Жесткая посадка

Барнс постучал пальцем по бумажке.

— Выбери из того, что здесь написано, — сказал он.

Рядом с названиями блюд стояли буквенные коды, которые расшифровывались внизу страницы: ОБЩ означало «общий»; МУС — для мусульман; ВГ — для простых вегетарианцев; В — для строгих вегетарианцев; Д — больничная диета. Все блюда класса А были помечены кодом «УНИВЕРСАЛ», что, как подумал Макдоналд, означало их одинаковую пригодность для больных, вегетарианцев и мусульман.

Барнс провел пальцем по строчкам.

— Видишь, сегодня на обед тушеные овощи с пряностями, — промолвил он. — Вкуснятина. А к чаю подадут перченые бобы. — Он усмехнулся. — Джейсон будет от тебя в восторге.

Под доской объявлений находился стол, на нем — пластмассовый поднос с чистыми бланками, в которые вписывались фамилия и номер заключенного, дата и заказ. Рядом на цепочке висела шариковая ручка, внизу стояла картонная коробка с прорезью наверху и надписью «Для меню».

— Выбираешь блюда и бросаешь карточку сюда, — пояснил Барнс. — Если ничего не напишешь, тебе дадут диету "А", а это почти всегда одни овощи в вареном, тушеном или перченом виде. И вот тебе совет — никогда не спорь с ребятами на кухне. Потом пожалеешь. Обязательно кивай, улыбайся и говори «спасибо». Здесь все сдувают с них пылинки и ходят перед ними на цыпочках.

Макдоналд поблагодарил Барнса. Это была еще одна подробность тюремной жизни, о которой он ничего не знал, поскольку никто из охранников не позаботился объяснить ему, как работает система. До сих пор почти всю полезную информацию он получал от заключенных.

— Постарайся достать себе экземпляр «Тюремных правил». Там все написано про твои права.

Барнс хлопнул его по спине и направился на свою площадку.

Макдоналд заказал корнуэльский пирог, мясное ассорти и бросил карточку в коробку. На площадке появились надзиратели, объявившие, что время вышло, и заключенные стали расходиться по камерам. Макдоналд поспешил наверх со своим бумажным костюмом. Ли уже сидел за столом и читал книгу. Под раковиной стояло мусорное ведро, и Макдоналд бросил в него старую одежду.

— Что теперь? — спросил он, опустившись на свою койку.

— В девять начнется работа. К полудню вернемся на обед. Затем всех разведут по камерам и устроят перекличку. В полпятого снова на работу, в пять пьем чай.

— А прогулка?

— После обеда. Если не будет дождя, нам дадут час на выгульном дворе. Иногда нас выводят в свободное время. Все зависит от персонала.

Макдоналд вытянулся на койке. Ему было нечего читать, нечем заняться, и он понятия не имел, что с ним будет дальше.

— А что ты делаешь на работе, Джейсон?

— Собираю кипятильники, приделывая к ним штепсельные вилки. Дурацкое занятие, зато можно поболтать с ребятами. Лучше всего работать уборщиком или на кухне, но для этого надо иметь связи или большие деньги.

— Чтобы подкупить надзирателей?

Ли расхохотался:

— Тюремщиков? Черта с два. Они ничего не значат. Всем заправляют заключенные.

Он отложил книгу и ткнул пальцем в дверь.

— Сколько ты видел здесь охранников?

Макдоналд повернулся на бок.

— Трех или четырех.

— Верно. Двое в кабинке. Двое на этажах. Еще по одному на каждую площадку. Ну, допустим, еще один или двое, если хватит персонала. А теперь посчитай, сколько заключенных во всем крыле.

Макдоналд задумался. В секции было три этажа, на каждом по пятнадцать иди двадцать заключенных.

— Пятьдесят или шестьдесят.

— В точку! — воскликнул Ли. — Итак, у нас максимум восемь охранников на пятьдесят заключенных. Никакого оружия, а всех надо водить по струнке. На чем, по-твоему, это держится?

— То есть у вас здесь полная анархия?

Ли усмехнулся.

— Скорее диктатура. Ты уже видел Диггера? Большого черного парня?

— Да, встретил его в душе. Он хотел мне что-нибудь продать.

— Диггер здесь главный. Он имеет долю со всего, что крутится в нашем блоке. Без его слова ничего не делается. Хочешь работать на кухне — поговори с Диггером. Хочешь уборщиком — опять к нему. Нужна одиночная камера — иди к Диггеру.

Макдоналд сел.

— Значит, надзиратели передали ему всю власть?

— А чего, по-твоему, они хотят? — спросил Ли. Вопрос, видимо, был риторический, потому что он не дал Макдоналду ответить. — Того же, что и все. Уютный домик, жена, которую можно трахнуть, не напяливая ей на голову бумажный пакет, крутая тачка, отпуск в Испании, хорошая школа для детей. Им плевать на перевоспитание преступников и на то, кто и чем тут занимается, лишь бы все было тихо и спокойно. Они желают легкой и приятной жизни, и ее им обеспечивает Диггер.

— Он сказал, что я могу заплатить ему на воле. Так здесь принято?

— А иначе не получится. Денег в тюрьме нет. Все делается в долг. Раньше главной валютой были телефонные карточки, но после введения защитных кодов это больше не работает. Есть еще дурь и сигареты, но за наркотики можно получить срок, а табака особенно много не спрячешь. Остается либо торговать внутри тюрьмы, либо платить ему с воли.

За дверью послышался шум, и они выглянули из камеры. Это был Гамилтон.

— Пора на работу, Ли.

Ли поспешил на площадку. Гамилтон хотел закрыть дверь.

— Минутку, мистер Гамилтон, — сказал Макдоналд. — Можно мне сходить в спортзал?

— Спортзал — это привилегия. Заключенный, отказывающийся сотрудничать с властями, лишается всех привилегий, — отрезал надзиратель.

— Но на экземпляр «Тюремных правил» я имею право, верно?

Глаза Гамилтона сузились.

— Зачем они тебе?

— Я имею на это право и хочу их получить, — произнес Макдоналд.

Гамилтон захлопнул дверь, а Макдоналд вытянулся на койке и закрыл глаза.

Он то просыпался, то снова засыпал. Откуда-то снизу доносился звук телевизора — значит, не он один остался сегодня без работы. Макдоналд потерял чувство времени. Он мог включить радио или телевизор и узнать, который час, но не видел в этом смысла. Ему некуда было торопиться, и его не ждали никакие дела.

Дверь открылась, и в камере появился Ли.

— Как дела в офисе, дорогой? — спросил Макдоналд.

Ли нахмурился, не уловив шутки:

— Что?

— Я про работу. Все в порядке?

— Жуткое занудство. Но все ребята спрашивают про тебя. Говорят, что ты уложил трех полицейских и тебя уже заказали парни из спецназа.

Макдоналд поморщился.

— Я никого не убивал. Один полицейский получил несколько дробинок в челюсть, только и всего. Кроме того, дело было в аэропорту Гатуик, так что это дело полиции Суссекса, и спецназ тут ни при чем. Он относится к столичной юрисдикции.

— Верно, но это звучит не так красиво, правда? Ладно, ложки к бою, к жратве готовься!

Ли взял свой термос и предложил Макдоналду сделать то же самое. Они вместе зашагали вниз по лестнице. Ли кивнул на фляжку Макдоналда.

— Не забудь ее наполнить, — посоветовал он. — В столовой есть бойлер. Когда им не хватает людей, после обеда нас запирают в камерах, так что кипяток пригодится.

Внизу у лестницы стоял надзиратель, которого Макдоналд раньше не видел.

— Хорошо устроился? — осведомился тот.

У него была солдатская выправка и короткая прическа, на подбородке белел неровный шрам, словно он наткнулся на розетку отбитой бутылки.

— Да, спасибо.

— Меня зовут мистер Ратбон. Когда рядом нет начальства, можно Крэг.

Ратбон выглядел более сговорчивым, чем Гамилтон, и Макдоналд решил спросить про спортзал. Ратбон пообещал узнать, что можно сделать.

Заключенные торопливо спускались на нижний этаж, где в столовую уже вкатили большую металлическую тележку. На железных лотках дымилась горячая еда, а от нижней полки к электрической розетке тянулся провод. На соседнем столе стояли корзины с хлебом и поднос с фруктами. Трое заключенных орудовали кухонной утварью, сбоку стоял Гамилтон и наблюдал за происходящим.

Макдоналд приготовил свой термос и встал в конец очереди. Ли уже нагрузил свой поднос едой и наполнял фляжку из огромного хромированного кипятильника.

Барнс стоял во главе очереди и брал из корзины булочку. Он хотел взять вторую, но раздатчик хлопнул его по руке лопаткой. Барнс добродушно выругался.

Пока он отходил с подносом к кипятильнику, в зале появился новый заключенный, который взял пустой поднос и спокойно встал впереди всех. Это был высокий бритый парень в розовато-лиловой тенниске и черных джинсах. Никто не возмутился, когда он поставил свой поднос. Гамилтон бесстрастно наблюдал за этой сценой.

— Джерри хочет сосиски, — сказал парень.

Старший по кухне взял металлические щипцы и выбрал пару штук.

— Он хочет хорошо прожаренные, — заметил заключенный.

Дежурный нашел сосиски порумянее. Парень продолжал на него смотреть. Дежурный положил еще две сосиски, и заключенный перешел к гарниру.

— Картофель фри, — потребовал он, и ему положили большую порцию.

Следующий заключенный протянул свой поднос. На тарелку положили две сосиски.

— Я еще хочу, — произнес заключенный.

— А я хочу переспать с Памелой Андерсон. Проваливай! — огрызнулся раздатчик.

Влезший без очереди парень двинулся к лестнице. Поднимаясь, он держался одной рукой за перила, словно боялся споткнуться и что-нибудь расплескать.

«Тушеные овощи с пряностями» состояли из мелко нарезанной моркови, картофеля, капусты и проростков сои, которые посыпали сыром и поджарили на гриле. Макдоналд получил большую порцию этого блюда, сдобренного жареным картофелем и зеленым горошком. Потом он взял булочку и апельсин и вернулся на свою площадку. Оглядевшись, заметил парня в розово-лиловой тенниске, который направлялся к камере на другом конце площадки.

Макдоналд вошел к себе. Ли не было, но он не стал садиться за стол. У его сложилось впечатление, что его сосед считает стол и стул своей суверенной территорией. Овощи были старыми и водянистыми, картофель горьким, а горошек жестким. Макдоналд счищал с апельсина кожуру, когда вернулся Ли.

— Нам разрешили прогуляться во дворе, — сообщил он и сел за стол.

Макдоналд положил апельсин на подушку, отнес поднос на первый этаж и бросил его в большой пластмассовый бак на кухне. Заключенные направлялись в дальний конец секции, где Ратбон с другим охранником проверяли их перед тем, как выпустить во двор. Это был обычный обыск. Руки, пояс, ноги. Надзиратели автоматически выполняли свою работу, а заключенные со скукой терпели рутинную процедуру. Макдоналд удивился, зачем она вообще нужна. Лезвие или наркотики можно спрятать в нижнем белье или в тренировочных штанах.

Когда очередь дошла до Макдоналда, он поднял руки и расставил ноги, чтобы Ратбон охлопал его снизу доверху. Снаружи уже гуляло человек двадцать, большинство ходило вокруг бетонированной площадки размером с теннисный корт. Некоторые группой стояли в стороне, курили и беседовали. Двор окружала петлистая сетка высотой в три человеческих роста, над головой крест-накрест тянулась проволока с навешенными через каждые несколько ярдов металлическими кругами размером с мелкую тарелку. Противовертолетные тросы, решил Макдоналд.

Он медленно ходил по кругу, разминая руки и делая глубокие вдохи. Дойдя до свободного угла, упал на землю и быстро отжался пятьдесят раз. Потом перевернулся на спину, заложил руки за голову и начал качать пресс, с удовольствием чувствуя, как болят напрягшиеся мышцы.

Когда он поднялся, к нему подошел Эд Харрис.

— Как дела? — спросил он.

— Не могу попасть в спортзал, — ответил Макдоналд.

Он расставил ноги пошире и перешел к наклонам. Влево, вправо, влево, вправо.

— А в чем проблема?

— В Гамилтоне, — объяснил Макдоналд. — Он заявил, что спортзал — это привилегия, а я лишен всех привилегий, поскольку не сотрудничаю с властями.

— Полная чушь, — возразил Харрис. — В «Тюремных правилах» сказано, что ты имеешь право на час физических упражнений в неделю. Это помимо ежедневных прогулок. Осужденным полагается два часа. Тебе могут давать или не давать другие привилегии, но упражнения к ним не относятся. Я с ним поговорю.

— Я не хочу, чтобы кто-нибудь сражался на моей стороне, Эд.

— У меня есть особые возможности, как у Исповедника.

Макдоналд выпрямился и выгнул спину.

— Не стоит.

Харрис пожал плечами.

— Ладно, если передумаешь, дай мне знать. Гамилтон слишком много на себя берет. Когда-то он хотел быть пожарным, но не прошел медкомиссию. Пришлось стать охранником, и теперь он вымещает свою неудачу на заключенных. Все, что тебе нужно, — знать свои права. Правила обязательны для обеих сторон, и если он их нарушит, его репутация будет подмочена.

— Значит, я могу доставить ему неприятности?

— Даже осложнить ему жизнь. А все тюремщики хотят легкой жизни.

Макдоналд оглянулся на вход во двор. Ратбон обыскивал молодого заключенного в странной одежде, сшитой из желтых и синих заплаток и похожей на костюм арлекина. Молодой человек сказал что-то охраннику, и Ратбон засмеялся. Этого арестанта тюремщик проверял тщательнее, чем остальных.

— Что за парень? — спросил Макдоналд.

— В костюме беглеца? Джастин Давенпорт. Несколько лет назад сбежал из Брикстона. Сделал в мастерской лестницу и перебрался через стену.

Одежда Давенпорта была слишком велика для его щуплой фигуры, и низ брюк волочился по земле. Он стал расхаживать по двору с видом пойманного в клетку тигра, бросая взгляды на проволочную сетку и внешнюю стену.

— Его поймали в прошлом месяце, когда он ехал поездом во Францию.

— А за что его арестовали в первый раз?

— Трудно поверить, но всего-навсего за угон машины. Давенпорт с детства занимался кражами, пока у судьи не лопнуло терпение и его не отправили в открытую тюрьму, где нет охраны. Паренек ушел в самоволку. Ему подкинули несколько месяцев срока и посадили в тюрьму категории С. Он снова сбежал. Сегодня он уже отсидел в три раза больше, чем получил в суде.

