Жили-были

Василий, сын купеческий

некотором царстве, в некотором государстве, а именно в том, в котором мы живем, жил-поживал богатый купец; имел он жену и одного сына. Сына звали Василием.

Купец этот заболел и помер. Осталась вдовая купчиха молодая с мальчиком вдвоем. Жила-пожила молодайка, познакомилась с одним торговцем. Но этот торговец Василия, сына купеческого, сильно возненавидел. «Есть, — говорит, — на море необитаемый остров, на нем огромный лес, а остров принадлежит твоему мужу. Так вот мы на этот остров свезем твоего Васютку и пускай он там живет!»

Мать решилась на такое зверское похождение, на своего сына покушение — отвезти его на пустой остров. Взяли да и свезли, выпустили на пустой остров. Ничего у него нет, поплакал он, погоревал, да делать нечего уж, надо как-нибудь жить. Пошел по этому острову, по этому лесу и слышит необыкновенный шум и треск. «Что такое? — подумал Василий, сын купеческий. — Чему бы это быть на пустом острове?»

Видит — два рогатых, черт и леший, дерутся. Черт говорит: «Василий, сын купеческий, помоги мне лешего убить. Я тебе великое добро сделаю!» А леший говорит: «Нет, Василий, сын купеческий, помоги мне черта убить, я тебе большую услугу сделаю!» Подумал Василий, сын купеческий: «Мне не с чертом жить, черт в воде, а леший на суше, на земле, дай помогу я лешему!»

Взял да и пособил лешему черта убить. «Ну, спасибо тебе, Василий, сын купеческий! Тридцать лет я дрался с этим чертом, но на тридцать первом году помог ты черта убить. Иди вот по этой дороге, — говорит леший, — там огромный дом увидишь, тут мой дед живет. Дед тебе будет давать двенадцать мешков золота, а ты двенадцать мешков не бери золота, а проси у него зеркальце о двенадцати винтиках. Когда ты зеркальце получишь, то двенадцать винтиков вывинтишь, и выйдет двенадцать матросов оттуда, спросят: „Что тебе нужно, Василий, сын купеческий?“ — а ты и проси у них, чего пожелаешь, в ту минуту и будет готово!»

Хорошо. Вот этот Василий, сын купеческий, и отправился к дедушке. Приходит — огромный дом, высокий, большой. И выходит из него старый дед, старый леший, годов полтораста ему: «Добро пожаловать, Василий, сын купеческий, добро пожаловать! Спасибо тебе, благодарю тебя, что помог сыну черта убить. Тридцать лет бились они. Вот за твою услугу двенадцать мешков золота». Он говорит: «Дедушка, куда же я на пустом острове с золотом! А дай ты мне зеркальце о двенадцати винтиках». Дедушка поежился-поежился: «Ну, — говорит, — внук мой дороже зеркальца. Вот тебе в вознаграждение и золото, и зеркальце!»

Вышел Василий на то самое место, где черт и леший дрался, вывинтил двенадцать винтиков из зеркальца, и оттуда вышло, откуда ни возьмись, двенадцать матросов; все они ровнехоньки, все, как один, — и ростом, и одеждой. «Что, Василий, сын купеческий, нужно?» — «А вот, — говорит, — эти двенадцать мешков золота и меня перенесите на родину!»

Не успел он этих слов вымолвить, глядит, а уже дома, в отцовских палатах, с двенадцатью мешками золота.

Мать с другом со своим: «Что он, обокрал кого, двенадцать мешков золота?» Взяли да и донесли в полицию приставу, что вот их сын кого-то ограбил, привез двенадцать мешков золота. И взяли эти двенадцать мешков золота в зале запечатали. Назавтра назначили смотр этому золоту. А Василий, сын купеческий, не будь глуп, вывинтил двенадцать винтиков, вышло тут двенадцать матросов: «Что, Василий, сын купеческий, нужно?» — «А вот, — говорит, — эти двенадцать мешков золота взять из зала и высыпать в погреб, а в эти мешки насыпать сажи».

Съехались назавтра все генералы на смотр, в переднем зале ковры разостлали. Когда подошло время ссылать золото, как вывернули двенадцать мешков все за раз, тут сажа всех и заглушила, всех ослепила. Начальство и разгорячилось на мать: «Что ты, пустосмешка! Откуда ты взяла золото?!»

А Василий, сын купеческий, взял золото и раздал нищей братии, убогим. Сам вышел на крыльцо, вывинтил двенадцать винтиков, вышло двенадцать матросов: «Что, Василий, сын купеческий, прикажешь?» — «А вот меня на тот же остров несите и там чтобы был дом хрустальный».

Как сказано, так и сделано. Глядит Василий, сын купеческий, уже в палатах хрустальных сидит, полное хозяйство готово. Тут Василий, сын купеческий, поселился жить. Но как бы то ни было, одному жить скучно, нет хозяйки. Вывинтил он двенадцать винтиков, вышло двенадцать матросов: «Что, Василий, сын купеческий, прикажешь?» — «Вот, — говорит, — мне одному жить скучно. Прошу вас, по всему белому свету сколько ни есть лучших красавиц, написать их портреты!»

Как сказано, так и сделано — к утру. Ему понравилась дочь китайского императора. А она жила: сорок сажен вышины башня за двенадцатью дверями, за сорока замками. Просит матросов Василий, сын купеческий, сегодняшней ночью перенести ее сонную к нему на постель. А уж как сказано, так и сделано. Матросы много не медлят: перенесли к нему на кровать сонную дочь китайского императора.

Пробуждается царевна ото сна крепкого, и что же она видит? В палатах она чудных, у чужого незнакомого кавалера. «Что ты, — говорит, — невежа, зашел ко мне в спальну! Как осмелился так дерзнуть?» — «Нет, любезная красавица, не я к тебе дерзнул, а ты ко мне! Посмотри, ведь ты в моих палатах!»

И как она очнулась, разгляделась, что действительно она не в своих палатах, и понравился ей Василий, сын купеческий.

А у китайского императора хватились, а дочери нет. Царь собрал всех мудрецов, чернокнижников гадать, чтобы узнать, куда девалась его дочь: ведь была за сорока замками и пропала!

Нашлась одна ведьма, колдунья: «Вот что, — говорит. — В некотором царстве, в некотором государстве есть черное море, а на том море есть необитаемый остров. А на этом острове живет молодой человек с вашей дочерью, но не знаю, какими он судьбами попал к нам и как он сумел от вас взять ее. Отвезите меня на этот остров, а там я как-нибудь узнаю».

Взяли ведьму и отвезли на этот остров и выпустили ее одну-одинешеньку. Она замочилась в морской пене вся, нашла дом хрустальный и решилась попросить милостыньку Христа ради. Царевна вышла на крыльцо, подала ей милостыню, сжалилась над ней: «Бабушка, бабушка, иди ко мне, обсушись, живи у меня!» Побежала к Василию. «Васенька, душенька, — говорит, — корабль разбило, и старушка спаслась, возьмем мы ее к себе, мне будет веселей, когда тебя нет!» — «Очень рад, — говорит, — очень рад. Я и хотел тебе такую бабушку взять бесприютную».

Вот эта старуха-ведьма живет неделю, живет и две. Начала все выспрашивать царевну: «Какими ты судьбами сюда попала?». Она говорит: «Я не знаю; проснулась я ночью на чужой постели, около незнакомца, молодого витязя, и сама не знаю почему». — «А ты, — говорит, — узнай от него как-нибудь».

Царевна, ничего не подозревая, говорит Василию, сыну купеческому: «Васенька, душенька, какими судьбами я у тебя очутилась?» А он: «У меня есть зеркальце о двенадцати винтиках; вывинчу эти винтики, выйдет двенадцать матросов, и делают, что мне надо».

Она бабке и рассказывает: «У него зеркальце о двенадцати винтиках, вывинтит он винтики, и выйдет двенадцать матросов, и что ему надо, то и делают». — «Так вот что, голубушка! Ты у него попроси для забавы зеркальце: и мы будем забавляться от безделья!»

Царевна-то ничего не подозревала, да и он тоже сглупил. Отдал зеркальце царевне. День они забавляются и другой забавляются. Царевна как-то это зеркальце и забыла. Тут же колдунья его взяла, вышла на крыльцо, отвинтила двенадцать винтиков, и вышло двенадцать матросов: «Что, бабушка, нужно?» — «Нужно, — говорит, — нас с царевной прямо к императору к китайскому перенести, а дом этот в прах разбить, а этого негодяя в море на камень с ружьем положить, пусть он спит на этом камне!»

Сказано-сделано: ведьму с царевной к китайскому императору доставили.

А что случилось с Василием, когда он пробудился среди моря на камне? Он горюет, он плачет; вдруг видит — по морю плывет большущий серый кот. Прицелился Василий подстрелить кота, а кот русским языком говорит: «Не бей, Василий-царевич. Я тебе пригожусь!» А это тот самый леший, которому он пособил убить черта. «Я тот самый леший! Не плачь, не горюй, не оставлю тебя без внимания!»

Плывет корабль мимо, Василий давай кричать на корабль: «Возьмите несчастного человека!» А кот ему помогает под голос, только море дрожит! Корабельщики услыхали, поглядели в подзорную трубу — среди моря человек с ружьем и с котом. А кот его научил: «Ты берись поваром, скажи, что был поваром».

Корабельщики пристали к камню, взяли несчастного с котом. «Кот при мне уж!»

Объявил Василий, сын купеческий, что он повар с разбитого корабля. Взяли его поваром. Великолепно готовит кушанья, даже налюбоваться не могут корабельщики.

И вот корабль пристал к городу, в котором живет китайский император. Корабельщики поваром стали хвастать. Император говорит: «У меня повара хороши!» А корабельщики говорят: «Нет, у нас лучше».

Китайский император задал пир великолепный, созвал что ни есть самых лучших поваров, назавтра пир, и надо корабельщикам тоже обед устроить. Корабельщики спрашивают: «Много ли тебе, повар, надо на все денег?» А кот его учит: «Ты проси только шесть рублей, больше не бери». — «Ну что тут из шести рублей сделаешь? Какой обед будет?» — «Это дело не ваше! А не надо больше шести рублей!»

Взял деньги сын купеческий и с котом отправился в магазин. Кот говорит: «Зайдем в магазин, я вскочу на полку!» Вскочил и спихнул винный бокал. Приказчики разгорячились — кота бить! А кот говорит: «Спроси, сколько стоит бокал? Они запросят шесть рублей, ты деньги отдай, а обломки возьми в платье себе!»

Отправились домой. Приходят, кот повалился на плиту, и вот уж и гости съезжаются. А у них ничего не готово, одни черепья только.

Вот приехали гости, стали просить пить, есть. Как кто развернется да бокал тряхнет, — откуда ни возьмись, всякие заморские вина да разные заморские закуски. Как повернут чайный бокал, тут и чай, и всякие разные десерты, и всякие разные пироги, и все. Так корабельщики посрамили царя: оказалось, что лучший повар — у корабельщиков. Тогда император стал этого повара просить себе: «А то, — говорит, — я не позволю вам и торговать!»

Корабельщики повара уступили императору, и живет повар при царской кухне. А ведьма, старуха-колдунья, узнала, что это он воровал его дочь, и давай думать да гадать, какой суд дать такому дерзкому человеку. Вот стали решать, судить, какую казнь ему сделать. Кто хочет присудить его привязать к двум жеребцам, к хвостам, и чтоб жеребцы его разорвали. А кто говорит: «Его надо на воротах расстрелять!» А кто говорит: «Да вот есть у нас яма пуста, глубока — сорок сажен глубины. Там гады, крысы да мыши всякие: так его и спустить живого в эту яму и засыпать!»

Так его и спустили. А кот на кухне жил, жил: Василия, сына купеческого, нет! Где Василий, сын купеческий? Побежал на улицу. А Василия, сына купеческого, в яме точат, грызут, рвут. Василий, сын купеческий, без памяти бегает из угла в угол. Кот услышал, что там его приятель Василий, вскочил в яму и давай давить крыс да мышей. Всех переловил мышат, крыс. Одна крыса взмолилась: «Кот серый, отпусти меня на покаяние души, великую тебе службу сослужу!» — «А сослужи службу, — говорит, — такую: зеркальце о двенадцати винтиках у ведьмы, у колдуньи, достань нам!»

Крыса взмолилась и дала клятву, что через каких-нибудь минут пятнадцать все дело будет готово. А зеркальце у ведьмы в повойничке, чтобы его никто не взял. Хитро его взять! Вот она спит, эта ведьма, один мышонок взбежал ей на лоб и запихал хвостик в нос да и щекочет. Ведьма спросонок как чихнет — повойник с головы слетел, а зеркальце и выпало! А крысятам да мышатам много не надо: схватили зеркальце да прямо в яму и притащили.

Вот кот отдал Василию, сыну купеческому, зеркальце, а ведьма тут же и околела — тошно стало ей…

Василий, сын купеческий, вывинтил двенадцать винтиков, двенадцать матросов вышло: «Что, Василий, сын купеческий, нужно?» — «А вот, — говорит, — нас с котом из ямы сию же минуту наружу!»

Как сказано, так и сделано. Выбравшись из ямы, Василий, сын купеческий, идет прямо к императору в палаты со всеми матросами. И давай суд производить. Увидала это царевна. Как увидала, так и обмерла от радости, что ее любезный Вася тут. Даже сама с Васей заодно, как бы судей тех наказать, кто его наказывал. Кто говорил, на воротах расстрелять, того на воротах и расстреляли, а кто говорил, к жеребцам привязать, того к жеребцам привязали и разорвали. А кто его осудил в яму, того в яму и опустили и приказали засыпать землей эту яму, пусть крысы да мыши едят!

Тут Василий, сын купеческий, вывинтил зеркальце о двенадцати винтиках, вышли двенадцать матросов: «Что, Василий, сын купеческий, нужно?» — «А нужно опять на тот остров, где я был, отнесите нас с царевной туда! И постройте дом еще лучше прежнего!»

Как сказано, так и сделано. И вот на том острове еще лучше дом стоит! И Василий, сын купеческий, опять поселился на нем со своей царевной.

Стал Василий, сын купеческий, с царевной жить, да поживать, да добра наживать.

И сказке конец.

Кто сильнее

Увидал черт мужика да и говорит: «Поклонись мне!» — «Нет, — говорит, — ты мне поклонись сперва!» Черт: «Ладно, только допрежь силами померяемся, кому кланяться».

Взял черт чурку да как бросил — она в облако и полетела да там засела. «Ну это, — говорит мужик, — что! Ты вот посмотри, как я брошу — у меня в небо улетит и больше не увидишь. Смотри!»

Только замахнулся да и бросил тихонько чурку за себя. А черт глядит, куда это полетела чурка; глядел, глядел — нет ее, не видно! «Ну, — говорит, — ты, мужик, сильнее меня»…

И поклонился мужику, и ушел из наших мест; с тех пор его больше не видели.

Дочь водяного

Отправился добрый молодец вечером ловить рыбу за Онего в дальнюю губу, и задержал его до утра на островах встречный ветер. Как стало светать, видит молодец: прилетели три лебедушки, ударились оземь, обернулись красными девушками и стали купаться в губе, а на берегу у них оставлены птичьи шкурки. Молодец подкрался потихоньку и захватил одну шкурку. Две-то девушки, как выкупались, вышли на берег, одели шкурки, ударились оземь и полетели себе лебедушками. А третья ищет свою шкурку, не может найти.

Тут к ней подошел молодец и говорит: «Что дашь за шкурку?» — «Хочешь несчетной золотой казны?» — «А не надо мне казны, отдай себя». — «Изволь, — говорит, — буду твоей женой».

Дали они друг другу клятву и стали мужем и женою. К вечеру ветер стих. Как надо им садиться в лодку, молодец и подай жене шкурку: «На, — говорит, — спрячь, чтобы не замокла».

А жена накинула шкурку на себя, обернулась лебедушкой и полетела по поднебесью. А на прощанье только закричала мужу человеческим языком: «Не умел ты меня беречь-стеречь, не видать тебе меня три года! А как исполнится три года, приходи ко озеру Ильменю, увидишь на плоту женщину-портомойницу: она тебя проведет ко мне».

Воротился молодец домой один-одинешенек. Плохое ему житье, стосковался по своей по жене: крепко она ему полюбилась. Исполнилось срочное времечко, и пошел он к Новгороду, к Ильмень-озеру. Как пришел туда, солнышко было на вечере, и видит он, стоит на плоту портомойница и манит его к себе. «Сведи меня, — говорит, — голубушка, к моей жене». — «Отчего не свести, пойдем!»

И пошли они берегом; дорожка все спускалась вниз, стало как-то холоднее. И пришли они в большое село к богатому дому. Говорит ему вожатая: «Ты как войдешь в избу, смотри не молись».

И встретил их в избе старик — седая голова, седая борода. «Долго, — говорит, — зятек, ждали мы тебя».

И вышла затем красавица, за руку вывела ребеночка по третьему году: «Смотри, Иванушка, какой у тебя сыночек подрос!» — «А пусть растет, — говорит дед, — нам это добро надобно».

Поздоровался молодец с женой, и стали они жить ладком. И я у них в гостях был, пиво пил, сладким медом закусывал.

Леший-лапотник

Раз, это дело было великим постом, я ходил за лыком да и заблудился в лесу. Ходил, ходил, и уже наступила ночь, а выйти никак не могу. Услышал, кто-то кричит: «Свети светло!» Я подхожу и вижу: сидит на лесине леший и ковыряет лапоть, а когда луну закроет облаком, он и кричит: «Свети светло!»

Я взял здоровую хворостину, подошел потихоньку и, когда он вскричал «Свети светло!», вытянул его хворостиной по спине. Как он вскочит да ходу, а сам кричит: «Не свети, не свети!»

Подумал, что месяц его хлестнул.

Пастух и леший

Нанялся в одну деревню пастухом мальчик- сирота, лет этак пятнадцати. Ну, а пастухово дело трудное: за каждой коровой ведь не убегаешься и не усмотришь: иную в день-то раз и увидишь. Нанялся мальчик пастухом, да до того измаялся, что чуть жив ходит, да и в стаде пошло неладно: либо корова завязнет в болоте, либо медведь изранит, или волк, либо какая домой не придет, а за это всяк бранит, да еще и приколотит. Горе парню, хоть в деревне не показывайся.

Сидит он раз вечером на дороге да плачет с устали, бегавши за коровами, и видит, что идет к нему старик. «Чего, парень, плачешь?» — спрашивает он. Парень молчит. «Ну, говори же!» — «Да вот так и так», — и рассказал все свое горе… «Ну, ладно, — промолвил старик, — я твоему горю пособлю. Давай-ка свой крест да пояс».

Парень отдал и то, и другое. Взял это старик и ушел в сторону и долго там был. Наконец, зовет парня. «Смотри, — говорит, — вот тебе крест и пояс. Крест не носи, пока пасешь коров, а пояс повяжи на себя, и коли придет время гнать из деревни скот, то ты подтяни его потуже, а выгонишь из деревни — приослабь, а уж коли отгонишь версту или больше — и совсем отпусти, и тогда ложись спать и спи спокоем; а будет вечер — затяни опять пояс, но не туго, а со слабиной; а коли услышишь коровьи колокола, то и крепко подтяни: уж тут у тебя все коровы и будут до единой, и гони их домой. Только в этот вечер ты собери всех коров сам, а там будет легче — я тебе пособлю. И когда ты отпасешь, то лапти, в которых ходил в лес, брось вот на это место, где мы стоим с тобой».

Старик завернул за сосну да и сгинул: внутрь ли ушел ее али сквозь землю — парень не видал, а только старик пропал.

Собрал, хотя и с трудом, парнишка вечером коров, а наутро сделал так, как велел ему старик. Погнал из деревни коров и пояс ослабил; коровы пошли врассыпную, а прогнал с версту — и совершенно ослабил: коровы все — по сторонам и с виду пропали. Шел было пастух сначала во след, да где — и не видать никого. Однако лег и заснул. Просыпается, а уж солнце на два кнутовища от заката. Призатянул он пояс и стоит… Прошло полчаса этак или больше — слышит, стали около позванивать колокола и показались скоро коровы. Он затянул пояс покрепче — коровы все около него и собрались, да так и наступают на него. И погнал их пастух домой, и были все налицо и целехоньки.

Таким манером пропас он все лето, а в конце лапти свои оставил под сосной, как велел старик.

А это значит плата ему; хоть лапти, а плата.

Солдат и леший

В одной деревне жил богатый мужик. Он построил новый дом, а к нему в дом повадился ходить ночевать леший. Нельзя стало мужику жить в доме, он перешел в старый.

Дожили до осени. Шел солдатик со службы. Дело было вечером. Он попросился у этого мужика ночевать. Хозяин пустил, ужином накормил и увел в новую избу спать. Подумал, что, может быть, солдат знает, как от лешего избавиться.

Только солдат расположился на печке спать, вдруг зашумел ветер, так что вся изба задрожала. Отворились двери, и в избу вошел мужичок среднего роста, в белом зипуне. «А! Служивый здесь?» — «Здесь. Выпросился ночевать». — «Ну, хорошо. Я тоже ночевать пришел. Мы с тобой полалакаем».

Забрался мужик на печку, а служивый зажег лучину огня и засветил. «Ну что, служивый, табачок нюхаешь?» — «Нюхаю». — «А у меня как раз табак вышел весь. Пожалуйста, одолжи мне своего табачку!» — «С удовольствием, что ж!» И солдат подал свою берестяную тавлинку. Мужичок в одну ноздрю нюхнул, а в другую было нечего: он уже табакерку выколачивал. «Ох, дядюшка! Как ты нюхаешь! И самому ничего не осталось». — «Ты, — говорит, — знаешь, служивый, кто я такой?» — «Да уж какой леший нюхает пуще тебя!» — «Это я самый и есть».

Тогда солдат спрашивает: «А что, вы помираете или нет когда-нибудь?» — «Мы никогда не помираем; мы ходим по лесам, по домам, и вот если попадется под ногу игла, как ступим на иглу, тут и помрем». — «А как же ваши телеса убирают? Ведь вы велики!» Леший говорит: «Запрягай хоть пятнадцать лошадей и никогда нас не вывезти! А привяжи курицу и петуха на мочалко, пугни их, и они утащат, а ветер дунет, ничего не будет».

Легли они спать. Солдату не спится. Через некоторое время зажег он опять лучину, смотрит, а леший уснул: сам лежит на печи, а ноги на полатях у стены. Солдат вынул из ранца иголку и воткнул лешему в пятку. Леший стал помирать и растягиваться, так что стены затрещали.

Утром приходит хозяин. «Ну что, служивый? Каково ночевал?» — «Да, хорош твой ночлег! Смотри, какой леший лежит!» Хозяин обрадовался, думает: «Только выбросить его, и все! Больше ходить не будет».

Солдат собрался и ушел.

Мужик выломал простенок меж окон, привел трех меринов, привязал лешего за ноги и давай понукать, а веревки рвутся, леший с места не шевелится. Подумал мужик: «Раз солдат его ухаял, он может и убрать». Запряг телегу и поехал за солдатом.

Настиг в поле и говорит: «Эй, служивый! Поедем ко мне: убери его! Сколько возьмешь с меня?» — «Сто рублей». Мужик посадил солдата в телегу и привез домой.

Солдат поймал курицу и петуха и привязывает их мочалкой к лешему, а мужики над ним смеются: «Три мерина не могли вывезти, а он курицу и петуха привязывает!»

Солдат все приготовил, пугнул курицу и петуха, они побежали и вытащили на улицу лешего.

Ветер дунул, и лешего не стало.

Избушка лешего

Как ехать из Лижмы на Шуньгу, проезжаешь мимо избушки, живет в ней сердитый хозяин[16], оттого ее обегают, редко заезжают туда поодиночке. И ехал зимой добрый молодец по этому пути, в верстах двух от избушки сломались у него сани. Кое-как добрался он до избы, дальше ехать не на чем, да и нельзя: уж очень озяб. Вошел он в избу и слышит: на полатях кто-то стонет. Вот он помолился, перекрестился, на все стороны поклонился, достал себе из сумы хлеба и рыбник, сам закусил, а чего не съел, на печь положил. Оттуда проговорило тихим голосом: «Благодарствуешь, кормилец, на памяти; обогрейся и ничего не бойся».

Только он прилег на лавку, как вдруг растворилась дверь настежь, пошел со двора пар, и заговорил сердитый голос: «Русским духом пахнет, ты почто сюда пожаловал?» А с полатей отвечает женский голос: «Не тронь его, болезного доброго молодца; он меня без тебя накормил». — «Ну, — говорит, — коли так, оставайся же жив-здоров, я тебе сейчас санки налажу».

Прошло эдак с час времени, опять растворились двери, и заговорило: «Ты теперь обогрелся и поотдохнул: пора тебе в путь-дорогу».

Простился молодец с хозяйкой, вышел на двор и видит: стоят у дверей чудесные санки с полостью. Сел он в них барином и поехал на Шуньгу, рад, что от сердитого хозяина выбрался подобру- поздорову.

И случилось ему через год быть в Москве, приехал он к трактиру и зашел пить чай. Немного погодя подходит к нему купец и спрашивает: «Скажи на милость, молодец, где ты купил санки, точь-в-точь мои; зимой меня ветром из таких вышвырнуло. Как встал я на ноги — стоит одна лошадь с упряжью, а саней, словно как не бывало, нет».

Тут ему молодец рассказал всю правду, всю истину.

Ночь на Ивана Купалу

У одного барина был холоп кабальный. Вот и вздумал этот холоп на Ивана Купалу в самую ночь сходить в лес, сорвать папоротник, чтобы клад достать. Дождался он этой ночи. Уложил он барина спать, скинул крест, и, не молясь богу, в одиннадцать часов ночи пошел в лес. Входит в лес. Жутко ему стало, раздался свист, шум, гам, хохот, а он хоть и жутко, а идет. Только глядь, а черт с ногами на индейском петухе верхом едет. И это ничего, прошел холоп и слова не сказал. Глядит: вдали растет цветок, сияет, как точно на стебельке в огне уголек лежит. Обрадовался холоп, бегом бежит, уж почти к цветку подбежал, а черти его останавливают: кто за полу дернет, кто дорогу загородит, кто под ноги подкатится — упадет холоп. Не вытерпел он да как ругнет чертей: «Отойдите, — говорит, — вы от меня, проклятые!» Не успел он выговорить, его назад отбросило.

Делать нечего, поднялся холоп, пошел, видит: опять на прежнем месте блестит цветок. Снова его останавливают, опять дергают, он и знать не хочет, идет себе, не оглянется, ни словечка не скажет, не перекрестится, а сзади его такие-то строят чудеса, что страшно подумать. Холоп и знать ничего не хочет, подошел к цветку, нагнулся, ухватил его за стебелек, рванул, глядь: вместо цветка у черта рог оторвал, а цветок все растет по-прежнему, и на прежнем месте. Застонал черт на весь лес. Не вытерпел холоп да как плюнет ему в рожу: «Тьфу ты, чертова харя!» Не успел проговорить, его опять отбросило за лес. Убился больно, да делать нечего.

Вот он встал, идет опять в лес, и опять по- прежнему блестит цветок на прежнем месте. Опять его останавливают, дергают; терпит холоп, тихонько подполз к цветку и сорвал его. Пустился с цветком домой бежать и боль забыл. Уж на какие хитрости ни поднимались черти — ничего; холоп бежит и думать об этом забыл, раз десять упал.

Подбегает к дому, вдруг барин выходит из калитки, ругает холопа на чем свет стоит. «Алешка! Где ты, подлец, был? Как ты смел без спросу уйти?» Струсил холоп: злой был барин у него, да и вышел с палкой. Повинился: «Виноват, — говорит, — за цветком ходил, клад достать». Пуще прежнего барин озлился. «Я тебе дам за цветком ходить, я тебя ждал, ждал! Подай мне цветок: клад найдем, вместе разделим». Обрадовался холоп, что барин хочет клад вместе разделить, подал цветок. И вдруг барин провалился сквозь землю, и цветка не стало, и петухи запели.

Остался один холоп, поглядел, поглядел кругом себя и заплакал, бедняга, и побрел в дом. Входит, глядит, а барин спит и не вставал..

Потужил, потужил холоп, да так и остался ни с чем, лишь только с побоями.

