Жертва на замену (СИ)

30

— О чем рассказать? — Лай говорил спокойно, только его голос чуть подрагивал.

— Правду о жертвоприношениях.

Гавриил дернулся, будто ему иглу загнали под ноготь. Лайонел же, коротко сжал мои плечи, с шумом выдохнув. Ужасно захотелось обернуться и прочитать эмоции на его лице. Злится ли он? Разочарован, что я не смогла сохранить тайну? Или в его теплых глазах плещется глухое раздражение, за фасадом которого кроется желание побыстрее избавиться от той, что доставляет ему проблемы?

Съежилась, прикусив внутреннюю сторону щеки. Чтобы он сейчас не сказал или не подумал, я это заслужила.

Но вместо упреков, получила нежное касание. По затылку тут же пробежали мурашки. Зиуданс выступил вперед. Теперь от Гавриила меня загораживала широкая спина.

— О ком ты хочешь узнать? — голос Лая был мягким и спокойным, словно и не было той драки несколько минут назад. А с краев его разорванного в районе лопаток камзола не стекла кровь. Успокаивало одно — удар меча больше повредил костюм из плотной ткани, чем Лайя.

Шагнула чуть в сторону, чтобы Гавр оказался в поле моего зрения. Он побледнел, терзая зубами нижнюю губу. Руки, все еще державшие меч и кинжал, била мелкая дрожь.

— Как будто ты их всех помнишь… — прохрипел он.

— Конечно, — ответил Лай. Полшага — и вот я, снова нахожусь за живой каменной стеной.

Детский порыв запрыгать от возмущения вырвался недовольным фырканьем. Я бы, может, даже высказала бы свои претензии, но ответ Гавра сбил с мысли.

— Конечно? Конечно! — взорвался парень, принявшись расхаживать туда-сюда, порывисто дыша от нахлынувших чувств. — Еще скажи…, что тебя… мучают муки совести?! Ты, бессердечная тва…

Договорить он не успел. Лайонел одним рывком впечатал его в дерево.

— Послушай, мальчик, — его глаза оценивающе сощурились, а голосе похолодел на несколько градусов. — Я могу свернуть твою шею одним движением. Почему же я этого не делаю? — я потянула за рукав темно-фиолетового сюртука: Лай не стал сопротивляться и отпустил парня. — Раз я, как ты считаешь, монстр, пожирающий невинных девушек, почему же ты еще стоишь здесь — живой и невредимый, — Гавр возмущенно открыл рот, но зиуданс будто прочел его мысли и продолжил: — И не говори, что это благодаря твоему мастерству. Не спорю, ты хорош для своего возраста. Но если бы я хотел тебя убить, то убил бы.

Гавриил стрельнул глазами в мою сторону, будто через меня пытаясь узнать, нет ли в словах правителя Зверолюдов подвоха и лжи.

— Хочешь сказать, она говорила правду? — парень кивнул в мою сторону. Стало неуютно, жар стыда обдал шею. А я-то думала, он игнорировал мои попытки сказать ему, что его подруга жива.

— Про кого ты хочешь узнать? — повторил свой вопрос Лай тем же мягким, тягучим тоном. Искры гнева и раздражения потухли, так и не разгоревшись в пламя.

— Артурия… — Гавр снова мазанул рукой по груди, будто касаясь кулона. — Если она жива… Почему она не вернулась в Тару?

— Артурия… — Мне показалось или в его голосе послышалась добрая ухмылка? — Помню, что она сказала. «Если собрался жрать меня — не стой столбом». Да еще таким тоном, будто в противном случае она сама бы мне голову оторвала. Столько смелости и ни капли страха…

Сглотнула едкий привкус слабой обиды на языке. Я наивно предполагала, что я одна не визжала резаным поросенком. Моя уникальность упала процентов на 30 %. Словно уловив мою реакцию, Лай, даже не поворачивая голову в мою сторону, протянул руку и чуть сжал мои пальцы, прежде чем продолжить.

— Она сказала, что ее больше ничего не держит в родном городе. Там ее ждет скучная жизнь и ненавистное замужество. И «жертвой» она стала за то, что плюнула в лицо своему будущему жениху, — Гавриил в ответ слабо улыбнулся, но взгляд его по-прежнему блуждал где-то зарослях травы под ногами. — Артурия попросила отвезти ее в Стаирно.

Гавр, вонзив меч в землю, рухнул на колени, когда весь смысл сказанного достиг его.

— Жаль, что так вышло, — выдержав паузу, необходимую Гавриилу, чтобы справится со своими эмоциями, Лай протянул ему руку, помогая встать. — Ты отличный воин и можешь со временем заслужить чин у своего короля, если вступишь в его армию, — Гавр дернулся, скрипнув зубами, мысль о службе на короля была ему неприятна. От зиуданса это не ускользнуло, как и вежливый, сухой кивок парня. Лай едва заметно улыбнулся: — Или ты можешь стать одним из моих гадраутсов [gadrauhts (гот.) — охранник]. Как ты уже заметил, будущая Квенса нуждается в защите. Я был бы горд, иметь такого стража в своем замке.

31

— Светлейшая, вставайте, — нетерпеливый голос над ухом раздражал. Бессонная ночь усилила эффект в несколько раз. Накрыла голову подушкой и перевернулась на другой бок.

Еще пару минуточек… Какие же тогда плюсы в таких роскошных покоях, если нельзя лишний часок понежиться на королевской перине?

— Геня! — к строгому, но с ласковыми нотками, голосу Милагреш, добавились звонкие тона Сако. Ну, хоть она за эти две недели перестала звать меня «Светлейшая, свет очей наших и так далее». Что не скажешь о правильной Миле.

— Сегодня нельзя опаздывать, — с нажимом добавила старшая служанка. Почувствовала, как мягкий голос начинает твердеть.

А как будто в другой день можно… Никто из них и не подумал, что, если я пойду на ритуал Вызова — опухшая и не выспавшаяся, ни один уважающий себя обитатель Теневого Мира, просто не откликнется на мой зов. Вообще дурацкая затея… Человек, призывающий… Как их там Лайонел назвал… О, он даже любезно презентовал мне потрепанный изъеденный плесенью и временем томик Исчезнувших Тайкинов — чудо-животных, обитающих на землях Хайма. Согласно легендам и тому факту, что представители главных родов с переменным, но все же, успехом призывают подобных существ, они не вымерли, а обитают в Теневом Мире, вместе с Огнептицей, Фуглис Люихаз, исполняющей там роль небесного светила. И именно из недр этого неведомого мира и я должна буду призвать себе фриондса (друг), или фамильяра по-нашему.

Милагреш, уставшая ждать, когда я выберусь из-под одеяла, сорвала его и принялась распахивать ставни. Потянулась, зевая во весь рот и садясь на кровати. Сакорру упорхнула в ванную, откуда уже доносился плеск воды и цветочное благоухание.

Последний раз эти двое так суетились перед Советом, на котором зиуданс фактически объявил меня своей женой.

Вздохнула, пытаясь глубоким вздохом восполнить запасы терпения и спокойствия. В тот раз меня приводили в «достойный», по словам Милы, вид целую вечность. В который раз посетовала на то, что здесь нет интернета и даже древних кассетных плееров. Все бы отдала, чтобы скоротать время, отведенное на изнуряющий королевский туалет, за чем-то интересным. Помню, я об этом заикнулась — и мне всучили нечто наподобие геометрической мозаики. Только узор был раз в десять сложнее: настолько мелкий, что без наглядной картинки, там черт ногу сломит, а при любом лишнем движении картина съезжала, и приходилось начинать заново. Если кого-то такое занятие успокаивает — то меня оно лишь раздражает. Дали бы еще ненавистные с 13 лет пяльцы и вышивальные нитки.

