Живодер

Глава 20. ПРОБУЖДЕНИЕ БАШНИ

Гексахир привел Олеандра в зал собраний. Тот занимал самую нижнюю точку Башни, и, обозрев неевклидову геометрию места, Олеандр почувствовал, как желудок подкатывает к горлу.

— Так, Олеандр, — предупредил Гексахир, — надеюсь, ты будешь вести себя как следует. Никаких попыток к бегству.

Олеандр не ответил. Зал напоминал огромную костяную спираль, утыканную балконами и длинными скамьями из ороговевших связок. Каждый виток спирали равнялся одному ярусу, обращенному с потолка к середине зала. Длинный помост, сделанный из чего-то похожего на сросшиеся позвонки, тянулся от высокой арки входа к подиуму в центре. Подиум был оснащен гравитационными блоками, которые позволяли ему подниматься и перемещаться по залу. На нем размещались несколько развалин, чтобы следить за работой механизмов, и трибуна.

Другие, тяжело бронированные развалины, охраняли помост и входы, разбросанные по спирали. Но это были не те корявые помощники, которых использовали для работы в лабораториумах и при налетах, а каста воинов. Броня у них каким-то образом была прикреплена к телу, а опасное на вид оружие хирургически вживлено в предплечья.

Гексахир заметил, куда смотрит Олеандр.

— Еще одна вещь, за которую стоит поблагодарить твоего учителя. Когда я изучал его организм, мне пришла в голову мысль воспроизвести более практические аспекты его болезни. Но силовая броня мон-кеев грубая, а моя разработка много более изящна. Каждый воин отращивает себе собственную броню, вытягивая силикаты из крови и костного мозга. Пластины нарастают несколько недель, покрывая тело, словно крабий панцирь. Прочные, как керамит, но самовосстанавливающиеся.

— Умно, — отозвался Олеандр. Он огляделся по сторонам. Многие скамьи и балконы были заняты. В зале присутствовало не меньше сотни гемункулов, а то и больше. — Я даже не знал, что вас так много.

— Обычно нас меньше. Но Диомона созвала синод. Всем составом ковен собирается в очень редких случаях. Как правило, только когда приходит время избрать нового главу.

— То есть они собираются сместить тебя, — догадался Олеандр. — Прими мои соболезнования.

Гексахир насмешливо фыркнул:

— Не обольщайся, Олеандр. Новый глава избирается только тогда, когда прежний… теряет здоровье. А убивать меня здесь, на глазах у всех, посчитают верхом неприличия. Нет, нет, им просто любопытно, вот и все. Сплетни в наших краях ценятся не меньше новых образцов.

— Ну, ты дал им богатую пищу для пересудов.

Гексахир взмахнул болевым жезлом. Олеандр захрипел и забился в конвульсиях. Гемункул некоторое время смотрел, как тот дергается, но потом вздохнул и тихо признался:

— Пожалуй, ты прав. Я позволил гордыне ослепить себя. Я представлял это все как дуэль, а нужно было просто устроить дезинсекцию. Но теперь, когда, спасибо арлекинам, известно, где он, можно довести это дело до устраивающего всех завершения.

Гексахир спрятал жезл обратно под одежды и двинулся по проходу. Олеандр, спотыкаясь, последовал за ним.

— Вот тебе урок, Олеандр, — продолжал гемункул. — Нет врагов кроме тех, что мы создаем себе сами. Все остальные это лишь временные помехи и досадные мелочи, которые следует устранять по возможности наиболее эффективно.

Он поднялся на подиум, и тот с мягким гудением вознесся наверх, где принялся неторопливо описывать круги над зрительным залом. Олеандр остался стоять на помосте.

Гексахир шагнул к трибуне. Присевший возле нее развалина держал на вытянутых руках архаичный с виду громкоговоритель. Гексахир щелкнул по аппарату, чем вызвал глухой «бум!», эхо которого прокатилось по всему залу, Гемункул откашлялся и начал:

— Братья и сестры, я предстаю перед вами с тяжелым сердцем. Несмотря на все мои усилия, наша добыча ускользнула из западни и скрылась в неизвестном направлении.