Как мужик счастье искал

Беден, беден жил человек, беден и нужден. А кто посмотрит на него, всякий скажет: «Счастье у тебя впереди!»

И пошел мужик свое счастье искать. Идет по дороге, вдруг видит: лежит сундук, красивенький, золотенький. «Может, золото в сундуке, может, тут мое и счастье», — подумал мужик.

Бился, бился около сундука, а открыть не может. И так, и эдак приступал — еле открыл. Заглянул в сундук, а там — змей. Вылез тот из своей темницы, стал большущий, да и говорит: «Вот я тебя съем, я голодный!» — «Ты что, я тебя освободил — ты меня же и съешь? Добра не помнишь?» — «Должно голодному есть», — отвечает змей. Заспорили они. «Давай, — говорит мужик, — спросим троих, кто встретится, кто из нас прав».

Пошли. Идет навстречу лошадь. Рассказывает ей мужик о споре, а та и отвечает: «Да, добро забывается».

Идут дальше. Встречается собака. И ей рассказал мужик о споре. «Не помнят добра, — говорит собака, — я много лет служила хозяину, стерегла его добро, а стала слабо видеть и плохо слышать — прогнали меня со двора».

Третьей попала навстречу лиса. Спрашивает у лисы мужик, а она ничего на то не отвечает. Хитрая! «Не верю, — говорит, — чтобы змей сидел в таком маленьком ящичке. Не мог ты там поместиться такой большой и толстый». — «Могу, — спорит змей, — я всяким могу быть!»

Уменьшился змей, заполз в ящик и свернулся в колечко. «Ты что смотришь, — говорит лиса мужику. — Запирай скорее!»

Закрыл мужик змея в ящик. Змей и взмолился: «Выпусти меня на волю!» — «Хватит, я тебя уже выпускал. Ты меня съешь». — «Пусти, пожалуйста. Я тебя обогачу. Будешь богатым!» — «Может, это мое и счастье-то», — подумал мужик и снова выпустил змея. «Не съем я тебя, — сказал змей. — Вот у меня под языком камешек. Ты достань его. Через него ты и получишь богатство».

Достал мужик тот камешек, завернул его в платок и спрашивает: «А что мне делать с ним?» — «Я, — говорит змей, — полечу сейчас к царю и укушу ему ногу. Он день и ночь будет реветь. Не будет знать никакого покоя, умирать будет. И никто не сможет его вылечить. Ты явись к нему как лекарь и этим камешком поводи вокруг раны. Ему станет легко. Тому, кто его вылечит, он будет обещать в жены свою дочь да еще полцарства в придачу».

Приходит мужик к царскому дворцу. «Куда, голодранец-оборванец, прешься?» — гонит его стража. «Я, — говорит, — царя лечить иду».

Докладывают царю, что пришел какой-то мужик и обещает его вылечить. А царь уж умирает. Велел он сейчас же пустить лекаря.

Водит мужик камешком тем вокруг раны, она и засыхать стала. Унялась боль, легко сделалось царю. Благодарит он мужика: «Спасибо. Я обещал отдать полцарства и свою дочь в жены тому, кто вылечит меня!»

У царя — не у нас: все готово. Долго ли свадьбу сыграть! «Эй, министр, — призывает царь, — вымойте моего спасителя в бане, переоденьте. И будем свадьбу играть».

А у того министра был сын-жених. И хотелось министру женить его на царской дочери. Вызвал министр стражу и велел запереть мужика в тюрьму.

Сидит мужик в темнице, повесил голову, горюет и думает: «Не надо уж было выпускать змея из ящика. На свою бедную головушку пожалел я его». Как вспомнил мужик про змея, слышит, что кто-то ползет к нему. «Ну, как живешь?» — «Да вот в тюрьме, как видишь, пропадаю, и все из-за тебя!» — «Ладно, не тужи! Не сумел ухватить счастье в этот раз, то теперь не оплошай. Сейчас я полечу к царю и укушу ему другую ногу. Он еще пуще заревет и вспомнит тебя. Требуй, что надо. Пришлет он тройку лошадей за тобой — ты на нее не садись!»

Исчез змей. Сидит мужик, ждет: что-то будет?

Укусил змей другую ногу у царя. Занемог царь, день и ночь ревет. «Приведите его, приведите лекаря, который меня лечил!» — «В тюрьме, — говорят, — он сидит». — «За что в тюрьме?» — «Да вот отказался от вашего полцарства и царскую дочь не хочет брать в жены, за то и посадили и даже в бане не вымыли!» — «Приведите его, приведите!» — просит царь.

Приходит министр к мужику в тюрьму. На тройке лошадей за мужиком пожаловал. Зовет скорей в царский дворец. А мужик ему: «Не привык я, ваше высочество, на тройках кататься! Хочу, чтобы ты положил на спину седло и сам вез меня на четвереньках».

Нечего министру делать — стал на четвереньки перед лекарем. Взял мужик в руки нагайку да как начал пришпоривать министра — хлестать да хлестать — так и приехал под царские окна.

А царь ждет не дождется. Смотрит в окно и спрашивает: «За что же это мой зять министра главного так обижает?» — «А вот за что: в тюрьму, — говорит мужик, — меня посадил да теперь опять собирается!»

Вылечил мужик царя. А царь отдал приказ казнить министра.

Вымыли мужика в бане, нарядили в царские одежды и справили свадьбу. Веселая была свадьба. Царь пуще всех на ней отплясывал.

Черт-заимодавец

У мужика случилась беда, а на беду надо денег. Между тем денег нет; где их взять? Надумал мужик идти к черту просить денег взаймы. Приходит он к нему и говорит: «Дай, черт, взаймы денег». — «На что тебе?» — «На беду». — «Много ли?» — «Тысячу». — «Когда отдашь?» — «Завтра». — «Изволь», — сказал черт и отсчитал ему тысячу.

На другой день пошел он к мужику за долгом. Мужик говорит ему: «Приходи завтра».

На третий день он пришел. Мужик опять велел прийти завтра. Так ходил он сряду несколько дней. Мужик и говорит ему: «Чем тебе часто ходить ко мне, я вывешу на воротах моих доску и напишу на ней, когда тебе прийти за долгом». — «Ладно», — ответил черт и ушел.

Мужик написал на доске «Приходи завтра» и повесил на воротах. Черт раз пришел, два пришел — на воротах все одна надпись. «Да, — говорит он, — не пойду завтра к мужику!»

И не пошел.

Через пару дней идет к нему и видит на воротах другую надпись: «Вчера приди». «Эк меня угораздило, — сказал черт, — не мог вчера я прийти, видно, пропали мои денежки!»

И с тех пор перестал ходить к мужику.

Мужик и черт

Однажды мужик на озере рыбу ловил; рыба не попадалась, он и подумал: «Хоть бы черт мне дал рыбы!» Подумал и пошел домой. По дороге попался ему человек и говорит: «Что ты, мужик, думал?» — «Ничего я не думал». — «Как ничего не думал? Вспомни хорошенько!» Мужик вспомнил свою думу на озере и говорит: «Я подумал: хоть бы черт мне дал рыбы!» — «Это хорошо; а что от добра дашь?» — «Рад бы что угодно дать, да нет ничего… Есть только черный бык, я бы его отдал». — «А обманешь?» — «Нет, не обману». — «Хорошо, веди завтра быка!»

Назавтра, поутру, встал мужик, вспомнил о вчерашнем и жаль ему стало быка, и думает: «Дай-ка пойду на хитрость: возьму худую веревку и привяжу к лесине». Как вздумал, так и сделал: пошел к озеру, привязал веревку за лесину и пошел осматривать свои ловушки. Рыбы попало очень много. Выходит из озера черт и говорит: «Вот тебе рыба, а где же бык?» — «Быка я привязал к лесине». Пришли к дереву, за дерево одна веревка привязана; мужик и говорит: «Эх, брат, бык-то оторвался!» — «Ладно, делать нечего, смотри — приведи завтра!»

Мужик обрадовался, снес рыбу домой и назавтра опять пошел на озеро, опять привязал худой обрывок веревки за дерево и пошел смотреть ловушки.

Увидел, что рыбы много, обрадовался, выбрал ее и пошел было домой, а черт выходит из озера и просит быка. Мужик: «Бык опять оторвался!» Говорит черт мужику: «Смотри, мужик, не обманывай, приведи суленого быка, а не то тебе худо от меня будет!»

Приходит мужик на третий день и видит медведя на другом берегу озера, в воду входит. А тут черт выскакивает из озера и требует быка. Догадался мужик и говорит: «Быка-то я привел, да он опять оторвался: видишь, вон плывет по озеру, хватай его скорей!» Черт бросился к медведю, схватил его, а одолеть не может. Выскочил из озера другой черт, и вдвоем медведя бьют. Убили, черт подходит к мужику и говорит: «Ну, брат, какой у тебя бык-то! Я один и справиться с ним не смог; если бы не пришел на помощь дедко, он меня уходил бы! Да он и дедушку моего так копытом стегнул, что чуть глаз не выстегнул!»

Так мужик и не отдал черту быка.

«Лихой» попутчик

Дожил один мужик до того, что есть нечего, продать некого и заработка нет. Вот он и говорит жене: «Хозяйка! Я пойду в Воронцово к богачу, узнаю, где у него скот, и украду порося. Зарежем, и хватит мяса до нови!»[17] — «Иди, — отвечает жена, — да смотри не попадись!»

Свечерело. Идет мужик, нагоняет его другой мужик и спрашивает: «Куда ты идешь?» — «А тебе что за дело?» — «Ну, да я и так знаю! — говорит попутчик. — Ты хочешь в Воронцове у богача украсть порося! Только не украдешь, а еще в острог попадешь. Но услужи мне, а я тебе порося на двор пригоню». — «Ладно». — «Когда придешь к богачу, я за тобой проскочу на печку. Сядут ужинать и тебя посадят. И вот когда у хозяина внук чихнет за столом, ты не говори: „Будь здоров!“ Домашние тоже не скажут, и если ты не скажешь, то он будет мой. Он уж и так наполовину мой». — «Идет», — говорит мужик, а сам думает: «Вот принесла нелегкая попутчика! Ну, да ладно».

Приходят они в Воронцово прямо к богачу в дом, а у того ужин. Мужик вошел и говорит: «Здорово, хозяева! Хлеб да соль!» — «Просим милости! Садись, Ефрем, с нами ужинать!» А у Ефрема с голодухи в животе так и сосет. Поблагодарил он хозяев, оглянулся на попутчика, а того нет: видно, уж успел заскочить на печь.

Сел мужик за стол, ужинает. Вдруг внучок, лет трех, чихнул. «Будь здоров, душенька!» — говорит Ефрем. «Быча!» — прошептало с печи. Ребенок вдругорядь: «Чих!» Мужик опять: «Будь здоров, душенька!» — «Быча!» — громче донеслось с печи. Ребенок в третий раз: «Чих!» А мужик опять свое. «Быча!» — закричал кто-то на печи да в дверь, и дверь настежь оставил. «Что за быча у нас завелась», — спрашивают в страхе хозяева. А мужик: «Я, — говорит, — знаю». И тут рассказал им все.

Поутру старик велел сыну запрячь лошадь, навалить на воз мешок муки и свезти мужику. Да еще дал ему десять рублей.

Колпак золота

Жил-был мужик, все по чужим людям в работниках жил. Пришел однажды к барину, а барин послал его сетями рыбу на озеро ловить; он же никогда не делал того, что хозяин приказывал, а только, что на ум придет.

Пришел он к озеру, бросил сети на берег, сел, попил, выспался и принялся яму рыть, вырыл яму глубокую; потом надрал липовой коры и замочил в озере; ходит по берегу, ждет, когда кора вымокнет, чтобы наделать лыка. Ходил, ходил — поймал двух зайцев, накрыл их сетью. А в яму попал медведь.

Вымокла кора, он нарвал лыка и вьет веревки.

Выбегает из озера чертенок и говорит ему: «Что ты, дядюшка, делаешь?» — «А вот веревки вью, хочу все озеро сморщить и вас всех, чертей, скорчить!»

Чертенок сейчас же в озеро, а через некоторое время вышел оттуда и говорит: «Дедушка мне приказал с тобой потягаться: если ты меня обгонишь, то и морщи озеро, а если я тебя обгоню, то прочь уходи от озера!» — «Эка невидаль, — говорит мужик, — с тобой бегать: ты пробеги с моим меньшим братишкой, и тот тебя обгонит, а со мной и тягаться нечего!»

Взял мужик одного зайца, держит в руках и говорит: «Ну, беги!»

Чертенок побежал, а мужик пустил зайца — недолго его и видел чертенок: заяц в лес, а чертенок бежит кругом озера; прибежал чертенок, а мужик другого зайца в руках держит: «Ну, где же тебе тягаться с моим братом, он давно прибежал, видишь — уж отдыхает!»

Черт в озеро, а мужик поспал и опять веревки вьет.

Снова выходит из озера чертенок и говорит: «Бегаешь ты, дядюшка, лучше, а давай поборемся — кто кого поборет!» — «Эко диво — бороться! Мой средний брат — тот тебя поборет, а где же тебе со мной тягаться! Поди — он в яме».

Спустился чертенок в яму, а медведь захватил так чертенка, что тот еле живой в озеро нырнул.

В третий раз выходит чертенок из озера и говорит: «Вот, дядюшка, я принес палицу, давай тягаться, кто палицу выше бросит; если ты выше меня бросишь, то и морщи нас!» Мужик попробовал поднять палицу: палица была тяжела — куда бросать, когда и поднять не может! «Ну что ж, бросай; я смотреть буду, высоко ли улетит!»

Бросил чертенок палицу, высоко палица улетела и упала назад и завязла глубоко в землю, одна ручка видна. «А высоко, брат, ты бросил, а все-таки посмотрим, кто выше бросит!» — «Ну, давай, дядя, тащи палицу!» — «Сам завязил, сам и тащи, я после, буде придется, вытащу!»

Вытащил чертенок палицу, мужик держится за ручку палицы и пошевелить ее не может. «Что же ты думаешь? Бросай», — говорит чертенок. «Не торопись, — говорит мужик, — я вот подожду то облако; пусть нанесет его поближе, я швырну палицу на облако, она там и останется!» — «Нет, нет, не бросай палицы на облако, палица дедушке нужна, он без палицы никуда не ходит и мне велел сейчас же ее принести!» — «Ну, как хочешь, — говорит работник, — велишь — брошу, не велишь — твое дело!»

Чертенок схватил палицу — и в озеро. Мужик опять вьет веревки; выбегает из озера чертенок и говорит: «Что хочешь бери, только от озера уйди и нас не морщи!» — «Да что с вас, чертей, возьмешь, как у вас, кроме золота, ничего нет! Наносите мне один колпак золота, да и будет с вас».

Чертенок согласился и ушел в озеро, а мужик отпустил медведя, яму прикрыл хворостом, прорезал в колпаке дыру и приладил колпак над ямой. И вот стали ночью черти носить в колпак золото: высыпят золото, а оно через дыру в яму; пока полную яму не наносили, в колпаке не было золота; наконец, и колпак наполнился.

Снес мужик сети барину и отказался от работы; купил он четырех лошадей, и на них увез четыре воза золота.

И стал мужик жить да поживать, лихо избывать.

Черт и кузнец

Вот раз вытолкали кузнеца из кабака: «Иди, чертяка страхолютый!»

Пошел кузнец по улице, идет и думает: «Хоть я не черт, а со всем удовольствием согласен быть чертом и в аду жить. А вот пусть черт на моем месте поживет. Узнает, как мы-то живем».

А черт — известно, черт! О нем скажешь, а он тут как тут. Услыхал, как кузнец чертыхается, заинтересовался, думает: «Постой, друг, ты, видать, не знаешь моего житья, вот я поведу тебя в ад, будешь помнить».

Подходит черт к кузнецу и говорит: «Здорово, кузнец! Я тебя давно хотел видеть». — «А ты кто такой?» — спрашивает кузнец. Черт покрутил хвостиком, подмигнул глазком и говорит: «Не узнаешь, что ли? Ты ж со мной меняться хотел. Вот я сам черт и есть».

Кузнецу что — черт так черт! Не любил кузнец словами долго распускаться и говорит: «Давай меняться: я к тебе пойду, в ад то есть, а ты ко мне, в кричню. У тебя лучше». Черт говорит: «Ты в аду не бывал, смерти не видал, потому так и говоришь».

Одно слово: черт свое, кузнец свое.

Тут черт осерчал на кузнеца и поволок его в ад показывать мучеников да грешников, которые в котлах смоляных варятся.

Пришли в ад. Черт повел кузнеца по геенне огненной, показывает ему все, сам думает, что кузнец устрашится и назад вернется, а кузнец идет, ему хоть бы что, как дома чувствует себя. «Кому ад, а мне — рай», — говорит.

Ходили, ходили, черт и спрашивает кузнеца: «Ну как, страшно? Видишь грешников, как они живут — в котлах смоляных кипят!» Тут кузнец осерчал да говорит черту: «Иди ты к своей матери, не морочь мне голову! Пойдем, я тебе покажу ад — дело верное, а то напрасно тратим время, толку нет пика к ого!»

Потащил кузнец черта к кричне. Вот приходят. Идут по кричне, а в ней ночь черная от пыли да от сажи, сто горнов горят, четыреста молотов стучат. Рабочие ходят, рожи у них, как полагается, — нет кожи на роже.

Кузнец идет впереди, черт позади. Тут начали сажать крицу и мастеру на лопате подавать: у черта искры посыпались из глаз, уж и дышать не может. И случилась беда: увидал кузнеца хозяин и закричал: «Ты что, черт, расхаживаешь без дела? Морду твою побью!» А черт испугался, спрашивает кузнеца: «Что он тут делает? А?» — «Морды всем бить хочет и тебе побьет», — сказал кузнец, а сам хотел взглянуть на черта. Только покосил через плечо глаз, а черт уж повернулся уходить. «Куда ты, черт? Это еще не все — ты хоть погляди, как хозяин с нами расправляться будет! Научись, — говорит, — с грешниками в аду обращаться!» — «Нет», — сказал черт, крутнул хвостиком, и только его и видели.

Черт и солдат

Стоял солдат на часах, и захотелось ему на родине побывать. «Хоть бы, — говорит, — черт меня домой снес!»

А он тут как тут. «Ты, — говорит, — меня звал?» — «Звал». — «Изволь, — говорит, — только давай в обмен душу!» — «А как же я службу брошу, как с поста сойду?» — «Да я за тебя постою!»

И решили так, что солдат год на родине проживет, а черт все это время прослужит на службе. «Ну, снимай мундир!» Солдат мундир снял и не успел опомниться, как дома очутился.

А черт на часах стоит. Подходит генерал и видит, что все у него по форме, одно не так: не крест-накрест ремни на груди, а все на одном плече: «Это что?!»

Черт и так и сяк — не может надеть. Генерал его в зубы, а после — порку. И пороли черта каждый день. Так — хороший солдат, а ремни все на одном плече. «Что с этим солдатом, — говорит начальство, — сделалось? Никуда теперь не годится, а прежде все бывало в исправности».

И пороли черта весь год. Наконец, приходит солдат сменять черта. А он и про душу забыл: как завидел, все с себя долой. «Ну вас, — говорит, — с вашей службой солдатской! Как это вы терпите?»

И убежал.

Солдат и черт

В старые годы, когда и черти не прочь были учиться по-солдатски: маршировать и ружьем выкидывать, был-жил в Питере солдат — смелый да бойкий! Служил он ни хорошо, ни худо, на дело не напрашивался, от безделья не отказывался.

Вот досталось ему однажды стоять на часах и, как нарочно, в самую полночь. Пошел он перекрестясь и сменил товарища; стоит себе да от нечего делать выкидывает ружьем на караул. Глядь, идет к нему нечистый; солдат не сробел, а хотя б и струсил, так что ж делать? От черта не в воду! «Здорово, служба!» — говорит черт. «Здравия желаю!» — «Поучи, пожалуйста, меня на караул выкидывать; долго приглядываюсь, а никак понять не смогу». — «Прямой ты черт! — сказал солдат. — Да где же тебе понять-то? Я вот десять лет служу и нашивку имею, а все еще учусь; уж и колотушек перенес не одну тысячу! А ты хочешь одной наглядною взять. Нет, брат, уж это больно скоро, да и дешево!» — «Поучи, служивый!» — «Пожалуй; только за что сам купил, за то и тебе продам».

Поставил солдат черта во фрунт и для почину как свистнет его во всю мочь прикладом по затылку, ажно пошатнулся нечистый. «А! Так ты еще нагибаешься во фрунте!» — и давай его лупить по чем попало; отсчитал ударов десять и видит, что черт только ножками подергивает, а кричать совсем перестал… «Ну, — говорит, — ступай теперь! На первый раз довольно будет. Хоть мне и жаль тебя, да что делать? Без того нельзя. Сам ведаешь, служба всего выше, а во фрунте, брат, нету родни!»

Тошнехонек пришелся черту первый урок; но солдат говорит, что без муки не бывает науки; стало быть, так надо: ему лучше знать! Поблагодарил черт за ученье, дал солдату десять золотых и ушел. «Эка! — думает солдат. — Жалко, что мало бил! То ли дело, кабы разов двадцать ударил: глядишь, он бы двадцать золотых дал!»

Ровно через неделю досталось солдату опять стоять на часах и на том же самом месте. Стоит он, выкидывает ружьем разные приемы, а на уме держит: «Ну, коли теперь явится нечистый, уж я свое наверстаю!» В полночь, откуда ни взялся, приходит нечистый. «Здравствуй, служба!» — «Здорово, брат! Зачем пришел?» — «Как зачем? Учиться». — «То-то и есть! А то хотел сразу все захватить! Нет, дружище! Становись во фрунт! — командует солдат. — Грудь вперед, брюхо подбери, глаза в начальство уставь!»

Долго возился он с чертом, много надавал ему тузанов и колотушек и таки выучил нечистого делать ружьем: и на плечо, и к ноге, и на караул. «Ну, — говорит, — теперь ты хоть к самому сатане в ординарцы, так и то не ударишь лицом в грязь! Только разве в том маленькая фальшь будет, что хвост у тебя назади велик. Ну-ка, повернись налево кругом!» Нечистый повернулся, а солдат вынул из кармана шейный крестик да потихоньку и нацепил на черта.

Как запрыгает черт, как закричит благим матом! «А что, разве это вам, чертям, не по нутру?» — спрашивает солдат. Черт видит, что впросак попался, давай сулить солдату и серебра, и золота, и всякого богатства. Солдат не прочь иметь деньги и велел притащить ни мало ни много — целый воз. В минуту все было готово: черт притащил целый ворох денег, солдат спрятал их в овраге и закрестил: «А то, — говорит, — вы, бесовская сила, нашего брата православного только обманываете, вместо золота уголье насыпаете!» — «Что ж, служивый! — молит бес — Отпусти меня, сними свой крестик». — «Нет, брат, погоди! Деньги деньгами, а ты сослужи мне и другую службу. Вот уж десять лет как не был я дома, а там у меня жена и детки остались; смерть хочется побывать на родине да на своих посмотреть. Свози-ка меня домой; я, брат, не из дальних — из Иркутской губернии. Как свозишь, тогда и крест сниму!»

Черт поморщился-поморщился и согласился. На другой день пошел солдат к начальству; отпросился на два дня погулять (а были тогда праздники) и сейчас же к нечистому; уселся на него верхом и крепко-крепко ухватился за рога. Черт как свистнет, как понесется — словно молния! Солдат только посматривает, как мелькают перед ним города и села: «Ай да молодец! Люблю за прыть!» И не успел еще проговорить всего, глядь — уж и приехал. Слез солдат с черта: «Спасибо, — говорит, — вот удружил, так удружил! Ступай теперь куда знаешь, а завтра в ночь приходи: назад поедем».

Прогостил, пропировал солдат целых два дня, а к ночи попрощался с родными и воротился на черте в Питер как раз в срок. И ведь как измучил нечистого! Чуть-чуть рог ему не обломал! Снял он с него крест и не успел еще в карман спрятать, глядь — а уж черта нет, и след простыл!

С той самой поры и не видал солдат черта; забрал он бесовские деньги и зажил себе припеваючи.

Лекарь-мужик

В одной деревне жил мужик. Женка у него была здоровая, а сам он — тощенький. Однажды просидел он у соседа, она взяла полено и давай колотить его; он вырвался и кругом дома побежал. Она за ним. Он — раз под бревно. Женка пробежала, нс увидела. Он слышит — еще кто-то лежит. Видит — человек лежит. «Кто?» — «Я». — «А ты кто?» — «Черт». — «Я от женки». — «Да и я от женки». — «Что делать будем?» — «Вот мне, — говорит, — женка рог сломала, я домой не пойду». — «Пойдем вместе путешествовать».

Ходят они день, второй, третий, неделю. Хлеба не достали, не работают и не воруют. Голодом плохо жить. Черт говорит: «Ты заделайся лекарем, а я буду ходить к богатым помещикам, царям, графьям, князьям. В утробу заберусь и буду мучить. Они не умрут, а только болеть будут. А ты лечи. Пошепчи чего-нибудь для вида, я и вылезу».

II вот насобирали они денег много. «А теперь пошли домой, женки нас с деньгами примут, — говорит черт. — Но прежде давай деньги делить». — «Нет, я тебе, черт, не дам денег». — «А почему?» — «Я заработал». — «Если б не я, ты б денег не получил». — «Не дам. А если ты полезешь, я тебе последний рог сломаю!»

А чертенок был слабый, малосильный. Заплакал, осердился и ушел. Мужик же вернулся домой и отдал жене все деньги. Она посмотрела — денег много: «Милый мой!»

Лежит на печке мужик, в потолок поплевывает. Такой мужик для бабы хороший стал — только на божницу посадить и богу молиться!

А черт ухитрился и дочке царя в утробу забрался. Дочка молодая, самая любимая. Ходит и плачет: «Ой, папочка, все хуже и хуже!» Все доктора лечили — не могут вылечить. Один говорит: «Ваше царское величество, вот в такой-то деревне мужичок-лекарь хороший!» Царь и говорит: «Ой, и верно, я и забыл! Давай запрягай тройку».

Приехали к мужику гонцы: «Ну, мужик, собирайся, поехали к царю дочку лечить». — «Что ты, что вы! Я не знаю, я темный мужик, не могу я!» А сам догадался, что это черт.

Привезли его все-таки к царю. «Вот вылечи дочку. Я заплачу». — «Ой, что вы, я ничего не знаю, я — деревенский человек!» — «Что такое? Графьев лечил, генералов, а мою дочку не хочешь! Даю трехдневный срок!»

Он задрожал, заплакал, шепчет: «Черт, выйди, я тебе половину денег отдам!» — «Нет, не выйду!» — «Черт, выйди, все деньги отдам и три года на тебя работать буду!» — «Нет, не выйду!»

Остается до сроку два часа. Пришел царь: «Ну как, доченька?» — «Еще хуже!»

Мужик сел и ревет. Плакал, плакал, да как заорет во всю глотку: «Ой, черт, женка твоя идет!»

Как черт выскочит да в окно — косяк выломал!

И убежал.

Вот как женок боялись!

Злая жена

Муж с женой года четыре жил, двоих детей нажил. Но до того жена злая была, каждый день мужа била. Думал-думал муж: «Вот правда пословица: жениться не напасть, да как бы женатому не пропасть! Дай я ее утоплю в речке, в Антошкиной Крути». Вот он и говорит: «Баба, пойдем на речку рыбу ловить!» Как она зашумит на него: «Ах ты, такой-сякой! Люди покос косят, а ты рыбу ловить! Да знаешь ли пословицу: иметь ружье да удочки, хлеба есть по чуточке! На покос надо идти».

Взял он косу, грабли, кошель с хлебом и пошел на покос. Покос был за речкой. Пробыл там целый день и приходит домой. Жена встречает, ругает: «Ну, много накосил?» Да прямо его бить. «Много накосил. Копен тридцать, в кучу сносил, в скирд сложил да тебе ягодок нарвал».

Она взяла ягоды, ест и хвалит: «Дюже ягоды хороши, где ты их нарвал?» — «Да около речки, где Антошкина Круть, там крутобережье. Ягоды! Обсыпные!» — «Правду говоришь?» — «Правду». — «Ну, пойдем. Если придем да ягод нет, я тебя убью. Распрощаешься с белым светом!» — «Ну, пойдем».