Еще раз вздохнув, подгоняемая Милагреш, поплелась в ванную. Изумительная молочно-белая вода идеальной температуры согнала нервное напряжение, копившееся с момента пробуждения. Конечно, этот эффект вряд ли продлится долго, но я хотя бы могла расслабиться в горячей воде, вдыхая ароматы масел: холодные, тягучие, дурманящие, разбавляемые нежными запахами плавающих в воде лепестков.

Закрыла глаза, погружаясь в вялый, распаренный в душном воздухе, поток собственных мыслей, водя пальцами по инкрустированному золотом и драгоценными камнями бортику купальни, то и дело, цепляясь взглядом за мраморную птицу, усевшуюся на ряд краников для подачи воды, масла и других загадочных смесей. Не успела я сполна насладиться инертным состоянием, как в помещение, вместе со сквозняком, влетели Сако и Мила.

Слава Богам, они не стали разукрашивать меня странной косметикой, от которой чесалось лицо. Вместо этого, обильно намазали его какой-то розовой глинистой жижей с запахом жженой редиски и чего пахучего, отдающего морской солью. Эта чудо-смесь освежила лицо, полностью убрав тени под глазами, придав коже более здоровый, бодрый вид. Кажется, даже в висках прекратило противно стучать. Волосы мне оставили распущенными, лишь приколов к ним заколку-вуаль, скрывающую чуть больше половины лица. На мою радость платье было довольно простым — похожее на то, в чем меня привели в тот подвал для жертвоприношений, только лив был выполнен из кружева и вышит белыми и золотыми нитками. И снова с преследующим меня силуэтом Огнептицы.

Понимаю, что у меня просто шалят нервы, натянутые в ожидании, но… Последние два дня образ Фуглис Люихаз мелькает везде с раздражающей частотой. Или я сама невольно выискиваю ее силуэт в предметах интерьера и одежды? Может быть, и на платье вышит какой-нибудь местный павлин, а не Божественная Птица…

Приглушенный спор за дверью отвлек от разглядывания наряда, в попытках убежать от то и дело вспыхивающего панического блеска в глазах моего отражения в зеркале.

Мои два телохранителя снова что-то не поделили… Ару, упросившая отца разрешить ей вступить в гвардию зиуданса, чуть не расцарапала Гавру лицо, стоило ей разглядеть в неподвижной фигуре, почти слившейся со стеной, своего друга детства и названого брата. Как оказалось, в детстве они были очень дружны. И когда Гавриил покинул клан Ану, ничего ей не сказав, это очень ранило девушку. Гавр же был рад тому, что Лайонел приставил волчицу беречь мою жизнь вместе с ним. Правда, виду не подал. Но с тех пор, на него все реже опускалась тяжелая завеса грустных воспоминаний об утерянной любви.

— Ты должен носить уставное оружие! — прошипела Ару, пряча выбившуюся косу за полу головного платка, напоминающего арабскую куфию (мужской головной платок).

— Хватит того, что я ношу эти дурацкие тряпки, — ответил парень, даже не подумав скрыть от глаз приметный клинок.

Ару рыкнула, помянув своего предка Зеэва и кинув что-то про упрямого асилуса (осел), которому однажды из-за треклятого клинка перережут горло.

Сако закатила глаза, а Мила попросила грозную стражу быть серьезнее, чем тут же понизила громкость привычной перепалки. Теперь Гавр и Ару перекидывались взглядами и многозначительными жестами.

Я же почувствовала себя немного лучше. Раз уж эти двое, что за эти две недели умудрились впасть в подростковый возраст, ведут себя непринужденно, как обычно перебрасываясь колкостями, тогда мне не стоит бояться предстоящего ритуала. Поежилась, поправив легкую накидку, из того же материала, что и вуаль. Идти одной — не считая своей неизменной свиты, состоящей из трех хаимок и человека — было неуютно. В прошедшие недели Лай лишнюю свободную минутку выкраивал, чтобы побыть со мной. Даже порой игнорировал нетерпеливое синее мигание браслета, которое означало, что фродаз Амнон топчет ковер в его кабинете, в таком же темпе постукивая ногтем по столешнице. Обычно мы с ним катались на Нео, гуляли в Садах в чаще Хультского Леса, где отец Лайя создал для своей жены немыслимый, просто волшебный маленький мирок, населенный растениями и деревьями со всего света. В самом центре находилась небольшая уютная усадьба, овитая сочно-зеленым плющом с фиолетовыми цветами-граммофончиками.

Вот бы сейчас оказаться там, а не вышагивать по едва освещенному коридору, с прячущимися по углам зловещими тенями.

Коснулась взглядом браслета на руке, похожего на тот, что был у Лайонела, рядом висел колокольчик, что дала мне Сако, и который я забыла одеть перед Советом, где собрались хаубисы Шести Земель. Камень, вставленный в металл, подмигнул приветливым янтарным светом. Это означало, что Лайонел ждет меня за дверью, чьи очертания в свете факела в руках Гавриила, с каждым шагом проступали все четче. Я даже не удивилась, признав в ней ту самую дверь с трещиной и головой Огнептицы посередине.

Ну, конечно. Других мест, чтобы провести ритуал, не нашлось…

32

Облизала пересохшие от волнения губы, проходя в скудно освещенный подземный зал. Я ошиблась. Не спорю, помещение явно похоже — такое же мрачно-серое, освещенное дрожащим светом свечей и факелов, с каменными скамейками у стен. Но это было не то самое место, в котором Лай каждый месяц запирался, чтобы скрыть ото всех, что он только наполовину хаимец — ни старых пятен крови, ни жуткой конструкции с металлическими желобами на полу.

Стоит столько вспомнить. Жуть… А Лай провел в нем не одну ночь… Ведь в полнолуние человеческая кровь его матери брала над ним вверх. Возможно, его подданные могли смириться с тем, что у их правителя по-человечески гладкое лицо — про другие части тела они вряд ли знают, ведь он носит наглухо застегнутые рубашки со стоячим воротником и перчатки. Да и я, если честно, видела только его «человеческие» руки, с одной оговоркой — ногти на них могут увеличиваться, и быть достаточно грозным оружием и легко выдержать удар клинка. Но даже в необычной внешности среди Зверолюдов в Лайе есть и общие с ним черты: помимо львиной переносицы и тонких губ с мелькающими клыками, кончики заостренных ушей — хоть я и не сразу это заметила из-за густых волос — были покрыты мехом. И глаза. Не знаю, я могу ошибаться — ведь видела я его в человеческом облике лишь раз — но у Лая-человека они чуть другие, более карие: в них меньше янтарно-желтых вспышек. И если эти изменения казались заметными даже мне, для остальных они будут как бревно в глазу, и поводом свергнуть своего правителя-полукровку.

— Встаньте в центр символа Ауго (глаз), — холодный голос Амнона в черном капюшоне, которых не очень-то скрывал его выдающуюся морду, пробрал до мурашек. Крутанула головой, разминая занемевшие в напряжении пальцы, в поисках упомянутого символа. Глаза невольно зацепили знакомый теплый огонек, мелькнувший из-под края капюшона. Голова многозначительно дернулась, указывая в нужную сторону.

Там на каменном полу слабо мерцал нарисованный мелом круг с пятиконечной звездой. На каждой ее вершине располагались четыре треугольника: левый направленный острием вверх, правый вниз, а два нижних были перечеркнуты горизонтальной линией. На самом верху ютился круг, разделенный лучами от точки в центре на восемь долей. В центральной части пятиугольника красной краской было начертано нечто похожее на глаз. Именно туда я и должна была встать. Лай вчера раза три мне все повторил. Но я растерялась, попав в окружение десятка фигур в черных балахонах, обступивших со всех сторон, от чего просторная комната давила на меня, будто я была заперта в тесном ящике. Еще бы, чувство, что я попала на слет сатанистов и меня, единственную в белом — не считая накрахмаленных фартуков Сако и Милы, что сейчас притворялись настенными рисунками, теряясь за спинами стражников — собираются принести в жертву Сатане.

