Таких у меня много. Таких, как ты – нет.

Говорю, что это редкое везение. И лично я вижу в этом одни положительные стороны.

Он поднимается и предлагает это обсудить в более спокойном месте. Где не так много народу.

Не двигаюсь. Не двигаюсь. Не двигаюсь. Я сижу как приклеенная к дивану и понимаю, как меня это все достало. Ко мне наконец-то приходит просветление. Так неожиданно, что в пору воздеть к небу руки и пропеть Богу молитву.

Сигарета продолжает тлеть в пепельнице. В руках у меня бокал с виски, который я сжимаю с такой надеждой, будто он мне сможет чем-то помочь.

Смотреть на этого козла снизу вверх неудобно. Даже унизительно. Но смотреть по сторонам в ожидании помощи – унизительней вдвойне.

Тогда-то это и происходит. Где-то между моим упорным нежеланием куда-либо идти и пониманием того, что идти придется. Где-то между моим разочарованием и неприятным чувством обиды. Когда разговоры затихают и все взгляды устремляются на меня. Как будто я звезда мирового масштаба в зените своей славы.

Романов прикуривает. Щелчок зажигалки. Слишком громкий для наступившей тишины. Единственный звук. Как выстрел. И его спокойный голос.

– Она со мной. И уйдет отсюда только со мной.

Говорить ему этого явно не хочется. Его короткий и угрюмый взгляд на меня лишь подтверждает данный факт. Словно быть со мной – преступление.

Алина довольно скалится. Прислушивается. И даже чуть подается вперед, чтобы ничего не пропустить. Девочка удивленно вскидывает одну бровь и с любопытством меня разглядывает. Определенно, впервые за этот вечер я удостоилась ее внимания.

А я не знаю, куда себя деть. Как бы поудобней расположить тело в пространстве, чтобы их взгляды не задевали. Не резали. Не выкачивали из меня кислород.

Романов тоже встает. Тушит сигарету. Через силу улыбается. Как-то слишком вымученно. Смотрит на меня, потом кивает в сторону выхода.

– Пошла отсюда. Я подойду через минуту.

Он ждет. Терпеливо ждет, пока я неуверенно поднимаюсь из-за стола. Пока молча прохожу мимо. Стиснув зубы. Не встречаясь с ним взглядом. Опустив голову.

Я еще не решила, какой из вариантов развития событий – худший.

– Ты понимаешь, что делаешь? – его слова догоняют меня и словно ударяют между лопаток. Я почти у выхода. Одеваюсь. Не оглядываюсь. Не оборачиваюсь. Только чувствую, что он рядом. Подает пальто.

Коротко киваю. И говорю:

– Хочу вызвать такси. Но прежде, должна сказать спасибо. Я так думаю.

– Нет, ты не думаешь. Ты не думаешь, кому улыбаешься. Не думаешь, с кем говоришь. Куда приходишь и с кем встречаешься. Ты вообще, не думаешь.

Он совсем не похож на того человека, которого я видела в клубе. С другой. Ни интонациями голоса. Ни выражением лица. В нем не осталось даже усталой, снисходительной улыбки. Одно раздражение. И злость. Руки в карманах и почтительное расстояние между нами. Как между чужими. Мы и есть чужие.

– Ну, извини.

Выхожу на улицу. Холодный воздух бьет по легким. От ветра начинают слезиться глаза. Лавирую между бесконечными рядами машин, и туфли из тонкой кожи тут же намокают. Насквозь.

Он догоняет меня, когда я поднимаю руку, чтобы остановить такси. Желтое такое, жизнерадостное. Я почти в него сажусь, когда Романов обхватывает меня за плечи и прижимает к себе. Резко и стремительно. Чувствую его дыхание у шеи. И тихие слова:

– Обиделась?

– Чуть не расплакалась, – выдыхаю. И до боли прикусываю нижнюю губу. Считаю про себя, чтобы успокоиться. Не помогает. Ни фига. И голос звенит, прерывается. – Возвращайся. Сама доберусь.

– Уверена?

– Нет проблем.

Эти «нет проблем» даются с особенным трудом. С усилием. Через все внутренние барьеры. Жду, когда отпустит. Когда перестанет сжимать в кольце рук так сильно, что больно дышать. Дышать и без него больно, а с ним еще больнее.

Не отпускает. Целует. Волосы.

– Нет, теперь у нас много проблем. Очень много проблем.

Влажный воздух, наполненный ночной сыростью смешивается с его запахом. Ледяная морось смешивается с горячим теплом его тела. Получается контрастно и как-то невыносимо тяжело. Ощущать кожей. Все вместе.

