Жесткая посадка

— У тебя есть деньги на воле?

— Кое-что найдется.

— Тебе необходимо больше, чем «кое-что». Свобода стоит дорого.

— Я храню несколько сотен штук в офшорной зоне. Даже жене о них не известно.

— Что у них против тебя?

— Меня взяли с поличным. Оружия при мне не было, но в здании нашли обрез.

— Свидетели?

— Похоже, один из наших оказался стукачом.

— С этого и надо начинать, — сказал Карпентер. — Ты должен о нем позаботиться.

— Откупиться?

— Позаботиться.

У Шеферда забилось сердце. Он почувствовал, что близок к цели. Ради этого он и торчал в тюрьме.

— Ты имеешь в виду — любыми способами?

— Да, любыми способами.

— А как насчет улик?

— Это можно уладить.

— Как? Запутать следствие?

— Заплатить кому-нибудь, кто все устроит.

— А ты сумел бы?

— Каждый может. Главное, иметь деньги и дать их нужному человеку.

Шеферд сбавил скорость.

— У полицейских мое ружье, — промолвил он.

— Значит, тебе поможет полицейский.

— А у тебя есть люди, которые занимаются подобными вещами?

— Мы говорим не обо мне, а о тебе. Надо выяснить, где хранится ружье, и отыскать нужного человека в полиции. Или детектива, занимающегося твоим делом.

— Ну нет, — запротестовал Шеферд. — Это сказки.

Карпентер взялся за руль и прибавил ходу. Шеферд понял, что он его задел.

— Ведь если что-нибудь сорвется, мне дадут срок за взятку, — произнес он.

— Значит, сделай так, чтобы не сорвалось, — посоветовал Карпентер. — Действуй в обход. Используй других людей. Найди человека со связями.

— И во что это примерно обойдется?

— Гипотетически?

— Да.

— Тридцать тысяч. Или сорок.

Шеферд перестал крутить педали.

— Сорок тысяч фунтов?

— Поэтому я и спросил, есть ли у тебя деньги. Мелочью тут не обойдешься, Боб. И запомни — полицейского купить гораздо дешевле, чем судью. — Он снова усмехнулся. — Гипотетически.

Шеферд принес в камеру поднос с обедом. Запеканка из мяса с картофелем, чипсы, вареная фасоль. Шоколадный пудинг и горчица. Неудивительно, что многие потолстели на такой диете.

Ли еще стоял в очереди на первом этаже, но Шеферд все равно забрался на койку и там принялся за еду. Последний разговор с Карпентером стал большим шагом вперед. Шеферд не ожидал, что наркоторговец зайдет так далеко. Карпентер фактически признал, что платит полицейским на воле, и посоветовал Шеферду подкупить служителя закона и убить свидетеля. Но для обвинения его показаний будет недостаточно. Шеферд согласился на предложение Харгроува надеть «жучок». Но это — огромный риск.

Шеферд поддел на вилку кусок холодной запеканки. Она была жирной и безвкусной, в комках.

Другая проблема заключалась в том, чтобы регулярно ходить в спортивный зал. Надо попросить об этом Ллойд-Дэвис или снова обратиться к Диггеру. Шеферд должен знать, где и когда состоится его следующая беседа с Карпентером, — носить «жучок» постоянно опасно. А куда его прятать в остальное время? В камере мало места, Ли что-нибудь заметит. Харгроув предложил сделать записывающее устройство в виде «уокмана» или CD-плейера, однако эта штуковина должна действительно играть, не то Ли заподозрит неладное. Кроме того, Шеферд знал, что такая аппаратура часто ломается, У него бывали самые дикие случаи: от потекших батареек до фонящих микрофонов. В каждой операции его подстраховывали другие сотрудники, чтобы в трудный момент вытащить из дела, но в тюрьме Шелтон это невозможно.

Шеферд теперь не сомневался, что Карпентер убирает свидетелей и избавляется от улик, но он по-прежнему не догадывался, как тот это делает и кто ему помогает. Он подозревал Тони Стаффорда, но Харгроуву потребуются доказательства. Суперинтендант сознавал, какому риску подвергает Шеферда, и все-таки обратился к нему с этой просьбой, ведь если Карпентера не остановить, он будет убивать снова и снова, пока не добьется своей цели — выйти на свободу.

В камеру Карпентера вошел Хили.

— Ваши газеты, — сообщил он.

— Спасибо, мистер Хили, — произнес Карпентер.

Он подошел к двери и взял почту. «Дейли мейл», «Дейли телеграф» и"Гардиан".

— Почему так поздно?

Обычно газеты приносили перед обедом.

— Сегодня мало персонала. Некого было поставить на проверку писем. Да и доставка опоздала.

Карпентер положил газеты на стол и полистал «Гардиан». По субботам всегда ощущался недостаток в тюремном персонале. Надзиратели не любили работать в выходные. Он взял запечатанный конверт, отправленный из Лондона, и вскрыл его. В нем лежал чистый листок бумаги. Значит, пленки уничтожены. Теперь между ним и свободой остался только Сэнди Роупер. Ким Флетчер решит эту проблему.

В двери появился заключенный, Энди Филпотт.

— Я взял для вас газеты, мистер Карпентер.

Он протянул ему «Таймс» и «Миррор».

— Спасибо, Энди, — поблагодарил Карпентер.

— Заодно и капуччино захватил.

Он поставил на койку Карпентера коробку с пакетиками кофе.

Энди Филпотта, мужчину лет тридцати, арестовали за грабежи. Его обвинительный акт включал пятьдесят семь пунктов. Несмотря на огромное количество краж, он сидел на мели. Большую часть сбережений съели адвокаты, и теперь его жена и маленький ребенок жили на субсидии от государства. Свое тюремное содержание Энди Филпотт тратил в буфете, покупая разные продукты для Карпентера, и тот платил за это его жене по десять фунтов на каждый фунт, потраченный за решеткой. Такое положение устраивало обоих. Энди не курил и не любил сладости. Он готов был голодать, лишь бы помочь семье.

— Отлично, — сказал Карпентер.

Когда Филпотт ушел, в камеру заглянул Диггер.

— Не против, если я войду, Джерри? — спросил он.

— Конечно. — Карпентер указал на стул. — Присаживайся.

Диггер сел.

— Хочешь что-нибудь выпить?

На столе Карпентера стояла коллекция бутылок и жестяных банок: фанта, кока-кола, «севен-ап», апельсиновый сок и минералка. Здесь же разместились пакетики с чаем, черным кофе и капуччино, а также две фляги с горячей водой.

— Пожалуй, сок, — произнес Диггер.

Карпентер налил напиток в стакан.

— Как дела?

— Неплохо, — отозвался Диггер. — На следующей неделе новичок с первого этажа принесет крэк. Он уже тянул срок и знает, что к чему. Говорит, его девчонка может произвольно вызывать рвоту.

— Это лишние детали, — рассмеялся Карпентер. — Сколько?

— Двадцать грамм, но я проверю качество. Пока сошлись на тридцати процентах, однако, если товар пойдет регулярно, мы будем брать больше.

Диггер сунул руку в карман спортивных брюк и достал золотое кольцо.

— Вот то, что ты просил.

Карпентер взял кольцо, сдвинул брови и положил его на подушку.

— Что с Юржаком?

— На него наехали. Новый парень, Макдоналд. Решил попасть в уборщики.

— Похоже, он добился своего.

Диггер пожат плечами.

— Макдоналд заплатил пять сотен. Кого-то все равно пришлось бы брать. Проще было отдать место ему.

— От него могут исходить неприятности?

— Я с ним справлюсь.

— Дикобраз тоже так полагает?

— Его застали врасплох.

Карпентер засмеялся. Лицо Диггера напряглось.

— Макдоналд ударил его, когда он смотрел в другую сторону.

— И Дикобраз готов все забыть?

— Это его проблемы, я не вмешиваюсь. Если он хочет разобраться с Макдоналдом, пусть разбирается.

— Плохо, если кому-нибудь пустят кровь и нас снова запрут по камерам, — заметил Карпентер. — Когда начнется война, всем станет только хуже.

— Макдоналд — одиночка, за ним никого нет. Но я посмотрю, что можно сделать, Джерри.

— Что ты о нем думаешь?

— О Макдоналде? Парень сидит тихо, пока ему что-нибудь не понадобится. Тогда он начинает действовать.

— Его можно на чем-то поймать?

— Он не курит и не колется. В азартные игры не играет. Почти не пользуется телефоном. Даже в буфете ничего не покупает.

— Этот человек святой?

— Не знаю, но держится особняком.

— На крутого не похож, однако Дикобраза завалил.

— Макдоналд крутой, это точно. Хотя по виду не скажешь.

— Но ты с ним справишься?

— Нам с ним нечего делить. Он не требует ничего особенного. Свои пять сотен заплатил честно. Дикобраз сам виноват — зря начал руки распускать.

— А кто принес деньги?

— Какой-то парень с воли. Представился его дядей. Отдал моей сестре в конверте.

— С банкнотами все в порядке?

— Обижаешь, Джерри. Я не вчера родился. — Он допил бокал и поставил его на стол. — Спасибо за сок.

— Молодец, что заглянул.

Диггер ушел, а Карпентер взял обручальное кольцо и внимательно рассмотрел. Простое колечко из золота весом в двадцать четыре карата. На внутренней стороне надпись: «Саймон и Луиз. Навеки».

Элис Роупер заглянула в дверь гостиной и потребовала, чтобы мальчики отправились спать.

— Почему, мама? Ведь нам не идти в школу, — заныл Дэвид. — К тому же сегодня воскресенье.

— Уже почти десять. Делайте, что говорят.

— А когда мы снова пойдем учиться? — спросил Бен.

— Скоро.

— Как скоро? В понедельник?

Элис не представляла, что им ответить. Они не ходили в школу с тех пор, как к Бену подошел на улице человек и им пришлось покинуть семейное гнездо. Ей не хотелось пугать мальчишек, но они понимали: происходит что-то необычное. Никаких занятий. Переезд в какой-то странный дом. Элис не любила лгать, но разве можно сказать детям правду, что какие-то люди хотят убить их отца?

— Не знаю, Бен. Не думай, я тоже не в восторге, что приходится воспитывать тебя с утра до вечера.

— Я ненавижу этот дом! — воскликнул Дэвид.

— И я, — согласилась Элис. — А теперь в постель. Оба.

Ее муж сидел за кухонным столом и держал в руках чашку чая, который Элис налила ему час назад. Кухня маленькая, почти в три раза меньше той, в их прежнем доме. В так называемом убежище все казалось узким и тесным, включая две крошечных спальни, одну из которых занимали мальчики.

— Сэнди, я так больше не могу, — вздохнула Элис.

Она села напротив него. Он посмотрел на нее пустым взглядом, словно его мысли витали за тысячу миль отсюда.

— Что?

Элис кивнула на кухню:

— Я про дом. В нем невозможно жить.

— Ничего, это ненадолго. Главное, здесь безопасно.

Убежище стояло посреди кирпичной террасы в конце тупика, расположенного в одном из старых районов Милтон-Кейнз — городка приблизительно в сорока милях к северу от Лондона. Сотрудники Сэнди снимали комнату в здании у самого входа в тупик. Владельцам дома щедро заплатили за аренду, объяснив, что комната нужна людям из отдела по борьбе с наркотиками для наблюдения за улицей. Со своей позиции они видели каждого, кто входил или выходил из глухого переулка. В убежище можно было попасть двумя путями: через парадную дверь перед мощеным двориком, который отделяла от шоссе низкая кирпичная стена, или с черного хода, выходившего в обнесенный оградой сад. За оградой находилась школьная игровая площадка. Всех приближавшихся к дому с задней стороны было хорошо видно сверху из окна ванной комнаты, где круглосуточно дежурил человек, вооруженный биноклем и прибором ночного видения. Роупер понимал преимущества жизни в убежище, но комнаты были слишком маленькими, и детям было негде играть, разве что в саду.

— Мне не разрешают даже выйти за покупками, — пожаловалась Элис. — Я должна составлять список продуктов, словно какой-то инвалид. Половина картошки, которую они принесли утром, оказалась гнилой.

— Я поговорю насчет картошки.

Он сидел ссутулив плечи, с темными кругами под глазами. Последняя ночь прошла почти без сна. Человек в ванной комнате страдал кашлем курильщика, и они слышали, как он громко пыхтел за тонкой стенкой.

— Дело не в картошке. Мы живем как животные, — сказала Элис. — Или как в тюрьме. Я должна просить разрешения, чтобы принять ванну. Даже у Карпентера больше свободы, чем у нас.

— Это не продлится вечно.

— Мне кажется, что мы уже живем здесь вечно, — возразила она. — Это нечестно по отношению к детям.

— Согласен.

— Почему бы не отправить их к моим родителям?

— Потому что если Карпентер выяснил, кто я такой, ему известно о нас все. Друзьях, близких, родных. Мы нигде не будем в безопасности.

— Мне не разрешают даже погулять!

Роупер откинулся на стуле и раздраженно посмотрел на потолок. Над кухонной раковиной проступало мокрое пятно. В доме давно не делали ремонт: старая побелка пожелтела, на дверцах шкафчиков не хватало ручек, газовые рожки обросли горелым жиром. Элис изо всех сил старалась вычистить комнату, но она права — это место не годилось для семьи. Однако Роупер при всем желании не знал, как исправить ситуацию. Целью убежища была защита, а не комфорт. Он постоянно твердил жене, что это не продлится вечно. Джералд Карпентер не пылает местью, и его попытки надавить на Роупера не вызваны личными причинами. Он просто хочет вырваться на свободу, и как только судья объявит приговор, их мучения закончатся.

У Роупера зазвонил мобильный телефон. Он встал, радуясь, что отвлечется. Трубка лежала в коридоре на стеклянном столике с медными витыми ножками. Рядом на столе стоял обычный аппарат, но Роуперу запретили по нему звонить. Об этом телефоне знали лишь сослуживцы, и его использовали в чрезвычайных ситуациях. Роупер взял мобильник. Звонивший заблокировал свой номер. Ничего необычного. Большинство сотрудников системы скрывали свои номера, и когда Роупер работал под прикрытием, практически каждый поступавший к нему звонок был анонимным. Он приложил трубку к уху.

— Роупер, — произнес он.

— Как дела, Сэнди? — спросили на другом конце линии.

Роупер нахмурился. Глухой голос с необычным акцентом — каким именно, он не мог определить. Очевидно, уроженец западных районов, много лет проживший в Лондоне. Роупер не знал говорившего. Мобильник был его личным телефоном, и звонить по нему могли лишь его друзья, близкие или сотрудники.

— Кто это? — спросил он.

— Человек, очень озабоченный твоей судьбой, — ответил мужчина. — Как тебе понравились фотографии?

