Живое Серебро

Anne Dar

Живое Серебро

Посвящается N.

– Любое ожидание – ничто иное, как добровольное согласие быть пойманным в ловушку.

– Но ведь бывают ловушки, из которых не хочется выбираться.

– А это уже твоя проблема, дорогуша.ЧАСТЬ 1

ПУТЬ САМОЦВЕТА Глава 1

Кантон-J – не лучшее место для ночных прогулок. Однако это и не лучшее место для жизни, так что раз уж я смогла не только родиться, но и приноровиться к выживанию в этой плотоядной местности, значит, будем честны – я не тот человек, который может бояться ночных прогулок. И если уж совсем откровенно: я как раз одна из тех самых личностей, из-за которых ваши ночные прогулки по "J" не могут считаться безопасными.

Давайте сразу определимся: есть воры, а есть контрабандисты, и вы должны очень чётко понимать разницу между этими двумя кастами. Воры – низшая каста, в большей степени рваньё и отребье, зачастую помойные отбросы, в девяносто девяти процентах случаев сдавшиеся неудачники, поломанные судьбы или обыкновенные слабаки. Впрочем, и среди заурядного песка встречаются драгоценные самородки – назовём таких уникумов редкостными талантами. Контрабандисты – теневая элита местной социальной прослойки: никто их не видит, никто их не слышит, но все подозревают, что они существуют на самом деле, как, предположим, существуют души вне тел. Однако кантонские контрабандисты далеко не та же элита, что элита кар-харская – не знающие чёрной пыли шахт белоснежные тела, нежащиеся на шелковых простынях и бархатных подушках. Чтобы стать частью изнеженной излишествами кар-харской элиты, достаточно родиться кар-харцем или родиться под счастливой кантонской звездой и быть усыновленным в младенчестве очередной бесплодной парой не умеющих трахаться во имя продолжения рода кар-харцев.

В Кантонах свои правила не только в вопросах размножения, но и в вопросах выживания. В контрабандисткой элите нет места посредственности – в этой касте состоят худшие из худших, потому-то они и лучшие из лучших в своём деле. Меня зовут Дементра Катохирис, и я – опытная контрабандистка Кантона-J, цель существования которого – добыча драгоценных самоцветов в древних копях. Можно сказать, что мои цели просто удачно совпали с целями Кантона, в котором мне предоставилось великолепное право начать свою яркую жизнь – я тоже добываю драгоценные камни, но не для Кар-Хара и не работая в шахтах. Острый ум, ловкость рук и наличие женской груди многим местным позволяют избегать гробящей здоровье службы в копях, но я пошла дальше: я не просто не работаю в рудниках – рудники работают на меня. Впрочем, мой уникальный успех далеко не лишь моя заслуга. У меня хороший учитель. И знающие своё дело соратники. Так что при таких экстремальных условиях, которые организует мне моя родина, и при своеобразной поддержке, которую дарует мне моё неординарное окружение, мне остаётся только оттачивать свой талант и не просто быть лучшей в своём деле, но становиться лучшей версией себя самой. Делов-то… Главное в этом процессе – оставаться живым и здоровым, а остальное схватится, уверяю вас.

Ночь сегодня совсем чёрная: новолуние без единой звезды на кажущимся бесконечным и бездонным небосводе. Отличная обстановка для рискованных прогулок.

Ночные вылазки давно перестали быть для меня чем-то особенным, и всё равно каждый раз осязаемое чувство опасности поднимает процент адреналина в крови: а вдруг попробуют поймать или вдруг придется избавляться от случайных свидетелей? Каждый раз игра в лотерею на удачу: пан или пропал. Я всегда “пан”.

…Стоит мне выйти на бетонные шпалы железнодорожного пути, и я сразу же замечаю, как от стоящего вблизи, двухэтажного и заметно перекошенного кирпичного здания вокзала отделяются две тени. Как и я, обе тени одеты ночными фуриями: полностью чёрное облачение, с глубоким капюшоном, закрывающей лицо до самых глаз тряпичной маской и длинными перчатками – такое облачение продуманно скрывает светлые участки тела. Сильная схожесть чёрных силуэтов не мешает мне различать их даже издалека. Братья Арден и Арлен Хеймсворд: тот, что повыше – старший, двадцатидвухлетний Арден; тот, что немногим пониже – младший, двадцатиоднолетний Арлен. Они и при дневном свете, без камуфляжа и стараний отличаться друг от друга, красноречиво похожи между собой: у обоих неизменно взъерошены густые волосы цвета соломы, оба имеют красивые и чуть нагловатые улыбки, у обоих большие глаза сапфирового цвета, от бойкого сияния которых многие кантонские девушки уже успели потерять разум. Впрочем, похождения старшего брата уже год как закончились, а вот младший всё ещё целует всех более-менее симпатичных девушек, желающих целовать его в ответ. Арден и Арлен – беспризорники, потерявшие родителей ещё до пятилетнего возраста и по итогу выжившие на опасных улицах Кантона-J только благодаря сочетанию удачливости и ловкости с чудом. Но главное, что о них можно сказать, так это то, что они действительно талантливые контрабандисты. Я работаю с ними в связке уже три года, – ведь мы самые молодые в нашем тесном сообществе, а значит, у нас самые быстрые ноги, и значит, именно мы представляем собой “ночных бегунов”, – и за всё это время эти два брата-акробата ещё ни разу не подвели меня.

