Женщины и мужчины

Вдали от Москвы

Я лежал на теплой траве и смотрел, как плывут облака. Никаких мыслей в голове не появлялось, хотя целый день я пытался обо всем подумать и что-то решить. Мне сейчас было просто хорошо и хотелось, чтобы это хорошо тянулось как можно дольше.

— Ты опять обо мне всякую ерунду думаешь?

Когда я молчу, то у меня всегда слишком серьезный вид. Алена сорвала травинку и стала щекотать мне нос.

— Ну и что ты придумал? Ответы «ничего» и «я тебя люблю» не принимаются.

— Я тебя обожаю!

— Это я знаю, иначе бы сюда не приехала.

— Но я тебя правда обожаю. Всю-всю!

— У меня ноготь сломался, ты и его обожаешь?

— Его я обожаю больше других.

Я взял ее руку и стал целовать пальцы, пахнущие полынью. Алене нравилось рвать листики полыни, скручивать их и вдыхать горьковатый запах, зажмуривая глаза.

— Полынь на тебя действует, как валерьянка на кошку.

— Это плохо? Тебе мешает этот запах?

— Нет, он сразу напоминает мне тебя, и это меня возбуждает.

Алена хлестнула травинкой меня по носу и резко встала.

— Ты извращенец!

— Тебе это не нравится?

— Нравится, но я до сих пор не могу привыкнуть. Ты такой серьезный, иногда даже кажешься умным, а несешь Бог знает что! Лежи, я пошла купаться.

Я сел и стал смотреть на вечернее Плещеево озеро, на желтый песок небольшого дикого пляжика среди зарослей орешника, на маковки церквей Переславля-Залесского. Алена стояла у воды и тоже смотрела на гладь озера, где отражались начавшие розоветь облака. Она любила купаться без купальника и часто повторяла, что для полного счастья ей нужны жабры. Раздевшись и собрав волосы в пучок, Алена стала медленно заходить в воду. Наш пляжик был на мелководье, она сделала несколько шагов и обернулась.

— Я тебе нравлюсь?

— Да, я уже говорил, что обожаю тебя всю. Ты очень красивая.

— Мне приятны такие слова, но женщина после сорока не может быть красивой.

— Глупости, я не вижу у тебя недостатков.

— Значит, ты и правда меня любишь… во всяком случае, сейчас.

— Я бы сказал — на данном временном интервале.

— Мне нравится этот временной интервал. Я бы хотела жить в нем всегда.

Тут рядом со мной послышался шум. Я обернулся и увидел высокого нескладного местного парня с велосипедом. Он, не отрываясь, смотрел на Алену и шумно сглатывал.

— Интересно? — спросил я.

Парень явно не заметил меня раньше. Посмотрев в мою сторону невидящими глазами, он подхватил велосипед и нырнул в заросли кустов. Раздался треск, потом все стихло. Алена стояла по колени в воде и смеялась.

— Ты ему даже ничего посмотреть не дал!

— Я жадный!

— Ладно, такую жадность я тебе прощаю.

Она сделал несколько шагов и поплыла, осторожно разгребая воду руками, стараясь не намочить волосы.

Это было чудо, что мы были вдвоем вдали от Москвы, вдали от любопытных глаз и от пересудов за нашими спинами. Мы жили на небольшой веранде в доме бойкой старушки, которую звали баба Маша, по вечерам пили коньяк и жарили картошку с найденными грибами. Утро мы проводили в лесу, усталые приходили домой, вываливали нашу добычу на траву и звали бабу Машу. Она долго смотрела на грибы, говорила, что жарить можно все, забирала себе лисички, которые называла «зайчатками», и уходила, напевая песню про то, как «кто-то с горочки спустился». Я таскал воду из колодца, мы мыли и чистили грибы к ужину, потом перекусывали бутербродами с чаем и ложились спать.

После сна мы снова бродили по лесам и сухим болотам, собирали клюкву, иногда ездили в Переславль за продуктами, пили там кофе и купались в теплом Плещеевом озере. Вернувшись на нашу веранду, готовили ужин, ходили к соседке за свежей сметаной и парным молоком, пили с бабой Машей коньяк, а потом гуляли по деревне и наблюдали как темнеет небо и зажигаются звезды.

— Ну и как тебе в деревне? — спрашивал я Алену.

Я знал, что она не представляла себе жизни без ванны, душа, безупречных простыней и удобного матраса.

— С тобой мне все равно где жить. Несколько дней я могу пожить даже на Северном полюсе.

Мы останавливались посреди улицы и начинали целоваться.

— В деревне не принято так себя вести, — говорил я, с трудом отрываясь от теплых влажных губ.

— Мне плевать, — отвечала Алена. — Пусть завидуют!

— Но нам не восемнадцать. Чему тут завидовать?

— Мы тут уже три дня, и я все эти дни чувствую себя восемнадцатилетней.

— Такой же глупой?

— Ага!

Алена смеялась и прятала лицо у меня на груди.

— Спряталась! Так не страшно?

— Мне сейчас море по колено.

И мы снова начинали целоваться.

Алена и правда похорошела за эти дни. Исчезли темные круги под глазами, разгладились складки у рта, глаза постоянно светились какой-то радостью, на щеках часто пылал румянец.

— Тебе сейчас и правда восемнадцать, — я проводил пальцами по ее лицу.

— Это от счастья, — улыбалась она. — К сожалению, это пройдет через два дня.

— Не знаю, что будет через два дня, но сейчас ты красавица!

— Еще бы вот это укоротить, — смеялась она и проводила пальцем по своему носу.

— И не думай! — возмущался я. — Длинный нос — признак сексуальности.

— А что, сексуальность исчезнет после пластической операции?

Мы смеялись, говорили, что сильно поглупели за эти дни, и что это прекрасно, и что надо чаще сюда приезжать, потому что глупые люди самые счастливые, а нам так не хватает счастья.

Почему уходит любовь

Уходит любовь.

Ты говоришь, что все обязательно проходит и остается или привязанность, или ненависть, или безразличие?

А как удержать любовь?

Придумывать для любимой каждый день что-то новое?

Сорванный по дороге цветок, флакон ее любимых духов, новая мышка для ноутбука, жареная картошка на ужин, кафе с чашкой кофе и бокалом коньяка.

Квартира в Лондоне, шопинг-тур Париж-Милан, билеты в египетский отель на берегу моря, старенькая дача под Москвой на месяц по сходной цене, ремонт на кухне, или просто выключатель починить.

А может, просто каждое утро радоваться, что любимая проснулась.

И целовать ее перед уходом на работу.

И говорить ей, что ты ее любишь, не боясь, что это надоест.

И даже в гостях, помогая ей снять пальто, незаметно прижать его к своему лицу, чтобы ощутить тепло любимого тела.

И не видеть других женщин на улице.

И не раздражаться, когда увидишь ее забытые колготки в твоем кресле — ведь это ее колготки!

И не спешить закрашивать царапину на крыле машины — ведь она думала о тебе, когда парковалась.

И положить руку на ее горячий лоб, когда она заболеет.

И научиться варить клюквенный кисель, который она любила в детстве.

И всегда улыбаться, когда раздастся звонок, а на экране телефона загорится ее имя.

И просто обнять ее, когда увидишь грустные, усталые глаза.

А если так не можешь?

Вот тогда любовь уходит. Сначала медленно, по кусочкам, а потом вдруг вся сразу.

Ты просыпаешься, а любви нет.

Ты пропылесосил всю квартиру, а любви нет.

Ты сварил кофе и открыл бутылку коньяка, а любви нет.

Ты купил билеты в Египет, а любви нет.

Ты купил квартиру в Лондоне, а любви нет.

Ты спрашиваешь: «КТО?!», а в ответ — молчание.

Потому, что никого нет.

Просто ушла любовь.

Любить — это просто

Если долго притворяться влюбленным, то рано или поздно полюбишь по-настоящему.

Интересно, у всех юношеская любовь была чередой страданий, а не счастьем?

Любить очень просто. Надо чаще спрашивать «как ты?» и с волнением ждать ответа.

Любовь — это то, что остается, когда затихают гормоны.

Можно ли потерять интерес к кому раньше был равнодушен? Это же какой-то отрицательный интерес получается.

Любовь бывает сильнее политики. Про дружбу я бы это не сказал.

Несовместимы любовь и сомнение. Но почему они часто идут вместе?

С предсказуемыми людьми скучно, с непредсказуемыми неуютно. А других нет! Вот и любишь кого попало.

Любовь к своему чувству и любовь к женщине — как их отличить?

Настоящая любовь — это когда тебя послали в магазин с длинным списком, ты сделал ошибку в каждом пункте, а тебя все равно любят.

Не можешь угадывать желания любимой? Это не твоя женщина.

Он влюблялся в новых женщин, не переставая любить предыдущих. И однажды у него переполнилась кладовка.

Говорят, что каждый любит, как умеет. Мне больше нравится фраза: «Каждый умеет, как он любит!».

Ловить рыбу, не любя рыбные блюда; собирать грибы и не есть их; влюбляться, не имея сил и времени.

Больше всего в отношениях с женщинами я ценю нежность и юмор.

Как только меня зовут выяснить отношения, я сразу понимаю, что отношения скоро закончатся.

Если вы сердитесь на женщину, разбившую вашу машину, то этой женщине нужно срочно искать другого мужчину.

По светлым аллеям

Окна

Он вдруг стал приезжать вечером к ней во двор, прятаться за кустами сирени и смотреть на ее окна. Только когда они гасли, ему становилось спокойно, и он не спеша шел к машине. Теперь он мог начинать думать о чем-то другом.

Для тебя

Они стояли на сцене и держались за руки. Они были богаты, владели большой и успешной компанией.

— Я всю жизнь работал для нее, — сказал он в микрофон. — Даже когда я не знал ее, то работал для нее.

Было неудобно слушать его откровения. Она тоже это почувствовала, погладила его по плечу, сказала «спасибо» и улыбнулась. Сначала ему, а потом всему залу. И всем стало хорошо от того, что они любят друг друга.

На кухне

— Я все сделаю сама, ты тут ничего не знаешь!

Он сидел на кухне и смотрел, как она ловко управляется с грязной посудой. И тут он вдруг понял, что ему все равно, как она готовит, умеет ли она гладить рубашки, кто будет мыть посуду и сколько денег она будет тратить на свои наряды. Важно было только одно — каждый день должен начинаться с ее слов «Доброе утро!» и с ее улыбки.

Храбрый зайка

Они шли по узкоколейке, проложенной среди торфяного болота. Ступать нужно было осторожно, чтобы не споткнуться об острые камни, которые коварно прятались в высокой траве, выросшей между шпалами. Вскоре болото кончилось, и рельсы побежали по узкому мостику над глубоким оврагом. Она обернулась и сказала:

— Мне страшно.

— Так вот ты какой, храбрый зайка! — улыбнулся он и взял ее за руку.

Когда они перешли мостик, пошел дождь. Они спрятались под большой старой березой, он прикрыл ее волосы и спину курткой, смотрел, как капли ползут по черной ткани, и шептал, что у него самый лучший и самый храбрый зайка на свете.

Два товарища

Он посмотрел на карту, понял, что до нее можно доехать за десять часов, и стал набирать номер телефона своего друга.

— У тебя машина на ходу?

— Да, а что, новая идея?

— Надо поехать сегодня вечером к ней, это всего десять часов! Будем ехать ночью, как в книге «Три товарища».

— Она заболела, с ней что-то случилось?

— Нет, но я не видел ее уже две недели!

— Давай мы подождем, когда она заболеет, и поедем. Вот тогда все будет как в книге.

— Нет, не надо как в книге!

Он слушал короткие гудки и понимал, что на друга обижаться нельзя.

Муха

— Уходи, противная муха, не кусай моего любимого!

Она отгоняла травинкой назойливую муху, которая норовила сесть ему на нос. Он лежал на теплых желтых сосновых иголках и смотрел на плывущие облака. Ему почему-то хотелось начать серьезный разговор об их будущем, но она смеялась, говорила, что такие разговоры нельзя начинать на голодный желудок, и опять начинала прогонять муху.

Слово

В мороз снег скрипит как-то пронзительно. Фонарей на улице почти не было, и на небе можно разглядеть тысячи звезд. Они шли по утоптанному снегу мимо покосившихся заборов, за которыми стояли низкие домики, где в окнах горели оранжевые абажуры. Она взяла его под руку, прижалась, и он почувствовал себя защитником.

На перекрестке к ним подошел выпивший мужичок и попросил денег на пиво. Он выгреб мелочь из кармана и ссыпал ее в протянутую ладонь.

— Красивая, — сказал мужичок, кивнув на его спутницу. — Жена?

— Жена! — сказал он уверенно.

Они пошли дальше, слушая, как скрипит снег под ногами.

— Зачем ты сказал, что я твоя жена? — спросила она.

Он остановился, посмотрел ей в глаза и осторожно смахнул иней с ее ресниц.

— Я просто помечтал вслух. Такое слово… Ты обиделась?

— Иногда мне кажется, что я старше тебя на сто лет.

Она еще крепче взяла его под руку, и они пошли дальше.

Коллекция

— И как я теперь буду жить?

Он смотрел на нее и не верил, что теперь не может прикоснуться к ней, все, что было родным и таким знакомым, вдруг стало чужим и запретным.

— У тебя не будет проблем. Ты быстро соберешь целую коллекцию прекрасных девушек. Вот только не надо сейчас говорить красивые слова. Уже поздно.

И она ушла.

Он шел по улице и представлял, как он идет в окружении коллекции девушек, и тут навстречу идет она.

— И зачем мне тогда будет нужна эта коллекция? — подумал он.

Валька

Сережка подошел к зеркалу, приподнял верхнюю губу и потрогал десну. Зубы росли, но медленно — пока там зияла большая дырка. Сережка очень огорчился — у его тайной любви, Вальки Гусевой, все зубы уже выросли, и, вообще, она казалась совсем большой. Он взял с полки учебник арифметики и достал оттуда фотографию отличников. Там, на фоне плаката «Любите книгу — источник знаний!», он стоял рядом с Валькой и явно был ниже ее ростом. Сережка вздохнул, положил фотографию на место и стал собирать портфель. Конечно, он никогда не признается ей в любви, и от этой мысли ему всегда становилось очень грустно. Радовало только то, что Валька вообще не обращала внимания на мальчишек, даже на старшеклассников.

Сережка вышел из дома, прошел по заснеженной улице и, как всегда, остановился около высокого серого забора. Отсюда был виден ее дом и дверь, из которой вскоре вышла Валька. Она вприпрыжку побежала по тротуару, а он долго смотрел на нее, пока она не скрылась за поворотом.

Тоня

Под вечер запели гармони

И стал небосвод голубым,

Тогда и направился к Тоне

Мой друг с порученьем моим…

Эту песню часто крутили по радио. У бабушки в большой комнате, называемой залой, на буфете стояла большая черная тарелка — репродуктор, или просто радио. В семь часов передавали новости, дедушка приходил в залу, садился в кресло и дремал под рассказы о новых домнах и центнерах скошенной пшеницы. В стране все было хорошо, и было бы еще лучше, если бы ни военные клики и страшные союзы НАТО и СЕАТО. Я сидел в соседней комнате, решал задачи на умножение и ждал, что снова исполнят песню про Тоню. Тоней звали красавицу блондинку в нашем классе. Она жила неподалеку в большом богатом доме. Богатым он был потому, что на нем красовались резные наличники голубого цвета, а наглухо закрытые ворота во двор блестели новыми ручками и замками. Мама у Тони работала в ларьке, где продавали одежду, посуду и духи «Красная Москва».

Однажды бабушка пришла с работы и сказала, что мать Тони посадили в тюрьму, а из их дома милиция будет вывозить на грузовике ворованные вещи. Я побежал к дому Тони, там уже стояли соседи и обсуждали происшедшее. Вскоре из дома вышла заплаканная Тоня с отцом и с какой-то женщиной. Отец обнимал Тоню и что-то шептал на ухо. Они прошли к автобусной остановке, и больше я ее никогда не видел.

Рая

Рая была не просто красива. Она умела носить свою красоту с достоинством, не расплескивая на ходу, давая всем полюбоваться. Когда Раю вызывали к доске, то она не спеша поднималась и медленно шла по проходу между партами. Все мальчишки смотрели на нее и притихали. У доски Рая сначала долго улыбалась, потом тихим голосом начинала рассказывать то про тычинки и пестики, то про виноградники Франции, то про древних египтян. Класс притихал и слушал ее неторопливую речь. Рая говорила без остановки, к урокам она готовилась хорошо и каждый раз получала пятерки.

Я ее любил и смотрел на нее как на богиню. Я обожал ее черные банты в каштановых волосах, темные, с восточным разрезом глаза, тонкие пальцы и улыбку. Она часто мне улыбалась — мы жили в одном доме, и иногда вместе шли из школы по узкой тропинке среди штабелей каких-то деревянных плит и рулонов рубероида.

Однажды она пришла ко мне домой и пригласила на свой день рождения. Я никогда не ходил на дни рождения к девочкам и страшно испугался. Мама долго гладила мне серые брюки и яркую клетчатую рубашку. Я был уверен, что в этом наряде буду казаться немного старше.

Мы с друзьями сидели у Раи за столом, пили чай и молчали. Говорил ее отец, веселый улыбчивый подполковник. Он рассказывал, как Рая боялась пауков и как однажды чуть не упала в обморок, увидев живую фалангу. Я тоже видел фалангу и хотел рассказать, что я совсем ее не испугался, но постеснялся.

А потом папа включил радиолу и поставил пластинку с песней про ландыши. Рая подошла ко мне и пригласила танцевать. У меня сразу вспотели ладони, я вытер их о рубашку и взял ее за талию. Я ощущал Раину кожу под тонким платьем и сходил от этого с ума. Я не мог перебирать ногами, боясь наступить на ее белые босоножки. Мы просто стояли, покачивались в такт музыки, и я чувствовал, как дрожит ее тело. Наконец музыка закончилась, я проводил Раю до ее стула, выбежал на улицу и долго стоял на крыльце, ожидая, когда спадет краска с разгоряченного лица, и вспоминая, как мои пальцы тайком гладили спину самой красивой девочки нашего класса.