Роупер прикусил губу. Скорее всего говорили с одноразовой трубки, поэтому проследить звонок нельзя. Даже использовав все ресурсы технического отдела, можно установить приблизительный район сигнала. Вероятно, записав разговор, удалось бы извлечь какую-нибудь информацию из фоновых шумов, но сейчас Роупер был абсолютно беспомощен.

— Что вам нужно? — спросил он.

— Ты знаешь что, — ответил мужчина.

Элис вышла из кухни и встала перед ним, словно почувствовав неладное. Роупер отвернулся, чтобы она не слышала разговор.

— Как вы узнали номер? — промолвил он.

Он не ожидал ответа, но хотел, чтобы с ним продолжали беседовать, пока он не придумает, как опознать звонившего.

Мужчина усмехнулся.

— Как здоровье супруги?

— Передай Карпентеру, что он зря тратит время.

Элис положила руку на его плечо, но он заторопился в гостиную. В баре за тюлевой занавеской сидели двое телохранителей, однако Роупер знал, что обращаться к ним бессмысленно. Они ничего не могли сделать. Никто не мог.

— Передашь ему сам, когда он выйдет, — сказал мужчина.

Элис последовала за Роупером в гостиную и остановилась перед ним, скрестив руки на груди.

— Кто это? — прошептала она, но Роупер повернулся к ней спиной.

— Вы не могли так просто получить этот номер, — сказал он. — Его нет в справочниках.

— Мы дали тебе шанс избавить от неприятностей себя и семью, — заявил мужчина. — В том, что случится дальше, виноват ты сам.

— А что случится дальше?

— Сэнди? — позвала Элис, но Роупер прижал палец к ее губам.

— Ты помнишь, что произошло с тем полицейским. Тебя мы достанем так же легко, как и его.

— Тогда зачем звонить?

— Последняя попытка, — ответил мужчина, и Роупер уловил в его голосе западный акцент. — Мы уже рассматривали разные возможности. Хотели предложить тебе денег, но утверждают, будто ты не берешь взяток, Сэнди. Скажи мне, что я ошибаюсь, и завтра на твоем счету появится сумма с пятью нулями.

— Я подумаю.

Когда они переведут деньги, у него появится след, за который сумеет ухватиться система и, если повезет, выйти на Карпентера.

— По-твоему, у меня на лбу крупными буквами написано «кретин»? — усмехнулся мужчина. — Мы все проверили, Роупер, и знаем, что ты никогда не брал денег. Ни разу. Ты и тот полицейский, вы оба чисты как стеклышко.

Приятно, что этот мерзавец считает его неподкупным, подумал Роупер, хотя именно это и ставит его в трудное положение.

— И что теперь?

— Вначале мы тебя вежливо просили. Теперь мы тебе просто говорим. Скажи, что у тебя внезапный провал в памяти. Больше от тебя ничего не требуется.

— Я не могу.

— Понятная реакция, — заметил мужчина. — Ты много лет работал в таможне, делал карьеру, выполнял свой долг перед королевой и страной. Наверное, когда ты снимешь свой чистенький мундир, тебя даже наградят какой-нибудь медалью. Но тебе пора задуматься о том, кто мы такие, Сэнди, и понять, что каждый из нас может потерять в этой игре. Какая тебе радость, если ты увидишь моего босса за решеткой? Чего ты этим добьешься? Только того, что семейный человек вроде тебя сядет в тюрьму на десять лет или на пятнадцать. А теперь подумай, что ты можешь потерять. Уверен, ты прекрасно знаешь, что с тобой случится. Сколько тебе лет, Сэнди? В следующем месяце стукнет пятьдесят три года, верно? Впереди маячит пенсия. А потом много мирных лет, проведенных с женой и детьми. И это ты готов поставить на карту?

Роупер промолчал. Элис стояла рядом и с тревогой смотрела на него.

— Кто это? — прошептала она.

— Больше мы не будем тебе звонить, — продолжил мужчина. — Если завтра ты не откажешься от дачи показаний, тебе конец. Это не угроза, а уведомление.

Роупер положил телефон на столик.

— Ради Бога, Сэнди, кто это был? — воскликнула жена.

Роуперу хотелось ей солгать, притвориться, что все в порядке, но он сознавал, что настало время говорить правду. И он рассказал, что произошло. А когда на ее глазах выступили слезы, он крепко прижал жену к себе.

Когда Шеферда регистрировали в тюрьме Шелтон, его спросили, какую религию он исповедует, и он честно признался — никакую. Но церковная служба давала редкую возможность для встречи заключенных из разных блоков, и Шеферд хотел посмотреть, с кем будет общаться Карпентер. Поэтому он попросил включить его в список приверженцев англиканской церкви. Католиков уводили на мессу в четверть десятого и возвращали в камеры час спустя. Ли тоже записался на англиканскую службу, и когда в половине одиннадцатого их дверь открыли, они вместе направились к кабинке. Свыше тридцати заключенных ждали начата церемонии.

— Не думал, что здесь так много верующих, — заметил Шеферд, повернувшись к Ли.

Ли вытер нос тыльной стороной ладони.

— Это хороший повод пообщаться, — объяснил он. — Встретиться с должниками, поболтать о том о сем, узнать, кого отправили в полет.

— В полет?

— Ну да, это когда надзиратели берут в оборот какого-нибудь скандалиста. Сажают его в фургон и везут в тюрьму на другой конец страны. — Ли усмехнулся. — Если будешь вести себя как раньше, тебя тоже когда-нибудь отправят в полет.

Карпентер спустился с третьего этажа вместе с Джилли Джилкристом.

Ллойд-Дэвис проверила фамилии по списку, открыла решетчатые ворота и повела их по коридору безопасности. Они слились с сотнями других заключенных, которых тоже сопровождали надзиратели.

У входа в помещение, где должна была состояться служба, арестанты подверглись тщательному обыску. Шеферд подумал, что церковные собрания дают хорошую возможность для передачи контрабанды между блоками, поэтому охрана и держится начеку.

Он устроился поближе к выходу. В середине помещения перед небольшой деревянной кафедрой имелось место для сотни человек, а в дальнем углу находился маленький электронный орган, за которым, исполняя гимн, стояла немолодая женщина в цветастом платье и широкополой шляпе.

Карпентер пересек центральный проход и сел возле толстого мужчины с мясистым подбородком, постоянно вытирающим лицо носовым платком. Редкие волосы коротко подстрижены, в левом ухе блестит золотая серьга. Он прошептал что-то Карпентеру, и тот кивнул. Потом они сдвинули головы и углубились в беседу.

Шеферд постарался расслабиться и «пролистал» в своей памяти тысячи фотографий. Он уже видел этого человека на каком-то снимке. Фото из полицейского участка. Вид спереди и сбоку. Ронни Бэйн. Крупный торговец марихуаной, получивший восемь лет после того, как его сдал один из членов банды. Его поместили в тюрьму строгого режима, когда он попытался подкупить двух судей и добиться оправдательного вердикта. Теперь ему оставалось сидеть больше половины срока.

Двое заключенных стали разносить книжечки с гимнами и передавать их по рядам. Шеферд устроился поудобнее, скрестил руки на груди и оглядел помещение, наполненное убийцами, наркоторговцами, педофилами и террористами. Отовсюду слышался приглушенный шепот, и Шеферд заметил, что многие, несмотря на обыск, передавали друг другу записки и пакетики, переходившие из рук в руки и изо рта в рот.

Священник объявил гимн, и все прихожане поднялись. В дверях стоял надзиратель из Уэльса, возглавлявший хор, его глубокий баритон эхом отражался от стен. Шеферд старался как мог, хотя не знал слов. Бэйн и Карпентер дружно пели. Им вторил Ли, сидевший с молодыми людьми в спортивной форме английских футбольных клубов и с множеством татуировок, изображавших бульдогов, крест Святого Георга или окровавленные кинжалы. Все они усердно голосили, откинув головы и разинув рты. Эта компания напоминала Шеферду стаю волков, воющих на луну.

В воскресенье работы не было, но после обеда Шеферда выпустили из камеры, чтобы помыть полы. Он убирался вместе с Чарли Уэстоном и впервые увидел Хомяка и Джинджера. Хомяк оказался тощим и длинным латиноамериканцем с дефектом речи, из-за которого его голос звучал так, словно он говорил с зажатым носом. Джинджер был с головы до ног одет в цвета «Манчестер юнайтед», включая бейсболку, спортивный костюм, наручные повязки и кроссовки с эмблемой клуба. Говорил он тоже только о футболе. Карпентер так и не появился.

Шеферд заметил Ллойд-Дэвис, она шла по этажу, опустив голову и погрузившись в свои мысли.

— Мэм? — окликнул он.

Она взглянула на него, нахмурив брови.

— Простите, что отвлекаю вас, мэм, но я хотел бы сегодня пойти в спортзал.

— Об этом надо предупреждать заранее.

— Я попытался, но мне ответили, что список уже полон.

— Все желают попасть в спортзал. Тебе придется ждать своей очереди. К тому же сегодня днем у тебя три часа общения и прогулочный двор в твоем распоряжении. Можешь устроить небольшую пробежку.

— Есть люди, которые ходят туда каждый день.

Ллойд-Дэвис прищурилась:

— О чем ты?

— Непонятно, почему одних парней включают в список ежедневно, а другие должны выпрашивать всего сеанс в неделю.

— Ты провел здесь всего несколько дней, — возразила надзирательница. — Такие вещи делаются не сразу. По тюремным правилам тебе положено ходить в спортзал раз в неделю. Все остальное — привилегия, а не право.

— Да, но почему-то у одних заключенных привилегий больше, чем у других.

— Именно для этого и существует система поощрений, — объяснила Ллойд-Дэвис. — Принцип кнута и пряника. Посещение спортзала — один из таких пряников.

— Тогда можно попросить у вас еще один пряник, мэм? — улыбнувшись, промолвил Шеферд.

— Не надо на меня давить. — Она ответила ему улыбкой. — Ладно, я подумаю.

Надзирательница указала на пол:

— Тут плохо помыто.

Он нагнулся посмотреть, и Ллойд-Дэвис усмехнулась.

— Вот ты и склонил голову перед законом, — заметила она и пошла дальше.

Карпентер допил капуччино и поставил чашечку с блюдцем на стол. Кофе был жалким подобием того, что Бонни готовила ему дома, но в ее распоряжении имелась роскошная кофеварка из Италии — настоящий шедевр, за который он заплатил очень дорого. Карпентер попросил разрешения держать кофеварку в камере, однако комендант отклонил его просьбу из соображений безопасности. Идиотская причина, впрочем, очень многие тюремные правила не имели смысла. Заключенным не позволяли использовать чайники, зато допускались термосы и горячая вода. С точки зрения электрика, кофеварка представляла такую же опасность, как и телевизоры в каждой камере. Когда Карпентер хотел купить модель с большим размером экрана, ему отказали, хотя DVD-плейеры — вот еще одна нелепость — считались вполне законными. Надо лишь накопить достаточную сумму на тюремном счете и приобрести аппаратуру. Карпентера включили в группу «продвинутых», значит, он мог тратить по тридцать фунтов в неделю. Часть этих денег уходила на телефонные разговоры, но ему удавалось экономить на продуктах, которые покупали для него заключенные. Они поставляли ему практически все напитки и еду. Карпентер делал заказ, и товар приносили прямо в камеру. А он компенсировал их затраты на воле из расчета десять к одному.

Карпентер вышел из камеры и облокотился на перила. Заключенные внизу выстроились перед прогулочной площадкой. Карпентер ненавидел ее. Она напоминала ему о школьных днях. Тогда их на один час вытаскивали из классных комнат и гнали во двор, чтобы они могли разрядить лишнюю энергию и потом хорошо вести себя на уроках.

Карпентер спустился на первый этаж. По дороге ему кивнули несколько заключенных — все, кто провел здесь много времени и знал, кто он такой. Впрочем, Карпентер не собирался сидеть здесь настолько долго, чтобы заводить личные знакомства. Он подкупил Диггера, и больше его никто не волновал.

Камера Хичкока находилась у бильярдного стола. Дверь была открыта, но Карпентер постучал.

— Можно? — спросил он.

Хичкок лежал на койке.

— Что нужно?

— Поговорить.

— Я хочу, чтобы меня оставили в покое.

— Боюсь, здесь это желание невыполнимо, — заметил Карпентер.

Он вошел и закрыл за собой дверь. Камера была двухместная, и Хичкок занимал верхнюю койку; он лежал, повернувшись лицом к стене. Карпентер вынул из кармана кольцо.

— Кажется, это твое.

Хичкок обернулся. Увидев обручальное кольцо, он открыл рот. Повернувшись на бок, он взял золотую вещицу у Карпентера и уставился на нее с таким видом, словно боялся, что она исчезнет.

— Где ты его взял? — спросил он.

— Я подумал, что ты хочешь его вернуть.

Хичкок надел кольцо на палец.

— Ни разу не снимал его после женитьбы, — пробормотал он. — Ты женат?

— Четырнадцать лет.

— За что ты здесь?

Карпентер предостерегающе поднял руку.

— Существует тюремный этикет. Нельзя спрашивать другого, за что он сидит. Если он расскажет сам, прекрасно. Но спрашивать запрещено.

— Я запомню. Извини.

— Есть и другие правила, — продолжил Карпентер. — Например, не входить в чужую камеру без разрешения. И платить за каждую услугу. Здесь ничего не делают бесплатно.

Хичкок посмотрел на кольцо. Намек ясен.

— Сколько я тебе должен? — спросил он.

Карпентер улыбнулся.

— Деньги здесь не в цене, Саймон.

— Но ты чего-то от меня хочешь?

— Схватываешь на лету. Не бойся, Саймон, мне не нужно ничего особенного. Только «ФТ».

— "ФТ"?

— "Файнэншл таймс". С понедельника по субботу. И «Экономист» раз в неделю. Сделаешь запрос, и тебе станут регулярно доставлять газеты. А ты будешь приносить их ко мне в камеру. Я на третьем этаже. Верхний ярус.

— И как я буду за них платить?

— Со своего тюремного счета. Думаю, скоро тебя переведут в группу «продвинутых», и ты сможешь тратить по тридцать фунтов в неделю.

— Но мне необходимы деньги, чтобы звонить жене.

— Ничего, как-нибудь обойдешься. Если тебе что-нибудь понадобится, обратись к Диггеру. Он достанет, а ты заплатишь ему на воле.

На глаза Хичкока навернулись слезы. Карпентер знал, что его требования несправедливы, но он не чувствовал симпатии к этому человеку. В тюрьме ты или овца, или волк. Карпентер и Диггер пришли сюда как волки и сразу узнали друг друга. Даже этот новичок, Макдоналд, успел показать зубы в первые же дни пребывания в тюрьме Шелтон. А на людях вроде Хичкока стояло клеймо неудачника. Они были жертвами. Легкой добычей. Если в него не вцепится Карпентер, это сделает кто-нибудь другой.

