Жертвой антиалкогольной кампании пал наш Клуб. Его снесли с лица земли. Во дворе сделали маленький скверик. В центр скверика перенесли бронзовый бюст покойного секретаря ЦК КПСС Портянкина. Винно-водочные магазины на нашей улице закрыли, оставив лишь один, да и то в таком виде, что местные алкоголики утратили к нему интерес. Говорили, будто Клуб возродился в районе психиатрической больницы. Но мне ходить туда далековато. Да и желание пропало.
Я иду на бульвар. Сажусь на скамейку. Наслаждаюсь солнцем. Сидящий рядом со мной старик кормит хлебными крошками воробьев.
— Тысячекратно прославили соловьев, — произносит старик. — Самая гнусная птица — голубь — превращена в символ мира и святости. Для меня же все самое чистое и непорочное в мире символизирует обыкновенный русский воробей.
— Какой же он русский? Воробей везде водится.
— Пусть! Но то, что он для меня — символ, это наша русская национальная черта.
— Когда-то у русских символом был двуглавый орел…
— Чужой. Если бы у нас во главе страны были русские, наверняка воробей был бы вместо орла.
Старик разбрасывает крошки. Разговаривает с воробьями, как с детьми или старыми знакомыми.
— Смотрите — ка! Эти молодые совсем обнаглели. Прямо из рук рвут. А старики осторожные. В сторонке сидят. Схватит молодой кусок не по силам, они тут как тут. Теперь я прямо-таки кожей ощущаю смысл выражения «старый воробей». Мы, старики, все такие. Зазеваются молодые или схватятся за дело не по силам, мы налетаем и растаскиваем. Что поделаешь, закон природы. Глядите — ка, что вытворяют, стервецы! Маленькие, совсем вроде бы беззащитные, а живучие. Ничто их не берет!
— В Китае вроде вывели их совсем.
— Опять появились. Поразительно живучая птица. Мы вот скоро умрем, а тут по — прежнему будут прыгать и чирикать воробьи. Война пройдет… Может быть, все люди и животные погибнут. А эти пострелята выживут!
— Крысы, говорят, тоже выживут.
— Возможно. Крысы — умные животные. Но и воробьи уцелеют.
— Почему вы так думаете?
— Не могу представить себе мир без воробьев. Без орлов, кур, голубей — могу. Без воробьев — нет. А вы?
— Тоже не могу.
— Значит, уцелеют.
Старик бросил последние крошки и ушел. Встаю и я. Воробьи пугаются скрипа моих ног, вспархивают на деревья. Они не знают, что они для меня значат. Я для них чужой.