Сглотнула ком в горле, что ледяным камнем упал куда-то вниз, и двинулась на едва гнущихся ногах к центру. Прошла буквально пара минут, как я вошла в ритуальную залу, а, казалось, будто гораздо больше.

— Обычно, призывающий сам рисует звезду стихий, — Анубис невозмутимо продолжил, будто моя заминка входила в сценарий. Держался он отлично, учитывая его ко мне отношение, но в словах все равно сквозила издевка, вопреки тому, что интонации голоса были до скрипа уважительные. — Но Мы, — ощутимый акцент, собачья голова дернулась влево, где среди остальных стоял Лайонел, — решили… — снова пауза. Фродаз буквально рожал каждое слово, хотя, если не знать всей ситуации, могло показаться, что паузы придают веса его словам. — Упростить Вам задачу. В силу… — прикусила нижнюю губу, чтобы не фыркнуть. Готова поставить последний айфон, которого у меня нет, что под капюшоном его лоснящаяся черная морда сморщилась похлеще сушеной сливы, — …вашего происхождения. Приступайте.

Мне бы выдохнуть — но сейчас как раз мой выход. Я должна обратиться к Фуглис Люихаз. Легкое смущение обдало кожу лица. Дело в том, что призывающий должен был сам придумать слова обращения к Великому Божеству — нельзя было просто вырвать строчку из кого-нибудь «Псалтыря» или из другой религиозной книжки. Надо было подключить фантазию.

— О, Великое Огненное Божество Возрождения, Фуглис Люихаз! — вскинула руки, возведя глаза к небу, при этом чувствуя себя если не глупо, так до ужаса неловко. — Прошу услышь мольбу своей рабы, — что говорить, вдохновлялась я именно Библией. Бабушка у меня без конца смотрит «Спас», — позволь одному из своих приближенных покинуть твои небесные кущи. Даруй мне верного друга, соратника и грозного защитника от всех напастей.

Дальше дело за малым. Кровавая дань. Не такая, как принята у людей с их ритуальными кинжалами, но очень близкая.

Амнон оказался рядом, умудрившись подойти к центру и не смазать рисунок. И молча протянул мне подушечку из черного бархата, в которую была воткнута внушительная игла с оранжевым камнем на конце, похожим на огненный опал.

Хотела ляпнуть про перекись — мало ли где пылилась эта швейная принадлежность — но не стала. Молча приняла иглу, чуть склонив голову в почтении — Лай все-таки смог вбить мне в голову правила проведения ритуала — пока лишних телодвижений я не совершила.

Палец пронзила жгучая боль. Показавшаяся сильнее, чем на самом деле, из-за нахлынувшей дрожи: смесь предвкушения и страха.

Красная капля на пару мгновений задержалась на кончике пальца, а после рухнула вниз, впитываясь в покрытый пылью и мелом камень.

Присутствующие жители Хайма замерли в ожидании. Даже Гавр поддался вперед, покинув стройный ряд стражей с торжественно-пресными минами, чтобы лучше видеть происходящее.

Секунды шли одна за другой, будто тем самым наматывая мои нервы на кулак: ведь сейчас на мое тщедушное тельце была направлена не одна пара глаз, а десятки, скрытые за широкими капюшонами церемониальных плащей. Все свое терпение бросила на то, чтобы стоять на указанном Анубисом месте. Но когда секунды уже без зазрения совести начали превращаться в минуты, я была готова сорваться с места и выбежать за дверь. Я не видела лиц собравшихся: но чувствовала кожей как их сдерживаемое презрение, смешивается с облегчением — большинство из них расслабилось, кто-то даже принялся перешептываться. А от фигуры стоявшего у самого края круга Амнона, прямо-таки исходили флюиды удовлетворения и торжества. Или это его явно задранный нос на длинно морде, не скрытой полностью черной тканью, подавал мне сигналы?

Шаркнула ногой, почти разрушая целостность рисунка, поправив накидку на плечах. Вдохнула и выдохнула, собираясь мыслями. Надо же выдать что-нибудь приличное, вроде: «Может, а ну его? Давайте закруглятся что ли?»

Но только я произнесла «А» из фразы: «А что дальше?», как по контурам пентаграммы прошла искра, заклубился едкий дым, с примесью пепла, а комнату ощутимо тряхануло — я еле сохранила равновесие — и то, мне кажется, в начавшейся суматохе меня кто-кто любезно поддержал. Кто-то в кожаных перчатках.

Стража распахнула двери, удушливое облачко устремилось к выходу, оставляя то тут, то там серебристо-черные кучки.

Откашлявшись и сморгнув пыль и пепел, попавшие в глаза, я наконец-то смогла понять, куда это все смотрят. В самой внушительной кучке, точно шиншилла, копошился птенец, серо-черный от золы и пепла.

Издав какой-то непонятный звук, он на нетвердых лапках поскакал ко мне.

И эта неощипанная курица — мой «грозный защитник от всех напастей»?

Спасибо, Божественная Птица, удружила…

33

Темный лес, с шуршащей под ногами листвой, влажной пеленой ложится на кожу, проникает в легкие, со своей множественной гаммой лесных ароматов, усиленных висящей влагой в воздухе: они смешиваются между собой, оставляя приторно-горький привкус на языке с травянистым налетом. Пальцы ног в открытых сандалиях немеют от прохлады, доносящейся вместе с шумом бегущей воды. Да и легкая ткань ночной рубашки не спасает. Я то и дело вздрагиваю и усиленно растираю оголенные плечи, с тоской вспоминая о теплом мраморном камине в покоях Квенсы. Ну, то есть в моих покоях.

Тусклое нечто, висящее в небе, почти не освещало окружающее пространство. Этому спутнику, или чтобы это ни было — хотя больше похоже на дыру в черном покрывале с бледно-сером подкладом — далеко до Луны и Мены — спутнику планеты, на котором располагается Хайм. Она, в отличие от нашей Луны, немного отдавала перламутровым сиянием, что делало ночи на Кишатуме (земля и огонь) воистину волшебными.

Впереди мелькнул огонек. Оранжевый, задорный и манящий своим теплом. Осветил ствол дерева и, вильнув, попытался скрыться. Я погналась следом: ведь еще немного и сковывающий меня холод проберется в костный мозг.

— Постой! — позвала, в надежде, что неведомое существо меня услышит.

Огонек замер. Но стоило приблизиться — как он отпрыгивал, словно солнечный зайчик.

Стало жарко: то ли от бега, то ли от смены климата. Теперь легкая одежда не беспокоила, а стала спасением. Шелудивая искра снова мелькнула, почти сливаясь, с заревом, окрашивающим кромку обрыва в багряно-желтые оттенки. Осторожно подошла ближе, чувствуя, как жар обжигает пазухи носа и горло при каждом вдохе. Внизу, в нескольких десятков метров подо мной разливалась река кипящей лавы. Было страшно и, в то же время, трепетно смотреть, как ее обжигающие потоки лижут темный камень.

Жидкий огонь настолько завладел моим вниманием, что я не сразу заметила, что рядом кто-то есть. А когда заметила, было поздно — чьи-то руки толкнули меня в спину, и я полетела вниз…

Резко очнулась, рвано хватая ртом воздух и ощупывая кожу лица на наличие ожогов. Понадобилось пару минут, чтобы понять, что я нахожусь в своей комнате. А щеку неприятно покалывает из-за неудобной позы, в которой я заснула. Ведь раскрытая книга — далека от подушки так же, как ворон от письменного стола, чтобы кто ни говорил.