На Каширке

Так получилось, что мне пришлось несколько лет ходить на Каширку в онкоцентр навещать друзей из нашей лаборатории. Видно, работа у нас была такая. Не все кончалось трагически, но насмотрелся всякого.

Однажды я шел по коридору к приятелю, который лежал здесь после операции. Навстречу мне попалась странная парочка. Он — молодой парень с забинтованным горлом. Она, тоже молодая и очень красивая, держала его под руку, а второй рукой прижимала к заклеенной бинтами ране на животе. Одеты они были в спортивные костюмы, на ногах тапочки. Шли медленно, она что-то тихо говорила, он наклонил к ней голову и внимательно слушал.

— Кто они? — спросил я у приятеля, когда пришел к нему в палату.

— Они тут познакомились, — сказал он. — Их вся больница знает. Сейчас они к нему домой поедут, у него в это время родители на работе. Он говорить не может после операции, а она… ну ты сам видел.

Больше я ничего не спрашивал.

Расставание

Тебя бросают, а ты в это не веришь. Ты делаешь вид, что сам не хочешь звонить, специально не подходишь к телефону и даже не интересуешься, кто звонил. Надеешься, что звонила она, но это ты сам не хочешь с ней разговаривать.

Тебе очень хочется поговорить хоть с кем-нибудь о том, что было и что будет. Но все уходят от этой темы или отделываются фразами, что все перемелется, найдешь лучше, друзья важнее, радуйся, что молод и здоров, думай о работе и учебе. Какая там учеба, когда сердце постоянно сжато колючей лапкой, когда ты собираешь ее фотографии и думаешь, с какими словами ты отдашь ей эту недавно бесценную коллекцию. Когда ты быстрым шагом проходишь мимо дома, где вы так часто и долго прощались, и как бы невзначай смотришь на ее окно. Когда не выдерживаешь, заходишь в раскаленную на солнце телефонную будку, набираешь номер, слушаешь длинные гудки, смотришь сквозь мутное стекло в двери и ничего не видишь. Когда идешь по улице и хочешь попасть под машину, чтобы она пришла к тебе в больницу и долго сидела на стуле возле кровати, положив голову тебе на грудь. А ты бы гладил ее волосы и говорил, что все будет хорошо.

А потом вечером ты стоишь в подъезде соседнего дома и ждешь ее. Она приходит, но ее держит под руку тот, которого, как ты думал, она никогда не сможет полюбить. Ты выходишь из подъезда и видишь, что она совсем не смущается, увидев тебя.

И только тогда ты понимаешь, что тебя бросили.

Письма

Он и она были в одной команде, которая поднималась на вершину. Она была в связке с другим парнем, но он всегда чувствовал ее взгляд. На крутом снежном склоне он останавливался, опирался на ледоруб и оглядывался. Она стояла внизу, и он видел ее глаза сквозь огромные темные очки. Она смотрела не таясь. Когда их взгляды встречались, она начинала улыбаться, как бы тяжело ей ни было. В палатке она всегда просилась спать с краю возле него. Он очень уставал и мгновенно засыпал, но ночью просыпался от какого-то движения воздуха и видел, что ее глаза совсем рядом, они блестят в лунном свете, который пробивался через тонкую палаточную ткань. Она смотрела не мигая, смотрела долго и нежно. Он смущался, что-то бормотал и поворачивался на другой бок.

Потом она писала письма. Жила она в маленьком городке около Владимира, там ничего не происходило, и она просто писала про желтые листья, которые собрала в кучу. Теперь они горят и там можно печь картошку. Потом она писала про дожди, большие лужи на дороге, по которой она ходит к автобусу. Потом у них выпал ранний снег, который надо было убирать большой фанерной лопатой. Он читал ее письма и не знал, о чем ей писать. Про дождь и снег он писать не хотел, про учебу ей было неинтересно, книг он не читал, а про свою девушку, которую он любил, написать не решался.

Он поздравлял ее со всеми праздниками, иногда писал, что рад ее письмам, но у него совсем нет времени ей отвечать.

И вдруг он перестал получать от нее конверты с листочками из школьной тетради, исписанными мелким почерком. Он ждал месяц, другой, сам написал письмо о том, что волнуется за нее, и спрашивал, как дела. Ответа не дождался, и вскоре она исчезла из его мыслей.

Через много лет он снова вспомнил о ней, когда проезжал через ее городок, направляясь по делам во Владимир. Вдоль дороги мелькнули небольшие аккуратные домики за высокими серыми заборами, вбок убегали улицы, где стояли такие же домики, потом показались и исчезли блочные пятиэтажки и городок остался позади.

Он вспомнил ее письма о листьях, о печеной картошке и о снеге, который надо было убирать большой фанерной лопатой. Он вспомнил ее глаза в ночной палатке, оглянулся, чтобы еще раз увидеть ее городок, но тот уже исчез за поворотом.

Навоз и купальник

Ее дача была далеко. Сначала надо было ехать по Щелковскому шоссе, потом мимо военного аэродрома, откуда взлетел Гагарин в свой последний полет, потом через город ученых, сейчас известный своей водкой, затем петлять по узкой дороге мимо елово-березового леса. Потом, когда уже глаза начинали слипаться от усталости, появились заборы, домики и яблони с красными яблоками на ветвях.

— Приехали! — сказала она. — Я тебе помогу разгрузиться.

Мы долго вытаскивали из багажника какие-то банки, коробки, пакеты, носили все это в дом и складывали возле обеденного стола. В доме нас встретила ее тетка, которая стала бестолково хлопотать, ставить чайник на плиту, потом снимать его, бежать за водой, причитать, что картошку она еще не поставила, и вообще надо было предупреждать!

— Да ладно, — сказал я. — От чая только сырость в животе. Мы тут по делу приехали.

Дело было не такое простое. Около забора было свалено две машины компоста — так она ласково называла свежий навоз с ближайшей фермы. Весь этот «ароматный Эверест» надо было разгрести, разбросать по участку, а остаток перенести в специальный уголок для будущих садоводческих идей.

— Я тебе помогу, — сказала она и принесла носилки.

Она сбегала в дом и появилась в красивом купальнике. Я посмотрел на свои кроссовки, джинсы, вздохнул и взялся за лопату.

— Чай-то будете? — прокричала ее тетка через час.

Я сел прямо на землю, закурил, чтобы перебить запах органических удобрений, и закрыл глаза.

— Ты не спи, — она села рядом и положила голову мне на плечо. — Тут еще немного, а потом я обед приготовлю.

Обедать я не хотел. Я хотел на свежий воздух.

Через два часа я стоял около машины и палочкой пытался очистить кроссовки. Она незаметно подошла сзади. Теперь на ней кроме купальника была белая шляпа с огромными полями.

— Ты уезжаешь? А обед?

Я покачал головой.

— А знаешь, чем ты меня огорчил? — спросила она.

Я выбросил грязную палочку, нашел новую и вопросительно посмотрел на нее.

— Я три часа ходила перед тобой в красивом купальнике, а ты ко мне совсем не приставал!

Попутчица

Она подняла руку возле метро «Октябрьская». Краем глаза я успел заметить, что она очень красивая, и притормозил прямо возле знака «остановка запрещена».

— На Вавилова! — скомандовала она и села на переднее сиденье.

— Вы даже не спросили, смогу ли я туда поехать! — удивился я, тронув машину.

— Три рубля! — отрывисто бросила она, потом, посмотрев на меня, добавила: «Пять рублей».

— Это по дороге, — сказал я. — А красивых женщин я вожу бесплатно.

— Ну и зря! Не со всеми вам обломится!

Я промолчал, поняв, что в остроумии с ней мне не тягаться, а после полубессонной ночи тем более.

— Вот сюда… тут, кстати, работают многие комиссии из Академии наук. А вы, я вижу, тоже в академии работаете, так что возможны новые встречи.

— Как догадались про Академию?

— На заднем сидении чья-то диссертация валяется!

И она ушла.

Вечером я заметил, что она забыла зонтик. На следующий день я стал дожидаться своей попутчицы около ее работы, но она все не выходила. Я зашел в здание и стал ходить по комнатам, спрашивая, не тут ли работает женщина, у которой есть светлое кожаное пальто, и которая забывает зонтики в чужих машинах. Вдруг кто-то тронул меня за плечо.

— А что это вы тут делаете?

Я протянул ей зонтик.

— Спасибо, мне уже пять человек сообщили, что меня какой-то человек кавказской наружности разыскивает. Вы и правда грузин?

— По наружности да, а так нет.

Она протянула мне бумажный прямоугольник.

— Это моя визитка. Если будут проблемы — звоните.

Я ей продиктовал свой телефон и уехал на работу.

Проблем у меня не было. Проблемы были у нее. Был разгар перестройки и надо было как-то сохранить нажитое. У меня нажитого не было, а она занималась обменом квартир, покупкой картин и еще чего-то. Я был ее персональным шофером для особых поручений. В награду я получал серию рассказов о жизни наших академиков и других участников недоступных мне тусовок. Мы всегда куда-то спешили, и у меня в мыслях не было начать к ней приставать или даже заводить разговоры на фривольные темы. Хотя комплименты она от меня периодически получала и садилась в машину всегда накрашенная и благоухающая.

— Это так, на всякий случай, — сказала она однажды, перехватив мой изучающий взгляд. — Вдруг мы с тобой влюбимся друг в друга!

Однажды она позвонила в лабораторию, когда мы сидели за столом, пили чай и обсуждали мой отъезд в Америку. Мой самолет улетал через два дня.

— Я хочу тебя отблагодарить, — сказала она. — Я тебя рекомендовала в одну из комиссий при Президиуме. Ты теперь из заграниц вылезать не будешь.

— Я улетаю в Америку, — сказал я. — Надолго.

— Ну и дурак! — ответила она и положила трубку.

Женский пляж

Больше всего ему нравилась утренняя прогулка к морю. Они не спеша шли по дорожке мимо молодых сосен, мимо песчаных дюн, местами заросших травой и кустарником, мимо ларька, где продавался горячий черный хлеб, обжаренный в масле и натертый чесноком. Возле сосен ветра почти не было, там пахло разогретой хвоей и грибами. Грибов в этом году было много, и в этом сосняке они нашли несколько белых.

Ближе к морю ветер усиливался. Дорожка переваливала через песчаный холм, и темно-синее море сразу заполняло половину видимого мира. Прохладный ветер приносил соленые капли, трепал волосы, теплая идиллия дороги через дюны заканчивалась. Тут, на вершине холма, они прощались. Она уходила на женский пляж, говоря, что хочет быть для него красивой везде. Он кивал, долго смотрел как она идет по узкой дорожке, вьющейся между песчаных холмов, потом она исчезала, он шел вниз и занимал место на границе с женским пляжем, чтобы быть ближе к ней. Этот кусок пляжа был пустынным, но иногда туда приходила крупная блондинка, понимающе ему подмигивала и начинала медленно раздеваться. Он смущенно отворачивался, залезал в одну из ям, которые специально выкопали, чтобы там спасаться от холодного ветра, прикрывал лицо рубашкой и старался уснуть.

Она приходила через три часа, улыбалась, и они шли назад по теплой дорожке, мимо сосен и кустов, где иногда похрюкивали дикие кабаны со своими семействами.

Пицца и портвейн

Она не любила рестораны. Она обожала террасу их дома, стоящего на склоне крутой зеленой горы. Утром и вечером там можно было смотреть на море, на маленькие прибрежные городки и на вулкан, покрытый снегами. Вулкан был далеко и казался совсем не страшным. Над ним часто висело огромное облако, и тогда они смотрели на облако. К их дому вела узкая дорога, вьющаяся серпантином между желтых домов и кустов с розовыми цветами. А можно было идти по лестницам. Лестницы начинались у небольшого ресторанчика, где они покупали горячую пиццу, которую им тщательно запаковывали в большую коробку. На столе их уже ждала бутылка «Марсалы» — местного портвейна, который они считали тогда лучшим напитком в мире. Рядом с пиццей мирно уживалась тарелка с вареной колбасой, нарезанной тончайшими кружками, тарелка с соленой красной рыбой и миска с большими сладкими помидорами.

Все это казалось сначала несовместимым, но они смеялись и говорили, что если к этому добавить стакан портвейна и долго смотреть на темнеющее море, то это самая вкусная еда на свете!

Ночь наступала незаметно. Они еще видели светлые облака над морем, а когда оборачивались и смотрели на горы, то там уже горели первые яркие звезды. Они надевали куртки, пили горячий чай, смотрели, как гаснут облака, вспоминали прошедший день и мечтали о следующем дне, который обязательно будет еще лучше!

Рождение весны

Их дом стоял в густом лесу, к нему вела заснеженная дорога, петляющая между огромными елями. Она поднималась на холмы, спускалась, потом делала крутой поворот, и появлялся большой сарай, где хранились дрова для камина, а потом уже и сам дом, построенный из толстых светлых бревен. Дом казался очень крепким, в нем не было страшно по ночам от волчьего воя, и можно было спокойно слушать скрип снега под копытами оленей, которые приходили к дому, спасаясь от волков.

В доме было много комнат, они любили по вечерам ходить по дощатому полу, лазить по скрипучим лестницам и рассматривать безделушки, которые оставили хозяева. В одной из комнат они нашли джакузи и очень обрадовались. У нее болела рука, и они решили лечить ее гидромассажем. Она дремала в огромной ванне, слушала журчание насосов, гонявших теплую воду, а он лежал около камина, смотрел на огонь и думал, что сейчас, наверное, проходят самые счастливые дни его жизни.

Утром они катались на лыжах, а потом не спеша обедали за большим столом, добротно сколоченным из толстых сосновых досок, покрытых густым желтым лаком. Стол светился от солнечных лучей, они пили коньяк и шутливо ворчали, что теряют время, что тут, конечно, хорошо, но в лесу сейчас так красиво!

Через несколько дней стало совсем тепло. Они оставили лыжи в машине и просто пошли вдоль речки, которая начиналась среди далеких холмов и неслась потом между угрюмых скал, иногда выходила на простор и шипела между гладких серых камней. Но так было летом, а сейчас она была покрыта толстым желтым льдом. Они шли по раскисшему снегу и щурились от теплого мартовского солнца.

Вдруг она остановилась и схватила его за руку. Откуда-то издалека, из-за вершин остроконечных елей, раздался гул. Он нарастал, приближался, и казалось, что сейчас он обрушится на них, и нет от него никакого спасения!

— Это вода! — сказал он и показал рукой на реку.

Прямо по льду неслись потоки воды. Вода прибывала на глазах, она смывала снег с камней, начинала шипеть в узких расщелинах, сверкать на солнце.

— Мне страшно! — сказала она. — Сейчас что-то случится!

Они отошли от берега, залезли на скалу и стали снова смотреть на прибывающую воду.

— Весна! — сказала она. — Мы увидели, как рождается весна!

Смотрите, кто пришел

Знакомый разошелся с молодой женой и женился на разведенной маме двух сыновей. Она старше его на десять лет и недавно перенесла операцию по удалению опухоли — рак груди.

— Мне сейчас так хорошо, — говорит он. — Теперь я прихожу домой и вижу не кислую физиономию с кучей проблем, а счастливую женщину, которая искренне рада, что я пришел.

В одну строчку

— Виртуальная любовь — это отношения двух параллельных прямых. Ни сблизиться, ни разойтись они не могут.

***

— Любовь — это страсть, нежность и забота. Что-то одно можно опустить, но лучше не надо.

***

— Очень опасно полюбить женщину за то, что она печет вкусные пирожки с картошкой. Обязательно найдется другая, которая делает это еще лучше!

***

— Старость — это не когда на тебя перестали смотреть женщины. Это когда ты на них перестал смотреть.

***

— Если женщине долго говорить, что она талантлива, то она сначала смущается, потом радуется, а затем и правда становится талантливой. С мужчинами это не получается.

***

— Высшее искусство любви — это любовь к женщине в момент, когда она ворчит, что ты плохо пропылесосил квартиру.

***

— Легко любить тех, кто любит тебя.

***

— При интернет-знакомствах надо не только читать между строчек, но и смотреть между фотографий.

Советы, которые мне давали

— Виноват перед женой — проси прощения сразу. Не виноват — молчи!

— Не спрашивай, чего она хочет, а объясняй ей это!

— Орехи, орехи и еще раз орехи! И она будет счастлива!

— Перед началом банкета обязательно определись, кого ты любишь.

— Никогда не говори «все равно тебя люблю». Все равно, не равно, равно, больше, меньше… такая математика ей не нужна!

Пустой дом

— Ты представляешь: это все теперь наше!

Они ходили по большому пустому дому, заглядывали во все комнаты, открывали краны, включали и выключали свет, слушали, как скрипит деревянный пол.

— Тут два камина! Мы будем по вечерам мучиться, не зная, какой разжигать!

Он вышел на балкон, заваленный листьями, упавшими со старых кленов. Во дворе еще росли огромная яблоня и береза, с которой облетели листья, и сейчас они желтым ковром окружали белый ствол. За березой был обрыв, внизу вилась дорожка, ведущая через кусты сирени в парк, к небольшому озеру, где на берегах росли старые ивы. Ему вдруг показалось, что все это он когда-то видел, что этот дом и эта дорожка приходили к нему во сне. Что-то кольнуло в груди, и он вспомнил: «…неужто вы не хотите днем гулять со своею подругой под вишнями, которые начинают зацветать, а вечером слушать музыку Шуберта?».

— Тебе нравится? — спросила она.

— Очень! — сказал он. — Вот только надо начинать работать. Я пойду в гараж, там я видел грабли — будем убирать листья.