Пчелиный гул насмешек и оскорблений поднялся от рядов сидящих на скамьях гемункулов. Для Олеандра все они походили на разъяренных насекомых в потревоженном улье. Гексахир поднял руки, и постепенно наступила тишина.

— Я тоже рассержен, друзья мои. И ярость пылает во мне вдвое сильнее, ибо разве это не моя вина? Разве не я привел этого вероломного врага в наши самые сокровенные пределы?

Эти слова встретил хор презрительного согласия. Гексахир буквально нежился в лучах позора. Он развел руками в притворной беспомощности:

— Я могу только молить вас о прощении. Я думал, что исправлю свою ошибку, сам заставлю этого вероломного зверя подчиниться, но теперь вижу, что это выше даже моих сил. Поэтому я обращаюсь к вам, синод Тринадцати Шрамов, и прошу вашей помощи в решении стоящей перед нами проблемы.

— А почему мы должны этим заниматься, Гексахир? — выкрикнул какой-то гемункул. — Это ты устроил бардак. Ты и разбирайся.

Многие закивали, по залу прокатилась жидкая волна аплодисментов.

— Оминилиан, как я уже сказал, я пытался. — Гексахир пригвоздил крикуна взглядом. — И этот бардак оказался мне не по зубам. Хотя в конечном счете вся вина лежит на мне, но это наша слабость — наша слабость — позволила ему украсть секреты ковена. А что, даже ты, Оминилиан… Разве не ты учил его, как лучше всего выращивать мозговую ткань? — Гексахир наставил обвиняющий перст на другого гемункула: — Или ты, Ксакцер, — разве не ты обучил его искусству массовой биорепликации? — Перст прыгнул влево: — А ты, Маргилий… Какую нежную ерунду он напел тебе на ушко, что убедил тебя выдать секрет повышения эластичности кожи?

Снова прокатился говорок, но на этот раз в нем не было ничего насмешливого. В море чужих лиц Олеандр прочел тревогу. По крайней мере, среди тех, у кого было лицо. Особенно у тех, кого назвали по имени.

— Мы все виновны, — продолжал Гексахир. — Виновны в грехе жалости. Невозможно взглянуть на подобное существо и не испытать к нему хоть каплю сочувствия. Вот в чем наша слабость, братья и сестры: яд доброты течет в наших жилах. И мы всегда страдали от него. Мы раздаем свои дары слабым и нуждающимся, разве не так? Мелкие кабалы нижней Комморры всегда обращаются к нам, потому что знают: нам… не все равно.

Гексахир посмотрел вокруг:

— Мы филантропы, братья и сестры. И уже не в первый раз нашей добротой воспользовались. — Он хлопнул ладонью по трибуне. — Другие ковены — они видят это и шепчутся меж собой. Шепчутся, что мы слабы. А мы слабы! Ведь что такое доброта, как не слабость?

Гексахир сделал паузу, чтобы в зале наступила тишина, и налег на трибуну:

— Вот почему я охотился за ним, за этим вероломным мон-кеем. Ради нас. Ради вас. Это моя обязанность как главы кабала. — Он рванул на себе одежды, изображая скорбное сожаление. — Moй долг.

Гексахир сгорбился, плотская маска скукожилась. Олеандру даже показалась, что в ее резиновых складках блеснули настоящие слезы.

— Но я потерпел неудачу, — тяжело изрек оратор. — Мы станем изгоями — хуже того, добычей. Все до единого кабалы Комморры набросятся на нас и станут рвать нашу плоть, словно голодная стая шпилевых летучих мышей. Мы будем сброшены со своего пьедестала и рассеяны! — Он помолчал. — Уверен, кому-то из вас удастся найти новый дом. А вот другим… что ж.

— Мы это знаем, Гексахир, — заговорила Диомона. Она стояла высоко на задней скамье, окруженная сторонниками. — Как наш лидер, ты должен был разобраться с этим вопросом. Вместо этого ты дал мон-кею сбежать.