Макдоналд продолжал разминаться на площадке.

— Ладно, надоело мне с тобой торчать, — пробурчал Харрис.

Он ушел и присоединился к группе немолодых заключенных со второго этажа.

Макдоналд заметил, что с другой стороны двора за ним наблюдают двое чернокожих. Волосатый и Тощий. Макдоналд ответил им твердым взглядом. Он уже побил их и не сомневался, что сделает это снова, но ему не хотелось постоянно быть настороже. Проблему можно решить двумя способами — или избить их так, чтобы они боялись к нему даже подойти, или попытаться уладить все миром.

Волосатый прошептал что-то Тощему. Они продолжали на него смотреть.

Макдоналд медленно направился к ним.

— Привет, ребята!

— Какого черта тебе нужно? — спросил Волосатый, сжав кулаки.

Тощий озирался по сторонам, но никто не обращал на них внимания. Охранников во дворе не было.

— Утром между нами произошло небольшое недоразумение, — сказал Макдоналд. — Это бывает. Желание самоутвердиться и прочее. Но я не хочу, чтобы вы думали, будто можете сравнять счет, пырнув меня ножом в спину.

Тощий сдвинул брови и уставился на него отсутствующим взглядом.

— Ты о чем? — пробормотал он.

Макдоналд понял, что он под кайфом, очевидно, накурился марихуаны.

— Я только хочу поскорее отсюда смыться. Сегодня утром мы столкнулись лбами, и я должен знать, что на этом все закончилось.

— А если нет? — усмехнулся Волосатый.

Макдоналд смерил его взглядом. Было очень важно не показать слабости. Противник должен понять, что Макдоналд предлагает ему мир, а не войну.

— Тогда решим дело сейчас, двое против одного, — произнес он. — Но имейте в виду — или я отправлю вас обоих в госпиталь, или вам придется меня убить. Иначе не получится. Меня обвиняют в нападении на полицейского. Значит, я и так получу на полную катушку. А вас взяли за наркотики, верно? Травка или крэк. Если повезет, через пару лет выйдете на волю. Но если мы начнем войну и вы победите, вам дадут пожизненный срок.

Волосатый продолжал на него смотреть. Тощий угрожающе поводил плечами. На него можно было не обращать внимания — он накурился так, что едва держался на ногах, и Макдоналд без труда свалил бы его одним пальцем. Волосатый — другое дело. Шрам на его левой руке остался, наверное, от поножовщины, и он явно не любит отступать, даже если у него нет оружия. Но он выглядел смышленым парнем, и Макдоналд заметил, что он начинает кое-что соображать, обдумывая его слова. Макдоналд держал руки свободно, но при первых же признаках агрессивности готов был нанести удар.

— Значит, ты стрелял в полицейского? — спросил Волосатый.

— Курок я не спустил, но меня в этом обвиняют.

— Он умер?

— Нет. На нем был бронежилет.

— Жаль, — усмехнулся Волосатый.

Макдоналд почувствовал, что напряжение спало.

— Это они с тобой сделали? — поинтересовался Волосатый, показав на голову Макдоналда.

— Да. Стукнули прикладом «хеклера».

Впервые Волосатый улыбнулся:

— Очень типично для белых, верно? Даже оружие они используют наоборот.

— Ну как, по рукам?

— Мир.

Волосатый выставил кулак, и Макдоналд ударил по нему сверху.

— А в том бумажном костюмчике ты здорово смахивал на педика.

— Забудем об этом, — сказал Макдоналд и ушел.

Харрис по-прежнему оживленно обсуждал что-то с заключенными со второго яруса, но иногда косился на Макдоналда. Когда он проходил мимо, Харрис кивнул ему. Очевидно, он следил за его разговором с черными, и его кивок был знаком одобрения. Ничто не могло ускользнуть от взгляда Эда Харриса. Макдоналд решил, что с ним надо быть осторожнее.

Когда заключенные вернулись на работу, тюремный блок опустел. Макдоналда заперли в камере. Он включил телевизор, но ему не хотелось ничего смотреть.

В замке загремел ключ, дверь открылась, и появилась Ллойд-Дэвис.

— К тебе адвокат, — сообщила она.

Макдоналд сел на койке и нахмурился:

— Я не просил адвоката.

— Зато он просит тебя. На твоем месте я бы не отказывалась от его услуг. На тебе висит столько, что его советы не помешают.

Макдоналд спустил ноги с койки и натянул кроссовки. Ллойд-Дэвис стояла рядом и держала дверь открытой. Когда он вышел, она заперла замок, и они вместе спустились на первый этаж.

— Как прошла первая ночь? — спросила надзирательница.

— Все в порядке, — буркнул он.

Макдоналд не понимал, какого ответа она от него ожидает. В конце концов, он находился в тюрьме строгого режима и спал на тощем матраце, окруженный со всех сторон насильниками, убийцами и наркоманами.

— Вижу, тебе дали новую одежду.

— Мне бы не помешали и новые кроссовки, — заметил Макдоналд.

— Попроси об этом адвоката, — посоветовала Ллойд-Дэвис. — Он поможет. И насчет денег тоже.

Она открыла дверь на первом этаже и повела его по пустому коридору. Стук ее каблуков гулким эхом отдавался среди голых стен.

— Откуда ему известно, что ты здесь? — осведомилась Ллойд-Дэвис. — В тюрьме тебя никто не знает.

— Хороший вопрос, мисс Ллойд-Дэвис. Я бы и сам хотел это знать.

— Его прислали твои приятели, которых арестовали вместе с тобой?

Макдоналд не удержался от улыбки. Он сомневался, что Тед Верити прислал бы ему адвоката. Скорее уж наемного убийцу.

— Зря, — произнесла Ллойд-Дэвис, взглянув на него сбоку.

— Что?

— Зря ты улыбаешься.

— У меня веселый характер, мисс Ллойд-Дэвис.

— Насколько мне известно, ты замешан в вооруженном ограблении, к тому же тебя обвинят в похищении и попытке убийства.

— Я ни в кого не стрелял, — возразил Макдоналд. — Баллистическая экспертиза это подтвердит.

— Все равно радоваться особенно нечему.

— Судьба помогает оптимистам, — усмехнулся Макдоналд.

— Ты в это веришь?

— Нет.

Он был реалистом. Знал, что ситуации редко меняются к лучшему, плохие люди причиняют вред хорошим и спокойно живут дальше. Хорошие люди заболевают и умирают. Справедливость не торжествует, добро не побеждает зло, и волшебные феи не приходят на помощь детям.

— В тебе есть что-то неправильное, — заметила Ллойд-Дэвис.

— Возможно. Будь со мной все в порядке, я бы сюда не попал, верно?

— Кажется, тебя это не очень расстраивает. Я видела тысячи людей, проходивших через систему. Обычно они делятся на два типа.

— На геев и натуралов?

Она не ответила на его шутку. Они повернули направо. Везде висели камеры видеонаблюдения. Новый коридор, такой же безлюдный, как и прежний, тянулся почти на сотню ярдов. Макдоналд был на добрых шесть дюймов выше надзирательницы и весил примерно вдвое больше. Она не имела ни оружия, ни рации. Однако Ллойд-Дэвис чувствовала себя вполне уверенно и не сомневалась, что сумеет с ним справиться.

— Можно задать вопрос, мэм?

— Валяй.

— Вас не беспокоит, что я могу проявить агрессивность?

Она улыбнулась и подняла одну бровь.

— А меня должно это беспокоить?

— Ведь вы идете с опасным преступником. Что мешает мне наброситься на вас и взять в заложники?

Она рассмеялась:

— Зачем? Чтобы потребовать миллион долларов и вертолет?

— Меня привезли сюда закованным в наручники, с вооруженным эскортом. А теперь мы запросто идем вдвоем по пустому коридору.

Ллойд-Дэвис кивнула на ближайшую видеокамеру:

— За нами все время наблюдают. Если что-нибудь случится, сюда ввалится дюжина парней и выбьет из тебя всю дурь.

— А вдруг у меня с собой нож?

— У тебя его нет. И вообще, если бы я хоть на минуту почувствовала себя в опасности, мы бы не шли с тобой просто так. Ты ведь это хотел услышать? Что я тебе доверяю?

— Очевидно, работая здесь, вы научились хорошо разбираться в людях.

— Когда утром ты открываешь кран, то не боишься, что тебе в лицо ударит горячая вода, — промолвила она. — Или что-нибудь похуже. Зачем ты пытаешься сменить тему?

— Вы о чем?

— Я сказала, что в тебе есть что-то неправильное, а ты перевел разговор на мою работу. Боишься, что я загляну тебе в душу и раскопаю там что-нибудь такое, что тебе не понравится?

Они приблизились к запертым воротам. Ллойд-Дэвис стояла с ключами в руке, но не торопилась открывать замок.

— Продолжайте, — попросил Макдоналд.

— Среди людей, оказавшихся в тюрьме, встречаются два типа. Есть новички, никогда не имевшие дел с системой. В первые дни они просто не могут прийти в себя. У них шок. Есть такие, кто попадает к нам не первый раз. Конечно, они тоже не в восторге, что снова оказались за решеткой, но в них ощущается уверенность. Это сразу видно по тому, как они ведут себя с заключенными и обращаются к охранникам.

— И что дальше?

— У тебя есть уверенность, но нет опыта. Ты уверен в себе настолько, что сцепился с двумя крепкими парнями на площадке, однако не знаешь, как заказать себе еду.

Макдоналд удивился: откуда она узнала о драке, — но сообразил, что вряд ли такое событие ускользнуло от внимания тюремщиков.

— И каков ваш вывод, мэм?

Она насмешливо смотрела на него, покачивая ключами.

— Ты был в интернате или в армии. Тебе знакома дисциплина. Детдомовцы и бывшие солдаты хорошо приспосабливаются к тюрьме. — Она улыбнулась. — Так кто из двух?

Макдоналд усмехнулся:

— Догадайтесь сами.

— Конечно, есть еще и третий вариант.

— Какой же?

Ллойд-Дэвис вставила ключ в замок и открыла дверь.

— Догадайся сам, — ответила она.

Пропустив Макдоналда вперед, она вошла следом и закрыла дверь. В центральный холл вел еще один коридор. После блока предварительного заключения они увидели здесь заключенных в сопровождении охранников.

Ллойд-Дэвис поздоровалась с другой надзирательницей, пожала ей руку, затем поднялась вместе с Макдоналдом на один этаж. Они оказались в коридоре с четырьмя небольшими комнатами, в каждой из которых было по три окна. Тюремщица подвела его к одной комнате. Дверь оказалась незаперта.

— Подожди здесь, — велела Ллойд-Дэвис.

Макдоналд вошел и огляделся. Помещение занимало примерно восемь квадратных футов, окна выходили на три стороны, посредине стояли стол с огнеупорной крышкой и четыре пластиковых стула на железных ножках. Макдоналд сел и скрестил руки на груди. Ллойд-Дэвис закрыла дверь.

В окне справа от Макдоналда появился еще один охранник — мужчина лет пятидесяти, с большой лысиной, окруженной остатками седых волос. Он посмотрел на заключенного и отошел от окна. Макдоналд вздохнул и откинулся на стул. В комнате не было ни камер наблюдения, ни каких-либо следов подслушивающей аппаратуры. Он вспомнил, что разговоры между заключенными и их адвокатами считаются чуть ли не священной тайной.

Дверь открылась, и в комнате появился лысый тюремщик с мужчиной средних лет в темно-синем костюме и с черным портфелем из блестящей кожи. Охранник показал на висевший у двери звонок.

— Позвоните, когда закончите, — хмуро промолвил он.

Мужчина поблагодарил и сел напротив Макдоналда. Он поставил на стол портфель и щелкнул двумя медными замками с кодом. Охранник закрыл дверь. Макдоналд наклонился вперед.

— Какого черта? — хриплым шепотом спросил он.

— Ты хотел сказать — какого черта, сэр? — заметил мужчина, поправляя свои манжеты.

Он носил золотые запонки в форме крикетной биты. Его седеющие волосы поблескивали под ярким светом. Суперинтендант Сэм Харгроув тратил на прическу не менее сорока фунтов и не реже раза в месяц посещал парикмахерский салон в Мейфэр.

— Почему я здесь, черт подери?

— Успокойся, я сейчас все объясню.

— Надеюсь, я услышу что-нибудь ободряющее.

— После того как ты ушел под прикрытие, наши планы изменились.

— Забавно. И никому не пришло в голову поставить меня в известность?

— Поверь, Паук, меня это радует не больше, чем тебя.

— Никто не говорил, что мы будем менять планы, по крайней мере без предварительного обсуждения. Вы подумали, как это опасно для меня? Здесь сидит шесть сотен человек, и любой может меня расколоть. Мне нужна безупречная легенда. Не могу же я сам сочинить ее на ходу!

— Мы все проверили. Ты не встречался ни с кем из местных. Никто не знает, что ты Дэн Шеферд. Роль Боба Макдоналда все еще годится. Разыгрывай ее и дальше.

— Мою легенду создали, чтобы внедриться в банду грабителей, — покачал головой Шеферд. — Тогда мы точно знали, с кем я буду связан. А теперь я сижу в блоке предварительного заключения, где каждый день привозят новых людей.

— Мы за всем следим, Паук. Поверь мне.

Шеферд сделал глубокий вдох и заставил себя расслабиться. Он уже почти пять лет работал в команде Харгроува и ни разу не видел, чтобы суперинтендант намеренно подставил под удар одного из своих сотрудников. Конечно, следует учитывать и то, что любой полицейский под прикрытием всегда подвержен большому риску.

— Я уже побеседовал со Сью и ввел ее в курс дела. — Он поднял руку, прежде чем Шеферд успел что-либо возразить. — С ней все в порядке, хотя, конечно, она переживает не меньше тебя.

Лицо Шеферда посуровело. Он предпочел бы сам рассказать обо всем жене, но сейчас, сидя в тюрьме, это было почти невозможно.

— Я постараюсь устроить вам встречу, — пообещал суперинтендант.

— Значит, я остаюсь здесь?

— Надеюсь, мне удастся тебя уговорить, — ответил Харгроув, — но решать тебе.

Шеферд знал, что у него всегда есть выбор. Детективов не заставляют работать под прикрытием, они идут на это добровольно. Такова специфика профессии.

Харгроув открыл портфель и извлек пакет из манильской бумаги. Он достал большую цветную фотографию на глянцевой бумаге и перебросил через стол Шеферду.

