Житейские истории

Обычный прием

У двери триста пятого кабинета городской больницы номер семь, на которой красуется поблекшая латунная табличка «ОТОЛАРИНГОЛОГ», скопилась целая куча народа. Все кашляют, сморкаются, переступают с ноги на ногу и ворчат. «Она зашла еще полчаса назад, а все не выходит», — басит мужчина с носовым платочком в красных ручищах. «Совсем уже люди совесть потеряли, — вторит ему сморщенная старушка в резиновых сапогах и с тросточкой. — Я два часа тута стою, ан все на одном месте.»

По коридору проходит тщедушный мужчина тридцати пяти лет в коротких черных брюках и в коричневом пиджаке с заплатками на локтях. Он в очках и с копной русых волос на голове, этот нелепый и смешной человек. Остановившись у двери, пугливо озирается и, набравшись храбрости, спрашивает: «Кто крайний к ухо-горло-носу?» Очередь шевелится, поглощая новую жертву. «Я последний! — хрипит старик с густыми бровями. — А крайним никогда не был и не буду!» Толпа одобрительно гудит, а мужчина стыдливо жмется к стеночке.

Он так и стоит, подперев сутулой спиной ядовито желтую стену и мнет в руках темно-синюю кепку-ушанку. Больные приходят и ждут, ругаются и уходят, а он терпеливо стоит и испытывает на прочность свой головной убор, сработанный живучими китайцами.

Проходят полтора часа, отмеряемые хлопаньем двери и глухим выкриком «Следующий!», пока наконец не подходит его черед. И вот уже он слышит зычный голос врача, обращенный не к кому-нибудь, а именно к нему. «Это мне?» — все еще осторожничает он. «Ну, заходите же!» — вопит баба в платке, оскалив золотую фиксу.

Мужчина медленно открывает дверь и заглядывает в кабинет: «Можно?» Его тоненький голос дрожит и ломается. Он кашляет в кулачок. «Я же сказала!» — рявкает врач. Он проходит на полусогнутых и садится на протертое сиденье стула с таким страхом, словно прикосновение к спинке способно вызвать электрошок. Он умоляюще смотрит на врача красными глазами альбиноса.

Крупная женщина пятидесяти пяти лет с завитыми рыжими волосами левой рукой гладит пористый нос, а правую руку вытирает о подол пока еще белого, но уже не первой свежести халата. Она сидит за конторским столом с таким деловым видом, что даже господь бог не усомнился бы в ее всемогуществе.

Мужчина оглядывается вокруг. Совершенно обыкновенный медицинский кабинет. Вроде бы, и нет явной антисанитарии, но до полной стерильности далеко как до Луны. В опломбированном шкафу томятся пыльные коробочки и пузырьки с медикаментами. Место ассистента свободно, лишь груда бумаги на подоконнике напоминает, что он здесь бывал. Наверное, он и сам на больничном. Не потому ли врач нервно постукивает пальцами по крышке стола?

— Доктор, я болен. Я неизлечимо болен, — говорит с придыханием пациент, скомкав кепку-ушанку.

— На что жалуетесь? — равнодушно осведомляется врач.

— Горло! Болит горло! — выдавливает из себя мужчина и его глаза увлажняются и блестят.

— Давно? — уточняет доктор, почесав за ухом.

— Три года как. Я тогда шибко простыл. Я раньше дворником в детском саде, там, знаете, зимой такая ветрища, а я сугробы разгребал всякие, ну и свалило, — тараторит мужчина, боясь остановиться. — А после три недели лежал пластом, один в постели, кругом некому помочь, думал, все, кранты… И с тех пор здоровье мое пошатнулось… и упало! У меня постоянно болит. Вот здесь вот. (И пациент показывает на горло, закатив глаза под потолок.)

— Щас посмотрим, — потирает руки врач, — ща-а-аса!

— И кровь! По утрам — кровь! — добавляет мужчина. — Это туберкулез! Я знаю! Я смотрел! Я плюю в раковину — в раковине кровь!

— Откройте рот! — командует врач, надевая на голову резинку с круглым зеркальцем.

— У меня там рана! Незаживающая рана! Может, даже рак! — не унимается пациент. — Изо рта всегда запах. Кровью пахнет. Кровью. А слабость — это тоже, тоже… симптом. Вы увидите — там рана! Наверно, опухоль…

Больной с содроганием наблюдает, как сдвигаются морщины на переносице врача. «Скажите „А“!» — приказывает она, надвигая зеркальце на лоб. Он понимает, что спорить бесполезно, и подчиняется. «А-а-а-а-а!» — поет он фальцетом. Он чувствует гнилостный запах из ее рта и трепещет от страха. «Еще! Поширше!» — прерывает его песнь эскулап, вцепившись пальцами в его нижнюю челюсть. «Аааааааааааааа!» — вырывается из его слабой груди протяжный стон.

— Бэ! — передразнивает его врач. — Достаточно! Нету там ничего!

— Вы не видели? — удивляется пациент, вытирая губы.

— В каком месте? — свирепеет женщина, тряхнув шевелюрой.

— Здесь вот, здесь! — не сдается клиент. — Я же вам показал!

— А ну-ка еще раз! Только поширше! — уступает она.

Он разевает рот и весь ужас перед коварной болезнью выходит наружу в диком крике, который сотрясает стены больницы. «Ааааааааааааааааааааааааа!» — орет он. Врач затыкает уши и силится закрыть больному пасть. «Прекратите! А то щас милицию вызову!» — пытается перекричать она.