— Если ты забыла, дорогая Диомона, ты была тогда со мной. И ты, Аркуриат. Рестемен. Элишия. Четверо из вас сопровождали меня, и ни один не предугадал, что наша добыча сбежит. Он умен — я вас предупреждал. Слишком умен, чтобы продолжать играть с ним в эти глупые игры. — Гексахир громко вздохнул и покачал головой. — Признаю, я ошибся в своем суждении. Меня обуяла гордыня. Но больше это не повторится. — Он снова налег на трибуну. — Сила нашего синода всегда заключалась в единстве. Вместе мы творили чудеса. Так давайте сотворим еще одно чудо.

— Красивые слова, но как мы его найдем? — поинтересовалась Диомона. Раздались голоса сторонников в ее поддержку. — Ты каким-то образом сумел угадать, где он находится?

— Я бы предпочел выражение «вывел на основании фактов», — ответил Гексахир. Это вызвало некоторые смешки на местах. У главы ковена тоже были свои сторонники, пусть и редкие. Гексахир подал знак, и из-под подиума вырос мясистый полип. Когда он поравнялся с трибуной, на его кончике проклюнулся жемчужный шар. Гексахир раскинул над ним руки, и шар замерцал болезненным сиянием.

Сияние сгустилось в луч света, который рассыпался в воздухе, разделяясь на артериальную диаграмму Паутины.

— Узрите узел Паутины забытого храма-дворца Азуриана, — прогремел Гексахир. — Проход между одним миром и другим.

— Нам всем известно, что такое узел Паутины, Гексахир, — влезла Диомона.

— Просто поясняю на всякий случай. Этот узел — особенный, как вы могли уже догадаться. Ибо это дорога в сердце территории нашей добычи. И довольно широкая дорога, к тому же. Такая, что пройдет целая армия. — Он обвел глазами присутствующих. — Наша армия.

Тишина. На мгновение Олеандру показалось, что ничего не получилось. Но тут Гексахир раскинул руки:

— Вы видите? Это тот шанс, которого мы ждали. Мы превратим его жалкую империю в кладбище трупов. Разрушим каждое укрепление, сожжем все планеты дотла. Мы очистим звезды от его созданий. От него останется лишь воспоминание, а скоро забудется и оно.

Гексахир оглянулся, взирая сверху на внимающие лица своего ковена:

— Больше никаких игр. Больше никакой резни по мелочам. На карту поставлена наша гордость, братья и сестры. Он плюнул на нас и на нашу дружбу. Я этого не потерплю. — Гексахир стукнул кулаками по трибуне. — Я этого не потерплю! — Он навис над залом. — Мы заставим всю Комморру содрогнуться от нашей жестокости! Мы сделаем из Фабия Байла такой пример, что зарыдают даже звезды!

Спектакль произвел должный эффект. Гемункулы поднялись со своих скамеек и зааплодировали — сдержанно, но горячо. Кое-кто, такие как Диомона, хмурились и не хлопали. Но и не возражали, Гексахир говорил что-то еще, но Олеандр уже не слушал.

Вместо этого он впился глазами в яркую фигуру, сидящую высоко над всеми остальными. Ходящая-по-покрову пришла убедиться, что Гексахир сдержит свое обещание, На мгновение ее лицо стало лицом незнакомого друкари. Затем мелькнуло узкое лицо Пешига с застывшей улыбкой и сменилось чем-то, напоминающим лицо самого Олеандра.

Он уставился на самого себя, и руки сами собой сжались в кулаки. Через секунду Силандри там уже не было. Олеандр заставил себя расслабиться, и тут подиум опустился, с него сошел Гексахир.

— Видишь, Олеандр? — крикнул он. — Как я и сказал, устраивающее всех завершение.

— Вижу, — отозвался Олеандр. — И что теперь?

Гемункул пронесся мимо:

— Теперь? Теперь мы разбудим Башню.

Гексахир усмехнулся:

— Чего ты такая кислая, Диомона? Ты чем-то разочарована?

Он соскочил с помоста, придержав полы одеяния. Сопровождающие поспешили следом, возбужденно перешептываясь.