— Джералд Карпентер, — произнес суперинтендант. — Находится в блоке предварительного заключения тюрьмы Шелтон.

Шеферд еще не встречался с этим человеком, но удивляться было нечему. В его секции три этажа и столько же в двух соседних секциях. Почти полторы сотни заключенных, из которых Шеферд видел едва ли более двадцати. Потом он вспомнил инцидент на кухне. Сосиски для Джерри.

— Он сидит на третьем, — пояснил Шеферд. — Особый тюремный режим.

— Да, с деньгами нигде не пропадешь, — отозвался Харгроув. — По нашим сведениям, Карпентер завез в страну свыше восьмисот килограммов героина. Ему грозит до двадцати лет тюрьмы. Отдел по борьбе с наркотиками давно за ним гоняется.

Шеферд поднял брови. Восемьсот килограммов героина стоили на улицах около восьмидесяти миллионов фунтов стерлингов. Даже по оптовым ценам Карпентер получил не менее двадцати миллионов. Мужчине на снимке было больше сорока, он выглядел лет на десять старше Шеферда. Лоб бороздили глубокие морщины, бледно-голубые глаза настороженно смотрели в камеру. Губы были тонкими и почти бескровными, светлые волосы со стальным оттенком зачесаны налево. Шеферд вернул снимок. Он обладал фотографической памятью и с одного взгляда схватывал все, что требовалось запомнить.

— Карпентер — мультимиллионер с солидными связями на воле, — продолжил Харгроув, убрав снимок в пакет. — Он дергает за все ниточки, чтобы не довести дело до суда. Яхта, на которой доставили груз, сгорела пару недель назад, хотя ее должны были неусыпно охранять сотрудники таможни. На прошлой неделе на вокзале Ватерлоо ограбили государственного обвинителя. Нападавших было двое, оба белые. Они не обратили внимания на ее швейцарские часы и набитый кредитками бумажник, зато прихватили папку с документами. В ней лежали материалы по делу Карпентера.

Харгроув убрал бумаги в портфель.

— Три дня назад убили тайного агента из отдела по борьбе с наркотиками, ключевую фигуру в этом деле. Два выстрела в голову произвели двое мужчин на мотоцикле.

Шеферд прикусил губу. Суперинтендант мог бы опустить детали. Убить полицейского не так-то легко, ясно, что работали профессионалы. Только человек вроде Карпентера мог позволить себе такую роскошь.

— Джонатан Элиот. Кажется, вы были знакомы.

Глаза Шеферда расширились. Он уже лет пять не виделся с Элиотом, но знал его еще с тех времен, когда тот работал полицейским-стажером в южном Лондоне. Джонатан был помешан на фитнесе, болел за «Спурс» и считался первоклассным агентом под прикрытием.

— Да, я его знал.

— Элиот был одним из двух тайных агентов, которые собирались дать показания против Карпентера. Второй служит в таможне, и мы велели ему пока залечь на дно.

— Представляю, как он этому обрадовался, — заметил Шеферд. — Почему вы вообще поручили им давать показания?

Обычно тайных агентов защищали любой ценой. Они собирали улики и готовили материалы к делу, но не появлялись в суде. В противном случае их прикрытие рушилось навсегда.

— Это был единственный способ достать Карпентера. До сих пор он был неуязвим. У него, как и у тебя, фотографическая память. Он ничего не записывает: фамилии, адреса, номера телефонов, банковские счета — все у него в голове. Такие люди к наркотикам и близко не подходят. От денег тоже стараются держаться подальше. Карпентер придумал безотказный способ доставлять товар в страну. — Харгроув подался вперед. — Наркотики, в основном героин и кокаин, закупались у людей из колумбийского картеля. Груз везли самолетами и сбрасывали в Атлантику, где его подбирал танкер, плававший по большей части в нейтральных водах. Покупатели приезжали прямо на борт судна. У Карпентера было с десяток яхт, курсировавших между танкером и берегом Шотландии. Почти безупречная схема.

— Будь она действительно безупречной, он бы не оказался за решеткой.

— Таможня потратила почти два миллиона фунтов, — продолжил Харгроув, — и раскрыла эту махинацию, но чтобы прижать его в суде, им нужны показания агентов.

— Ребята не возражали?

— Элиот согласился. Касси тоже. Жена Элиота хотела, чтобы он ушел с детективной работы, и Джонатан сказал, что завяжет после дела Карпентера. А Касси уже недалеко до пенсии. Мы решили, что они дадут показания по видеосвязи, без раскрытия их подлинных имен и данных. Это самое лучшее, что мы могли придумать.

— Лучшее оказалось недостаточно хорошим, — с горечью заметил Шеферд. — Во всяком случае, для Джонатана.

— Произошла утечка, — вздохнул Харгроув. — Мне так кажется. Элиот — один из самых опытных людей в отряде. — Суперинтендант поморщился. — Был, — уточнил он. — Мы ищем паршивую овцу в столичном департаменте, на таможне и в службе уголовного преследования.

— Но какой мне смысл сидеть в тюрьме? — спросил Шеферд. — На воле от меня будет больше пользы.

— Не думаю, — покачал головой суперинтендант. — Ты нужнее именно там, где находишься сейчас. Поближе к Карпентеру.

— Здесь он связан по рукам и ногам, — возразил Шеферд. — Это заведение строгого режима. Даже в блоке предварительного заключения за ним следят каждую минуту.

— Карпентер никогда никому не доверял. Он по-прежнему командует своей организацией, поскольку не хочет выпускать из рук руля. Значит, он заправляет прямо из тюрьмы. Вопрос в том как. Мы знаем, что это делается не по телефону. Все разговоры прослушиваются.

— Как насчет его адвокатов?

— Возможно. Плюс визиты членов семьи. Но есть и более правдоподобная гипотеза.

— Подкуп одного из надзирателей?

— Подобное уже случалось ранее, — заметил Харгроув. — Когда у человека столько денег, ему нетрудно найти поддержку у кого-нибудь из работников тюрьмы.

— Значит, поэтому я здесь? Чтобы вычислить инсайдера?

— Да, если ты согласен.

Шеферд вздохнул.

— А как отреагировала Сью?

Харгроув поерзал на стуле.

— Она была немногословна.

Шеферд представлял, как отреагировала его жена, узнав, что в обозримом будущем он останется работать под прикрытием. Она и прежде ворчала, требуя, чтобы он проводил больше времени с сыном.

— Я должен ее увидеть, — промолвил Шеферд. — И Лайама тоже. В последние годы им пришлось туго.

— Все не так просто, — предупредил Харгроув. — У Боба Макдоналда нет ни жены, ни ребенка, и в легенде о них ничего не сказано.

— Уверен, вы что-нибудь придумаете, — произнес Шеферд. — Всегда есть варианты. Можно их как-то разделить. Или, допустим, она живет одна и у нее ребенок. Или она хочет развестись. Не мне вас учить.

Хотя Шеферд был простым детективом, а Харгроув — суперинтендантом, они давно работали вместе и привыкли говорить откровенно.

— Я ведь не на одну ночь тут останусь, верно? Чтобы подобраться к Карпентеру поближе, мне надо завоевать его доверие, а на это уйдут недели, даже месяцы.

— Все зависит от тебя, — сказал Харгроув. — Сомневаюсь, что он вообще когда-нибудь сообщит тебе о своих связях с волей, но ты можешь проследить за ним и сделать выводы. Большего от тебя не требуется. Выясни, как он отдает приказы из тюрьмы, а мы обрежем ему каналы связи и передадим дело в суд.

— Ладно, — промолвил Шеферд. — Я согласен. — Он улыбнулся. — До меня только сейчас дошло, что в любом случае у меня не было особого выбора. Вы могли просто оставить меня здесь, верно?

— Ты знаешь, что я бы так не поступил, — возразил Харгроув. — У тебя всегда есть выбор, Паук. Как только ты решишь, что риск слишком велик, мы выведем тебя из игры. Карпентер уже убрал одного нашего тайного агента и без колебаний избавится от другого.

— С кем я должен держать связь?

— Мы поговорим с начальником тюрьмы. Только он будет знать, кто ты такой.

Шеферд перегнулся через стол:

— Так я здесь один? Без помощи и прикрытия?

— Нам не известно, кто паршивая овца. Чем больше мы задействуем людей, тем быстрее тебя раскроют. А так, даже если ты захочешь бросить дело, мы просто вытащим тебя из тюрьмы и ничего не потеряем.

— А если начальник тюрьмы откажется сотрудничать?

— У него не будет выбора, — ответил суперинтендант. — Кроме того, он сам заинтересован в том, чтобы выяснить, кто помогает Карпентеру.

— Только он будет в курсе, что я здесь делаю?

— Это лучший вариант. Мы понятия не имеем, кого использует Карпентер. Это может быть один из надзирателей или любой работник тюремной администрации. Здесь шестьсот с лишним человек, и у всех свои проблемы. Каждый не прочь предложить свои услуги, просто им не дают шанса. Если мы вляпаемся в дерьмо, у меня не будет времени заполнять формы в трех экземплярах.

Харгроув достал из нагрудного кармана белую визитную карточку с телефоном и лондонским адресом, написанными на обороте от руки.

— Это выделенная линия связи, она на круглосуточном дежурстве. Скажи, что это номер твоего дяди Ричарда. Он брат твоей матери. Если захочешь, чтобы тебя вытащили, просто позвони, и мы сделаем все остальное.

— А если я не сумею позвонить? — Шеферд запомнил цифры и вернул карточку.

— Чего ты желаешь, Паук? Сотовую трубку?

— Я лишь объясняю, что здесь не так часто позволяют пользоваться телефоном и к нему всегда выстраивается очередь. Не могу же я просто выйти и заявить: «Простите, ребята, я переодетый полицейский и мне надо позвонить своему начальству!»

— Раньше ты не был таким нервным.

— Видимо, потому, что до сих пор мне не приходилось сидеть среди уголовников в тюрьме строгого режима. К тому же моя легенда не рассчитана на риск, которому я здесь подвергаюсь.

— Лучшей не придумать. Профессиональный преступник, бывший военный, родители умерли.

— На первый взгляд. Большую часть дня я провожу с соседом. Нам надо о чем-то беседовать. Заняться больше нечем. А говорить мне, как теперь выясняется, совершенно не о чем.

— Значит, будь немногословным. Ты крутой и молчаливый парень. Это подходит к твоей роли. Послушай, Паук, если тебе это не по силам, скажи, и мы тут же уйдем вместе.

Шеферд посмотрел на суперинтенданта с иронической усмешкой.

— Я уже ответил, что согласен, — произнес он. — Операция с Верити закончилась, и меня это чертовски радовало. Я уже представлял, как ребята угощают меня выпивкой и похлопывают по плечу, а тут вдруг выясняется, что мне поручают новую миссию и все надо начинать с нуля. Просто не успел вернуться в рабочее настроение. — Он откинулся на стуле и положил ладони на стол. — Сью будет в ярости.

— Ничего, она жена полицейского. Она поймет.

Харгроув открыл портфель, достал несколько листков бумаги и передал их Шеферду.

— Это досье на Карпентера. Я собрал все, что смог.

Шеферд просмотрел документы и вернул их Харгроуву. Он закрыл глаза, медленно вдохнул и заставил себя расслабиться. Страницы всплыли у него в памяти. С детства Шеферд помнил практически все, что видел или читал. Он мог восстановить любые разговоры, почти слово в слово. И дело было не в упражнениях и тренировке, он таким родился. Благодаря этой способности ему не пришлось особенно стараться в школе и университете, а потом это часто спасало ему жизнь, когда он работал под прикрытием.

— Усвоил? — спросил Харгроув.

— Да.

Суперинтендант вынул из портфеля конверт, открыл его и выложил перед Шефердом несколько черно-белых фотографий.

— Вот главные помощники Карпентера. — Харгроув подтолкнул два снимка к Шеферду. — Эти двое под следствием, но сидят в разных тюрьмах. Еще четверо на воле.

— За ними следят?

— По мере возможности. Они профи.

— Думаете, они делают за него грязную работу?

— Уверен. Но думать и доказать — не одно и то же.

Шеферд перевернул фотографии на другую сторону. На обороте были напечатаны краткие сведения об их криминальном прошлом.

— Ну как, мы обо всем договорились? — спросил суперинтендант.

Шеферд вернул фотографии.

— Пожалуй. Как насчет оплаты?

— Насчет оплаты? — нахмурился Харгроув.

— Я сижу здесь двадцать четыре часа в сутки. По моим подсчетам, это пятнадцать часов сверхурочных в день. А в выходные еще больше.

— С каких пор ты работаешь за деньги, Паук?

— Вы пробовали, чем тут кормят? Вы когда-нибудь спали на матраце толщиной в дюйм и такой же подушке? Я уже не говорю про соседа, который храпит во сне.

— Понятно.

— Значит, деньги не проблема?

— Предлагаю компромисс. Восемь часов сверхурочных в день, остальное возьмешь отгулами, когда все закончится. Это позволит тебе проводить больше времени с семьей.

— Хорошо, — кивнул Шеферд.

Он вздохнул и вытянул ноги.

— Все-таки вы могли бы меня предупредить, — заметил он.

— Не было времени.

Шеферд подумал, может, Харгроув хотел сначала внедрить его сюда, а потом уже ввести в курс дела. Чтобы ему было труднее ответить «нет».

— Что с Верити?

— Он в тюрьме Белмарш, там и останется. Оуэн поет как соловей, им занимается суссекская полиций.

— Они догадываются, что я полицейский?

Харгроув покачал головой.

— Оуэн уверен, что у тебя сдали нервы. Верити жаждет твоей крови, но мы держим его в узде.

— Однако он знает, что я здесь. Наверняка у него тут есть дружки.

— Мы за тобой присмотрим, Паук. Уберем любого, кто хоть как-то с тобой связан.

— Скверная вышла штука с этим ограблением.

— Ты ничего не мог поделать, — успокоил его суперинтендант.

За окном снова появился лысый офицер. Он стоял и смотрел на Шеферда, скрестив руки на груди.

— Я просто обалдел, когда Оуэн достал бензин, — признался Шеферд. — Он и вправду хотел все поджечь. Если владельцы склада выяснят, что мы знали про нападение, они выставят нам иск на несколько миллионов.

— У нас не было выбора, — возразил Харгроув. — В Гатуике полно складов, и мы не могли выставить охрану к каждому.

Шеферд пожал плечами.

— Ты поступил правильно, — сказал Харгроув. — Передатчик на микроавтобусе привел нас к нужному складу.