Потерла щеку и размяла затекшую спину, слыша приятный хруст позвонков.

Так и знала, что засну. А я ведь даже и половины нужной мне главы не прочла. Уснула на нуднейшем описании исполинской ледяной фигуры Бьорна Ослепительного — предка Эдера Ксейтс Байры. Мне нужно было подготовиться, чтобы суметь поддержать светскую беседу с ним на званом вечере.

Отодвинула стул, встала и подошла к окну. На ветру тихо покачивалось жилище моего нового друга, которому я еще не придумала имя, и, судя по всему, он — почему-то мне казалось, что это мальчик, хотя окраска у него была донельзя невзрачная, какая обычно бывает у самок — так и останется Птахом. Клетка у него была необычна, и не из-за золотого напыления — она была лишена прутьев решеток и дверей, лишь каркас и насест.

— И почему ты такой заурядный? — задала вопрос птице, зарывшейся в свои перья и спрятавшей голову под крыло. — Помощь бы не помешала…

Открыла ставни, вдыхая остывший воздух. Даже в Ливахайме чувствовалась осень. Конечно, не такая, как в моем городе на родной Земле, когда осенние листья застилают ковром тротуары, а пронизывающий ветер, сопровождающийся обманчивым теплом, намекает, что надо уже впрыгивать в сапожки и натягивать куртку. Здесь осень теплая, и только ночью начинаешь ощущать, что природа готовится к зиме. +13С° за окном — спасение от дневного зноя. Хотя в замке и так не жарко днем, но легкий ночной ветерок с прохладными нотками — приносящий густые запахи земли и высушенной на солнце травы — прогоняет пульсацию в висках.

Оглянулась на стол, где покоилась раскрытая книга. Вздохнула и направилась к кровати, напоследок, коснувшись металлического насеста, чуть качнув его.

Бесполезно среди ночи впихивать в себя книжные знания, иначе это неизбежно приведет к тому, что все смешается в кучу в моей черепной коробке. И не дай Боже мне перепутать первородного из клана Ксейтс Байра с Аату — предком и родоначальником клана Ану. Лучше поспать…

34

Забралась под легкое покрывало, максимально расслабившись и закрыв глаза. Но сон не шел. И дело было не в страхе и волнении перед предстоящим вечером. За последнюю неделю, это будет не первый мой прием хаубиса под крышей замка Ливахайм. Правда, честно сказать, Эдер — первый гость, с которым точно будет не все так гладко, в случае любого, даже мелкого, промаха. Лайонел щадил меня, и первыми из списка пошли более лояльные к его решению главы Аирзов. Софир была мила, и даже не оскорбилась, когда я выхватила у нее из-под носа чашку с супом. Просто я заметила, что в овощном бульоне плавают куски мяса — а подать такое вегетарианцам в первый же вечер знакомства было бы тем еще провалом. И видимо, кто-то на это и рассчитывал…

Смутная тревога превратила взбитую мягкую перину в мешок с камнями. Ерзала и вертелась с боку на бок, пытаясь выкинуть из головы бесцеремонно ломившиеся в нее подозрения.

А ведь случай с мясом не единственный…

Странности повторились, когда приехала чета Хаурнов, что обитают в Хульт-Аусиде (лес и пустыня), в Пустынном Лесу. Судя по картинкам из книги, этот район напоминал нашу Тундру. Главой был Адгур, на вид суровый житель степей, имеющий сходство с северным оленем, правда, лицо по форме было человеческое, покрытое мехом, с внушительными рогами на голове. Сопровождала его жена, с нежными чертами лица, которые не портил даже пепельного цвета короткий мех с темным отливом. А чего стоили украшенные цветами витиеватые рога, смотревшиеся со стороны изящной короной, и большие сине-зеленые глаза с оранжевыми крапинками. Аглаида сразу прониклась ко мне дружелюбием, нисколько не смутившись моим видом, и пока Лай и Адгур, обсуждали строительство плотины на реке Хаубисбанди (лента), она показывала мне сколы первых рогов ее детей, без умолку болтая о своих шести любимых сыновьях и седьмой, долгожданной дочурке. Я не все понимала из ее речевого потока, но мне было приятно, что она относилась ко мне, как к равной, как к своей. И в принципе, вечер прошел бы гладко, если бы слуга не внес меха — якобы подарок от моего имени. Аглаида побледнела и рухнула в руки своего свирепевшего на глазах мужа. Но я смогла выкрутиться и здесь. Я знала, что они, в отличие от того же клана Байры категорически против любых мехов. Для них это так же, как для нас носить пальто, сшитое из кожи человека — отталкивающе и просто немыслимо. Я смогла убедить их, что это ошибка. Ведь я приготовила им вышивку с символом их клана — рогами, украшенными россыпью голубики, брусники и морошки — что вышивала без продыху три дня, вместе со своими служанками. Все пальцы исколола.

Встреча с кланом Вулвзов обошлась без происшествий, но… Помню, я так разнервничалась под цепким и пронзительным взглядом Ану, что уронила на пол запеченную утку — да-да обычную утку, каких и у нас полно. Блюдо было загублено: Алим шлепнул себя по лбу, как если бы он самолично учил меня подносить еду, и мой провал касался и его, Зефф тихо прыснул в кулак, а Гавр с Ару, одновременно, будто сговорившись, встали по обе стороны от меня, готовые защитить от любых нападок большого и страшного Вулвза. Но Ану тогда даже бровью не повел. Стряхнув с плаща попавшие на него ошметки гарнира, повернулся к Лайю и спокойным голосом спросил, точно ли он уверен в своем решении. Получив уверенный кивок, продолжил пить вино. А если и в его блюде было что-то не то? Какой-нибудь аллергический ингредиент, слабительное или даже яд…?

Подобные мысли сжали сердце в тисках. Резко села, оглядывая полутемные углы просторных покоев, под кожей завозилось неприятно чувство, будто за мной наблюдают.

Я уже решила, что сон загублен, бросив взгляд на занявшийся рассвет, разгоняющий туман, стелившийся по земле. Словно почувствовав мой страх, маленький защитник вспорхнул со своего насиженного места и устроился у меня на коленях. Крохотное сердечко быстро билось под моими пальцами, а само тельце было теплое, будто я держала в руках крохотную грелку. Это меня успокоило, и сон мягкой пеленой накрыл меня, а Птах угнездился на соседней подушке.

Засыпая, услышала незнакомое ворчание в мыслях: «Спи, несмышленая человеческая девчонка! Все как-нибудь образуется…». Но списала все на недосып и растревоженные нервы и решила не предавать этому значение.

35

— Подайте на стол мясо, — отрывисто бросил Эдер, продолжая сверлить меня взглядом, будто в мыслях заживо разделывал меня, а в его фразе крылся другой смысл. Что-то вроде это: «Подайте на стол мясо этой маннки».

Галиасфар — тот самый слуга, похожий на рыжую белку, яркий представитель тагл-скадусов, засуетился, исполняя повеление белого медведя. Он один, без свиты и семьи — внушал трепет, как если бы посреди обеденного зала разбил лагерь целый полк военачальников с тяжелыми взглядоми.

Сглотнула, облизав пересохшие от волнения губы, поправила нелепый рогатый головной убор, нервно проведя рукой по складкам пышного платья: как же мне повезло, что хаимки не признавали корсетов и кринолина. А белая вуаль кремового платья, придававшая всему вокруг молочный налет, сейчас стала спасеньем: Ксейтс Байра не видел выражения моих глаз, в которых так и переливалась паника.