— Я с тобой, я ведь обожаю убирать листья. Никогда, правда, не убирала, но все равно обожаю!

И они пошли в гараж.

Бабье лето

Отшумело, отзвенело бабье лето

Паутинкой перепутал листья ветер.

Кто автор этой песни? Ткачев? Могилевский? Кто-то еще?

Я даже не помню, когда впервые услышал ее. В совхозе на картошке? Ее пел у костра пьяненький гитарист Вовка? Или в физтеховском общежитии ее прохрипел магнитофон? Или на сборах нашей команды по гребному слалому ее пели девчонки, а мы лежали на мягком мху, смотрели на звезды и на верхушки темных карельских елей?

Это простенькая песня о влюбленных, которые ушли друг от друга. Просто они не умели любить и ценить. Почему бабье лето? Наверное, потому, что это грустная и светлая пора. Как воспоминание о любви.

Все мы в двадцать лет не умели любить и ценить. Это пришло потом. И счастливы те, к кому пришло это понимание не после расставания, а чуть-чуть раньше.

Двенадцать роз

Она первый раз пришла к нему в гости.

У порога лежала роза с запиской: «Иди в ванную!».

В ванной лежала роза с запиской: «Иди в гостиную, посмотри на кресло!».

На кресле — еще одна роза с запиской: «Посмотри в верхнем ящике письменного стола!»

Всего было двенадцать роз.

У последней розы лежала коробочка с подарком и записка: «Я люблю тебя!».

— Я тоже тебя люблю! — сказала она.

Через три месяца они расстались.

— Почему? — спросили ее.

— Он решил, что мне хватит впечатления от этих роз на всю оставшуюся жизнь!

Ожидание любви

Он ее любил и ждал.

У нее менялись мужчины, и она не знала, что ее ждут.

— Почему ты не скажешь ей? — спрашивали его.

— Еще не подошла моя очередь! — отвечал он.

— Но ведь когда очередь подойдет, то у вас совсем мало останется времени! — говорили ему.

— Нет, не мало! — отвечал он. — Вся оставшаяся жизнь!

Параллельные миры

Владимир Дараган и Евгения Царт

Это будут рассказы о женщине, которая хотела жить не так, как все. И о мужчинах, которые ее окружали. И о сложных отношениях между мужчинами и женщинами. Мы попытались посмотреть на эти отношения с мужской и женской точки зрения. И окончательно запутались. Наверное, так в жизни и бывает…

Мы с тобой никогда не встречались и, наверное, никогда не встретимся.

Мы живем в параллельных мирах.

И раньше мы жили в параллельных мирах.

Эти миры заселяли разные люди. В каждом мире были свои правила, свои цели, своя мораль.

В моем мире требовалось помогать другим. Даже если они этого не хотят. И еще надо было вкалывать на благо и во имя чего-то. И еще надо было растить детей и стараться любить только свою жену. У кого-то это получалось плохо, у кого-то еще хуже. Тогда казалось, что жизнь дала трещину, пошла наперекосяк, и конец ее будет бесславным. От этого многие начинали пить, на них показывали пальцем и говорили, что они кончат свои дни в грязной луже под забором. Иногда про грязную лужу не говорили, но забор упоминался обязательно. Это была наша страшилка.

В мире, где жила ты, заборов-страшилок не было. Вы запросто садились возле любого забора и посвистывали, глядя на нас, проходивших тенью мимо вашей жизни. Вы не понимали нас, а мы не понимали вас. У вас не было принципа, что надо кому-то помогать. Вам хватало понимания, что достаточно просто не мешать другим, не совать нос туда, где вас не ждут. И вы не стремились сделать счастливым все человечество. Вы хотели жить в свое удовольствие, и если не требовалось больших усилий, доставлять удовольствие вашим попутчикам по жизни.

Я специально не употребил слова «друзья». Дружить трудно, когда ты сначала думаешь о себе, а потом о человечестве. Но зато в твоем мире была любовь. И ее было больше, чем в моем мире. Любовь придавала смысл твоей жизни. Тебе было наплевать на события в Гондурасе, на великие сибирские стройки и на запуск ракет к Венере или Марсу. Тебе было важнее свое маленькое счастье, когда можно уткнуться носом в мужскую грудь и забыть про все неурядицы и страхи. Вот для него, твоего любимого, ты могла сделать все то, что люди из моего мира делали для каких-то высоких и потому непонятных целей.

Но однажды ты замечала его рассеянный взгляд и понимала, что плечо, на которое ты так рассчитывала, может оказаться занятым. Тогда ты искала другое плечо, другую грудь, куда можно было бы уткнуться носом и немножко поплакать от усталости и нового счастья.

У тебя было много мужчин, но пусть кто-нибудь попробует бросить в тебя камень. Грешники жили в обоих мирах, а если и попадались среди них праведники, то это оттого, что им просто не повезло, или наоборот — очень повезло в жизни. Но таких людей было мало. В своем мире ты их не встречала.

Ты знала, что за все надо платить. И деньгами часто не обойдешься, хотя деньги иногда помогают жить так, как ты хочешь. Но не всегда. Ты помнишь, как твой отец лежал на диване, положив голову на сплетенные руки, и безучастно смотрел в потолок. А вы с мамой за его головой рвали фотокарточки каких-то женщин. Мама рвала их на четыре части, а ты подбирала кусочки и рвала их дальше. Ты не очень понимала, зачем это надо, но чувствовала, что это может прогнать ту зловещую тишину, которая часто висела в вашей маленькой комнате. И еще ты помнишь, как вы с мамой стояли на балконе и смотрели, куда пойдет папа. В твоей малюсенькой жизни уже были слова «любовница», «предательство», «измена».

Иногда мама облегченно вздыхала, и ты радовалась, что сегодня не будет ночных разговоров на кухне, и мама будет спокойно сидеть за столом и читать свои толстые скучные книжки.

Однажды папа ушел и не вернулся. Дома было тихо, мама даже не плакала, а только иногда гладила тебя по голове и шептала, что надо жить дальше и надо искать свое счастье не так, как искала она.

А потом папа вернулся. Вернее, его вернули. Просто прислонили к двери и позвонили. Его разбил паралич, и он стал никому не нужен. Никому, кроме вас с мамой. И вы за ним ухаживали очень долго. Ты смотрела на него и начинала понимать, что это и есть та самая расплата, от которой не откупиться деньгами. Но без денег было бы еще страшнее, и ты решила, что никогда не будешь бедной и никогда не будешь жить так, как мать. Ты тогда не знала, что эти же слова сказала Скарлетт О'Хара. Ты ничего не знала про Скарлетт и позже, прочитав роман, была потрясена, что твоя копия, твой двойник жил за океаном много лет назад.

Двойник — это мое слово. Ты, конечно, другая. Но если бы вы встретились со Скарлетт, то поняли друг друга. Скарлетт тоже не пошла бы работать учительницей истории или лаборантом, как тебе предлагали после университета. Ты рано поняла, что люди хотят быть красивыми. И ты тоже хотела быть красивой. В городе, где ты жила, всё, что было не похоже на ватник, считалось приличным. А любая ткань, если она не была серо-черной, считалась красивой. Это многих устраивало. Тебя — нет. И надо было что-то делать.

Ты была умна, общительна, энергична, пела, танцевала и легко поддерживала любой разговор. Была ли ты красива? Тебя убеждали, что нет, не была. Но мужчины могли часами разговаривать с тобой и потом делать то, что ты просила. У тебя появились связи. Это было главным в те времена, когда за мясом и колбасой надо было ездить в Москву. Человек ценился его связями, его записями в телефонной книжке. Все это особенно ценилось в той жизни, в которую ты ворвалась со всей своей энергией и желанием жить на всю катушку. Кто-то из твоих старых знакомых жил в другом мире, ты иногда различала тени и глаза, которые с укором смотрели на тебя. Ты старалась забыть эти взгляды. Ты стала звездой в своем городе, а это не все могут простить.

Тебе перепадали вещи, которые были интересны другим. Даже если ты их уже носила несколько месяцев. Тебя все хотели раздеть, заплатить за все, что было на тебе надето. И ты решилась! Знакомые люди помогали тебе покупать дефицит по смешной цене, ты все перепродавала и удивлялась, что твоя мечта никогда не быть бедной начала очень быстро осуществляться. В те годы это называлось спекуляцией, но тебе было наплевать. Ты это называла осуществлением мечты. Шаг за шагом ты постепенно входила в элиту твоего города, с тобой искали встреч, хотели обсуждать более крупные дела. Это было страшно, но упоительно остро! Ты ходила по краю, постоянно рисковала, понимая, что все твои «друзья» исчезнут в одну секунду, если ты сделаешь ошибку. Но судьба тебя хранила, ошибок ты не делала. Со стороны можно было подумать, что ты живешь на веселом карнавале, где музыка, маски и много шампанского. Ты знала, что за смешными, добродушными масками часто прячутся усталые и злые лица, которые мечтают схватить тебя и, дыша в лицо чесночно-водочным перегаром, начать болтать всякую чушь про свободную любовь и какие-то обязательства.

Ты крутилась как могла, изо всех сил старалась отказывать наиболее мерзким типам, а потом, устав от всей этой круговерти, решила отдохнуть в тихой гавани.

И ты вышла замуж. По расчету. Ты всегда выходила замуж по расчету, но твои расчеты всегда были неправильными. Наверное, с математикой у тебя не ладилось, или ты не могла смотреть далеко в будущее и видеть, что пылкий красавец, который сейчас стоит перед тобой на коленях, через пару лет превратится в некую заурядность, часто пьяную, изменяющую тебе с легкостью, но не забывающую оскорблять тебя и напоминать, что ты его вещь. Причем вещь, нужная только ему, и тебе надо стоически переносить все его выходки, ибо он единственный, кто хоть как-то ценит тебя.

А потом случилось чудо. Ты взяла из своих старых запасов немного денег и поехала в Сочи, где жила твоя подруга. Несколько дней ты загорала, плавала, смотрела в бездонное голубое небо и слушала шелест пальмовых листьев. Потом ты вдруг почувствовала, что все встречные мужчины тебя хотят. Если раньше они просто любовались смазливой мордашкой и хорошенькой фигуркой, то сейчас они смотрели на тебя как на недоступную королеву. Как будто фея коснулась тебя волшебной палочкой, и ты из Золушки превратилась в сказочную красавицу.

И у тебя началась совсем другая жизнь.

Танцор

Владимир Дараган и Евгения Царт

Все как-то сумбурно у нас получается. Надо бы про твои студенческие годы, про первую любовь. Но хочется про танцора. И про тебя, уже взрослую. Меня эта грустная и одновременно смешная история потрясла — я никак не мог ее понять.

Ну как ты, умница и красавица, из десятков поклонников выбрала танцора? Нет, я не против мужчин с такой профессией. Мне нравятся артисты всех жанров. С ними легко и весело. Но если ты не из их круга, то твое веселье будет кратковременным. Как опьянение от бокала шампанского. Но у тебя все не так, как у всех. А дело было в том…

Дело было в том, что твоя жизнь сделала крутой поворот, и ты вдруг оказалась одна. А когда женщина одна, это значит, что она готова к новой любви. В груди появилось пустое и саднящее место, которое надо было заполнить. Надо было забыть предыдущую любовь, заменив ее чем-то новым, неожиданным и ярким.

Ты еще сказала, что нужно было доказать всему городу, что ты на коне, что у тебя все хорошо и иначе быть не может.

Мне кажется это смешным и наивным. Сама, наверное, улыбаешься сейчас, но тогда… Не хотела выглядеть неудачницей? Ведь неудачников не любят. Их жалеют, но стараются держаться от них подальше. Ты торопилась. У таких, как ты, всегда мало времени на раздумья. И это правильно! Быстрые решения — самые верные! О вечных ценностях или просто о себе — это потом. Сейчас надо заполнять пустоту. Только не стоять и не думать!

Танцор… Мускулистое тело, сильные руки. Он входит в комнату и бросается на колени. В руках розы, он скользит по паркету, пока не упирается подбородком в кресло. Это красиво! Это помнишь долгие годы. Всю жизнь.

До этого у тебя была с ним встреча. Сумасшедшая, полупьяная, когда он вошел в ресторан, не сняв танцевальный наряд. Он весь такой яркий, лихой. Настоящий мужчина! С ним был друг и еще какие-то женщины. Он никогда не вспомнит, с кем он тогда был. Он помнил только тех, с кем переспал. Это он называл профессиональной памятью: переспать, сплясать и улететь! И еще он говорил, что ему не надо искать женщин. Он может просто сидеть, а они летят сами. Как бабочки на огонек свечи.

Ты не рассказала, что было дальше, но это было. Иначе бы он тебя не запомнил. И потом, через полгода, он появился в конце полутемной улицы — шел и пел на всю округу. И еще громко читал стихи. Он всегда и везде искал зрителей. Шел, как потом выяснилось, от очередной женщины. И тут он увидел тебя. И узнал!

— А я переехал во Францию, — сказал он.

— А я переехала в соседний квартал.

— А я помню, где ты жила.

И вы пошли к тебе в новую квартиру.

Ты до сих пор помнишь бутылку дешевого вина, которую вы пили до четырех утра на кухне. Когда ты дала понять, что ваше время кончилось, он театрально упал на колени и пригласил тебя в спальню. Это выглядело хорошо отрепетированным, но сыграно было неважно. Не хватало эмоций. Так играют усталые актеры, которым всё надоело, но надо говорить какие-то слова — профессия обязывает!

Ты подумала, что он тебе очень нужен. Нужен, как клин, которым вышибают другой. Но ты сказала:

— Спокойной ночи.

Танцор явно не ожидал такого ответа.

— Ну, хоть телефон, — попросил он ошарашенно.

Танцор никак не мог этого понять. Полгода назад все было можно, а сейчас нет? Он даже похлопал себя по щекам, проверяя, не спит ли он.

— Телефон — сколько угодно, хоть обзвонись.

Он ушел и потом звонил каждый день. И приезжал. Все две недели, что был в твоем городе. Каждую ночь вы сидели на твоей кухне и разговаривали. Для него, наверное, было открытием, что с женщиной можно долго разговаривать и это будет интересно. А ты начала понимать, что влюбила себя в него. Обычно все стараются влюбить в себя, а тут наоборот. Но так тебе было надо. Пустота стала заполняться и меньше болеть.

Танцор оказался великодушным. Он позволил себя любить и даже начал что-то отдавать взамен. Такой неотразимый, самовлюбленный нарцисс… Он еще не знал, что впереди его ждет успех, гастроли и бесконечные новые встречи. Он тогда мало думал о будущем, просто жил сегодняшним днем. Вы мотались по каким-то компаниям, и ему было приятно, что с ним такая милая девочка, которая все ему прощает, ничуть не мешает жить, что она просто приятный нюанс, дополнительно расцвечивающий его лоскутную и без того яркую жизнь.

Если бы он тогда знал, что ты единственная, кто останется у него от сонма женских тел и имен через двадцать лет. Это были странные годы. Редкие встречи, ревность, слезы, пьяная радость, разочарование и снова слезы и ожидание новой встречи.

Он прошелся по всей твоей дальнейшей судьбе. В чем-то ты сама виновата. Зачем ты хранила на виду его фотокарточку? Ты ее выпросила у него, не могла устоять… На карточке он полуголый, с переливающимися мускулами, веселый и беззаботный, с такой улыбкой… Ты сама диктовала, что надо написать на обороте: «Самой лучшей из всех моих…».

И эту карточку нашел другой мужчина, такой важный мужчина в твоей жизни. И это было началом конца отношений с ним. Он требовал порвать карточку — он не мог выдержать такого соседства. Ты рвала, выбрасывала в форточку, а потом, когда важный мужчина уходил, бежала на улицу, собирала в сугробах кусочки твоего прошлого, клеила и прятала.

А он находил снова.

Потом ты уже не клеила, а просто прятала обрывки в спичечный коробок. Ты патологически хотела сохранить обрывки своего прошлого. Это было твое, и никто не мог посягать на это.

Но важный мужчина мог. И вы с ним расстались. Но это уже отдельная история.

Пленница

Владимир Дараган и Евгения Царт

Я сижу у окна и думаю про историю твоей любви. Наверное, самой главной в твоей жизни. Ты называла ее сладким адом. Твоя мама называла ее сказкой и говорила, что так в жизни не бывает. Наверное, так бывает на облаках. Ты рассказала эту историю, когда спустилась с облаков на землю.

— Мужчины не все могут понять, — говоришь ты. — Вы все способны на любовь, не снимая портупеи. Двадцать минут любви — и к новым победам, размахивая шашкой. Меня могут понять женщины, основным содержанием жизни которых была любовь. Не любовь к одному человеку, а жгучая необходимость жить с этим чувством постоянно, без этого просто невозможно.

Ты рассказываешь это спокойно, но я представляю, как подрагивают твои пальцы.

— У каждого был период в жизни, когда любовь заменяла все, — говорю я. — Просто у большинства это не может продолжаться всю жизнь. Понять могут все, но принять немногие.

— А ты можешь представить постоянное состояние, когда сжато сердце, когда трудно дышать, когда хочется плакать от счастья или боли, когда все остальное уходит на задний план. Подрастающие дети, родители, работа, деньги, друзья… Это все идет своим чередом, что-то автоматически делается, что-то не замечается, как не замечают фон на картине, как не слышат шум двигателя машины, когда в салоне идет серьезный разговор.

Я представляю большой город, где у тебя крошечная туристическая фирма — осколок от развода со вторым мужем. Турфирма — это звучало красиво, но там надо было начинать с нуля. Какие-то силы и надежды оставались, ты честно пыталась что-то сделать, что-то заработать. И еще у тебя была полная свобода, но ты начала ее бояться. Свобода была холодной, пустой и темной. Возникали какие-то мужчины, но они не могли заполнить пустоту. Мужчины появлялись и исчезали.

Так появился физик, который долго думал и решил, что будет с тобой только через много лет, когда ты успокоишься. Он, наверное, боялся тебя.