— Но не сразу.

— Мы взяли их. Это главное.

— Люди подвергались риску.

— Я сам принимал решение, Паук. Иначе ничего бы не вышло. Мы должны были взять Верити со всеми потрохами. — Он помолчал и наклонился над столом. — Я хочу представить тебя к награде за отличную работу.

Шеферд уже имел множество наград и благодарностей за работу под прикрытием, но он делал это не ради славы. И не ради денег. Просто у него хорошо получалось. Он всегда работал с удовольствием.

— Так что ты об этом думаешь? — спросил Харгроув.

— Насчет Карпентера? Заключенные у него на побегушках. А надзиратели, похоже, та еще братия. Ты проверил их финансы?

— Все чисто. Но они не такие дураки, чтобы перечислять деньги прямо на их банковские счета.

— Дело не обязательно в деньгах, — предположил Шеферд. — Охранников можно запугать. Людям вроде Карпентера ничего не стоит добраться до их семей.

— Это и надо разузнать, Паук. Больше от тебя ничего не требуется. Один только кивок в нужном направлении. Сообщи нам, как зовут этого парня, и мы поместим его под микроскоп.

— Или ее, — заметил Шеферд. — Здесь есть женщины-тюремщицы.

— В твоей секции их двое. Женщины иногда завязывают романы с заключенными, поэтому их берут реже, чем мужчин. Но Амелия Хартфилд замужем, у нее четверо детей, и, можешь мне поверить, Карпентер не в ее вкусе. Джоанна Ллойд-Дэвис тоже на хорошем счету, хотя у нее есть приятель. Вернее, несколько. — Он отдернул манжеты. — Но у нее большие перспективы. Выпускница колледжа, изучала психологию в Эксетерском университете. Уверен, к тридцати пяти годам будет управлять собственной тюрьмой. Ей совершенно ни к чему брать взятки у наркоторговца. Конечно, это еще не основание, чтобы исключить ее из списка, но на твоем месте я бы посмотрел в другую сторону.

Харгроув отодвинул стул и встал.

— Я договорюсь, чтобы завтра нам устроили встречу.

Шеферд поднялся с места. Харгроув нажал звонок у двери, и седой охранник выпустил его из комнаты. Надзиратель, которого Шеферд раньше никогда не видел, проводил его обратно в тюремный блок.

Он попал к раздаче вечерних блюд. Шеферд не был голоден, но встал в очередь. Ему выдали вегетарианский ужин — перченые бобы, он добавил к ним булочку и клубничный йогурт. Проходя к лестнице, Шеферд заметил Ллойд-Дэвис и улыбнулся.

— Как прошла встреча с адвокатом? — спросила надзирательница.

— Он посоветовал то же, что и вы, — ответил Шеферд. — Предложил сотрудничать с властями. Я могу поговорить с комендантом?

— О чем?

— О регистрации или как вы там это называете. Я хочу позвонить по телефону и, возможно, устроить посещение.

На ее лице появилась довольная улыбка.

— Решил взглянуть в глаза реальности?

— Похоже, нет смысла изображать крутого парня.

— Я тебе сразу сказала — только сам себе навредишь, — произнесла Ллойд-Дэвис.

— Надо было вас послушать. Так я могу повидаться с комендантом? Чтобы рассказать все о себе?

— Для этого не нужно говорить с комендантом, — возразила Ллойд-Дэвис. — Я сама справлюсь. Как тебя зовут?

— Макдоналд. Боб Макдоналд.

— И ты первый раз в тюрьме?

Шеферд кивнул.

— Уверена, что не последний. Хорошо, теперь иди к себе.

— Вы сказали это точь-в-точь как моя покойная матушка, мэм, — отозвался Шеферд.

Поднимаясь, он увидел, что она пытается подавить улыбку.

Ли сидел за столом, склонившись над тарелкой. Он буркнул что-то, когда Шеферд вошел в камеру.

— Куда ты ходил? — спросил он с набитым ртом.

— К своему адвокату. — Шеферд поставил поднос на стол. — Можешь взять мой ужин, я не голоден.

— У тебя проблемы?

— Нет, просто не хочу есть.

Шеферд сел на койку.

— И йогурт тоже?

— Бери все.

— Спасибо, друг.

Шеферд лег и произнес:

— Кстати, чтоб ты знал — я Боб Макдоналд.

— Значит, таинственного незнакомца больше нет?

— Да, я подумал, что все равно мне это ничего не даст. По крайней мере теперь я смогу получать деньги и звонить по телефону.

— Плюс кое-какие поблажки от охранников. — Ли сложил пополам свою булочку и выскоблил тарелку, потом перешел к порции Шеферда. — Это адвокат посоветовал тебе расколоться?

— Он заявил, что моя анонимность не помешает им засадить меня на долгий срок.

— Разумно. Много берет?

— Немало.

— Я всегда говорил, что лучше заплатить больше. Мой адвокат — чистый бриллиант. Такие люди на вес золота.

Шеферд заметил двойную игру слов, но промолчал.

— Это из-за него я здесь, — добавил Ли, воткнув пластмассовую вилку в бобы Шеферда.

Шеферд повернулся на бок и посмотрел на сокамерника.

— Что-то я не понял, Джейсон. Ты говоришь, что твой адвокат — чистый бриллиант и он посадил тебя за решетку?

— Да не за решетку, придурок. — Ли обвел своей вилкой стены камеры. — В этот блок. Он помог мне попасть сюда, вместо того чтобы тянуть срок.

— Это тюрьма строгого режима, — заметил Шеферд, все еще не улавливая логику соседа.

— Верно, но мы сидим в блоке предварительного заключения, а здесь всегда легче, чем в любой тюрьме, — объяснил Ли.

Он повернулся на металлическом стуле и вытер губы тыльной стороной ладони.

— Понимаешь, все улики против меня. Ну вот, а Джо, мой адвокат, говорит, что я не должен признавать свою вину, ведь меня в любом случае не выпустят под залог. Я сижу в этом блоке, Джо изо всех сил тормозит наше дело, а потом мы просто придем в суд и поднимем лапки. Судьи смотрят на нас благосклонно, поскольку мы экономим налогоплательщикам расходы на судопроизводство, а мне тем временем засчитывают срок. Все, что я здесь отсижу, будет вычтено из будущего приговора. — Он поднял брови. — Ясно?

— Да.

Шеферд снова повернулся на спину и уставился в потолок.

— Джо — отличный парень, — продолжил Ли, вернувшись к еде. — По крайней мере для еврея. Лучшие адвокаты всегда евреи.

Ли говорил, но Шеферд закрыл глаза и отключился от его болтовни, мысленно повторяя информацию о Джералде Карпентере. Отец троих детей, четырнадцать лет женат на своей супруге Бонни, обожает рэгби и хорошо ныряет с аквалангом. Имеет свидетельство пилота-любителя, коллекцию дорогих автомобилей и водительские права, которых его два раза лишали за превышение скорости. Закончил среднюю школу в Чисуике, изучал экономику в Эксетерском университете, но на втором курсе перестал посещать лекции и провел три года, странствуя по всему миру.

Карпентер был почти на пятнадцать лет старше Ллойд-Дэвис, и они никак не могли встретиться в Эксетере, но это давало ему определенный шанс познакомиться с ней поближе.

Позже Карпентер осел в Юго-Восточной Азии и преподавал английский язык в Таиланде, где привлек внимание отделения американской Администрации по применению законов о наркотиках (АПЗН)[2] в Чиангмай. Он покинул страну за несколько дней до того, как АПЗН и тайская полиция раскрыли деятельность крупного героинового синдиката. Дюжина тайцев и два американца получили пожизненное заключение, но через два месяца в южный Лондон прибыла огромная партия товара из Золотого треугольника, и уличная цена на героин упала на десять процентов. Карпентер приобрел «порше» и богатые конюшни в Хэмпстеде и стал объектом пристального наблюдения в отделе по борьбе с наркотиками после того, как его заметили в компании известных наркодилеров.

Просчет АПЗН довольно примечателен, решил Шеферд. В Великобритании все тайные операции такого рода находились под строгим наблюдением и контролем, включая и спецотдел Харгроува. Каждая деталь подлежала согласованию и одобрению на самом высоком уровне, тогда как американцам часто позволяли действовать на свой страх и риск. Он подумал, что, возможно, они заключили сделку с Карпентером, позволив ему увезти свой товар в обмен на информацию об американцах в Чиангмай. Это был не первый случай, когда наркодельцы процветали под покровительством АПЗН.

После первой партии героина последовали новые. Карпентер быстро превратился в одного из крупнейших поставщиков наркотиков в Великобритании. По данным полиции, он обеспечивал не менее пятнадцати процентов от общего объема героина и кокаина, завозившихся в страну, имел контакты с Южной Америкой и Ближним Востоком и владел сетью банковских счетов, разбросанных по всему миру. Карпентер был отличным специалистом по отмыванию денег, поэтому национальная криминальная полиция могла лишь приблизительно оценить размеры его доходов. Предполагалось, что его состояние составляло двести пятьдесят миллионов долларов, из которых пятая часть находилась в банках.

Судя по документам, которые прочитал Шеферд, Элиот и Роупер потратили не один месяц, пытаясь подобраться к Карпентеру. Они проникли в его организацию, понемногу закрепились и в конце концов были допущены в ближний круг. Их выступление в суде имело решающее значение для доказательства вины Карпентера. Сделанные Элиотом записи и переданные им сведения, конечно, по-прежнему имели свою ценность, но они не могли заменить свидетельских показаний офицера полиции, который кладет правую руку на Библию и клянется говорить правду, только правду и ничего, кроме правды.

Согласно данным полицейской разведки, таможне и полиции следовало ожидать ответных действий Карпентера против секретных агентов. За последние десять лет исчезло три человека, изучавших его организацию. Двое являлись сотрудниками отдела по борьбе с наркотиками, третий работал на АПЗН и изучал его связи с колумбийской мафией. Никаких свидетельств того, что этих людей убил Карпентер, найти не удалось, но он всегда старался держаться подальше от наркотиков и от насилия. Джонатана Элиота не стоило подставлять под удар, по крайней мере перед самым судом. Шеферд надеялся, что система лучше позаботится о своем подопечном, чем люди из отдела по борьбе с наркотиками.

Сэнди Роупер вскинул ноги на диван, чтобы его жена могла пройтись пылесосом перед телевизором.

— Не знаешь, чем заняться? — крикнула она, перекрывая шум.

— Я в порядке, — сказал он.

— Можешь сходить в паб, если хочешь, — предложила жена.

— Я в порядке, Элис.

Она выключила пылесос и посмотрела на мужа.

— Сэнди, нам надо поговорить, — произнесла она.

Роупер поморщился и встал.

— Знаю, — отозвался он. — Хотя это нелегко для нас обоих.

— Ты скис, как прошлогодняя сметана, — продолжила она. — Если так же будет после твоей отставки, я просто с ума сойду.

— Я не в отставке, — возразил он. — Это вынужденная передышка. До суда над Карпентером.

— Ну так отдыхай! — Элис взглянула на лужайку за окном гостиной. — Почему бы тебе не подстричь газон или не подрезать ветки? Займись чем-нибудь.

— Ладно.

— Ты не работаешь уже две недели и еще ни разу не выходил из дома.

— Таковы инструкции, — буркнул Роупер.

— Если они так о тебе заботятся, почему бы им не подыскать для тебя какое-нибудь занятие?

— Это не так просто, — заметил Роупер. — Карпентер будет выслеживать меня повсюду. Пока с ним не разберутся, я должен сидеть тише воды, ниже травы.

— Но ведь ты офицер таможни, работаешь на государство. Что он может тебе сделать?

Роупер отлично знал, что может сделать Карпентер, но не хотел волновать жену. Карпентеру было известно только его конспиративное имя, так что он мог чувствовать себя в полной безопасности, по крайней мере пока не приближался к зданию таможни. Реймонд Маки, глава оперативного отдела по наркотикам, просто из кожи вон лез, заверяя, что руководство таможни ни в коем случае не допустит раскрытия его подлинного имени, даже если об этом попросит уголовная полиция.

— Вероятно, он попытается меня запугать, — промолвил Роупер.

Он не стал сообщать жене об убийстве Джонатана Элиота. Роупер редко рассказывал ей о своей работе. Элис знала, что он уже пять лет работает агентом под прикрытием, но муж никогда не вдавался в детали, и она полагала, что значительную часть времени он расследует финансовые махинации. Она считала его работу достойной, но малоинтересной, и лгала знакомым, будто он служит в министерстве.

Роупер почти не знал Элиота. Даже настоящее имя он услышал только после его смерти. Впервые они встретились в организации Карпентера, причем появились там из разных ведомств и видели друг друга лишь в образе своих героев. Если бы Роупера не предупредили, что Элиот — полицейский, он бы принял его за отъявленного мошенника. Джонатан идеально исполнял свою роль. Тем более странно, что его убили. Элиот вряд ли мог проколоться сам, значит, его выдал кто-то изнутри. Очевидно, в столичной полиции завелся информатор, но поскольку Роупера там никто не знал, он мог на этот счет не волноваться. Маки уверял, что с этой стороны ему нечего бояться, и Роупер не видел никаких причин, почему он должен сомневаться. Однако он понимал, что человек с ресурсами Карпентера может так же легко подкупить таможенника, как и полицейского. В общем, до окончания суда он не чувствовал себя в безопасности.

— Если он это сделает, то окажется в худшем положении, чем раньше, — сказала Элис.

Роупер улыбнулся, но промолчал. Он был шестнадцать лет женат на Элис и привык к ее наивным взглядам на жизнь. Она выросла в обеспеченной семье и работала учительницей начальной школы, пока у них не родился первый мальчик. Потом она стала домохозяйкой, и ее представления о мире основывались на вечерних новостях и «Дейли мейл». Роупер не пытался разрушать ее иллюзий. Большую часть времени он гонялся за людьми, которые ни во что ставили человеческую жизнь и считали, что закон надо не уважать, а нарушать. В людях вроде него или Элиота Карпентер видел всего лишь препятствие, которое следовало устранить.

— В следующем году ты уйдешь в отставку, — произнесла Элис, присев рядом с ним на диван. — Почему бы им не отпустить тебя прямо сейчас?

— Пенсию платят после пятидесяти пяти, — ответил Роупер.

— Ну, для тебя они могли бы сделать исключение.

Мысль, что система сделает для кого-нибудь исключение, вызвала у Роупера улыбку.