Приходят на Антошкину Круть. Она: «Где?» — «Нагнись к забережью». Она нагнулась, он толкнул, она бултых в воду, только забулькала. «Ну, — говорит, — слава богу, отмучился».

И пошел домой.

Пришел домой, а тут дел!.. Надо коров доить, телка поить, поросенка накормить, наседку с цыплятами загнать. Дети кричат, есть просят. Дел!.. Надо печь, варить. Бедствовал он так с неделю и говорит: «С худом — худо, а без худа еще хуже. Пойду — может, я ее еще поймаю».

Взял палку, вырубил скалку, привязал посредине веревку и пошел.

Пришел к Антошкиной Крути, бросил палку в воду, а веревку в руках держит. Сидит; раз потрогал — легко, другой — легко, третий раз потянул— тяжело: «Эх, должно, попалась!»

И давай тянуть. Там крутобережье, обрыв, он не видит, кого тянет. Глянул, а он черта тащит! «Куда ты, черт?» Хотел его бросить. «Куда тебя, дьявол, несет на белый свет?» А черт говорит: «Мужичок, вытащи меня, пожалуйста, я тебя сделаю богатым-пребогатым. Там какая-то баба окаянная завелась, никак не дает нам, чертям, покою». — «Да это жена моя!»

Он его вытянул. «Ну, как нам быть, как договариваться?» Черт и говорит: «Я сейчас пойду к самому богатому купцу в дом. Буду стучать, греметь. А ты возьмись знахарем быть. Только бери дороже».

Вот черт пошел к купцу, стучит, гремит, покою не дает. Пошел слух, что такой знахарь есть. Приезжает купец и спрашивает: «Умеешь нечистую силу выгонять?» — «Умею. Это у вас домовой в трубе сидит». Купец говорит: «Что хочешь возьми, только выгони!» — «Давай избу-восьмерик. У тебя много в лесу коров, корову дай дойную, а то у меня плохонькая. Уж зубов нет». — «Пожалуйста, возьми!»

Походил, нет ничего! А черт уже убежал к другому богатому-пребогатому. Шумит, гремит, никому покоя не дает. Опять приехал управляющий за мужиком и спрашивает: «Мужичок, можешь нечистую силу выгнать?» — «Могу. Это у вас домовой в трубе сидит. Давайте лошадь с упряжью. А то у меня ни кнута, ни хомута и телега никуда не годится!» — «Ладно», — говорит. Привели ему лошадь, телегу привезли.

А черт уж убежал к графу. «Давай, — говорит, — к самому богатому уйду!»

Приезжает графа управляющий за этим мужиком. «Можешь нечистую силу выгнать, никому покою не дает, стучит, гремит». — «Что же, могу. Дайте мне земли участок, да леску десятины хоть две-три, да деньжонок на первый случай с сотенку».

Все ему дали. Черт как увидел мужика, убежал, да к царю. Приходят за ним и от царя. А мужик думает: «Как быть? Уговор с чертом был только до трех раз!»

Порвал мужик шубу на клочки, краски навел на лицо, на руки, течет везде. Только к воротам подходит, а черт спрашивает: «Ты зачем идешь? Уговор был до трех раз!» А мужик говорит: «Друг мой милый, мне тебя жалко. Жена моя пришла, вот что со мной сделала. Тебя ищет!»

Черт испугался, побежал и бултых в Антошкину Круть!

А мужик и сейчас с детьми живет. Всех выучил. Живет-поживает, никогда горя не знает.

Я недавно у него была, квас с мятой пила. Он еще приглашал заходить, кваску попить.

Мужик и чертенок

На одной реке лес сплавляли: плоты составляли и вниз по реке гнали.

Вот плывет мужик на плоту и в гармонь играет. И так хорошо играет! Чертенок вынырнул из воды и на плот забрался. Подбирается к нему: «Ой, дяденька! Ты так хорошо играешь! Научи меня!» Мужик смотрит: пальцы у него здоровые, как крюки. «Как же тебя учить? Ты гармонь мне разломаешь! У тебя пальцы-то видишь какие. Давай сначала тебе пальцы расправлю». — «А как?» — «Я научу как». Чертенок спрашивает: «А как тебя, дяденька, звать?» — «Ясам». — «Ну, давай учи!»

Мужик дерево расколол, клин вбил: «Клади руки сюда, в дерево!» Чертенок руки всунул, а мужик клин-то выбил, дерево сжалось, чертенок туда-сюда, взвыл, а руки вытащить не может. Мужик же бревно с чертенком отвязал от плота, и поплыл чертенок один.

Вот плывет он, хочет нырнуть, а дерево-то не пускает на дно. И орет, и орет… Тогда самый старший черт вынырнул и говорит: «Да кто тебя так?» — «Да Ясам!» — «А, сам, не черт ведь! И плавай ты тут тогда… Я тебя не могу взять на дно — дерево не пускает. Коли его сам!»

Так и остался черт плавать. Не знаю уж, куда его унесло… Больше никто его не видел.

Старик и чертенок

Жил-был старик со старухой, у них не было дров. Старуха и посылает его за дровами. Вот он и поехал. Нарубил дров, нашел одно бревно в лесу, начал его колоть, возился, возился, никак не может расколоть. «Ах, черт возьми», — говорит. Только он сказал, выскочил чертенок: «На что ты меня, дедушка, зовешь?» — «Вот, — говорит, — надо расколоть дерево». — «Ты бы, дедушка, клин вбил!» Тот вбил клин, стал раскалывать, а чертенок взял руками клин, у него руки и придавило. «Отпусти меня, я, — говорит, — дам тебе ружье-самострел: какая бы ни была птица, всякую застрелишь». — «Мало», — говорит старик. «Дудку, — говорит, — еще дам: как свистнешь, все плясать будут».

Вот свистнул чертенок, на его свист явился другой. Он велел ему принести дудку и ружье. Чертенок принес, мужик взял и давай играть на дудке: чертенок весь заскакал, руки ему до крови изодрало. «Дедушка, пусти, пожалуйста!» Мужик отпустил его.

Поехал мужик домой с дудкой и с ружьем. Видит птичку, он выстрелил, птичка упала в репейник. А у репейника шел дьяк, он и говорит ему: «Достань-ка птичку из репейника». Только дьяк зашел в репейник, он заиграл в дудку: дьяк заплясал, весь репьем искололся, плачет да скачет. Однако старик сжалился, бросил играть.

Дьяк ушел и стал жаловаться. Старика присудили повесить на виселице, схватили его и повели вешать, а он дудку с собой носит. Привели его на поле, стали вешать. Он вынул дудку и давай играть: все стали плясать, он их измучил; до того плясали, что от устали попадали наземь.

Царь за это его и простил.

Скрипач в аду

Был-жил мужик, у него было три сына. Жил он богато, собрал два котла денег — один закопал в овине, другой в воротах. Вот помер этот мужик, а про деньги никому не сказал.

Однажды был на деревне праздник; шел скрипач на гулянку и вдруг провалился сквозь землю; провалился и попал в ад, прямо в то место, где богатый мужик мучился. «Здравствуй, знакомый!» — говорит скрипач. Отвечает ему мужик: «Ты неладно попал сюда! Здесь ад, и я в аду сижу». — «За что же ты, дядя, сюда угодил?» — «За деньги! Было у меня денег много, нищим не давал, два котла в землю закопал. Вот сейчас станут меня мучить, палками бить, когтями терзать». — «Как же мне-то быть? Пожалуй, и меня замучают!» — «А ты поди сядь за трубой на печке да три года не ешь — так уцелеешь!»

Скрипач спрятался за трубой; пришли ненаши[18], стали богатого мужика бить да приговаривать: «Вот тебе, богач! Тьму денег накопил, а спрятать не сумел; туда закопал их, что нам сторожить невмоготу! В воротах бесперечь[19] ездят, лошади нам головы подковами поразбивали, а в овине цепами нас молотят!»

Только ушли ненаши, мужик и говорит скрипачу: «Если выйдешь отсюда, скажи детям, чтобы они взяли деньги: один котел у ворот закопан, а другой — в овине, и чтобы роздали их на нищую братию».

Потом еще набежала целая толпа ненаших, и спрашивают у богатого мужика: «Что у тебя русским духом пахнет?» Мужик говорит: «Это вы по Руси ходили, русского духу набрались!» — «Как бы не так!»

Стали искать, нашли скрипача и закричали: «Ха-ха-ха, скрипач здесь!» Стащили его с печки и заставили играть на скрипке.

Он три года играл, а ему за три дня показалось; уморился и говорит: «Что за диво! Бывало, играл я — в один вечер все струны изорву, а теперь третий день играю — и все целы. Господи благослови!» Только вымолвил — все струны и лопнули. «Ну, братцы, — говорит скрипач, — сами видите: струны лопнули, не на чем играть!» — «Постой, — сказал один черт, — у меня есть две связки струн, я тебе принесу».

Сбегал и принес; скрипач взял струны, потянул и опять только вымолвил: «Господи, благослови!» — обе связки лопнули. «Нет, братцы, ваши струны мне не годятся; у меня свои дома есть, дайте схожу!» Ненаши его не пускают: «Ты уйдешь!» — говорят. «Если вы не верите, то пошлите со мной кого-нибудь в провожатых».

Ненаши выбрали одного и послали со скрипачом.

Скрипач пришел в деревню; слышит, в крайней избе свадьбу справляют. «Пойдем на свадьбу!» — «Пойдем!»

Вошли в избу; тут все скрипача узнали, спрашивают: «Где это ты, братец, три года пропадал?» — «На том свете был!»

Посидели, погуляли, ненаш зовет скрипача: «Пора идти!» А тот: «Погоди еще немножко, дай мне на скрипке поиграть, молодых повеселить».

До тех пор просидели, пока петухи запели; тут ненаш пропал, а скрипач стал говорить сыновьям богатого мужика: «Ваш батюшка приказал вам взять деньги: один котел у ворот зарыт, а другой — в овине и велел все эти деньги нищим раздать».

Они откопали оба котла, стали раздавать деньги нищей братии: чем больше их раздают, тем больше их прибавляется.

Вывезли эти котлы на перекресток: кто ни едет мимо, всякий берет оттуда, сколько рукой захватит, а деньги всё не убывают.

Подали челобитную государю: в некоторый город шла дорога в объезд — верст пятьдесят будет, а если прямо проложить, то всего пять верст, и приказал государь выстроить прямоезжий мост.

И выстроили мост на пять верст, и на то дело оба котла и опорожнили.

Невеста-банница

Собирались раньше молодцы на пиры, на братчину. Пили пиво и бражку. Выпьют — начнут хвалиться, а потом и спорить. И поспорили однажды, что не отыщется смельчак, который сходил бы в полночь в баню и принес с каменки камешек. А баня та стояла на краю деревни, в глухом месте, в раменье[20].

Выискался один парень. «Я, — говорит, — не боюсь ни черта, ни сатаны, ни самого бога. Я принесу камень из бани!»

Ударили по рукам.

Пошел он, горемычный, злосчастный. Открыл баню, протянул было руку, только хотел взять камень, да не тут-то было: кто-то схватил его за руку. Чувствует, рука не мохнатая, гладкая, рука девичья. «Стой, парень, не убегай от меня. Ты должен на мне жениться. Если не возьмешь — под камнем не убережешься и под водой не спасешься!»

Кто она такая в бане ночью? Попробуй, возьми ее! Перепугался парень — прямо не человек. «Вот, — говорит она, — такого-то числа (называет время) приезжай ко мне в баню со свадьбой. И на девяти лошадях!»

Приходит парень к приятелям, приносит камень. А на самом лица нету. Спрашивают его, почему он такой синий, черный. А он и ответить ничего не может. Трясет бедного.

Приходит домой и говорит: «Папа, мама, готовьте свадьбу, я хочу жениться». — «А кого возьмешь?» — спрашивают они. «Потом увидите».

А что он может сказать?

Настал срок. Выезжает парень со свадебным поездом на девяти лошадях. Около бани остановились. Выходит из нее невеста — да вся в золоте! Велела она грузить на лошадей ящики с богатством. Ящики все полные. Все девять подвод нагрузили. Потом велела ехать в церковь.

Повенчались. «Что за банница? — не может понять жених. — Венчается в церкви перед иконами! Ладно это или неладно?»

После венца невеста и говорит: «Поедем теперь к моим отцу, матери». — «Опять, видно, в баню», — думает жених.

Нет, останавливаются около дома, тут же в деревне. А в доме этом родители невесты.

Подошла банница к матери и говорит: «А помнишь, мама, когда я была еще маленькой, ты принесла меня в баню, а мыло-то и забыла. Я еще некрещеная была. Оставила ты меня одну, ушла домой, а черти-то меня забрали и подменили».

Заплакали отец с матерью: «Любимая ты наша!»

И сыграли свадьбу. Все еще живут. В прошлом году я бывал у них в гостях. Хорошо приняли.

Проклятый внук

Стал у бабки внук жениться, она взяла да на венчальном пороге его прокляла. Как от венца пошли, его черт и взял. Осталась молодуха одна и слезно плачет, посылает свекра искать его. Свекор встал утром и говорит жене: «Спеки колобков с собой». И пошел в лес; в лесу шел, шел — нашел избушку. Зашел, колобок положил на стол, сам за печку сел. И вот идет сын, во скрипку воскрипливает, в балалайку наигрывает. Приходит в избушку, садится на лавку и говорит: «Жаль мне-ка батюшки, жаль мне-ка матушки, — а сам все во скрипку воскрипливает, в балалайку наигрывает, — жаль мне молодой жены: как не жил я — да расстался, как не жил я — да потерялся!»

Отец и выходит из-за печки: «Ой, сын ты мой любезный! Пойдем со мной домой!» — «Нет, — говорит, — батюшка, нельзя никак!» И сын пошел, отец вслед: «Я от тебя не отстану: куда ты, туда и я». Приходят они к норе. Сын с отцом простился, в ноги поклонился да в эту нору и пал. А отец постоял, постоял и не смел пасть в нору и пошел, слезно плача, домой.

Приходит домой, сноха спрашивает: «Что, видел ли ты сына?» — «Видел, — говорит, — да взять не взял!» Она говорит: «Я, батюшка, завтра пойду: куда он, туда и я. Я не отстану от него!» — «Нет, отстанешь!» — «Нет, не отстану!»

Испекла она колобки и пошла по той дороге, которую свекор указал. Приходит к избушке, колобки положила на стол, а сама за печку села. И идет сын опять, во скрипку воскрипливает, в балалайку наигрывает: «Жаль мне-ка батюшки, жаль мне-ка матушки, жаль мне молодой жены, как не жил я — расстался, как не жил я — потерялся!»

Женка и выходит из-за печки и с ним здоровается: «Ну, муж мой возлюбленный: куда ты, туда и я! Я от тебя не отстану теперь». — «Будет, — говорит, — отстанешь!» — «Нет, не отстану». И приходят они к норе, и расстаются они слезно тут, он говорит: «Прощай, тебе меня больше не увидеть!» Она: «Куда ты, туда и я!» — «Нет, ты, сделай милость, не ходи за мной!» — «Нет, я пойду, ни за что не отстану!»

И он пал, она постояла, постояла, да и пала в эту нору за ним. «Все равно, — говорит, — где он, там и я: одна жизнь!» Пала и видит: дорога, дом, а он уж к дому подходит. Увидел ее: «Ой, погибли мы теперь с тобой! Из-за меня свадьба играется, черти дочку за меня выдают».

Заходят они в дом, старик сидит — страсть поглядеть! «Это ты кого привел?» — «Это женка моя!» Она этому старику в ноги, а он ее бил, ломал, лягал, щипал… Потом как наступил на нее ногой, она и закричала худым голосом. Он совсем рассердился. «Стащите обоих, — говорит, — к дому, откуда взяли их! Чтобы духом их не пахло!»

Их и потащили, и притащили ночью, о крыльцо хряснули — только хоромы задрожали!

И стали они жить да быть и добра наживать, лихо избывать.

Горький пьяница

Жил-был старик, да такой горький пьяница, что и сказать нельзя. Вот забрался он как-то в кабак, упился зелена вина и поплелся во хмелю домой, а путь-то лежал через реку; подошел к реке, не стал долго думать, скинул с себя сапоги, повесил на шею и побрел по воде; только дошел до середины — споткнулся о камень, упал в воду, да и поминай как звали.

Остался у него сын Петруша. Видит Петруша, что отец пропал без вести, потужил, поплакал, отслужил за упокой души панихиду и принялся хозяйничать. Раз в воскресный день пошел он в церковь богу молиться. Идет себе по дороге, а впереди его тащится баба: шла-шла, спотыкнулась о камешек и заругалась: «Кой черт тебя под ноги сует!»

Петруша услыхал такие речи и говорит: «Здорово, тетка! Куда путь держишь?» — «В церковь, родимый, богу молиться». — «Как же тебе не грешно, идешь в церковь богу молиться, а поминаешь нечистого! Сама спотыкнулась, да на черта сваливаешь…»

Ну, отслушал он обедню и пошел домой; шел- шел, и вдруг откуда ни возьмись — стал перед ним молодец, поклонился и говорит: «Спасибо тебе, Петруша, на добром слове!» — «Кто ты таков и за что благодарствуешь?» — спрашивает Петруша. «Я — дьявол; а тебя благодарствую за то, что как спотыкнулась баба да облаяла меня понапрасну, так ты замолвил за меня доброе слово».

И начал просить: «Побывай, Петруша, ко мне в гости; я тебя во как награжу! И серебром, златом — всем наделю!» — «Хорошо, — говорит Петруша, — побываю». Дьявол рассказал ему про дорогу и пропал в одну минуту, а Петруша воротился домой.

На другой день собрался Петруша в гости к дьяволу; шел, шел, целых три дня шел и пришел в большой лес, дремучий да темный — и неба не видать!

А в том лесу стоял богатый дворец.

Вот он вошел во дворец, и увидела его красная девица — выкрадена была нечистыми из одного села; увидела его и спрашивает: «Зачем пожаловал сюда, добрый молодец? Здесь черти живут, они тебя в клочки разорвут».

Петруша рассказал ей, как и зачем попал в этот дворец. «Ну смотри же, — говорит ему красная девица, — станет давать тебе дьявол золото и серебро, ты ничего не бери, а проси, чтоб подарил тебе того самого ледящего коня, на котором нечистые дрова и воду возят. Этот конь — твой отец; как шел он из кабака пьяный да упал в воду, черти тотчас подхватили его, сделали своей лошадью да возят теперь на. нем дрова и воду!»

Тут пришел тот самый молодец, что звал Петрушу в гости, и принялся угощать его всякими напитками и наедками.

Пришло время отправляться Петруше домой. «Пойдем, — сказал ему дьявол, — я наделю тебя деньгами и славною лошадью, живо до дома доедешь!» — «Ничего мне не нужно, — отвечает Петруша, — а коли хочешь дарить, подари ту ледящую клячонку, на которой у вас дрова и воду возят». — «Куда тебе эта кляча! Скоро ли на ней до дому доберешься, она того и смотри околеет!» — «Все равно подари; кроме нее, другой не возьму!»

Отдал ему дьявол худую клячонку. Петруша взял и повел ее за узду. Только за ворота, а навстречу ему красная девица: «Что, достал лошадь?» — «Достал!» — «Ну, добрый молодец, как придешь под свою деревню, сними с себя крест, очерти кругом этой лошади три раза и повесь ей крест на шею».

Петруша поклонился и отправился в путь; пришел под свою деревню и сделал все, что научила его девица: снял с себя медный крест, очертил кругом лошади три раза и повесил ей крест на шею. И вдруг лошади не стало, а на месте ее перед Петрушей стоял родной отец.

Посмотрел сын на отца, залился горючими слезами и повел его в свою избу; старик три дня жил без говору, языком не владел.

Ну, после стали они себе жить во всяком добре и счастии. Старик совсем позабыл про пьянство и до самого последнего дня ни капли вина не пил.

Черт-горшечник

Едет дорогою горшечник, навстречу ему прохожий. «Найми, — говорит, — меня в работники!» — «Да умеешь ли ты горшки делать?» — «Еще как умею-то!»

Вот порядились, ударили по рукам и поехали вместе. Приезжают домой, работник и говорит: «Ну, хозяин, приготовь сорок возов глины, завтра я за работу примусь!»

Хозяин приготовил сорок возов глины; а работник-то был — сам нечистый, и наказывает ой горшечнику: «Я стану по ночам работать, а ты ко мне в сарай не ходи!» — «Отчего так?» — «Ну да уж так! Придешь — беды наживешь!»

Наступила темная ночь; как раз в двенадцать часов закричал нечистый громким голосом, и собралось к нему чертенят видимо-невидимо, начали горшки лепить, пошел гром, стук, хохот по всему двору. Хозяин не вытерпел: «Дай пойду — посмотрю!»

Приходит к сараю, заглянул в щелочку — сидят черти на корточках да горшки лепят; только один хромой не работает, по сторонам смотрит; увидал хозяина, схватил ком глины да как пустит — и попал ему прямо в глаз! Окривел хозяин на один глаз и вернулся в избу, а в сарае гам да хохот пуще прежнего!

Наутро говорит работник: «Эй, хозяин! Ступай горшки считать, сколько за одну ночь наработано». Хозяин сосчитал — сорок тысяч наработано. «Ну, теперь готовь мне десять сажен дров; в эту ночь стану обжигать горшки».

Ровно в полночь опять закричал нечистый громким голосом; сбежались к нему со всех концов чертенята, перебили все горшки, покидали черепье в печь и давай обжигать. А хозяин закрестил щелочку и смотрит. «Ну, — думает, — пропала работа!»

На другой день зовет его работник: «Погляди, хорошо ли сделал?»

Хозяин приходит смотреть: все сорок тысяч горшков стоят целы, один одного лучше!

На третью ночь созвал нечистый чертенят, раскрасил горшки разными цветами и все горшки до последнего на один воз уклал.

Дождался хозяин базарного дня и повез горшки в город на продажу, а нечистый приказал своим чертенятам бегать по всем домам, по всем улицам да народ скликать — горшки покупать. Сейчас повалил народ на базар: обступили со всех сторон горшечника и в полчаса весь товар разобрали.

Приехал мужик домой и полон мешок денег привез. «Ну, — говорит ему нечистый, — давай барыши делить».

Поделили пополам. Черт взял свою часть, распрощался с хозяином и пропал.

Через неделю поехал мужик с горшками в город; сколько ни стоял он на базаре, никто не покупает; все обходят его мимо да еще всячески ругают: «Знаем мы твои горшки, старый хрен! С виду казисты, а нальешь воды — сейчас и развалятся! Нет, брат, теперь не надуешь».

Перестали брать у него горшки; совсем обеднел мужик, запил с горя и стал по кабакам валяться.

Благодарность дядюшки

Однажды вышел водяной на берег драться с лешим. Одолел он дядюшку[21] и повесил на дереве. Дядюшка висит на березе, качается. А тут один крестьянин шел, Кузьмой звать. Дядюшка как взмолится ему: «Освободи, — говорит, — голубь, из петли, что хочешь сделаю для тебя!» Кузьма пожалел, вынул его из петли. «Я, — говорит леший, — не дам тебе денег, потому куда тебе их! Сыт, обут, работаешь хорошо. Я лучше за тебя в солдаты пойду!» Кузьма говорит: «Ладно, да только ты обманешь меня, пожалуй!» — «Нет, почто обманывать? Ты мне удружил, и я тебе тоже удружу». Хлопнули по рукам, зипунами поменялись. Кузьма домой пошел.

Вот слышно, царь набор собирает, на войну хочет идти. Дядюшка за Кузьму в ратники и пошел, а ему наказывает: «Сходи, — говорит, — ты, Кузьма, в деревню ко мне, проведай родных моих, у меня там отец, мать остались. Ты им поклон скажи, да скажи еще, что я на царской службе теперь, через двенадцать лет домой буду».

Кузьма пошел. Только он прямо-то в ту деревню не пошел, а зашел сперва в кабак и попировал на радостях. Пьет день, другой, шесть дней прошло. «Нет, — говорит, — теперь будет, нужно идти в гости». И пошел к лешему в деревню. А тот ему допрежь все рассказал, как идти. «Ты поди, — говорит, — все на выход, все на выход[22]. Дойдешь до перекрестка, влево сверни и ступай тут задом наперед. Увидишь деревню, девять домов, все каменные строения. Ну и спроси, где мой отец; так и спроси: где, мол, тут найти Ивана Иваныча. Тебе сейчас же укажут; ты и ступай в тот дом. Там увидишь и мать, и отца».

Пошел Кузьма в лес; шел, шел, видит — перекресток. Налево взял, повернулся и задом наперед пошел. Тут деревню увидал, девять домов — все каменные строения. Спросил: «Где тут Иван Иваныч живет?» Ему, вестимо, указали: «Вот, — говорят, — где он живет».

Кузьма в дом взошел, видит — Иван Иваныч сидит за столом. А образов нет никаких, одни шишки еловые торчат. «Вот, — говорит Кузьма, — так и так, сын ваш, черт лесной, за меня охотой в солдаты пошел, а я вам от него поклон принес. Все ли подобру-поздорову живете?» — «Ничего, — говорит, — здоровы; садись с нами, гостем будешь!»

Кузьма сел, обедать начали. Пряниками его, конфетами угощают; водки тоже поднесли. Что хочешь — пей и ешь! Старик говорит Кузьме: «Больно мне здесь скучно без сына-то; гости, Кузьма, у меня!» Кузьма рад, остался. Прожил шесть дней, стал было домой собираться: «Пора и честь знать, не все в гостях сидеть!» Но уговорил его старик остаться еще на шесть дней. А тут и сын старший приходит: он уже всю службу прошел, от царя был отпущен. А Кузьма и не ведает, что уже двенадцать лет прошло! Ему кажется, что двенадцать дней.

Дядюшка ему и говорит: «Собирайся, Кузьма, домой пойдем! Жена у тебя там загулялась, за другого замуж хочет выходить. Завтра и девичник будет». Кузьма закручинился: «Как, — говорит, — это так, жена моя за другого выходит! До чего господь меня, грешного, довел!» Леший говорит ему: «Ты не кручинься, я тому делу помогу. Жена ни за кого не выйдет, у тебя останется. Поедем со мной!» — «Поедем», — говорит.

Дядюшка как свистнет — сейчас же их подняло и понесло ветром по воздуху, выше леса стоячего, ниже облака ходячего. Летели, летели, вдруг Кузьма шапку обронил. «Постой, — говорит, — дядюшка, я шапку обронил, надо поднять!» — «Нет уж, теперь некогда подымать: шапка-то твоя далеко осталась — за пятьсот верст позади нас. Да ничто, заедем в Казань, новую купим!» И вправду заехали, новую купили.

Прилетают в деревню к Кузьме. Леший посылает его в избу: «Поди, — говорит, — один, а мне нельзя: суседко[23], пожалуй, рассердится!» Кузьма вошел, а в избе в переднем углу жена с женихом целуются, а девки песни поют. Только Кузьма и говорит: «Дайте напиться, люди добрые!» Дали ему пива. «Нет, — говорит, — пусть молодка-сударушка, сама невеста, поднесет мне!» Пошла к нему невеста сама: обычай требует. Только подходит ближе к нему, видит, а на руке-то у него перстень обручальный. «Это, — говорит, — мой перстень!» И мужа узнала сейчас же! Взяла его за рученьку, подвела к столу: «Вот, гости дорогие, муж мой, а я ему жена!»

Тут и стали вместе жить. А дядюшка подарил Кузьме еще сто рублей денег.

Золотой топор

Однажды мужик пошел в лес дрова рубить, подошел к озеру, сел на берег и нечаянно уронил топор в воду. Сидит он и плачет. Вдруг из воды выходит черт и спрашивает: «Чего, мужик, плачешь?» — «Топор, батюшка, утопил».

Ушел черт в воду и через недолгое время приносит мужику серебряный топор и спрашивает: «Твой топор?» — «Нет, — отвечает мужик, — не мой». Черт снова ушел в воду и снова приносит ему топор — теперь золотой. И спрашивает: «Твой топор?» — «Нет, — отвечает мужик, — не мой».

В третий раз черт вынес мужику его собственный топор. И спрашивает: «Твой топор?» — «Мой, мой!»

Тогда черт подарил мужику все три топора, и пошел мужик домой с радостью.