— До свидания, — сказала ты физику и протянула на прощание руку.

— До свидания, — сказал физик, но не ушел.

Он готов был ждать и заполнять промежутки между другими отношениями. Когда тебе становилось не до него, он уходил в тень и снова ждал. Ты моталась по всему миру, заезжала в родной город, и тогда он звонил тебе. Однажды ты приехала, а звонка не было. Потом тебе сказали, что он больше никому не сможет позвонить.

Потом был молодой и красивый прокурор. Он никогда не знал, что с женщиной может быть так хорошо. Как не знал, что такие женщины не бывают навсегда и что они требуют всего мужчину, а не полчаса в обеденное время.

— Кстати, знаешь, когда женщине становится страшно? — спрашиваешь ты, наверное, саму себя. — Когда она чувствует скользящие взгляды. Не изучающие, а скользящие. Я впервые увидела такие взгляды в сорок лет. Раньше мужские взгляды останавливались и раздевали меня. Или просто терпеливо ждали ответной реакции, мимолетной взаимности. А тут они начинали скользить по лицу куда-то мимо уха, в небытие, боясь остановиться, боясь встретиться с моими глазами. Я понимала, что означают такие блуждающие взгляды. Мама называла таких мужчин «факирами на час». На час меня не устраивало. Я любила строить отношения. Все факиры отвергались.

— Но так ты могла пройти мимо своей судьбы?

— Не могла. «Факиры» и мужчины смотрят по-разному.

Да, тебе становилось страшно. Ты возненавидела свой паспорт. Эта красная книжечка показывала всем желающим, что тебе уже… И дальше будет только хуже. Вернее, ничего дальше не будет! Ни хуже, ни лучше, ни-че-го!

Встречаться с женатым? Бояться улыбнуться ему на улице? Бояться позвонить ему? Сидеть и ждать, когда у него появится свободная минутка? В выходные и праздники лежать на диване и плакать? Прокурор, физик… нет, хватит!

У тебя было убеждение, что на такое могут пойти только женщины, поставившие крест на своем замужестве. А ты любила быть замужем, хотя толком не знала, как это правильно делать.

Это твои слова. Они смешные, но мне очень понравились, и я решил их оставить в рассказе. Потому что мало кто знает, как надо «правильно делать». Никто не знает, почему так меняется человек, который изо дня в день просыпается рядом с тобой. И что надо делать, когда его начинает раздражать твоя привычка чистить зубы после завтрака или размешивать чай, постукивая ложечкой по чашке. В общем, ты, как всегда, хотела замуж, но появился Он. Ты его встречала в коридорах здания, где ваша фирмочка снимала комнату, но он всегда смотрел сквозь тебя, думая о чем-то своем, мужском и скучном. С ним работал приятель твоего первого мужа, который и пригласил тебя с подругами к нему на дачу. Он был женат, и ты отказалась. Подруги уговорили.

Ты сидела за столом, наслаждалась теплым августовским вечером, вкусной едой и старалась не смотреть в его сторону. Это был явно не твой мужчина. Крепкий, немногословный, погруженный в свои мысли, не обращающий на тебя никакого внимания. Ты блещешь и искришься в разговоре, а тут все мимо. Ну и ладно! Не нужен тебе этот женатик.

Но когда все стали расходиться, он подошел и взял тебя за руку. Ты почувствовала железную хватку. Ты поняла, что попалась!

Но ты впервые почувствовала себя за каменной стеной. Все проблемы ушли, как будто их и не было. Дочка заболела? Он знал, как ее вылечить. Зять ищет работу? Это вообще не проблема! Надо вывезти маму на дачу? Все это делалось мгновенно, зачастую без твоего участия. Твоя семья стала его второй семьей. Ты никогда не думала, что такое бывает.

Оказалось, что твоя жизнь расписана на пять лет вперед. Тебе показали карту мира и места, где ты побываешь. И ты там побывала. Тебе показали карту области и сказали, что там, там и там надо тоже побывать и все посмотреть. И вы ехали и смотрели.

Ты стала пленницей в раю, сладком и беспечном. Ты называла это сладким адом, но это неважно. Главное, что ты уже ничего не могла и не хотела менять. Тебе расхотелось думать о будущем. Он все думал за тебя. Ты забывала о своих проблемах, а он все помнил и все делал.

— Но ведь за такую жизнь надо тоже чем-то платить? На одном сексе, пусть даже очень классном, долго не протянешь!

— Я ему обеспечивала комфорт, защищенность, давала советы, лечила, заботилась о его здоровье, ездила с ним в деловые поездки и помогала своим обаянием в его делах. Все лучшее доставалось ему. Может, для кого-то это норма поведения, а для меня, эгоистки, это было проявлением любви, уважения и безграничной благодарности.

Он отправил тебя с подругой в ОАЭ. И, конечно, попросил позвонить. А ты, конечно, забыла. Через полчаса в ваш номер прибежала испуганная гид и сказала, что надо срочно звонить в Россию, а то Он умирает от волнения. И это сказала гид, которая потом в отеле ни разу не бывала! И как он ее нашел?

Тебе с ним даже о погоде не надо было беспокоиться. Вы были в Амстердаме в холодный день. Он снял с себя куртку, остался в рубашке с короткими рукавами, но не замечал дождя и ветра. Его беспокоили только капли, которые падали на тебя.

Он был для тебя отцом, братом, мужем, любовником, другом… Это, конечно, было многовато для одного, но его хватало на «всех». Долго хватало.

Он и правда заменял всех. Это был период, когда другие мужчины для тебя просто перестали существовать. Помнишь испанца на яхте, на верхней палубе? Бездонное небо, под яхтой несется темная синяя вода. Испанец обнял тебя, но в облаках вдруг появилось его изумленное и грозное лицо. И как ты бежала вниз! И как на следующий день этот испанец встретил тебя в городе и возмущенно отвернулся. А тебе было смешно!

Самое плохое, что все кончается, и однажды тебя начинают выгонять из рая.

В это было невозможно поверить! Вроде солнце так же встает на востоке, и кофе имеет тот же запах, и царапина на крыле машины такая же, как вчера, но что-то случилось. Вы едете по знакомой улице, за окном те же дома, а он молчит. Ты его о чем-то спрашиваешь, пытаешься согреть пальцы в его ладони, а он молчит. Потом он начинает говорить, и тут ты понимаешь, что это конец.

Если мужчина начинает бешено ревновать, то это начало конца отношений. Чтобы ты ни делала, все будет истолковано не так. Ты будешь виновата даже в том, что утром проснулась, а вечером захотела спать. Ты виновата в том, что юбка была слишком короткой, а поза слишком вызывающей. Но ведь ты для него надела эту юбку и села так, как ему раньше нравилось!

Почему он был с тобой? Он знал, что ты не девственница. И это сначала его привлекало. Я знаю твою теорию, что все мужчины — стадные животные. Один напился — и других тянет на тот же водопой. Всем интересно: а почему там такая вода вкусная?

А потом появляется ревность. Из ничего, просто, наверное, от усталости.

Твоими проблемами он стал заниматься больше, чем семейными. Он заставлял врачей делать в неурочное время операцию твоей дочке. Он бережно выгуливал после операции ее и тебя. Вокруг было полно молодых, цепких и горячих. А он говорил, что ваши отношения надолго. Ты, конечно, понимала, что надолго — это когда встречаются раз в месяц. А тебя понесло! Тебе хотелось больше и больше. Ты как-то сравнила себя со старухой из сказки Пушкина. Ты стала слишком уверенной в себе. Он сам говорил твоим подругам: «Ну как я могу ее бросить? Она же совсем пропадет без меня!».

И это про тебя? Про ту, которая умела спасать, терпеть, лечить от алкоголизма. Ты долго старалась подыгрывать. Ты ломала себя, пыталась подстраиваться под его растущие собственнические аппетиты. Но все имеет предел, и ты начала срываться. И потом все закончилось. Тяжело закончилось. Вы ссорились, мирились. И потом все!

Ты перестала быть его пленницей. Тебя отпустили на свободу, но зачем она тебе? Вокруг пустота, в кармане проклятая красная книжица, которая безжалостно прибавила тебе еще пять лет.

И зачем на улице солнце? Оно так безжалостно освещает твои слезы. И улицы такие пустынные. Вокруг какие-то тени. А ты опять одна. И надо начинать жить сначала.

И ты начала. Уже в который раз…

Коротко о любви

Любить не любить…

Любить — это хорошо. Даже если тебя не любят. А не любить плохо. Даже если тебя любят.

Плитка и любовь

Он окончательно понял, что любит ее, когда она приклеила плитку вверх ногами и он не стал переделывать, а оставил все как есть. На память.

Когда проходит любовь

Любовь проходит не тогда, когда ты по глупости говоришь любимой о ее ошибках, а тогда, когда ты начинаешь думать об этих ошибках.

Еще страшней

«Как страшно, если вдруг тебя разлюбят. Еще страшней, когда разлюбишь ты», — пела Майя Кристалинская по радио.

— Значит скоро будет еще страшней! — сказал он и положил телефонную трубку, в которой раздавались длинные гудки.

О любви

— Ты наливай себе, я пропущу. У меня бутерброд с сыром, закусывай. Потом расскажи историю про любовь, я их собираю.

— Хорош у тебя коньячок! Про любовь, говоришь? Ну… давно это было, при советской власти. Собрались мы как-то трое в командировку, в Казань. Посидели в лаборатории на дорожку, женщины нам, как водится, бутылку спирта в дорогу снарядили. Приехали мы утром. Мороз, ветер аж под куртками гуляет. Ну мы прямо на вокзале взяли у буфетчицы пустую пивную бутылку, сбегали в туалет, разбавили спирт, разлили по бумажным стаканчикам, выпили. И что ты думаешь? Вода! Нам наши красавицы бутылку с водой дали! Типа, пьянству — бой!

— А где любовь?

— Так они потом сказали, что любя это сделали.

Ньютон

Согласно теории всемирного тяготения, все люди притягиваются друг к другу. Счастлив тот, кто это ощущает.

Где твои мысли

Если ты болел, выздоровел, но думаешь о своей болезни, то ты еще болен.

Если ты любил, разлюбил, но думаешь о ней, то ты еще любишь.

Диалог о любви

— У меня знакомый военный очень четко общался с девушками. Познакомившись, он говорил, что сегодня они идут в кино, завтра в ресторан, послезавтра в ЗАГС.

— И как его успехи? Неужели кто-то рискнул?

— Третья попытка была удачной. Нашлась девушка, которой не нравилось самой думать и принимать решения.

Любить женщин

— Ну как можно не любить женщин! — говорил наш механик Костя.

— Как их можно не любить? — спрашивали мы.

Костя пожимал плечами и замолкал, всем своим видом показывая, что знает что-то, чего не знаем мы.

Кого любит Костя

— Костя, ты любишь худеньких девушек?

— Я всяких люблю, но некоторым хорошо бы поправиться!

Любить всех

Как иногда хочется выйти на улицу, поднять руки вверх, потянуться, полюбить все человечество и вернуться на свой диван!

В любовь надо верить

Старый пес весь день лежит на коврике и дремлет. Если приходят чужие, он, с трудом поднимая морду, рычит. Так он убеждает себя, что еще нужен хозяину. Он не верит, что его еще любят. Он не скрывает свою любовь, но не понимает, как можно сейчас любить его.

Что ждать?

Чем меньше ты чего-то ждешь от своей любимой, тем дольше ты ее будешь любить.

Уступать

Уступать, но не давать садиться на шею… Это могут только люди, любящие друг друга.

Новости любви

Британские ученые доказали, что «блоковские прекрасные дамы» мужчинам нравятся, но на достаточно большом расстоянии.

Сумма ряда

— Я слышал о мужчинах, которые влюбляются в новую женщину, не переставая любить предыдущих. Математически это как сумма ряда. Она может стремиться к бесконечности или к конечному числу. Бесконечность разорвет этого ловеласа. А чтобы сумма любовей была конечной, нужно, чтобы новая любовь была заметно меньше предыдущей.

Женщины и страдания

— Женщины нам доставляют больше страданий, чем радости. Но нас все равно к ним тянет. Значит, без страданий мы свою жизнь не представляем. Прав был Будда, говоря, что «жизнь — это страдание». Другого мы не заслуживаем. И Шопенгауэр был прав, написав, что «есть одна для всех врожденная ошибка — это убеждение, будто мы рождены для счастья».

Ты была далеко

Как-то странно мы расстались.

Вроде вчера болтали о пустяках, обсуждали пятно на моей водолазке, сетовали на исчезновение хорошего грузинского вина, смеялись, что всё, повешенное мною на спинку стула в гостях или в ресторане, остается висеть на этой спинке… Милая болтовня с нашими словечками и фразами, непонятными окружающим.

Как будто ничто не предвещало разлуку, казалось, что проблема пятна на водолазке важнее билета на самолет, который скоро разнесет нас по разные стороны земли и надо будет вечерами ждать, когда ты проснешься, чтобы позвонить и спросить: «Как дела?».

Трудно придумать более дурацкий вопрос для человека, который еще толком не открыл глаза после сладкого утреннего сна.

Разлука казалась тогда далекой, почти нереальной. Даже в аэропорту, куда ты приехала со мной, не боясь чужих глаз и разговоров, мы стояли и обсуждали какую-то кастрюлю, ломали голову, кому лучше передать ключи от моей квартиры, не могли решить, что делать с молоком и сосисками в холодильнике и что написать в письме важному, как мы тогда думали, человеку.

А через пару дней я подошел к темному окну, за которым моросил бесконечный осенний дождь, посмотрел на черные ветки акации, на желтый свет незнакомых уличных фонарей и понял, что я один. И все проблемы с молоком, сосисками, ключами, водолазкой, письмом, пиджаком на спинке стула — это уже неважно, это ушло в прошлое. И ты тоже ушла в прошлое. Я с ужасом почувствовал, что не могу вспомнить твое лицо. Всплывали изображения на фотографиях, а ты, живая, куда-то ускользала. Я лихорадочно представлял тебя на улице, в парке, на мосту, за столиком в ресторане, но вместо тебя перед глазами появлялись куски бумаги с навсегда застывшими изображениями.

В тот вечер я пошел в бар и напился. Я не хотел пить, я хотел побыть с людьми. Мы там были с Сашкой, с которым я познакомился утром на работе. Он понял мою грусть и сказал, что мне могут помочь только три литра пива. Ровно три — ни больше и ни меньше! После трех литров мне стало с ним неинтересно, и я начал объяснять соседке за стойкой про свою память, которая помнит фотографии, а не живых людей. Соседка оказалась немкой из Кельна, она ничего не поняла, но сказала, что я ей нравлюсь, и она сожалеет, что к ней скоро приедет муж, чтобы забрать ее домой.

А утром я начал новую жизнь. Жизнь без тебя. Я понял, что мне неинтересны рассказы знакомых, как они ехали на работу и что купили в супермаркете. Мне стали неинтересны прочитанные ими книги и сериалы, которые они вчера смотрели по телевизору. Рассказывать все эти глупости разрешалось только тебе. Я сам больше молчал — мне было жалко занимать время друзей. Я даже тебе ничего не рассказывал, я любил просто смотреть на тебя и вдыхать твои запахи. От тебя всегда пахло теплым молоком и какой-то горькой травой. Эти запахи я помнил, они сводили меня с ума, я был готов слушать любую чушь, лишь бы продлить ощущение близости.

Твои запахи были потеряны. Появилось много новых: утренние омлеты, жареный бекон и кофе в ресторанчиках, сладковатый выхлоп автомобилей, запах свежей одежды, чистого тела, вечернего тумана, жареного со специями мяса, запах вымытого линолеума в лаборатории…

По улице ходили люди и проносили мимо меня свои запахи: мокрая кожаная куртка, яблочный шампунь, тяжелые цветочные духи, коробка из магазина электроники. Но ни от кого не пахло молоком и горькой травой. Эти запахи остались за океаном.

Еще мне надо было привыкать жить без теплоты твоих ладоней, без гладкости твоей кожи, без шуршания твоих волос, которые я обожал растирать между пальцами, без влажности твоих губ, без ресниц, которыми ты любила щекотать мои щеки.

Для меня пропал целый мир, который носил твое имя. Из этого мира приходили письма, которые я заучивал наизусть, пытаясь найти что-то между строчек. Я там ничего не находил, но многое придумывал. В этот мир можно было позвонить, но ты всегда была не одна и говорила не те слова, что я ждал. Ты говорила на другом языке, холодном и скучном. А я хотел услышать язык твоего мира, который когда-то был нашим общим. Проходили дни, и мне начинало казаться, что ничего не было, что все это я придумал, что надо забыть прошлое и думать о будущем.

Думать о будущем — означало мечтать. Сашка мне твердил, что надо мечтать о деньгах — это приятнее и понятнее. Он заносил в электронную записную книжку все свои траты, за исключением непонятных сумм, уходивших на выпивку и на подарки его бесчисленным женщинам.

— Это святое! — говорил он. — Романтику нельзя калькулировать!

Все кончалось тем, что перед зарплатой он занимал у меня сотню, потом отдавал и вскоре занимал двести.

— Я тебе отдам двести десять! — говорил он. — Ты живешь экономно, и твои деньги должны работать!

Вскоре мы оба забывали, сколько он мне должен, и шли в бар для освежения памяти. Там он платил за выпивку, мы решали, что все долги таким образом оплачены, и начинали знакомиться с женщинами. Вернее, знакомился он, а я сидел, клевал носом и хотел уйти домой. Сашка был красавец — высокий блондин с пухлыми губами, говоривший умные слова и знавший жизнь в разнообразных ее проявлениях. Он нравился всем женщинам без исключения. Я обожал смотреть, как тают женские сердца, когда он, глядя в глаза, начинал тихим голосом говорить о чувствах, которые возникли у него прямо сейчас, в баре, за кружкой недопитого пива. Дальше он говорил, что не пьет, но у друга (тут он обнимал меня за плечи) невообразимая грусть, усугубленная неразделенной любовью, и он вынужден помогать мне в беде. Он рассказывал про мои потерянные запахи, про то, что я помню только фотографии, про то, как он понимает меня. Женщины слушали, кивали, а некоторые даже пускали слезу, которую он тут же вытирал бумажной салфеткой, взятой у бармена.