— Ведь ты уйдешь в отставку, правда? — настаивала Элис. — Когда все это закончится?

— Разумеется. Мы же обо всем договорились.

Элис взяла его руки в свои.

— Я так этого хочу, — призналась она. — Мы имеем право пожить немного для себя, Сэнди. Ты будешь проводить больше времени с мальчиками, мы куда-нибудь поедем. Вступим в бридж-клуб, как ты обещал.

Роупер похлопал ее по руке:

— Конечно, милая. Когда закончится суд.

Элис наклонилась и чмокнула его в щеку.

— Хочешь чаю?

— С удовольствием.

Она отправилась в кухню, а Роупер уставился на лужайку за окном. Ему не хотелось стричь газон, подрезать ветки, вступать в бридж-клуб. Единственное, чего он хотел, — продолжать работать в таможне, ловить людей вроде Джералда Карпентера и сажать их за решетку. Роупер выполнял эту работу не ради денег или пенсии — ему нравился азарт охоты, полная самоотдача, напряжение всех сил в борьбе с преступным миром. Система могла выигрывать или проигрывать, но результат не имел значения, пока длилась эта адреналиновая горячка, и Роупер смертельно боялся утратить ее навсегда. Он наклонился вперед и уронил голову на руки. Как объяснить Элис, что отставка его пугает гораздо больше, чем отпетые уголовники вроде Карпентера?

Джералд Карпентер, опершись на перила, смотрел сквозь защитную сетку на первый этаж, где мелькали фигуры заключенных. Наступило так называемое время общения, но Карпентер не испытывал желания с кем-либо общаться. Он еще мог стерпеть плохую еду, вонь из унитаза, даже этот треклятый рэп, почти непрерывно доносившийся из соседних камер, но беседовать с людьми, которых он презирал, было выше его сил. Лучше сидеть в своей камере у телевизора или слушать стерео.

На нижнем этаже стоял бильярдный стол, у которого толпилось десятка два людей. Из них лишь меньше половины могли рассчитывать на игру до вечернего отбоя. Рядом находилось три карточных стола. За одним собралась всегдашняя компания игроков в бридж — два бизнесмена, арестованных за мошенничество, бывший член парламента, обвинявшийся в убийстве своего любовника, и пакистанский доктор, проходивший по антитеррористической статье. На других столах играли в очко. На кон ставили спички, но Карпентеру было известно, что на самом деле долги платят табаком. Охранники тоже это знали, однако не прекращали игру. Главное, чтобы все было тихо и спокойно.

Эд Харрис поднялся по железной лестнице на верхний этаж и прошел через площадку. Он кивнул Карпентеру и остановился рядом.

— Кто новенькие? — спросил Карпентер.

Харрис указал на Билла Барнса, расставлявшего на столе бильярдные шары.

— Билл Барнс, второй раз в Шелтоне. Называет себя домушником, но похож на вышибалу. Его взяли, когда он продавал два золотых «Роллекса» переодетому полицейскому в Клапаме. Обычная схема — полиция внедрила подставного скупщика краденого и стала ждать, когда пойдет товар.

— А почему строгий режим?

— Он чуть не убил охранника, когда тянул последний срок. Получил лишний год. Ходят слухи, что так просто ему это с рук не сойдет. Тюремщик, которого он хотел пришить, сейчас тоже здесь, только в блоке Д.

У стены стоял средних лет мужчина в черных шерстяных брюках и белой рубашке в голубую полоску.

— Видишь того парня?

Карпентер кивнул.

— Аферы со страховкой. Саймон Хичкок. Говорит, что дальний родственник режиссера. Продавал страховые полисы, но деньги в офис не поступали. Отдел по борьбе с мошенничеством ищет шесть миллионов долларов.

— Похоже, он долго не протянет.

Харрис согласился.

— Он уже расстался с обручальным кольцом, медалью и цепью Святого Христофора. Небесный покровитель ему больше не поможет. Диггер выколачивает из него деньги за защиту.

Карпентер покачал головой. Хичкок безнадежен. На воле он мог быть важной персоной в своем клубе, играть в гольф с другими дельцами, получать особое обслуживание в ресторанах и летать бизнес-классом, но в тюрьме стал легкой добычей для акул.

— Кто еще?

— Парень по имени Боб Макдоналд. Не шотландец. Сначала отказывался себя называть, но потом поумнел. Вооруженное ограбление, стрельба, ранен полицейский. Его поместили в двойку с Джейсоном Ли. В тюрьме впервые.

— Профессионал?

— Ведет себя как профи, но в системе еще не был, иначе они опознали бы его по отпечаткам пальцев.

— Крутой?

— Трудно сказать. В первое же утро задал хорошую трепку Остину и его приятелю, а затем подошел к ним во дворе и все уладил.

— Как?

— Не знаю, но они к нему больше не цепляются.

— Думаешь, запугал?

— Вид у него не слишком агрессивный. — Харрис показал на нижний этаж. — Вот он. В тренировочном костюме. Каштановые волосы.

Харрис прав, подумал Карпентер. Макдоналд выглядел неагрессивно. Среднего роста, жилистый, вел себя уверенно. В нем не чувствовалось ни напряженности новичка, ни подчеркнутой бравады старожила. Макдоналд приблизился к бильярдному столу и стал наблюдать за игрой.

— Расскажи о драке, Эд. Ты ее видел?

— Да, я как раз был на площадке. Начали ее они, а закончил он — и чертовски быстро.

— Как он дрался — руками, ногами, головой?

— Кулаками и коленом. Без всякого кунг-фу и крутых приемов. Он был... — Харрис потер кончик носа в поисках нужного слова, — практичен.

— Практичен? — повторил Карпентер.

— Словно не хотел отвесить лишнего. Сделал ровно столько, чтобы их остановить.

— Необходимая самооборона?

— Да, вот именно. Необходимая самооборона.

Пока они беседовали, мужчина внизу скрестил руки на груди и прислонился спиной к стене. Он поднял голову и на мгновение встретился взглядом с Карпентером. Тот уже привык к крутым парням, пытавшимся запугать его ледяными взглядами, но Макдоналд смотрел оценивающе, как тигр, заметивший антилопу и прикидывающий, стоит ли ее преследовать. Через мгновение он отвел глаза и кивнул Харрису, который помахал в ответ ему рукой.

— Неплохой малый, — промолвил Харрис.

— Человек, стрелявший в полицейского, не может быть совсем плохим, — заметил Карпентер. — Тебе что-нибудь нужно?

— Туннель под стеной и новые документы. Думаю, на этот раз они возьмутся за меня серьезно.

Карпентер изобразил сочувствие. Он ничем не мог помочь Харрису в его проблемах, разве что немного облегчить жизнь в тюрьме. Харриса взяли буквально на месте преступления. Когда полиция приехала по звонку соседей, нож, которым он зарезал жену, еще торчал из ее яремной вены. Детективы без труда вытянули из него полное признание и записали на магнитофон. Харрису почти наверняка предстояло окончить свою жизнь за решеткой. Однако Карпентер не собирался следовать его примеру. Он сделает все, чтобы вернуться на свободу.

Гари Нелсон просмотрел документы в своей папке, переложил самые важные бумаги в портфель и защелкнул замок. По телевизору не показывали ничего стоящего, жена уехала в Ньюкасл повидаться с матерью, и он решил поработать дома. А для начала следовало купить немного карри. Жена терпеть не могла запахи индийской кухни, но если он откроет окно и побрызгает освежителем воздуха, после возвращения она ничего не заметит.

Офис уже опустел, и Нелсон выключил перед уходом свет. Он спустился на лифте на первый этаж, попрощался с охранником и прошел через вращающуюся дверь. Его «тойота-королла» стояла в подземном гараже недалеко от офиса. На улице моросило, Нелсон поднял воротник плаща и зашагал, прижав к груди портфель.

Его машина находилась на втором подземном этаже. Там имелся лифт, но он был очень тесным, размером чуть больше гроба, и Нелсон решил воспользовался лестницей.

Второй уровень вмещал свыше двух десятков автомобилей, но сейчас здесь осталось всего три машины. «Тойота» Нелсона стояла в дальнем конце, недалеко от аварийного выхода. Когда он направился через бетонную площадку, стук его шагов эхом разлетелся по безлюдному помещению. Через потолок тянулись металлические трубы, узлы противопожарной системы и белые плафоны с флуоресцентным светом. Две камеры наблюдения охватывали все помещение, впрочем, Нелсон никогда не встречал здесь ни одного охранника. Он достал из кармана ключи, бросил взгляд на камеру, висевшую над аварийным выходом, и нахмурился, заметив, что ее объектив забрызган черной краской. Нелсон посмотрел на вторую камеру. Ее тоже закрасили. Он сразу понял, что хулиганы тут ни при чем. Камеры замазали специально, чтобы ослепить. И чтобы никто не видел, что тут произойдет. Нелсон почувствовал, как по спине пробежал холодок. Его охватило предчувствие, что сейчас случится нечто скверное.

— Ради Бога, — прошептал он. — Будь мужчиной.

Нелсон двинулся дальше, помахивая портфелем и насвистывая себе под нос. Борясь со страхом, он постоянно оглядывался по сторонам, но кругом было тихо. «Насмотрелся фильмов ужасов, — подумал он. — В мире все спокойно, мне тридцать пять лет, я в хорошей физической форме и никогда не стану одной из тех жертв, о которых сообщают в новостях. Я не стану жертвой».

Нелсон чуть не подпрыгнул, услышав за спиной шаги. Со стороны входа к нему бежал человек в темно-зеленой куртке и черной шапочке, надвинутой на солнцезащитные очки. Нелсон оглянулся — дверь аварийного выхода распахнулась настежь. Там стоял второй человек. Кожаная куртка. Черный вязаный шлем. И темные очки. В руках нож.

Нелсон с бьющимся сердцем отступил. Он выставил перед собой портфель и посмотрел на мужчину в кожаной куртке. Тот улыбался. Совершенно спокойно и уверенно.

— Я не хочу неприятностей, — произнес Нелсон и услышал, что его голос дрожит от страха.

Он снова отступил. Парень в куртке все еще бежал. Нелсон не знал, что нужно сделать или сказать, чтобы остановить этих людей.

— Прошу вас, — пробормотал он.

В кишечнике заныло, и он почувствовал, что вот-вот обмочится.

Мужчина в кожаной куртке рассек клинком воздух. Нелсон оцепенел от ужаса. Подбежавший ударил его в бок, и Нелсон рухнул на пол. Руки у него подвернулись под грудь, и он понял, что сломал мизинец. Он попытался встать, но его ударили ногой в живот, и Нелсон скорчился от боли.

Мужчина размахнулся опять — на этот раз его башмак попал Нелсону под подбородок, и у него дернулась голова. Нелсон стал терять сознание. Через некоторое время он почувствовал удары по щекам. Он открыл глаза. Мужчина в кожаной куртке придавил ему грудь коленом. Нелсон замигал, смаргивая слезы с ресниц. В черных стеклах очков отражалось его заплаканное лицо.

«Кожаная куртка» наклонился и приставил к его горлу нож.

— Если я надрежу здесь, через минуту ты сдохнешь, — прошипел он.

— Не надо, пожалуйста! — выдохнул Нелсон. — Мой бумажник... в пиджаке.

— Деньги нам не нужны.

— Машина... Возьмите машину. Вот ключи...

«Кожаная куртка» прижал лезвие к щеке Нелсона и полоснул по коже. Его обожгла боль, по лицу заструилась теплая кровь.

— Заткнись и слушай, — произнес мужчина, почти вжавшись губами в его ухо. — Слышал о деле Карпентера?

Нелсон кивнул. Речь шла о совместной операции отдела по борьбе с наркотиками и управления таможенных пошлин и акцизных сборов. Ему предстояло выступить в качестве эксперта и подтвердить показания, записанные на пленку двумя тайными агентами. Требовалось доказать, что записи не фальсифицированы и голоса на них действительно принадлежат Джералду Карпентеру и агентам.

— Ты откажешься от дачи показаний, — прохрипел «кожаная куртка». — Соври, что болен, потерял память, говори что хочешь, но если появишься в суде, мы вернемся и закончим свою работу. Тебе ясно?

— Они догадаются, что меня заставили...

Мужчина со всей силы ударил его по ребрам. У Нелсона хрустнула кость, и половину тела пронзила боль. Он закричал, но человек с ножом зажал ему рот.

— Я очень плохой парень, но у меня есть дружки, которые еще хуже, — усмехнулся он. — Они спят и видят, как бы поближе познакомиться с твоей женой. Миссис Нелсон — очаровательная женщина, у нее такие замечательные волосы. Мои дружки даже засомневались, натуральная ли она блондинка. Им не терпится проверить. Тебе понравится, если твою жену изнасилуют? Брак уже не будет столь приятен, верно?

На глаза Нелсона навернулись слезы, но не от боли, а от сознания своей беспомощности. В последний раз такое происходило с ним в девять лет, когда двое старшеклассников отбирали у него деньги на школьные обеды. Нелсон тогда был слишком напуган, чтобы пожаловаться родителям, и боялся, что, узнав, старшие ребята сделают с ним что-нибудь ужасное, поэтому платил им каждую неделю. Он начал красть мелочь из карманов в раздевалке и кормился на эти деньги. Нелсон никому и никогда об этом не рассказывал. Ни родителям, ни учителям, ни жене. Долгие годы он хранил эту тайну, но теперь, лежа на холодном полу с окровавленной щекой и ножом у горла, испытывал то же чувство стыда и отвращения к себе.

— Мы знаем, где ты живешь. Гари. Нам даже известно, где твоя жена выгуливает собаку. Попробуешь трахнуть нас, мы трахнем тебя.

«Кожаная куртка» убрал руку от его губ. Нелсон судорожно втянул в себя воздух. Каждый вдох был мучением — концы сломанного ребра ходили ходуном, — но его переполняла благодарность, что он жив и его не собираются убить.

— Если понял, просто кивни, — велел мужчина, ткнув ножом в затылок Нелсона.

Тот кивнул.

Шеферд проснулся рано. Его безумно раздражало отсутствие часов. Их все еще держали в судебной экспертизе, и Шеферд не знал, когда ему их вернут, если вернут вообще. Сосед Ли похрапывал внизу. Шеферд взглянул в зарешеченное окно. Он смог разглядеть лишь полоску серого неба. Казалось странным, что всего в нескольких милях отсюда находится центр Лондона. Пабы, магазины, футбольные стадионы — все, что раньше подразумевалось само собой, теперь не существовало. Ему хватило бы полчаса, чтобы добраться до жены и сына.