Пришел он домой и рассказал все мужикам.

Тогда одному богатому мужику тоже захотелось получить золотой и серебряный топоры. Пришел он к озеру, бросил свой топор в воду, сидит и горюет. Выходит из воды черт, спрашивает: «Что ты горюешь?» — «Да топор потопил». Ушел черт, через недолгое время приносит ему серебряный топор и спрашивает: «Твой топор?» — «Мой, мой, чур, мой!» — закричал мужик.

А черт ушел с топором и больше не вышел из воды.

Так богатый мужик и остался без топора.

Береза и три сокола

Отслужил солдат свой законный срок, получил отставку и пошел на родину. Идет путем-дорогою, а навстречу ему нечистый. «Стой, служивый! Куда идешь?» — «Домой иду». — «Что тебе дома! Ведь у тебя ни рода, ни племени. Наймись лучше ко мне в работники; я тебе большое жалованье положу». — «А в чем служба?» — «Служба самая легкая; мне надобно ехать за синие моря к дочери на свадьбу, а есть у меня три сокола; покарауль их до моего приезда».

Солдат согласился. «Без денег, — думает, — плохое житье; хоть у черта, все что-нибудь да заработаю!»

Нечистый привел его в свои палаты, а сам уехал за синие моря.

Вот солдат ходил, ходил по разным комнатам; сделалось ему скучно, и вздумал он пойти в сад; вышел, смотрит — стоит береза. И говорит ему береза человеческим голосом: «Служивый! Сходи в такую-то деревню, скажи тамошнему священнику, чтобы дал тебе то самое, что ему нынче во сне привиделось».

Солдат пошел, куда ему сказано; священник тотчас достал книгу: «Вот тебе — возьми!»

Солдат взял, приходит назад. «Спасибо, добрый человек! — говорит береза. — Теперь становись да читай!»

Начал он читать эту книгу; одну ночь читал — вышла из березы красная девица, красоты неописанной, по самые груди; другую читал — вышла по пояс; третью ночь читал — совсем вышла. Поцеловала его и говорит: «Я — царская дочь; похитил меня нечистый и сделал березою. А три сокола — мои родные братья; хотели они меня выручить, да сами попались!»

Только вымолвила царевна это слово, тотчас прилетели три сокола, ударились о сырую землю и обратились добрыми молодцами. Тут все они собрались и поехали к отцу, к матери и солдата с собой взяли.

Царь и царица обрадовались, щедро наградили солдата, выдали за него замуж царевну и оставили жить при себе.

Колдун и солдат

В старые времена солдат шел со службы домой. Приходит в одно большое селение, а дело было к ночи, просится ночевать, его никто не пускает.

Подходит он к богатому дому, а в нем пируют — свадьба. «Пустите ночевать!» Хозяин было и отказал ему: «У нас, батюшка солдат, свадьба!» — «Так что из этого? Я и на полати лягу». А хозяйка говорит: «Не наш ли сын пришел? (Он у них тоже солдатом был.) Пусти его!»

Солдат заходит в избу, поздоровался со всей компанией-свадьбой. А в переднем углу сидит старый старик. Без него никакая свадьба не игралась: колдун. Солдат разделся и сел на скамеечку под порогом. Хозяин захотел угостить солдата, наливает стакан водки и подает ему. Солдат поздравил молодых и выпил. А колдун поглядел на него свирепо. Подали солдату горячих щей. Он вынул табакерку из кармана и понюхал, чтобы расходилось попуще в голове. Подносят ему и другой стакан вина, он подходит к столу, говорит: «За здравие всех вас, господа, пью!» А колдуну это опять не поглянулось.

Выпил солдат и взял со стола кусочек холодного мяса. Колдун ему говорит: «Зачем, солдат, берешь без спросу моего?» — «А ты хозяин, что ли?» — солдат спрашивает. «Нет, не хозяин». — «Я тебя и не признаю, брат!»

Колдун на это еще пуще рассердился, кричит: «Дайте-ка мне кружку с пивом!» А у солдата в голове расходилось зелено вино… Колдун берет в руки кружку и начинает в нее шептать. «Дайте мне лучинку!» Подают ему лучинку, он крестит пиво крест-накрест. «Ну, солдат, пей от меня угощение!»

Солдат выпил пиво, сам вприсядку плясать пошел. И пошли разговоры за столом: «Вот солдат пойдет на двор говяши грызть мерзлые!» Солдат закричал: «Дайте, дайте пива мне!» Наливают кружку пива, поднесли солдату. Солдат говорит: «А я шептать не стану и ворожить-крестить не умею». Сам отвернулся к порогу и незаметно из табакерки табак высыпал в пиво. Берет со стола вилку и мешает: пиво пеной заходило. «Ну, старик, давай пей! Я вот от тебя выпил, и ты от меня пей!»

Старик выпил полкружки пива, и всем было диво: у старика сделалось в глазах зелено. Солдат говорит: «Не пей по рюмке вино, а помешай да выпей остатки пива!» Старик пьет остатки, а на дне кружки не сладко…

Через сколько-то времени повалился старик на стену. Удивилась вся компания: «Вот сошлись, брат, два колдуна! Солдат, верно, больше знает!»

И потащили колдуна на двор.

Сапоги колдуна

Отпросился солдат в отпуск — родину навестить, родителей повидать, и пошел в дорогу. День шел, другой шел, на третий забрел в дремучий лес. Где тут ночевать? Увидал — на опушке две избы стоят, зашел в крайнюю и застал дома одну старуху. «Здравствуй, бабушка!» — «Здравствуй, служивенький!» — «Пусти меня ночь переспать». — «Ступай, только тебе здесь беспокойно будет». — «Что? Али тесно у вас? Это, бабушка, ничего, солдату немного места надо; где-нибудь в уголок прилягу, только бы не на дворе!» — «Не то, служивенький! На грех пришел ты…» — «На какой грех?» — «А вот на какой: в соседней избе помер недавно старик — большой колдун, и теперь каждую ночь рыщет он по чужим домам да людей ест». — «Э, бабушка, бог не выдаст, свинья не съест!»

Солдат поужинал, разделся и полез на полати; лег отдыхать, а возле себя тесак положил. Ровно в двенадцать часов попадали все запоры и растворились все двери; входит в избу покойник в белом саване и бросился на старуху. «Ты, проклятый, зачем сюда?» — закричал на него солдат.

Колдун оставил старуху, вскочил на полати и давай с солдатом возиться. Тот его тесаком рубил, рубил, все пальцы на руках поотбивал, а все не может справиться. Крепко они сцепились, и оба с полатей на пол грохнулись; колдун под низ, а солдат наверх попал; схватил солдат его за бороду и до тех пор угощал тесаком, пока петухи не запели. В ту самую минуту колдун омертвел; лежит, не тронется, словно деревянная колода.

Солдат вытащил его на двор и бросил в колодезь — головой вниз, ногами кверху. Глядь: на ногах у колдуна славные новые сапоги, дегтем смазаны! «Эх, жаль, так задаром пропадут, — думает солдат, — дай-ка я сниму их!» Снял с мертвого колдуна сапоги и воротился в избу. «Ах, батюшка служивенький, — говорит старуха, — зачем ты с него сапоги-то снял?» — «Так неужели ж на нем оставить? Ты смотри: какие сапоги-то! Кому не надо — рубль серебра даст; а я ведь человек походный, мне они очень пригодятся!»

На другой день простился солдат с хозяйкою и пошел дальше; только с того самого дня — куда он ни зайдет на ночлег, ровно в двенадцать часов ночи является под окно колдун и требует своих сапог. «Я, — грозит, — от тебя нигде не отстану, всю дорогу с тобой пройду, на родине не дам отдыху, на службе замучу!»

Не выдержал солдат: «Да что тебе, проклятый, надобно?» — «Подай мои сапоги!» Солдат бросил в окно сапоги: «На, отвяжись от меня, нечистая сила!»

Колдун подхватил свои сапоги, свистнул и с глаз пропал.

Королевна без головы

В некотором царстве жил-был король; у этого короля была дочь-волшебница. При королевском дворе проживал поп, а у попа был сынок десяти лет и каждый день ходил к одной старушке — грамоте учиться. Раз случилось ему поздно вечером идти с ученья; проходя мимо дворца, глянул он на одно окошечко. У того окошечка сидит королевна, убирается: сняла с себя голову, мылом намылила, чистой водой вымыла, волосы гребнем расчесала, заплела косу и надела потом голову на старое место. Мальчик диву дался: «Вишь, какая хитрая! Прямая колдунья!» Воротился домой и стал всем рассказывать, как он королевну без головы видел.

Вдруг расхворалась-разболелась королевская дочь, призвала отца и стала ему наказывать: «Если я помру, то заставьте поповского сына три ночи кряду надо мною Псалтырь читать».

Померла королевна, положили ее в гроб и вынесли в церковь.

Король призывает попа: «Есть у тебя сын?» — «Есть, ваше величество». «Пусть, — говорит, — читает над моей дочерью Псалтырь три ночи кряду».

Поп воротился домой и велел сыну изготовиться.

Утром пошел попович учиться и идет такой скучный. Навстречу старушка. «О чем запечалился?» — спрашивает она. «Как мне не печалиться, коли я совсем пропал?» — «Да что с тобой? Говори толком». — «Так и так, бабушка! Надо над королевною Псалтырь читать, а она ведь колдунья!» — «Я прежде тебя это ведала! Только не бойся, вот тебе ножик; когда придешь в церковь, очерти около себя круг, читай Псалтырь да назад не оглядывайся. Что бы там ни было, какие бы страсти ни представлялись — знай свое, читай да читай! А если оглянешься — совсем пропадешь!»

Вечером пришел мальчик в церковь, очертил ножом около себя круг и принялся за Псалтырь.

Пробило двенадцать часов, с гроба поднялась крышка, королевна встала, выбежала и закричала: «А, теперь ты узнаешь, как под моими окнами подсматривать да людям рассказывать!»

Стала на поповича бросаться, да никак через круг перейти не может; тут начала она напускать разные страсти; только что ни делала — он все читает да читает, никуда не оглядывается. А как стало светать, бросилась королевна в гроб и со всего размаху повалилась в него — как попало!

На другую ночь то же приключилось; попович не убоялся, до самого света безостановочно читал, а поутру пошел к старухе. Она спрашивает: «Ну что, видел страсть?» — «Видел, бабушка!» — «Нынче еще страшнее будет! Вот тебе молоток и четыре гвоздя: забей их по четырем углам гроба, а как станешь Псалтырь читать, молоток против себя поставь».

Вечером пришел попович в церковь и сделал все так, как научила старушка. Пробило двенадцать часов, гробовая крышка на пол упала, королевна встала и начала летать по всем сторонам да грозить поповичу; то напускала большие страсти, а теперь еще больше: чудится поповскому сыну, что в церкви пожар сделался, пламя так все стены и охватило; а он стоит себе да читает, назад не оглядывается. Перед рассветом королевна в гроб бросилась, и тотчас пожара как не бывало — все наважденье сгинуло!

Поутру приходит в церковь король, смотрит — гроб открыт, в гробу королевна кверху спиной лежит. «Что такое?» — спрашивает мальчика.

Тот ему рассказал, как и что было. Тогда король приказал зарыть свою дочь в землю, а поповича наградил казною и разными угодьями.

Казак и ведьма

Поздним вечером приехал один казак в село, остановился у крайней избы и стал проситься: «Эй, хозяин, пусти переночевать!» — «Ступай, коли смерти не боишься». — «Что за речь такая!» — думает казак, поставил коня в сарай, дал ему корму и идет в избу.

Смотрит — и мужики, и бабы, и малые ребятишки — все навзрыд плачут да богу молятся; помолились и стали надевать чистые рубашки. «Чего вы плачете?» — спрашивает казак. «Да вишь, — отвечает хозяин, — в нашем селе по ночам Смерть ходит, в какую избу ни заглянет — так наутро клади всех жильцов в гробы да вези на погост. Нынешнюю ночь за нами очередь». — «Э, хозяин, не бойся; бог не выдаст, свинья не съест!»

Хозяева полегли спать; а казак себе на уме — глаз не смыкает.

В самую полночь отворилось окно; у окна показалась ведьма — вся в белом, взяла кропило, просунула руку в избу и только хотела кропить, как вдруг казак размахнулся своей саблею и отсек ей руку по самое плечо. Ведьма заохала, завизжала, по-собачьи забрехала и убежала прочь. А казак поднял отрубленную руку, спрятал в свою шинель, кровь замыл и лег спать.

Поутру проснулись хозяева, смотрят — все до единого живы-здоровы и несказанно обрадовались. «Хотите, — говорит казак, — я вам Смерть покажу? Соберите скорей всех сотников и десятников да пойдемте ее по селу искать».

Тотчас собрались все сотники и десятники и пошли по домам; там нет, здесь нет, наконец добрались до пономарской избы. «Вся ли семья твоя здесь налицо?» — спрашивает казак. «Нет, родимый! Одна дочка больна, на печи лежит».

Казак глянул на печь, а у девки рука отсечена; тут он объявил все, как было, вынул и показал отрубленную руку.

Мир наградил казака деньгами, а эту ведьму присудил утопить.

Красавица ведьма

Жил-был солдат, служил богу и великому государю пятнадцать годов, ни разу не видался со своими родителями. На ту пору вышел от царя приказ отпускать рядовых для свидания со своими родственниками по двадцати пяти человек с роты; заодно с другими отпросился и наш солдат и отправился домой на побывку в Киевскую губернию. Долго ли, коротко ли — пришел он в Киев, побывал в лавре, богу помолился, святым мощам поклонился и пошел на родину в ближний уездный город. Шел, шел, вдруг попадается ему навстречу красная девица, из того ж уездного города дочь купеческая, собой знатная красавица. Известное дело: коли завидит солдат пригожую девку, ни за что не пройдет просто, а чем-нибудь да зацепит. Так и этот солдат: поравнялся с купеческой дочкой и говорит ей в шутку: «Эх, хороша девушка, да не объезжена!» Отвечает красная девица: «Бог знает, служивый, кто кого объездит: либо ты меня, либо я тебя!» Засмеялась и пошла своей дорогой.

Вот приходит солдат домой, поздоровался с родными и крепко обрадовался, что всех их застал в добром здоровье. Был у него старый дедушка, белый как лунь, лет сто с хвостиком прожил. Стал ему солдат рассказывать: «Шел я, дедушка, домой, и попалась мне навстречу знатная девица; я — грешный человек — так и так посмеялся над ней, а она мне сказала: „Бог знает, служивый: либо ты меня объездишь, либо я тебя!“» — «Ах, батюшки! Что ж ты наделал; ведь это дочь нашего купца — страшная ведьма! Не одного молодца свела она с белого света». — «Ну, я и сам не робкого десятка! Меня не скоро напугаешь; еще поглядим, что бог даст». — «Нет, внучек, — говорит дед, — если не станешь меня слушать, тебе завтра живому не быть». — «Вот еще беда!» — «Да такая беда, что ты этакой страсти и на службе не видывал…» — «Что же мне делать, дедушка?» — «А вот что: приготовь узду да возьми толстое осиновое полено и сиди в избе — никуда не ходи; ночью она прибежит сюда, и если успеет прежде тебя сказать: „Стой, мой конь!“ — в ту же минуту оборотишься ты жеребцом; она сядет на тебя верхом и до тех пор будет гонять, пока не заездит тебя до смерти. А если ты успеешь наперед сказать: „Тпру! Стой, моя кляча!“, то она сама сделается кобылою, тогда зануздай ее и садись верхом. Она понесет тебя по горам, по долам, а ты знай свое — бей ее осиновым поленом в голову, и до тех пор бей, пока не убьешь до смерти!»

Не чаял солдат такой службы, а нечего делать — послушался деда: приготовил узду и осиновое полено, сел в углу и дожидается, что-то будет. В глухую полночь скрипнула дверь в сенях и послышались шаги — идет ведьма; только отворила дверь в избу, он тотчас и вымолвил: «Тпру! Стой, моя кляча!» Ведьма оборотилась кобылою, солдат зануздал ее, вывел на двор и вскочил верхом. Понесла его кобыла по горам, по долам, по оврагам и все норовит, как бы сбить седока долой, да нет! Солдат твердо сидит да то и дело по голове ее осиновым поленом осаживает; до тех пор угощал ее поленом, покуда с ног сбил, а после накинулся на лежачую, хватил еще раз пять и убил до смерти.

Стало светать, он домой пришел. «Ну, друг, как твое дело?» — спрашивает старик. «Слава богу, дедушка, убил ее до смерти». — «Ладно! Теперь ложись спать». Солдат лег и заснул крепким сном.

Вечером будит его старик: «Вставай, внучек!» Он встал «Ну, как же теперь-то? Ведь купеческая дочь померла, так отец за тобой приедет — станет звать тебя к себе Псалтырь читать над покойницей». — «Что ж, дедушка, идти али нет?» — «Пойдешь — жив не будешь, и не пойдешь — жив не будешь! Однако лучше иди…» — «А коли что случится, куда я денусь?» — «Слушай, внучек! Когда пойдешь к купцу, будет он тебя вином потчевать — ты не пей много, выпей сколько надобно. После того поведет тебя купец в ту комнату, где дочь его во гробу лежит, и запрет тебя на замок; будешь ты Псалтырь читать с вечера до полуночи, а в самую полночь вдруг дунет сильный ветер, гроб заколыхается, крышка долой упадет… Вот как эта страсть начнется, ты скорей полезай на печь, забейся в угол и твори потихоньку молитвы; там она тебя не найдет!»

Через полчаса приезжает купец и просит солдата: «Ах, служивый! Ведь у меня дочка померла, почитай над нею Псалтырь». Солдат взял Псалтырь и поехал в купеческий дом. Купец тому радехонек, сейчас его за стол посадил и давай вином поить. Солдат выпил, сколько ему надобно, а больше не пьет, отказывается. Купец взял его за руку, повел в ту комнату, где мертвая лежала. «Ну, — говорит, — читай Псалтырь!» Сам вышел вон, а двери на замок запер.

Нечего делать, принялся солдат за Псалтырь, читал, читал, вдруг в самую полночь дунул ветер, гроб заколыхался, крышка долой слетела; солдат поскорей на печь, забился в угол, оградил себя крестом и давай шептать молитвы. Ведьма выскочила из гроба и начала во все стороны кидаться — то туда, то сюда! Набежало к ней нечистых видимо-невидимо — полна изба! «Что ты ищешь?» — «Солдата: вот сейчас читал, да пропал!» Черти бросились в розыски; искали, искали, все закоулки обшарили, стали на печь заглядывать… Тут на солдатское счастье петухи закричали: в один миг все черти пропали, а ведьма на полу растянулась. Солдат слез с печи, положил ее в гроб, накрыл, как следует, крышкою, и опять за Псалтырь.

На рассвете приходит хозяин, отворил двери: «Здравствуй, служивый!» — «Здравия желаю, господин купец!» — «Благополучно ли ночь провел?» — «Слава богу!» — «Вот тебе пятьдесят рублей; приходи, друг, еще ночку почитай!» — «Хорошо, приду!»

Воротился солдат домой, лег на лавку и спал до вечера; проснулся и говорит: «Дедушка! Купец велел приходить другую ночь Псалтырь читать; идти али нет?» — «Пойдешь — жив не будешь, и не пойдешь — то же самое! Однако лучше иди: вина много не пей — выпей сколько надобно; а как ветер дунет, гроб заколыхается — тотчас в печь полезай! Там тебя никто не найдет!»

Солдат собрался и пошел к купцу; тот его посадил за стол и давай вином поить; после повел к покойнице и запер дверь на замок. Солдат читал-читал, читал-читал, наступила полночь; дунул ветер, гроб заколыхался, крышка долой упала; он поскорей в печь… Ведьма вскочила и начала метаться; набежало к ней нечистых— полна изба! «Что ты ищешь?» — «Да вот сейчас читал, да с глаз пропал! Найти не могу…» Черти бросились на печь. «Вот, — говорят, — то место, где он вчера сидел!» — «Место тут, да его нет!» Туда-сюда, вдруг петухи запели — нечистые сгинули, ведьма на пол повалилась.

Солдат отдохнул немного, вылез из печи, положил купеческую дочь в гроб и стал Псалтырь читать. Смотрит — уж светает, хозяин идет: «Здравствуй, служивый!» — «Здравия желаю, господин купец!» — «Благополучно ли ночь прошла?» — «Слава богу!» — «Ну, пойдем!» Вывел его из комнаты, дал сто рублей денег и говорит: «Приходи, пожалуйста, почитай и третью ночь; я тебя не обижу». — «Хорошо, приду!»

Воротился солдат домой. «Ну, внучек, что бог дал?» — «Ничего, дедушка! Купец велел еще приходить. Идти али нет?» — «Пойдешь — жив не будешь, и не пойдешь — жив не будешь! Однако лучше иди». — «А коли что случится, куда мне спрятаться?» — «Вот что, внучек: купи-ка себе сковороду и схорони так, чтобы купец не видал; а как придешь к купцу, станет он тебя вином неволить, ты много не пей, выпей, сколько сможешь. В полночь, как только зашумит ветер да гроб заколыхается, ты в ту же минуту полезай на печной столб и накройся сковородою; там тебя никто не сыщет!»

Солдат выспался, купил сковороду, спрятал ее под шинель и к вечеру пошел на купеческий двор. Купец посадил его за стол и давай вином поить, всячески его просит, улещает. «Нет, — говорит солдат, — будет, я свое выпил, больше не стану». — «Ну, когда не хочешь пить, так ступай Псалтырь читать». Привел его купец к мертвой дочери, оставил одного и запер двери. Солдат читал-читал, читал-читал — наступила полночь, дунул ветер, гроб заколыхался, крышка долой упала. Солдат влез на печной столб, накрылся сковородой, оградился крестом и ждет — что-то будет? Ведьма вскочила, начала всюду метаться; набежало к ней нечистых видимо-невидимо — полна изба! Бросились искать солдата, заглянули в печь. «Вот, — Говорят, — место, где он вчера сидел!» — «Место цело, да его нет!» Туда-сюда — нигде не видать! Вот лезет через порог самый старый черт: «Что вы ищете?» — «Солдата; сейчас читал, да с глаз пропал!» — «Эх вы, слепые! А это кто на столбе сидит?» У солдата так сердце и екнуло, чуть наземь не упал! «И то он, — закричали черти, — только как с ним быть? Ведь его достать нельзя!» — «Вот нельзя! Бегите- ка раздобудьте огарок, который не благословясь зажжен был». Вмиг притащили черти огарок, разложили костер у самого столба и запалили; высоко ударило пламя, жарко солдату стало — то ту, то другую ногу под себя поджимает. «Ну, — думает, — смерть моя пришла!» Вдруг на его счастье петухи запели: черти сгинули, ведьма на пол повалилась, солдат соскочил с печного столба и давай огонь тушить. Погасил, убрал все как следует, купеческую дочь в гроб положил, крышкою накрыл и принялся Псалтырь читать.

На рассвете приходит купец, прислушивается — жив ли солдат али нет? Услыхал его голос, отворил дверь и говорит: «Здравствуй, служивый!» — «Здравия желаю, господин купец!» — «Благополучно ли ночь провел?» — «Слава богу, ничего худого не видал!» Купец дал ему полтораста рублей и говорит: «Много ты потрудился, служивый! Потрудись еще: приходи сегодня ночью да свези мою дочку на кладбище». — «Хорошо, приду!» — сказал солдат и бегом домой.

«Ну, друг, что бог дал?» — спрашивает дед. «Слава богу, дедушка, уцелел! Купец просил побывать к нему ночью, отвезти его дочь на кладбище. Идти али нет?» — «Пойдешь — жив не будешь, и не пойдешь — жив не будешь! Однако надо идти, лучше будет». — «Что же мне делать? Научи». — «А вот что! Как придешь к купцу, у него все будет приготовлено. В десять часов станут с покойницей родственники прощаться, а после набьют на гроб три железных обруча, поставят его на дроги, в одиннадцать часов велят тебе на кладбище везти. Ты гроб вези, а сам в оба гляди: лопнет один обруч — не бойся, смело сиди; лопнет другой — ты все сиди, а как третий лопнет — сейчас же прыгай через лошадь да сквозь дугу и беги задом. Сделаешь так, ничего тебе не будет!»

Солдат лег спать, проспал до вечера, и отправился к купцу. В десять часов стали с покойницей родственники прощаться; потом начали железные обручи нагонять; нагнали обручи, поставили гроб на дроги: «Теперь поезжай, служивый, с богом!»

Солдат сел на дроги, и поехал, сначала вез тихо, а как с глаз уехал, припустил что есть духу. Скачет, а сам все на гроб поглядывает. Лопнул один обруч, за ним другой, ведьма зубами скрипит. «Постой, — кричит, — не уйдешь! Сейчас тебя съем!» — «Нет, голубушка! Солдат — человек казенный, его есть не дозволено». Вот лопнул и последний обруч — солдат через лошадь да сквозь дугу и побежал задом. Ведьма выскочила из гроба и кинулась догонять; напала на солдатский след и по тому следу повернула к лошади, обежала ее кругом, видит, что нет солдата, и опять в погоню. Бежала, бежала, на след напала и опять повернула к лошади… Совсем с толку сбилась, раз десять назад возвращалась; вдруг петухи запели, ведьма так и растянулась на дороге! Солдат поднял ее, положил в гроб, заколотил крышку и повез на кладбище; привез, свалил гроб в могилу, закидал землею и воротился к купцу. «Все, — говорит, — сделал; бери свою лошадь». Купец увидал солдата и глаза выпучил: «Ну, служивый, я многое знаю; о дочери моей и говорить нечего — больно хитра была; а ты, верно, и больше нашего знаешь!» — «Что ж, господин купец, заплати за работу». Купец вынул ему двести рублей, солдат взял, поблагодарил его и пошел угощать свою родню.

На том угощенье и я был; дали мне вина корец, моей сказке конец.

Солдат и ведьма

В городе Саратове один солдат стоял на квартире у старухи. Старуха была ведьма, а солдат не знал об этом. Только день ото дня солдат все худеет, худеет и худеет.

Приходит в казарму, фельдфебель спрашивает его: «Ты болен, служивый?» — «Никак нет, господин фельдфебель! Только мне снятся страшные сны: будто бы каждую ночь кто-то на мне ездит, а утром, когда пробужусь, не могу пошевелить ни одним пальцем». Тогда фельдфебель сказал ему: «Сегодня ночью ложись спать, а сам не спи, только притворись спящим. Когда увидишь, кто-нибудь к тебе станет подходить, соскочи, стопай и скажи: „Не ты на мне едешь, а я на тебе!“».

Пришел солдат домой, поел, лег спать. Через каких-нибудь полчаса подходит к солдату хозяйка-старуха с уздой в руке. Солдат соскочил с лавки, выхватил у нее узду, стопал и сказал: «Не ты на мне едешь — я на тебе!»

Вдруг перед ним очутилась страшная вороная кобылица. Солдат сел на нее и поехал. В одну ночь побывал в Москве и Петербурге. Когда приехал домой, на квартиру, сдернул с кобылы узду, и очутилась старуха на печи: лежит и стонет.

Солдат прибежал в казарму и говорит фельдфебелю: «Господин фельдфебель, я ведь сегодня всю ночь на старухе ездил. Сколь хорошо она бегает! Да еще хотел подковать ее в Москве, да раздумал, побоялся, что не поспею на занятия». — «Что ты, дурак! Смотри не куй, а то тебе плохо будет!»

На другую ночь то же самое случилось, а на третью, когда солдат уже выезжал из Москвы, повыскочили кузнецы из кузниц и говорят: «Эй, солдат, подкуй кобылу! Не так еще побежит!» — «Ну, да уж черт вас возьми! Куйте!»

Кузнецы подковали к задним и передним ногам кобылицы подковы, солдат сел и поехал. Приезжает в свой город, сдернул узду, и очутилась старуха на печи: лежит, стонет, руки, ноги вздынула, а на руках и ногах прикованы подковы. Солдат испугался и побежал в казарму, сказал об этом фельдфебелю. Тот и говорит ему: «Дурак! Зачем ты это сделал? Сегодня ночью тебя задавят дьяволы!» — «Что мне делать, господин фельдфебель?» — «Что делать-то? Сегодня она умрет; когда ее унесут в церковь, поставят на паперти, попроси разрешения священника постоять в ногах гроба всю ночь. Тут ты только и сможешь спастись!»