Прошла зима. Сашка окончил курсы массажистов и стал, по его словам, преуспевать в этом занятии.

— Ты представляешь, — говорил он, закатывая глаза, — они мне еще и деньги платят!

А я работал по четырнадцать часов в сутки, пытаясь заглушить мысли о прошлом. О будущем я тоже не думал. Будущее зависело не только от меня и было неопределенным.

— Главное — найти приличную работу! — учил меня Сашка, когда мы выходили из лабораторий покурить на улице. — А женщины… Ты вспомни свою первую любовь. Наверное, в четвертом классе было дело? Ну и где она сейчас? Как часто ты ее вспоминаешь?

У меня «было дело» в первом классе. Я вспомнил серьезную девочку-отличницу, о которой я думал перед сном. Я всегда любил отличниц и сказал об этом Сашке.

— Не знаю, что это означает по Фрейду, — глубокомысленно сказал Сашка. — Я просто думаю, что тебя всю жизнь преследовал комплекс бездарного двоечника. Вот я всегда любил твердых троечниц! Мне интересно было их учить науке жизни!

— В любом случае, — продолжил он после некоторого размышления, — мы с тобой должны нести знания в массы, а не ограничиваться одной ученицей, какой бы грудастой она ни была!

Я не спорил. С Сашкой нельзя было спорить. За ним надо было просто записывать, чтобы обдумывать его мысли на досуге. Сказать слово поперек — означало смертельно обидеть его. У него была четкая философия, и все попытки изменить ее суть безжалостно им пресекались.

— Ты, парень, жизни еще не нюхал, хоть и прожил больше меня! — говорил он. — Меня любили даже лауреатки конкурсов артистов эстрады! Прямо возле театра, за забором какой-то стройки!

Ну что можно было возразить против таких аргументов?

Однажды осенним вечером Сашка вышел покурить очень задумчивый.

— Я влюбился, — грустно произнес он. — Неожиданно влюбился в свою бывшую жену, а она пошла в полицию, и мне запретили подходить к ней ближе, чем на тридцать футов. Прямо хоть с рулеткой ходи!

— Она обиделась на твои слова о любви? — удивился я.

— Нет, я ей сказал, что она дура и не понимает моих чувств.

— Для храбрости выпил сначала?

— Ну, да… Трезвым я бы не влюбился. Трезвым я развелся.

Мы пошли в бар, чтобы обмозговать новости. У меня был еще один повод пойти в бар. Утром я получил от тебя письмо, что ты можешь приехать на несколько дней. Сашка, узнав об этом, взял меня за рукав, притащил за столик к какой-то крашеной блондинке, и сказал ей, чтобы она смотрела на меня и училась, как надо быть счастливой. И он тоже будет смотреть на меня и учиться, а то у него несчастная любовь и разъедающая сердце тоска, которую даже пивом не вылечишь! Блондинка оказалась его старой знакомой, о чем он узнал после второй кружки. Она сказала, что он портит ей настроение своим видом, и ушла. Сашка даже протрезвел и сказал, что он пойдет в лабораторию работать, чтобы доказать, что он способен не только заниматься сексом и массажем.

— Ты мне ее покажешь? — спросил он, останавливаясь в дверях.

— Нет, — ответил я. — Ты опасный конкурент, цветущий массажист, а я еле ноги таскаю после работы.

— Ну и правильно! — ухмыльнулся он. — От меня надо держаться подальше! Я ничему хорошему не научу!

Потом он переехал в другой район, в лаборатории стал появляться редко, для экономии бросил курить, и мы почти перестали видеться. Ты случайно увидела его на улице и сразу узнала по моим рассказам.

— Это он помогал тебе жить без меня? — спросила ты.

— Время без тебя я бы не назвал жизнью, — уклончиво ответил я.

Ты улыбнулась, прижалась ко мне и пощекотала мои щеки ресницами.

По-моему, Сашка это видел.

Но это было неважно.

Четыре дня

Так, где тут пишут про прогноз погоды? Ага, плюс пять, ночью заморозки. И что мы имеем для этих заморозков? Вот — старая черная куртка. Блин, даже зеркала нормального у нас нет! Но и так ясно: рукав порван, вся лоснится, как маслом смазанная. С этим все понятно! А брюки? Джинсы — раз! Да… ужас, срочно стирать! А что на два? А ничего, это старье надо выкидывать! Теперь туфли. Эту подошву приклеить, а тут бы гуталином и бархоткой! Чертова Америка, нет тут гуталина! А может и есть, но где я его найду, и как это будет по-английски? Ладно, такое не каждый день случается, надо в магазин.

Так, лучше магазина в этом городе я не знаю. И что я куплю? О, тут столько зеркал! Ну и рожа! Давно я себя не видел! Год голодовки, прерываемой вливанием «кока-колы» и заеданием обжаренных куриных ног с желтым жиром по бокам. И как можно такого любить? Сегодня надо пойти в китайский буфет, где за пять долларов можно нажраться до упаду. Может, щеки округлятся, и цвет лица будет не такой зеленый.

Вот куртка. Красивая. В нее бы кого другого засунуть. И сколько? Мама дорогая! А и фиг с ним! Гуляем! Еще вот джинсы новые и туфли. Где тут кабинка? Да… а если щеки надуть и потереть? Так получше, хоть красные пятна появились. Еще надо губы покусать и в парикмахерскую сходить. Хорошо, что меня тут никто из знакомых не видит.

Все позади, от меня вроде пахнет, как от человека. Сколько же этот одеколон стоит? Ладно… Где этот поезд? Еще пять минут! Если опоздает, то весь одеколоновый дух уйдет. Курить охота, но нельзя. Вдруг целоваться придется. А почему вдруг? Иначе зачем я сюда приперся? Буду целоваться как проклятый. Тьфу, что я несу: «Как проклятый». А почему проклятые так целуются? Опять бред. Вот, поезд идет. Да, тут не забалуешь, опаздывать нельзя. А народу-то! Что их сюда принесло? Как будто тут бесплатные сосиски. Так, кажется это она. Нет, просто похожа. Челка… не было у нее челки, и такой куртка с меховым воротником не было. Улыбается. Блин, колени подгибаются, надо закурить. Нельзя курить! Не верю просто, неужели год прошел? Привет, привет, не бойся, я не буду говорить высокопарные фразы. И сопли распускать не буду. И я рад! Тут рядом, через мост — и мы дома. Только ты не пугайся. Нет, мышей я всех поймал. Конечно, съел! Тараканов ты не боишься, я знаю.

Да, в Филадельфии на улицах чисто. Не бойся, этот тип здесь всегда лежит, живет он тут! Он живой, просто выпил и устал. Ты его, главное, не нюхай! Ну, вот мы и дома. Мой сосед ночует где придется, я не в курсе. На эти дни я запретил ему тут появляться. Но он все равно припрется, скажет, что забыл чего, на тебя захочет посмотреть. Есть на что посмотреть, даже после самолета и поезда! Нет, сегодня мы одни. Я тут борщ сварил и грибы пожарил. Я теперь все умею. Вот еще вино, «бургундское», самое дорогое, что было, но все равно дрянь кислючая. Да, я тоже не пью. Я не худой, я поджарый, бегаю, здоровый образ жизни. Ладно, грибов поем и поправлюсь. Вот тут раскладушка и надувной матрац на полу. Ты где будешь спать? Это шутка… Зато ты веришь, что женщин тут не бывает.

Почему все вокруг черные? Так это…, других тут нет. Тут черные и еще мы с Лешкой. Мы не экономим, нам все равно. И от университетов близко. Нас не ограбят! Дома у меня ничего нет. У меня даже авторучка на работе лежит. Что там валяется? Подними, ну да, это пять долларов. Вот так и живем — за деньгами даже нагибаться лень. А туман-то какой! Вот тут Бенджамин Франклин работал. Громоотвод — это его работа. Что это красивое? Тут я работаю. Вернее, живу и работаю. В комнату только спать иногда прихожу. Чисто, да… так ведь зараза кругом, спид, рак… мы привыкли. У меня кабинет. Отсюда я тебе звонил. Так, эту дрянь не трогай! Ну и что, что на столе стоит. Ну и что, что рядом чашка. Одна капля — и лошади нет! И всадника тоже! Но ты не бойся, тут хуже, когда вокруг магнитов бегаешь. Чуть быстрее пошел и все, сердце останавливается и стоит как вкопанное. Дефибриллятор видишь на стене? Никто пользоваться не умеет. Там телефон написан, значит, есть кто-то обученный.

Вот это мой компьютер. Ага, знаменитый «Силикон Графикс». На нем еще «Парк юрского периода» сделали. Нет, я тут только на самолете летаю, и еще молекулы белков живут внутри.

А это почти проспект. Ты такого в Германии не видела. Тут музеев как грязи! Нет, ты что! Я тебя ждал. Иначе кто мне объяснит, где Гоген, а где Гоголь. Откуда это все тут? Меценаты… Это те, у кого совесть на старости лет проснулась. Импрессионисты, экспрессионисты… слова-то какие хорошие, я это учил! Ага, и этот тоже тут живет. Тут вообще заблудиться можно и умереть от голода и отсутствия женской ласки. Надо срочно ресторан искать. Про мои грибы я понял, буду учиться отличать съедобные от несъедобных. И про борщ я тоже понял — не мое это. Зато «бургундское» удалось.

А тут автобусы… Я в них ничего не понимаю, давай спросим. Как последний? А… еще не ушел. Тут недалеко. Хорошо бы на машине, но тогда не выпьешь. Там океан. А вот и он. Серый, холодный. Я не купался, я тут думал. О тебе, конечно! Только хорошее! Это называется бордвок. Да, это приличное слово. Тут сплошные казино. Обязательно выиграем. Уже все жетоны кончились? Вот еще. Давай тут попробуем. Ух ты, колесо фортуны нас любит! А представляешь, если бы мы играли по сто долларов? Давай попробуем. Ну, ладно, не все коту масленица, а водяному русалки. Надо другим оставить. Обязательно отметим. Сколько проиграли, столько и прогуляем! Океан-то как шумит. С тобой он по-особенному шумит. Как особенно? Он мешает тебя слушать. Завтра в Нью-Йорк поедем. Там тоже океан.

Смотри, вокруг сплошной Нью-Йорк. Если мы не пообедаем, то я в твоем Метрополитене умру при входе. Почему ты думаешь, что все пиццерии управляются итальянской мафией? Вот эта точно не мафиозная, тут кормят прилично даже нас. Я не засматриваюсь на женщин, я просто задумался, я знаю, что ты еще не уехала. Ну и что, что полчаса на весь Метрополитен. Все можно успеть, если бежать и делать вдох на каждом четвертом шаге. Эти залы пропускаем, мы такое видели два дня назад. Ну конечно, мы в них заглянем и все посмотрим! Особенно вот это посмотрим, смотри, какая рожа страшная! На меня похож немного. Когда выпью.

Ага, это и есть Бродвей. Откуда ты все это знаешь? Ты точно тут ни разу не была? Да не смотрю я на их ноги, что я, голых баб не видел? Шоу на сегодня закончились. Ты хочешь ужинать в отеле? Сыры? Французские? А кто их знает. Я специалист по куриным ногам и бананам. Все есть, что ты хочешь? А ты уверена, что это не протухло? Да нет, ничего, в номере есть холодильник, я его покрепче на ночь закрою. В крайнем случае, в коридор выставлю. Да, это и есть Центральный парк. А вот мешок с фруктами кто-то забыл. Будем брать? Конечно, можно! Тем более, что фрукты я не ем. Ага, зажрались американцы! А тут сексшопы и сексшоу. Наш отель вообще в самой гуще сексуальной жизни. Я смотрю только на тебя! Кто сказал, что у меня глаза косые? Смотри, они абсолютно прямые и честные! А мы выпить забыли купить.

Это утренний парад. Нет, это не забастовка, это праздник. Ты поняла, что он сказал? Так ты английский лучше меня знаешь! Вообще-то он сказал идти в другую сторону. Давай на автобусе. Ага, это здание ООН. Почему-то раз ООН, то обязательно Хрущев с ботинком вспоминается. Ага, это знаменитый Эмпайр-Стейт-Билдинг. В туман смотровая площадка закрыта. А это Башни-Близнецы. Я там был наверху, ничего интересного не видно, но они качаются. Ага, там Статуя Свободы. И кто ее знает, может и французы сделали. У них свободы много было, поделились. Гудзон, да, Гудзон. Все как в романах Драйзера. Он не врал! Гарлем — там, я не пойду, у меня бумажник в кармане.

Таймс-Сквер. А ты думала, что это как Красная площадь? В кино? Сначала поесть! Тут ресторан на втором этаже. Меня можно прокормить, если делать это часто и помногу.

Это твой автобус в аэропорт. Я поеду на поезде. Ты там лети осторожно. Как осторожно? Ну, на ходу не прыгай за борт, много не пей, с красивыми соседями не заигрывай. Никакого контроля! Просто не заигрывай и все! А что я? Я вообще сама невинность! Ну, пока! Я тоже поехал. Может, еще увидимся.

Признание в нелюбви

Осенью от Кольки ушла Ксения.

Ушла не сразу. Сначала у нее появились срочные дела, из-за которых они не могли встречаться по вечерам. Потом причины отказов упростились: болит голова, плохое настроение или сегодня просто не хочется.

— Что с тобой происходит?

— Ничего, я просто хочу побыть одна.

— Ты меня еще любишь?

— Да, конечно. Позвони через пару дней.

Он звонил ей на следующий день, слушал длинные гудки и чувствовал, что с каждым гудком ему все труднее дышать. Однажды, когда Колькины родители ушли в театр, Ксения пообещала прийти к нему на целый вечер. Он прождал ее до полуночи, звоня сначала ей, а после десяти уже в больницы и морги. Трубку она взяла в начале первого.

— Я уже сплю, что случилось?

— С тобой все в порядке? Ты почему не отвечала?

— Я была в гостях, это внезапно, не могла тебя предупредить.

— Но ты обещала прийти ко мне.

— Да… я думала, что пробуду там недолго, но все сложилось иначе.

— Я все морги обзвонил.

— Извини, но мне неприятно это слышать.

Короткие гудки. Колька выдержал неделю и снова позвонил.

— Мне надо с тобой поговорить.

— Почему «надо»?

— Нам надо разобраться в наших отношениях.

— Я для этого необходима?

— Я не могу без тебя жить.

— Два года назад ты прекрасно жил без меня.

— А сейчас не могу.

— Не надо на меня давить.

— Ты сможешь сегодня прийти к семи часам?

— Нет!

— А завтра?

— Нет!

— Почему?

— Потому что не могу.

— А когда сможешь?

— Не знаю. Я сама позвоню.

Колька прождал месяц. Он ходил к друзьям, пытаясь как-то иносказательно рассказать о своей беде. Его слушали, кивали и советовали сходить на вечер в какой-нибудь институт.

— Сходи в педагогический, — говорил Славик. — Гарантирую, что станет легче. Я ходил, мне понравилось.

— Ты знаешь, какая она красивая? Я сейчас не могу на других смотреть.

— А ты через «не могу». Надо себя заставлять. Как горькое лекарство.

Ксения позвонила, когда деревья сбросили листья и лужицы с тонким льдом стали хрустеть под ногами.

— У тебя мои книги, я их обещала дать друзьям почитать.

— Заходи… а ты где?

— У твоего подъезда.

В прихожей он попытался ее обнять. Ксения на секунду прижалась к нему, потом не спеша стала снимать пальто.

— Ты зарос, хочешь я тебя постригу?

— Хочу.

Ксения стригла неумело, больно задевая расческой уши, но Кольке было приятны прикосновения ее пальцев.

— Вот так лучше!

— Твои книги на столе.

— Я видела, спасибо.

— Ты сейчас уйдешь?

— Да, я немного спешу.

Он долго стоял у лифта, слушая сначала гул мотора, потом стук её каблучков на первом этаже, хлопок закрывшейся двери подъезда.

— Ну вот и всё!

За воротником покалывали состриженные волосы, во рту было горько и сухо.

Олю он встретил в Исторической библиотеке. Туда он ходил читать старые журналы «Нива». Зачем? Ксения любила поэтов Серебряного века и Колька хотел понять, что такого волшебного и серебряного происходило в то время. Оля сидела за соседним столом и с любопытством поглядывала на стопку журналов, лежащих перед Колькой. Внешне она было полной противоположностью Ксении: невысокого роста, немного полновата, большая грудь, темные волосы, карие глаза, миловидное лицо, в котором не было Ксениной закрытости.

— Не хотите со мной покурить?

— Я не курю, — улыбнулась Оля.

— Тогда я вас приглашаю в буфет на чашку кофе.

— А можно меня пригласить в буфет на чашку чая и бутерброд? Я с утра почти ничего не ела. А заплачу я сама.

Оля засмеялась, смешно запрокинув голову.

— Зачет? — Колька ткнул пальцем в открытую тетрадь.

— Курсовая. Политическая обстановка в России перед отменой крепостного права.

— Истфак?

— Историко-архивный.

— А я технарь.

— А «Нива» зачем?

— Я любопытный.

— Я тоже, если спросила.

После буфета они пошли гулять по бульварам. Колька нес Олину сумку и рассказывал о Серебряном веке. Оля придерживала меховой воротник, чтобы в него можно было спрятать нос.

— Замерзла?

— Нет, мне просто непривычно вот так гулять. Обычно я куда-то бегу и опаздываю.

— Даже в каникулы?

— В каникулы я уезжаю к маме. Она учительница в сельской школе. В Орловской области.