Осложняли все, как минимум, две вещи. Первое, что Эдер Ксейтс Байра, наплевав на все нормы приличия, сел не на свое законное место на другом конце вытянутого стола, а по правую руку от меня — нас разделял лишь пустеющий стул Лайонела. Он, конечно, не первый, кто решил, не церемонится, если подумать. Стоит только вспомнить, как резво — буквально спустя пять минут после того, как нас представили — ко мне подсела Аглаида… Нечему удивляться. Но не думаю, что Эдером двигало желание получше узнать меня.

— А где Его Светлейшество? — Эдер кивком головы указал на пространство между нами. Вежливой учтивости в вопросе не наблюдалось: он даже намеренно исковеркал титул зиуданса. Возникло чувство, будто тут вообще проходили дикие дружеские посиделки, а не официальный визит.

— Он… — протянула я. Мысли в голове разбежались от резкого голоса байры: и придуманная реплика смазалась, — приболел.

Лай попросил сказать что-то о срочном указе, который нужно было подготовить. Но о каком, вообще не вспомнить. Весь складный план сегодняшнего вечера начал трещать по швам, когда Эдер выдвинул стул на расстоянии вытянутой руки от меня. Все мои выученные, подготовленные фразы были рассчитаны на то, что он будет максимально далеко от меня. Да еще и Лай не смог присутствовать. Из-за своей «особой проблемы». Сегодня же полнолуние. В этот день Лайонел предпочитает не рисковать: запирается в том жертвенном подвале уже после шести вечера. Он раза четыре извинился за то, что вынужден оставить меня одну с Эдером: и не думаю, что это был какой-то хитрый трюк. За этот месяц я изучила его достаточно хорошо, чтобы убедиться в том, что зиуданс Лайонел — самый искренний, заботливый, добрый и понимающий мужчина, из тех, с кем я была знакома. Не чета тем парням, с которыми я встречалась в школе и в Универе: их, правда, было всего два, но все же. Они оба мне лгали. Саша врал, что болеет, или его нет дома, чтобы лишний раз порезаться в свои компьютерные игрушки. А Антон… соврал один раз. Но о том, за что не прощают. Между нами не было большой любви — но мое сердце все равно надкололась. Не думала, что я вообще смогу вот так, всецело и безоговорочно, верить мужчине. Пусть он не совсем человек, но я…

— Эй, ты уснула, что ли? — крупная рука, покрытая мехом, с увесистыми кольцами на пальцах появилась в поле зрения. Эдер помахал рукой перед моим лицом, и стоило мне вынырнуть из омута мыслей и повернуться к нему, он повторил свой вопрос: — Чем болеет-то?

— Док… Лаизареис должен знать.

Вот тут я не соврала. Придворный лекарь Лайонела знал все.

— И ты даже не поинтересовалась? — смешок, вырвавшийся из его горла, был похож на рык. — Скверная из тебя будет Квенса.

От неожиданности поперхнулась. И не от самого заявления, а от смены интонаций. Это насколько я ушла в свои мысли, что пропустила момент, когда я из ненавистного недруга превратилась в закадычную подругу?

А именно это и витало в воздухе. Может, не совсем дружелюбие, но доброжелательность точно. Без примеси скрытой агрессии.

36

Но с чего бы ему менять отношение ко мне?

— И вы ничего не имеете против? — невольно дернула край вуали, борясь с желанием ее содрать: в глазах из-за нее жутко рябило. И я плохо смогла рассмотреть выражение лица Эдера. Но, кажется, он ухмыльнулся.

— Ты ведь справилась с испытанием, так? — глаза цвета замороженной воды скользнули к чаше с хлебом, возле которой прикорнул мой Птах.

— Так это… — смешалась, чувствуя, как краска заливает лицо, будто от стыда. Как бы я ни дорожила своей птичкой, размером чуть больше моего кулака — ей сильно не похвастаешься. Она только и отличалась тем, что ее оперение днем приобретало рыжий цвет. Так себе способность.

— Хиленький фриондс, согласен. — Открыла рот, чтобы возмутиться, но сбила промелькнувшая в голове мысль: «На себе посмотри, медведь облезлый!». Странно, чувство, будто она совсем не моя, будто кто на ухо шепнул. Оглянулась, но стражники и слуги, составлявшие остальное окружение этого странного банкета, стояли в отдалении у стены. Мой птенчик лениво повернулся во сне, на секунду приоткрыв один глаз, как раз в момент, когда в голове пронеслись эти слова. Неужели…?

— Так или иначе, испытание ты прошла, — как ни в чем не бывало, продолжил Эдер. Ну, конечно, не он же слышит непонятные голоса в голове. — Плох тот Светлейший, что не может настоять на своем, даже в таком мелком вопросе как женитьба. И это у вас там браки по расчету, свадьбы ради денег и положения. У нас дают шанс доказать чувства.

— Но я… — хотела возразить, что я не влюблена в зиуданса, но промолчала. И не только потому, что это нужно было для сохранения легенды, но… Я уже сама не была уверена, что к нему равнодушна.

Эдер даже не заметил мое смятение, продолжая говорить.

— Я тоже в свое время, воспротивился воле отца и женился на Дуане. В клане Ксейтс Байра, в том числе мой отец и братья, не особо прониклись речью предыдущего короля о том, что те, кто сочетает в себе признаки двух рас — благословлены Фуглис Люихаз. Так же, как когда-то получил от нее благословение Зиусудра. А я выбрал невесту, совсем непохожую на наших изначальных предков. Ее мех черный, как ночь, нет ни медвежьих когтей, ни клыков. Хотя топором может зарубить любого, кто сравнит ее с маннкой, — Эдер мечтательно вздохнул, в то время как я против воли вздрогнула, представив эту живописную картину. — Моим испытанием была дуэль с собственным отцом. Я победил. А вот Дуана швырнула ведро с рыбой, любовно добытой для нее, мне прямо в морду. Представляешь? — заразительный громких смех волной пронесся по помещению. Я тоже улыбнулась, как и несколько служанок. За что сразу получили грозный рык от хранителя замка Акифа.

Скадус принес мясо, и разговор прервали ароматные запахи, исходившие от него.

— Знаешь, я почти сразу понял, что ты не изворотливый змей, что Лайонел пригрел на груди. У меня есть особое чутье. Стоит только приглядеться к собеседнику чуточку внимательнее, я вижу его суть.

Так вот что означал тот тяжеловесный взгляд….

Мысль прервалась, как только я поняла, что не проверила еду.

Эдер как раз принялся разрезать кусок сочившегося жиром и кровью мяса. Забрала блюдо прямо из-под его носа. Поймав вопрошающий взгляд с поднятыми вверх бровями, пояснила, шепотом, чуть поддавшись вправо, ближе к Байре, и откинув вуаль.

— На других званых ужинах случались не… непонятные вещи. Я не хочу рисковать.

Принюхалась: странного запаха не было.

Эдер молча наблюдал за мной, пока я не поднесла кусок ко рту.

— А это глупо. Тебя не убьет, но пару дней плохо будет.

— А? — дернула бровью, не понимая, о чем речь.

— Видишь? — Ксейтс Байра показал на россыпь ягод на тарелке. Байрадаузус (погибель). Смертельно для таких, как я.

От прозвучавшего заявления я даже выронила ложку. Хотела наклониться и поднять. Но Эдер перехватил руку и в упор посмотрел на меня.

— Я устойчив к этому яду, но… Дуана… Если бы… — медведь нахмурился и отвел взгляд, тут же убрав руку, ка только заметил, что Гавр и Ару отделились на полшага от стены с руками на эфесах мечей. — Это мог сделать кто угодно, из стражи и слуг. Они могут свободно заходить в кухню. Присмотрись к тем, кто тебя окружает…

Застыла, не зная, что и ответить, чувствуя кожей чей-то недобрый взгляд, но вокруг лишь одинаковые служанки-барсучихи и безликая стража со скрытыми под платками лицами.