Солдату дозволили. Он встал в ногах у гроба, стоит. Пришла полночь, старуха завизжала, заскрежетала зубами и стала звать нечистую силу. Нечистая сила собралась, старуха взмахнула руками и сбросила с себя одежду прямо солдату на голову. Так и закрыла солдата от нечистой силы. Искали, искали его, не могли найти.

На другую ночь повторилась та же история.

К третьей ночи ее уже похоронили на кладбище. Солдат обрадовался, прибежал к фельдфебелю и говорит: «Господин фельдфебель! Ее уже закопали, теперь бояться нечего!» — «Как нечего? Ты должен сегодняшнюю ночь еще простоять в ногах у се могилы!»

Пришла ночь, солдат отправился на кладбище, встал к могиле. Наступила полночь, старуха стала ворочаться в могиле, завизжала не своим голосом и стала звать к себе нечистую силу. Собралась нечистая сила, ведьма взмахнула руками, земля из могилы выбросилась и обсыпала солдата с головы до ног. Вышла старуха из могилы и приказала нечистой силе: «Найдите мне этого проклятого солдата, и я сама его задавлю! Сегодня мне последняя ночь!»

Нечистая сила кинулась искать. Обыскали все дома, казармы, даже в реках искали, но солдата найти нигде не смогли. Пришли к ведьме и сказали: «Нигде нет солдата!» Заскрежетала старуха зубами, легла в гроб вниз лицом, и земля засыпалась.

Солдат перекрестился и пошел в свою казарму.

Ольшанка

Жил-был мужичок. Детей он не имел. Рубил он на улице дрова. Дрова он рубил ольховые; отсек он чурку, занес да и положил на печку незнамо для чего. К вечеру видит, вместо чурки мальчик появился. А уж как чурка была ольховая, и его назвали Ольшанкой. Купили ему маленькую лодочку, купили ружейко да отправили на речку уток стрелять.

Ездит Ольшанка по речке да и забавляется. Захотелось Яге-бабе Ольшанкиного мяска. Напекла она пирогов, намазала маслом. А у нее было три дочери. Наложила она полную коробку пирогов и послала старшую дочь пирогами Ольшанку приманить. Научила она песни петь. «Придешь, — говорит, — к речке, проси:

А как приедет Ольшанка в лодочке, так ты захвати лодочку да возьми его в охапку и неси домой, а я поджарю да и съем его!»

Вот приходит дочь к речке и запела:

Ольшанка приехал к берегу, протянул весёлко: «Клади пироги на весёлушко, а сама садись в лодочку!»

Вот дочь положила пироги на весёлушко, а сама хочет сесть в лодку. А Ольшанка взял пироги да и отпихнулся. Дочь Яги-бабы упала в воду и выкупалась вся. Пришла домой, матери жалится, плачет: «Не могла Ольшанки взять!» — «Ладно, — Яга-баба говорит, — завтра другая дочь пойдет, та поймает все равно. Не много он у нас поживет!»

Назавтра Яга-баба пирогов еще больше напекла, да еще маслянее, наложила коробку и вторую дочь посылает: «Ты, — говорит, — не зевай, достань Ольшанку. Ишь он, мошенник! Пироги взял да дочь выкупал!»

Приходит вторая дочь к речке, просит у Ольшанки перевозу:

Ольшанка подъехал к берегу, протянул весёлко: «Клади пироги на весёлушко, а сама садись в лодочку!»

Ольшанка пироги удернул да и лодочку отпихнул. И вторая дочь Яги-бабы упала в воду. Пошла домой и плачет. А Ольшанка пироги унес отцу да матери.

Яга-баба на третий день пирогов напекла еще больше, послала третью дочь: все-таки хочет мяска Ольшанкиного. Приходит и третья дочь на берег, просит, чтобы он перевез ее за реку:

Ольшанка подъехал к берегу: «Пироги клади на весёлушко, сама садись в лодочку».

Протянул весёлушко, положил пироги на весёлушко, удернул весёлко, и третья дочь упала в воду. Пришла мокрехонька домой и стала жалиться. А Ольшанка принес пироги отцу и матери. Отец да мать были радешеньки, что сын их кормит.

На четвертый день Яга-баба напекла пирогов и сама пошла. «Меня, — говорит, — не обманет сукин сын. Я не маленькая!»

Пришла на берег:

Ольшанка приехал к берегу, протянул ей весёлышко: «Клади пироги на весёлышко, а сама садись в лодочку!»

Яга-баба пироги-то поставила, а другой рукой схватила за весёлушко и притянула лодочку к берегу. И взяла из лодочки Ольшанку: «Ага, — говорит, — мерзавец, попался ты мне, сжарю да съем»…

Ольшанка перепугался — ни жив ни мертв, вот беда-то! Принесла его Яга-баба домой да и посадила в подполье. А назавтра поехала на промысел и наказывает младшей дочери: «Истопи жарче печь, да Ольшанку посади в печь и спеки, да положи на доску, да разрежь на кусочки, да снеси его на жернов, пускай остынет, а я приеду — поем».

Уехала Яга-баба на ступе. А дочь истопила печь жарко и просит Ольшанку из-под пола. Он вышел. «Ольшанка, Ольшанка, подай кочергу!» Ольшанка подал. «Ольшанка, Ольшанка, подай помело!» Ольшанка и помело подал. «Ольшанка, полезай сам!» Ольшанка полез. «Ольшанка, Ольшанка, ложись на лопату!» Ольшанка повалился на лопату и руки вверх вздынул. «Что это? Завернись калачиком, растянись пирожком!» А Ольшанка не глуп, поднял и ноги кверху: «А ну-ка, сама поучи-ка меня!»

Дочь повалилась на лопату, свернулась калачом, растянулась пирогом, а Ольшанка шур ее в печь! Закрыл заслон. Дочь изжарил, положил на доску, разрезал на куски и вынес на жернов. Приезжает Яга-баба, побежала за мясом, уселась обедать, сидит, ест да пьет:

А он из-под пола:

«Вот он, проклятый, сжарил дочь! Ладно, завтра другая дочь изжарит, доберусь я до тебя!»

Приходит утро. Яге-бабе опять надо ехать на добычу. Второй дочери наказывает: «Смотри, жарче печь топи да Ольшанку испеки!» — «Ладно, мамушка, ладно, мамушка!»

Яга-баба уехала, дочь затопила печь жарко-прежарко. А когда печь истопилась, она и говорит Ольшанке: «Ольшанка, Ольшанка, подай кочергу!» Ольшанка кочергу подал. «Ольшанка, Ольшанка, подай лопату!» Ольшанка подал лопату. «Ольшанка, Ольшанка, полезай сам!» Ольшанка полез сам. «Ольшанка, Ольшанка, ложись на лопату!» Ольшанка повалился на лопату, руки кверху, ноги кверху. «Да что ты, — говорит, — завернись калачиком, да растянись пирожком!» — «А ну-ка, сама поучи-ка меня!»

Дочь повалилась на лопату, завернулась калачиком, растянулась пирожком, а Ольшанка шур лопату в печку! И вторую дочь испек. Вынул из печи, положил на доску, разрезал на куски и поставил на жернов. Приехала Яга-баба, взяла мясо, села обедать и запела:

А Ольшанка опять запел:

«Ишь, проклятый вторую дочь испек! Ладно, завтра старшая дочь испечет!»

Назавтра поехала Яга-баба и старшей дочери наказывает: «Жарче печь натопи, а как испечешь Ольшанку, положи на доску, разрежь на куски, положи на жернов. А я приеду да поем!»

Яга-баба уехала, а дочь затопила печь жарко-прежарко. А как истопила, и просит: «Ольшанка, Ольшанка, подай кочергу!» Ольшанка подал. «Ольшанка, Ольшанка, подай помело!» Ольшанка подал. «Ольшанка, Ольшанка, подай лопату!» Ольшанка подал. «Ольшанка, Ольшанка, полезай сам!» Ольшанка полез. «Ольшанка, Ольшанка, ложись на лопату!» Ольшанка на лопату повалился, руки кверху и ноги кверху поднял. «Что этак- то! — говорит, — завернись калачиком да растянись пирожком!» — «А ты сама да поучи-ка меня!»

Дочь повалилась на лопату, завернулась калачиком и растянулась пирожком. А Ольшанка шур ее в печь и испек! Вынул и положил на доску, разрезал на куски и положил на жернов, а сам спрятался опять в подполье. Вот приезжает Яга- баба и села обедать. И опять запела:

А он:

«Ах ты, мерзавец! Ты у меня и третью дочь испек! Я тебя испеку!»

Вот она назавтра вытопила печь, просит: «Ольшанка, Ольшанка, подай кочергу!» Ольшанка подал кочергу. «Ольшанка, Ольшанка, подай помело!» Ольшанка подал помело. «Ольшанка, Ольшанка, подай лопату!» Ольшанка подал лопату. «Ольшанка, Ольшанка, полезай сам!» Ольшанка полез сам. «Ольшанка, Ольшанка, ложись на лопату!» Ольшанка повалился на лопату, руки кверху и ноги кверху. Яга-баба и заругалась: «Что ты! Завернись калачиком, растянись пирожком!» — «Ну- ка, бабушка, сама да поучи меня!»

Яга-баба повалилась на лопату, завернулась калачом и растянулась пирогом, а Ольшанка ее шур в печь да заслон крепко закрыл. Она там и взмолилась: «Ольшанушка, голубчик, выпусти!» — «Сказывай, старая Яга-баба, где у тебя деньги хранятся, тогда выпущу!» — «В подпечке сто рублей, да за печью сто рублей, да в клети сто рублей. Ольшанушка, голубчик, выпусти, я тебя не съем!»

Ольшанка еще крепче заслон прижал. Так Яга- баба и околела, испеклась, изжарилась. А когда изжарилась, Ольшанка вытащил, положил на доску, разрезал на куски и вынес на улицу: «Ешьте, вороны да воронята, Яги-бабы мясо!»

Налетело воронят, налетело ворон, каркают, мясо Яги-бабы едят.

А Ольшанка слазил в подпечек, сто рублей нашел, за печку слазил, еще сто рублей нашел, в клеть пошел и еще сто рублей нашел. И побежал с деньгами к отцу. Пришел, отец и мать радешеньки. Купили они новый дом, корову, коня купили, поле вспахали, хлеба насеяли; хлеб уродился, хлеб хороший, сена наставили много, стали жить да поживать да добра наживать. Да, наверное, и теперь живут.

И сказке конец.

Братец

Жила-была барыня, у нее было три дочери и маленький сын. Она сына очень оберегала, из комнаты не выпускала. В один прекрасный летний день дочери приходят к матери, просят, чтобы она позволила им взять брата погулять в саду. Мать не соглашалась, наконец, отпустила. Долго они гуляли в саду. Вдруг сделался сильный ветер, поднялся клубом песок, вырвало из рук няньки дитятю и унесло неизвестно куда. Искали, искали они его в саду, не нашли. Поплакали, пошли сказали матери, что братец пропал.

Мать и посылает старшую дочь разыскивать. Выходит она на луг, перед ней три тропки, вот она по прямой пошла. Шла, шла, подошла к березе: «Береза, береза! Скажи, где мой братец?» — «Сбери с меня листики, половину возьми себе, половину оставь мне. Я тебе на время пригожусь!» Она не послушалась. «Мне, — говорит, — некогда!» И пошла дальше, подходит к яблоне: «Яблоня, яблоня! Не видала ли моего братца?» — «Собери с меня все яблочки, половину возьми себе, а половину оставь мне. Я тебе на время пригожусь». Она и говорит: «Нет, мне некогда! Когда мне собирать, я иду родимого братца искать!» Шла она, шла, подходит к печуре. А печь растоплена; топится очень жарко. «Печура, печура! Не видала ли ты моего братца родимого?» — «Красная девица! Замети печуру, напеки просвир, возьми половину себе, половину оставь мне. Я тебе на время пригожусь». — «Когда мне месть и печь, я иду брата своего искать!»

Идет она дальше. Стоит избушка на курьих лапках, стоит да повертывается. Она и говорит: «Избушка, избушка! Стань к лесу задом, ко мне передом!» Избушка поворотилась, она взошла в нее. Помолилась богу, поклонилась на все четыре стороны. Лежит баба-Яга на лавке: голова к стенке, ноги в потолок уперла, зубы держит на полке. Баба-Яга и говорит: «Фу, фу, фу! Доселе русского духа видом не видать, слыхом не слыхать, а теперь русский дух в очах является! Что ты, девица, дело пытаешь или от дела лытаешь?» Она и говорит: «Бабушка! Я по мхам, по болотам ходила, измочилась, пришла к тебе погреться». — «Сядь, красная девица, грейся». Она села и видит: брат ее сидит на лавке, а кот Еремей ему сказки сказывает и песни поет. Баба-Яга уснула. Она взяла брата и понесла домой.

Пришла к печуре: «Печура, печура! Схорони меня!» — «Нет, красная девица, я тебя не буду прятать». Пришла она к яблоне: «Яблоня, яблоня! Схорони меня!» — «Нет, красная девица, я тебя не буду прятать». Пришла она к березе: «Береза, береза! Схорони меня!» — «Нет, красная девица, я тебя не буду прятать!» Пошла она дальше.

А у бабы-Яги кот замурлыкал, она проснулась, увидала: нет мальчика, кричит: «Орел сизой! Лети скорей, сестра пришла, брата унесла!» (А этот орел и от матери-то его унес.) Орел полетел: «Печура, печура! Не видала ли: не проходила ли тут девица с мальчиком?» — «Проходила». Он полетел дальше. «Яблоня, яблоня! Не видала ли: не проходила ли тут девица с мальчиком?» — «Сейчас прошла!» Полетел орел дальше — к березе, догнал ее, отнял брата, а ее всю изодрал, исколупал когтями.

Пришла она к матери: «Нет, матушка, не нашла я своего братца родимого!»

Средняя сестра просится: «Позвольте мне брата сыскать?» Отпустили ее. Пошла она, и опять все то же случилось, пришла домой вся изорвана, исколупана.

Стала меньшая сестра проситься. Ей говорят: «Две сестры ходили, не нашли, и ты не найдешь!» — «Бог знает, может быть, найду!» Пошла она. Подошла к березе: «Береза, береза! Скажи, где мой братец!» — «Сбери с меня листики, половину возьми себе, половину оставь мне. Я тебе на время пригожусь!» Собрала она листики, половину взяла себе, половину оставила ей. Пошла дальше, подходит к яблоне: «Яблоня, яблоня! Не видала ли моего братца родимого?» — «Красная девица, собери с меня яблочки, половину возьми себе, половину оставь мне. Я тебе на время пригожусь!» Она собрала яблочки, половину взяла себе, половину оставила ей, пошла дальше. Приходит к печуре: «Печура, печура! Не видала ли ты моего братца родимого?» — «Красная девица! Замети меня, напеки просвир, половину себе возьми, половину мне оставь». Вот она замела печуру, напекла просвир, половину взяла себе, половину ей оставила.

Пошла дальше. Приходит, видит: избушка на куриных лапках стоит, повертывается. Она и говорит: «Избушка, избушка! Стань к лесу задом, ко мне передом!» Избушка повернулась. Взошла она в нее, богу помолилась. (А она с собой из дому взяла ком масла, кренделей, всего.) Баба- Яга и говорит: «Доселе русского духа слыхом не слыхать, видом не видать, а теперь русский дух в очах является! Что ты, красная девица, дело пытаешь или от дела лытаешь?» — «Нет, бабушка! Я ходила по лесам, по болотам, измочилась, иззябла, зашла к тебе погреться!» Она и говорит: «Садись, красная девица, грейся!» Она села да приговаривает: «Усни, глазок, усни другой, не уснешь — смолой залью, тряпкой заткну!» Баба- Яга уснула. Она взяла тряпочку, в смоле помочила, глаза ей засмолила. Сама встала. А кот Еремей с ее братом играет. Она коту Еремею дала ком масла, и пышек, и кренделей, и всего. А брата взяла. Кот наелся, лежит, отдыхает.

Она с братом ушла, пришла к печуре: «Печура, печура! Схорони меня!» — «Садись, красная девица!» Печура расселась, сделалась широкой. Она с братом в нее и села. А баба-Яга проснулась, глаза не продерет, ползком ползет до двери и кричит: «Кот Еремей! Продери мне глаза!» А он ей отвечает: «Мурлы, мурлы! Я у тебя сколько жил, от тебя корки горелой не видал! А красная девица на час пришла, ком масла мне дала!» Вот баба-Яга доползла до порога, кричит: «Орел сизой! Лети скорей, сестра пришла, брата унесла!» Он и полетел. Прилетает к печуре. «Печура, печура! Не видала ли ты: не проходила ли тут девица с мальчиком?» — «Нет, не видала». — «Да что ты, печура, такая широкая стоишь?» — «Так, — говорит, — время: я недавно истоплена!»

Орел воротился назад, колупал, колупал бабе- Яге глаза, всю ее исцарапал. А сестра с братом к яблоне подошла: «Яблоня, яблоня! Схорони меня!» — «Садись, красная девица!» Яблоня сделалась пушистая, кудрявая. Она и села с братом под нее. Летит сизой орел к яблоне. «Яблоня, яблоня! Не видала ли: тут не проходила ли девица с мальчиком?» Она говорит: «Нет». — «Отчего ж ты, яблоня, такая кудрявая стоишь, ветки распустила до самой земли?» — «Так, — говорит, — время пришло: пушистая и стою». Орел возвратился к бабе- Яге, ковырял, ковырял смолу, не мог ей глаза отцарапать.

А девушка пришла к березе: «Береза, береза! Схорони меня!» — «Садись, матушка!» И сделалась она пушистая, кудрявая, как яблоня. Орел сизой опять летит. «Береза, береза! Не видала ли: не проходила ли тут девица с мальчиком?» — «Нет, не видала». Он опять воротился. А девушка пришла домой и принесла мальчика. Тут обрадовались все.

Я там был, мед-пиво пил, по усам текло, а в рот не попало.

Падчерица и Яга-баба

Жил старик со старухой. У них была только одна дочь. Старуха умерла, а старик женился на другой. От второй жены у него тоже родилась дочь. Старуха не любила падчерицу и все старалась погубить ее.

Однажды старуха послала ее на реку мыть нитки и сказала: «Смотри, если ты упустишь на дно нитки, то и не приходи домой!» Она пошла на реку, пустила на реку нитки, нитки поплыли по реке, а она по берегу тихонько пошла за ними. Нитки доплыли до леса и утонули.

Она взошла в лес и увидала избушку на курьих ножках и говорит: «Избушка, избушка! Стань к лесу задом, ко мне передом!» Избушка повиновалась. Падчерица взошла и увидала Ягу-бабу: голова лежит в одном углу избы, а ноги в другом. Увидала ее Яга-баба и говорит: «Фу, фу, фу! Русским духом пахнет! Что ты девушка: дело пытаешь, или от дела лытаешь?» Девушка рассказала ей, что ее послала мачеха мыть нитки и сказала, что если она их упустит, то чтоб и не приходила домой.

Яга-баба заставила ее топить баню. Девушка спрашивает: «Где же у тебя дрова?» А Яга-баба отвечает: «У меня дрова позади бани!» А эти дрова были человеческие кости. Пошла девка топить баню, натаскала костей и положила их в печь, но, как ни старалась, не могла их зажечь: кости только курились.

Вот она сидит да плачет и видит: к ней прилетел воробей и говорит: «Не плачь, девушка! Ты поди в лес, и набери там дров, и затопи печь!» Она так и сделала. Потом пошла и говорит Яге- бабе, что она затопила баню. А Яга-баба отвечает: «Теперь поди наноси воды решетом!» Она пошла и думает: «Как я буду носить воду решетом?» Опять прилетел воробей и говорит ей: «Чего плакать? Замажь решето глиной!» Она так и сделала. Натаскала воды, пошла звать Ягу-бабу в баню, а Яга-баба отвечает: «Поди в баню! Я сейчас пришлю к тебе своих детей!» Она и пошла в баню. Вдруг видит, что к ней в баню ползут червяки, лягушки, крысы и всякие насекомые. Она их всех перемыла и перепарила. Потом пошла за Ягой-бабой, вымыла ее и сама вымылась. Пришла она из бани, Яга-баба велит ей поставить самовар. Она поставила, напились чаю. Тут Яга-баба и послала ее в подполье: «У меня в подвале, — говорит, — стоят два сундука: красный и синий. Возьми себе красный!»

Она так и сделала; взяла красный сундук, пришла домой к отцу. Отец обрадовался, открыл сундук, а в сундуке деньги!

Мачеха стала завидовать. Послала свою дочь к Яге-бабе. Яга-баба заставила и ее топить баню костями. Вот прилетел к ней воробей и говорит: «Ты ступай в лес и набери дров!» Она ударила его рукой: «Уйди, — говорит, — я и без тебя знаю». А сама не могла истопить бани. Затем Яга-баба заставила ее носить воду в решете. Опять прилетел воробей и говорит: «Ты бы замазала решето глиной». Она его опять ударила: «Ступай, — говорит, — без тебя знаю». А потом видит, что к ней в баню идут крысы, лягушки и всякие гадины, она половину их передавила, а другие прибежали в избушку и пожаловались на нее матери. Пришла к Яге-бабе и мачехина дочь. Она заставила ее поставить самовар. Та поставила. После чаю Яга-баба послала ее в подвал и велела взять синий сундук. Она обрадовалась, побежала в подвал, схватила сундук, прибежала домой, А ее за воротами уж встречают отец и мать. Вот она с матерью пошла в чулан, открыла крышку у сундука, а в нем был жар.

Обе они и сгорели.

Липка

В одном селе жил-был бобыль. Домишко у него был плохонький, лошаденки у него не было, коровки и в помине нет, и дров у него не было.

Зима пришла, а в нетопленной избе холодно. Бобыль взял топор и пошел в лес. И попалось ему на глаза заколдованное дерево липка. Он стук по ней топором и ну ее рубить. А липка заговорила по-человечески: «Что хочешь, всего тебе дам! Богатства ли у тебя нет, жены ли у тебя нет — всего тебе дам!» Мужик и говорит: «А хорошо, если б ты, матушка, сделала меня богаче всех мужиков, а то у меня и коровки нет, и лошаденки нет, и домишко плох!» Липка сказала: «Ступай себе домой! Все у тебя будет!» Мужик идет: дом у него новый, заборы бревенчаты, кони такие, что лететь хотят, а амбары хлебом насыпаны. Но не радуется бобыль: нет у него жены. «Что делать? Дай пойду к матушке липке!» Взял топор и пошел в лес.

Приходит в лес к липке и стук ее топором. «Что тебе надо?» — «Матушка липка! У людей жены, а у меня нет. Сослужи мне службу, дай мне хорошую жену». Липка сказала: «Ступай себе домой!» Бобыль идет: жена его встречает, такая хорошая, кровь с молоком, и полны чуланы всяким добром!

Вот стал жить бобыль с молодой женой и думает: «Хорошо нам жить богатым, а все мы под начальством! Нельзя ли как мне быть самому начальником?» Подумал с женой, пошел опять к липке.

Приходит в лес, стук ее топором. Липка спрашивает: «Что тебе, мужичок, надобно?» — «А вот что, матушка липка! Хорошо нам жить богатым, а все мы под властью, нельзя ли мне самому быть старостой?» — «Хорошо, ступай домой: все у тебя будет!» Не успел бобыль прийти домой — к бобылю бумага: «Быть бобылю старостой».

Привык бобыль жить старостой и думает себе: «Хорошо быть старостой, а все у господина под властью. Нельзя ли быть самому господином?» Подумали с женой, посоветовались, и пошел он опять к липке.

Приходит и стук ее топором. Деревцо спрашивает: «Что тебе надо?» — «Спасибо тебе, матушка, за все, а как бы мне перед господином шапки не ломать, самому бы быть господином?» — «Что с тобой делать? Ступай себе домой, будет у тебя все!» Не успел прийти домой, как приехал губернатор, привез от короля бумагу: «Быть бобылю дворянином».

Привольно быть дворянином, начал пиры да банкеты задавать. Хорошо быть дворянином, а все же бесчиновный! Нельзя ли быть чиновным? Подумали, посоветовались, пошел он к липке, стук ее топором. «Что тебе, мужичок, надо?» — «За все тебе, матушка, спасибо! А нельзя ли мне быть чиновным?» — «Ну, ступай себе домой!» Не успел прийти домой, как приходит королевская бумага: пожалован чинами.

Хорошо быть чиновным, а все у губернатора под властью. Нельзя ли самому быть губернатором? Подумал с женой, пошел в лес к липке.

Приходит к липке, стук ее топором. Она и говорит: «Что тебе, мужичок, надо? Чем недоволен?» — «Спасибо тебе, матушка, за все, да нельзя ли как быть мне самому губернатором и иметь богатую вотчину?» — «Трудно это сделать, да что с тобой делать? Ступай себе домой». Не успел бобыль домой прийти, как пришла бумага: «Быть бобылю губернатором!» И подарен вотчиной.

Привык бобыль жить губернатором, точно отроду мужиком не был. «Хорошо мне жить губернатором, а все у короля под властью». Подумал, пошел в лес к липке.

Приходит, стук ее топором. Деревцо спрашивает: «Что тебе надо?» — «Все хорошо, благодарю тебя за все, да нельзя ли мне быть самому королем?» Липка стала его уговаривать: «Безумный, чего ты просишь? Подумай, что ты был и что стал? Из бобыля стал знатен и все, а король богом избран». Липка его уговаривала всячески, чтоб он больше не просил, а то все потеряет. Бобыль не отступал, приставал, чтобы она сделала его королем. А липка ему сказала: «Этого нельзя сделать и не будет и последнее потеряешь!» А бобыль все пристает. Липка и говорит: «Будь же ты медведем, а жена медведицей!»

И стал он медведем, а она медведицей.

Вот откуда пошли медведи.

Дядька Торопыга

Жил-был царь, у него был сын Иван-царевич, и был у него дядька Торопыга. И женился Иван- царевич на Марье Премудрой. А у нее была мачеха, да такая злая! Вот Иван-царевич с Марьей Премудрой спит, прилетает птица-вещунья и говорит: «Иван-царевич спит, и Марья Премудрая спит, а того горя не ведают, что пришлет к ним мачеха коней на перемену: как сядут, так и умрут, а кто это слышит да скажет, тот по колена окаменеет». Торопыга услыхал, ничего не сказал, а как мачеха прислала коней, он их и порезал. Иван-царевич посердился, однако ничего.

Вот на другую ночь прилетает опять птица-вещунья и вещует: «Иван-царевич спит, и Марья Премудрая спит, а того горя не ведают, что пришлет им злая мачеха платье на перемену: как наденут, так и умрут, а кто это слышит да скажет, окаменеет по пояс». Торопыга все слышал, ничего не сказал, а как прислала мачеха платье, он его в печи сжег. Опять рассердился Иван-царевич, но ничего.

На третью ночь прилетает опять птица-вещунья и вещует: «Иван-царевич спит, и Марья Премудрая спит, а того не ведают, что приползет к ним ночью сама мачеха лютой змеей и съест их, а кто это слышит да скажет, тот весь окаменеет». Торопыга слышал, взял саблю, пошел, стал ночью у спальни. Приползает змея, он и ну ее рубить; изрубил да ненароком задел Ивана-царевича и порезал ему руку.

Иван-царевич проснулся, видит: на полу кровь, у него рука порезана, а Торопыга с саблей. Иван-царевич и говорит: «Ну, теперь я вижу, что ты и коней зарезал, и платье сжег, и нас убить хотел! Скажи, зачем ты это делал?» Торопыга и стал ему рассказывать: «В первую ночь, — говорит, — прилетела птица-вещунья и вещует: „Пришлет злая мачеха коней на перемену, как сядут, так и умрут. А кто это слышит да скажет, тот по колена окаменеет“». Торопыга и окаменел по колени. «На вторую ночь, — говорит, — прилетела опять птица-вещунья и говорит: „Пришлет злая мачеха платье на перемену, как наденут, так и умрут. А кто это слышит да скажет, тот окаменеет по пояс“»… Торопыга и окаменел по пояс. «На третью ночь, — говорит, — опять прилетела птица-вещунья и говорит: „Иван-царевич спит и Марья Премудрая спит, а того горя не ведают, что приползет к ним ночью сама мачеха лютой змеей и съест их. А кто это слышит да скажет, тот весь окаменеет“». Торопыга весь и окаменел. Иван-царевич узнал, как дядька их любил, заплакал, велел положить в церкви в гробу.