— Так ты в общежитии живешь?

— Да, на Стромынке.

Колька напрягся. Про веселую Стромынку он много слышал от Славика.

— Что-то не так?

— Я, это… вспоминаю, где Стромынка.

— Метро Сокольники. Скоро мы придем к Чистым прудам, там рядом метро — это прямая ветка.

— Да я так, ты не подумай чего…

Начался мелкий дождь, в желтом свете фонарей замелькали мокрые хлопья снега.

— Не люблю ноябрь, — сказала Оля. — И время противное и ждать можно только зиму, которую тоже не люблю.

— Хочешь, на лыжах покатаемся, когда снег ляжет. У знакомых есть дом около Чкаловской, там печка, лес сосновый.

— Хочу, только у меня тут лыж нет. Найдешь для меня?

— Конечно. А давай завтра встретимся? В кафе сходим, поболтаем.

— Завтра я не могу, давай в субботу?

В метро Колька взял Олю за руку.

— Ты красивая.

— Спасибо, мама меня тоже хвалит.

— Только мама?

— У нас в группе одни девчонки, мы друг друга редко хвалим.

Оля вошла в вагон. Когда двери закрылись, она обернулась, заулыбалась и помахала Кольке рукой. Он улыбнулся, хотел тоже помахать, но тут Олю оттеснили от двери, поезд загудел и скрылся в туннеле. Колька смотрел на табло, которое начало отсчитывать время отхода, и думал, как же ему хорошо и спокойно. Можно не волнуясь ждать субботы, без ненависти смотреть на телефон и даже попробовать не думать о Ксении.

Декабрь выдался теплым и влажным. Зеленела трава, на голых черных ветках висели невысыхающие капли. Колька с Олей бродили по мокрым тротуарам, согревались в кафе чаем с эклерами. Тем для разговоров почти не было, они часто просто молчали, поглядывая друг на друга. Как-то вечером они подошли к входу в общежитие. Колька обнял Олю, но ничего кроме мокрой плотной ткани пальто не почувствовал.

— Погода стала совсем мерзкой. Ты сможешь завтра днем прийти ко мне домой?

— У нас занятия до шести.

— На улице тебя даже обнять не получается.

Оля посмотрела ему в глаза.

— Давай зайдем ко мне. Сегодня мои соседки ушли в кино.

В комнате три аккуратно заправленных кровати, посредине стол, покрытый цветастой клеенкой. Над Олиной кроватью скотчем приклеены желтые кленовые листья и фотография бревенчатого дома с палисадником.

— Тут я родилась. Сейчас там мама живет. Папа ушел от нас, когда мне три года было.

— А как вы за одним столом занимаетесь?

— Тут невозможно заниматься, я всегда в библиотеку езжу или в институтской читалке сижу. Подожди, я чай поставлю.

Вода кипятилась в огромном фаянсовом стакане, явно взятом в химической лаборатории. Оля достала из тумбочки две небольшие красные чашки с золотыми ободками, кулек с конфетами и пачку печенья. Колька подошел и обнял ее. Оля спрятала лицо на его груди.

— Как же с тобой хорошо и спокойно, — сказал он, гладя ее спину.

— Мне тоже, я чувствую, что тебе можно довериться.

Колькины руки спустились ниже. Оля подняла голову и улыбнулась.

— Так мы чаю не попьем.

— Это мы всегда успеем.

Но что это? Он обнимает мягкое послушное женское тело, чувствует, что Оля не противится его ласкам, а даже старается помочь ему, но желание не появляется. Колька попытался закрыть глаза и представить, что обнимает Ксению, но и это не помогло.

— Что-то я замерз сегодня, давай и правда чаю попьем.

Оля аккуратно высвободилась из объятий. В ее глазах Колька заметил слезы.

— Я что-то не так сделала?

— Ну что ты! Ты умница, все хорошо, просто день выдался тяжелый.

Перед Новым годом суета зачетов, потом началась сессия. Они почти не виделись. Иногда Оля сообщала Кольке по телефону, что занята, немного простудилась, но в институт ходит. Колька рассказывал о своих экзаменах, ругал себя, что не посещал лекции, и хвастался фотокопиями конспектов самой прилежной девочки из его группы. На каникулы Оля уехала в деревню и позвонила уже в феврале.

— Ты обещал меня на лыжах покатать.

— Я помню, встречаемся в воскресенье в десять утра возле касс Ярославского вокзала.

Дача Славика стояла на опушке леса. Бревенчатый дом, настоящая печка, грубые скамейки, огромный стол, в углу десятки пустых винных бутылок. Печка коптила, дым ел глаза. Галка, приехавшая со Славиком, позвала Кольку покурить на улице.

— Тебе что, ее попа понравилась?

— Попа на втором плане. Она человек очень хороший. С ней спокойно.

— После Ксении она тебе простоватой не кажется?

— Галь, откуда ты знаешь простовата она или нет?

— Прости, конечно, тебе решать. А она хозяйственная, вон уже пол подметает. С такой женой будешь как за каменной стеной.

— О женитьбе пока не думаю.

— Ладно, извини. Она милая, с ней будет хорошо — это я понимаю. Сейчас это то, что тебе необходимо.

Оля позвонила через неделю.

— Коля, милый, мне очень грустно. Давай сходим в кино?

По дороге Колька купил большой кусок янтаря, над которым то ли парила, то ли плавала янтарная рыбка темного цвета. Вместо кино они пошли в ресторан.

— Как тут хорошо! — Оля с восторгом смотрела на светлую скатерть, белые квадратные тарелки, сверкающие вилки и ножи.

— Это тебе! — Колька положил коробочку с рыбкой на стол.

— Очень красиво! — заулыбалась Оля. — Я так мечтаю побывать в Прибалтике. Никогда не видела моря.

— Там часто идут дожди.

— Ну и пусть! Я и дожди люблю, если они теплые. А ты был в Таллине?

— Был на Куршской косе. Там песок, дюны, лес сосновый, кабаны, олени.

— Хочу туда! Давай поедем летом на эту косу. У меня есть немного денег, будем жить скромно, гулять, на оленей смотреть.

Колька молчал. Вчера ему позвонила Ксения, спросила телефон их общего знакомого. Потом рассказала, как вывихнула ногу, болела гриппом. А в июле она с подругой собирается на Черное море.

— Оля… — начал Колька. — Я хочу тебе признаться…

Оля положила рыбку в коробочку и сложила руки на столе.

— Я не люблю тебя. Ты хорошая, красивая, но я люблю другую.

Оля молчала. Колька заметил, что ее взгляд перестал фокусироваться на его глазах.

— Прости меня, но я хотел сказать тебе правду.

— Я знала эту правду. Но я не понимаю, зачем это мне говорить?

— Лучше обманывать?

— Или обманывать, или молчать. Я бы и так догадалась.

— Я не хотел делать тебе больно. Но лучше вот так, сразу.

— Кому лучше? Мне — нет! Ты просто не представляешь, что чувствует человек, когда его не только не любят, но и говорят ему об этом. Тебе, наверное, хорошо жилось до нашей встречи, и понять ты этого не можешь.

— Да, конечно…

Колька почему-то обиделся. Официант принес заказ. От жареного мяса шел немыслимо аппетитный запах. Оля взяла вилку и нож.

— Разреши мне доесть. Потом я уйду, ты меня не провожай. Я первый раз в таком дорогом ресторане. Этот вечер я запомню на всю жизнь. Ты так красиво мне в нелюбви объяснился.

Последний раз Колька видел Олю в конце мая. В шесть вечера он стоял у метро Сокольники и разглядывал выходящих пассажиров. Оля появилась через полчаса: располневшая, с опущенной головой. Легкое платьице, в руках знакомая сумка. Колька хотел ее окликнуть, но потом передумал.

Не надо долго молчать

Почему-то самые запоминающиеся моменты в жизни такие, что о них никому не расскажешь.

Разлюбить человека — это еще полбеды. Ты еще перестаешь любить все то, что ему нравилось.

Расстроилась свадьба у знакомых. Причина — им не о чем разговаривать.

Ужасное слово «осчастливить» — как монетку нищему подать.

Хотите разлюбить? Попытайтесь узнать о любимом как можно больше.

Критерий совместимости мужчины и женщины. Надо сесть в машину и ехать далеко-далеко. Целый день. По скучной дороге. И если вечером, когда вы выйдете из машины, вам еще будет о чем разговаривать, то вы нашли друг друга.

Что значит не о чем разговаривать? Всегда можно начать выяснять отношения!

А ведь обидно, что мы так быстро привыкаем к красоте и доброте.

Столько обаяния в стареющей женщине! Если, конечно, она остается женщиной.

Счастье — это альтернатива ожиданию счастья.

Бес в ребре и шило в заднице тянут в разные стороны.

Он ее долго и беспричинно ревновал. Она терпела, терпела, а потом решила: пусть хоть причина будет!

Он и она были не просто разными. Они были безнадежно разными!

Она была сентиментальна, а он брутально-практичный. Они поладили, когда купили «Хаммер» и покрасили его в розовый цвет.

Смешное сексуальное слова «отдаться». Всегда думаю об антониме.

В мое время опаздывали на свидания. Сейчас задерживают ответ на СМС.

Вдруг наступает время, когда с женщинами становится интересно просто разговаривать.

Если долго молчать, то тебя неверно истолкуют.

Как они уходят

Женщины заходят в вагон метро, за ними с шипением и стуком закрывается дверь, поезд гудит и исчезает в черном туннеле. Вокруг тебя собираются люди, они ждут следующего поезда, но ты на нем не уедешь.

Женщины садятся в машины, негромко хлопает дверь, урчит двигатель, поскрипывает песок под шинами, светятся в ночи габаритные огни, а потом улица становится холодной и пустынной.

Женщины заходят за матовую стеклянную загородку, на прощание оборачиваются, долго смотрят, словно стараясь что-то запомнить, и потом исчезают за чужими широкими спинами. Ты выходишь на улицу, слушаешь, как гудят взлетающие самолеты, и тебе тоже хочется улететь. Наверное, там, куда летят женщины, всегда тепло и радостно.

Минна Бикина сделала приписку к этой заметке: «Как уходят мужчины? Знаешь, они не уходят… они просто перестают приходить».

Коротко о любви — 2

Внутренний мир

В сети много жалоб от женщин и мужчин, что партнеры используют их физиологически или материально, не пытаясь затронуть струны тонкой души и понять их внутренний мир. Ужас в том, что у многих такой внутренний мир, что туда лучше глубоко не заглядывать.

Не о той любви

— Что ты больше всего не любишь?

— Умные разговоры с глупыми людьми.

— А что любишь?

— Глупые разговоры с умными людьми.

Влюбиться в свою копию

Иногда ты влюбляешься в свое дополнение. В качества, которых у тебя нет.

Иногда ты влюбляешься в свою копию.

Второе очень опасно.

Вдруг твой избранник ставит в душе бутылку с шампунем не туда, куда ты привык.

О счастье

Как же ум и хорошее воспитание мешают счастью!

Сэй-Сёнагон

11-й век, Япония, Сэй-Сёнагон — придворная дама, автор книги «Записки у изголовья», ушла от первого мужа — он оказался плохим поэтом.

Как я понял из ее книги, женщина, проведя с любовником ночь, считает ее неудачной, если она не получит от него письмо до того, как высохнут капли росы на цветках вьюнка.

И еще мне понравилось описание великолепной женщины: она не только умна и прекрасна, но у нее еще красивый почерк и умение слагать стихи.

Смог бы я влюбиться в женщину за красивый почерк?

— Смотря что написано этим красивым почерком, — сказал внутренний голос.

— И сколько сделано грамматических ошибок, — сказал второй внутренний голос.

— И еще какая женщина, — добавил третий внутренний голос.

— Кстати, нечего ходить к женщинам, когда цветут вьюнки, — посоветовал еще кто-то.

Где был счастлив

Приходи туда, где был счастлив. Обязательно приходи. Убедись, что там ничего нет — всё твое сгнило, проржавело, рассыпалось, унесено ветром. Там сейчас построили новое, где уже чужое счастье, где ты лишний, забытый, ненужный. Уйми свое сердце, отвернись и иди дальше по своей дороге. Прошлого нет, оно умирает каждый вечер. Зачем тебе туда, где ничего нет. Иди вперед и не оглядывайся.

Что хорошего в любви?

Любовь — это, как правило, страдания. А что хорошего в любви? Тебе не надо искать других женщин, и у тебя появляется немного свободного времени.

Виртуальное общение

Почему так популярно виртуальное общение? Это давняя мечта человечества. Поговорил, когда у тебя есть настроение, а потом повесил собеседника на крючок в шкафу и закрыл дверцу.

Романтика

Романтический вечер — это свечи, вино и что-нибудь вкусненькое. Это раз.

Можно говорить тихо, вам никто не мешает. Это два.

Вам есть о чем говорить. Это три.

Впрочем, достаточно любых двух пунктов из этих трех.

Забыть

Ты хочешь кого-то забыть. Утром просыпаешься и думаешь — забыл ты его или нет?

Через неделю, как бы мимоходом, спрашиваешь у знакомых, как дела у того, кого ты хочешь забыть. А потом месяцы ждешь от него письма, чтобы окончательно убедиться, что ты его забыл.

Ненависть

Между любовью и ненавистью лежит немножко ревности, невыполненных обещаний и привычка класть хлеб на скатерть.

Право на критику

Тургенев как-то сказал, что критиковать имеет право только тот, кто любит. А что если такой плакат повесить в моем офисе?

Она убегает, он догоняет

Яркое солнце, голубое небо, весенний лес, белые березы, она убегает, он догоняет… И у некоторых все это для того, чтобы потом сравнивать ее борщи с мамиными.

Жена нарядная…

— Хочу жениться… Представляешь, приходишь домой, кругом чистота, ужин на столе, жена нарядная…

— Я не понимаю, как тебя с такой наивностью в аспирантуру приняли!

Женщина с ребенком

— Ты бы женился на женщине с ребенком?

— Конечно! Я бы тогда не мучился, а точно знал, что ребенок не мой.

Письма

У меня хранятся пачки старых писем от друзей. Я пытался их перечитать, но они не перечитываются. Даже письма от друзей — там сплошной максимализм. Проблема с девушкой — наплевать, забыть, таких девушек на улицах сотни! Заметил ошибку у шефа — дойди хоть до Генерального Секретаря ЦК КПСС, но докажи, что ты прав! Если идти в поход, то чтобы вероятность выживания была меньше 50%. Эмоции должны быть только положительными, а если кто огорчает, то того шашкой, шашкой! Порядок только у военных. Все проблемы в стране понятны и решаются легко. Воспитание детей надо отдать нам в руки, мы знаем, как это нужно делать.

И еще стихи… резкие, быстрые. Стихи, где нет гриппозного хлюпанья носом и размазывания соплей по щекам. Если любовь, то поносил ее по лужам, намочил под теплым дождиком и в койку, т. е в ЗАГС. Нечего время терять — надо детей воспитывать, страну переделывать и шашками махать!

Романтическое

Очень романтично проснуться утром, увидеть светлое небо и снова уткнуть нос в подушку, чтобы досмотреть как ты, такой молодой и красивый, идешь по горной тропе, держа ее за руку. Она плачет, сопротивляется, а ты все равно покажешь ей красоту блистающих вершин и зияющих пропастей.

Статистика

Выкопал интересную мысль о социологических исследованиях. Опросы показали, что если люди состоят в браке, то они чувствуют себя более счастливыми. А может тем, кто умеет быть счастливыми, просто легче вступить в брак?

Долгая любовь

Бывает, что любовь длится очень долго. Но обязательно с перерывами!

Тишина одиночества

За окном тихо падает снег.

Желтые сумерки большого города.

Луна на фоне голых веток.

Замерли красные цифры часов на комоде.

Бесконечно долго по стене ползет паук.

В руке уже час молчит телефон.

На экране компьютера весь вечер одни и те же новости.

Между веток не спеша разгорается звезда.

Ты начинаешь набирать номер и останавливаешься перед последней цифрой.

Они уходят…

Кто ищет, тот всегда уходит.

Шило в попе, цели высокие или сами не знают, чего хотят.

Но всегда уходят.

Но не все ушедшие что-то искали.

Одни уже нашли, а другие уходят в никуда — просто устали от того, что было.

Иногда уходят красиво.

Красные огоньки машины в ночном переулке.

Корабль, исчезающий в морском тумане.

Затухающий стук каблуков на лестнице — это тоже красиво.

Некрасиво, когда хлопают дверью.

Еще некрасива тишина.

Мутные дни сменяют бессонные ночи, льются дожди, рано желтеют листья.

Ты чего-то ждешь, а вокруг всё та же тишина.

Даже когда играет музыка, а под окном шумят машины.

А однажды ты просыпаешься и понимаешь, что от тебя ушли.

Уходят женщины, чувства, идеи, вдохновение.

Остается желание что-то изменить. Еще остаются усталость и горечь.

Когда уходят, то хочется забыть, убедить себя, что так лучше.

Ушло вдохновение — стало меньше забот. Теперь можно не мучиться за столом, а просто жить.

Уходят желания… Так ведь это как вырваться из узкой реки в открытое море! Выброшен назойливый магнит, который постоянно куда-то тебя тянул. Теперь ты свободен в решениях, никакого компаса, никаких направлений, можно плыть куда хочешь и радоваться пустякам. Иногда просто потому, что они не причиняют боли.

А когда уходят женщины, то сколько мыслей и забот они уносят с собой! Голова стала пустой, в ней теперь простор для новых мыслей.

Всё так, но…

Женщины уходят, но твое чувство они с собой не уносят.

Уходят одни желания — появляются другие.

Ушедшее вдохновение не позволяет радоваться жизни. Ты один с своими мыслями, перед чистым листом бумаги, пустым экраном компьютера. Ведь неразделенная радость — это не радость.

Ты можешь лелеять свое прошлое. Оно ведь никуда не уйдет, всегда будет с тобой.