— Ты справишься, Светлейшая, — уже громче сказал Эдер. — Не зря же Ару очарована твоей смелостью настолько, что стала стражником. Хотя… она всегда питала слабость к людям…

Тут хаубис Ледяной Пустыни бросил взгляд на нашу парочку. Последние слова были как раз для Ару, дочери Ану. Она смутилась, судя по тому, как забегали ее глаза, лишь бы не встречаться взглядом с Гавром, что так и пожирал ее глазами, ожидая ответа. А девушка даже на шаг отступила, чтобы доказать обратное.

«Представление похлеще, чем танец в День Огня».

Снова этот ворчливый голос…

Посмотрела на своего фамильярчика, а Птах как раз наблюдал за Ару с Гавриилом.

«Птах?» — пронеслось в голове, а нижняя челюсть сама опустилась вниз.

«Птах?» — клянусь, моя птичка брезгливо распушила перышки, оглядев меня уничижительным взглядом. — «Я гордая птица Ишум, а не какая-то там пташка!»

37

Пока спускалась по лестнице, ведущей в подземелья замка, где находилась ритуальная зала, думала о словах Эдера.

«Это мог сделать кто угодно, из стражи и слуг».

Эти мысли омрачали предвкушение скорой встречи. Но не настолько, чтобы согнать улыбку с моего лица. Я улыбалась — не как привыкла, скованно с закрытым ртом, ведь мне не нравилась моя улыбка из-за тонких губ — а во все 32 зуба. Не могла сдержаться, хоть и пыталась. Сердце колотилось в груди, и, чтобы хоть как-то успокоиться, крутила плетеную ручку. Представляю, как он удивится, увидев меня, да еще с корзиной, полной еды. Я хотела сама что-нибудь приготовить, но Долгоон, розовощекая cвейнка (кабан, свинья) с пятачком вместо носа, главная кухарка, даже близко не подпустила меня к огромной печи.

Тогда… Как же кто-то смог добавить ядовитые ягоды в пищу Эдера… и мясо в суп вегетарианки Софиры? Может… тот, кто разносил еду? Галиасфар? Парнишка, в костюме-тройке с чужого плеча и бегающими нерешительными глазами? Не похож он на злодея или хитроумного комбинатора. Но… да кто ж его разберет…

Зашагала дальше под дрожащий свет факелов. Но уже не так уверенно, и улыбка пропала.

Стоит ли мне поделиться подозрениями с Лайонелом? Он не глуп, и сам наверняка заметил, что кто-то саботирует встречи с хаубисами Аирзов. У меня и так шаткое положение, и серьезный конфликт окончательно нарушит баланс. И Лай должен это понимать… Его все это не волнует, или у него есть какой-то план…?

Нет. Это не то, о чем я хочу думать сегодня. Не сейчас. Я планировала провести вечер тихо, за чашкой чая, без безумных предположений…

Остановилась перед дверью и принялась дергать за кольцо. В этот раз дверь легко поддалась. Подняла глаза и растворилась в медово-карих глазах. Всполохи удивления в них сменились тихой, робкой радостью. Хотя… Может, мне самой хотелось верить, что Лай рад меня видеть.

— Проходи, — мужчина вежливо придержал дверь и чуть отступил, пропуская меня внутрь.

Начала расстилать клетчатый шерстяной плед прямо встык с ритуальной пентаграммой с железными желобами. Густая черная бровь в удивлении дернулась. Видимо, он ожидал, что я приду с чем-то важным, а не булочки пожевать при тусклом свете свечей. Неловкость тут же сковала меня, и я отвернулась, в надежде, что краска, залившая лицо, так же быстро схлынет.

— Я подумала, ты голоден…

Хлопнула себя по лбу и провела ладонью по лицу. У нас тут и без того проблем хватает — не до того сейчас, чтобы беззаботно чаи гонять.

— Жутко, — мужчина приземлился на расстеленное одеяло и потянулся к корзине, стоявшей чуть поодаль. Прежде, чем жадно откусить кусок от булочки в форме бутона розы — присыпанной чем-то, напоминавшем розовую сахарную пудру — Лай, откинув со лба волосы, благодарно мне улыбнулся, сверкнув ровным рядом белоснежных зубов.

Присела рядом и разлила из серебряного кувшина, похожего на глиняную крынку, темный напиток в чашки, разрисованные синими цветами с позолоченной обводкой.

Я не спешила накидываться на содержимое корзинки, игнорируя сосущее чувство голода — на ужине с Эдером не смогла пересилить тревогу и съесть мало-мальски приличный кусок запеченного мяса. Вместо этого пила горячий чай маленькими глотками, наблюдая за Лайонелом.

Его растрепанный вид — спутанные волосы, закатанные до середины лодыжек штаны, небрежно застегнутая рубашка — это было так непривычно… и мило. Невольно улыбнулась.

— Таким я тебе нравлюсь больше? — спросил мужчина, не поднимая глаз и по-детски ковыряя румяный сдобный бок.

— А? — округлила глаза, склонив голову на бок. В первую секунду искренне не поняла, о чем он.

Для меня между Лайонелом-львом (или «ливой», на местном диалекте) и Лайонелом-человеком не было существенной разницы. И дело было не только в том, что лицо его не было покрыто толстым слоем шерсти, не было лап, когтей и широкой звериной пасти. Да, его лицо сейчас выглядело мягче, нос аккуратнее, губы полнее, не было клыков, а за резкие черты, отличающие Лайя-льва, не цеплялся взгляд. Но и до этого меня притягивал его медово-карий взгляд — сейчас глаза были лишь на тон темнее — а не тяжелые надбровные валики, тонкая верхняя губа и широкая переносица. Смотря на него, понимаешь, что внешность — как фасад дома, и, если обстановка внутри ужасная — крысы, вонь, гниющая мебель — больше не захочется заходить внутрь. Если человек, каким бы ангельски привлекательным он ни был — подпорчен изнутри, он отталкивает от себя, вызывает омерзение. Лайонел был добрым, понимающим, честным, благородным… С ним мне было спокойно и легко (конечно, пока он не подходил слишком близко, тогда на меня нападала странная аритмия и бросало в жар).

Я никогда такого не чувствовала…

— Можешь не отвечать, — тихо проронил Лай, сдвинувшись на самый край пледа.

Вздрогнула, выныривая из размышлений.

— Нет! — энергично замотала руками, будто пытаясь разогнать загустевший от напряжения и недопонимания воздух. Лай повернул ко мне лицо, с подозрением прищурив глаза. — Для меня нет особой разницы. Ты в любом обличии… для меня — самый лучший!

Прозвеневшие в тишине слова прогремели словно гром. Воздух как будто изменил состав, и стало трудно дышать.

Откусила внушительный кусок булки, чтобы не пояснять сорвавшуюся с языка фразу.

— Ладно… — протянул Лай, вдруг заинтересовавшись скучным серым потолком, с паутиной по углам.

Наступившее молчание давило на грудную клетку, я ерзала на своем участке одеяла, раздираемая противоречиями: хотелось придвинуться к мужчине чуть ближе, и в то же время — сорваться в другой конец и забиться в угол.

Облегченно выдохнула, когда голос Лайонела разорвал тишину.

— Следующим испытанием будет танец на День Огня. Я велю служанкам и танцовщицам из Аисиды помочь тебе… — он говорил, уставившись в чашку и болтая по ее стенкам остатки чая.

— Спасибо.

Улыбнулась — наши глаза встретились, и я ощутила, что неловкий момент растворился в тепле его глаз…

Я буду скучать по этим глазам, когда я…

Внутри, что-то вздрогнуло, не давая даже про себя произнести «вернусь домой». Неужели, я не хочу…?