— Все это похоже на страшный сон, — промолвил Хичкок.

Он сидел на краю койки, уронив голову на руки.

— У тебя есть деньги на свободе, верно?

Хичкок кивнул.

— Тогда используй их. Диггер достанет тебе что угодно. Хочешь одиночную камеру, обратись к нему. Нужна хорошая работа, он и это устроит.

— Ты про того черного верзилу? Это он украл мое кольцо. И медаль Святого Христофора.

— Диггер тут главный. Он берет все, что пожелает.

— Почему надзиратели ничего не предпринимают?

— Здесь не детский сад. Никто не бегает жаловаться к воспитателю.

— Я говорил с одним из охранников. Он сказал, что может составить об этом рапорт, но тогда Диггер... — Хичкок замолчал. — Какой-то кошмар.

— Что за охранник?

— Гамилтон. Молодой парень.

— Он дал тебе хороший совет. Если он подаст рапорт, его передадут начальнику тюрьмы, а ты станешь стукачом. Стукачи в тюрьме долго не живут.

— Значит, я должен делать то, что он велит? Диггер получает все, что пожелает?

— Ты можешь выступить против него, но он большой и сильный парень. Лучше плати ему за то, что нужно тебе. Ты счастливчик, Саймон. У тебя есть средства. Многие заключенные сидят без денег, но они все равно должны ему платить. Тем или иным способом.

Карпентер направился к двери.

— Джерри?

Карпентер приостановился и посмотрел через плечо.

— Спасибо, — пробормотал Хичкок.

По его щекам струились слезы. Карпентер почувствовал к нему презрение.

— Не забудь про «ФТ», — напомнил он.

Шеферд следил за игрой в бильярд двух заключенных, одетых в желто-зеленые футболки ямайского клуба. Он заметил, что Карпентер вышел из камеры Хичкока и отправился наверх. Шеферд догнал его, когда тот был уже на втором ярусе.

— Джерри, можно с тобой поговорить?

Они остановились у перил площадки, нависавшей над первым этажом. Было уже около половины пятого, приближалось время раздачи ужина. В четверть шестого камеры закроют, и потом еще пятнадцать часов придется просидеть взаперти. Пятнадцать часов в компании с Ли и дурацким телевизором. Пятнадцать часов, за которые его дело не продвинется ни на, шаг.

— Помнишь нашу вчерашнюю беседу в спортзале?

— Ты о чем?

Шеферд оглянулся по сторонам и, убедившись, что никто их не слышит, понизил голос до шепота:

— Если я отсюда не выберусь, то рехнусь.

— Здесь все не по своей воле, — возразил Карпентер.

— У меня уже крыша едет. Я в тюрьме и года не продержусь, не то что десять.

— Привыкнешь, — холодно промолвил Карпентер.

— К чертям собачьим! — выругался Шеферд.

— Не надо кричать, Боб. Я просто объясняю, как обстоят дела.

Шеферд так крепко вцепился в перила, что у него побелели костяшки пальцев.

— Извини, — сказал он. — Но я уже сыт по горло и больше не могу.

— Поэтому нас и водят в спортзал. Выпустить лишний пар.

— Мне бы это помогло, если бы я знал, что скоро выберусь. Но мне грозит огромный срок. Если я срочно что-нибудь не предприму...

Карпентер пожал плечами:

— У меня полно своих проблем.

— Но ты их как-то решаешь, верно?

Глаза Карпентера превратились в лед.

— С чего ты взял?

Шеферд не отводил от него взгляда, стараясь дышать ровно и не выдавать волнения. Не полицейский под прикрытием, а обычный парень, решивший немного поболтать. Главное, вести себя естественно. Хотя Боб Макдоналд не знал наверняка, что Карпентер устраняет свидетелей и избавляется от улик, но после общения в спортзале у него вполне могла появиться такая мысль.

— Ты слишком спокоен, — ответил Шеферд. — Значит, уверен, что сумеешь выбраться.

— У меня хороший адвокат.

— Если бы у тебя был хороший адвокат, ты бы не сидел сейчас в тюрьме. Нет, у тебя идет работа. Ты вчера говорил, что улаживаешь все проблемы на воле.

— Даже если так, это мое дело.

— Ты должен мне помочь, Джерри.

— Я тебе ничего не должен.

Шеферд положил ладонь на руку Карпентера.

— Послушай, на свободе есть люди, которые могут меня вытащить, но я не знаю, как с ними связаться. Мой адвокат — тупой законник, он не станет ничего передавать, по крайней мере то, что мне необходимо. Жена слышать обо мне не хочет, а телефонные звонки прослушиваются. Если ты мне не поможешь, я по уши в дерьме.

Внизу появились двое заключенных в поварских передниках, они выкатили передвижную плиту и включили шнур в розетку. Ли утверждал, что в воскресенье дают самый лучший ужин — ростбиф или жареную индейку с разными гарнирами.

— Почему я должен помогать тебе, Боб? Какой у меня в этом интерес?

— Я заплачу.

— Мне не нужны твои деньги.

— Но я без тебя не обойдусь. Мне бы только подать весточку на волю. Записку тем парням, которые сумеют все уладить.

Карпентер потер подбородок.

— Ладно, я подумаю, — произнес он.

— Ты окажешь мне огромную услугу. Я буду тебе должен.

— Верно, — согласился Карпентер.

Он поднялся на третий этаж и направился к своей камере.

Шеферд перегнулся через перила. У плиты уже выстроилась очередь. Один из игроков в бильярд рассмеялся и хлопнул по ладони своего соперника. Шеферд заметил, что у стены возле стола стоит Дикобраз и смотрит прямо на него. Он ответил на его взгляд. Дикобраз отделился от стены и скрестил руки на груди. Он презрительно оттопырил губу. Шеферд выпрямился, но продолжал смотреть на Дикобраза. Его не испугала эта демонстрация агрессии. Один раз он его уже побил, и если понадобится, побьет опять. То, что Дикобраз так открыто выражал свою враждебность, давало Шеферду возможность подготовиться. Он чувствовал исходившую от Дикобраза ненависть и понимал, что продолжение не заставит себя ждать.

— Не надо дразнить зверей, — произнес рядом чей-то голос.

Шеферд обернулся и увидел за спиной Эда Харриса.

— Он первый начал, ваша честь, — сказал он, усмехнувшись.

— Похоже, моя брошюрка о контролировании гнева тебя не заинтересовала.

— Дело не в гневе, — возразил Шеферд. — Просто Дикобраз мечтает разобраться со мной, а я не хочу ему это позволить.

— Дикобраз работает на Диггера, а Диггер лишь в одной этой секции может набрать дюжину парней, — заметил Харрис.

— Диггер не проблема.

— Он поддержит своего человека, если его к этому вынудят.

— Посмотрим.

— Драки осложняют жизнь всем. Нас запрут по камерам, и люди будут недовольны.

— Это угроза, Эд?

Харрис дружелюбно улыбнулся.

— Я никому не угрожаю, Боб. Я Исповедник. Стараюсь помочь, чем могу.

— Мне не нужна помощь. — Шеферд кивнул на Дикобраза, все еще не спускавшего с него глаз. — Поговори лучше с ним. Если кому-то необходим урок по контролированию гнева, то именно ему.

Харрис оперся на перила, повернувшись спиной к сетке.

— Надеюсь, расизм тут ни при чем?

— Брось, Эд!

— Здесь часто случаются столкновения на расовой почве.

— Дикобраз взъелся на меня потому, что я белый?

Харрис хмыкнул.

— Наоборот. Все решат, что ты сцепился с ним, ведь он чернокожий. Тебя переведут обратно в базовую группу и, вероятно, лишат свободного времени, так что будешь торчать в камере по двадцать три часа в сутки.

— Дело не в цвете кожи, — заметил Шеферд. — Скорее в положении и власти. Он хочет, чтобы все считали его крутым парнем.

— А тебя это раздражает?

— На надо практиковать на мне свою доморощенную психологию, Эд. Мне незачем с ним драться. У него нет ничего такого, что мне надо. Просто он на меня наехал, и мне пришлось ответить. Это уязвило его, и теперь он жаждет отомстить. Тогда ему станет легче, поскольку он всем покажет свою крутизну.

— Ладно, будь осторожнее. Это все, что я хотел сказать.

Харрис отошел от перил и стал спускаться к передвижной плите.

Шеферд посмотрел на первый этаж. Дикобраз по-прежнему не отрывал от него взгляда. В одном Харрис был прав: если ссора с Дикобразом закончится открытой стычкой, охрана снова запрет все камеры. Или, еще того хуже, переведет Шеферда в другую секцию. Если это произойдет, он сможет остаться здесь, только обратившись к начальнику тюрьмы, а это вызовет пересуды среди охранников и заключенных. Шеферд не мог позволить себе такой роскоши. Единственное, что ему оставалось, — нанести удар первым. Он улыбнулся Дикобразу и изобразил рукой пистолет. Наведя на него «дуло», он тихо шепнул:

— Бах!

Под капюшоном было слишком душно, и по спине Харгроува струился пот. Когда машина повернула направо, он сделал несколько коротких вдохов, стараясь подавить рвотный рефлекс.

— Все в порядке, Сэм? — спросил Реймонд Маки.

Он сидел рядом с Харгроувом на заднем сиденье «ровера».

— Мне станет намного лучше, когда с меня снимут этот чертов мешок, — ответил Харгроув.

«Ровер» сделал еще один поворот, и в животе у Харгроува все перевернулось. В голове запульсировала боль, рот наполнился кислой отрыжкой, которую ему пришлось проглотить. Он совсем не так планировал провести выходной день.

— Прости за конспирацию, — сказал Маки. — Я хочу, чтобы у Роупера было спокойнее на душе.

— Не волнуйся, Рей, — отозвался Харгроув. — На твоем месте я сделал бы то же самое.

Машина неожиданно ускорила ход, и Харгроуву снова стало плохо. Он глубоко вдохнул. Капюшон был сделан из хлопчатобумажной ткани и ослаблен у горла, но воздух под ним все равно казался слишком жарким и густым. Как только они выехали из Лондона, глава таможенного отдела по борьбе с наркотиками протянул ему эту черную тряпицу и извиняющимся тоном попросил ее надеть. Харгроув не стал спрашивать зачем — ему уже объяснили, что жизнь Роупера в опасности и местонахождение убежища известно узкому кругу людей. Человек более чувствительный принял бы такую просьбу за оскорбление, но Харгроув понимал, что после убийства Джонатана Элиота полиции приходится быть не столь щепетильной. Он молча надел мешок и терпеливо страдал до конца пути.

«Ровер» замедлил ход и снова повернул, потом скрипнул тормозами и застыл на месте.

— Буду признателен, если ты немного побудешь в капюшоне, — произнес Маки. — Надеюсь, ты понимаешь.

Харгроув отлично понимал. Таможенники не столько хотели помешать ему разглядеть убежище, сколько убедить Роупера, что ради его безопасности были приняты все меры предосторожности. Несмотря на свое состояние, Харгроув не удержался от улыбки. Вот уж действительно, подумал он, люди любят размахивать кулаками после драки.

Автомобиль дрогнул, когда из него вышел водитель, открылась задняя дверца, и Харгроув почувствовал легкое прикосновение на своей руке.

— Осторожнее, — предупредил шофер, помогая суперинтенданту вылезти из машины.

Маки подвел Харгроува к парадному входу, постучал и перевел его через порог. Дверь открылась, и он снял с суперинтенданта капюшон. Харгроув заморгал и взъерошил ладонью волосы. В дверном проеме стояли пожилой мужчина и женщина с заплаканным лицом. Маки дружелюбно улыбнулся.

— Сэнди, Элис, позвольте представить вам суперинтенданта Сэма Харгроува. Надеюсь, он поможет немного рассеять ваши страхи.

— Вы из отдела по борьбе с наркотиками? — спросил Роупер.

Харгроув покачал головой:

— Нет, Сэнди. — Он улыбнулся Элис: — Не угостите меня чашкой чаю, миссис Роупер? Я почти всю дорогу просидел в мешке и умираю от жажды.

Элис поспешила в кухню. Роупер вернулся в гостиную. В углу работал маленький цветной телевизор с выключенным звуком. Маки и Харгроув двинулись за ним и сели на дешевый синтетический диван. Роупер встал спиной к экрану и скрестил руки на груди.

— При всем уважении я не в восторге от вмешательства полиции, особенно после того, что случилось с Джонатаном Элиотом, — промолвил Роупер, повернувшись к Маки.

— Суперинтендант Харгроув не отвечает за твою защиту и не будет отвечать, — успокоил его Маки. — Он приехал тебя подбодрить. Просто выслушай, что он скажет.

Роупер шевельнулся, словно хотел что-то возразить, но затем молча опустился в кресло, сделанное из того же красного винила, что и диван. Когда он стал устраиваться поудобнее, кресло издало неприятный треск, и Роупер поморщился.

— Моя жена ненавидит эту мебель, — проговорил он. — Как и весь дом.

— Я ее прекрасно понимаю, — отозвался Харгроув. — Но вы здесь ненадолго. Значит, вам кто-то позвонил?

Роупер передал суперинтенданту беседу с человеком Карпентера. Харгроув слушал, пока он не закончил.

— Я не собираюсь читать вам нотации, но, по-моему, его звонок еще ничего не значит. Они понятия не имеют, где вы находитесь.

— Это был мой личный телефон, — напомнил Роупер.

— Именно поэтому они могли его узнать, — возразил Харгроув. — Согласен, тот факт, что он стал им известен, настораживает, но это еще не конец света.

— Они сфотографировали мою жену и ребенка.

— Джералд Карпентер не нападает на членов семьи, — сказал Маки. — Конечно, он плохой парень, но у него есть свои принципы, и я не помню, чтобы он хотя бы раз причинил вред женщине или ребенку.

— Не считая того, что продавал им наркотики, — заметила Элис.

Харгроув кивнул, признавая ее правоту.

— Фотографии и угрозы вашей семье — всего лишь средство запугивания. Не сомневаюсь, что он не станет делать ничего подобного.

— Муж сообщил, что Карпентер уже убил полицейского. Если бы я знала об этом раньше, то не позволила бы ему вмешиваться в это.

— Карпентер устранил тайного агента, потому что тот стоял у него на пути. Стрелявший в него человек позаботился о том, чтобы не попасть в его жену. Миссис Роупер, уверяю вас, вы и ваши дети в безопасности.

— Это вам так кажется.

Харгроув опять кивнул:

— Согласен, но мало кто знает Джералда Карпентера так же хорошо, как я.