Шеферд подумал, каково приходится тем, кто отбывает пожизненное заключение и никогда не выйдет на свободу. Наверное, тюрьма свела бы его с ума. Как и Джастин Давенпорт, он направил бы все силы и энергию на то, чтобы вырваться на волю. Никто не заставил бы его примириться с мыслью, что остаток жизни он проживет по чужой указке. Очевидно, Ллойд-Дэвис была права, утверждая, что военная служба готовит человека к тюрьме: общее питание, строгий распорядок дня, жесткая дисциплина, необходимость повиноваться и выполнять приказы, даже самые нелепые, — все это живо напомнило Шеферду армию. Но существовала большая разница между солдатами и заключенными тюрьмы Шелтон — свобода выбора. Шеферд мечтал об армии с тех пор, как вместе с тремя школьными приятелями заглянул в помещение вербовочного пункта, чтобы переждать дождь. Промокшие до нитки, они сидели в зале с пакетиками чипсов и смотрели рекламный ролик. Друзья смеялись и резвились, но Шеферд не отрывал взгляда от экрана. Родители хотели устроить его в университет. Они видели его адвокатом или доктором, солидным человеком, которым будут гордиться перед соседями, и когда он явился домой с пачкой армейских брошюр, пришли в ужас. Отец с матерью пытались отговорить сына, но он даже не стал дожидаться выпускных экзаменов и завербовался в армию.

На службе Шеферд старался стать лучшим из лучших и два раза проходил отборочные курсы САС[3], пока его не взяли. То, что ему пришлось потом пережить, не могло сравниться ни с какой тюрьмой, но это был его выбор. Он сам выбирал свою жизнь — не важно, хорошо или плохо, — и в любой момент мог все бросить и уйти. Потом он действительно ушел, и тоже сам, хотя в то время на него повлияли просьбы жены. Но в Шелтоне люди не имели выбора. Именно поэтому тюрьма была таким страшным наказанием — не из-за скверных условий и плохой еды, даже не из-за людей, а от отсутствия выбора. Он просто не существовал, или его определяли другие. Верхняя койка или нижняя? Чай или кофе? Вегетарианский обед или стандартный? Выбор без выбора. Шеферд и теперь находился в тюрьме по собственной воле. Он мог отказаться от работы и спать в теплой постели вместе со Сью, а не торчать на жесткой койке в компании с головорезом-расистом. Но если бы у него отняли право выбора, Шеферд не вынес бы этого. Он пошел бы на все, лишь бы отсюда выбраться.

Шеферд сел, недовольный тем, куда завели его мысли. У Джералда Карпентера тоже была семья, и ему грозило пожизненное заключение. Шеферду хватило двух дней, чтобы понять, что это такое — остаться здесь на десять или двадцать лет. А Карпентер уже давно рвется на свободу и готов заплатить за это любую цену. Он не остановится и перед убийством. Шеферд помассировал ладонью шею, на которой напряглись твердые, как стальные тросы, сухожилия. Сумел бы он сделать то же самое? Убивать ему приходилось — на его счету уже пять трупов, — но это в бою, в пылу сражения, перед лицом врага. Не каждая битва справедлива и почетна, но там солдат встречается с солдатом: если не убьешь ты, убьют тебя. А сможет ли он хладнокровно убить другого человека, если на кон поставлена его личная свобода?

Шеферд спрыгнул с койки и начал отжиматься от пола. Он сконцентрировался на дыхании и ритме и скоро весь покрылся потом. Шеферд увеличил темп и через пару минут уже не думал ни о чем, кроме физических усилий, боли в мышцах, напряжения в пальцах и крови, циркулировавшей по венам. Двадцать. Тридцать. Сорок. Пятьдесят. Он остановился на шестидесяти, хотя могбы продолжать дальше, и перешел на укрепление пресса, разрабатывая сначала левый бок, затем правый. Вскоре он перевернулся на живот и отжался еще пятьдесят раз.

— Черт! Чем скорее тебя пустят в спортзал, тем лучше, — сказал Ли.

Он смотрел на Шеферда, приоткрыв один глаз.

— Извини, Джейсон, — произнес Шеферд.

Невозможность уединиться — один из самых неприятных моментов в тюрьме. В одиночестве он оставался лишь в крошечном сортире, где имелась тонкая пластиковая дверь, но и она не мешала соседу по камере слышать все отправления его организма. С тех пор как он попал за решетку, рядом с ним всегда были какие-то люди. Шеферд обещал себе, что, оказавшись на свободе, сразу отправится куда-нибудь за город. Например, в Брекон-Биконс, где находился лагерь САС. Раньше он ненавидел все эти сельские пейзажи и унылые холмы, тяжелый секущий дождь, который насквозь пропитывал одежду и до костей пробирал холодом, ледяную воду протоков и ручьев, хлюпавшую в ботинках, ветер, обжигавший щеки и лицо. Но теперь отдал бы все, чтобы оказаться на просторе и вдохнуть чистый воздух, не прошедший через сотни чужих легких.

— Который час?

Ли посмотрел на часы.

— Двадцать минут восьмого. Скоро перекличка.

— Не против, если я продолжу заниматься?

— Валяй.

Шеферд вернулся к отжиманиям и упражнениям для ног и пресса. Он услышал шум шагов на лестнице, потом загремели смотровые окошки. В камеру заглянул Гамилтон.

— Макдоналд, сегодня в душ, — сказал он.

Шеферд нахмурился. Он не просил о душе, а Гамилтон явно был не тот человек, чтобы давать непрошеные привилегии. Он даже не принес ему экземпляр «Тюремных правил».

— Без четверти девять у тебя встреча с начальником тюрьмы. Письменный ответ не обязателен.

Окошко закрылось. Очевидно, начальнику тюрьмы о нем уже сообщили. Шеферд не сомневался, что тот не слишком обрадовался секретному агенту в своей тюрьме.

В идеальном мире Шеферд предпочел бы, чтобы никто не знал его истинного положения. Но тюрьма Шелтон мало походила на идеальный мир, и в определенный момент ему мог понадобиться срочный пропуск на свободу. Тогда начальник тюрьмы ему поможет, поэтому Шеферд должен с ним сотрудничать, что бы он ни думал на этот счет.

Когда Шеферда повели в кабинет начальника тюрьмы, в коридорах было полно людей. Надзиратели стояли по углам переходов, соединявших разные блоки, и смотрели на заключенных, которые группами и по одиночке выходили через двери. Атмосфера была как в университетском кампусе между лекциями; кроме тюремной формы и камер наблюдения, ничто не напоминало о том, что это исправительное учреждение для самых опасных преступников.

Заключенные направлялись из своих блоков в мастерские, где они проводили каждое утро по три часа. Работа примитивная — упаковка наборов для завтраков, сборка рождественских хлопушек или электрических гирлянд, сортировка рекламной макулатуры. Ли говорил Шеферду, что в тюрьме есть маленький компьютерный отдел, занимавшийся внештатным программированием, но туда допускались люди с высшим образованием и соответствующими навыками. Шеферд с удивлением узнал, что в этом отделе было несколько заключенных с большими сроками. Большинство из них сидело за убийство.

Кабинет начальника тюрьмы находился на верхнем этаже административного блока. В маленькой приемной сидели две женщины средних лет, одна работала за компьютером, другая говорила по телефону. Вдоль стены тянулись металлические шкафы для картотеки, на стенах висели графики и плакаты. Гамилтон указал на пластмассовый диванчик, и Шеферд сел. Эти плакаты он видел в приемном отделении, когда его привезли в тюрьму. Как не заболеть СПИДом. Наказания за проявления расизма. Как связаться с Исповедниками.

Говорившая по телефону женщина повесила трубку и улыбнулась Гамилтону.

— Это мистер Макдоналд? — спросила она.

Гамилтон кивнул.

— Мистер Гозден сказал, что он может войти.

Гамилтон знаком приказал Шеферду встать, постучал в дверь и приоткрыл ее.

Джон Гозден, коренастый мужчина лет пятидесяти, сидел за широким столом, на котором разместились две сетчатых подставки для бумаг, настольный компьютер и маленький лэптоп с модемным подключением. У двери стоял небольшой аквариум. Десятка два ярко окрашенных рыбок резвились вокруг затонувшего галеона и пластмассового аквалангиста, у которого из шлема поднималась струйка воздушных пузырьков.

— Спасибо, Эдриен, — обратился Гозден к Гамилтону. — Ты пока не нужен.

Гозден подождал, пока надзиратель выйдет из кабинета, и встал из-за стола. Он был на голову ниже Шеферда, но шире в плечах. У него был вид культуриста, который несколько лет назад забросил тренировки.

Шеферд ждал, что Гозден пожмет ему руку, но тот подошел к аквариуму и взял коробку с рыбьим кормом.

— Вы не держите рыбок, Шеферд?

— Нет. Хотя люблю их на своей тарелке.

Гозден холодно улыбнулся и, рассыпав по воде корм, наклонился, чтобы понаблюдать за рыбками.

— Аквариум — это сложная сбалансированная система, — произнес он. — Количество рыбок, которых можно содержать, зависит от объема воды, площади поверхности и эффективности воздушного насоса и определяет затраты корма. Если один из компонентов выйдет из строя или появится какой-либо непредусмотренный элемент, вся экосистема рухнет.

— Ваша аналогия понятна, — сказал Шеферд. — И я не собираюсь нарушать равновесие в вашем заведении.

— Его нарушает само ваше присутствие, — возразил Гозден, выпрямившись.

— При условии, что заключенные узнают, кто я и что здесь делаю. А они не узнают.

Губы начальника тюрьмы вытянулись в тонкую линию.

— Я имел в виду не только заключенных. То, что я позволил вам находиться в своей тюрьме, наводит на мысль, что я не доверяю моим людям. Но у нас все основано на доверии, мистер Шеферд. Это единственное, что отделяет порядок от анархии.

Шеферд промолчал. Гозден сознавал, что среди его подчиненных вполне мог быть человек, помогавший Карпентеру управлять своей ориентацией из-за решетки.

— Меня это не радует, мистер Шеферд. Совсем не радует.

— Сочувствую.

Шеферд по-прежнему стоял посреди комнаты. Гозден не собирался предложить ему сесть.

— Вы хоть представляете, в какое опасное положение ставите меня? — продолжил Гозден, постучал по стеклу, и рыбки метнулись в глубину аквариума. — Если заключенные узнают, что среди них полицейский, вспыхнет бунт.

— По-моему, из нас двоих мне угрожает большая опасность, — заметил Шеферд.

— Думаете, на вас все и закончится? — усмехнулся Гозден. — Значит, вы совершенно не понимаете, как функционирует исправительное учреждение. — Он презрительно фыркнул и сел за стол. — Ваша цель — выяснить, что у Карпентера на уме?

— Он саботирует наше расследование. Мы хотим узнать как.

— Исходя из того, что ему помогает один из моих людей?

Шеферд пожал плечами.

— Я готов рассмотреть любую версию. Но если учесть, что телефонные разговоры и переписка Карпентера контролируются, остается не так много вариантов.

— Его семья. Адвокаты. Врачи.

— Врачи?

— У него проблемы с позвоночником, и его каждую неделю посещает остеопат. Дантист ходит в два раза чаще.

— Я думал, что в тюрьме есть собственные доктора.

— Очевидно, состояние его спины и зубных каналов требует более квалифицированных специалистов. У вашего мистера Карпентера первоклассные адвокаты, а в законе о правах человека от тысяча девятьсот девяносто восьмого года множество удобных лазеек. Говорят, в суде его будет представлять сама Чери Бут[4], так что мы решили не чинить ему препятствий.

Наконец Гозден указал на стул:

— Садитесь. Прошу вас.

Внезапно его лицо стало усталым. Он провел рукой по лбу и протер глаза.

— Простите меня за брюзжание, но это чертовски стрессовая работа, и я не люблю, когда мне указывают люди, которые понятия не имеют, что такое тюрьма строгого режима.

Шеферд сел и произнес:

— Поверьте, мне это тоже не нравится. Но вам объяснили, что делает Карпентер — и что он уже сделал?

— Я предложил перевести его в другую тюрьму. Посадить в Белмарш.

— И что вам ответили?

— Надо оставить его здесь. Из чего, видимо, следует, что они подозревают утечку внутри тюрьмы.

Шеферд кивнул. Перевод Карпентера не решал проблемы. Оставив его в тюрьме Шелтон, они могли найти паршивую овцу и определить круг лиц, которые выполняли для Карпентера грязную работу на воле.

— Вы ведь тоже начинали надзирателем? — спросил Шеферд.

Гозден мало походил на человека, которого поставили на эту должность сверху. Он улыбнулся.

— Что, заметно? Я обошел все площадки тюрьмы Паркхерст. Проработал там шесть лет. Потом меня перевели в неохраняемую тюрьму, но я сбежал. Вернулся на остров Уайт, стал главным надзирателем и получил степень в заочном университете.

— Эта работа не для меня, — сказал Шеферд.

Он пытался поставить себя на место Гоздена, но не хотел кривить душой. Стресса у секретных агентов было не меньше, зато они получали хорошую порцию адреналина и удовольствие от схватки с плохими парнями. Тюремные надзиратели, наоборот, следили за тем, чтобы ничего не происходило, и старались сохранить статус-кво. Их работа никогда не заканчивалась. Стоило одному заключенному выйти за ворота, как на его месте появлялся новый. Шеферд сомневался, что у него хватило бы выдержки и терпения сделать карьеру в тюрьме.

— В нашей работе есть свои достоинства, — возразил Гозден. — Можете мне не верить, но большинство надзирателей любят свое дело. По крайней мере поначалу. К тому же многие наши заключенные искренне раскаиваются и хотят изменить свою жизнь.

— В ваших словах я слышу «но», — промолвил Шеферд.

— К сожалению, с годами даже самые лучшие надзиратели превращаются в циников, — вздохнул комендант. — Их окружает море грязи, они видят ВИЧ-инфицированных уголовников, которые режут себя и нарочно разбрызгивают кровь, лезвия бритв, подброшенные в суп оторванные уши. Вы знаете, что все охранники носят пристегивающиеся галстуки? На тот случай, если за них ухватится заключенный. В наши дни все преступники знают свои права, от тюремных правил до закона о человеческом достоинстве. Что еще хуже, надзиратели часто не чувствуют поддержки сверху. Если комендант не стоит за них на все сто процентов, они начинают сомневаться, следует ли им и дальше играть по-честному. Может, все эти правила не так уж обязательны?

Гозден встал и принялся расхаживать по комнате.