Ищу в карманах сигареты. Дрожащими руками. Не нахожу. Психую. Злюсь. Не из-за сигарет. Но так проще. Хороший повод. Единственный доступный повод, по которому я могу открыто нервничать. Да, хоть орать матом.

А еще из-за того, что ноги промокли и замерзли.

Рядом останавливается машина. Мигает дальним светом. Словно приглашает. Точнее ждет. Своего хозяина. Романов чуть подталкивает меня в спину. Говорит «поехали». Не предлагает. Просто сообщает. И открывает заднюю дверцу.

***

В темноте салона я спрашиваю:

– Ты с ней спишь?

В темноте всегда легче. И проще. Говорить. Спрашивать. Признаваться. Можно смотреть за окно, следить за ночной трассой и тихо, одними губами задать вопрос. Вопрос получится блеклым, как будто не очень важным. Но прозвучит. Это главное. В случае чего, всегда можно отвернуться.

– Зачем? Если у меня есть ты, – в его голосе даже не удивление. И уж тем более, не оправдание. Скорее риторическая убежденность. Так будто он говорит об очевидных вещах. Которые нет смысла обсуждать. – Она всего лишь сопровождение.

Его ладонь ложится мне на колено. Вздрагиваю. То ли от его прикосновения. То ли от холода.

Мотор сыто урчит. Успокаивает. Ночные огни сверкают, как гирлянда на новогодней елке. На улицах пусто. Асфальт блестит от тонкого слоя льда. Мы сидим на заднем сиденье автомобиля, и Романов притягивает меня к себе. Его руки на моих бедрах. Под юбкой. Ласкают кожу.

Спрашиваю:

– Ты думаешь, я бы не справилась? – он усмехается, отводит волосы за спину, целует шею. Отодвигаюсь. Уклоняюсь. Отмахиваюсь. – Почему ты думаешь, что я бы не справилась?

– Потому что, ты не будешь этим заниматься. По крайней мере, со мной. И при мне. Не будешь ни к кому садиться на колени и многозначительно улыбаться. Или ты давно не чувствовала себя шлюхой? Соскучилась?

– По-моему, именно так ты меня и назвал в первую нашу встречу? – И откуда только взялось во мне столько спокойствия? Безразмерного? Ровно добавляю. – И не только в первую. Более того, именно за нее ты меня и держишь.

Он кивает. И улыбается.

– Ну да. Для себя.

Все это неважно. Для него. Его пальцы гуляют по внутренней стороне бедра, изучают ажурную резинку чулок, тонкий материал трусиков. Его дыхание учащается. Мне кажется, мы говорим на разных языках. И существуем в разных временных пространствах. Мы не соприкасаемся мыслями. Только телами.

Все еще не оставляю надежды отстраниться от него. Высвободиться из крепких объятий. Но Романов ловит меня за запястья и с силой прижимает к кожаной обивке салона. Спорить с ним бесполезно. Как и что-то доказывать. И объяснять.

– Сегодня, – зло начинаю я, но он не дает договорить. Целует. В губы. Быстро и коротко.

– Знаю. Тебе просто не надо появляться там, где бываю я.

– Ты смеешься?

– Тогда не жалуйся.

Разговора все равно не получается. Он не складывается. Растворяется в его горячих прикосновениях. Нетерпеливых и несдержанных.

Как будто вокруг нас никого и ничего нет.

Наверное, это неправда. Но рядом с ним об этом забываешь. Перестаешь обращать внимание на мелочи.

Романов останавливает машину и покупает шампанское. Холодное. Будто бы только что вытащенное изо льда. И я не знаю, где можно достать такое в три часа утра. Для него же нет ничего недостижимого. Никаких проблем. Вне зависимости от времени суток.

Бывают такие моменты, в которых хочется раствориться. Остаться. Поселиться. Или на крайний случай запомнить. Навсегда. Есть вещи, о которых в такие моменты не хочется думать. Совсем. Я так быстро забываю то чувство, что час назад съедало меня изнутри. То горькое ощущение. Обиды и чего-то еще. Не поддающееся описанию.

Может быть, бессилия.

Когда Романов вновь садится рядом, то обнимает меня за плечи. Притягивает к себе. Целует в висок. Так обычно, привычно, словно каждый день это делает. Но каждый день он этого не делает. Некоторые его действия не поддаются объяснению. Им не найти причины. В них не найти смысла.