Гексахир не мог их винить. Сейчас им предстоит помочь ему в таком деле, которое выпадает раз в жизни. Потом их, конечно, придется убить. Нельзя допустить, чтобы они растрепали о том, что увидят. Но пока не стоило портить им удовольствие.

— Я не разочарована, — ответила Диомона. — Я озадачена.

Она шла следом за свитой, а Олеандр следовал за ней. Диомона с подозрением оглянулась на раба, словно гадая, не собирается ли мон-кей снова на нее наброситься. Именно для этого Гексахир и велел Олеандру идти за ней следом. Диомоне время от времени нужно было напоминать о ее месте в картине мира. Чтобы не пыталась прыгать выше собственной головы.

— Могу ли я тебя в чем-то просветить? — поинтересовался Гексахир.

— Как ты его нашел?

— Ну… я же занимался поисками, — сказал он с видом оскорбленной невинности. — Зачем, ты думаешь, я провел все это время в уединении?

— Мы решили, что ты дуешься.

Гексахир остановился. Диомона тоже была вынуждена остановиться. Он обернулся:

— Осторожнее, драгоценная Диомона. Я не против эпизодических подколок, но мне кажется, как глава синода, я заслуживаю некоторого уважения. — Он помахал пальцем у нее перед носом. — Так, теперь отвечу на твой вопрос: я триангулировал местоположение Фабия, основываясь на доступе из Паутины к его тайникам. Проверки показали, что он изрядно потрудился, укрепляя одни участки и усиливая другие. Такая работа требует наличия вблизи доступных материалов и рабов. Так что я просто… связал одно с другим, так сказать.

— Тогда почему ты не сделал этого раньше?

Гексахир помолчал. Диомона не была дурой. Разумеется, она что-то подозревала. И не она одна. Нет никаких сомнений, что остальные следили за разговором через потоковую передачу из этих ее искусственных глаз. Ждали, когда он скажет или сделает какую-нибудь глупость, чтобы с чистой совестью наброситься на него.

Как они отреагируют, если узнают, что здесь замешаны арлекины, предугадать трудно. Вполне возможно, что отреагируют плохо. Диомона уж точно. Ее преданность держалась на волоске, который только и ждал момента, чтобы лопнуть. Вот почему Гексахир настоял на том, чтобы она составила ему компанию. Чем ближе держишь врага к себе, тем меньше шансов, что он устроит какие-нибудь неприятности. Или, по крайней мере, ты успеешь вовремя среагировать, чтобы сгладить последствия.

— Невзгоды обостряют ум, — ответил Гексахир наконец. — Не приходило в голову, наверное.

Он развернулся и зашагал дальше. Время поджимало. Мобилизация, которую он планировал, требовала дозволения властелина, пусть даже и негласного. Дозволения, которого у Гексахира не было, как не было и времени, чтобы его получать.

Впереди ждал центральный ганглий Башни. Хотя вся эта конструкция и была живым созданием, но мозга как такового у нее не было. Точнее, у нее их были тысячи — простые узлы нервных волокон, которые ведали определенным числом автономных функций. Но этими ганглиями можно было управлять из главного узла, отсюда, из самого центра сооружения — зала яйцевидной формы с низким потолком и вогнутым полом. Полог переплетенных нервных волокон сходился по стенам и потолку к центральной точке.

В случае великой нужды через нее можно было напрямую управлять функциями Башни. И Гексахир решил, что сейчас нужда действительно велика. Пешиг — или, точнее, Ходящая-по-покрову с лицом Пешига, — уже убедил Салара с Аварой еще раз объединить силы. За несколько недель после возвращения в Комморру их кабалы ощутимо приросли как влиянием, так и численностью. Успех — лучшее лекарство, и архонты уже простили Гексахиру его вспышку… по крайней мере, так они говорили.

Но трех мелких кабалов не хватит. Чтобы одержать победу, Тринадцать Шрамов сами должны отправиться на войну. А идти на войну без разрешения означало навлечь на себя гнев Асдрубаэля Векта. В обычное время Гексахир даже не задумался бы о такой мелочи, но сейчас… Сейчас дела шли не столь гладко.