Пациент замолкает и тяжело глотает воздух. Врач срывает зеркальце и бросает на стол. «Ну, теперь видели?» — с надеждой вопрошает мужчина, поправляя очки. «Че вы мне голову-то морочите? — взрывается она. — Все у вас в порядке!»

— Как в порядке? — недоумевает пациент.

— Вот так! Все как у всех, — объясняет врач и, заметив кислую мину на лице больного, советует. — Радоваться надо!

На этот словесный выпад больной никак не реагирует. Тогда она задает неожиданный вопрос: «Зарядку делаете?»

— При чем здесь зарядка? — не понимает пациент.

— Здоровье в порядке — спасибо зарядке! — смеется своей шутке доктор.

— Да я же вам говорю: болит горло, — чуть не плачет больной. — У меня кровь. По утрам кровь. В раковине — кровь. А вы — в порядке…

Он досадливо машет рукой.

— А кем вы работаете? — прерывает его врач.

— Учителем, — смущенно отвечает мужчина.

— Дак тогда ясно! — качает головой рыжая отоларинголог. — Ясно-понятно…

В голове больного вихрем проносятся самые светлые воспоминания: обнаружение коробки конфет, перевязанной золотистой ленточкой, под новогодней елкой, раскуривание трубки мира с вождем краснокожих из соседнего двора, возложение роз под дверью квартиры старшеклассницы Эли и много-много другого. Он уже видит заметку в рамке на четвертой полосе «Учительской газеты», непременно озаглавленную так: «Жизнь, отданная школе.» Он вытирает слезы рукавом пиджака.

— Щас я я выпишу вам на прием, сходите, там вас посмотрят, — говорит врач, роясь в бумагах на столе.

— Доктор, это серьезно? — приходит в себя учитель.

— Сходите, там все скажут, — отвечает та.

— Ну, скажите, это серьезно? — умаляет пациент. — Я буду жить? Нет, скажите мне правду! Я сильный! Я должен… Я хочу жить! (И он рыдает в кепку-ушанку.)

Тут открывается дверь и выглядывает миловидная женщина с пепельными волосами в сиреневой блузке. Она улыбается, прикрывая рот рукой.

— Клавдия Семеновна, вы скоро?

— Скажите, чтоб не занимали! Щаса я, щаса!

Она берет бланк направления, обреченно вздыхает и начинает писать.

Мужчина ерзает на стуле, пытается заглянуть, но не может.

— Фамилия? — спрашивает Клавдия Семеновна.

— Вереницын! — с готовностью отвечает мужчина.

— Сколько годочков?

— Тридцать три, — жалобно тянет он.

— Такой молоденький! Моему бы тоже было, если бы не беда, — ностальгирует Клавдия Семеновна.

Через полминуты, почесав за ухом, она протягивает учителю Вереницыну справку.

— Ну вот и все… На… вам!

Тот берет ее и читает. Справка скачет в руках. Врач трет лоб, на котором краснеет полоска от резинки.

— Это что? Что?! — возмущается Вереницын. — Считает, что в гортани опухоль в течение трех лет?! К врачу-невропатологу? Да вы что, охренели? У меня горло болит, кровь идет, а вы? Вы меня что, дураком, что ли, считаете?..

— Не считаю, не считаю! — уверяет Клавдия Семеновна. — Успокойтесь! Все нормально!

— Да как же все нормально? — бушует учитель. — Я плюю — и кровь?! В раковине кровь! Это нормально? У меня горло, а вы? У меня кровь, понимаете, а вы… Вы не свое место занимаете! Не свое! Ваше место не здесь! Ваше место…

— Не надо! Не надо нервничать! — успокаивает его Клавдия Семеновна. — Сходите, вас посмотрят… Ничего же страшного…

Вереницын комкает справку и бросает ее прямо в Клавдию Семеновну. Бумажка падает на стол.

— Я же не дурак! — разоряется он. — У меня горло! Горло болит! Я целый час, целый час в очереди простоял, а вы…Весь взмок здесь, стоял… Все на ботинки мои смотрели… У меня нормальные ботинки!

— Чего разошлись-то? Чего? — увещевает его Клавдия Семеновна. — У меня много вас! Вы аж двадцать девятый! И каждый еще к себе чего-то требует!

И, исчерпав все доводы, кричит так, словно просит о помощи:

— Следующий!..

Однако больной не спешит капитулировать.

— Правильно мой отец говорил! Правильно! Милиция, врачи — вот самое худшее, — кричит он. — Не сталкивайся, говорил. И он был прав! Как он был прав! Ведь до операции он был как огурчик, как огурчик!..

— Если хочешь быть здоров, убивай всех докторов! — кричит он, затем левой рукой подбрасывает кепку-ушанку, а правой бьет по ней с такой злобой, точно перед ним лицо министра здравоохранения.

— Не-на-ви-жу! Чтоб вы сдохли! Сидите здесь! Чтоб вы сдохли!

И он выбегает из кабинета и хлопает дверью.

Врач-отоларинголог с двадцатидвухлетним стажем Клавдия Семеновна Морданова пытается успокоиться и начинает делать точечную акупунктуру лица.

— Все болезни от нервов… от нервов… от нервов, внушает она себе, вдавливая указательный палец в переносицу. Но внезапно багровеет и бьет кулаком по столу.

— Следующий, бляха муха!..