Наверное, сейчас мы выглядим как самая обыкновенная пара. Сплетенные пальцы. Тихие слова. Полуулыбки. Полувзгляды. На заднем сиденье автомобиля. Когда невозможно надышаться друг другом. И не дождаться, когда мы останемся одни. Можно не обращать внимания на машину сопровождения неустанно следующую за нами. На широкоплечего водителя впереди. И его безразличный взгляд строго на дорогу.

Наверное, мы не выглядим как чужие люди. Незнакомцы, связанные невидимыми нитями. Такими непрочными, что кажется, будто каждую секунду может все закончится. Оборваться. И останемся мы каждый наедине со своим городом.

Так вот то, о чем не хочется думать совсем, что случиться это может завтра. Или послезавтра. Через неделю. Месяц. Неважно. Важно, что есть срок действия. Его тихому учащенному дыханию, горячим губам, настойчивым прикосновениям. Подчас грубым словам.

Меняется то, что раньше казалось никогда не изменится. Никаких публичных появлений. Никаких совместных походов. Ничего общего. Одни встречи по ночам. Короткие. Недвусмысленные. Ради секса. Одного секса. Даже его охрану я видела всего один раз. Теперь на приватность забит хер. На какую-либо интимность.

Нас встречают, открывают двери автомобиля, спокойно провожают. Те самые люди, которых я видела всего один раз. В той самой жизни, к которой я никогда не имела никакого отношения.

Романов больше не просит меня заказать ужин. Фруктов. Десерта. Он только коротко бросает в сторону приказ. Кому-то. Кому-то, кто услышит его с первого раза. Нет сомнений, что именно так оно и будет.

Когда мы проходим через холл, он придерживает меня за талию, наклоняется и тихо говорит что-то о двенадцати часах. Между нами. Между нашей встречей. Которых не стало. И о которых он не жалеет.

Когда идешь рядом с ним, никогда не подумаешь, что может что-то случиться. Наверное, именно так должна чувствовать себя женщина рядом с мужчиной. Защищенной. От всех и от всего.

Остановившись у стойки регистрации и ожидая пока можно будет забрать карту-ключ от номера, я спрашиваю:

– Могу я задать вопрос?

Романов кивает. И усмехается.

– Только не глупый. И постарайся не повторяться.

– Когда ты вернулся?

Девушка-работница замирает при нашем появлении. Для нее ночь совсем иная, нежели для меня. Как будто мы живем на разных планетах. У нее работа и усталые глаза. Профессиональная улыбка и недопитая чашка крепкого кофе на столе. Она молча смотрит, как я постоянно и безотчетно касаюсь его. Как не могу отвести взгляда. Как забываю об ее присутствии. И только потом тактично откашливается.

Она тихо говорит:

– Прошу вас. И это срочно просили передать.

Я на автомате беру у нее карту. Чувствую пальцами, как в ладонь мне ложится еще и бумажный конверт. Я все еще не смотрю на нее. Я не смотрю, что у меня в руке. Я все еще жду ответа от него.

– Сегодня, – столько нежелания в его словах. Столько непривычки отчитываться за свой проведенный день. И все же сообщает. Пусть и с длительными многозначительными паузами. – Ждала завтра?

– Ты мог бы позвонить.

На этой фразе его терпение заканчивается. Лимит ответов для меня исчерпан.

– Если не позвонил, значит, не мог, – и это звучит, как прекращение дальнейшего разговора на заданную тему. Он смотрит на меня, чуть опустив голову. Его глаза неестественно блестят. В них отражается яркий свет парадного освещения холла. А до меня, наконец, доходит, что он не трезв.

Мы как-то одновременно приходим к этому выводу. Понимаю я, и понимает он, что понимаю я. Улыбается. С вызовом. И указывает на конверт.

– Тебе письмо. Может быть, предложение очередного делового сотрудничества, – если не прислушиваться, то почти ровно. Без намека на заинтересованность. Иронично. – Ты же только этим и занимаешься в последние дни. Поисками.

Сдержанно фыркаю.

– Неизвестно, чем ты занимаешься.

Но мой выпад остается без внимания.

– Читай.

То, что звучит в его голосе, те нотки и интонации. Они заставляют меня сделать шаг назад. Опустить руки. Отодвинуться. То, что я вижу в его глазах, не дает съязвить в ответ. И стирает улыбку с губ.

Рядом с ним, как на минном поле. Никогда не знаешь, какой шаг будет решающим – Следующий. Или через один. Рядом с ним даже не подозреваешь, что находишься в зоне опасности.

Я очень запоздало благодарю девушку-дежурную. И направляюсь к лифту. На ходу открываю конверт. Чувствую, что Романов идет за мной. Ждет, пока я поставлю его в известность по поводу содержимого.