— Вы познакомились с ним только после его ареста, — возразил Роупер. — А я часто встречался с ним на воле. Мы много общались и вместе пили. Мне известно, как он опасен.

— Всегда существовал риск, что он вас вычислит. Это работа секретного агента.

Роупер покачал головой.

— Сейчас Карпентеру явно помогают изнутри. Кто-то из сотрудников системы или отдела по борьбе с наркотиками. Я не против оправданного риска, но не хочу, чтобы меня подставляли люди из собственной команды, тем более если речь идет об угрозах моей семье.

— Мы еще не уверены, что среди нас завелась паршивая отца, — заметил Маки.

— Они знают дату моего рождения, — продолжил Роупер. — Знают, что я должен уйти на пенсию. У них мой телефон. Им известен мой домашний адрес. Это утечка информации, сэр.

— Из-за этих угроз ты готов выйти из дела? — спросил Маки.

— У меня нет выбора, сэр. Вы видите, в каком состоянии моя жена. Мальчики живут как в клетке. Я сам попросил отвезти нас в убежище и поначалу радовался, что мою просьбу выполнили, но потом мне позвонили на мобильник, и все опять стало плохо. Я уже не понимаю, кому можно доверять.

— Не надо совершать опрометчивых поступков, Сэнди, — произнес Маки. — Да, тебе сейчас трудно, но если ты откажешься давать показания, всем станет хуже.

— Вы мне угрожаете?

Маки поднял руки, словно пытаясь успокоить норовистую лошадь.

— Мы вложили в это дело много времени и денег, не говоря уже о человеческих ресурсах. Теперь мы не можем просто взять и выкинуть все на помойку. Это важнее тебя, Сэнди. Это важнее каждого из нас.

— Значит, привлечете меня к суду за невыполнение приказа? Так надо вас понимать? Я просто ушам своим не верю.

Элис внесла в комнату поднос с чашками и сухим печеньем. Она почувствовала возникшее напряжение и нахмурилась. Харгроув вскочил и взял у нее из рук поднос.

— Позвольте, я вам помогу.

Элис подкатила к дивану маленький кофейный столик, и Харгроув поставил на него принесенное угощение.

— Печенье купили в магазине, — сказала она. — В печи все подгорает.

— Выглядят отлично, — заметил Харгроув. Он попробовал кусочек. — Восхитительно.

Элис оглядела комнату. Широкая фигура Маки занимала большую часть дивана, а муж сидел в единственном кресле. Харгроув указал на свое место:

— Садитесь, миссис Роупер, прошу вас.

Элис села и стала разливать молоко по чашкам. Повисла неловкая пауза.

— Я только что говорил вашему мужу, что он выполняет чрезвычайно важную работу. Мы все это очень ценим и сознаем, как нелегко ему приходится, — промолвил Маки. — Конечно, этот дом — не самое уютное место на земле, но здесь безопасно, а на данный момент это самое главное. Как себя чувствуют дети?

— Неважно. Скучают по друзьям и школе.

— Где они сейчас?

— В своей комнате. — У Элис задрожали руки, и молоко пролилось на блюдце. — Я не хочу, чтобы Сэнди давал показания.

Она смотрит слишком много американских телепередач, подумал Харгроув, но промолчал. В английских судах выступают свидетелями, а не дают показания.

— Я понимаю ваши опасения, — сказал Маки.

Он оглянулся, не зная, куда положить недоеденное печенье. Харгроув протянул ему тарелку. Она была вся в трещинах от многолетнего мытья.

— Вам пришлось очень тяжело. Никто не вправе требовать от вас большего.

— Я беспокоюсь не за себя. — Руки Элис задрожали еще больше, и она отставила в сторону молочник, обхватив ладонями колени. — Я боюсь за детей.

— Я уже объяснял вашему мужу, что им ничего не угрожает, — возразил Маки. — Человек, с которым мы имеем дело, никогда не причинял вреда женщинам и детям.

— Он прислал нам фотографии.

— Чтобы запугать вашего мужа.

— Сэнди не станет давать показания.

— Может, вы все-таки выслушаете суперинтенданта Харгроува? — попросил Маки. — Он проделал дальний путь, и большую часть дороги ему пришлось сидеть в этом ужасном капюшоне.

Элис улыбнулась и вытерла глаза тыльной стороной ладони. Харгроув вытащил из верхнего кармашка ослепительно белый носовой платок и передал его миссис Роупер. Маки взглянул на Харгроува и кивнул. Тот отошел к двери и остановился, повернувшись к Роуперу и его жене. Убедившись, что они смотрят на него, он заговорил:

— Во-первых, позвольте мне подтвердить вам то, что уже сказал мистер Маки. Мы не вправе требовать от вас ничего сверх того, что вы уже совершили. И мы вполне понимаем ваше желание покончить с этим делом. Но я прошу вас мне поверить — вы и ваша семья находитесь под надежнейшей защитой. Я знаю, вы напуганы тем, что случилось с офицером из отряда по борьбе с наркотиками, но в отличие от вас он жил обычной жизнью и занимался повседневными делами. Его никто не охранял, и он не предпринимал никаких мер предосторожности, кроме самых необходимых.

— Почему же вы его не охраняли? — спросила Элис.

— Он не был моим подчиненным. Я не состою в этом отряде и не отчитываюсь перед столичной полицией. Разумеется, это не значит, что я просто хочу снять с себя ответственность. Даже если бы он работал у меня, вряд ли бы что-нибудь изменилось. Джонатан Элиот не знал, что ему грозит опасность. Никто не знал. Он считал, что с его прикрытием все в порядке и его личность по-прежнему засекречена. Гром грянул среди ясного неба.

— Они ему не угрожали? — спросил Роупер.

— Насколько нам известно, нет, — ответил Харгроув. — Но я не стану рассказывать вам о мерах, предпринятых для вашей безопасности. Этим занимается система. Я хочу сообщить, что расследование дела Карпентера еще не закончено. Отнюдь нет. Сейчас, пока мы с вами беседуем, один из наших тайных агентов пытается подобраться к нему поближе.

— Но ведь он сидит в тюрьме... — начал Роупер и умолк, сообразив, о чем говорит суперинтендант.

— В другой ситуации я не стал бы обсуждать с вами оперативные вопросы. Тем более с гражданскими лицами. — Он кивнул на Элис. — Но в сложившихся обстоятельствах и с учетом того, что теперь вы полностью изолированы от мира, мы решили нарушить свои правила.

Роупер подался вперед и, склонив голову набок, впился глазами в суперинтенданта.

— Я возглавляю специальный отдел, который напрямую подчиняется министерству внутренних дел, — сказал Харгроув. — Мы считаемся подразделением полиции, но стоим особняком и занимаемся только операциями под прикрытием. Когда полицейским требуется наша помощь, они обращаются с запросом в министерство. Если запрос одобряют, мы получаем новое задание. Как правило, речь идет о каком-то конкретном лице, преступнике, который может ускользнуть от обычной полиции. На прошлой неделе нам поручили заняться Джералдом Карпентером, и теперь операция в самом разгаре.

— Вы внедрили своего человека в тюрьму строгого режима? — удивился Роупер. — Господи, у этого парня, очевидно, стальные яйца.

Харгроув улыбнулся. Описание как нельзя лучше подходило к Пауку — Шеферду.

— Его миссия преследует две цели, — продолжал суперинтендант. — Мы пытаемся выяснить, каким образом Карпентер управляет своей организацией из-за решетки, и надеемся, что нашему агенту удастся собрать улики, связывающие его с убийством Джонатана Элиота. Мой человек подвергается большому риску — смертельному риску, — и я хочу, чтобы вы об этом знали. Он работает под прикрытием двадцать четыре часа в сутки, в самых ужасных условиях, которых я не пожелал бы и своему худшему врагу. Если сейчас вы бросите все дело, Карпентер выйдет на свободу, а наш агент поймет, что рисковал жизнью зря.

— Этот человек — полицейский? — спросила Элис.

— Он бывший солдат, но сейчас работает в полиции. Ему приходилось выполнять секретные задания, но это его самая опасная миссия.

— И у него есть семья? — Элис с беспокойством взглянула на Роупера.

— Да. Его жена так же заботится о нем, как вы о своем муже.

На лице Роупера появилась улыбка.

— Вы его прижмете, верно? Карпентеру крышка.

— Мы его прижмем, — подтвердил Харгроув. — Вы и моя команда. Вместе мы посадим его туда, где ему самое место. Надеюсь, до конца его жизни.

— Сэнди... — начала Элис.

— Ты слышала, что он сказал! — перебил ее Роупер. — Теперь дело не только в нас. Не так, как раньше, когда все расследование держалось на моих свидетельствах. — Он серьезно посмотрел на Харгроува: — Заговор с целью убийства, так?

— По меньшей мере.

— Пожизненное заключение. — Роупер повернулся к жене. — Он будет сидеть до самой смерти. И на сей раз не только из-за меня.

У Элис поникли плечи. Роупер встал, подошел к ней, опустился на колени и взял ее за руки.

— А если бы все было наоборот? — произнес он. — Представь, это я сижу в тюрьме, каждый день рискуя жизнью, а он находится дома со своей семьей. Разве ты бы не хотела, чтобы он поступил правильно?

По щеке Элис медленно катилась слеза, но она не могла ее вытереть, потому что муж сжимал ее руки.

— Дело не в том, что правильно и что неправильно, — ответила она. — Конечно, ты выполняешь свой долг и все такое, но я не ребенок. Я знаю, что иногда плохие люди совершают ужасные поступки и остаются безнаказанными, а хорошим приходится страдать. Я не хочу, чтобы в нашей семье кто-то пострадал, Сэнди.

— Обещаю, что ты не пострадаешь.

— Ты не можешь давать подобных обещаний.

Она глубоко вздохнула и обратилась к Маки.

— Мой муж пусть делает, что считает нужным, — неожиданно твердо заявила она, — но я и дети здесь больше не останемся.

— Миссис Роупер, — начал Маки, но Элис не дала ему договорить.

— Мы уезжаем немедленно. В Борнмуте у меня есть сестра. Поживем пока у нее.

— Миссис Роупер, это очень неразумно, — покачал головой Маки.

— Приставьте к дому охрану. Но если вы сказали правду, самое плохое место для нас сейчас здесь. Опасность угрожает только Сэнди, значит, вполне разумно, если мы уедем от него далеко.

Маки и Харгроув обменялись взглядом. Роупер встал.

— Наверное, она права, — произнес он. — Там есть небольшой отель у моря. Можно послать туда людей, не привлекая особого внимания.

— Но вы по-прежнему с нами?

— На все сто, — произнес Роупер.

Он успокаивающе улыбнулся жене, но она с каменным лицом смотрела в сторону.

Шеферд упал на руки в углу прогулочного плаца и стал медленно отжиматься. Он сделал двадцать упражнений на ладонях и столько же на пальцах. Потом повернулся на спину и стал работать с брюшным прессом и мышцами ног.

Поднявшись, он заметил в дальнем углу Дикобраза, он беседовал о чем-то с Волосатым. Оба покосились в его сторону, и Шеферд понял, что они говорят о нем. Похоже, перемирие, которое они заключили с Волосатым после стычки, закончилось. Он уже не сомневался, что Дикобраз не будет биться с ним один на один.

Шеферд знал, что на прогулочной площадке ему ничто не угрожает. Нападение произойдет там, где нет ни охраны, ни камер наблюдения, — в камере или душе. И на сей раз Дикобраз подготовится как следует. Все начнется с кружки кипятка, выплеснутой ему в лицо, или ручки от швабры, которую, как копье, воткнут ему под ребра. Дикобраз не станет драться честно, ведь в тюрьме никому нет дела до честности. Главное — победить.

Шеферд перешел к наклонам, вращению рук и глубоким вдохам. Было четыре часа дня. Заключенным дадут еще сорок пять минут перед ужином, а потом запрут в камерах до утра. Значит, действовать надо в ближайшие сорок пять минут. Шеферд выпрямился и начал гулять по периметру двора. Он ходил по часовой стрелке — все остальные поступали так же, хотя не существовало правил, запрещавших двигаться в противоположном направлении.

Ли и его футбольные приятели стояли, прислонившись к проволочной сетке, и вели между собой беседу. Ли кивнул Шеферду. Он ответил ему. Чтобы покинуть двор, ему пришлось миновать Дикобраза и Волосатого. Шеферд смотрел прямо перед собой, не обращая внимания на их мрачные взгляды и угрожающие лица. Он уже принял решение. Все, что ему требовалось, — это выбрать удобный момент.

Он вернулся в секцию и медленно направился к лестнице. Полдюжины заключенных постарше играли в домино, четверо ямайцев развлекались у бильярдного стола. Один из них был Тощий — высокий и худой парень, напавший вместе с Волосатым на Шеферда в его первый день в тюрьме. Проходя мимо него, Шеферд не почувствовал, что от того исходит какая-то угроза. Ни нахмуренных бровей, ни жестких взглядов.

Шеферд подошел к лестнице. Краем глаза он заметил Дикобраза и Волосатого, возвращавшихся с прогулочной площадки. Перед прогулкой обоих обыскали, значит, оружия у них с собой не было. Шеферд поднялся на второй этаж. Дикобраз и Волосатый обогнули нижний ярус и вошли в камеру Дикобраза, которую тот делил с другим латиноамериканцем. Шеферд оперся на перила. Ратбон стоял у площадки и обыскивал выходивших наружу заключенных. Других охранников внизу не было. В стеклянной кабинке сидели двое надзирателей, пили кофе и разговаривали.

Шеферд развернулся и быстро зашагал вниз. Ямайцы занимались своим бильярдом. Старые рецидивисты с головой ушли в домино. Он приблизился к камере Дикобраза. У бойлера стоял Чарли Уэстон и набирал воду в железный термос. Немолодой мужчина в арестантской робе заполнял бланк запроса на посещение в выходной день.

Дверь камеры была приоткрыта. Шеферд бросил последний взгляд по сторонам и открыл дверь.

Реймонд Маки подождал, пока «ровер» проехал около мили, и попросил Харгроува снять капюшон. Тот стянул его и провел рукой по волосам.

— Как-нибудь я тоже приглашу тебя в гости, Рей, — произнес суперинтендант.

Маки усмехнулся:

— Скажи спасибо, что мы обошлись без резиновых перчаток.

Харгроув откинулся на плюшевое сиденье и посмотрел на проезжавшие по шоссе машины. Задние стекла «ровера» были затемнены, поэтому по дороге никто не видел, что его везли в капюшоне.

— Жаль, что пришлось им лгать, — заметил он.

— У нас не было выбора.

— Все равно.

— Разве твои люди никогда не лгут? — поинтересовался Маки. — Чего может добиться тайный агент, если он всегда говорит правду?