Вот родился у Ивана-царевича сын, было ему уже три года, пошли они в церковь, отец и говорит ему: «Вот тут лежит наш дядька Торопыга, поцелуй его; он нас три раза от смерти спас, а сам окаменел». Царевич хотел поцеловать Торопыгу, да ударился ноготком, разбил его, кровь капнула на Торопыгу, он и ожил.

И стали они все вместе жить да поживать да добра наживать.

Невеста — золотая рыбка

Жили-были брат с сестрой. Брат был уж великонек, эдак лет десяти, а сестра была маленькая, в люльке. Она такая была крикливая, никто не мог ее закачать, только один брат закачивал. Сядет он, станет люльку качать, качает да припевает:

Она слушает, слушает да и заснет; так она и выросла и стала такой красавицей, что ни в сказке сказать, ни пером написать. Один раз и говорит она брату: «Братец, а помнишь, как ты меня обещал отдать за рыцаря-царя?» Что ему делать? Он написал ее портрет (а на ту пору царю невесту искали), и повез к рыцарю-царю.

Царь как увидел, так и влюбился в этот портрет, говорит: «На этой хочу жениться, вот моя невеста!» Царь велел к свадьбе все готовить, а сам снарядил поезд и послал за невестой. Она стала собираться и взяла с собой свою старую няньку да ее дочь — девчонку Шелудивочку. Сели они втроем в золотую карету и поехали. Ехали они два дня, и приезжают на третий день к морю: надо ехать через мост. Нянька и говорит невесте: «Выглянь из окошечка, посмотри, как на море волны бьют». Невеста высунулась побольше, она ее в море и пихнула. Невеста утонула, сделалась золотой рыбкой и поплыла.

А нянька, как стали подъезжать к царю, нарядила свою дочь невестой и накрыла невестиным покрывалом. Привезли ее с царем в церковь, повенчали; царь как открыл после венца покрывало, увидел, что невеста совсем не та, что на портрете, и велел ее брата в конюхи определить. А брат плачет, говорит: «Не моя сестра!» И стал царь жить с женой: ведь не развенчаться стать.

Только спит он один раз со своей женой на кровати, а слуга сидит у печки, сушит носки царские. Вдруг растворяется окошко, и входит распрекрасная красавица (что утопили-то), подошла к постели и говорит: «Не стыдно ли рыцарю-царю спать с девчонкой Шелудивочкой?» Слуга-то загляделся на нее, носки царские сгорели. Вот слуга и начал плакать, она оглянулась и спрашивает: «О чем ты, слуга, плачешь?» — «Как же мне, сударыня, не плакать? Загляделся я на вашу прекрасную красоту и сжег царские носки». — «Не плачь, — говорит, — вот тебе носки!» И вынула из кармана носки чудесные, в десять раз лучше царских, а сама ушла.

Приходит она на другую ночь, опять так же слуга на нее загляделся и сжег носки. Она ему опять дала другие носки чудесные, в десять раз лучше царских. Сама ушла.

Вот царь утром и спрашивает слугу: «Отчего ты мне прежде подавал хуже носки, а теперь вот во второй раз какие хорошие подаешь?» Слуга туда-сюда, но царь пристал, он и признался во всем. Тогда царь сам сел вместо слуги, а жена одна спит. Красавица пришла так же, подошла к кровати царской да и говорит: «Не стыдно ли рыцарю-царю спать с девчонкой Шелудивочкой?» Царь сейчас же узнал ее по портрету: это его настоящая невеста! Как она обернулась к кровати, он ее и схватил, и как она не перекидывалась и рыбой, и щукой, он ее не выпустил, она и осталась.

Тут они стали жить да поживать. А няньку с дочерью царь велел к лошадиному хвосту привязать и пустить по полю, а шурина своего министром сделал.

Золотая утка

Жил-был мужик, у него была дочь. Один раз пошел мужик в поле хлеб убирать и говорит: «Жена! Пришли мне в поле с дочерью обед». Приходит полдень. Дочь взяла обед и понесла отцу. Идет она мимо реки и видит: у берега щука кружится в воде. Она ее поймала, хочет взять с собой. Щука и говорит ей человеческим голосом: «Не бери меня, красная девица! Пусти лучше в воду, я тебя сделаю счастливою». Девушка и говорит ей: «Как же ты это сделаешь?» — «А вот, — говорит, — как: если ты заплачешь, у тебя из глаз посыплется жемчуг, а если засмеешься, бриллианты». Девушка ей не поверила. Щука велела ей засмеяться. Она засмеялась — и посыпались бриллианты. Она взяла и отпустила щуку.

Приходит дочь к отцу, отец начал ее бранить, что долго не приносила обедать. Девушка заплакала — и посыпался у нее из глаз жемчуг. Отец удивился, расспросил обо всем. Она ему все рассказала. Прошло с тех пор малое время, мужик с женою стали люди богатые, а дочь их — красавица-раскрасавица.

Проезжал чрез эту деревню, где они жили, царский сын и увидал он эту девушку. Полюбил он ее, выпросил у своего отца, у царя, позволенья жениться на ней, стал царем. Стала она жить во дворце и зваться царицей. При дворе же жила волшебница с дочерью, и этой волшебнице очень хотелось свою дочь отдать за царского сына, а он женился на другой. И захотелось ей извести царицу.

Сделалась война, царь поехал с войском на войну и приказывает фрейлинам; «Смотрите! Если будет царица, жена моя, скучать без меня, сейчас же напишите ко мне письмо. И утешайте, и берегите ее пуще глаз своих!» Уехал царь. Фрейлины стали развлекать царицу разными веселостями, чтобы она не тосковала о муже.

Однажды приходит к ней волшебница и стала просить ее к себе в баню вымыться. Фрейлины долго не соглашались отпустить ее, но, наконец, отпустили. Волшебница привела в баню царицу, обратила ее в золотую утку и пустила по белому свету, а вместо нее привела во дворец свою дочь. (Она была очень похожа на царицу.) Фрейлины ее не узнали и приняли вместо царицы. Скоро после того приехал царь, стал расспрашивать у фрейлин: «Не скучала ли без меня царица?» Они говорят: «Нет». И стал царь с ней жить, как жил с прежней женой.

А между тем та царица, как обратила ее волшебница в золотую утку, полетела от бани, куда глаза глядят.

Устала, села на реку отдохнуть. А мимо этой реки шли царские охотники и увидали они, что плавает утка вся золотая, зарядили ружья, выстрелили — не убили. В другой раз выстрелили — не убили, и в третий раз то же; сколько ни стреляли, никак не могли ее убить. Лишь только выстрелят, она поднимается кверху из воды, пролетят пули, снова сядет на воду. Пошли охотники, докладывают царю об этой утке. «Плавает, — говорят, — на реке утка вся золотая, и сколько мы в нее ни стреляли, никак не могли ее убить!» Пошел сам царь, хочет ее подстрелить. Приходит к реке, сколько ни стрелял, никак не может ее убить, с досады плюнул на берег. Вдруг эта утка подлетела к берегу, схватила его слюну и полетела. Прилетела к лесу, ударилась оземь, сделалась по-прежнему женщиной и родила двух прекрасных малюток и говорит им: «Дети мои милые! Отнесу я вас в царский дворец, посажу на двор, сидите и играйте там!» Дала она им по золотому яичку и велела им никому не показывать эти яички.

Между тем царь задал пир своим министрам и вельможам; веселье идет. Среди пира выходит царь на двор освежиться и видит: два прекрасных мальчика играют на дворе. Приказал он их привести к себе и спрашивает: «Чьи вы, малютки?» А яички, благословенье матери-то, за них отвечают: «Маменькины!» — «А где ваша маменька?» Яички и говорят за них: «Мы не знаем». Царь приказал их оставить у себя и очень полюбил их. Услыхала об этом волшебница и приказала своей дочери извести этих малюток. Вот приходит ночь. Уложил царь малюток спать в особой комнате и пошел сам спать. Немного погодя приходит к малюткам царица и спрашивает их: «Что, малютки, спите?» А они давно спали, только яички за них и отвечают: «Нет!» Опять немного погодя подходит царица, спрашивает их: «Что, малютки, спите?» Яички отвечают: «Нет!» В третий раз подходит царица, спрашивает их: «Что, малютки, спите?» Яички-то и молчат, потому что время было за полночь, а после полуночи они не говорили. Царица взошла к малюткам в спальню, зарезала их и дала им в руки по ножику, чтобы подумали, что они сами зарезались.

На другой день проснулся царь рано и пошел проведать малюток. Увидал, что они зарезались, и начал горько плакать. Потом приказал вынести их в церковь и нанял дьячка читать Псалтырь и не велел их до трех дней хоронить. Приходит ночь, читает дьячок Псалтырь. Вдруг церковь осветило: влетела утка, ударилась об пол и сделалась царицей. (А дьячок знал ее прежде.) Начала плакать над малютками, а жемчуг так и сыплется у нее из глаз, много наплакала жемчуга. Обратилась потом к дьячку и говорит ему: «Скана! своему царю: если хочет он меня видеть, пусть завтра ночью придет сюда, и когда я влечу, то вели ему затворить двери, чтоб я не могла вылететь, тогда и вели ему меня ловить, а иначе он меня никогда не увидит». Сказала это, сделалась уткой и улетела.

Настало утро. Пришел дьячок во дворец и рассказал царю все секретно. Вспомнил царь, что прежде у жены его, когда плакала, сыпался из глаз жемчуг, а когда смеялась, то бриллианты, и пошел испытать ее. Приходит к царице, начал бранить. Царица заплакала, а из глаз жемчуга нет. Начал он ее утешать, шутить с пей, царица стала улыбаться, потом и засмеялась, а бриллиантов нет. Царь заметил это и, как только пришла ночь, пошел в церковь и спрятался там.

Приходит полночь. Вдруг церковь осветило, и влетела золотая утка, ударилась об пол, сделалась царицею и начала плакать о детях. Жемчуг так и сыплется у нее из глаз. Смотрит царь и дивится. Пока дивился царь, она сделалась уткой и улетела из церкви.

На третью ночь царь опять пришел в церковь. В полночь прилетела утка, принесла с собой два пузырька: мертвой и живой воды, сделалась царицею, взбрызнула малюток живой и мертвой водой, и они ожили. Лишь царица превратилась опять в утку, хотела вылететь из церкви, царь притворил дверь и начал ее ловить. Летала, летала утка по церкви, устала, упала на пол, сделалась царицею и говорит царю: «Ну, теперь я опять твоя!» Царь очень обрадовался, начал расспрашивать у нее, отчего это случилось; она все рассказала.

Царь взял ее и малюток во дворец, а волшебницу приказал казнить, дочь же ее отправил в монастырь.

И стал с этой царицей жить да поживать.

Царская дочь и Яга-баба

Жили царь да царица. У них было много сыновей, а царю хотелось, чтобы хоть одна да дочь родилась. Вот он поехал в дальний путь и говорит царице: «Я уеду, а если дочь родится, ты сделай прялку и на крылечко повесь. Я буду возвращаться с пути, увижу, что прялка, и узнаю, что дочь родилась, а не сын».

А про то пронюхала ведьма — Яга-баба.

Вот у царицы родилась дочь, она сделала прялочку, и кудельку и веретешко привязала, и на крылечке высоко повесила. Яга-баба эту прялку украла да повесила лук и стрелку: сын родился! И вот царь с пути возвращался, увидел, что лук и стрелка висят, ему это не понравилось, и он даже не зашел в палаты, уехал в дальние края.

Царица вырастила дочь, и дочь просит маму как-нибудь на папу посмотреть. Тут Яга-баба стала просить царицу: «Давай, — говорит, — я повезу ее к отцу».

Срядились и поехали. Конечно, царевну посадили в повозку, сама Яга-баба на козлы села и дочь свою взяла.

Едут, на пути ручеек. А царевну звали Аннушка. «Аннушка, — говорит Яга-баба, — выйди из повозки, обмой лицо — ведь близко папенькин дом». А на дереве кукушка:

Аннушка не вылезла. И опять на пути ручеек. Яга-баба говорит: «Аннушка, дитятко! Выйди, обмойся: ведь ты грязная, не понравишься папе-то!» А кукушка с дерева опять:

А Яга-баба приступила: «Выйди, вымойся! Грязная ведь! Не слушайся кукушки, что она кукует!» Вышла Аннушка к ручеечку, умылась, а Ягина дочь уже в повозке сидит. И поехали: Яги- на дочь в повозке, а Аннушка на козлах. Что делать!

Вот приехали к царю. Царь принял Ягину дочь за свою, а родную дочь отправил коров пасти. Так Ягина дочь за царским столом пьет, кушает хорошо, а родная дочь коров пасет и поет:

А кукушка с дерева:

Слуги царевы услышали эти слова, приходят к царю: «Царь, да ведь это не твоя дочь, а твоя дочь родная пасет коров!» Царь разгорячился на слуг, прогнал. Назавтра других слуг назначил.

И та же история случилась. Аннушка пасет и поет:

А кукушка с дерева:

Царевы слуги выслушали, пришли к царю и говорят: «Царь, ведь это не твоя дочь, а твоя дочь коров пасет!» Разгорячился царь, назначил на третий день третьих слуг.

Вот слуги слушают, а она не видит их, поет:

Таким голосом жалобным поет! А кукушка с дерева:

Третьи слуги приходят к царю и говорят: «Да ведь родная дочь коров-то пасет, а та, которая с тобой, не дочь тебе!»

Царь разгорячился и этих слуг прогнал. На четвертый день сам пошел, затаился за деревом. Аннушка не знает, что он за деревом, и поет:

И слезно так! А кукушка с дерева:

Царь это выслушал, сам заплакал и приказал слугам копать яму в сорок сажен глубины, в сорок сажен ширины. Когда слуги яму выкопали, он приказал самого лучшего коня запрячь. Яге- бабе с дочерью и говорит: «Одевайтесь, мамаша с дочкой! Мне жаль доченьки родной, поедем в чистое поле гулять».

Села Яга-баба с дочкой в коляску, а царь на козлы. «Вот что, — говорит, — вы завесьте лицо, а то пыль в поле». Яга-баба и дочка завесили глаза. Приезжают они к этой яме. «Ну, — говорит царь, — закрыли лицо?» — «Закрыли». Как торкнул Ягу-бабу с дочкой в яму на сорок сажен глубины и приказал яму зарыть! А Яга-баба ведьма хитрая: стали они обертываться мухами, комарами и лететь из ямы. Но у царя слуг много: зарыли Ягу-бабу с дочкой в яме!..

Тут царь призвал Аннушку и вместе с ней вернулся к царице.

И стали они жить, поживать.

Сивко-Бурко

В одной деревне жил мужик. У него было три сына — Василий, Петр и Иван-дурак. Мужик жил- поживал, заболел и говорит своим сыновьям: «Дети, подойдите, я при жизни капитал вам разделю». Сыновья подходят к отцу, он вынул деньги, по три копейки разделил и наказывает: «Когда я помру, вы приходите на могилу ко мне ночью, караульте по ночи каждый». Дети отвечают: «Ладно, покараулим. Ночь просидеть что!»

Отец умер, его похоронили, и вот приходит очередь идти на могилу Василию. Василий говорит: «Ступай, Иван, карауль! Ты ничего не делаешь, вот только тебе и работа!» Иван в ответ: «Очередь-то не моя, а твоя: иди-ка ты карауль!» Василий затопал ногами на Ивана, и Иван, как младший брат, принужден был идти караулить.

Пришел на могилу, сидит. В двенадцать часов вскрылась могила, выходит отец. «Здравствуй, Василий!» Иван отвечает: «Не Василий, а Иван!» — «А что же Василий?» — «Василий не пошел». — «Ладно, Иван, карауль!» Утро наступило, заря занялась, отец ушел в могилу. Могила закрылась по-старому, как и была.

Иван приходит домой, братья спрашивают: «Ну что на могиле видел?» — «А сходите сами, так и узнаете».

Вторая ночь подходит. Очередь идти Петру. Петр также посылает Ивана: «Иди, Ванюха, карауль: тебе только и работы!» Иван, делать нечего, собирается и идет на могилу. Сидит. В двенадцать часов могила открылась, выходит отец: «Здравствуй, Петр!» Иван отвечает: «Не Петр, а Иван». — «А Петр что?» — «Петр не желает идти на могилу». — «Ладно, Иван, карауль: тебе будет не худо!» Опять время прошло до утра, заря занялась, отец ушел в могилу, а Иван пошел домой. Приходит, братья спрашивают его: «Что видал на могиле?» — «Сходите сами, узнаете, что на могиле».

Третья ночь подходит. Иван уже сам идет на могилу. На могиле сидел до двенадцати часов, и опять в двенадцать часов могила открылась, и выходит отец. «Здравствуй, Иван!» — «Здравствуй, здравствуй, папаша!» — «Вот, Иван, я тебе вынес три пузырька. На-ка, из одного пузырька выпей!» Иван выпил и почувствовал, что силы прибыло в нем. А отец крикнул громким голосом: «Сивко- Бурко, вещий Воронко! Встань передо мной, как лист перед травой!» Конь прибежал большой, Иван устрашился: изо рта пламя пышет, из ноздрей дым валит! Отец говорит: «Вот, Иван, в правое ухо полезай, а в левое выйдешь». Иван в правое ухо влез, в левое вылез и очутился бравым молодцем. Отец говорит: «Иван, можешь ли ты сейчас справиться с этим конем?» Иван коня взял за гриву, конь головой чуть пошевелил — Ивана как ветром отнесло от копя. «Эх, Иван, — говорит отец, — слаб ты! На, еще из одного пузырька выпей!» Иван выпил и почуял, что силы вдвое прибыло. Подошел он к коню, хлопнул его по ребрам, а тот стоит — не шевельнется. Вскочил на коня, конь скакнул — Иван, как овсяной сноп, свалился с него. Отец и говорит: «Ну, Иван, пей-ка и из третьего пузырька!» Иван выпил, вскочил на коня, пришпорил его и полетел в поле. Сам сидит крепко-накрепко. Вернулся к отцу, отец и говорит: «Ну, Иван, владей моим конем, конь мой собственный!»

Тут и распрощался Иван с отцом. Отец говорит: «Ну, Сивко-Бурко, вещий Воронко, как мне служил, так и моему сыну служи, Ивану! А ты, Иван, когда тебе не нужно, отпускай в поле коня, а когда нужно, закричи: „Сивко-Бурко, вещий Воронко! Встань передо мной, как лист перед травой!“ Конь прибежит, ты в правое ухо влезай, в левое выходи — и будешь красавцем добрым молодцем, а когда коня будешь отпускать, в левое влезай, в правое вылезай, и будешь таким же, как раньше был. Тогда тебя никто не сможет узнать!»

Утро настало, отец ушел в могилу, а Иван отпустил коня на волю и пошел домой. Приходит, братья опять спрашивают его: «Что, Иван, видел на могиле? Что скажешь?» Иван отвечает: «Сходили бы сами, так и узнали бы все».

И вот Иван живет себе преспокойно, занятия у него никакого: сидит на печке, сажу перебирает. Вдруг недалеко, в городе, королевна стала выбирать себе жениха. Приказала выстроить балкон, и села на нем, и разослала гонцов во все стороны: «Кто до меня на коне выскочит, тот мой жених будет!»

Братья собираются в город смотреть, что будет. И Иван просится: «Братья, возьмите меня, я тоже посмотрю!» Братья в ответ: «Куда ты, дурак такой, пойдешь! На смех людям, люди тебя засмеют, и нас-то ты обесчестишь!» Иван говорит: «Ладно уж, братья, подите вы».

Братья ушли, а Иван оделся и говорит невесткам: «Дайте мне корзину, я пойду за грибами, хоть грибов принесу». Невестки ему корзину дали, он пошел в лес, вышел на поляну и крикнул громким голосом: «Сивко-Бурко, вещий Воронко! Встань передо мной, как лист перед травой!» Конь прибежал, встал как вкопанный. Иван в правое ухо влез, в левое вышел — сделался красавцем добрым молодцем. Вскочил он на коня и поехал. Догнал братьев да хлестнул их обоих нагайкой, они еле-еле устояли.

Приезжает он в город, подъехал ко дворцу, разогнал коня, конь как прыгнул! И достал балкон, но не успел кольцо у королевны взять, она бросила в него кольцо и попала в лоб. И у Ивана на лбу все равно как солнце воссияло! Тут он уехал, не могли его поймать.

Приехал он на поляну, в левое ухо влез, правым вышел, сделался прежним и коня отпустил. Завязал тряпкой лоб, взял корзину, набрал грибов негодных и пришел домой. Говорит: «Нате, невестки, грибы!» А невестки посмотрели: грибы никуда не годные, и давай его ругать: «Ты не грибы набрал, а червей одних! А лоб-то где расшиб?» — «Да я, — говорит, — полез за грибом в кусты да разорвал суком».

Забрался на печку и полеживает. Приходят братья, Иван спрашивает: «Ну что, братья, расскажите, что хорошего?» — «Да, — говорят, — приезжал красавец добрый молодец; подлетел на балкон, не успел схватить кольцо, королевна в него им бросила и в лоб попала. Поехал он, а у него все равно как солнце сияет на лбу! Да не могли его поймать. А когда мы шли в город, он нас догнал да плетью хлестнул — не знаем за что, так едва очувствовались». — «Не я ли то, братья, был?» Братья на него зашумели: «Ах ты, дурак такой! Где же тебе быть красавцем добрым молодцем!» — «Ладно, ладно, братья!»

Королевна стала собирать бал. И дала такой приказ: чтобы ни один человек мужского полу не остался дома, все чтоб были на балу. Стали братья собираться на бал, Иван и говорит: «Братья, возьмите меня!» — «Взять-то мы, — говорят, — взяли бы, да ты ведь обесчестишь нас, да и народ весь присрамишь!» — «А приказ-то, братья! Ведь всем надо быть на балу!» Братья взяли его с собой, пришли на бал и засунули его за печку в самой задней столовой.

Стала королевна угощать всех, обносить чарой. Всех обнесла и не могла найти своего суженого. Зашла она в самую заднюю столовую, заглянула нечаянно за печку и увидела Ивана. «А вы что здесь делаете, молодец? Выпейте чару!» Он выпил, она увидела, что у него лоб завязан тряпкой, и говорит: «Это что у вас?» Иван отвечает: «Ходил за грибами в лес да на сук напоролся». Она сняла тряпку, и стало по всем столовым как в яркий, солнечный день! Тогда она взяла его за руку, вывела в переднюю столовую и говорит батюшке: «Вот мой суженый!»

Не долго думавши, сейчас же сыграли свадьбу, и стали они жить. Государь отвел им особое помещение. У Ивана только и дела, что спит, больше нет никакого занятия.

И вот однажды государю донесли (кто-то видел), что ходит в поле свинка — золотая щетинка. Захотелось царю ее поймать, отправляет он в поле двух старших своих зятьев (кроме Ивана). «Поезжайте, — говорит, — и как-нибудь достаньте эту свинку — золотую щетинку! Мы в сад ее пустим: она будет у нас украшать сад!»

Жена приходит к Ивану и говорит: «Что же, Иван, все вы спите? Папаша-то отправляет зятьев поймать свинку — золотую щетинку, поезжайте-ка и вы с ними! Не сможете ли поймать?»

Иван говорит: «Иди-ка проси у папаши какую-нибудь лошадку, я тоже поеду».

Она пошла, ему привели лошадку. Он сел и поехал за город. Выехал, схватил ее за хвост, дернул — сдернул с нее кожу и кинул на поле: «Нате, сороки да вороны, от царя подарок!» А сам крикнул громким голосом своего коня: «Эй, Сивко-Бурко, вещий Воронко! Встань передо мной, как лист перед травой!» Конь прибежал, Иван в правое ухо влез, в левое вылез, сделался красавцем, какого и на свете нет. Вскочил на коня и поехал.

Едет, увидел в поле свинку — золотую щетинку; зятья вокруг ходят, а не смеют и близко к ней подойти. Иван тут же подъехал и давай нагайкой пороть ее. Свинка бегала, бегала и остановилась. Иван слез с коня, раскинул шатер, привязал коня и свинку к шатру, сам зашел в шатер и лег спать Спит, зятья подъехали к шатру, говорят: «Как бы нам купить у него свинку?» Осмелились, зашли в шатер и стали будить Ивана. Сами, конечно, не знают, что это Иван. «Встань, — говорят, — добрый молодец, продай нам свинку!» — «У меня свинка не продажная, — отвечает Иван, — а заветная». — «А велик ли завет?» — «Дайте от рук по пальцу, отдам». Они подумали и говорят: «Можно не снимать перчаток с рук — и не заметит никто». И отсекли по пальцу. Иван завернул пальцы в бумажки, положил в карман и отдал им свинку — золотую щетинку. Зятья взяли ее и увезли во дворец.

Иван отпустил коня, приехал во дворец, забрался на печку и спит себе преспокойно. Жена приходит — Иван дома. «Эх, Иван, — говорит, — зятья-то привели свинку — золотую щетинку, поймали! А ты ездил, ездил — ничего не нашел!» Иван отвечает: «Да мне и не надо!»

И опять получил известие государь: ходит в поле олешек — золотые рожки, и посылает зятьев имать олешку — золотые рожки. Зятья собираются в дорогу, жена пришла к Ивану и говорит: «Иван, иди-ка поезжай и ты! Зятья поймают олешку — золотые рожки! А на нас папаша косо смотрит, да и сестры надо мной смеются, говорят, что вышла за такого пентюха!» Иван говорит: «Иди спроси у батюшки какую-нибудь лошаденку!»

Она пошла, привела ему лошадку. Он сел, за город поехал; выехал, сдернул с лошадки кожу, бросил на поле: «Ешьте, сороки да вороны, от царя подарок!» А сам кликнул своего коня: «Эй, Сивко-Бурко, вещий Воронко! Встань передо мной, как лист перед травой!» Конь прибежал, встал как вкопанный. Иван в правое ухо влез, в левое вылез, сделался опять красавцем-молодцем. Вскочил на коня и поехал.

Едет, видит: ходит олешек — золотые рожки. Зятья вокруг ездят, а подъехать и близко к нему не смеют. Иван сразу подъехал да нагайкой стал олешка по полю гонять. Гонял, гонял — олешек встал, не шевелится. Иван слез с коня, раскинул шатер, привязал к шатру коня и олешка, сам зашел в шатер, повалился спать. А зятья едут, увидели шатер и олешку, подъехали и думают, как бы купить у Ивана олешку — золотые рожки. Зашли в шатер, разбудили Ивана и говорят: «Продай нам олешку — золотые рожки!» Иван отвечает: «Не продажный олешка, а заветный». — «А велик ли завет?» — «С ног по пальцу». — «А что, — говорят зятья, — можно отдать! В бане не снимать чулок — и не заметит никто…» Отсекли по пальцу, Иван пальцы завернул в бумажки, положил в карман и отдал им олешку — золотые рожки. Сам сел на коня и поехал. Коня отпустил, пришел во дворец, забрался на печку и спит.

Приходит жена, будит его и говорит: «Эх, Иван, Иван, ты опять спишь, а зятья привели олешку — золотые рожки! Гулянье во дворце идет». — «Пускай гуляют, — говорит, — а мне и не нужно!»

Через недолгое время получил государь опять известие: ходит в поле кобыла — золотая грива, а с ней сорок жеребят с золотыми гривами. Отправляет государь зятьев за этою кобылою с сорока жеребятами, жена приходит к Ивану и говорит: «Иван, поезжай с зятьями вместе, не сможешь ли поймать эту кобылу?» — «Ладно, — Иван отвечает, — я и без них поеду. Попроси у батюшки какую-нибудь лошаденку».

Жена пошла, привела лошаденку, он поехал на ней за город, содрал кожу и бросил на поле воронам да сорокам. Крикнул своего коня: «Эй, Сивко-Бурко, вещий Воронко! Встань передо мной, как лист перед травой!» Прибежал конь, он в правое ухо влез, в левое вылез и сделался опять красавцем молодцем. Вскочил на коня, поехал к бондарям, заказал сработать две бочки. Поехал к кузнецам, заказал сковать три прута. Все это ему приготовили. Он бочки повесил коню на бока, а прутья в руки взял и поехал в поле.