Стоило мне вспомнить про быстрые ноги, как у накрытых чёрной пеленой ночи вагонов кар-харского состава показалась ещё одна тень – Гея Пост, знаменитая не только своими сногсшибательно длинными, головокружительно сексуальными ногами, но и своим умением вязать лучшие верёвочные петли из всех известных. Гее двадцать два года, у неё коротко стриженные каштановые волосы, немного островатые черты лица, которые смягчают большие карие глаза, частенько зажигающиеся искрой коварства, а также она владелица неоспоримо роскошных бёдер и задницы. В довесок ко всем её явным достоинствам, она уже год состоит в серьёзных и весьма бурных отношениях с красавцем Арденом, и на два года дольше меня успешно занимается контрабандисткой деятельностью, благодаря чему её мать и двенадцатилетний брат питаются не хуже, чем тайные ликторские бастарды.

Итак, мы всегда работаем в связке: я, Арден и Арлен, и Гея. Арден и Гея одногодки, Арлен на год младше, так что я самая младшая, что немного удручает, так как я младше всех не только в нашей команде, но и во всём сообществе контрабандистов – мне всего девятнадцать лет, из которых я лишь три года являюсь признанным членом элитного сообщества, в которое шестнадцатилетнюю соплячку не пропустили бы и за приличную гору самоцветов: помогло исключительное сочетание моего неприкрытого таланта с неоспоримой рекомендацией Берда. Впрочем, о возрасте я перестала существенно переживать после того, как добралась до своих восемнадцати лет: к этому времени я уже успела создать себе значительную репутацию, наработать весомый опыт и отлично поладить с суровым составом теневой организации, в большинстве своём состоящей из грубых, взрослых мужчин, да и потом, ко мне, как к падчерице уважаемого Берда Катохириса, все и всегда относились с уважением, так что черты детскости я быстро выбила из своего образа, уверенно променяв их на пока ещё только зарождающиеся черты хваткой хищницы.

Взбираться по грубым ржавым вагонам кантонских составов совсем не сложно – гораздо сложнее брать кар-харские белоснежные поезда с их обтекаемой формой и опасно скользкой обшивкой. Сегодня у нас на десерт кантонская ржавчина, так что можно не переживать о подъёме и спуске. Королева узлов Гея уже организовала для нас готовый к использованию канат, который она обычно с завидной лёгкостью закрепляет на крышах поездов за счёт какой-нибудь невысокой вентиляционной трубы или широкого основания навигационной антенны. Дальше дело за общей скоростью: не успеем обернуться, как эта ночь перейдёт во вторую, более приятную фазу, в которой никто из нас уже не будет представлять собой шальную уличную опасность.

Контрабандистская деятельность устроена своеобразно. Вынести из чёрных шахт ещё не прошедшие филигранную обработку самоцветы непросто, но всё-таки возможно. Главное в этом деле – иметь в своём распоряжении мужчин-шахтёров с крепкими желудками, которые не прочь рисковать своими жизнями ради того, чтобы за один продуктивный “вынос” получать на руки сумму, равную их месячному жалованью. Если человека поймают на краже самоцветов, якобы всецело принадлежащих власти Кар-Хара, его будет ждать неминуемая казнь через повешение. Так что сотрудничающие с нами шахтёры рискуют всем, хотя и не то чтобы им есть чем особо рисковать, кроме, разве что, самой жизни в этом обречённом месте: здесь все одинаково бедны и голодны, кто не контрабандист или не союзник контрабандистов, ну или кто не ликтор и не союзник ликториата. И при этом смерть от казни – не единственная опасность в деле этих рисковых воров. Ещё есть опасность умереть из-за банальной неосторожности или роковой неудачи. Схема работы воров-шахтёров работает следующим образом: находясь в копях, вор глотает специальный непромокаемый мешочек с самоцветами, привязывая этот груз ниткой к своим задним зубам, затем в своём желудке выносит камни из шахт, после чего, при помощи страхующей верёвки, вытаскивает товар обратно через горло. Пока ликторы не понимают, как работает эта схема – наша деятельность в безопасности. Так что мы заинтересованы в том, чтобы наши немногочисленные воры не облажались, а потому, в случае неудачи, они не имеют права обращаться в медицинский пункт за профессиональной помощью, если только не желают навредить своим близким. За всё время, что я состою в банде, до такой степени напряжения контрабандисты не доходили ни разу, то есть расправ не устраивалось, однако среди воров было два летальных исхода из-за оторвавшихся от зубов мешков, и ещё один случай чудом благополучно разрешился одним лишь жестким промыванием желудка.