— Одно дело лгать преступникам, и другое — своим людям, — возразил Харгроув.

— Если бы мы сообщили Элис Роупер, что ради свободы Джералд Карпентер убьет собственную мать, сильно бы это помогло нам в данной ситуации? — спросил Маки. — Ты же видел, в каком она состоянии.

— И все же ей не стоило покидать убежище, — проворчал Харгроув. — Где бы оно ни находилось, — сухо добавил он.

— Чем дальше она будет от своего мужа, тем лучше. Роупер из-за нее нервничает. Если он решит, что его семья в безопасности, то не выйдет из игры.

— А как насчет того отеля?

— Думаю, это не самый худший вариант. Мы сможем отслеживать всех постояльцев при регистрации и подселять туда своих людей.

— Крутая получилась заварушка, верно? — вздохнул Харгроув.

— Трудно было ожидать чего-либо иного, — промолвил Маки. — Никто не рассчитывал, что Карпентер сдастся без борьбы.

— Но с надежными доказательствами и Роупером в качестве свидетеля Карпентеру уже не отвертеться?

— Так считает уголовный суд.

— А раньше он никогда не ошибался? — иронически воскликнул суперинтендант.

— Поэтому нам и понадобился ваш Шеферд. Как у него дела?

— Он мой лучший агент.

— Роупер прав — у парня стальные яйца. Двадцать четыре часа в сутки находиться среди самых отпетых негодяев на земле! — Маки посмотрел в окно. — Я поеду вдоль реки на юг, к Уимблдону. Тебя где-нибудь высадить?

Погода была теплой и сухой, и Харгроув хотел немного прогуляться. Да и поразмышлять в одиночестве ему не помешало бы.

— Давай прямо здесь.

— Притормози, Стэн, — сказал Маки.

Водитель остановил «ровер» у обочины. Маки взглянул на Харгроува.

— Я ценю то, что ты для меня сделал, Сэм, — сказал он.

— На моем месте ты поступил бы точно так же, — ответил суперинтендант.

Они обменялись рукопожатием, и Харгроув вышел из машины. Он поднял воротник плаща, спрятал руки поглубже в карманы и двинулся на запад.

Дикобраз опустился на колени у двухъярусной койки и шарил под матрацем. Волосатый стоял возле стола, держа в руках синюю зубную щетку с впаянными в нее бритвенными лезвиями. Между двумя стальными пластинками имелся небольшой зазор — ни один хирург не смог бы зашить такую рану.

— Какого черта! — буркнул Дикобраз.

Шеферд ударом ноги захлопнул за собой дверь. Волосатый выставил вперед самодельный резак — ошибка, потому что таким оружием следовало рубить, а не колоть. Шеферд сделал быстрое движение. Правой рукой он схватил стоявший на раковине термос и шагнул вперед. Как только Волосатый взмахнул бритвой, Шеферд ударил его по руке термосом. Волосатый охнул, и зубная щетка упала на пол. Тыльной стороной термоса Шеферд заехал ему в рот. На стену брызнула кровь вместе с осколками зубов. Волосатый взмахнул руками и отлетел назад. Перевалившись через Дикобраза, он рухнул на койку.

Шеферд дважды ударил его кулаком по почкам, схватил за воротник футболки и швырнул головой о стену. Волосатый осел на пол, придавив своим телом Дикобраза.

Дикобраз вскочил на ноги. В правой руке он сжимал обломок швабры, остро заточенный с одного конца. Левой рукой он отбросил от себя Волосатого.

— Ты покойник! — крикнул он.

Шеферд не ответил. Говорить не имело смысла — надо было драться. И победить. Он все еще держал в руках термос. Дикобраз выставил вперед левую руку с растопыренными пальцами. Заточенную палку он держал у бедра, слегка приподняв ее конец. Смертельное оружие, достаточно острое и длинное, чтобы пробить грудную клетку Шеферда и вонзить ему в сердце или проткнуть глазное яблоко, войдя глубоко в череп. Дикобраз тяжело дышал и раздувал ноздри, он собирался броситься вперед, делая обманные движения своим копьем.

Шеферд смотрел в лицо противнику, не обращая внимания на палку. Глаза были ключом к направлению атаки. Копьем легко обмануть, сделав ложный взмах в другую сторону, но взгляд никогда не лжет, если только парень не профессионал. А Дикобраз явно не тянул на профи. Не отводя от него глаз, Шеферд отвинтил крышку термоса. Там еще осталось много кипятка.

Дикобраз сглотнул слюну и сжал зубы. Он глубоко вздохнул, и его взгляд метнулся к животу Шеферда. Прежде чем Дикобраз успел сделал выпад, Шеферд с размаху выплеснул в него кипяток, на мгновение ослепив глаза противника, и быстро ударил его термосом в горло — так, чтобы не сломать гортань, но удержать от крика.

Дикобраз пустил в ход копье, но это был простой замах сверху, и Шеферд легко блокировал его левой рукой, отведя оружие в сторону и обнажив живот врага. Килограммы жира и мощные мускулы Дикобраза защищали его крепче брони, поэтому Шеферд ударил его в шею ребром ладони.

Дикобраз отпрянул, схватившись левой рукой за поврежденное горло. Он судорожно глотал, пытаясь втянуть в себя воздух. Его глаза все еще горели бешенством, а острие копья целилось Шеферду в грудь.

Перед Шефердом стояла трудная задача. Он не мог убить Дикобраза — положение тайного агента не давало ему такого права, — но должен был надолго вывести его из строя, чтобы латиноамериканца увезли из блока, причем практически бесшумно. Если прибежит охрана, Шеферда посадят в изолятор, и его миссия провалится.

Дикобраз ткнул копьем в лицо Шеферду, но тот отшатнулся, увернулся от удара, выбросил вперед ногу и заехал Дикобразу в пах. Латиноамериканец перегнулся пополам, и Шеферд со всей силы ударил его кулаком в челюсть. Громила мотнул головой и закатил глаза. Он рухнул сверху на Волосатого.

Шеферд стоял, глядя на два распростертых тела, вытирал губы тыльной стороной ладони. Никто из парней не получил серьезных повреждений — по крайней мере не настолько, чтобы убрать их из блока. Он подошел к двери и выглянул наружу.

Ямайцы продолжали играть в бильярд, хлопая друг другу по ладоням после каждого удара.

Шеферд закрыл дверь и взглянул на часы. Десять минут пятого. Он взял самодельный нож Волосатого. Лезвия были позаимствованы из безопасной бритвы. С головки зубной щетки удалили все щетинки, и пластмассу расплавили на пламени, пока она не стала достаточно мягкой, чтобы воткнуть туда острые пластинки. Это гнусное оружие было создано с единственной целью — нанести резаные раны, которые почти невозможно залечить.

Дикобраз лежал на Волосатом лицом вниз. Шеферд вложил зубную щетку в правую руку Волосатого и полоснул лезвиями по руке Дикобраза. Кровь проступила двумя параллельными линиями. Потом он задрал футболку Дикобраза и сделал два длинных разреза на животе. Они тут же засочились кровью. Шеферд снова рассек тело Дикобраза, слева направо. Раны не представляли никакой опасности для жизни, но их будут долго лечить, и все это время Дикобразу придется оставаться неподвижным. Малейшее движение — и двойные швы разойдутся.

Кровь сочилась на спортивные штаны Волосатого. Если Шеферд все сделает правильно, охрана решит, что эти двое подрались между собой. Вряд ли они признаются, что произошло на самом деле. Как бы он с ними ни поступил, они не станут стучать. Они умолчат, что он в одиночку отправил обоих в госпиталь.

Шеферд вытащил шнурки из кроссовок Волосатого и связал их вместе, затянув на правом бедре латиноамериканца в виде жгута. Потом он взял заостренный кол и вложил его в руку Дикобраза. Задрал правую штанину на брюках Волосатого и воткнул острый конец палки в его голень. Копье пронзило икроножную мышцу и вышло с другой стороны. На пальцы Дикобраза хлынула кровь, а нога Волосатого судорожно дернулась. Шеферд медленно вытащил кол. Кровь сразу наполнила отверстие и потекла к кроссовке. Струя выглядела медленной и густой, значит, он не задел важные сосуды — рана была серьезной, но не смертельной.

Шеферд встал, вымыл руки над раковиной и проверил в зеркале, нет ли на рубашке кровавых пятен. Потом внимательно оглядел свои джинсы и белые кроссовки. Никаких следов.

Дикобраз застонал. Его живот заблестел от крови, а под ногой Волосатого образовалась уже целая лужа.

Шеферд выскользнул наружу, оставив дверь полуоткрытой. Он медленно поднялся по лестнице, вошел в свою камеру и лег на койку. Через несколько минут он услышал три громких свистка и чей-то крик.

Шеферд слез с койки и приблизился к двери. Заключенные со всей площадки спешили к перилам и смотрели вниз. Шеферд присоединился к ним — оставаясь в стороне от общей суматохи, он привлек бы к себе лишнее внимание.

Из кабинки выбежали четыре охранника с двумя металлическими носилками. Заключенные на втором и третьем ярусе начали улюлюкать и выкрикивать непристойности. Из камеры Дикобраза появился Ратбон, лицо у него было бледным. Два надзирателя с носилками исчезли за дверью и через пару минут вынесли Дикобраза. Его глаза были широко раскрыты, все тело дрожало, по животу струилась кровь. Еще двое тюремщиков вошли за Волосатым.

В секции появилось множество охранников, они стали загонять арестантов обратно в камеры.

— Уходите, нечего тут смотреть! — бросил один из них.

— В чем дело, босс? — спросил Ли.

— Ни в чем.

— Мы собирались идти на ужин, — сказал Ли.

— Убирайся в свою камеру или будешь наказан! Не испытывай моего терпения.

Внизу вынесли вторые носилки с Волосатым. Его потащили по лестнице на второй этаж. Несмотря на жгут, вся нога у него была в крови. К перилам хлынуло еще больше заключенных, все хотели получше рассмотреть происходящее. Тюремщики орали на них, требуя вернуться в камеры.

— Господи, ну и кровищи! — воскликнул Ли.

Охранник взял его за плечо.

— Иди в камеру, приятель, или сильно пожалеешь.

Ли недовольно заворчал, но направился к своей двери. Шеферд последовал за ним. Подняв голову, он увидел на третьем уровне Карпентера. Тот не обращал никакого внимания на суматоху, а задумчиво разглядывал Шеферда. Вскоре он отошел от ограды, и Шеферд потерял его из виду. Он вошел в камеру, и надзиратель захлопнул за ними дверь.

В пять часов заключенные начали кричать и стучать в запертые двери. Ужин должен был начаться еще в четыре сорок пять, но после того, как раненых унесли из секции, камеры по-прежнему оставались закрытыми.

— Черт возьми, где же наши права? — возмущался Ли. — Они обязаны нас покормить.

Шеферд лежал на своей койке и смотрел в потолок.

— Как ты думаешь, что там стряслось? — спросил Ли. — Ты видел всю эту кровищу?

— Не знаю.

— Похоже, Дикобраз и Бантон схватились на ножах.

Бантон — это Волосатый, подумал Шеферд. Он не знал его фамилии. Впрочем, ему было наплевать.

— Я думал, эти парни поумнее, — заметил Ли.

— Всегда можно ошибиться, — отозвался Шеферд.

Они услышали, как где-то внизу отпирают камеры. Ли снова начал колотить в дверь.

— Эй вы, мы подыхаем с голоду! — завопил он.

В половине шестого Ратбон отпер замок.

— Что происходит? — спросил Ли.

— Мы выводим на ужин по одному.

— Не имеете права!

Ратбон усмехнулся:

— Джейсон, мы поступаем так, как считаем нужным. — Он кивнул на дверь: — И ты тоже, Макдоналд.

— Я не голоден, — сказал Шеферд.

— Если ты отказываешься от еды, мне придется написать об этом рапорт, — произнес Ратбон. — Избавь меня от лишней работы и возьми свой ужин, ладно? Ты всегда сможешь отдать его Джейсону.

Шеферд спрыгнул на пол и спустился с термосом на первый этаж. Камеры здесь были уже закрыты. Он выбрал жареную индейку с морковью и картофельным пюре и добавил к этому малиновый йогурт. Наполнив горячей водой термос, Шеферд направился обратно к камере. Рядом с кабинкой стояла Ллойд-Дэвис. Она подозвала его к себе.

— Боб, я включила тебя в завтрашний список на спортзал.

— Спасибо, мэм.

— Можешь меня не благодарить, просто ты был следующим в списке.

По дороге в камеру Шеферд понял, что это значит: Дикобраз или Волосатый — а может, и оба — стояли в списке раньше его. Одним выстрелом он убил двух зайцев.

Гамилтон должен был присматривать за Шефердом и Уэстоном, пока они мыли второй этаж, но он отошел к кабинке и беседовал с Тони Стаффордом. Уэстон трудился, мурлыча себе под нос, и они методично двигались по площадке со своими ведрами и швабрами.

Шеферд услышал за спиной шаги. Это был Карпентер, в руках он держал швабру и ведерко. Он улыбнулся Уэстону.

— Оставь нас на минутку, ладно, Чарли? — попросил Карпентер.

Уэстон взял свои орудия труда и удалился в дальний конец площадки. Карпентер поставил ведерко и начал мыть пол.

— Во что ты играешь, Боб? — спросил он.

— Ни во что.

— Ты уже троих отправил в госпиталь. Метишь на место Диггера?

— Мне не нужно ничье место. Я просто хочу отсюда выбраться.

— А чем тебе не угодили эти трое?

— Дикобраз сам нарывался.

— Тут не бойцовский клуб, черт побери!

— У меня не было выбора. Или я, или он.

— Продолжай в том же духе, и скоро ты всем станешь поперек горла.

— Почему, Джерри? Я лишь забочусь о самом себе.

Карпентер перестал мыть пол.

— Когда между заключенными происходит драки, нас запирают на двадцать три часа в сутки. Это раз. В поисках оружия все камеры переворачивают вверх дном. Это два. Если начальник тюрьмы решит, что Тони Стаффорд не справляется со своими обязанностями, его переведут в другое место. Это три. Все это создает мне лишние проблемы, и я не намерен их терпеть.

— Звучит как угроза, — усмехнулся Шеферд.

— Может, ты хочешь и со мной подраться, Боб? — спросил Карпентер.

— Я ни с кем не хочу драться. Я просто мечтаю отсюда выбраться.

Карпентер снова начал возить шваброй.

— Еще пара таких фокусов, и тебя посадят в изолятор.

— Надзиратели об этом не узнают, если кто-нибудь им не настучит, — возразил Шеферд. — А тому, кто настучит, придется иметь дело со мной.