Едет, видит: кобыла — золотая грива и сорок жеребят с нею ходят по полю; кобыла близко к себе никого не подпускает: копытами бьет, зубами рвет— страшное дело! Государевы зятья из-за кустиков выглядывают, не смеют и показаться ей!

Иван сразу же припустил коня на кобылу, а она уши опустила и направилась на коня, хотела его зубами разорвать за бока, но схватила только бочки. В это время Иван и начал ее прутом пороть. До того порол — два прута изломал, схватил третий. Тогда кобыла остановилась как вкопанная. Иван слез с коня, раскинул шатер, поставил кобылу и коня к шатру (и стоят они как все равно жили вместе), сам зашел в шатер и опять завалился спать. Подъехали зятья к шатру и думают, как бы купить у Ивана кобылу с жеребятами. Вошли в шатер, разбудили его и говорят: «Продай, молодец, кобылу — золотую гриву и сорок ее жеребят. Что хочешь бери, только отдай нам ее!» Иван отвечает: «Не продажная она, а заветная». — «Велик ли завет?» — спрашивают зятья. — «Из спины по ремню выкроить». Они и говорят: «Если не снимать рубашек в бане, никто и не заметит». Иван выкроил у них по ремню из спины, завернул в бумажки и положил в карман. Отдал им кобылу с сорока жеребятами: сам сел на коня и поехал ко дворцу. Приехал, поставил коня ко крыльцу, зашел к себе и повалился спать.

Вдруг его жена идет, видит: у крыльца стоит тот конь, на котором в первый раз она видела своего жениха. Обрадовалась, вернулась к папаше и говорит: «Папаша, иди посмотри! У крыльца стоит конь, на котором в первый раз приезжал жених мой!»

Государь пошел, увидел коня. Зашли они в комнату: спит здесь красивый молодец крепким сном. Государь стал его будить, разбудил и спрашивает: «Откуда ты, добрый молодец?» Иван отвечает: «Что вы, папаша! Разве не узнаете: я — ваш зять Иван! А где же, — говорит, — ваша кобыла — золотая грива и сорок жеребят?» — «А вот сейчас встречать пойдем!» — «Ладно, — говорит Иван. — Идите встречайте, а мне нужно уснуть».

Приезжают государевы зятья, приводят кобылу с золотою гривою и сорок жеребят. Государь сделал великолепный бал. Кобылу — золотую гриву, сорок жеребят с золотыми гривами, олешку — золотые рожки и свинку — золотую щетинку пустили в сад. И вот все ходят, смотрят, любуются ими. Гулянье идет весело, только одного Ивана нет. Государь и говорит: «Ну-ка, дочка, иди-ка веди супруга! Хотя и не служил он, не доставал, а все-таки раз надо пригласить на бал».

Побежала жена, будит Ивана: «Иван, вставай! Папаша просит на бал пожаловать, гуляют уже весело!» Иван встал, умылся, утерся полотенышком, учесался и пошел со своей женой к папаше на бал. Заходит, поздоровался со всеми гостями, посадили его за стол. Сидит Иван за столом, и стал немножко уже весел, и говорит такое слово: «Папаша, позвольте у вас спросить: объяснили ли ваши зятья, как достали они свинку — золотую щетинку, олешку — золотые рожки и кобылу — золотую гриву с сорока жеребятами?» Государь отвечает: «Они мне объяснили так, что все достали своей храбростью». Говорит Иван: «А снимают ли они за столом с рук перчатки?» Тут же все посмотрели на них, а они за столом в перчатках. «Снимите-ка у них с рук перчатки!» — приказал Иван. Сняли у них с рук перчатки, а на руках у них по пальцу нет. Вынимает Иван из кармана две свернутых бумажки, развернул — а в бумажках их пальцы. «Вот это, — говорит, — плата за свинку — золотую щетинку! Ну, а снимают ли они в бане чулки с ног?» Тут один выискался: «Я видел, — говорит, — в бане они в чулках парились!» — «Снять у них чулки с ног!» Сняли чулки, а у них по пальцу на ногах нет! Иван вынул их пальцы в бумажках из кармана, развернул и говорит: «Вот это плата за олешку — золотые рожки! Ну, а в бане снимают ли они рубашки?» Тут выискался еще один: «Нет, не снимают! Сегодня в бане мылись — рубашки они но снимали!» — «Снимите с них и рубашки!» Сняли с них рубашки, а у них по ремню выкроено из спины! Иван вынул из кармана две бумажки, развернул. «Вот это, — говорит, — плата за кобылу — золотую гриву и сорок жеребят! Все это они купили у меня, а не сами достали!»

Тут государь призвал палачей и приказал взять этих зятьев, отвести и повесить за неправду. А Ивана наградил полцарством. И стал он жить со своей женой хорошо.

И сейчас живет.

Иван Дорогокупленный

Жил-был старик со старухой. На старости лет бог им дал сына. И думают: «Какой бы его науке научить, чтоб хорошо ходил, легко работал, сладко ел?» Старик искал таких мастеров: нигде нет. «Пойду я, — говорит, — старуха, поведу его на базар». Взял он с собой хлеба и взял на дорогу денег.

Шел старик, шел, сел отдохнуть да по старости лет и говорит: «Ох, устал!» Вдруг выходит к нему старик-волшебник: «На что ты меня кличешь?» Старик говорит: «Я тебя не кликал, я не знаю, что ты за человек!» Он говорит: «Меня зовут Ох, а ты сказал: „Ох!“ Куда мальчика ведешь?» — «Вот хочу отдать его в науку, чтоб хорошо было ходить, легко работать, сладко есть». — «Отдай его мне: у меня легко работать, хорошо ходят, сладко едят; за мою науку денег мне дай один рубль». Отдает старик деньги и мальчика. «Где же, — говорит, — мне тебя искать?» — «Через год приди на это же место, сядь и скажи: „Ох!“ — я перед тобой и буду. Когда узнаешь сына, возьмешь, не узнаешь, еще рубль отдашь на другой год». Старик пошел домой и рассказал своей старухе, что с ним было.

Проходит год. Берет старик рубль денег, идет на то же место. Пришел, говорит: «Ох!» А Ох перед ним стоит и говорит: «Что, старик, за сыном?» — «За сыном». — «Пойдем за мною!» Привел его в трехэтажный дом, напоил, угостил. И выводит он двенадцать жеребцов: единомастные все, волос в волос, рост в рост. Нельзя сына узнать никак. «Узнавай, — говорит, — сына, сын твой тут!» Старик смотрел, смотрел, не смог узнать и говорит: «Нет, не узнаю». — «Когда ты не узнал сына, давай еще рубль денег и оставляй его на другой год». Отдал старик деньги, пришел домой, рассказал все старухе.

Проходит второй год, берег он денег, отправляется в путь. Приходит на то же место, говорит: «Ох!» Ох выходит, стоит перед ним. «Что, за сыном пришел?» — «За сыном». — «Ну, пойдем со мной». Привел его в трехэтажный дом, угостил. Вынес шесть пар голубей. «Вот, — говорит, — узнавай: тут твой сын. Узнаешь?» — «Нет». — «Ну, коли нет, так давай еще рубль, оставляй еще на год». Старик отдал рубль, пошел домой. Сын голубем нагнал отца, ударился о землю, сделался человеком. «На следующий, — говорит, — раз узнавай меня: я буду левую заднюю ногу волочить».

На третий год старик опять приходит на то же место, говорит: «Ох!» Ох перед ним и стоит. «Что, за сыном?» — «За сыном». Вот он его угостил и вывел перед ним двенадцать борзых кобелей, говорит ему: «Узнавай своего сына, сын твой тут». Старик стал смотреть, видит: один кобель заднюю левую ногу волочит, и говорит: «Вот этот мой сын». Тут старик-волшебник и приказывает: «Ну, сделайся молодцем». Кобель ударился о землю, сделался молодцем. Говорит старик-волшебник: «Ну, старик, сын твой в науке хорош, силы могучей. Делай что хочешь, только не обманывайте в своем городе людей». И говорит сыну: «Ступай, отправляйся, да слушай мое приказанье. Если мне попадешься, навеки пропадешь».

Идет отец с сыном путем-дорогой, перепелок ловят. Перепелок много. Сын говорит отцу: «Я сделаюсь ястребком, буду перепелок гонять, только успевай убирать. Увидят охотники, будут торговать ястребка, ты продавай за 25 рублей, только шнурочек с ноги сними». Ударился о землю, сделался ястребком, гонит перепелок, только старик успевает убирать. Увидали это охотники и говорят: «Продай нам ястребка!» — «Ладно, — говорит, — ястребка за 25 рублей продам, а шнурочек долой с ноги!» Они ему говорят: «Что это за шнурок? Возьми себе! Будет у нас служить, так мы золотой повесим». Старик получил деньги, пошел в свой путь, а охотники пошли в свою сторону. Вдруг охотники пришли в такую степь, где перепелок премножество. Вот ястребок гонит их, а трое не успевают за ним убирать перепелок. Вдруг ястреб погнался за одной перепелкой и улетел из глаз. Охотники поискали его, поискали и не нашли.

Нагоняет ястребок своего отца, ударился о землю, сделался молодцем. Идут они чистою степью, видят: охотники гонят лисицу, собак много, а не могут догнать. Сын и говорит отцу: «Сделаюсь я кобелем, ты меня продай, только ожерелок с шеи не продавай». Пустился он за лисицей и в ту же минуту ее поймал. Охотники захотели у старика лисицу отнять, говорят: «Наша лисица, мы ее выгнали». Старик говорит: «Чистое поле — всякому охотиться воля». — «Ну, так продай нам твоего кобеля». — «Извольте, купите: только ожерелок долой сниму». — «Эка невидаль — ожерелок, мы ему золотой купим». Продал он его за 50 рублей, сам пошел в свой путь, а охотники на охоту. Вдруг охотники встречают множество лисиц, зайцев, а кобель ни одной собаке ходу не дал, все сам ловит. Пустился он за одной лисицей в дальнюю сторону и убежал из глаз. Стали его искать, не нашли.

А он нагнал отца, ударился о землю, сделался молодцем. И вот повел его. отец на ярмарку жеребцом. Сын и говорит: «Батюшка, проси за меня три тысячи рублей, меня продавай, а узды не продавай!» Дают старику цену хорошую, а трех тысяч никто не дает. Вдруг увидал его старик-волшебник и говорит: «Что, старик, продаешь жеребца?» — «Продаю». — «Что просишь?» — «Три тысячи рублей». — «Ну, старик, по рукам!» И деньги дает. Старик говорит: «Уздечку долой». А волшебник: «Нет, эдакой конь без узды не покупается никогда». И пошли они в суд: как прикажут? Старик говорит: «Я продавал без уздечки». А волшебник говорит: «Я с уздечкой покупал». Суд и приказал волшебнику отдать пять рублей старику за уздечку и увести коня. Пошел старик домой со слезами.

А волшебник сел на жеребца, начал его мучить, гонять. Приехал домой, привязал у конюшни, без корму, без водопоя. А сам лег спать. Вышла сестра волшебника, посмотрела на жеребца и думает: «Брат не скоро встанет, поведу я, напою его». Привела к речке поить, а у речки девица платье моет. Вдруг жеребец встрепенулся, соскочила с него узда, он бросился в воду и сделался ершом-рыбою. Сестра испугалась, прибежала домой, а ерш вышел из воды, сделался молодцем и говорит девице, что мыла платье: «Красная девица, сделаюсь я тебе на середний палец перстнем, дорогим камнем с жемчужными зернами. Когда волшебник будет спрашивать: „Откуда“, ты говори, что нашла. Станет тебе говорить: „Отдай!“ — ты не отдавай, будет деньги давать тысячу рублей, не бери. Будет судом стращать, ты не бойся, не отдавай. Когда в суд приведут, тебе скажут: „Отдай так перстень, если денег не надо!“ Ты с пальца сними перстень да слово скажи, брось о землю: „Не доставайся ни ему, ни мне“. А как я рассыплюсь мелкими зернышками, ты на одно наступи, а когда я под ногой забьюсь, то отпусти». Сказал это, бросился в воду и сделался опять ершом.

Проснулся старик-волшебник. Сестра и говорит: «Конь в воду бросился, поплыл и потонул», Старик только ахнул: «Что ж ты меня не разбудила?» Прибежал он к речке, сделался щукою, давай ерша искать. Нашел ерша, а ерш оборачивается к нему хвостом: «Хотя, — говорит, — ты щука востра, да не возьмешь ерша с хвоста».

Вдруг выскочил он на берег, сделался у девицы на пальце перстнем. Старик выскочил из воды и говорит: «Где, девушка, взяла перстень?» — «Нашла». — «Отдай: он мой». — «Не отдам». — «Ну, хоть продай: на тебе тысячу рублей». — «Нет, не продам». Повел он ее в суд; суд присудил: «Если денег не надо, так так отдай». Она с пальца кольцо сняла и ударила о землю: «Не доставайся же ни ему, ни мне». Перстень рассыпался мелкими зернышками, она наступила на одно. Старик ударился о землю, сделался петухом и давай эти зерна клевать. Вдруг молодец под ногой у девицы забился. Она отпустила, он оборотился соколом, ударил петуха и убил его насмерть. Вылетел и полетел к отцу.

Приходит он с отцом к матери, мать ужасно рада. Пожил он малое время дома. Сделалась в городе ярмарка, и говорит сын отцу: «Теперь меня навеки продай в виде человека. Проси за меня сто тысяч». Повел он его на ярмарку, навстречу им королевские люди, которых король послал и сказал: «При первой встрече что встретится, то и купите, что будут просить, то и давайте».

«Здравствуй, старик!» — «Здравствуйте». — «Нет ли чего продать?» — «Есть, вот веду сына продавать». — «Что просишь?» — «Сто тысяч рублей». Они подумали про себя: «Хотя дорого, да король не велел торговаться, надо дать». Ну и купили. Привели его к королю во дворец. Король приказал ему во дворце жить и спросил его: «Как тебя звать?» Он говорит: «Я не знаю». — «Звать тебя Иван Дорогокупленный! Дорого купили». Сам царь, значит, имя ему назначил.

А Иван волшебную имел силу знать, что вперед будет. И в Индейском королевстве королевна была волшебница, и был у нее завет, как замуж идти: двенадцать женихов будут ее сватать, с двенадцати женихов голову долой, а за тринадцатого замуж пойдет, и головы все на тычинках в саду будут поставлены. На одиннадцати уже были головы, а на двенадцатой должна быть голова короля, у которого жил Иван. Вот король пишет послание, хочет взять королевну в супружество. Она пишет: «Если я пришлю тебе лук и стрелу, которая еще не стреляна, и если ты выстрелишь и дашь мне о том знать, то пойду за тебя замуж. А пришлю я лук — тот лук привезут шесть пар волов, а стрелу — три пары волов». Послал к ней король посланника: «Рад, с охотой, могу!» Когда прислали лук и стрелу во дворец, король собрал всех генералов и сенаторов: «Кто сможет сим оружием выстрелить, тому отдам полцарства, и место ему — одно против меня, другое рядом со мной, а третье — где угодно». А сам не может выстрелить. Да и никто не то что выстрелить, а и поднять лук не может. Услыхал об этом Иван Дорогокупленный: «Эка, пускай доложат королю: не желаю я впредь от него ничего, увидит заслугу, сам меня пожалует. Я могу сей стрелой стрелять». Докладывают королю, смеются. Король говорит ему: «Ну, Иван Дорогокупленный, если ты это дело сделаешь, то первым будешь у меня; если только похвастаешь, то голова будет отсечена». Иван Дорогокупленный натянул лук, направил стрелу, выстрелил. Стрела попала в Индейское царство и сшибла второй этаж у королевского дворца. Королевна испугалась и пишет второе письмо: «Пришлю я тебе неезженого жеребца, и если объездишь, то прошу покорно на нем приехать принять законный брак». И в этом же письме написано: «Приведут этого копя шесть богатырей, на шести цепях железных».

Король задумался, собрал всех придворных: «Кто сможет сослужить эту службу, не то что половину королевства, что ему угодно, то и отдам». Никто не вызвался. Привели жеребца — взглянуть страшно! А Иван Дорогокупленный говорит: «Я и не на эдаких конях езживал!» Доложили королю. Король призвал его и говорит: «Правда это, что ты можешь коня выездить?» — «Могу!» Ведут жеребца. Он сел на него, собрал все шесть цепей в руку и давай его между ушами цепями бить. До тех пор бил, покуда конь замертво упал. Он слез с него, наступил на него и оторвал ему голову вместе с шестью цепями. Взмахнул и бросил эту голову королевне прямо во дворец.

Тут посылает королевна посланника: просит приезжать, согласна она на законный брак. Король сбирается с великою радостью, собирает всех генералов, а Ивана Дорогокупленного не берет. Иван Дорогокупленный и говорит: «Хотя король меня не берет, но ему живому там не быть без меня!» Король об этом узнал и призвал его к себе: «Иван, правда, что ты говоришь?» — «Истинно». Король приказал его взять вместо лакея.

Подъезжают они к королевскому дворцу, увидали огромнейший сад, а в нем двенадцать тычин сухих. Иван Дорогокупленный говорит королю: «Видите сад?» — «Вижу». — «Сколь прекрасен?» — «Я не видал таких! Очень прекрасен сад». — «А видите двенадцать тычин сухих?» — «Вижу». — «Что на них? На одиннадцати человечьи головы, на двенадцатой — вашей бы голове быть».

Приезжают они во дворец, взяли королевну и поехали в собор получать законный брак. Иван Дорогокупленный и говорит королю: «Когда приедете от венца, не ложитесь с королевною спать, прикажите мне». Король видит, что он правду говорит, и когда от венца приехали, свою одежду на него надел. Вот повели их на отдых. Только легли почивать, королевна волшебной силой наложила на него руку (одной рукой душила женихов!), а он как ударил ее руку об стену, вся спальня задрожала. «Душенька, — она ему говорит, — что вы так кидаетесь?» — «Телу тяжело!» Он призаснул, она сама на него взвалилась, хочет его задавить. Он ударил ее об стену так, что два камня из стены выскочили! И были у него заготовлены прутья. Закричал он слугам: «Подайте мне железные прутья!» Слуги подали. Начал он ее бить, стала она его умолять, говорит, что есть в ней двенадцать всяких сил, просит его: «Оставь мне хоть третью часть!» Он говорит: «Нет, женщины не могут иметь таких сил, а оставлю тебе лишь женскую, да и то самую плохую!» И оставил ей силу женскую, самую плохую, сам вышел во дворец и говорит королю: «Ваше величество, ступайте, велите ей встать. Ударьте по щеке, и если сшибете сразу, то ложитесь спать. А не сшибете, опять вон выходите!» Король переоделся в свое одеяние, приходит, ударил ее по щеке, она и упала. Он переночевал с нею.

На другой день приближенные посылают: «Подите, приберите тело», думают, что она его задавила. Приходят, она закричала: «Выйдите вон, тут нет вашего дела». Встали они, взошли во дворец, попили, погуляли и отправились в королевство короля.

Приехавши домой, король пожаловал Ивана Дорогокупленного выше всех. Сенаторы и генералы узнали, что все делал Иван Дорогокупленный, и говорят королевне: «Как бы Ивана смерти предать?» И придумали, чтоб сделалась королева больна и что будто видела она сон, что если зарезать Ивана Дорогокупленного, вынуть, изжарить его сердце, то она будет здрава. Заболела королева, король посылает ей всяких докторов, но никто не может ее излечить. Она и говорит: «Видела я во сне, что если зарезать Ивана Дорогокупленного, вынуть, изжарить его сердце, я буду здорова». Король жалел и не хотел Ивана смерти предать, а потом согласился. Приказал вывести его в чистое поле, и зарезать, и принести сердце. Но королева приказала: «Выньте из него сердце и по колени ноги отрубите». Вывели его в чистое поле, хотят его резать. Иван Дорогокупленный и говорит: «Ах, братцы, пощадите душу мою! Ноги вы у меня отрубите, а заколите собаку и выньте из нее сердце». Они исполнили его просьбу, отрубили у него ноги, у собаки взяли сердце, принесли королеве. Она приказала сердце это бросить собаке: «Пускай собака собачье съест». Сама нашла волшебные книги и начала волшебством заниматься, силою сбираться.

Иван Дорогокупленный ползком уполз в темный дремучий лес, лег под огромным дубом. Лежит под дубом, человек мимо бежит, земля дрожит. Он говорит: «Эй, брат! Куда скоро бежишь? Проведай меня!» Человек воротился и говорит: «Кто ты такой?» — «Я — Иван Дорогокупленный, был у короля в славе, но теперь, по грехам моим, отсекли у меня ноги». — «Ну что ж! Грехи у нас с тобой равны. А у меня отсечены руки». — «Ты как прозываешься?» — «Марко Швыдкий». (Проворен бегать: и конь его не догонит, и птица не долетит.) «Давай будем жить вместе. У тебя нет рук, а у меня нет ног!» Согласились. Стали жить. Где что надо, сейчас Иван Дорогокупленный сядет на Марка Швыдкого, Марко Швыдкий побежит, Иван Дорогокупленный схватит, и никто не может их догнать.

Услыхали они: у одного короля неизлечимая дочь была. Король ежедневно клич кликал: «Кто бы выискался мою дочь вылечить, половину царства отдал бы». Марко Швыдкий и говорит: «Побежим в это королевство, королевну увезем и вылечим». — «Как же мы се увезем?» — «А она сама раздает милостыню, я подбегу, ты ее схватишь, и увезем».

Подбегают они, народу, нищих многое множество. Королевна и говорит: «Что за диво! Я эдаких больных не видала; я своей рукой им милостыню подам». Подошли они к ней, Иван Дорогокупленный взял ее за руку, подхватил под мышку, а Марко Швыдкий побежал. Король разослал по всем дорогам слуг, но не то что их догнать — не видали, куда и побежали!

Привезли они ее в лес, в землянку, назвали ее сестрой и говорят: «Сестра, отчего ты больна? Мы тебя вылечим». Она призналась: «Ко мне змей летает!» — «Это в наших руках. Как же он к тебе летает?» — «В трубу». Марко Швыдкий говорит Ивану Дорогокупленному: «Ты сядь у двери, а я стану у трубы; я не пущу, а ты поймай».

Вот прилетел змей в глухую полночь и в трубу. Иван Дорогокупленный поймал его и хотел голову отсечь. «Не секите, — говорит змей, — я найду вам такое озеро, что у одного будут ноги, а у другого руки вырастут». — «Покажи нам то озеро!» Взял Иван Дорогокупленный змея под мышку, сел на Марка Швыдкого и побежали к озеру; прибежали, Марко хотел броситься в озеро, Иван Дорогокупленный и говорит: «Нет, постои, не кидайся. Дай я сломлю вот этот зеленый дуб!» Сломил одной рукой дуб и бросил в озеро: не то что пожелтел — весь дуб в озере сгорел. Они хотели змею голову оторвать и в озеро бросить, а змей опять стал просить: «Не бросайте, будут у вас руки и ноги! Я вам покажу озеро». Прибежали к другому озеру, Марко Швыдкий опять хотел броситься, Иван Дорогокупленный говорит: «Погоди, дай сломлю сухой дуб!» Сломал дуб, бросил в озеро, дуб стал зеленеть и пустил листья. «Ну, кидайся!» Марко бросился в озеро и лезет назад с руками: руки выросли! «На-ка, подержи змея!» Иван Дорогокупленный бросился в озеро, сделался с ногами. «Ну, повезем теперь сестру к королю!» Привезли близко ко дворцу и отпустили ее во дворец, а сами пошли всякий в свой путь.

А королева, после Ивана Дорогокупленного, собрала прежние силы и заставила короля не только почитать ее, но и коров стеречь! Дала ему двенадцать белых коров: если хотя бы у одной будет шерсть замарана, то смертью казнен будет. Идет Иван Дорогокупленный, подходит близко к тому королевству и находит короля: стережет король двенадцать белых коров. Нашел король человеческую кость, выкопал яму и хочет похоронить ее. Иван Дорогокупленный подошел к нему, поклонился и спрашивает: «Что ты делаешь?» — «Вот, — говорит, — хочу похоронить кость: не друга ли моего прежнего, Ивана Дорогокупленного, на этом месте зарезали?» — «Да, хорошо ты о нем думаешь и помнишь о нем. Чьи же это коровы и кто их пасет?» — «Пасу я; коровы моей королевы. Она собрала после Ивана Дорогокупленного прежнюю волшебную силу». — «Что же ты? Пора тебе домой гнать!» — «Нет еще: перемою их вот в озере, тогда домой погоню». — «Ну, мой же ты коров, да без меня домой не гони, а я пойду в лес!»

Король перемыл всех коров, а Иван Дорогокупленный нарубил лык, свил себе толстый и долгий кнут. Подошел к королю, говорит: «Гони коров домой, да не там, где ты гонишь, а где я прикажу». Погнал их по болоту, вымарал в грязи, стегал кнутом. Король и говорит: «Я счел тебя за доброго человека, а ты сыскал мне лютую смерть. Теперь я казнен буду». — «Не бойся, будешь меня помнить и станешь по-старому жить. Когда подгонишь коров близко к дворцу и выскочит королева за тобою, ты беги от нее прямо в баню, я тебя там буду поджидать».

Иван Дорогокупленный изготовил в бане железные волшебные прутья и поджидает короля. Подогнал король коров, увидала королева, что коровы в грязи, выскочила и бросилась на него, хотела казнить. Он от нее бежать, она за ним. Добежал до бани, вбежал в баню, она и говорит: «Ну, недалеко ты ушел». А Иван-Дорогокупленный говорит: «Да некуда дальше и бежать. Ты сама нашла прежнее свое счастье? Что, супостатка, меня хотела злой смерти предать и короля заставила скотину стеречь!» Взял он железные разогретые прутья, начал ее наказывать, начал из нее все волшебные силы выгонять и все волшебные силы изогнал, только оставил одну женскую, и ту самую плохую.

С тех пор Иван Дорогокупленный во дворце у короля жил и всегда в почете был.

Красавица

В некотором царстве, в некотором государстве, собственно в том, в котором мы живем, был купец. У него был десятилетний сын и необыкновенной красоты дочь. Уезжает купец в иностранные земли торговать и берет с собой сына. У этого купца был брат. Он и приказывает своему брату; «Смотри, береги мою дочь!» Приходит этот дядя к племяннице, начал с ней любезничать. Она и говорит: «Что ты, дяденька?» И прогнала его. Он в другой раз к ней пришел, она его в другой раз прогнала. Приходит он в третий раз, разослал слуг. «Ступайте куда хотите гулять». Она на него рассердилась, выбежала на улицу, закричала караул. Тогда дядя пошел домой и написал брату письмо: «Твоя дочь распутничает».

Купец посылает домой сына и велит ему ее зарезать и сердце вынуть. Приехал брат из иностранных земель, она его встретила радостно. В старину были маленькие тележки. Он и говорит: «Поедем, сестра, с тобой кататься». Поехали они кататься, выехали в чистое поле, приезжают они к лесу. Он привязал лошадь, а сам вылез. «Ну, — говорит, — сестра, вылезай!» — «Зачем же, брат, вылезать?» — «Тебя велел папаша зарезать». — «За что же он велел меня зарезать?»— «Так и так», — говорит. «Нет, — говорит, — я в этом невинна. Ты меня, брат, пусти куда глаза глядят. А сам зарежь собаку, вынь из нее сердце. Когда понесешь к отцу, собери собак много, упади, урони нарочно. Собаки схватят сердце, съедят. Отец узнает, скажет: „Собаке собачья смерть“».

Брат приехал к отцу, поймал собаку, зарезал, вынул из нее сердце, собрал собак много, пошел да споткнулся. Уронил сердце, собаки подхватили и съели. Он пришел к отцу и говорит: «Шел я, нес сердце, споткнулся и уронил. Собаки схватили, съели». — «Ну, — говорит, — собаке собачья смерть».