Глаза лишь захватывают отдельные строки. Улавливают суть содержимого. Я останавливаюсь. Прямо посреди площадки с хромированными дверями лифтов. Я останавливаюсь. Замираю. И мне кажется падаю. Куда-то очень долго. И очень глубоко.

Неправда. Просто мир, как будто споткнулся. Притих. Потух. И разбился. А я осталась на месте. На том самом месте, что и была.

Я читаю с конца. Я читаю подпись «Женя».

Я читаю: «Ты можешь приехать?»

Я читаю: «Сердце. Остановилось. Сегодня ночью»

Я читаю: «Она. Тебя. Ждала».

Мне все еще не прочитать текст подряд. С самого начала. И до его подписи. Я выхватываю из него слова. Пустые слова, которые сами по себе ничего не значат. По отдельности. Если только их не сложить в полноценные фразы. Которые тут же понесут в себе смысл. Страшный смысл.

Так проще. Не все сразу. Умеренными дозами.

Чувствую, как грудь начинает сдавливать. То ли от крика. То ли от слез. Горло сжимает. Перехватывает. На пол летит сначала конверт, потом карта. Нащупываю рукой стенку и устало к ней прислоняюсь. Закрываю рот рукой. Закрываю глаза.

Значит, пока я была в клубе…

Пока я танцевала. Пила. Разговаривала с людьми, которые ничего не значат для меня. Пока тикали все эти минуты. Где-то. Кто-то. Ждал.

Я шиплю «Бл?дь». Или скулю. И до крови прикусываю нижнюю губу. Или прокусываю. Я не верю. Ищу в этом ошибку. Шутку. Что-то в этом духе. Я не желаю воспринимать ту реальность, что осталась на белом листе бумаги. На полу. Под ногами.

Больше не будет. Не будет солнечных глаз. Робкой улыбки. Теплых ладошек. Удивленно стучащего сердца. Не будет. Стучать. Больше. Никогда.

Все это проносится во мне очень быстро. И очень больно. Как вспышка молнии. Осознание. Понимание. Лишение. Словно вычеркнули. Вырезали. Одним махом. Из меня.

Это потом до меня доходит, что я ничего не отвечаю, когда Романов берет меня за плечи и что-то спрашивает. На повышенных тонах. А я прячу глаза. Еще не знаю, что делать. И где прятаться. Куда забиться. На какое-то время.

С силой сжимаю кулаки, чтобы не заорать. Во всю силу легких. До тех пор пока не охрипну. Пока не сорву голос. Слышу его «Что случилось?». Случилось. Что-то. На деле беззвучно открываю рот. Раз. Второй. Третий.

Это была не просто привязанность к больному ребенку. Не многолетняя. Не укрепленная годами. Не к своему ребенку. Другая. Бессознательная. Необъяснимая. Моя надежда. Мое спасение.

Говорю: «Херня какая-то». И эта херня повсеместно.

Отрываюсь от стены и делаю неуверенный шаг. Я говорю, что мне надо уйти. Одной. Мне это жизненно необходимо. Он смотрит на меня и не понимает, как со мной поступить. Отпустить или задержать. Он не знает, что делают в таких случаях. Наверное, это единственный случай, когда он не знает, что делать.

Я тоже не знаю. Не имею представления. Но делить с ним ничего не хочу. И так как будто четвертовали.

Убирает руки. Отпускает. Разрешает уйти.

Моя сумка, ключ, конверт – все остается валяться в холле. Я осторожно переступаю через брошенные вещи и направляюсь к выходу. Чтобы в темноте поймать такси. Сесть в салон. Прижаться лбом к холодному стеклу и закрыть глаза. Пересчитать удары сердца по пальцам. Чтобы как-то смириться. Подготовиться. Признать.

Сложно. Прикуриваю. Прячу огонь в дрожащих ладонях и совершенно не обращаю внимания на замечание водителя. В ответ прошу сделать его круг по городу. Может быть, ни один. Мне нужно время. И мне плевать на двойной счетчик.

Мое воображение рисует сцены будущего. Невозможного. Уже. А оно все продолжает и продолжает. Будто в насмешку. Яркими мазками. Выводит четкие штрихи перед внутренним взглядом, как это могло бы быть. Но уже не будет. Оно с таким размахом разыгрывается, что для другого не остается места. Начиная с вариаций на тему «Чтобы было, если бы…». Если бы екнуло, если бы проснулась интуиция. Дернула бы, резанула бы. Подсказала бы. Сорваться. Почувствовать приближение. Хоть что-нибудь.