После того как рисковые шахтёры посредством закладок передают ворованные самоцветы контрабандистам, мы продаём их ликторам. Да, именно ликторам. Сами посудите: какой покупатель контрабанды может быть лучше, чем жаждущий наживы, бездонно алчный и необоснованно самонадеянный прислужник Кар-Хара? Мы работаем только с “проверенными” ликторами. За необработанные драгоценные самоцветы военные служки отдают нам большие по меркам Кантона-J, но, конечно же, смешные по меркам Кар-Хара деньги. Дальше путь самоцветов прослеживается смутно: ликторы снимают груз в Кар-Харе, сразу перепродают или сначала обрабатывают, а уже после перепродают свою наживу, в результате чего, как с куста, срезают с одного камня цену в десять раз больше той, что выплачивается нам. Что тут скажешь, жизнь несправедлива: шахтёры-воры рискуют вообще всем и получают жалкий процент, контрабандисты-сдельщики рискуют почти всем, но получают больший процент, ликторы-лентяи рискуют относительно немногим и в итоге получают почти всё. Но никто не жалуется на такой расклад, все даже довольны, потому как выбора в данной пищевой цепочке ни у кого нет – или всё так и все сыты, или всё никак и все голодны. Да, степень сытости и голода на разных социальных уровнях существенно различается, так что снова выходит откровенное неравенство, но от этого уж никуда не денешься: трофическая цепь замкнута намертво – критерий социальной несправедливости являет собой основной прогрессирующий показатель в здешнем ареале обитания.

На вагон я пошла первой. Я всегда хожу первой, потому как мой шаг самый “лёгкий”. Думаете, можно было бы делать закладки товара под вагонами? Было бы здорово, откровенно говоря. Однако перед отъездом поездов под вагонами всё тщательно проверяется, чтобы исключить возможность побега людей из Кантонов – а желающих сбежать из Кантонов плачевно много: каждый второй способный бежать и каждый первый способный думать, – так что под вагонами ничего не спрячешь. На крышах же не спрячешь человека, а значит, проверять крыши дозорным нет надобности, и значит, для самоцветных закладок это идеальный вариант. Главное в этой части дела – умение вскрывать остриём кинжала железную обшивку вентиляционного кармана, после чего в игру вступает умение вернуть обшивке её изначальный вид. Товар в этих узких карманах доезжает до пункта назначения со стопроцентной вероятностью. Деньги мы видим на следующие сутки – мы никогда не “кидаем” на оплату своих поставщиков, и ликторы никогда (ну, практически никогда) не “кидают” нас. Ведь каждый дорожит не только своей репутацией, но и жизнью. Бывали случаи, когда крайне самонадеянные ликторы платились именно жизнью или, в лучшем случае, обрывом сотрудничества с контрабандистами только за то, что платили меньше установленной суммы. Так что “кидал” у нас нет. Хотя конкретно мне один раз крупно не повезло, причём в первый же год моей контрабандной деятельности, что тогда только добавило горечи казусу: один дослужившийся до погон ликтор, статус которого я не проверила по своей неопытности, взял у меня неприлично большую партию товара, после чего испарился из Кантона. Подлец в ту же ночь укатил в Кар-Хар проживать богатую жизнь, выстроенную на награбленных за годы его службы в “J” самоцветах – ищи ветер в поле… Из-за того случая у меня были крупные проблемы, которые без поддержки Берда могли бы даже доконать моё и без того шаткое на тот момент положение: нам пришлось целых полгода выплачивать крупный долг тем, с кем мы сотрудничали в той прогоревшей партии. Болезненный опыт, зато действенный – теперь я единственный контрабандист, которому ликторы заранее платят пятьдесят процентов от стоимости товара. Тоже риск: вдруг меня схватят или даже убьют, когда я уже взяла у опасного заказчика половину стоимости? Что в таком случае может ожидать моих близких, оставленных с неизвестным им, внушительным денежным долгом? Однако на такой вариант развития событий меня страхует Берд, так что продолжаю уверенно рисковать…

Даже в летнюю ночь на крыше вагона кажется сильно прохладнее, чем на земле. И темнота не всегда помогает: да, тебя не видно, но и ты тоже ни хрена не видишь – в кромешной темени орудовать кинжалом по железу сложнее, чем в лунную ночь. Я только покончила с оформлением своей закладки и сразу же чуть не разразилась бранью, поняв, что порезала дорогие кожаные перчатки в области большого правого пальца – прошлогодний подарок матери, за испорченный вид которого она мне точно всыпет перца.