А она, красавица, ходит, странствует. Ходит день, ходит другой, зашла в дремучий лес. В дремучем лесу огромный дом стоит. И лев стоит в воротах. Она забоялась в него взойти. Наконец, решилась, взошла в дом. В нем прекрасное убранство и пригожество. Весь дом обошла, никого нет. Так как она уж третий день не ела, проголодалась. Открыла печку и глядит: в печке семь уток жареных и семь пирогов. Взяла она утку и пирожок и съела. Вдруг приезжают двенадцать богатырей, родные братья. Убрали своих коней, взошли в дом. «Ну, — говорят, — давайте обедать». Сейчас же накрыли стол, открыли печку, глядят: нет одной утки и одного пирожка. «А кто-нибудь у нас в доме есть». Старший брат и говорит: «Слушайте, братцы! Если молодая девушка, то нам будет сестра; если пожилых лет, то будет вам мать; если молодой человек, то будет нам брат; если пожилых лет, то будет отец». И давай по всем комнатам искать. И нашли ее за печкой. Она испугалась, побледнела. «Не пугайся, мы, — говорят, — не разбойники, мы богатыри. У какого царя войска мало, за того заступаемся». Так она и стала их сестрою.

Они пообедали, попили и говорят сестре: «Мы вот уедем, как приедем, в пушку ударим, ты выходи нас встречать». Поехали. У какого царя было войско мало, они за того царя заступились и все войско неприятельское побили. Приезжают домой, за полверсты остановились, в пушку ударили. Она их вышла встречать, и они были так рады. Убрали своих коней, корму им дали. «Ну, — говорят, — давайте обедать!» Попили, погуляли и опять уехали. Сестра опять осталась в доме.

Дядя и узнал, что она жива, и нашел волшебницу. «Как бы сделать так, чтобы она умерла?» Волшебница и говорит: «У меня есть кольцо золотое. Как его на руку наденет, так и помрет». — «Ну, неси это кольцо ей, скажи, что дяденька прислал». Она и несет кольцо. Приходит в дремучий лес, прямо к этому дому, взошла в дом. Видит, сидит красавица. «Здравствуй, девица! Вот тебе дяденька прислал кольцо золотое!» Та кольцо взяла, положила его на окно, старуха эта и ушла. Красавице скучно стало, вертела, вертела она это колечко, взяла да и надела себе на руку. Она была в прекрасном платье наряжена, как сидела, так и умерла.

А братья уговор дали: «Как сестра умрет, и мы вместе с ней умрем». У какого-то царя было мало войска, они за этого царя побили всю неприятельскую силу, подъезжают к дому, остановились за полверсты. Пушкой раз ударили, в другой, в третий. Сестра их все не выходит. Они приехали к дому, так бросили коней, не убирали, взошли в дом, видят ее и думают, что она спит. Стали ее будить. Будили, будили: она им ответа не дает. Только не говорит, а лежит, как живая. Они выстроили беседку, на двенадцати цепях гробницу поставили. Штыками себя покололи, и все двенадцать померли, тут же легли вокруг этой беседки.

Ездил царевич на охоту, отбился он от охотников и остался с одним слугой. Проезжает мимо беседки; никогда этого не было! Посылает слугу узнать, что это такое. Тот подъезжает, видит: выстроена светлица, в светлице на двенадцати цепях гробница, необыкновенной красоты лежит в ней девица и двенадцать тел мертвых кругом беседки. Он пошел, все и рассказал царевичу. Царевич приехал на это место, видит: выстроена светлица, в светлице на двенадцати цепях гробница, в гробнице необыкновенной красоты девица, только не говорит, точно живая, и двенадцать мертвых тел. Царевич взял эту гробницу и повез ее во дворец. Приезжает во дворец, в дом к отцу, к матери не поставил, а поставил во флигеле, в комнате, комнату всегда запирал. Когда утром вставал, с ней целовался, когда уходил спать, прощался. Стал он худеть, мать и отец спрашивают: «Отчего ты стал худеть?» — «Это, — говорит, — я, мамаша, так».

За границей было войско. Посылают его туда. Когда он уехал, отец и мать вошли во флигель и спрашивают у слуги: «Что-нибудь у вас есть?» — «Нет, ничего нет». Они осмотрели все комнаты: нет ничего. А одна комната стоит запертой; спрашивают они ключ у слуги. «Нет, мне, — говорит, — не велено давать ключа». — «Ну, как не дашь, когда сам под властью?» Дал он им ключ. Они отперли и видят, что стоит гробница, а в ней лежит девица. Они велели вырыть могилу, схоронить ее. Пришли девушки ее обмыть, одна девица польстилась, сняла с нее кольцо, она и проснулась; взяли ее царь и царица из флигеля в дом.

Приезжает молодой царевич из-за границы. Спрашивают у него: «Что у тебя было во флигеле?» — «Ничего, папаша-мамаша!» — «Как ничего? У тебя была девица, мы ее велели похоронить. Ну, а что если бы она была жива?» — «Я бы на ней женился». Сейчас же выводят ее, он ее расцеловал. Царю не пиво варить, не вино курить: все готово; обвенчался царевич честным пирком и стал жить-поживать.

Опять подымается война. Царевичу опять надобно ехать; от молодой жены ему не хочется ехать, однако поехал. «Если моя, — говорит, — жена соскучится, то прислать ее с генералом на корабле». Живет она месяц, живет другой, третий, соскучилась и говорит: «Папаша-мамаша! Я хочу ехать за границу». Сейчас отыскали генерала, любимца царского, отправили за границу. Едут. Генерал солдатам говорит: «Когда царица будет кричать, не выходите». А солдаты боятся генерала пуще царя. Она в одной комнате с генералом. Стал с ней любезничать генерал, она стала кричать солдатам. Ни один не заступился; она вышла, отвязала лодку от корабля, села и поехала. А корабль поплыл за границу, к молодому царевичу.

Приплыла она к берегу, вышла на берег, подошла к стаду, к пастуху, и говорит: «На тебе несколько тысяч денег. Сходи, купи мне коня, седло, мужское платье. Ножницы принеси остричь меня». Пастух взял деньги и пошел купил все. «Ну, — говорит, — стриги меня!» Остриг он ее в кружок, оседлал ей коня, и отдает она ему свое платье: «Вот тебе платье мое, береги его, оно у тебя спросится». И дала ему еще несколько тысяч денег, села на коня и поехала в город. Приехала, нанимается в знаменитую гостиницу, где царская фамилия и главные люди государства останавливаются, чтоб в прислугу взяли. «Как тебя звать?» — спрашивают. «Ванькой». — «Нам, — говорят, — тебя не нужно в прислуги, у нас и так прислуги довольно». — «Ну, наймите меня хоть дрова рубить!» — «И дрова рубить, — говорят, — не нужно». — «Ну, я так буду жить без найма да дрова рубить».

Рубит Ванька дрова, не так рубит, как песни играет. Не так идут в гостиницу, как идут песни слушать, и стал этой гостинице большой доход. Хозяин взял Ваньку в гостиницу. И вот приезжает царевич молодой из-за границы, остановился в этой гостинице. И купец, ее отец, тут был, и сын того купца. Дядя был и генерал был. И заставили ее песни петь. Ванька им песню спел очень хорошую. «А кого бы, хозяин, — царевич говорит, — сказку заставить сказать?» — «Да, Ванька, ты не умеешь ли?» — хозяин говорит. «Да у меня есть одна маленькая. Только как я буду сказку рассказывать, кто поперечь, с того тысячу рублей».

И стала рассказывать: «В некотором царстве, в некотором государстве, именно в том, в котором мы живем, жил-был купец; у него был десятилетний сын и необыкновенной красоты дочь. У купца был брат; уезжает купец за границу и приказывает брату смотреть за домом и за дочерью. Он пришел к ней любезничать…» А дядя и говорит: «Врешь» — «Запишите, — говорит, — за ним тысячу рублей! Дочь дяде и говорит: „Что ты, дядя? Что ты, — говорит, — дядя?“ Так его и прогнала. Так же и в другой раз и в третий раз. Тогда он и написал ее отцу: „Дочь твоя распутничает“. Отец посылает сына ее зарезать. Сын ее не зарезал, а схватил собаку, вырезал у нее сердце, понес к отцу, упал, собаки подхватили и съели сердце. А она пошла странствовать и зашла в дремучий лес, пришла в огромный дом, съела утку и пирожок. Приезжают двенадцать богатырей, нашли ее, и она стала у них жить как сестра. Дядя узнал, где она живет, подослал волшебницу с перстнем». Дядя и говорит: «Врешь!» — «Запишите за ним еще тысячу рублей! Она надела перстень и умерла. Братья сделали беседку, в ней поставили гробницу и сами тут закололись. Ездил царевич молодой, нашел ее и привез, поставил гробницу во флигель. Сам уехал на войну, а отец с матерью нашли ее». Царевич и спрашивает: «Где же она теперь?» — «Запишите, — говорит, — за ним тысячу рублей. Она ожила, царевич на ней женился, поехал за границу. Через три месяца поехала она к нему с генералом. Генерал стал с ней любезничать…» Генерал и говорит: «Врешь!» — «Запишите за ним тысячу рублей!.. Она сошла в лодку, пристала к берегу, пошла к пастуху, переоделась и назвалась Ванькой…»

Тут ее царевич узнал, расцеловал ее. Она пошла к пастуху, взяла свое платье, переоделась, сделалась опять царицей.

Дядю и генерала казнили, и стали молодой царь с царевной-красавицей жить да поживать.

Царевна и жених

В некотором городе жила одна купчиха. Был у нее сын, было сорок лавок и сорок приказчиков. Отец помер, а сын был в малых летах. Мать велела ему приглядываться к торговле, а ему было только 15 лет. «Ребята, — говорят приказчики, — станем его в театры, в трактиры водить: куда ему такое богатство?» Стал сын ездить по театрам, по трактирам, стал пить и развратничать. Стал он брать у приказчиков деньги. Как пришел счет, мать и видит: где триста, где пятьсот рублей недостает у приказчиков. «Отчего недостает?» — спрашивает. «Ваш сын, — говорят, — брал». Мать рассердилась, раздела его, посадила в заключенье. Он закручинился, запечалился. Няня стала его утешать, стала няня просить за него у матери, долго не могла упросить и, наконец, упросила. «Он, — говорит, — ничего не будет делать!»

Мать выпустила его, дала ему сто рублей, чтоб он отдельно торговал. Он взял в лавку шахматы. Народ собирается к нему в лавку, играют в пешки. На другой день взял он книгу… Такое сделалось веселье: в пешки играют, книгу читают. На третий день он принес в лавку гусли-самогуды. И, боже мой, какой идет праздник: в пешки играют, книгу читают, в гусли-самогуды играют! А мать видит, что в его лавке много народу, и говорит: «Слава тебе, господи! Он хорошо торгует: лавка полна народу!» Только много купцов приходят к ней и говорят: «Ваш сын развращает всех: наши дети и приказчики к нему сбегаются, а из их лавок все крадут!» Мать сама пошла посмотреть, увидала, рассердилась. «Не надо, — говорит, — мне сына! Бросьте его в море!»

Пришла полночь. Приводят работники его к морю, хотят бросить в воду. Он им и говорит: «Отпустите меня. Я не покажусь матери, а уеду за море!» Работники подумали, подумали: «Давай, — говорят, — отпустим!» И отпустили его, а сами пошли домой. А он рано ли, поздно ли, увидел: плывут корабли. Вот он и просится, чтобы его взяли на корабль. «Я, — говорит, — с разбитого корабля. Возьмите меня!» Взяли его на корабль, только он на корабле всех в карты обыграл. Корабельщики тогда взяли лодку, посадили его в нее и пустили куда глаза глядят. И прибыл он к берегу. Вышел на берег. А одежда на нем была немудрая. На поле он увидал дом — не великий и не малый. Только подходит он ближе, видит: дом загорелся. А недалеко была вода. Он скинул с себя зипун, помочил его в воде и потушил пожар.

Вошел в дом, видит: накрыт стол на три прибора. Он поел, спрятался и стал дожидаться, кто придет. Прилетел сокол, обежал три раза кругом стула, ударился об пол и сделался человеком. Потом прилетел орел, облетел три раза кругом стула, ударился об пол и сделался человеком. Потом пришел царь-лев, обежал три раза кругом стула, ударился об пол и сделался человеком. «Что, братцы, вы делали, что было?» — говорит царь-лев. «А что?» — «Вы летаете и ничего не знаете! Да ведь наш дом горел! А тут шел какой-то добрый человек, помочил зипун в воду и затушил пожар. Он, видно, здесь: кушанье поедено!» Вот и говорят братья: «Выходи, добрый человек!» Он вышел, они его спрашивают: «Откуда ты, добрый человек, и как сюда попал?» Тот все рассказал. «Благодарим тебя за доброе дело. Будь ты нам старшим братом!» Тут они одели его, как барина, сели обедать и разговаривают: «Как бы нам братца сделать счастливым? Дадим ему товаров на десять подвод!» Младший брат и говорит: «Хорошо, братцы! Вы дадите ему товаров и денег, а нападут разбойники — все и отнимут! Научим лучше его своему художеству». — «Ладно, ладно!» — говорят братья. Вот младший брат обошел с ним около стула, и оба они сделались соколами. «Смотри же, — говорит младший брат, — как надо тебе быть соколом, обеги кругом куста и будешь соколом!» Другой брат научил его делаться орлом. А царь-лев научил его делаться львом. «Все же этого мало, — говорят. — Что бы еще?» Царь-лев и говорит: «Вы летаете, да ничего не знаете! Я видел государя с армией. За государеву дочь сватался царь Чубура, а государь не отдает. И будет между ними битва. Царь Чубура приедет на двенадцати кораблях. А государь второпях забыл меч-самосек и теперь в великой печали. И кто в несколько дней успеет привезти меч-самосек, за того царь отдаст свою дочь. Вот бы нашему братцу вызваться и жениться на царской дочери!» — «И то хорошо!»

Полетели братья, а с ними и он, показали ему войско. Вот оборотился он в человека и идет к войску. Его и спрашивают: «Что ты за человек?» — «Я, — говорит, — заморский купец. У меня корабли разбило. Пусть меня возьмут в солдаты. Я слышал, что у вас печален царь. Да о чем? Я, может, помогу». — «Куда тебе! Чрез несколько дней здесь будет сраженье. С нашим царем будет сражаться царь Чубура, а у него голова, как чан, глаза, как чашка. А наш царь дома забыл меч-самосек, а езды до царства три месяца! Кто вовремя его доставит, тому царь обещает дочь замуж выдать». — «Давайте я доставлю!» — «Где тебе!»

Только дошли до царя слухи, что иностранный солдат выхваляется доставить меч-самосек. Царь велел его привести к себе. Привели. «Я слышал: ты вызываешься доставить до сраженья меч-самосек?» — «Точно так-с, ваше царское величество. Только скажите мне, где его найти?» — «Дочь, — говорит, — одна знает!» — «Так пишите ей письмо!» — «Если достанешь, дочь за тебя замуж отдам!» — «А когда сраженье будет?» — «Через четверо суток!»

Государь тотчас письмо написал, описал дочери все: «Прими его как жениха и обручись с ним!» И запечатал золотой печатью. А тут ему делают всякие почести. Времени было немного: простился он с царем, сел в карету. Отъехал до леса и говорит: «Ох, живот болит! Вы, — говорит слугам, — посидите, подождите, а я схожу в лесок»… Вышел он в лесок, обернулся соколом и улетел. Слуги ждали, ждали, нет его! Пошли в лес, искали, искали, не нашли. Приезжают в лагерь к царю, говорят: «Так и так, ваше величество! Он обманул!» Какая уж досада была, так и сказать нельзя!

А он летит себе соколом; устал лететь на соколиных крыльях, обернулся орлом, полетел на орлиных крыльях. Устал лететь на орлиных крыльях, обернулся львом и побежал. Прибыл в один день. Влетел к царевне в окно соколом. А царевна сидит, плачет об отце: «Если б он не забыл меч-самосек, нечего бы и думать!» Увидала она сокола, схватила его, гладит. Сокол сидит около нее на кровати, а опа легла спать и заснула. А он вдруг оборотился молодцем, разбудил ее. Она испугалась: «Откуда человек взялся?» Он подал ей письмо. Она прочитала письмо, обрадовалась, разбудила мать. Стали его угощать. На другой день она говорит ему: «Покажи мне твои хитрости!» — «Да вы испугаетесь!» — «Нет, ничего!» Он обежал три раза кругом стула и сделался соколом, стал летать в комнате. Она схватила его, выдернула перышко и спрятала. Потом он обернулся орлом, стал летать в комнате. Она опять выдернула перышко и спрятала. Потом он обернулся львом так, что в комнате едва поворотился. Она выдернула у него между ушей шерсть и завязала в платок. Он обернулся снова человеком и обручился с ней. Вечером они его проводили, полетел он с мечом. Сперва летел соколом, потом орлом, затем побежал львом. Прибежал к лагерю, устал, обернулся человеком, лег под дерево и заснул.

Утром взошло солнце, перстень у него на руке так и сияет. Пастух увидал, отрубил ему голову, а его затоптал в болото. Снял кольцо, взял меч-самосек, вымылся, нарядился. Явился к царю, подал меч-самосек. Царю говорят, что это не тот привез. «Нет, он!» — говорит царь.

Сделалось сраженье, Чубуру убили и все его войско заполонили. А пастух пьет да ест только. И уехал царь с ним на кораблях домой.

А три братца собрались опять дома. Царь-лев и говорит: «Братцы, ведь наш старший брат убит. Я его видел без головы!» Братья полетели, прилетели, вытащили его из болота, обмыли. Царь- лев и говорит: «Послушайте, братцы! Я поймаю вороненка, а ворона принесет живой и мертвой воды, мы и воскресим братца!» Лег он и будто заснул.

А тут недалеко была ворона с воронятами. Она не велит им подлетать ко льву, они не послушались, подлетели. Он и схватил вороненка. Мать кричит: «Царь-лев, отдай моего вороненка!» — «Достань мне живой и мертвой воды, так отдам!»

За мраморной стеной у одной царской дочери были колодцы с живой и мертвой водой. И каждое утро девка-чернавка ходила, доставала воды из тех колодцев, а других никого не пускала. Только девка-чернавка хочет достать воды, ворона и подлетела к колодцу. Девка стала отгонять, гонит, гонит, а ворона все понемногу отлетает да отлетает. Как девка уж далеко отбежала от колодца, вдруг ворона поднялась вверх и прямо в колодец, потом в другой, взяла в пузырьки живой и мертвой воды, прилетела ко льву: «Царь-лев, вот тебе живая и мертвая вода! Отдай моего вороненка!» Лев взял вороненка, разорвал на части, спрыснул его живой водой. Он и воскреснул. Вот пошли братья живить своего старшего братца. Вспрыснули его мертвой водой — срослась голова с телом. Спрыснули живой водой — он вскочил. «Пора к царю!» — говорит. Тут братья ему все рассказали, накормили его, дали ему скрипку и говорят: «Как будет у царевны девичник, ты ступай туда и попросись сыграть на этой скрипке; как сыграешь, так все и захохочут; как во второй раз сыграешь, все заплачут; как в третий раз сыграешь, все заснут, кроме царевны. Тут ты и делай, как знаешь!»

А царь меж тем едет домой и посылает вперед с приказом: «За столько-то верст меня и жениха встречайте». Так и сделали. Царица, царская дочь, генералы встречают. А пастух и слова не умеет сказать. «Что ж вы не целуетесь?» — говорит царь. «Это дурак какой-то, а не мой жених!» — «Ладно, батюшка, ладно!» — говорит пастух и лезет целоваться. А она и не хочет его целовать, плачет. Генералы все дивятся. Сделали обед. А царевна надела траур, вышла в нем и обливается слезами. «Это дурак, — говорит, — а не мой жених». А пастух пристает к царю: «Батюшка! Свадьбу поскорее бы!» Сделали девичник. Он садится к ней, а она от него подальше да подальше, воет да отталкивает его. Вдруг приходит музыкант и просит позволенья ему три раза сыграть на скрипке. Позволили. Вот как он сыграл в первый раз, так все и захохотали. Сыграл в другой раз — все заплакали. Сыграл в третий — все заснули, кроме царевны. Он подошел к ней и говорит: «Так и так все было». Тут они переговорили, как сделать. Снова он взыграл — все проснулись и забыли, что спали. Пастух видит: царевна повеселела. Сам пьян, а идет, целует у нее руку. Царевна и говорит: «Я хочу музыкантам по рюмке водки подать!» Пошла взяла водки и подает поочередно. Все ее поздравляют. А пастух-дурак возле нее. Подносит она и тому музыканту, который сыграл на скрипке. Он и говорит: «Поздравляю вас! Дай бог нам счастливо кончить свадьбу!» Дурак и кричит: «Что такое?» А царевна и говорит ему: «Позвольте мне сходить в кабинет, я покажу моего жениха!» Пришла из кабинета и вынесла платок. «Папенька, спросите вот его, как он достал меч-самосек!» А дурак и говорит: «Да уж я всяко, и на боту-то, и на лодке плыл… Всяко!..» А генералы признают музыканта; он вдруг и обратился соколом. А пастух кричит: «Мало чего?! Он колдун, дьявольщину знает!» А царевна взяла сокола на руки и говорит: «Видите, господа генералы, у сокола нет перушка! Вот оно!» И вынула перушко из платка, приложила: оно так и стало, как следует. Тут он перекинулся орлом, и опять царевна приложила перо. Он обернулся львом. А пастух испугался, пал на спину, кричит: «Стреляйте его: он всех поест!» А царевна опять приложила шерсть, что была вырвана между ушами. Тут вошли три братца и говорят всем, как было дело.

Тогда пастуха привязали к хвостам у лошадей, настегали их и пустили в поле. А царевна вышла замуж за своего жениха, и стали они жить да поживать.

Диво

Жил-был рыбак. Раз поехал он на озеро, закинул сеть и вытащил щуку; вылез на берег, развел огонек и начал эту щуку поджаривать; один бок поджарил, поворотил на другой. Вот и совсем готово — только бы съесть, а щука как прыгнет из огня, да прямо в озеро. «Вот диво, — говорит рыбак, — жареная рыба опять в воду ушла!..»— «Нет, мужичок, — отзывается ему щука человечьим голосом, — это что за диво! Вот в этакой-то деревне живет охотник, так с ним точно было диво; сходи к нему, он сам тебе скажет».

Рыбак пошел в деревню, разыскал охотника, поклонился ему: «Здравствуй, добрый человек!» — «Здравствуй, земляк! Зачем пришел?» — «Да вот так и этак, расскажи, какое с тобой диво было?» — «Слушай, земляк! Было у меня три сына, и ходил я с ними на охоту. Раз мы целый день охотились и убили три утки; ввечеру в лесу развели огонь, ощипали уток и стали варить их к ужину; сварили и уселись было за трапезу. Вдруг старик идет: „Хлеб-соль, молодцы!“ — „Милости просим, старичок!“

Старик подсел, всех уток съел да на закуску старшего сына моего проглотил. Остался я с двумя сыновьями.

На другой день встали мы поутру и пошли на охоту; целый день исходили, трех уток убили, а ввечеру развели в лесу огонек и готовим ужин. Опять старик идет: „Хлеб-соль, молодцы!“ — „Милости просим, старичок!“

Он сел, всех уток съел да середним сыном закусил. Остался я с одним сыном.

Вернулись домой, переспали ночь, а утром опять на охоту. Убили мы трех уток, развели огонек, живо сварили их и только было ужинать собрались, как тот же самый старик идет. „Хлеб- соль, молодцы!“ — „Милости просим, старичок!“

Он сел, всех уток съел да меньшим сыном закусил.

Остался я один, как перст; переночевал ночь в лесу, на другой день стал охотиться и столько настрелял птицы, что едва домой дотащил. Прихожу в избу, а сыновья мои лежат на полатях — все трое живы и здоровы!»

Рыбак выслушал и говорит: «Вот это диво так диво!» — «Нет, земляк, это что за диво! Вот в таком-то селе у такого-то мужика так подлинно диво сотворилось; пойди к нему, сам узнаешь».

Рыбак пошел в село, разыскал этого мужика, поклонился ему: «Здравствуй, дяденька!» — «Здравствуй, земляк! Зачем пришел?» — «Так и так, расскажи, какое с тобой диво приключилося?» — «Слушай! — говорит, — С молодых лет моих жил я с женою, и что же? Завела она полюбовника. Мне-то самому и невдомек это, да люди сказали. Вот один раз собрался я в лес за дровами, запряг лошадь, выехал за околицу; постоял с полчаса времени, вернулся потихоньку и спрятался на дворе.

Как стемнело, слышу я, что моя хозяйка со своим другом в избе гуляет; побежал в избу и только было хотел проучить жену маленько, а она ухватила палку, ударила меня по спине и сказала: „Доселева был ты мужик, а теперь стань черным кобелем!“

В ту же минуту обернулся я собакою; взяла она ухват и давай меня возить по бокам: била, била и выгнала вон.

Выбежал я на улицу, сел на завалинку и думаю: авось жена опомнится да сделает меня по-старому человеком. Куда тебе! Сколько ни терся я около избы, не мог дождаться от злой бабы милости. Бывало, откроет окно да горячим кипятком так и обдаст всего, да все норовит, как бы в глаза попасть! А кормить совсем не кормит, хоть с голоду околевай!

Нечего делать, побежал я в чистое поле; вижу — мужик стадо быков пасет. Пристал я к этому стаду, начал за быками ходить: который от стада отобьется — я сейчас пригоню; а волкам от меня просто житья не стало — ни одного не подпущу.

Увидал мужик мое старание, начал меня кормить и поить, и так он на меня положился, что не стал и за стадом ходить: заберется, бывало, в деревню и гуляет себе, сколько хочется. Говорит ему как-то барин: „Послушай, пастух! Ты все гуляешь, а скот один в поле ходит; этак не годится! Пожалуй, вор придет, быков уведет“. — „Нет, барин! Я на своего пса крепко надеюсь: никого не подпустит“. — „Рассказывай! Хочешь, я сейчас любого быка уведу?“ — „Нет, не уведешь!“

Поспорили они, ударились об заклад о трехстах рублях.

Барин пошел в поле и только за быка — как я кинулся, всю одежду на нем в клочки изорвал, так-таки и не допустил его.

Мой хозяин получил заклад и с той поры возлюбил меня пуще прежнего: иной раз сам не доест, а меня непременно накормит.

Прожил я у него целое лето и захотел дома побывать: „Посмотрю, — думаю себе, — не смилуется ли жена, не сделает ли опять человеком?“

Прибежал к избе, начал в дверь царапаться; выходит жена с палкою, ударила меня по спине и говорит: „Ну, бегал ты черным кобелем, а теперь полети дятлом“.

Обернулся я дятлом и полетел по лесам, по рощам.

Пристигла холодная зима; есть крепко хочется, а корму нет и достать негде. Забрался я в один сад, вижу, стоит на дереве птичья ловушка. „Дай полечу в эту ловушку, пусть меня ребятишки поймают, авось кормить станут, да в избе и теплей зимовать будет!“

Вскочил в западню, дверцы захлопнуло; взяли меня ребятишки, принесли к отцу: „Посмотри, тятя, какого мы дятла поймали!“

А отец сам был знахарь; тотчас узнал, что я человек, не птица; вынул меня из клетки, посадил на ладонь, дунул на меня — и обернулся я по-прежнему мужиком.

Дает он мне зеленый прутик и сказывает: „Дождись, брат, вечера и ступай домой, да как войдешь в избу — ударь свою жену этим прутиком и скажи: „Была ты, жена, бабою, а теперь будь козою!““.

Взял я зеленый прутик, прихожу домой вечером, потихоньку подкрался к своей хозяйке, ударил ее прутиком и говорю: „Была ты, жена, бабою, а теперь будь козою!“

В ту же минуту сделалась она козою; скрутил я ее за рога веревкою, привязал в сарае и стал кормить ржаною соломою.

Так целый год и держал ее на соломе; а потом пошел к знахарю: „Научи, земляк, как обернуть мою козу бабою“.

Он дал мне другой прутик: „На, брат! Ударь ее этим прутиком и скажи: „Была ты козою, а теперь стань бабою!““.

Я воротился домой, ударил мою козу прутиком: „Была ты, — говорю, — козою, а теперь стань бабою!“

Обернулась коза бабою; тут хозяйка моя бросилась мне в ноги, стала плакать, просить прощения, заклялась-забожилась жить со мною по-божьему. С тех пор живем мы с ней благополучно в любви и согласии».

«Спасибо, — сказал рыбак, — это подлинно диво дивное!»