— Когда вы спрашиваете меня, не берет ли кто-нибудь из моих людей взятки, что, по-вашему, я должен отвечать? Мой долг их защищать. — Он остановился. — Вы понимаете, о чем я говорю?

— Разумеется, — ответил Шеферд. — В любой работе так. Партнер всегда на первом месте. Потому что, когда запахнет жареным, только он прикроет твою задницу.

Гозден кивнул.

— Но бывают и плохие полицейские, — добавил Шеферд.

— У нас есть парочка таких. По сорок пятой статье. Продажные полицейские, много лет получали на взятках.

— Когда полицейский становится плохим, нельзя закрывать на это глаза.

— Но я и не собираюсь, — начал оправдываться Гозден. — Я только сказал, что нельзя огульно обвинять моих сотрудников. Если выяснится, что один из них взяточник, ноги его здесь не будет, это я вам обещаю.

— Вот и отлично.

— Но если что-нибудь пойдет не так и вы поставите под угрозу моих людей, я вас сразу вышвырну. И мне плевать, что подумают бонзы из министерства. Это моя тюрьма.

Шеферд промолчал. Он знал, что у Гоздена нет полномочий прекратить эту операцию, но он мог сделать его жизнь невыносимой. Одно слово, и его легенда лопнет. Тогда ему не останется ничего другого, как выйти на свободу.

Несколько секунд мужчины смотрели друг на друга, потом Гозден расслабился.

— Это я так, для затравки, — произнес он. — Мне сообщили, что я должен с вами сотрудничать. Чем могу помочь?

— Мне надо поближе подобраться к Карпентеру, но я должен сделать это сам. Иначе он что-нибудь заподозрит. Но я хочу взглянуть на персональные досье ваших сотрудников. Только тех, кто работает в моей секции.

Гозден покачал головой.

— После этого мне придется уйти в отставку. Как минимум это нарушение закона о защите данных.

— Никто не узнает, — заверил Шеферд.

— Все равно.

— Мне нужны только биографии, чтобы знать, с кем я имею дело.

Гозден потер ладонью шею.

— Господи, что за дерьмо!

— Думаю, вы не меньше меня заинтересованы в том, чтобы выяснить, кто помогает Карпентеру.

Гозден подошел к картотеке, выдвинул один из ящиков и достал несколько папок.

— Никаких записей, — предупредил он. — Читайте быстрее. Гамилтону покажется странным, что вы так долго здесь сидите.

— Под каким предлогом вы меня вызвали?

Гозден снова стал расхаживать по кабинету.

— Я сказал Тони Стаффорду, что хочу обсудить с вами семейную проблему. Якобы ваша жена написала мне в письме, будто подумывает о разводе. Учитывая, что вы обвиняетесь в тяжком преступлении, я решил с вами поговорить. Я тут за всем присматриваю, так что это никого не удивит.

Шеферд склонился над бумагами. Он быстро просматривал страницы, хотя его взгляд пробегал по каждой строчке. Чтобы запомнить слово, его надо было прочитать. Все имена, цифры, детали отпечатывались у него в мозгу и хранились много лет, пока не начинали понемногу стираться. Шеферд не знал, как работает его память. Его дело помнить, а не понимать.

Он просмотрел все документы и встал.

— Есть еще кое-что, — промолвил он. — Мне необходим доступ к телефону и право на звонки.

— Я дам вам номер пин-кода, — отозвался Гозден, взявшись за блокнот и карандаш.

— Плюс деньги на счету.

— Устроим. Вас переведут в разряд «продвинутых».

— Это не вызовет подозрений?

— Вряд ли. Я скажу, что после нашего разговора убедился в вашей готовности сотрудничать и перевел вас в другую категорию, в качестве жеста доброй воли. Такое случалось и раньше.

Шеферд назвал Гоздену телефон своего вымышленного дяди Ричарда.

— Желаете позвонить своей жене?

— Нет, беседовать с ней из тюрьмы слишком рискованно.

— Могу соединить отсюда. У меня прямая линия.

На столе стояло два аппарата: бежевый и серый.

— Серый не связан с коммутатором. Он выделен министерством, я делаю по нему личные звонки.

Шеферд не говорил с женой уже четыре дня и не знал, когда Харгроув устроит ей посещение. Он сглотнул слюну: в горле пересохло.

— Звоните, — предложил Гозден, — но нам надо поторапливаться. Я и так провел с вами гораздо больше времени, чем с обычным заключенным.

Шеферд быстро соображал. Ему хотелось поговорить с Сью, сказать, что он ее любит, с ним все в порядке. Однако звонить ей из тюрьмы, даже по выделенной линии, значило идти на риск. Если кто-нибудь отследит звонок, операция кончится. Потом он отбросил эту мысль. Никому не известно, кто он такой. Для заключенных он — Боб Макдоналд, неудавшийся грабитель. Только Гозден будет в курсе, что он звонил домой. Выгода перевешивала риск. Шеферд кивнул.

— Я не могу оставить вас одного, — извинился Гозден.

— Все в порядке.

Шеферд подошел к телефону и набрал номер Сью. Когда он подносил трубку к уху, его рука дрожала. Начальник тюрьмы склонился над аквариумом.

Она ответила после четвертого сигнала.

— Алло?

Шеферд закрыл глаза, пытаясь представить ее внешность. Светлые волосы до плеч, скорее всего стянутые в узел. Зеленые глаза. Веснушки вокруг носа. Сью ненавидела эти веснушки и всегда маскировала их косметикой. Шеферд их обожал.

— Сью. Это я.

Даже в разговоре с женой Шеферд редко называл себя.

— О Господи! Ты где?

— Сэм тебе не сообщил?

— Он сказал, что ты в тюрьме, но не назвал, в какой. Говорит, что это оперативная информация и ее нельзя разглашать.

— Прости, любимая. Не понимаю, к чему эти секреты, все равно он должен устроить посещение для тебя и Лайама. Я в Лондоне, совсем недалеко. Сэм объяснил, почему я здесь?

— Он говорит, ты за кем-то следишь. И это очень важно.

— Так оно и есть, любимая, поверь мне.

— Когда ты вернешься? Лайам без тебя совсем от рук отбился. Сэм предупредил, чтобы я ничего ему не говорила, только объяснила, что тебя не будет некоторое время.

— Он сейчас в школе?

— Конечно. Пока тебя нет, жизнь не стоит на месте.

В ее голосе прозвучала нотка горечи. Шеферд понимал, как жена расстроена. Она ждала его домой два дня назад, а теперь ей объявили, что он получил новое задание, которое будет отнимать у него двадцать четыре часа в сутки и неизвестно когда закончится.

— Прости.

— Почему они сразу не сказали, что ты уедешь?

— Все решилось в последнюю минуту. Для меня это стало таким же сюрпризом, как и для тебя, любимая. Я проторчал тут целый день, пока мне не объяснили, что к чему.

Сью вздохнула.

— Извини, я не хотела жаловаться. Сэм говорит, что это очень важно. Он рассказал мне про того полицейского. — Она имела в виду Джонатана Элиота. — Будь осторожен, ладно?

— Хорошо.

— Там ужасно?

— Нет, не так уж плохо.

— Правда?

— Телевизор в камере, нормальная еда, есть спортзал, каждый день водят на прогулку. Надо будет как-нибудь привезти сюда вас с Лайамом на недельку.

— После этого ты будешь нам должен как минимум две недели на Майорке.

Она замолчала. Шеферду хотелось обнять жену за плечи и поцеловать, вдохнуть запах ее духов, погладить по волосам. Телефон был плохим посредником.

— Мне жаль, что все так получилось, — промолвил он.

— Это твоя работа, — отозвалась она. — Твоя жизнь.

— Передай Лайаму, что я звонил, ладно? Скажи, что я его люблю и скоро приеду.

— Когда?

Хороший вопрос.

— Не знаю, любимая.

— Скорее дни, чем недели? — спросила она с надеждой.

— Да, если повезет.

— Я люблю тебя.

Сью произнесла это с нежностью, и внезапно Шеферд ощутил стыд. Его место было там, рядом с ней и сыном.

— Я тебя тоже люблю, — прошептал он. — Когда все закончится, я докажу тебе это.

— Не хвастай.

— Вот увидишь.

— Ладно.

— Мне надо идти.

Гозден выпрямился и взглянул на настенные часы.

— Понимаю.

— Прости.

— Перестань извиняться. Я давно с тобой живу и знаю, чего можно ждать.

— Я тебя не заслуживаю.

— Это верно.

Она рассмеялась.

— Я люблю тебя, Сью. Как жаль, что сейчас ты не можешь быть со мной.

— В тюрьме, среди сотни мужчин, у которых уже давно не было секса?

— Ты понимаешь, что я хочу сказать.

— Да.

— Мне пора идти.

— Да.

— Я люблю тебя.

— Я люблю тебя.

Шеферд закрыл глаза. Он сознавал, что ведет себя как влюбленный подросток, но не мог повесить трубку. Он даже не знал, когда ему снова удастся поговорить с женой.

— Заканчивай первым, — произнесла она, словно прочитав его мысли.

— Не хочу.

— Позвонишь мне позже, когда вернется Лайам?

— Боюсь, что не сумею, любимая.

— Постарайся, прошу тебя.

— Ладно.

Ему не хотелось ей лгать, но у него не было времени объяснять, почему он не сможет с ней связаться. В тюрьме никому нельзя доверять. Любой — от соседа по камере до офицера — мог оказаться подручным Карпентера. Шеферд и так рисковал, позвонив по личному телефону начальника тюрьмы.

— Мне пора идти, любимая. Прости.

Шеферд положил трубку и тут же выругал себя за то, что не закончил разговор на более теплой ноте. Зачем он сказал «прости»? Надо было повторить, что он ее любит. Если это последняя фраза, которую жена от него услышала, «я люблю тебя» прозвучало бы гораздо лучше, чем «прости».

— Вам надо идти, — сказал Гозден.

Шеферд протянул ему руку.

— Спасибо, — поблагодарил он.

— Самая скверная вещь в тюрьме — это когда не можешь общаться с близкими, — заметил Гозден, пожав руку Шеферду. У него была крепкая мозолистая хватка. — Об этом забывают те, кто кричит о телевизорах в камерах и образовательных программах. Разлука с семьей — наказание. А вам будет в сто раз тяжелее, чем другим.

— Да, но я здесь не задержусь, — промолвил Шеферд. — Если повезет.

Гамилтон повел Шеферда назад в блок предварительного заключения.

— Чего он хотел? — спросил охранник, отпирая дверь в коридор.

— Узнать мое мнение о персонале.

— Что?

— Министерство составляет список тюремных офицеров, которые не справляются со своей работой. Начальник тюрьмы должен опросить заключенных по случайному выбору. В их число попал и я.

Он отступил в сторону, чтобы Гамилтон мог снова запереть дверь.

— Опрос? — нахмурился надзиратель.

— По приказу министерства.

Шеферд направился по коридору к своему блоку.

— Ну, а ты что? — спросил Гамилтон. — Что ты сообщил ему?

— Это конфиденциальная информация, — ответит Шеферд. — Извините.

Оставшуюся часть пути они миновали в молчании. Гамилтон открыл дверь в блок предварительного заключения.

— Не морочь мне голову, придурок, — буркнул он, когда Шеферд вошел внутрь.

Два заключенных надраивали швабрами пол. Они работали медленно и методично, низко опустив головы. Гамилтон отвел Шеферда в его камеру. Она была пуста.

— Мне что, опять сидеть взаперти?

— Да, раз ты не учишься и не работаешь в мастерских.

— А в спортзал можно сходить?

Гамилтон покачал головой.

— Не надо на меня наезжать, — проворчал он. — В спортзал ходят после обеда, и ты должен быть в списке. А тебя там нет.

— Не понимаю, почему меня нужно сажать под замок. Это несправедливо.

— А кто говорит про справедливость? Если бы все было справедливо, я бы не бренчал ключами в этом заведении.

Он кивнул на камеру.

— Входи, — сказал он.

— Мне необходим экземпляр «Тюремных правил», — напомнил Шеферд.

— Я принесу.

Шеферд не сдвинулся с места.

— Мне надо сейчас.

— Я сказал, что принесу. В камеру, Макдоналд.

— У меня есть право на экземпляр «Тюремных правил». Ты отказываешь мне в моих правах.

— Ты нарушил дисциплину! — воскликнул Гамилтон. — Не выполнил приказ офицера. Немедленно входи в камеру, или я доложу о твоем проступке.

— В таком случае я пойду к начальнику тюрьмы и расскажу ему, как все произошло.

Шеферд стоял, уперев руки в бока, и смотрел на охранника. Он не собирался отступать.

Гамилтон смерил его взглядом. Шеферд был на несколько дюймов выше его и в лучшей физической форме. Надзиратель не мог силой загнать его в камеру, по крайней мере в одиночку. Но позвать других охранников означало признаться в том, что он не справился с ситуацией. В глазах товарищей и в собственных. Шеферд представлял, как тюремщик шевелит извилинами, взвешивая все «за» и «против». Потом он медленно кивнул.

— Подожди здесь, — сказал Гамилтон.

Он спустился по лестнице, покачивая связкой ключей. Шеферд облокотился на перила и проследил, как он покинул секцию. Уборщики на первом этаже подняли головы и посмотрели на Шеферда. Один из них улыбнулся и поднял большой палец.

Гамилтон отправился на контрольный пункт и переговорил с Тони Стаффордом. Через несколько минут он вернулся с брошюрой и бросил ее Шеферду. На обложке было написано «Тюремные правила за 1999 год», внизу стояли даты внесения поправок.

— Ну что, доволен? — усмехнулся Гамилтон.

— Спасибо, — сказал Шеферд.

— А теперь марш в камеру! — распорядился надзиратель. — Если не выполнишь мой приказ, вызову группу поддержки.

Шеферд спокойно улыбнулся и вошел в камеру. Гамилтон захлопнул дверь, и он услышал, как тот шагает по площадке. Это была маленькая победа, и Шеферд сознавал, что такие победы много значат в тюрьме. Он сел на койку и принялся читать «Правила».

Джералд Карпентер выжал из швабры лишнюю воду и шлепнул ею об пол, стараясь не замочить дорогие туфли. Не для того он платил за них две сотни фунтов, чтобы теперь мыть эту вонючую тюрьму. Часто жизнь складывается совсем не так, как ты планировал.