Да, можно и лелеять. Иногда ничего другого не остается.

А если что-то остается, то надо выползать из липких лап воспоминаний, искать и идти дальше. Чтобы найти.

Время вспоминать прошлое и время создавать новое прошлое.

И чтоб оно было не хуже того, когда от тебя еще не ушли.

Разговоры почти про любовь

— Вот же одарил тебя Бог: ты и умница, и красавица!

— Я бы часть из этого взяла деньгами!

***

— Я слышал, ты познакомился с чудесной женщиной?

— Ага! Она очень умная, всегда и во всем права. Не устает мне это доказывать.

— Борется за правду?

— Да. И я решил оставить её наедине со этими правдами. Не хочу ей мешать.

***

— Что ты сделаешь, если женщина захочет заплатить за себя в ресторане?

— Я соглашусь, но перестану с ней встречаться.

— ???

— Это ведь начало процесса убийства моего чувства нужности!

***

— Может ли быть умная женщина без чувства юмора?

— Может, но это убийственная комбинация.

— Почему? Умная женщина без чувства юмора не будет делать глупостей.

— Это её проблемы. Плохо то, что я, глядя на нее, сам перестану делать глупости.

***

— Ты не хотел бы написать роман про любовь?

— Есть новый сюжет? По-моему, любовь описана полностью. Даже «любовь к трем апельсинам».

— А любовь к Уголовному кодексу?

— Это у Ильфа и Петрова.

— Придумал! Любовный шестиугольник! Он, она, три апельсина и Уголовный кодекс!

***

— Грешил ли ты?

— Было дело. А что?

— Годы идут, пора задуматься о грехах.

— А как? Вспоминать, сожалеть или планировать новые?

***

— Ты сегодня красивая!

— Спасибо.

— Я не шучу.

— И я не шучу.

— Я вполне серьезно.

— А я более, чем серьезно.

— Что-то ты не в настроении.

— Так это ты его сейчас испортил!

***

— Я вот подумал, что реальные и виртуальные влюбленности почти не отличаются. Тут и там мы воображаем больше, чем есть на самом деле.

— Виртуальная влюбленность дешевле. И удобнее.

— Это как?

— Выключил компьютер и целый день свободен!

***

— А хорошо ли физику иметь жену-физика?

— Хорошо. Хоть за знание физики она будет его ценить и уважать. Ведь она убеждена, что во всем остальном физики полные тупицы.

Короткий диалог

— Привет!

Как давно я ее не видел! Какая-то мистика, что я тут ее встретил. Что меня вытолкало из метро и заставило пойти по этой улице? Ну да, тут монастырь, я давно хотел его посмотреть… но не вечером же, когда он закрыт и когда на улице такой мороз. И что она тут делает? Живет в пяти километрах отсюда, работает вообще на другом конце Москвы. И вдруг она тут, на засыпанной снегом улочке, где я вообще первый раз в жизни…

— Привет!

Вот так встреча! Боже, как он изменился! Только глаза остались прежние. Смотрят, как прицеливаются. И что он тут делает? Раньше бы я подумала, что за мной следит. Сейчас — нет, он не знает ничего. Хорошо, что я успела отойти от подъезда. И хорошо, что уже помахала рукой на прощание. Кто знает, а вдруг у него опять проснулась ревность? Хотя… Это сколько же лет прошло! Чудо, что мы еще живы. А вроде он куда-то уезжал из Москвы. Значит, вернулся. А вдруг он живет поблизости? Не хотелось бы его постоянно встречать. Во всяком случае, здесь, где моя маленькая тайна. И это последнее, что меня согревает, не дает зачахнуть от серости и однообразия. Но это мужчинам не понять. Если ты не на кухне, то или гулящая, или слишком деловая…

— Не ожидал тут тебя увидеть! Но рад ужасно, ты прекрасно выглядишь!

Да, она и правда прекрасно выглядит. И сколько ей сейчас? Не может быть, она же красавица! Щеки горят, в глазах искорки. Так выглядит счастливая женщина, уходящая от мужчины. Но тогда почему ее никто не провожает? Ее ждет кто-то в машине? Нет… Мы вдвоем на этой улочке, тишина, падает снег. Чему она так радуется? Может, и правда не все между нами погасло? Но столько лет прошло, я годами не вспоминал ее, а сейчас — вот она, стоит, улыбается, как много лет назад. Как будто вчера расстались.

— Спасибо, да и ты еще хоть куда! А ты живешь поблизости?

Не разучился он говорить комплименты. И говорит так, что веришь ему. Вот же сердцеед какой. Черт! Все-таки не удержалась и спросила, где живет! А что мне отвечать, если он спросит, каким ветром меня сюда занесло? Сказать, что подруга? Нет, я врать не умею, он сразу поймет, посмотрит на меня своими глазищами и поймет. Но поймет неправильно. Вернее, правильно поймет, что я соврала про подругу, а остальное поймет неправильно. И что тогда? Надо будет уходить от ответа. В конце концов, это не его дело что я тут делаю по вечерам!

— Нет, живу я далеко отсюда… я просто ехал по делам, захотел пройти к монастырю… Люблю ночные улицы. Помнишь, как мы бродили по старой Москве и я тебе рассказывал истории разных домов?

Ей сейчас на эти истории наплевать. Зря я начал вспоминать прошлое. Она еще подумает, что хочу вернуться. А я точно ничего не хочу возвращать. И прошлое не хочу вспоминать. Это вранье, отрешенный голос без эмоций, вечная занятость… Нет, не хочу даже думать об этом!

— Помню, но это так давно было… Я была рада тебя увидеть. Если захочешь поболтать, звони в дневное время. Мой телефон у Маринки можно узнать. Ты ведь с ней еще общаешься?

Вроде пронесло! Не пришлось врать и отчитываться. Все равно бы он не поверил. Да и кто может поверить, что женщина в расцвете сил… Нет, это мужчина бывает в расцвете сил. А мы… Мы просто в расцвете. Причем всегда! А все-таки с ним бывает легко. Когда он не ревнует, то он очень приятный. Даже сейчас. Стоит, смотрит на меня — наверное, вспоминает молодость. Но все ушло, у меня давно все погасло. И к нему, и к другим. Неинтересно. Пустые разговоры, липкие руки… Хотя… у него руки были сухие и ласковые. Интересно, остались такие же?

— Да, я позвоню. Какая у тебя теплая рука. И кожа нежная осталась. Рад был встрече, всего тебе доброго!

С этих рук у нас все и началось. Я не поверил, что руки могут быть с такой нежной кожей. Все, стоп! Никаких рук я не помню, пусть она спокойно уходит… вот она пошла к метро… не оглядывается… Нет, оглянулась… Позвонить ей завтра? И почему сразу не дала телефон? Ведь знает, что с Маринкой у меня натянутые отношения и я не буду ничего у нее просить. И не надо Маринке ничего знать… А телефон я узнаю сам… есть десятки способов… и один даже легальный.

Падал желтый снег, покрывая припаркованные машины. Белая стена монастыря светилась в конце улицы, освещенные окна чередовались с темными, загадочными. У одного из таких окон сидел в инвалидном кресле седой мужчина и смотрел, как по заснеженному тротуару уходит к метро красивая, стройная женщина. В комнате пахло жареным мясом, нарезанным свежим парниковым огурцом и еще немножко духами. Мужчина отъехал от окна и вскоре оказался у входной двери. Он повернул ручку замка, потрогал свою куртку на вешалке, где совсем недавно досыхали капли от снежинок, упавших с женской дубленки, и поехал к столу, где стояла тарелка с остатками тушеного мяса. Возле тарелки стояли два бокала, на донышке которых еще оставалось немного темного вина.

Мужчина наполнил один из бокалов и осторожно поехал с ним к окну. Он знал, что увидит пустынную улицу и танец желтых снежинок. Так было вчера и так будет завтра. И послезавтра… Но теперь, когда в квартире иногда пахнет духами, это не так страшно.

Ее идеальная жизнь

Ты уходила от меня в двери синего троллейбуса, и между нами сразу вырастала стена из белого вязкого тумана. Он глушил все звуки, отгораживал от твоего мира, где для меня не было места.

Твой запретный для меня мир был идеальным. Там по ночам не плакали дети, там твой муж приходил с работы первым и жарил картошку, там ты могла долго лежать в ванне, играя кусками пены и болтая с подругой по телефону. Там твою дочку укладывала спать няня, а муж в это время чинил порванную золотую цепочку, не зная, что ее порвал я, выкрикивая тебе в лицо, что не могу без тебя жить.

В твоем мире все решалось с помощью телефонного звонка. Ты могла сегодня смотреть из окна на Москву-реку, а потом, услышав призывное, что «все наши там будут», сорваться и, оставив мужа с дочкой, мчаться в аэропорт, чтобы через три часа обнимать и целовать своих знакомых, которые тоже все бросили, потому что «все ваши» должны быть тут.

В твоем идеальном мире были выходные, когда вы приезжали в загородный дом твоих родителей, где вас кормили украинским борщом, супом из мидий, мясными деликатесами и пирожками с грибами, яйцами и капустой. Потом вы сидели в беседке, обтянутой сеткой от комаров, пили ликеры и говорили, что твоему мужу пора заводить собственное дело, что ему помогут, что уже есть конкретные заказы и нужно только собрать несколько бумаг, найти бухгалтера и пару парней, умеющих держать язык за зубами.

А потом вы ехали по фантастически пустому шоссе через бесконечный сосновый лес в загородный клуб-пансионат, где все играли в бильярд, пили коньяк и обсуждали, кто еще не ваш среди небожителей, управляющих страной с идеальной жизнью, которая должна скоро стать еще лучше.

А я в это время пил водку, сидел в прокуренной комнате, разглядывая незнакомые лица и отчаянно пытаясь вспомнить: как, когда и зачем я сюда попал. Потом я обнаруживал, что правой рукой обнимаю гибкую, податливую шатенку, прижимающуюся ко мне мягкой грудью и что-то говорящей о мясе, которое или скоро будет готово, или уже съедено.

— Кто ты? — спрашиваю я, пытаясь найти зацепки в своем сознании. — Как давно я здесь? Откуда я тут появился?

Наверное, я сказал что-то смешное. Шатенка смеется, один зуб у нее темнее, чем другие. Мне это что-то напоминает, но я не в состоянии сосредоточиться.

— Главное, что ты обещал на мне жениться! — говорит шатенка и заливается хохотом.

Я ей не верю. Я обещал жениться только тебе. Ты смеялась над этим, говорила, что сначала я должен закончить детский сад, что не способна быть мамой такого дылды, что я тебя разлюблю, как только проснусь вместе с тобой в супружеской постели и, что самое главное, ты не представляешь, как я буду вписываться в твой мир.

Я не понимал, почему я не могу вписаться в твой мир. И зачем вообще туда надо вписываться? Разве недостаточно просто любить друг друга? Я был готов пожертвовать своей свободой, увлечениями, друзьями… Мне была нужна только ты. Пусть ты старше меня на десять лет, блестяще образованна, знаешь три языка, объездила весь мир… Но положи на другую чашу весов мою любовь — и стрелка замрет в равновесии. Мои улыбки не фальшивы, мои объятья искренни, мои поцелуи полны чувства.

Но ты просила меня помочь застегнуть лифчик, потом нахлобучивала на мою голову одеяло, собирала одежки и уходила в ванную приводить себя в порядок.

А потом появлялся синий троллейбус, который увозил тебя. Ты почему-то любила этот троллейбус и всегда уезжала на нем. Я помню твои слова про поезд, в который должен был вскочить, но я не хотел догонять поезда, я мечтал сесть в синий троллейбус и поехать в твою идеальную и таинственную страну, которая готовилась стать еще идеальней.

Потом все завертелось так, что я перестал тебя видеть. Ты мне иногда звонила, говоря, что вокруг решаются сложнейшие проблемы, что ты сейчас на другом полушарии, что помнишь меня и хочешь побыть рядом, но эти слова были просто словами. Мы не виделись много лет и, когда я уже стал отвыкать от тебя, раздался звонок.

— Я хочу с тобой встретится…

Я не узнал тебя, узнал только твой голос. Голос, как и раньше, тщательно выговаривал все слова, не пренебрегая окончаниями, делал паузы, когда я мог вставить пару междометий, но это была не ты с уверенностью в своей правоте, с пониманием, что происходит вокруг, со знанием того, что случится завтра.

Мы встретились в кафе. Ты была одета дорого и со вкусом. На пальце было знакомое мне кольцо с большим бриллиантом. Я не раз царапался о него. Но что-то в тебе было такое, что заставило сжаться мое сердце. Я увидел пятно на брюках, которое ты не пыталась скрыть или отчистить. И еще я увидел, что даже толстый слой косметики не может спрятать морщины на лбу и в уголках твоих глаз. И твои глаза потухли. Ты улыбалась мне, а глаза оставались серьезными и грустными. Не было в них искорок, которые сводили меня с ума несколько лет назад.

— Расскажи о себе, — попросила ты.

Мне особенно нечего было рассказывать. Наука, борьба за гранты…

Ты приподняла рукав моей куртки и погладила циферблат часов.

— Это те самые, что я тебе подарила?

Я кивнул.

— Я все поняла! — сказала ты и поднялась из-за стола. — Тебе не удалось вписаться.

Я смотрел на тебя и понимал, что сейчас ты уйдешь.

— А ты вписалась?

Ты начертила в воздухе график синусоиды:

— Сейчас я внизу, но выкарабкаюсь!

И ты ушла. Я не стал тебя догонять. Я видел через окно, что на улице тебя дожидался мужчина с серым ежиком волос, в темном костюме с красным галстуком. Он распахнул перед тобой дверь большой черной машины, и вы уехали.

Темные аллеи

Сейчас могу читать только русскую классику. Все остальное не трогает.

Я не то что фанат Бунина, Куприна и Чехова — просто период такой.

Перечитал «Темные аллеи».

Аллеи и в самом деле темные.

Умерла от родов, повесили на притолоке, застрелили, выпила яд, умер в метро, собака порвала горло, с велосипедом бросился под поезд, застрелился из двух револьверов… Одному герою повезло — стреляли, но не попали.

Что было в голове у 68-летнего Бунина, когда он начал писать свои «аллеи»?

В Европе полыхала война, а он писал о несчастной любви.

Писал не ради денег, не на потребу публике — Нобелевскую премию он уже получил.

Пожилой мужчина обиделся на женщин?

Перестал верить, что бывают чувства, а не похоть?

А если чувства, то такие, что лучше выпить яд?

— Иван Алексеевич, ау?

— Видишь ли Володя, — сказал Иван Алексеевич во время спиритического сеанса. — А ты не пробовал написать рассказ о счастливой любви? Вот они встретились, полюбили, женились, живут душа в душу. Так бывает?

— Вы про одесский анекдот, где Йося восхищается проходящей женщиной, а Фима говорит: «А ведь кому-то она стоит поперек горла»?

— Правдивый анекдот.

— Но почему так много смертей в «Темных аллеях»? В рассказе «Кавказ» вы описали смерть ревнивого мужа, но ведь в жизни был только отъезд из Москвы, где муж прощался с женой, не зная, что любовник ждет ее в поезде.

— А что, в ваше время от любви не стреляются?

— После школы все становятся более циничными. А некоторые ваши герои с чувствами шестнадцатилетних. Вот в Галю Ганскую я верю.

— Значит, в наше время чувства были более глубокими. Я знаю, что у вас много развлечений, общение со всем миром, мгновенные знакомства, легкие расставания. Разорвать отношения — это просто занести в «черный список». Даже объяснять ничего не надо. А у нас были только книги, письма, лампа на столе, лист бумаги, ручка и чернила. И еще ожидания. Месяц — это вообще не срок. А сколько всего можно передумать за месяц! Я удивляюсь, что меня кто-то читает в двадцать первом веке.

— Вам не нравится темп нашей жизни?

— Мне не нравится, что все бегут, хватая вершки на ходу. Так можно наделать много ошибок.

— Но их также легко исправить.

— Некоторые не исправишь. Помнишь слова о репутации, что она, как трещина на фарфоре. На какое-то время ее можно замазать или повернуть чашку другим боком. Впрочем, не мне вас учить. Я сам не безгрешен.

— Хотели бы что-то изменить, если бы начали сначала?

— Я бы не смог. Вот вы открыли гены — они, как говорят биологи, все определяют в жизни. Не эти ошибки, так другие.

— Это так. Иван Алексеевич, а как там, где вы сейчас?

— На этот вопрос я не отвечу. Вам, живущим, этого не понять.

Смолк голос, порыв ветра задул свечу.

Адаптация, кибернетика и любовь

Адаптация в кибернетике — процесс накопления и использования информации в системе для достижения цели в условиях изменения окружающей среды.

Википедия

Не бойся умных женщин, когда приходит любовь, мозги у них отключаются.

Общеизвестный афоризм

Можно ли стать другим человеком?

Говорят, что невозможно.

Посмотри на его недавнее прошлое и тебе все станет ясно.

Он может притворяться некоторое время, но потом все проявится во всей красе.

Старый фильм Ролана Быкова «Семь нянек» немного про это. Хотя, как и подобает советским фильмам, в конце появляется надежда.

«Калина красная» Василия Шукшина — это про «наоборот». Все может измениться.

А почему?

Давайте сначала про кибернетику. Там понятнее.

Представьте робота, который долгое время работал на Луне. В его электронных мозгах куча информации о способах выживания на нашем спутнике. Но вот его забросили на Марс и поставили задачу: пройти от Северного полюса до Южного.

И началась адаптация. Робот быстро усвоил, что идти против ветра невыгодно — лучше переждать бурю. Что надо днем открывать солнечные батареи и избегать тени, а во время бури надо прятать батареи от мелких камней, летающих в воздухе. Что горы лучше обходить, а не карабкаться на них. Что при встрече с марсианами, надо прикидываться камнем…

Вскоре наш робот превратится в заядлого марсианского путешественника. Он станет совсем другим, чем был на Луне.