Резко мотнула головой из стороны в сторону, прогоняя такие мысли.

— Расскажи что-нибудь, — попросила у Лайя, пополняя кружки: мысли в голове, кричавшие то, что меня пугало, были слишком громкие.

— Что?

— Может… — задумалась. За время, что я провела в Хайме, я слышала от Лайонела много историй: об Аирзах, их легендах и сказках. Его рассказы были живее, красочнее, чем в тех пыльных книгах. И тут я вспомнила: — Помнишь, ты упоминал ту легенду, с помощью которой твой отец убедил всех, что твой получеловеческий облик — благословение Фуглис Люихаз?

— Хорошо, — Лайонел тепло улыбнулся, подсаживаясь ближе.

38

В далекие времена шла кровопролитная война, с существами, что заставили враждующие народы объединиться. Азгоны. Они были подобны самому пламени, пожирающему все на своем пути. Под их ногами выжженная земля гнила, а по жилам кристально-чистых рек и ручьев начинал бежать яд.

Зиусудра — был самым прославленным, могучим и верным полководцем маннского верховного правителя. Желая защитить свой дом и народ, он обратился к Создателю и попросил его о силе, способной поразить сотню его врагов. Создатель услышал и даровал ему силу ливы — самого опасного хищника. Теперь он мог обращаться в него по собственному желанию.

Когда все битвы завершились, а от Азгонов остался лишь кусок бесплодной земли — воцарился мир. Но Зиусудре — ни человеку, ни зверю — не было место в том мире, что он сохранил. Он вернулся к могучему древу, окутанному огнем, где Создатель ответил ему. В надежде, что он и на сей раз не останется глух к ее просьбе. И там он встретил полубогиню невероятной красоты, она была прекрасна в его понимании, даже несмотря на ее звериные черты. Они полюбили друг друга, вопреки различиям, что должны были оттолкнуть их. Создатель, видя их любовь, и непоколебимую преданность друг другу — одарил их потомством, что сочетало в себе кровь двух рас. И их потомки основали Хайм…

Легенда, рассказанная ночью в полнолуние, не хотела отпускать меня, пробираясь в голову вместе с бархатистым голосом — вкрадчивые и неспешные нотки повествования придавали ему загадочности.

Было ли хоть что-то из той легенды правдой? И что за Создатель, к которому обратился Великий Воин? Имеет ли он параллель с Огнептицей? Горящее дерево, сила ливы, таинственная полубогиня… Казалось, что здесь надо смотреть между строк, чтобы понять основной посыл…

«Соберись!» — ворчливый голос раздался в голове. Птах, он же — Ишум, приземлился мне на плечо. — «Или ты хочешь опозориться?»

Вяло помотала головой из стороны в сторону. Нервозного возбуждения я не чувствовала — лишь усталость и легкий протест моего тела. Руки и ноги налились свинцом, когда я ступила на раскаленный песок, ласково укрывающий развалины, отдаленно напоминающие египетский храм из учебника по истории, у него еще название было такое странное… Комбо или Ком-Обо, что ли… Правда, храм, или лучше сказать — его покрытые песком останки — почти не сохранился. Остались лишь семь толстых колонн, с нацарапанными на камне символами. Они образовывали круг — такой идеальный, что невольно подумаешь, что их переместили на теперешние места уже после запустения постройки. Разве можно поверить, что колонны стояли в таком положении с незапамятных времен, и ни одна не покосилась и не упала?

Палящее солнце, вызывало пульсацию в голове, хоть голову и покрывал плащ с капюшоном, похожий на тот, что был на Ару и Гавре, неизменно остававшихся в тени, пока я изучала сцену для представления. Две танцовщицы семенили за мной. Буквально став моими тенями. На них тоже были накидки, только из более легкой ткани, что не мешало их чешуйчатой кожи сиять на солнце. Вразрез с, казалось бы, отталкивающей внешностью — чешуйки, лысые головы, раздвоенный язык, оранжево-желтые глаза цвета раскаленного песка — их грация завораживала. Даже когда они почти невесомо шагали за мной, позвякивая ножными браслетами на босых ногах. Небольшой ветер закручивал песок у их ног, и Захра с Амизи, из племени черных надрсов, казались эфемерными, слово песчаные духи.

Оставалось час с небольшим до начала. В движениях вроде бы не было ничего сложного — никаких шпагатов и балетных па. Этот Танец Огня был похож на наши восточные танцы: круги бедрами и грудью, изгибы, тряска животом, кружение на месте и все такое. Главное — чтобы тело не было деревянным, как у Пиноккио: все движения должны быть плавными. Предположим, что повилять бедрами, тряся браслетами — так как показывали сестры — я смогу. Думаю, публика — а сегодня она будет ого-ого — придет, прежде всего, поглазеть на меня, как на будущую королеву-маннку, а не на то, как я делаю прогиб спины назад. Я больше переживала (хотя, из-за ломоты в теле и пекла над головой, волнение шевелилось, как полудохлая гусеница) запутаться в пяти длинных полосках ткани. Они были повязаны на талии, поверх короткого платья из тонкой кожи, похожей на змеиную, или имитирующей ее. Я надеялась на второе. Ведь в первом случае — на мне сейчас было платье из кожи хаимца. Во время танца я должна была снять все пять юбок. Конечно, грациозно, а не просто швырнуть в толпу, как грязные тряпки в корзину для белья.

— Волнуешься? — Ару подошла ближе: кончик заплетенной косы выглядывал из капюшона.

Кивнула, даже сквозь усталость, тревожное возбуждение, хоть и слабое, пульсировало под кожей.

— Выпей, — девушка протянула мне бурдюк, располагающе улыбнувшись.

Послушалась, и осторожно пригубила жидкость, надеясь, что там что-то вроде рома. Но по горлу потек мягкий прохладный напиток, прохожий на чай с мятой и медом.

— С-с-светлейшая, — привлекла мое внимание Зарха (она была чуть выше Амизи). Сережки в ее ушах в форме плоских монет с оранжево-красными камнями позвякивали при ходьбе, а из-под непримечательной серой накидки выгладывала юбка в тон инкрустированных камней. — С-с-коро начнем. Главное с-старайтесь повторять за нами.

Моргнула, оглядевшись: и правда, хаимцы стекались отовсюду, окружая площадку, где мне предстоит выплясывать, в кольцо.

Тело онемело на секунду, и как только я немного отошла, встала в центр, между девушками, скинувшими плащи. Я на их фоне выглядела нелепо. Их расшитый лиф и юбка со слоями ткани на бедрах смотрелись гармонично, а я как будто купила на Алиэкспресс дешевый маскарадный костюм «Змеи-танцовщицы». Чешуя — именно чешуя, а не странный наряд, ее имитирующий — была важным составляющим элемент представления — и без нее эффект не тот. Поэтому «Танец Огня» исполняли только представительницы рода Нардсов. Но, как оказалось, этот танец вполне можно использовать в качестве обряда просвещения для Квенсы…

Девушки начали вертеть филейной частью под звук браслетов: серебристый отблеск чешуи даже меня заворожил: Захра и Амизи будто светились. Я замешкалась и вступила позже, чем должна была.

Я знала танец — три дня без устали его повторяла. Но мои движения, в сравнении с ними, казались деревянными, мне мерещилось, что я слышу скрип моих костей: будто бы я робот, танцующий вальс.

Первый слой — багряная с рыжим отливом полупрозрачная ткань (в нее была вставлена по типу кулиски расшитая золотая нить: чтобы я не перепутала, и ее удобнее было отвязывать). Потянув за кончик и развязав слабый узелок, встряхнула полотном в том же жесте, что и девушки: только при повороте на пятке, я оступилась и шлепнулась на свой почти королевский зад.

Звяканье браслетов прекратилось: по толпе прокатился шепот, грозящий перерасти в волну негодования.