— Похоже, теперь ты мне угрожаешь.

Шеферд покосился на него.

— Только в том случае, если ты намерен меня заложить, — промолвил он.

— Мне это ни к чему. Свои проблемы я решаю сам.

— Значит, все в порядке. Я убрал боснийца, поскольку мне надоело сидеть в камере. А с Дикобразом пришлось разобраться, потому что он собирался меня убить.

— И кто следующий?

Шеферд пожал плечами.

— Я уже сказал — мне нужен человек на воле, который уладит мои дела. Тем или иным способом.

Карпентер оперся на швабру.

— А если я передам твою записку? Ты прекратишь калечить заключенных?

Шеферд улыбнулся:

— Разумеется.

— Ладно, я подумаю.

Они услышали голоса арестантов, возвращавшихся из мастерских. Карпентер взял ведерко и направился к лестнице.

Шеферд мысленно улыбнулся. Сегодня Карпентер сделал ему два больших подарка. Проявил заинтересованность в Тони Стаффорде. И он боится, что в его камере что-нибудь найдут.

— Ты опоздаешь в школу, — сказала Сью Шеферд, взъерошив волосы своему сыну. — Каждый раз одно и то же.

— У меня тост горелый, — сказал Лайам.

Он сидел за кухонным столом, положив на соседний стул свой школьный рюкзачок.

— Совсем не горелый.

— Но он черный.

— Не черный, а коричневый.

— И вкус как у горелого.

— Ладно, положи на него побольше джема.

Она взглянула на свои часы. Это были «Картье», подарок Дэна. Он принес их ей в роддом, где она лежала с маленьким Лайамом.

— Даже если я положу на него джем, он все равно будет горелый, — объяснил Лайам таким тоном, словно говорил с ребенком.

— Если не хочешь есть, оставь. У меня полно дел, Лайам, не надо меня зря расстраивать. Прошу тебя.

Сын понюхал тост, отложил его в сторону и выпил молоко. Сью взяла сумочку и пачку неоплаченных счетов.

— Пошли? — спросила она.

Она посмотрела в окно. Траву давно пора стричь. Еще одно дело, которое дожидалось Дэна. Она пробормотала ругательство.

— Что? — переспросил Лайам.

— Ничего. Нам пора идти.

Сын схватил рюкзачок и побежал в холл. Он стоял у парадного входа, а Сью включала сигнализацию. Потом он открыл ей дверь. Сью заперла квартиру на два ключа и подождала, пока сигнализация затихла.

Она распахнула дверцу черного «фольксвагена-гольфа», Лайам влез на заднее сиденье и пристегнул ремень. Ежедневные опоздания в школу были неизбежным злом, платой за удовольствие жить в Лондоне. Сью много лет уламывала мужа переехать за город, но его работа требовала постоянного присутствия в центре. «Это моя вина», — хмуро подумала она, включая зажигание и заводя мотор.

Шеферд уступил ее просьбам уйти из САС, но она понятия не имела, что будет представлять собой его новая работа. Когда Дэн сказал, что устроился в полицию, Сью полагала, что он будет ходить в форме, водить патрульную машину и ловить преступников, очевидно, даже выполнять какие-то особые задания, но в любом случае станет проводить гораздо больше времени дома вместе с ней и сыном. Ей не приходило в голову, что полицейская работа может оказаться опаснее службы в армии и своего мужа она будет видеть еще реже, чем в те годы, кода он был солдатом.

— Что случилось, мама? — спросил Лайам.

— Ничего.

— Ты вспоминаешь о папе?

— Почему ты так решил?

— У тебя грустный вид.

Сью заставила себя улыбнуться.

— Я не грустная, — сказала она. — Ну как, к полету готов?

— Все системы работают нормально! — рассмеялся Лайам.

До школы было всего полчаса, но по утрам на главных магистралях возникали пробки, поэтому Сью, как все занятые матери, научилась ездить в обход и петлять по узким улочкам. В одном месте она срезала путь через заправочную станцию, чтобы не стоять на перекрестке. Она уже выучила дорогу наизусть и вела машину почти автоматически, думая о том, какие домашние дела ей надо сделать перед тем, как забрать сына из школы.

— Мам, я не могу достать рюкзак.

— Что?

Впереди притормозил черный кабриолет. Сью посигналила и пошла на обгон. Водитель бросил на нее хмурый взгляд, когда она проезжала мимо.

— Мам, у меня рюкзак упал на пол.

Она обернулась через плечо. Рюкзачок Лайама свалился с сиденья, и он пытался его достать.

— Брось, мы уже почти приехали, — произнесла Сью, нажав на газ и проскочив светофор за секунду до того, как на нем загорелся красный свет.

— Мне нужно посмотреть учебник, — заныл Лайам. Она услышала, как он расстегивает ремень безопасности.

Сью взглянула в зеркало заднего обзора.

— А ну-ка на место! — прикрикнула она. — Немедленно пристегнись, слышишь!

— Мне нужен учебник.

— Пристегнись. Быстро!

Лайам заворчал, но послушался.

— Возьмешь, когда приедем.

— Мне надо сейчас.

На перекрестке снова зажегся желтый. Сью прибавила газ, но увидела, что опаздывает, и нажала на тормоз так резко, что ремень впился ей в плечо.

— Ой, больно! — вскрикнул Лайам.

Сью отстегнула свой пояс и повернулась, чтобы достать рюкзачок. Он был плотно набит книгами и спортивными принадлежностями — поднимая его с пола, она почувствовала боль в спине и тихо выругалась.

— В чем дело, мама? — спросил Лайам.

— Ни в чем, — ответила Сью.

Охнув, она водрузила рюкзак на сиденье рядом с Лайамом. Сзади засигналила машина.

— Ладно-ладно, — пробормотала Сью.

Она повернулась к рулю, включила передачу и нажала на газ. Когда машина рванула с места, на светофоре по-прежнему горел красный. Сью выругалась и сняла ногу с педали газа. Потом она заметила грузовик, и время для нее словно замерло на месте, до предела обострив все чувства. Это был фургон «теско» с логотипом супермаркета на боку. Она заметила водителя, его открытый рот, испуганные глаза. У него была бритая голова и очки в металлической оправе. Машина сзади продолжала сигналить. Но она сигналила не ей и не потому, что зажегся зеленый свет. Сью видела над головой небо, совершенно ясное и чистое. Она услышала, как кричит Лайам. Затем Сью нажала на тормоз и резко повернула вправо. Но было уже поздно, она знала, что столкнется с грузовиком, и столкнется очень сильно. Ей хотелось повернуться к сыну и сказать, как ей жаль, что все так вышло, что она слишком часто его бранила и ругалась, но времени на это уже не оставалось. Она закричала, и машина врезалась в фургон.

После обеда Шеферд пошел звонить. Он переоделся в арестантское платье и повесил на плечо синее тюремное полотенце. Когда он проходил мимо Ллойд-Дэвис, она крикнула:

— Макдоналд, в спортзал!

— Я только позвоню по телефону, мэм, — ответил Шеферд. — Сейчас вернусь.

— Если опоздаешь, мы уйдем без тебя!

На лестнице Шеферд столкнулся с Диггером. Он был в спортивном костюме «Найк» и белых кроссовках. Диггер бросил на него мрачный взгляд и что-то пробормотал, но Шеферд не разобрал слов.

По одному из аппаратов звонил Саймон Хичкок, второй был свободен. Шеферд ввел свой пин-код и набрал номер дяди Ричарда. Беседа не заняла много времени. Шеферд сообщил, что ему нужен плейер, чем скорее, тем лучше, и повесил трубку. Конечно, это был риск, но на него стоило пойти. Карпентер раскрылся, и его согласие передать записку на волю — огромный шаг вперед. Глупо упускать такой случай. Карпентер почти проговорился, что кто-то из охраны помогает ему в тюрьме. Осталось лишь выудить у него признание, что он планирует убить Сэнди Роупера. Если ему удастся записать это на пленку, Карпентер сядет за решетку до конца своих дней, не важно, предъявят ему другие обвинения или нет. Опасность? Шеферд не хотел об этом думать. Ему не терпелось выбраться на волю. К жене и сыну.

Подойдя к группе заключенных, собиравшихся идти в спортзал, Джералд Карпентер улыбнулся Ллойд-Дэвис.

— Простите, что опоздал, мэм, — сказал он.

Он был в шортах и футболке «Рибок», в руках держал полотенце и бутылку минералки.

— Вы не последний, — отозвалась Ллойд-Дэвис, поставив галочку напротив его фамилии.

Диггер стоял у решетчатых ворот, делая разминку. Он кивнул Карпентеру, тот встал рядом с ним.

— Как Дикобраз? — спросил Карпентер.

— Зашивается, — хмыкнул Диггер.

— С ним все в порядке?

— По нему точно трамвай проехал. Швы почти не заживают. Пару недель проваляется в постели.

— Не знаешь, почему они сцепились с Бантоном?

Диггер посмотрел на Карпентера, и его взгляд стал жестким.

— Что? — с невинным видом произнес Карпентер.

— Не морочь мне голову, Джерри. Тебе известно, что случилось.

— Я слышал, Бантон хотел побрить Дикобраза, а тот остался недоволен результатом.

Диггер усмехнулся, но его глаза превратились в две узкие щели. Карпентер поднял руки:

— Ладно-ладно, я пошутил.

— Здесь почти все происходит с твоего ведома, — сказал Диггер, — и почти всегда по твоему приказу.

— Хочешь сказать, что это я отправил на койку Дикобраза?

— Не вижу, какой тебе в этом толк. Но ты не хуже меня знаешь, что это дело рук Макдоналда.

— Его кто-нибудь видел?

— Как он входил и выходил из камеры — да. Как резал Дикобраза — нет. Но мне не нужен калькулятор, чтобы помножить два на два.

Карпентер облокотился на перила. На первом этаже Макдоналд отошел от телефонов.

— Надо с этим покончить, и немедленно, — спокойно промолвил Карпентер.

— Дикобраз не будет лежать в госпитале вечно, — заметил Диггер. — Когда он вернется, начнется заваруха.

— Ты слышал, что я сказал? Немедленно. Передай Дикобразу, что если он хоть пальцем тронет Макдоналда, я устрою ему веселенькую жизнь, здесь и на воле.

— Макдоналд — твой человек?

— Нет, иначе это была бы моя проблема, а не твоя. Дело не в том, что он работает на меня. Просто я люблю покой и тишину. Сделай все, что нужно, чтобы держать Дикобраза в узде, договорились?

— Да.

— Я серьезно. Ты за это отвечаешь.

— Понятно.

Карпентер похлопал Диггера по спине.

— Передай ему, что я покрою все издержки. И подкину денег его матери.

— Он будет рад.

— Вот и отлично. А теперь пойдем избавляться от лишней энергии.

Шеферд прибавил скорость беговой дорожки. На воле он старался бегать не менее пяти миль в день, желательно по траве, и теперь хотел выжать все возможное из того времени, которое Ллойд-Дэвис отвела ему на занятия в спортзале.

В помещении находилось полтора десятка заключенных. Большинство латиноамериканцев собралось в секции для подъема тяжестей, где Диггер устроил свой командный пункт. Охранник с презрительным видом смотрел на них с балкона. Карпентер сидел на велотренажере и бешено вращал педалями. Соседний аппарат был не занят, но Шеферд не хотел вести себя чересчур навязчиво. Карпентер всегда занимался по одному графику. Тридцать минут посвящал дорожке, потом переходил на велосипед, а оставшееся время тратил на силовой скамье. Вся разница заключалась в том, что на последнем тренажере он разрабатывал либо руки, либо ноги. Карпентер никогда не подходил к секции для тяжеловесов и почти ни с кем не разговаривал. Ему не приходилось ждать, пока освободится тот или иной снаряд, — заключенные сами торопились уйти, как только он оказывался рядом. Он отвечал им сухой улыбкой и кивком, но не говорил ни слова благодарности и принимал эти знаки уважения как должное.

Шеферд снова прибавил скорость и увеличил наклон. Его икроножные мышцы начали гореть, но он не обращал внимания на боль. Он уперся взглядом в стену и бежал, стараясь поддерживать нужный ритм. Перед тем как Карпентер должен был закончить свои занятия на велосипеде, Шеферд слез с дорожки и направился к одному из силовых тренажеров. Он разминал грудные мышцы, когда к нему подошел Карпентер. Шеферд сразу встал и кивком предложил ему занять свое место.

— Можно задать тебе вопрос? — спросил Шеферд.

— Какой? — буркнул Карпентер.

— Я знаю, ты крутой парень и все такое, но объясни — почему тебя упекли за решетку?

— Меня подставили. Полицейские внедрили своих агентов. Поймали на преступном сговоре.

— Вот ублюдки.

— Я считал, что все предусмотрел. Нигде не прокололся. Не касался ни денег, ни наркотиков. Никогда ничего не записывал.

— Ничего? Даже телефонные номера?

— Особенно телефонные номера. Ни в записную книжку, ни в память мобильника.

— Я даже свой номер не могу запомнить, не то что чужой, — соврал Шеферд. С памятью у него не возникало проблем. — Без телефонной книжки я вообще никуда не дозвонюсь.

— Тогда ты напрашиваешься на неприятности. Тебе известно, что полицейские умеют считывать память на мобильниках?

— В смысле — если трубку отберут?

— В том-то и дело, что нет. Им не нужен сам аппарат. Они могут получить всю информацию с SIM-карты по воздуху. Любой номер, с которого и на который ты звонишь, и все записи из телефонной книжки.

— Ни черта себе!

Он не услышал ничего нового. Установив наблюдение за подозреваемым, полиция первым делом прослеживала его звонки. Все, что им было нужно, — это узнать его номер, остальное делали сотрудники технического отдела.

— Я знал многих парней, погоревших на мобильниках, — продолжил Карпентер. — С сотовыми телефонами лучше не связываться. Пользуйся стационарными аппаратами или одноразовыми трубками. И никогда ничего не записывай.

— Об этом я и спрашиваю. Как тебе удается все запоминать? У тебя фотографическая память?

Карпентер закончил упражнения для рук и вытер шею полотенцем.

— Все дело в технике, — ответил он. — Ничего сложного. Просто надо запоминать образы, а не числа. Например, возьми цифру «пять». Придумай какое-нибудь слово из пяти букв. Скажем, «ягуар». Потом цифра «три». Пусть будет «пес». Сначала идет «ягуар», за ним «пес». Легко запомнить, правда? Пять и три. То же самое со всеми числами.

Это был эффективный способ, и Шеферд знал, что образы запомнить легче, чем вереницу цифр. Правда, его память работала совсем по-другому — числа просто отпечатывались у него в мозгу.

— И сколько номеров ты так запомнил? — спросил Шеферд.