А человек?

Вот это зависит от человека.

Представьте, что мужчина женится на женщине и страстно ее любит. И он не хочет, чтобы любимая огорчалась. Что он будет делать? Он изучит привычки и вкусы любимой, будет предугадывать ее желания и делать ее жизнь спокойной и счастливой.

Вопрос: изменится ли при этом мужчина?

Ответ: да, он станет другим. У него появятся другие привычки, он начнет по-другому мыслить, его друзья будут говорить, что потеряли его.

Да, потеряли! Потеряли старого приятеля и нашли другого: человека, любящего свою жену.

Всегда ли так?

Нет, не всегда. Есть упертые, которые не хотят меняться. Их жизнь проходит в борьбе за свое я, за свое пространство, за свою свободу.

Я почему-то представил себе упертого робота, который свои лунные привычки будет упорно использовать на Марсе. Долго ли он там протянет?

И вроде по законам естественного отбора упертых мужчин должно становиться все меньше. Это я так, про Дарвина вспомнил. Хотя думал о том, как меняется человек.

Сколько умных деловых женщин влюблялись, решительно выключали рабочий компьютер и говорили, что все! Пусть дальше по служебной лестнице идут другие. Они свои каблучки уже стерли. И шли по коридору со счастливой улыбкой сдавать ключи от своего офиса.

Причем влюбиться можно и в собственного мужа на десятом году совместной жизни.

Или еще что-нибудь сотворить. Непредсказуемое.

И теперь главный вопрос: можно ли предсказывать поведение людей на основании их прошлого?

Ответ: сложно, но можно — надо обязательно смотреть, в какие новые условия их забросила судьба.

Кибернетика, понимаешь!

Вот только с женщинами сложнее.

Вот расскажешь ей, что надо пройти по Марсу, и забудешь сделать комплимент, тогда она пожмет плечами и скажет: «Вам туда надо — вы и идите».

И будет права!

Это я так… простые мысли о кибернетике после проводов високосного года.

Она не изменилась

Он встретил ту, которую любил много лет назад. В кафе они долго изучали меню.

— Даже не знаю, что выбрать. Алкоголь мне нельзя. Кофе, пожалуй, и сырники.

— А мне кофе нельзя. Я — чай и пюре с котлетой.

— Осторожнее с соусом! И возьми хлеб бездрожжевой.

Он жевал котлету и слушал её рассказ о прошедшей жизни. Она уложилась в три минуты.

— У тебя даже шутки остались с наших времен. Ты совсем не изменилась.

— Спасибо! И ты мало изменился. Только поседел.

— Я не только про внешность. Ладно, я бегу, рад был тебя увидеть.

— И я рада.

На улице они расстались. Он не стал оборачиваться и смотреть ей вслед, как любил делать много лет назад. Старая рана затянулась, прошлое перестало мешать жить дальше.

— А все-таки люди должны меняться! — неожиданно произнес он вслух.

Проходившие мимо девчонки вздрогнули, хихикнули, прибавили шаг и сразу про него забыли.

Мужчины без женщин

В поезде

— Вы не женаты?

— Нет и, скорее всего, это уже навсегда.

— Но вы не старый, зачем так зарекаться?

— Я не зарекаюсь, так получается. После смерти жены я пытался сойтись с разными женщинами, но всё это было не то. Дело не в быте, не в борщах и чистоте — мне помощник не нужен. Чужое тело, чуждые мне мысли, мелочные проблемы, разные интересы, неприятные, раздражающие меня привычки.

— И?

— И вот я живу один. Путешествия, работа, книги, друзья… Мне хватает.

В больнице

— Я заметил, что вас навещает только сын. У вас нет женщины?

— Нет, все ушли, когда у меня начались проблемы.

— Бросили в критический момент?

— Не сразу. Сначала охали, пытались помогать, говорили красивые слова… Потом устали от моих болячек, слабости, нашли повод, чтобы обидеться и рассердиться. После этого ушли с гордо поднятой головой.

В парке

— Красивая женщина, не так ли?

— Мне это неинтересно.

— Медицинские проблемы?

— Нет, просто неинтересно. Как-то утром я посмотрел в зеркало на свои морщины и понял, что меня могут любить или от отчаяния, или за деньги. Ни того, ни другого я не хочу. Я имею в виду физиологию.

— Зря вы так. Масса примеров, когда женщины любили даже чудовищ.

— У этих чудовищ была власть, или известность, или талант, или особый шарм, понятный только женщинам. У меня ничего из этого нет.

— Вы уверены, что у вас нет шарма и талантов?

— Давайте лучше на ондатру посмотрим.

У компьютера

— Слушай, ты молодой, красивый, спортивный. Почему ты девушек избегаешь?

— Мне с ними неинтересно.

— А ты себя самого считаешь интересным?

— Я хоть не рассказываю всем про новую сумочку, туфельки, сломанный ноготь и бесчисленные проблемы моих подружек.

— Тебе нужна серьезная подружка, чтобы обсуждать проблемы распознавания образов искусственным интеллектом?

— Избави Бог! Этого мне на работе хватает. Я хочу найти женщину, с которой можно просто помолчать. Которую ты понимаешь без слов, которая умеет одним прикосновением успокоить и подбодрить. И которую можно поддержать, просто обняв и поцеловав. И которая понимает, что жизнь — это не только праздник, путешествия и подарки. И что проблемы не только у нее… Ну, в общем, ты теперь понимаешь, почему я один.

Сняла решительно

Есть, наверное, люди, которые просто любят. Они ходят с любимыми в кино и гладят их по руке во время сеанса.

Им есть о чем поговорить во время прогулки по дорожкам парка.

Им есть о чем помолчать на берегу озера, когда солнце тонет в красной воде.

Они оба обожают яичницу, когда нет времени приготовить что-то повкуснее.

Они оба грустят при расставании и радуются встрече, даже когда другой вернулся из магазина, что в соседнем доме.

Они просто счастливы друг с другом.

Но это вопреки тому, что они слышат. Почему все песни о несчастной любви? Почему нас приучают к страданиям?

— Сняла решительно пиджак наброшенный…

— На тот большак, на перекресток, не надо больше мне уже спешить!

— Где ж ты была, молодая, да, кто ж за тобой шел по следу…

— Ох, и беда мне с этой Нинкою!

— …из ясных глаз Маруси капают слезы на копье!

— Опять расстаюсь я с тобою, с любовью моей и судьбою…

— Опять ты сегодня хмуришься…

— И молодая не узнает, какой у парня был конец…

— Давай никогда не ссорится…

— … и обрею тебя наголо совсем!

А мы любим, несмотря на такие песни.

Нелюбовь

Нравится мне этот старый анекдот-быль:

Одного греческого полководца спросили, почему он живет с гетерой.

— Она мне нравится.

— Но ведь она тебя не любит!

— Ну и что? Жареное мясо и вино меня тоже не любят, но они мне нравятся.

Про любовь я писал много, пора написать о нелюбви.

Друг-физик сказал, что его не любят бензоколонки. Стоит ему вставить шланг в бензобак, так или бензин кончится, или колонка сломается. Он стал ездить на заправку с женой, чтобы она стояла возле шланга и отгоняла злые силы.

Меня не любят восходы. Встанешь в пять утра, соберешь сумку с фотопринадлежностями, доберешься до озера, перейдешь по скольким камням на остров-скалу и тут обнаружишь, что забыл телевик, а небо успело затянуться тучами.

Еще меня не любят вкусные грибы. Идешь по лесу, вокруг мухоморы, поганки, на хвощах роса сверкает, дятел возмущается моим присутствием… Пройдешь так с полчаса, присядешь на пенек, а тебя догоняет другой грибник, шедший по твоим следам.

— Ну как? — спрашивает он.

Я показываю фотографию молодого мухомора.

А он мне показывает корзинку с отборными белыми грибами.

Рыбы тоже меня не любят. Утром на реке хорошо: туман, птицы поют, в термосе чай горячий, в кармане фляжка с коньяком. Быстро летит время, вот и день пришел: высохла трава, водомерки по воде забегали, солнце припекает, коньяк кончился… А рыбы уплыли или не было их тут. Только камыш с осокой на ветру покачиваются.

Хорошие авторучки меня просто ненавидят. Выберешь одну, полюбишь. Она так мягко пишет, не тонко, не толсто — в самый раз. Чернила красивые — темно-фиолетовые, школьные годы напоминают. Напишешь в блокноте имя любимой женщины, нарисуешь кота — хорошо! Так и хочется бросить компьютер с планшетом и начать писать в толстом блокноте.

Проходит день, два… и приходит в голову мысль. Да такая, что ее на клавиатуре набивать — только портить. Где же та самая авторучка? На работе? В каком-то кармане? В машине? В ящике стола? На скамейке в саду? В прикроватной тумбочке?

Нет нигде! Нет больше любимой. И опять унылый стук клавиш, портящих любую мысль.

Еще меня не любят новости. Проснешься утром и так хочется прочитать, что где-то завод построили, кто-то еще не умер, а даже наоборот, что погода на всей планете замечательная и писатели стали писать веселые книги, после которых хочется завтракать, любить и даже ходить на работу. А место этого читаешь, что в Гондурасе опять все плохо. Рядом хорошо, но это никому неинтересно. Всем интересно, что в Гондурасе плохо.

А ведь есть люди, которых не любит любовь. Вот влюбится такой бедолага, и сразу ревность, страдания и прочие болезни.

И что делать? Наверное, надо вспомнить историю про греческого полководца. Умный был этот полководец!

Мы оставляем горечь

Каждый мужчина мечтает о женщине, которая подойдет к нему сзади, обнимет и скажет, что теперь он может спокойно идти вперед, теперь ему не надо оглядываться назад, что за спиной у него только любовь и спокойствие.

Но это мечты. Таких женщин не бывает. На дороге, по которой мы идем, другие правила.

Мы идем, оставляя после себя не любовь, а горечь. Даже если мы добрые и осторожные. Даже если мы всех любим и всем желаем добра.

Всем, всем!

Даже соседу, который устроил танцы в три часа ночи.

Даже тому толстому в автобусе, который долго объяснял тебе, что он делал с твоими родственниками и что будет делать с тобой, если ты не перестанешь смотреть на него с непонятной улыбкой.

Даже той продавщице, которая одна, а нас много, и мы мешаем ей жить и работать.

Даже той женщине, которая ушла к другому.

Мы хотим добра, а оставляем горечь.

Вот тебя приняли на работу, ты занял чье-то место, кто-то в этом мире огорчился.

Вот твою повесть опубликовали в журнале. Это значит, чья-то повесть была отвергнута, и сейчас в какой-то квартире не очень весело.

Вот женщина посмотрела на тебя и подумала о чем-то хорошем. А у тебя нет времени даже просто поговорить с ней.

Вот ты идешь и видишь слезы в чьих-то глазах. И эти глаза смотрят на тебя с надеждой. А тебя ждут другие глаза, ты не можешь быть сразу в двух местах.

Ты обещал вернуться и не вернулся. Это горечь. И для тебя, и для нее. Ты искренне обещал, ты надеялся. Но если бы ты вернулся, то горечь была бы в другом месте. И выбираешь не между радостями, а между огорчениями.

На твоем пути не будет горечи, если ты идешь по пустынному берегу моря.

Или пробираешься сквозь сплетенные ветки сказочного леса.

Или твой путь пролегает по желтым пескам горячей пустыни.

Везде, где нет никого, кого надо было приласкать, накормить или просто поговорить.

Есть еще вариант: никуда не идти, а просто сидеть на подоконнике и смотреть в окно.

И ничего не хотеть.

Тогда после тебя на дороге не будет горечи.

Будет просто пустота.

А у тебя будет спокойный сон.

Даже в полнолуние.

Мой друг захотел стать ученым и поссорился со всеми старыми приятелями, которые хотели постоянно пить с ним вино.

Мой знакомый перестал помогать незнакомым бедным и больным. Он сказал, что лучше он будет помогать своим родным и любимым.

Вот такие правила на дороге, по которой мы идем.

Ты можешь быть хорошим только когда стоишь или когда пробираешься по окольным безлюдным тропинкам.

А на главной дороге ты оставляешь горечь.

Даже если ты хороший.

Мы оставляем радость

Муслим Магомаев пишет в своих воспоминаниях, что московские девушки чуть ли не по водосточным трубам лазили к нему в гостиницу «Метрополь», где он обычно снимал номер, когда бывал в Москве.

На что рассчитывали эти девчонки? Ведь ясно, что продолжения отношений не будет. Останется горечь от этой невозможности, от несбыточных надежд.

Горечь! Горечь! Вечный привкус

На губах твоих, о страсть!

Горечь! Горечь! Вечный искус —

Окончательнее пасть.

М. Цветаева

Но ведь будет и радость у этих девчонок! Увидеть любимого артиста, коснуться его… Потом начнутся серые будни, скучная работа, пеленки, выпивающий муж. Но было что-то яркое, что запомнилось, о чем можно рассказать подружкам.

Когда я работал в Москве, то в трудные минуты, когда в голове полный мрак и тупик, я любил приходить к своему учителю — физику-теоретику. Он выслушивал меня, обычно говорил, что в этом он не специалист, но вот из общих соображений… Так мы с ним болтали о том, о сем, и проблема начинала казаться или несущественной, или понятной.

В Америке его не было. Вернее, он приезжал пару раз, но ненадолго, и мы больше лазили по скалам и плавали на каноэ, чем обсуждали физику. У меня осталась горечь от того, что сейчас невозможно поговорить с ним. Сильная горечь от необратимости того, что было.

Но ведь это было! Я помню наши разговоры, помню ту радость, когда проблема становилась понятной. Чего больше — радости или горечи? Наверное, радости больше. Я храню в памяти его слова, его методы рассуждений, считаю его своим учителем и был недавно обрадован, когда узнал, что незадолго до своего ухода он вспоминал меня и говорил, что я был одним из лучших его учеников.

А сколько у каждого из нас было случайных встреч, когда через нашу жизнь проходили замечательные люди. Нам хотелось, чтобы эти встречи были чаще, но судьба разводила нас, иногда навсегда.

Любовь на один день, на неделю, на время поездки в дом отдыха… Страсть, привыкание, расставание.

Горечь? Да, ужасная горечь! Но и радость памяти, радость того, что это было с нами, что мы храним это в воспоминаниях. И кто знает, может, и после последней черты мы будем вспоминать эти минуты. Горькие и радостные.

И никаких советов! Нравоучения, инструкции о том, как надо любить, как надо дружить, как надо жить — это все глупости. Каждый решает по-своему. Я знаю человека, который никак не реагирует на чужое горе. Просто никаких эмоций. Но зато он спокойно может рассуждать и делать что-то конкретное в критических ситуациях. Без соплей и рыданий. Он не вызывает горести и радости при общении. С ним спокойно и просто. И это немало.

Ну а как же про тылы, где любовь и спокойствие? Так есть ли такие женщины или мужчины, с которыми не надо оглядываться назад, когда чувствуешь поддержку и знаешь, что тебе нужно сосредоточиться только на движении вперед? Позади себя на своем пути мы все равно оставляем горечь. Даже если мы осторожны и добры. Даже если с нами такие замечательные женщины или мужчины. Просто нас не хватает на всех. И никогда не хватит. Я как-то писал, что богатые могут быть добрыми, но недолго. Вскоре они или не будут богатыми, или не будут добрыми.

Да, мы оставляем горечь на нашем пути. Но вместе с горечью мы оставляем и радость. Чего больше? А это кто как умеет.

О мужчинах в одну строчку

Если мужчины о чем-то говорят, то в данный момент они в это верят.

***

Мужчины часто хотят пойти куда-то, а не от кого-то.

***

Если мужчина молчит, то это не значит, что он хочет отвечать на вопросы.

***

Если мужчину перестать хвалить, то ничего не будет. Ничего!

***

У мужчин часто есть три цели: реальная, несбыточная и запасная.

***

Если мужчина не может оторвать глаз от женщины, то это не обязательно любовь. Он мог просто задуматься.

***

Женские телефоны в мужской записной книжке — это не резерв. Это или память, или мечты.

***

Если мужчина ревнует, то это значит, у него появилось свободное время.

***

Если мужчина перестал смотреться в зеркало, то он или поумнел, или постарел.

***

Стареющие мужчины умнеют реже, чем стареющие женщины.

***

Мужская депрессия обычно связана с нежеланием работать.

***

Если мужчины перестанут думать о женщинах, то прогресс остановится.

Такие разные женщины

Она тщательно записывала в книжку-ежедневник дела, которые она не любила. Каждая запись вселяла ей чувство, что дело наполовину закончено и можно о нем забыть.

***

«Ой, как я заросла!», — говорила она и начинала подстригать волосы канцелярскими ножницами. «Видит Бог, я сделала все, что в моих силах», — после этих слов она шла в парикмахерскую.

***

— Он оказался джентльменом.

— В каком смысле?

— В плохом.

***

— Почему ты все время опаздываешь?

— Должна же я как-то компенсировать свои достоинства.

***

— Давай устроим романтический ужин.

— Опять свечи и вино?

— Ну да…

— Хорошо. Только картошку будешь жарить ты.

***

— Мне плевать, что у тебя нет машины и что ты мало зарабатываешь.

— Ты удивительная. Я первый раз встречаю такую женщину!

— Ты первый раз встречаешь женщину, которая не хочет за тебя замуж?

***

— Я самая обычная женщина — целлюлит, вены, родинки…

— Но я ничего этого не вижу.

— Я знаю, что у тебя плохое зрение. Другого мужчину мне не нужно.

***

— Разве тебе не нравится, что у нас все убрано, постирано, поглажено?

— Мне жалко, что ты тратишь столько времени на эту ерунду.

— А тебе нравится, как я готовлю?

— Нравится, но я могу обойтись картошкой и колбасой.

— Это хорошо. Значит у меня есть что-то другое, без чего тебе не жить.