У меня была одна задача.

НЕ УПАСТЬ.

И я провалилась…

39

Зажмурилась, слыша слабый свист ветра в ушах. Мысленно приказала себе: «Считаешь до трех и поднимаешься».

Один. Два. Два на ниточке…

«Ты заснула что ли?» — знакомый скрипучий голос ворвался в мысли.

Открыла глаза.

По песку голубиной развалочкой шагал мой Птах. Его рыжие (днем его оперение насыщалось цветами красного и желтого спектра) перья чуть топорщились, когда встречали на пути редкие порывы ветра.

«Вставай, не позорься. Или хочешь, чтобы тебя на костре зажарили как шашлык?»

Я бы даже засмеялась, если ситуация не была такой серьезной — его забавная походка и нравоучительный тон вступали в просто умопомрачительно забавный контраст.

Сложила ладони лодочкой, позволяя ему запрыгнуть в них. Что-то мне подсказывало, что он проковылял от спасительного тенька до центра площадки не для того, чтобы пожурить меня.

Подняла друга на уровень своего лица.

«Дуреха…» — мысленное оскорбление смешалось с непонятным птичьим курлыком.

Мощный взмах крыльями — и его покрытая перьями голова с размаху врезалась в мой лоб. Я даже пошатнулась, но больше от неожиданности и разряда тока, прошедшего по нервным окончаниями — как будто к голове присоединили аппарат «Амплипульс-5». В глазах потемнело, а по обратной стороне век побежали вспышки воспоминаний: разноцветных, смазанных, наполненных какофонией различных звуков. Пока все не остановилась.

Я оказалась у края озера, круглого как блюдце. Перед глазами немного плыло, как от недостатка сна или выпитого.

Стоило нахмуриться — длинноволосый человек в отражении повторил движение бровями. Это был мужчина. Хотя… точеное смазливое личико могло оказаться и женским, тем более что сумерки, разгоняемые лишь светом, плавающих по воздуху фонарей, немного искажали черты этого человека.

— Эа! — позвал он кого-то, обернувшись. Но вокруг никого не было, помимо слабых источников света непонятного мне происхождения — то ли масляные фонари круглой формы за что-то подвешенные в этой темноте, то ли свободно парящие бумажные фонарики. — К чему мне все эти тряпки?

Я почувствовала, как его мускулы — или мои — напряглись. Прыжок — и он завис прямо над центром озера, при этом стоя на воздухе, как на земле.

Стянув с себя красно-оранжевую накидку, похожую на зимний плащ, почему-то закрывающий только правое плечо, он взмахнул ей так яростно и в то же время грациозно, слово матадор, занимающийся балетом.

И начался танец. Похожий на «Танец Огня», которому меня пытались научить Захра и Амизи. И все же он был другим: естественнее, живее, подобно танцу языков пламени, движению воздуха, завихрениям воды…

Я вернулась в реальность так же быстро, как и вышла в нее. Мелькавшие образы рассеялись, но танец, подсмотренный тайком и прочувствованный до самой крохотной клеточки моего тело, все еще был во мне: извивался в нетерпении, вырываясь на свободу.

Ишум перебрался на мое плечо, цепляясь когтями в широкую лямку из гладкой кожи.

«Покажи им, как надо танцевать…» — впервые голос Птаха-Ишума стал чище, без этих раздражающих стариковских ноток, он даже показался знакомым…

Глубоко вдохнула и выдохнула, позволив бушующей во мне энергии вылиться на свободу.

С первым движением и звяком браслетов, все замерли. Сотни глаз уставились на меня. А я лишь улыбнулась. Дерзко, как тот молодой мужчина, выплясывающий над водной гладью, и сдирающий и себя одежду. Как если бы он овладел мной в эту секунду. Движения, изгибы, повороты сменяли друг друга, выполняясь на автомате: это было даже легче, чем ходить или дышать.

Последним движением был — прыжок с вращением, в котором срывается последний покров — жемчужная ткань, переливающаяся перламутром и символизирующая пятый элемент — бессмертную душу. Завершение стало бы идеальным, если бы меня не сбил мощный порыв ветра.

Удар о землю, выбил из меня дух. Судорожно вздохнула и закашлялась: взметнувшийся песок попал в глаза и рот, и теперь скрипел на зубах, раздражая заслезившиеся глаза.

Проморгавшись, я смогла разглядеть то, что представляло собой мутное белое пятно, заслонившее солнце. Это была огромная крылатая кошка, кадва, такая же, как Нео Лайонела, только ослепительно белая. В седле находилась львица, облаченная в доспехи. Рыжеватые волосы пламенным ореолом окаймляли ее покрытое кремовой шерстью лицо. Закинув правую руку за спину, она стиснула темное древко копья. Я почувствовала волны неприязни и жажды крови, исходившие от ливы и ее питомца — хоть и не видела выражения ее лица: я болезненно щурилась из-за солнца, отражавшегося от начищенных до блеска золотых пластин.

— Афдаузийан! (убить) — прокричала она.

Я чудом успела откатиться к колонне, прежде чем в то место, куда я приземлилась, вонзилось остроконечное копье.

Женщина спрыгнула с кадвы и оказалась всего в двух метрах от меня. С такого расстояния даже слепой попадет.

— К-кто ты? — прокудахтала я: вызова добавить в голос не получилось.

Воительница сморщилась, будто с ней мокрица заговорила, такая же кислючая мина почти каждый раз наплывала на лицо Амнона, при взгляде на меня. Несмотря на явное отвращение, она продолжала пристально наблюдать за мной, передвигаясь, как дикая кошка, готовящаяся к смертельному броску. Стоило мне отодвинуться с траектории копья, лива угрожающе вскинула свое оружие.

— Не дергайся, — процедила сквозь зубы низким, почти мужским голосом. Она подошла на шаг ближе, и я смогла разглядеть ее костюм: крепкая и, в то же время, грациозная и гибкая фигура была обтянута толстой кожей, на которую крепились золотые металлические пластины. — Попаду в сердце — умрешь быстро и безболезненно, чуть промахнусь — и предсмертная агония тебе обеспечена…

— Кейсара! — от толпы отделился хаимец. Он стремительно приближался, обгоняя Гавра, который очнулся после того, как потерял сознание, врезавшись в колонну. Ару готовилась уже метнуть короткий клинок — или что там у нее в руках было. Ветер сорвал капюшон с незнакомца — и я, ахнув, признала в нем Лайонела. Его же не должно было здесь быть… По правилам, он должен провести ночь в молитвах в какой-то там аскетичной пещере до самого рассвета.

Лива обернулась на зов. А я почувствовала, как что-то приземлилось мне на колени.

«Птах?!»

«Ишум», — поправил так, будто из нас сейчас не собирались сделать мясо на вертеле.

— Не смей! — ветер снова принес яростный и обеспокоенный крик моего защитника.

В любом случае он бы не успел…

Закрыла глаза, чтобы не смотреть, как копье летит в меня. Я хотела жить, но шансы выжить уже оценила. Ноль. Эта Кейсара права. Не буду дергаться — хотя бы умру быстро. И может, непостижимым образом очнусь в родном мире.

«Улетай», — не хотелось, чтобы мой друг пострадал потому, что я не умею летать, как птица, и прыгать, как горный козел.

«Дура ты…», — ответил он все тем же спокойным, чуть скрипучим голосом.

Вспыхнул свет, такой сильный, что даже проникал сквозь мои закрытые веки. Зажмурилась сильнее. Было страшно: вдруг это знаменитый «тот свет»?

«Учти, дуреха, сила Фуглис Люихаз не любит дрожащих от страха птенцов. Испугаешься эту облезлую кошку и отступишь — Великий Огонь пожрет тебя…»