— Около двух сотен. Работает безотказно.

— А как насчет банковских счетов и прочее? Их тоже можно запомнить?

Карпентер взглянул на него, и на мгновение Шеферду показалось, что он зашел слишком далеко. Он пожал плечами:

— Просто интересно. Мне приходится записывать даже пин-коды, не говоря уже про счета в банке.

В его голосе не звучало ни малейшей фальши. Перед первым заданием Шеферд несколько месяцев обучался у актеров и психологов, выясняя, как обманывать собеседника с честным лицом.

— Никаких проблем. Это не государственная тайна, — произнес Карпентер. Он снова начал разрабатывать мышцы на руках. — Есть люди, которые занимаются этим постоянно. Ты знаешь число «пи»? Из школьной программы. Отношение окружности к своему диаметру. Бесконечная дробь.

— Ну?

— Так вот, в Токио есть парень, который запомнил его до сорокадвухтысячного знака после запятой.

— Наверное, он долго сидел, — усмехнулся Шеферд.

— Макдоналд!

Шеферд обернулся. На пороге спортзала стоял Гамилтон.

— Хватит болтать, — сказал он, и его кадык заходил ходуном. — Тебя ждет адвокат.

Шеферд нахмурился и отошел от силовой скамьи.

— Я могу переодеться, мистер Гамилтон? — спросил он.

— Он уже здесь, — ответил надзиратель, — а у меня полно других дел.

Гамилтон махнул рукой офицеру на балконе.

— Пришел адвокат Макдоналда! — крикнул он. — Потом я отведу его в камеру.

Охранник показал в ответ большой палец, но его лицо осталось безучастным.

Шеферд вышел за Гамилтоном из спортзала. Когда они оказались в административном блоке, надзиратель проводил его в одну из комнат. Сидевший за столом Харгроув неловко встал. Шеферд понял, что у него плохие новости.

— Позвоните, когда закончите, — обратился Гамилтон к Харгроуву.

Шеферд спрашивал себя, что могло случиться. Если бы операция провалилась и его решили вытащить из тюрьмы, не было смысла тащить его в эту комнату. Вероятно, Харгроув пришел сообщить ему о смерти Роупера. У суперинтенданта было каменное лицо, и он старался не встречаться взглядом с Шефердом.

Только когда Харгроув попросил его сесть, Шеферд понял, что речь пойдет о чем-то личном и дело может касаться Лайама или Сью.

— В чем дело? — спросил он. — Что случилось?

— Сядь, пожалуйста, — попросил Харгроув, скрестив руки на груди.

— Что случилось? — повторил Шеферд дрогнувшим голосом. — Что-то с Лайамом?

Харгроув поднял руки с растопыренными пальцами и сказал тоном наездника, пытающегося успокоить заартачившуюся лошадь:

— Мне трудно об этом говорить, Паук. Я пришел сообщить о Сью. Произошла автомобильная авария. Она мертва.

Шеферд молча смотрел на Харгроува. Голова у него стала странно легкой, словно от нее отхлынула вся кровь. Ему хотелось крикнуть, что это какая-то ошибка и Сью не может быть мертва.

— Мне очень жаль, Паук. Чертовски жаль.

Во рту у Шеферда пересохло. Краем глаза он уловил какое-то движение. Гамилтон наблюдал за ним в окно. Шеферд сел и положил руки на стол. Харгроув опустился на другой стул.

— Несчастный случай. Смерть наступила мгновенно. Карпентер здесь ни при чем.

Шеферд уронил голову на руки, стиснув кулаки и вцепившись себе в волосы, стараясь вызвать в себе боль и этой болью вытеснить мысль о смерти Сью. В памяти у него замелькали яркие картины. Тот первый день, когда он увидел ее на главной улице Херефорда вместе с городскими девчонками. Она была в коротеньком ярко-желтом платьице с глубоким вырезом, открывавшим верхнюю часть груди, шею украшала тонкая золотая цепочка с крестиком, на левом запястье блестели дешевые пластмассовые часики, на правом — золотой браслет с брелоками. Позже он узнал, что браслет Сью позаимствовала у бабушки.

Шеферд был с тремя приятелями из САС, они остановились и заговорили с девушками. Шеферд не мог отвести глаз от Сью. Она слегка выпила и все твердила, что не станет встречаться с солдатом, потому что знает, что это за парни, у них только одно на уме. Потом она отошла и позвала своих подруг, но Шеферд бросился за ней и попросил ее выпить вместе с ним. Он запомнил каждое слово их первой встречи, когда они сидели в уголке прокуренного паба. Сью рассказывала, что ненавидит свою работу и как от ее босса пахнет потом. Жаловалась, что Херефорд надоел ей до смерти и больше всего на свете ей хочется путешествовать по свету. Детей она не хочет, они только связывают, и надо сначала пожить полной жизнью, а потом уже думать о семье. Через полгода они венчались в маленькой церковке на окраине Херефорда, а в следующем году родился Лайам. Про путешествия пришлось забыть. Затем Шеферд вспомнил их последнюю встречу. Она кричала: «Меня от тебя тошнит! Видеть тебя больше не желаю! Можешь тут сдохнуть!» — и тащила Лайама из комнаты. Вот что она сказала ему напоследок — что ей тошно на него смотреть. Конечно, она говорила не всерьез, все было разыграно, но слова продолжали звучать у него в ушах, и теперь от них было в миллион раз хуже. Теперь, когда Сью мертва.

— Паук?

Шеферд открыл глаза.

— Что с сыном?

— Он в порядке.

— Где он?

— За ним присматривает бабушка.

— Я должен его увидеть.

— Конечно. Мы над этим работаем.

Шеферд отодвинул стул и встал.

— Нет, — сказал он. — Я хочу увидеть его сейчас.

— Паук, сядь и послушай меня.

— Все кончено, — твердо заявил Шеферд. — Операция отменяется. Я нужен сыну. Я ухожу.

— Послушай меня, — повторил Харгроув. — Просто сядь и послушай, а потом мы все решим.

Шеферд посмотрел на него и сел.

— Лайам у матери Сью, с ним все нормально. Во время аварии он был пристегнут, а Сью нет.

— Господи, он был там, когда она погибла? — воскликнул Шеферд. — Черт возьми, что произошло?

— Она отвозила его в школу. Пыталась проскочить на красный свет. Врезалась в грузовик. Это был несчастный случай.

— Сью всегда пристегивала ремень, — возразил Шеферд. — У нее была такая привычка. Без ремня безопасности она бы с места не тронулась.

— Переднюю часть машины смяло грузовиком, Лайам сидел сзади. «Скорая помощь» примчалась через несколько минут. Он был в шоке, но физически не пострадал.

— Господи Иисусе, — пробормотал Шеферд, снова уронив голову на руки. — Значит, он все видел? Видел, как она умерла?

— Он был в шоке, Паук. Весь эпизод стерся из его памяти.

— Он его вытеснил. Я ему нужен.

— Конечно. Мы устроим вам встречу. Как только сможем.

Шеферд откинулся на стул. Гамилтон отошел от окна.

— Мать Сью приехала из Херефорда?

— САС прислала за ней вертолет. У тебя остались там друзья.

Даже кадровому полицейскому вроде Харгроува не понять, как сильна связь между людьми из специальной авиадесантной службы, подумал Шеферд. Вступив в полк, ты навсегда становишься его частью, а он становится частью тебя. Это как кровное родство. Иногда даже крепче. В жизни Шеферда не было более трудного поступка, чем уход из САС, но он сделал это ради Сью.

— Она переехала к тебе домой, и мы нашли хорошего психиатра, чтобы он помог Лайаму.

— Ему не нужен психиатр. Я сам с ним поговорю.

Харгроув кивнул.

— Мы обратились в школу, и там пообещали сделать все, что смогут, — добавил он.

— Я здесь не останусь, — заявил Шеферд. — Операция закончена.

— Послушай, Паук, мы почти у финиша. Осталось совсем чуть-чуть. Всего несколько дней. — Суперинтендант поднял правую руку и свел вместе большой и указательный пальцы. — Вот столько нам не хватает, чтобы достать Карпентера. Его люди запугивают Роупера. Надо только связать одно с другим, и им конец.

— Мне сын важнее, чем дерьмовый Карпентер.

— Конечно, важнее. Я знаю, что он в тебе нуждается. Но если ты уйдешь сейчас, мы не успеем подготовить другого человека. Карпентер ускользнет от нас, Паук. Он снова выбросит на улицы героин и кокаин, и от них опять начнут погибать дети.

— Это не моя проблема.

— А как же Элиот? Карпентер его убил. Значит, все было зря?

Взгляд Шеферда стал жестким.

— Вы не можете обвинять в этом меня, — тихо промолвил он.

— Никто тебя ни в чем не обвиняет. Но Карпентер — преступник, и его необходимо остановить. Ты единственный, кто сумеет это сделать. Больше некому, Паук. Если ты сейчас откажешься, Карпентер выйдет на свободу, и все наши усилия пойдут прахом.

— Это только работа. А Лайам — мой сын. Я просто выполнял задание.

— Карпентер губит людей. Один Бог знает, сколько человек умерло от тех наркотиков, которые он завез в страну. Он убийца. Не забывай об этом. Элиот — не первый агент, которого он погубил. А если Карпентер выйдет из тюрьмы — наверняка и не последний.

— Не думаю, что я должен за это отвечать.

— Я не говорю, что ты должен за что-то отвечать. Если ты решишь уйти, я отнесусь к этому с уважением. В конце концов, у меня нет выбора. Никто не может заставить тебя делать то, что ты делаешь, Паук. Кому это знать, как не мне.

Шеферд вздохнул. Его по-прежнему переполняли воспоминания о Сью. То, как она прижалась к нему, когда они стояли перед алтарем и готовились произнести клятву. Как они впервые занимались любовью в ее комнате: длинные светлые волосы Сью рассыпались по плечам, она была сверху и потом, когда все кончилось, целовала и шептала его имя. Выражение гордости в ее глазах, когда медсестра протянула ему Лайама, завернутого в мягкое белое полотенце, надутого, красного и горланившего так, точно он ненавидел весь мир и каждого его жителя.

— Мы устроим тебе встречу с сыном, я обещаю. Но пока не торопись принимать решение о выходе из операции.

— Вы хотите, чтобы я остался в тюрьме после того, что случилось?

— Если ты уйдешь со мной сейчас, то не сумеешь сюда вернуться. Об этом будет знать слишком много людей. Но если ты дашь мне все устроить, мы вытащим тебя на несколько часов, а затем вернем обратно.

— Несколько часов ничего не решают. Лайам потерял свою мать. А я... я потерял...

Шеферд не мог заставить себя договорить.

— Я понимаю, — сказал Харгроув.

— Не могу поверить, что вы просите меня об этом. Любой другой на вашем месте отвез бы меня к сыну. — Он помолчал. — Я никогда не спрашивал, у вас есть дети?

— Двое. Девочка и мальчик. Шарлотт уже замужем и имеет собственную дочь, а Джеймс в следующем году закончит университет.

— Лайаму семь, — промолвил Шеферд.

— Я знаю.

— Ему нужен отец.

— А тебе нужно оплакать свое горе. Я понимаю.

— Дело не во мне. Дело в моем сыне.

— И в тебе, и в нем. Вы необходимы друг другу. Паук, я не стал бы тебя просить, если бы не считал, что это очень важно.

— Карпентер — всего лишь человек. Если мы посадим его за решетку, вместо него найдется кто-нибудь другой. Торговля наркотиками не прекратится из-за того, что Джералд Карпентер сядет в тюрьму.

— Он убийца.

— Ему ведь не предъявили такого обвинения.

— Если ты останешься работать, могут предъявить.

Шеферд выругался.

— Я очень сожалею о твоей жене, — промолвил Харгроув.

Шеферд закрыл глаза, и перед ним снова замелькали картины из прошлого. Сью свернулась на софе и смотрит «Жителей Ист-Энда» с таким видом, словно от этого зависит ее жизнь. Пробует пальцем, не нагрелся ли утюг, и с воплем отдергивает руку. Выражение ее глаз, когда она говорит ему, что он должен уйти из армии, потому что скоро станет отцом, отцы же должны находиться дома со своей семьей, а не на полях сражений в дальних странах. Ее гордость, когда она впервые увидела его в полицейской форме. И отчаяние, когда он заявил, что перевелся в другой отряд и будет работать под прикрытием. Раньше она была женой солдата, теперь будет женой тайного агента. Из огня да в полымя, заметила Сью. Наверное, он не успокоится, пока его кто-нибудь не пристрелит. У него просто тяга к смерти. Это несправедливо, с горечью подумал он. В отряде Харгроува он сто раз рисковал жизнью, участвовал в самых опасных операциях, о которых не рассказывал Сью, и вот теперь он жив, а она погибла в бессмысленной и нелепой катастрофе.

— Ладно, — произнес Шеферд. — Я подумаю.

Он хотел сообщить о чем-то Харгроуву. Что-то насчет Карпентера. Потом он вспомнил.

— Карпентер дружит с Рони Бэйном, торговцем марихуаной, получившим восемь лет. В тюремной церкви они сидели вместе. Бэйн в другом блоке, но, вероятно, он помогает Карпентеру посылать информацию на волю.

Шеферд почувствовал себя так, словно предает жену. Он только что узнал о ее смерти, а уже беседует о делах с Харгроувом.

— Мы его проверим, Паук. Спасибо. И насчет Стаффорда тоже выясним.

Суперинтендант помолчал, затем встал, обошел вокруг стола и положил руку на плечо Шеферда.

— И еще одно, — сказал он. — Я знаю, сейчас не время, но мы приготовили твой «уокман». Прислать его тебе?

Шеферд пожал плечами. Он не мог думать ни о чем, кроме смерти жены. Харгроув нажал кнопку у выхода. Гамилтон распахнул дверь и отступил в сторону, чтобы выпустить Харгроува. Шаги суперинтенданта затихли в коридоре. Шеферд услышал, как вдалеке звякнули ключами, открыли дверь и снова заперли. Наступила тишина.

— Пошевеливайся, Макдоналд! — велел Гамилтон. — У нас мало времени.

Шеферд медленно поднялся и покинул комнату. Гамилтон усмехнулся.

— Надеюсь, у тебя плохие новости.

Шеферд застыл на месте. Он развернулся и шагнул к тюремщику, стиснув кулаки. Его взгляд уперся в Гамилтона. Он знал десяток разных способов его убить. Нижней частью ладони в нос. Пальцами в глаза. Коротким ударом в торчащий кадык. Кулаком по височной вене. Подсечка, бросок на пол, потом ногой на шею. Его учили мастера, и он нередко применял свои навыки на практике. Шеферд знал, что сможет убить и смерть этого человека не вызовет у него вины или сожаления. Гамилтон сглотнул слюну и попятился, схватившись за свою рацию. Шеферд перевел дыхание, продолжая сверлить его взглядом. Все, что от него требовалось, — это сделать выбор. Как только он решит, что Гамилтону конец, сработает техника удара и надзиратель умрет раньше, чем коснется пола.

