В шесть часов звонок оповестил сотрудников комбината о том, что трудовой день окончился и они могут ринуться в свою столь же трудовую личную жизнь. Я прячу свои бумаги в ящики и шкафы, запираю их, закрываю форточку, игнорируя то, что между стеклами оказалась в заточении другая муха, и покидаю вместе со всеми комбинат.
— А почему ты решил, что это — другая муха? — спрашиваю я себя, спускаясь по лестнице.
— А потому, — отвечаю я на свой вопрос, — что та муха, наученная горьким опытом, вряд ли отважилась бы вторично пуститься в столь опасное приключение.
— А много ли уроков мы, люди, извлекаем из своего печального опыта, — не сдаюсь я. — Так чего же ты хочешь от простой мухи?!
Я шагаю к проходной, где меня обыскивают охранники, дабы я не вынес из нашего секретного учреждения какую-нибудь государственную тайну в виде супинаторов, костылей или протезов. Это выглядит довольно комично, так как метрах в ста от проходной сломан забор. Большинство сотрудников пользуются брешью в заборе, минуя проходную. И уносят с собой все, что плохо лежит и хоть как-то может пригодиться в хозяйстве. Шайка жуликов, переделывающих инвалидные коляски на тачки, существует полулегально. Я такие тачки видел у многих наших сотрудников на дачах и садово — огородных участках.
По пути к автобусной остановке меня догнал заведующий группой инвалидных колясок. Попросил занять пятерку до получки. Я сказал, что сам собираюсь занимать. Он удивился: я же непьющий, алиментов не плачу, у меня же денег — куры не клюют. Я сказал, что на мою зарплату теперь и курицу не прокормишь. Он буркнул, что странно слышать такие политически незрелые мысли от старого члена партии. У заведующего — язва желудка. Он очень страдает. Но не оттого, что у него язва, а оттого, что из-за язвы он не может пьянствовать так, как пьянствовал раньше. Я заметил, что люди вообще больше страдают не столько от своих пороков, сколько оттого, что им мешают предаваться им. Порок есть падение, добродетель — карабканье вверх. Падать легче. И какое-то время приятнее. Падение некоторое время ощущается как полет. Алкоголик, о котором я уже упоминал выше, утверждает, что несколько минут божественного состояния во время перехода из трезвости в пьяность стоят десяти лет унылой трезвости.