На сегодняшний день он был как акробат, ведущий несчастный ковен над пропастью по туго натянутому канату. Когда он явит свою силу, то вызовет просто ураган пересудов как в Нижней Комморре, так и в Верхней. О Тринадцати Шрамах услышат все — и будут бояться.

А Шрамы будут бояться его.

Если подумать, то Фабий на самом деле оказал им огромную услугу. Слишком долго Шрамы болтались во тьме, довольствуясь отходами города наверху. Но нынче их сердца воспылали огнем, а в жилах зазвенел голод. Месть — могучий двигатель. Они поднимутся туда, куда никогда не забирались прежде, и займут свое место среди истинных ужасов Темного города.

И все это благодаря одному неразумному мон-кею.

— Мы идем на огромный риск, — заметила Диомона, спеша следом. В раздражении Гексахир подумал, не приказать ли Олеандру свернуть ей шею прямо сейчас. Напрасный труд, пожалуй. С другой стороны, можно будет сэкономить больше труда потом.

— Риск, Диомона, — лишь точильный камень для удобного случая.

— И как это понимать?

Гексахир не ответил. Он открыл глаза, вставленные в затылок, и пристально посмотрел на Олеандра. Еще одна потенциальная потеря, которую нужно учитывать. Больше в помощи мон-кея он не нуждался, но оказалось, что расставаться с этим существом не очень-то хочется. Никогда не знаешь, когда может пригодиться подобный экземпляр. И эта зверюга всегда такая забавная — особенно теперь, когда должным образом приучена к плети.

Плюс следует учитывать его познания в арлекинах. Силандри раскрутила всю ситуацию ради собственной выгоды — это ясно. И само по себе не менее оскорбительно, чем кража Фабия. Арлекинов тоже нужно будет поучить уважению к тем, кто выше по статусу.

Но не сейчас.

Перед Гексахиром возвышался центральный ганглий, повисший в паутине нервных волокон. Раздутая масса мозговой ткани, усеянная разъемами и инфоузлами. Он помешкал, взвешивая риски. Башня еще никогда не двигалась с места, хотя и могла. Неизвестно, поведет она себя так, как обещал Фабий, или нет.

Нет ли тут какой-нибудь неожиданной ловушки? Искусственного изъяна, рассчитанного на его высокомерие? Фабий просто обожал такие маленькие сюрпризы. Гексахира охватила дрожь… нет, не от страха — от предвкушения.

— Чего ты ждешь? — спросила Диомона из-за плеча.

Гексахир положил руки на ганглий. Из ладоней и запястий выросли тонкие, как волос, реснички и вошли в контактные датчики. В сознание внезапно хлынул поток данных, и Гексахир с непривычки опешил. На мгновение он увидел Башню со всех сторон — изнутри и снаружи. Ощутил ветер на ее коже как на своей собственной. Почувствовал гниль где-то глубоко в костях, боль, которую нельзя вылечить.

Он вынырнул из потока информации и послал импульс швартовочным связкам. Башня вздрогнула. Все началось как небольшая тряска, но затем переросла в зубодробительную болтанку. Он услышал панические вопли рабов и ощутил, как внутри что-то сокращается: другие гемункулы принялись закрывать входы в свои лаборатории. Включились сигналы тревоги, наполняя коридоры всепроникающим воем.

Новые связки отцеплялись от нижней стороны Комморры. Те, что уже освободились, начали обвивать друг друга, переплетаясь, чтобы выдержать огромный вес. Башня начала раскачиваться взад-вперед, ее подошва пошла рябью. Из мясных складок прорвались сотни тысяч грубых, едва сформированных полипов — и в дно Комморры вонзились когти, чтобы не дать Башне рухнуть во тьму внизу.

Затем медленно, но верно Башня Плоти начала двигаться.

Это было не то движение, как его понимают двуногие. Скорее оно походило на тяжкую переброску тела огромной гусеницы. Внутренности Башни содрогались, и тысячи камер, проходов и галерей переориентировались относительно новых полюсов. Когда залы занимали нужное положение, из пневматических соединений вырывались струи газа, а в техно-органических тканях, выстилавших внутреннюю поверхность центрального узла, зажигались огоньки.