Но, как правило, это пустая нервотрепка.

Все равно поздно. И все эти многочисленные «если бы» совсем не предполагают другого развития сюжета.

Прикрываю лицо руками. Дышу в ладони. Дыхание рваное с короткими судорожными выдохами. Один вдох – пять сжатых выдохов. На щеках горячая влага. Обжигает кожу. Как пощечина.

Прибыли. Прибыли на финишную прямую.

Когда начинает светать. Когда блеклые краски разливаются на востоке неба. Я называю адрес. Я уже ни один раз его называла. И всего неделю назад он не вызывал во мне никаких эмоций. А теперь голос на каждом звуке ухает. Словно я произношу заветное заклинание. Трепетное.

В последний раз. В последний раз. В последний раз.

***

Не смотреть на часы. Не замечать время. Не помнить, какое время суток. Этот день? Или уже следующий? Все так же. В окружающем мире все так же. Без изменений. Никаких масштабных событий не произошло. Ничего не рухнуло. А лучше бы рухнуло. Ко всем чертям.

Голова болит. Ноги гудят. Подташнивает. От голода. Или от людей. Окружающих людей, которые живут себе. И радуются. А у меня этого не получается. Ну не выходит у меня, как у нормальных. У тех, что собаки и дома за белыми заборами.

Когда я прихожу в номер, может быть под утро или уже ближе к полудню, он говорит, что от меня несет тоской.

Он говорит это, едва я появляюсь в дверях. Смотрит на меня вскользь и добавляет:

– Не думал, что буду когда-нибудь тебя ждать.

Он говорит это, сидя на диване. Чуть повернув в мою сторону голову. Молочный дневной свет обрисовывает его тонкие черты лица. Очерчивает. Выделяет. Самоуверенный изгиб губ, высокие скулы. Его укрощенное нетерпение. Его смиренное ожидание. И я не знаю, была ли для него эта ночь столь же долгой, как и для меня. Скорей всего, была. Голос тихий, с хрипотцой от выкуренных сигарет. Взгляд уставший. Потемневший. Мы молча друг на друга смотрим. И теряемся в этом молчании. Я теряюсь. Романов лишь слабо улыбается и тихо замечает:

– Не самое приятное занятие.

Киваю ему в ответ. Соглашаюсь.

– Знаю.

Говорить шепотом. Сохранять расстояние. Всего несколько шагов. В звенящей тишине. По осколкам слов. По острым краям звуков. Откуда-то извне. Еще не знаю, что хочу сделать дальше. Пока просто замираю. На пороге. В нерешительности. Все кажется будто бы ирреальным. Будто бы вывернутым наизнанку. Внутри пустота. И эту пустоту безумно хочется чем-то заполнить. Или кем-то. Прикосновениями. Или объятиями. Чтобы не так больно. Не так остро.

Романов отворачивается, долго смотрит прямо перед собой. И вряд ли что-то видит. Взгляд у него задумчивый. Отрешенный. Когда он замечает, что я не двигаюсь с места, коротко бросает:

– Не стой в дверях.

Несколько шагов. Быстрых. Поспешных. Чтобы не передумать. Чтобы не успеть оценить последствия. Пересекаю, разделяющее нас пространство и опускаюсь рядом с ним на диван. Обнимаю. Прижимаюсь. Крепко зажмуриваюсь. И не дышу.

Не дышу, пока его руки не ложатся мне на талию. Пока не чувствую его дыхание у шеи. Пока он крепко не обнимает. Пока не принимает.

– Что, девочка? Хочешь сожаления? Понимания? Утешения? – он осторожно поглаживает меня по спине, как испуганную лошадь. И голос у него такой же. Тихий. Ласковый. Спокойный. Без изощренных насмешек. Язвительных интонаций. Самоуверенных тонов. С оттенком удивления. Горького. – Не по адресу обратилась. Но ты же об этом знала?

Знала. Конечно, знала. И не хотела ничего подобного.

Наверное, если бы его сегодня здесь не оказалось. В этом номере. На этом диване. С уставшим взглядом и бессонной ночью за спиной, было бы все по-другому. Было бы одно последнее резкое движение. Билет на самолет. Поезд. Автобус. В неизвестном направлении. Было бы, что называют, нервным срывом. Последним пределом. Была бы какая-нибудь глупость. Или дикость.

Я пришла сюда затем, чтобы этого не произошло.

Не за утешением.

Не за сожалением.

Не за пониманием.

За собой. Чтобы сохранить себя. Чтобы он сохранил. Обнял и сохранил.

Загрузка...