В глазах надзирателя появился страх, у него дрожали руки. Кровь отхлынула от лица, а адамово яблоко прыгало вверх и вниз, словно маленькое животное. Он отступил.

Нет, решил Шеферд. Убив Гамилтона, он до конца жизни просидит за решеткой, несмотря на свой статус тайного агента. Ни один человек этого не стоит. Он отвернулся и зашагал дальше. Когда они подошли к двери в главный коридор, Гамилтон уже пришел в себя, но по-прежнему не спускал глаз с Шеферда и косился на него, пока отпирал и запирал двери по дороге в блок.

Гамилтон проводил Шеферда до камеры и открыл замок. Ли сидел за столом и писал письмо.

— Слышал, тебя вытащили из спортзала, — произнес Ли, когда Шеферд лег на свою койку.

Шеферд подождал, пока Гамилтон запрет дверь.

— Мой адвокат требует денег, — солгал он. — Придется переводить их из-за рубежа.

— Все они пиявки. Ты не знаешь, как пишется «недоразумение»?

Шеферд ответил, лег на бок и повернулся к нему спиной. Ли понял намек и замолчал.

Надзиратель бросил палку высоко в воздух. Спаниель залаял и бросился бежать, помахивая обрубком хвоста. Офицер с удовольствием зашагал по траве, вдыхая свежий воздух и слушая, как над головой шумят деревья. В кармане зазвонил сотовый. Он вытащил его и посмотрел на номер. Человек Карпентера. Надзиратель не удивился. Это был специальный аппарат, по которому ему звонил один абонент. Офицер сам настоял на том, чтобы тот связывался с ним только по телефону. Если что-нибудь пойдет не так, он просто выбросит трубку, и концы в воду.

— Да?

— Ты где?

— Гуляю с собакой.

Он никогда не встречался со звонившим ему человеком и часто представлял, как тот выглядит. Голос слегка шепелявый, с западным акцентом. Глубокий и звучный, как у полных людей. Лет сорока.

— Когда на службу?

— Сегодня вечером. В ночную смену.

— Сможешь передать весточку боссу?

— Только утром.

— Нет.

— Когда я заступлю, камеры будут уже закрыты. Их откроют без четверти восемь.

— У тебя что, ключа нет?

Спаниель побежал к нему с палкой в зубах. Надзиратель отобрал ее у возбужденной собаки и зашвырнул в кусты.

— Я не могу просто так открывать камеру посреди ночи. Мне нужен повод.

— Так придумай его.

— Если я отопру камеру, это войдет в отчет о происшествиях.

— Делай, что тебе говорят. Я должен передать боссу информацию. Срочно.

Надзиратель выругался про себя.

— Это обойдется в пятьсот фунтов.

— Договорились. Скажи ему, что он должен позвонить мне. Немедленно.

— Ладно. Когда я получу деньги?

— Завтра. Как только он мне позвонит.

Связь оборвалась. Надзиратель улыбнулся. Пятьсот фунтов за одну фразу. Неплохая сделка.

Открылась дверь, и появилась Ллойд-Дэвис. Стоявший у раковины Ли напрягся, как беговая лошадь перед стартом.

— Свободное время, — объявила она.

Ли вылетел в коридор. Ллойд-Дэвис вошла в камеру и остановилась, глядя на Шеферда. Он лежал на спине, закинув руки за спину.

— Что-нибудь случилось, Макдоналд? — спросила она.

— Я в порядке, — ответил он.

— Проблемы с адвокатом?

— Нет, все нормально.

Видимо, Гамилтон рассказал ей, как он отреагировал на визит Харгроува.

— Хочешь побеседовать с Исповедником? Я могу позвать Эда Харриса.

— Я в порядке, — повторил Шеферд. — Правда.

— У каждого есть плохие и хорошие минуты, — заметила Ллойд-Дэвис. — Главное, не зацикливаться на плохом. Поговори с кем-нибудь. Ты не обязан раскрывать душу перед охраной, но Исповедники тебе помогут.

— Мне никто не поможет, — промолвил Шеферд и сразу пожалел о своих словах. Лучше было помалкивать.

— Вызвать доктора?

— Все в порядке, мэм. Я просто хочу, чтобы меня оставили в покое.

Ллойд-Дэвис постояла у его койки и вышла из камеры. Шеферд закрыл глаза. Он не мог думать ни о чем, кроме Сью. Перед ним мелькали яркие картины. Их семейные праздники. Завтраки и ужины. Споры, которые они вели. Фильмы, которые смотрели. И в глубине каждого воспоминания сидело саднящее чувство, что все это в прошлом и он никогда не сможет с ней увидеться или поговорить. Сью осталась в прошлом. Навеки. Навсегда.

Его будущее заключалось теперь в сыне. Тогда почему он до сих пор сидит в этой камере, среди подонков, которым наплевать, жив он или мертв? Почему не ушел вместе с Харгроувом? Даже сейчас он может спуститься к телефонам и потребовать свой билет на волю. Один звонок, и Шеферд снова будет с сыном, ведь он ему нужен.

Шеферд сжал кулак и со всей силы ударил по стене, почти наслаждаясь болью. Да, он заслужил мучения. Это он виноват в ее смерти — его не было рядом с ней в машине. Будь они вместе, он сидел бы за рулем и ничего бы не случилось. Сью осталась бы жива.

Шеферд сел на койке, свесив ноги. Ли расклеивал на стене картинки из журналов — пейзажи, лесные чащи, фотографии пустынь, плывущую по океану лодку, все, что нельзя найти в тюрьме. Для Шеферда они тоже были недоступны, но он сам посадил себя за решетку. Он знал, почему остался здесь и не отказался от задания. Ему хотелось добить Карпентера. Это была война, и он сделает все, что нужно для победы.

Шеферд услышал, как охранник объявил об окончании свободного времени, а парой минут позже в двери появился Ли.

— Тебя вызывают в кабинку, — сообщил он.

— Зачем?

— Не знаю. Стаффорд попросил тебя позвать.

— Скажи ему, чтобы катился ко всем чертям.

— Что с тобой сегодня?

— Просто хочу, чтобы меня оставили в покое.

— Если ты пошлешь Тони Стаффорда, тебе быстро подыщут тихое местечко, — заметил Ли. — Сюда вломится куча полицейских и потащат тебя в изолятор. Там ты будешь наслаждаться картонной мебелью, отсутствием сортира и всякой дрянью, которую начнут пихать тебе в еду, чтобы ты вел себя спокойнее.

Шеферд глубоко вдохнул. Пора возвращаться в роль. Что бы ни происходило снаружи, для обитателей тюрьмы он Боб Макдоналд, крутой парень и матерый преступник. Если он будет вести себя иначе, операция провалится.

Он медленно пересек площадку. Стоявший у двери Хили распахнул ее, когда Шеферд подошел. Охранник махнул рукой, приглашая его войти.

— В чем дело? — спросил Шеферд.

— Ты хотел сказать — в чем дело, мистер Хили?

Стаффорд следил за ними из кабинки.

— Обойдешься, — буркнул Шеферд.

— Если будешь грубить, я напишу на тебя рапорт.

Шеферд пропустил его слова мимо ушей и приблизился к диспетчерской.

— Мистер Стаффорд, охранник Хили отказывается объяснить, зачем меня вызвали из камеры.

— Делай, что тебе говорят, Макдоналд, — процедил Стаффорд.

— "Тюремные правила", параграф шестой, пункт два: «Общаясь с заключенными, охрана обязана воздействовать на них своим личным примером и авторитетом, завоевывая их расположение и пробуждая в них стремление к сотрудничеству». Чтобы пробудить во мне стремление к сотрудничеству, вы должны объяснить, зачем меня вызвали.

Стаффорд вздохнул.

— Тебя хочет видеть начальник тюрьмы.

— Для чего?

— Сам у него спроси.

Стаффорд повернулся к нему спиной.

— Идем, Макдоналд, — проворчал Хили. — У меня полно работы.

Шеферд подумал, что Гозден решил поговорить с ним о смерти Сью. Меньше всего ему хотелось обсуждать эту тему, но у него не было выбора. Ли прав: отказываясь выполнять приказы, он рискует оказаться в изоляторе.

Хили проводил Шеферда по коридору безопасности и подождал, пока один из секретарей проводит его в кабинет. Не успела за ним закрыться дверь, как Гозден вскочил с кресла и ткнул в него пальцем.

— В какие игры ты играешь? — крикнул он.

— Что? — не понял Шеферд.

Он ожидал утешения, а на него набросились с обвинениями.

— Я слышал, что тайным агентам положено держаться в тени. Работать исподтишка. А ты уже отправил в больницу половину секции.

До Шеферда наконец дошло. Комендант говорил о Юржаке, Дикобразе и Волосатом.

— Я тут ни при чем.

Ему оставалось только лгать. Если он признает, что напал на заключенных, у начальника тюрьмы появится удобный повод прекратить всю операцию. Даже не имея права напрямую удалить Шеферда из тюрьмы Шелтон, он вполне может выжить его отсюда, просто обронив пару лишних слов.

— Не надо считать меня за идиота, детектив Шеферд, — произнес Гозден. — Одному сломали ногу, на другом живого места не осталось, а у третьего выбиты зубы, ушиб почек и дыра в ноге. За каждого из них тебе могут дать семь лет, уже по-настоящему.

— Кто-нибудь сказал вам, что это сделал я?

— Хватит меня дурачить, Шеферд. Ты сидишь здесь уже достаточно долго и понимаешь, что к чему. По тюрьме пошел слух. Ты метишь в главари.

Шеферд покачал головой:

— Неправда.

— Тогда объясни мне, что здесь происходит.

Гозден сел за стол, взял в руки карандаш и постучал им по металлической подставке для бумаг. Шеферд посмотрел на Гоздена. Этот человек командовал учреждением, где порядок поддерживала не охрана, а сами заключенные, где арестанты выполняли работу надзирателей и богатый наркоторговец спокойно устраивал свои делишки.

— Я выполнял свое задание, только и всего.

— Сомневаюсь, что тебе дали полномочия калечить заключенных! — бросил Гозден.

Шеферд выдержал паузу. Он не мог объяснить коменданту, что напал на Юржака для того, чтобы получить место в бригаде уборщиков. Или что его атака на Дикобраза и Волосатого явилась упреждающим ударом, а не вынужденной самозащитой. Гозден — гражданский служащий, и если раньше ему приходилось напрямую сталкиваться с заключенными, теперь он следил за ними только из-за своего стола. Он прочитал досье на Джералда Карпентера, но не знал его и не понимал, что он собой представляет. Не понимал он и того, что иногда возникают ситуации, когда цель оправдывает средства.

— Только не надо мне говорить, что нельзя приготовить яичницу, не разбив пару черепов, — добавил Гозден.

— Даю вам слово, что все мои действия были строго продуманы и не выходили за рамки необходимого.

— Юржак лежит в больнице со сломанной ногой.

— Да, но это торговец наркотиками, пытавшийся убить сотрудника иммиграционной службы, — напомнил Шеферд. — Он получил по заслугам.

— Не забывай, что это блок предварительного заключения. Существует презумпция невиновности. Но даже если бы его осудили и приговорили к сроку, кто ты такой, чтобы ломать ему ноги?

Шеферд с трудом подавил вспышку гнева. Он хотел возразить Гоздену, что Юржак не просто так получил свое место в бригаде уборщиков, а заплатил за него. Что жизнь в секции насквозь коррумпирована, заключенные легко покупают себе дополнительные привилегии и блага и что все это было бы невозможно, если хотя бы один надзиратель не брал взятки. Но Шеферд сознавал, что сначала надо разобраться с Карпентером и лишь потом посвящать Гоздена в масштабы коррупции в тюрьме.

— Я даю вам слово. Я не имею никакого отношения к тому, что случилось с Юржаком или другими заключенными.

Все, что ему оставалось, — полностью отрицать свою вину. Камеры не зафиксировали никаких правонарушений, свидетелей тоже не было. Надо стоять на своем, и начальник тюрьмы не сможет ничего доказать.

— Значит, то, что вскоре после твоего прибытия трое заключенных попали в больницу, — чистое совпадение? — усмехнулся Гозден.

— В тюрьме много насилия.

Он несколько секунд сверлил взглядом Шеферда.

— Я могу вышвырнуть тебя из блока, — произнес он после паузы.

— Сомневаюсь, что дело обстоит так просто, сэр, — спокойно промолвил Шеферд. — Мой босс напрямую подчиняется министерству. Пусть я самый обычный детектив, но эта операция санкционирована на высоком уровне, и у вас нет полномочий для ее отмены.

— Из-за тебя в тюрьме может начаться бунт. Если заключенные узнают, что среди них тайный агент, ситуация выйдет из-под контроля.

— А как они об этом узнают, сэр?

Некоторое время они в упор смотрели друг на друга.

— Насколько я понимаю, вы здесь единственный человек, которому известно, кто я такой, — сказал Шеферд. — И я надеюсь на вашу поддержку. Если меня раскроют, мое начальство очень сильно вами заинтересуется.

— Похоже на угрозу, — заметил Гозден.

— Так же, как и ваше замечание о том, что заключенные могут узнать обо мне правду, — возразил Шеферд. — Угрозы вряд ли нам помогут.

— Дайте мне слово, что больше никто не пострадает.

— Сделаю, что могу, — сказал Шеферд.

Гозден потер ладонью шею.

— Я поговорю с вашим боссом. У меня нет выбора. Если что-нибудь случится, я не хочу за это отвечать.

— Понимаю вас, сэр. Вы должны себя оправдать. На вашем месте я поступил бы точно так же.

— У вас уже есть догадки, кто из офицеров помогает Карпентеру?

— Пока нет, сэр, — солгал Шеферд. — Как только что-нибудь узнаю, немедленно вам сообщу.

— Очень надеюсь, детектив Шеферд, — произнес Гозден. — Очень надеюсь.

Ночь Шеферд провел без сна. Он лежал на спине и смотрел на потолок. Крутившиеся в голове мысли не давали ему покоя. О том, как погибла Сью, он знал со слов Харгроува: «Пыталась проскочить на красный свет. Врезалась в грузовик. Это был несчастный случай». Воображение рисовало ему эту сцену в самых разных вариантах. Тысяча грузовиков. Бесконечная вереница катастроф. Но конец был всегда один и тот же. Сью лежит в искореженной машине, залитая кровью, с широко раскрытыми глазами. На заднем сиденье кричит Лайам.