Карпентер презирал физический труд, но место уборщика выбрал сам. Так он мог почти весь день находиться вне камеры и свободно перемещаться внутри секции. Большую часть времени он проводил на верхнем уровне, а работа в бригаде позволяла ему спускаться и на другие этажи. Многие уборщики подрабатывали еще и посыльными, разнося между камерами сообщения и контрабанду, но, разумеется, никто из заключенных не посмел бы попросить Карпентера о такой услуге.

Во время работы в тюрьме стояла тишина, в часы общения тут царил бедлам — орала музыка, у бильярдных столов ругались игроки, раздавался хриплый хохот. Даже глубокой ночью не было совсем тихо: где-то бормотал телевизор, мурлыкало радио, вскрикивал или стонал кто-нибудь из заключенных. По этим звукам всегда было понятно, что здесь томятся еще полсотни душ — вернее, сто пятьдесят, если считать весь блок. Но когда люди уходили на работу, всюду наступал покой и мир. Конечно, не как в церкви — неприглядная обстановка исключала подобное сравнение, — но, например, как в монастыре, если не замечать зарешеченных дверей и защитной сетки. Впрочем, здешним совсем нет дела до духовных ценностей, улыбнулся Карпентер. Трудно найти другое место, где люди находились бы так далеко от святости.

Карпентер продолжал возить по полу мокрой шваброй, и его улыбка стала шире. Утром он получил хорошие новости. Эксперт по электронике, собиравшийся давать показания в суде, заявил, что не сможет участвовать в процессе по состоянию здоровья. Карпентер знал, что Гари Нелсона можно заменить, но на поиски другого эксперта уйдет время, если вообще найдутся желающие. В стране мало специалистов такого уровня, а слухи распространяются быстро. Избитый и напуганный Нелсон послужит живым примером для каждого, кто посмеет выступить против Джералда Карпентера.

Шаг за шагом Карпентер разрушал выстроенное против него дело. Материалы уголовной полиции похищены и уничтожены. С Джонатаном Элиотом разобрались. Яхта, главная улика обвинения, исчезла в клубах пламени. Однако на его пути к свободе еще оставалось важное препятствие — сотрудник таможенной службы Сэнди Роупер.

Карпентер ненавидел Роупера всей душой. Не только из-за того, что показания этого человека могли оставить его за решеткой на неопределенно долгий срок, но и потому, что раньше он был ему очень симпатичен. Вдвоем они пили, ходили на футбольные матчи и в стриптиз-клубы, смеялись, травили анекдоты. Со временем их отношения едва не превратились в дружбу, а Карпентер редко близко подпускал к себе людей. Предательство Роупера оскорбило его лично. Таможенник врал ему на каждом слове. Имя, возраст, школа, в которую он ходил, заключенные им сделки — все было враньем. Роупер буквально опутал Карпентера паутиной лжи. К тому же он таскал на себе подслушивающее устройство, записывая все, что говорил Карпентер. Он ввел его в свой самый ближний круг, а Роупер оказался предателем. И ладно бы еще из-за денег — тогда Карпентер сумел бы его понять, возможно, даже посочувствовать. Будь Роупер обычным стукачом и получи он от полицейских деньги за информацию, Карпентер не простил бы ему измены, но понял бы его мотивы. Полицейские могли на него надавить, чтобы выбить нужные им сведения, такое иногда случается. Карпентер знал, что под прессом человек часто работает охотнее, чем за деньги, а у полиции найдется немало способов заставить человека предать своих друзей. Однако Роупер заложил его лишь потому, что это была его работа. Ежедневная, тупая, безнадежная. От звонка до звонка. Сэнди Роупер был всего-навсего государственным чиновником, которому полагался пятинедельный оплачиваемый отпуск, именные часы на юбилей и убогая пенсия. Это бесило Карпентера больше всего. Его перехитрил чертов чинуша.

Но обманщиком был не только Роупер. Карпентер позволил обвести себя вокруг пальца полицейскому. Джонатан Элиот нравился ему не меньше Роупера. Симпатяга, вечно рассказывавший о своих романах с женщинами. Лишь после ареста Карпентер узнал, что у Элиота есть жена и множество наград за подпольную работу. Еще один чиновник, посадивший его за решетку по одной причине, — такое у него ремесло.

Убийство Элиота не доставило Карпентеру удовольствия. Он предпочитал покупать людей: полицейский на содержании представлял собой своего рода капиталовложение. Но когда выяснилось, что Элиот взяток не берет, убийство стало единственным способом убрать его с дороги. Существует простое уравнение: улики плюс свидетельства равны тюрьме. Нет свидетельств, нет улик — и Карпентер на свободе. Вот почему он готов сделать все, чтобы решить уравнение в свою пользу.

Карпентер перестал мыть пол, облокотился на перила и посмотрел сквозь защитную сетку. Один из уборщиков на первом этаже махнул рукой, и Карпентер ответил ему кивком. Антон Юржак, мужчина средних лет, нелегал из Восточной Европы, убил в своей лондонской квартире сотрудника иммиграционной службы. На взгляд Карпентера, преступление Юржака — как и многих здешних заключенных — не имело смысла. Сотрудник не был вооружен, так же как его напарница и двое полицейских в штатском, которые решили провести допрос на кухне Юржака. Тот запаниковал, схватил нож и вонзил его в грудь офицеру, а потом попытался выскочить через кухонное окно. После обыска у него нашли три килограмма афганского героина и двести тысяч фунтов стерлингов в подкладке пиджака. Если бы он умел держать себя в руках, в худшем случае ему грозила депортация, но для человека с такими деньгами это не проблема. А теперь он проведет остаток жизни за решеткой. В блоке предварительного заключения у многих похожие истории. Правда, большинство не особенно стремилось распространяться о своих подвигах. Все старались лгать. Некоторые твердили, что невинны, как младенцы. Их подставили. Ошиблось следствие. У них находились тысячи причин для оправданий. Ни один не признался Карпентеру, что его арестовали справедливо. Но Карпентер знал всю правду о соседях. Он превратил это в настоящий бизнес. Надо щедро платить за информацию, поскольку она дает власть. Юржак никому не говорил, что по-крупному торговал наркотиками, но Карпентер был в курсе его дел. В секции сидели два насильника и один педофил: проведай об этом тюремное сообщество, они не протянули бы и минуты. А Карпентер знал их тайны, но молчат как рыба — пока они делали то, что он им велел.

Карпентер снова взялся за швабру. Он тихо насвистывал себе под нос. Еще немного, и он вернется домой, к жене и детям. На пути к свободе остался только Сэнди Роупер. Но если все пойдет по плану, скоро с ним случится то же самое, что с Джонатаном Элиотом.

Шеферд лежал на спине и смотрел в белый потолок. Он услышал голоса и шум отпираемых дверей. С первого этажа доносились крики и смех заключенных, ждавших вечерний чай.

На площадке раздались шаги, и дверь в его камеру открылась. На пороге появился надзиратель, которого он раньше не видел, — огромный латиноамериканец с ослепительной улыбкой. Шеферд спрыгнул с койки.

— Меня зовут Хэл Хили, — сказал охранник. — Как устроились?

Он был на три дюйма выше Шеферда, с широкими плечами, едва помещавшимися в дверном проеме, и толстой шеей, которая грозила разорвать его воротник. Шеферд мысленно пробежался по своей базе данных и нашел нужное досье. Родился 12 апреля 1968 года. Разведен. Служба алиментов каждый месяц вычитала из его зарплаты 450 фунтов. До Шелтона работал в тюрьме Белмарш, где дважды обвинялся в насилии над заключенными. В обоих случаях пострадавшие отказались от своих претензий.

— Спасибо, хорошо, мистер Хили, — ответил Шеферд.

Он хотел пройти мимо, но надзирателя остановил его.

— Я слышал, вы плохо обошлись с Гамилтоном, — произнес он.

— Мне был нужен экземпляр «Тюремных правил».

— Вы не выполнили приказ, так мне сообщили.

— Все уже улажено.

Улыбка Хили стала еще шире.

— Все будет улажено, когда мы закончим этот разговор. Вы здесь всего пару дней и, наверное, не знаете, как мы тут работаем.

— Мне уже все объяснили.

Хили пропустил его слова мимо ушей.

— Жизнь в тюрьме основана на сотрудничестве. Это главное правило. Мы не можем вас ни к чему принудить. По крайней мере физически.

Шеферд не удержался от улыбки. Хили был достаточно мощным и крупным, чтобы принудить кого угодно к чему угодно.

— Наши наказания заключаются главным образом в лишении привилегий. Мы не можем на вас наброситься и задать хорошую трепку. Во всяком случае, официально.

В его улыбке чувствовалось что-то жестокое, и Шеферд удивился, почему те парни из тюрьмы Белмарш решили отозвать свои заявления.

— Поясните, мистер Хили.

— Когда надзиратель говорит вам что-то делать, вы это делаете. Мы стараемся просить вас вежливо, рассчитывая на ваше сотрудничество. И вы тоже просите нас вежливо. Так у нас заведено. Но если кто-нибудь отказывается сотрудничать...

Шеферд кивнул:

— Понятно.

— Но сегодня утром вы этого не поняли. Вы оскорбили мистера Гамилтона в присутствии других заключенных.

— Они были на первом этаже.

— Но все слышали. Теперь ему будет гораздо труднее настаивать на выполнении своих приказов. А если заключенные перестанут подчиняться ему, скоро они перестанут слушать и меня. Я этого не хочу. В моей секции этого не будет. Вы меня поняли?

Шеферд прикинул, как лучше поступить, сопоставив свои возможности с личностью Боба Макдоналда, вооруженного грабителя и крутого парня. Дэн Шеферд мог вести себя иначе, но сейчас он был не Дэн Шеферд и ему не следовало выходить из роли. Шеферд взглянул на Хили и шагнул вперед.

— Гамилтон — козел! — бросил он. — Мало того, он трусливый козел, потому что послал тебя драться вместо себя. Ты что подумал? Маленький белый парень испугается большого черного парня? — Шеферд сделал еще шаг. — Так вот, я не испугался, мистер Хили. Может, ты и верзила, но в тебе больше жира, чем мышц, а я справлялся с парнями побольше и потолще тебя. Гамилтон — козел, потому что послал тебя сюда, а ты козел, потому что пришел и пытался меня запугать.

— Оскорбления на почве расизма — нарушение закона, — заметил Хили.

— Правило пятьдесят первое, пункт 20а: «Заключенный нарушает закон, если использует угрозы или словом или действием оскорбляет представителя другой расы». Но я только назвал тебя большим черным парнем, а это констатация факта. Я назвал тебя жирным, и это тоже констатация факта. Если хочешь, можешь предъявить мне обвинение, тогда мы вместе пойдем к начальнику тюрьмы, и ты объяснишь ему, зачем зашел в мою камеру.

— Ты назвал меня козлом.

— А ты назвал меня ублюдком. Я докажу это. Ты первым начал меня оскорблять.

— Изображаешь умника? — усмехнулся Хили, но Шеферд понял, что победил.

— Правило шестое, параграф второй, — продолжил Шеферд. — «Общаясь с заключенными, охрана обязана воздействовать на них своим личным примером и авторитетом, завоевывая их расположение и пробуждая в них стремление к сотрудничеству». Это не то, что сделал Гамилтон, и не то, что сделал ты, явившись ко мне в камеру и пытаясь на меня давить. А теперь проваливай ко всем чертям. Я знаю, что использую угрозы и оскорбляю тебя словом, но это ничто по сравнению с тем, что я с тобой сделаю, если ты немедленно не уберешь свой жирный зад.

Шеферд сжал кулаки и шагнул к Хили. Надзиратель попятился и быстро покинул камеру.

Заключенный перевел дух и улыбнулся. Несмотря на свои размеры, Хили оказался трусом. Но Шеферд сознавал, что дело этим не кончится. Он выиграл битву, но война продолжится, и Хили постарается выбрать подходящее время для удара. Физическая схватка Шеферда не беспокоила. Он не врал, когда утверждал, что справлялся и с парнями побольше. Успех в драке не зависит от силы и размера, главное — техника и выдержка, а тут у него были отличные учителя. Но Шеферд был один, а за Хили стояли его сослуживцы. Он не сомневался, что Гамилтон при первом же удобном случае подставит ему подножку, в прямом и переносном смысле слова.

Шеферд вышел на площадку и посмотрел на первый этаж. Заключенные выстроились с подносами у, передвижной плиты. Он взглянул на стеклянную кабинку. Хили говорил что-то Стаффорду, возбужденно размахивая руками. Похоже, докладывал старшему офицеру о недавнем происшествии.

Шеферд потянулся. Позвонки в его шее хрустнули. Тощая подушка почти не поддерживала голову. Любопытно, как отреагирует Стаффорд, если он потребует визита врача? Согласно правилу номер 20, заключенный, находящийся под следствием, имеет право на посещение собственного врача или дантиста. Шеферд растер шею обеими руками. Он посмотрел на третий этаж и увидел большого парня с бритой головой, который деловито спускался по лестнице. Облокотившись на перила, Шеферд проследил, как тот добрался до первого этажа и подошел к кухонной тележке. Здесь парень снова встал впереди очереди и получил свою порцию. Крэг Ратбон смотрел куда-то в сторону.

Парень с подносом вернулся на третий этаж, и Шеферд потерял его из виду, когда тот двинулся дальше по площадке.

Значит, Карпентер жил в дальнем конце секции. Шеферд задумался, трудно ли будет перебраться в соседнюю камеру. Очевидно, начальник тюрьмы мог бы все устроить, но это привлечет лишнее внимание. До сих пор Шеферд ни разу не видел Карпентера — ни в часы общения, ни на прогулочной площадке. А днем, когда Карпентер выходил работать, Шеферд сидел в своей камере под замком. За едой Карпентер посылал своего человека. Шеферд не знал, когда он принимает душ, но в любом случае это не самое подходящее место, чтобы заводить разговоры с незнакомцами.

Ли поднялся по лестнице, неся ужин на пластмассовом подносе.

— Как дела, Боб? — спросил он.

— Чуть не умер от скуки, — ответил Шеферд.

— Если ты начал сотрудничать, то тебе найдут работу. Может, поставят на упаковку завтраков.

— Что это такое?

Ли направился к камере. Шеферд последовал за ним.

— Наборы, которые нам выдают по вечерам. Пакетик чая, сахар, молоко и хлопья. Их пакуют в одном из цехов. Обычно туда посылают новичков.

— К черту завтраки. Как мне устроиться уборщиком? Ли рассмеялся.

— Никак. Здесь нужны связи. Я уже говорил — потолкуй с Диггером.

— А кто сейчас в бригаде?