— Она поднимается! — ликующе взревел Гексахир. Величайший подарок, который Фабий Байл преподнес Тринадцати Шрамам, станет орудием их мести ему. Что может быть приятнее?

И снова он принялся высматривать Олеандра. В глубине души Гексахир надеялся, что мон-кей будет впечатлен. Однако тот, вместо того чтобы благоговейно озираться по сторонам, застыл, склонив голову набок. Воздух вокруг него мерцал тем маслянистым блеском, который Гексахир знал слишком хорошо.

— Силандри была права. Она вернулась.

Диомона обернулась и проследила за его взглядом:

— Кто вернулся?

— Демон. — Гексахир сжал ее затылок. — Стой, где стоишь, и смотри вон туда. Как там, твои чудесные глазки это видят?

Диомона охнула от того, как сильно он сдавил ей затылок, но ей хватило ума не сопротивляться.

— Нет, я… Подожди. Да. — Он услышал характерный щелчок вставших на место внутренних механизмов. — Там что-то есть. Это варп-сущность?

Гексахир сунул руку под мантию и извлек оттуда кристаллическое устройство. Он сам собрал его из кристаллов призрачной кости, выращенных в растворе варп-ихора для очень специфической цели.

— Не спускай с нее глаз еще секунду, дорогая Диомона. И не шевелись. У нас будет только один шанс.

— Что это за штука? — зашипела она и напряглась, когда Гексахир положил устройство ей на плечо. — Оружие?

— Не совсем. Скорее… камертон. Видишь ли, демон — это в некотором смысле бродячая волна, не воспринимаемая органами чувств большинства смертных, за исключением тех, кто соответствующе настроен или чье восприятие каким-то образом изменено. Следовательно, эту частоту можно усилить или ослабить определенными методами — если хочешь, назови их ритуалами. — Гексахир немного поправил прицел. Интересно, что эта тварь сейчас говорит Олеандру? Вряд ли что- то полезное. Но ее визиты начинали раздражать.

— И сейчас ты проводишь такой ритуал? — шепнула Диомона. — Это поэтому ты так долго все делаешь?

— Нет. Ритуалы — это для дикарей и мракобесов. Я разработал новый подход, основанный на точной науке. — Он помолчал, держа палец на значке активации. — Скажи мне, Диомона, ты когда-нибудь пробовала на вкус боль варп-существа? Это пьянящая штука. Один мой знакомый эпикуреец однажды дал мне попробовать слезы…

— Она поворачивается к нам, — перебила его Диомона.

— Ага! Ладно, тогда в другой раз. — Он щелкнул значком, и отчетливо видимая полоса ни звука и ни света, но каким-то образом и того, и другого одновременно, трепеща, пронизала пространство. Те несчастные развалины, что оказались на ее пути, падали на колени, с воплями хватаясь за головы. Диомона сделала то же самое, но ее вопли перемежались проклятиями.

Олеандру, конечно, досталось больше всех. «И поделом», — подумал Гексахир. Мон-кей опрокинулся на спину, корчась от боли, и его демоническая любовница упала вместе с ним. Она вопила и билась на полу, частота волны Гексахира смешивалась с ее собственной. Ее тело словно пошло помехами, когда она попыталась встать. Гексахир отпихнул Диомону и двинулся на существо, выпустив еще один импульс из своего частотного глушителя. Ее крики перешли в звериный вой.

Формы демона были отвратительно женственными, за исключением тех звериных черт, которые говорили о ее происхождении. Гексахир наклонился и сгреб девушку за волосы, откинув голову назад. На мгновение он замер. Это лицо…

Не отпуская волос, он повернулся к Диомоне:

— Тащи удерживающий контейнер. Быстро!

Он снова развернулся к существу, разглядывая поразительно знакомые черты, этот слабый отголосок другого лица из другого времени. Гексахир наклонился ближе:

— Я не знаю, что ты такое, но думаю, что скоро выясню.