Арден с Арленом завершили оформление своих закладок на несколько секунд раньше меня, так что первыми спустились вниз, что вызвало у меня очередное желание выбраниться – ненавижу сбрасывание каната, но в пятидесяти процентах случаев этим занимаюсь именно я. Хотя с другой стороны, это разумно: я не такая крупная, как парни, и не такая быстрая, как Гея, так что спрыгивать вниз без каната, по идее, не в пятидесяти, а в ста процентах случаев должна именно я.

Последний рывок происходит быстро: ловко отвязываю канат, быстро сбрасываю его вниз и, пока Гея обматывает им свою осиную талию, аккуратно, так, чтобы парни смогли выверено подстраховать меня, прыгаю вниз. Прошлой осенью при подобном прыжке пятку себе отбила – ужасное ощущение в моменте и неприятные болевые последствия на два месяца вперёд.

В этот раз парни отработали хорошо – поймали ровно, поставили на землю чётко, хотя кому-то из них я в полёте прилично зарядила локтем по носу. По одному лишь шипению я уже спустя несколько секунд распознала, что прилетело Арлену. Что ж, не худший результат подобного приземления и как раз сочлись за его мухлёжную игру в лото.

Дальше – скоростной бег по сухой земле до первых чёрных крыш.

Возвращение домой по крышам уже не традиция, а образ жизни. Иногда мне кажется, что по крышам я хожу больше, чем по земле. В Канотоне-J особенная система постройки – дома стоят сплошными, длинными и пересекающимися линиями, а в местах разрывов от крыши до крыши всего один уверенный прыжок, после которого ты снова бежишь по следующей разветвляющейся дороге. Я ещё в глубоком детстве выучила всю карту этих кажущихся бесконечными крыш, каждый потаённый закоулок и узкий поворот, каждую высокую, чёрную и разрисованную граффити трубу, и неспроста считаю именно крыши лучшим местом во всём Кантоне-J. Здесь куда безопаснее, чем на земле. Особенно ночами. Да, “крышной магистралью” пользуюсь далеко не я одна: здесь туда-сюда бегает много не менее опасных личностей, нежели я или мои друзья, и всё же крыши – это мой личный мир. В лунные ночи отсюда до свободно парящих в бездонных небесах звёзд будто всерьёз можно рукой подать, а мне так не хватает свободы, что, кажется, если меня не прирежут до тридцати лет – сама скончаюсь от жажды всеобъемлющей свободы.

Гея, Арден и Арлен, не говоря ни слова, отделяются в конце первой мили – им направо, а мне бежать по прямой ещё один квартал. Уже за полночь, я знаю это наверняка, потому что выходила из дома в начале двенадцатого часа. Пробегая мимо городской ратуши в светлую ночь, я смогла бы различить время на барахлящих часах центральной башни, но сегодня слишком темно, так что даже не пробую отвлекаться и продолжаю сосредоточенно высоко поднимать ноги. Хорошо быть молодым, правда ведь? Особенно это замечается в вопросах выживания.

Чёрная из-за того, что нещадно закопчена ещё до рождения первых хозяев этого места, железная труба моего дома помечена люминесцентной краской – заметная только знающему глазу, светящаяся розовым цветом летучая мышка. Было бы здорово отдышаться, прежде чем прыгать на балкон своей спальни, но сегодня от этой передышки было бы мало кайфа – не видать ни зги, так что не насладиться даже зелёным светом коптящих масляных ламп в окнах соседнего дома. Его тоже почти не видно, но я знаю, что дом напротив точь-в-точь такой же, как и наш: высокий, хотя и только двухэтажный, с потрескавшейся и осыпающейся отделкой, соединенный с соседними домами общей крышей.

Уверенно присев и привычно ухватившись за знакомый край крыши, я с обыденной ловкостью в кромешной темноте спрыгиваю на давно потрескавшуюся плитку знакомого балкона и сразу же оказываюсь напротив окна своей спальни. Дальше совсем простое: открыть шершавые деревянные створки старого окна, сесть на подоконник, разуться и уже с грязной обувью в руках проникнуть в спальню. Все эти действия занимают меньше минуты, и вот я уже стою в заветной спальне, и под ногами даже не скрипят старые половицы, всегда находящиеся на моей стороне. Тихо закрыв окно на щеколду и не забыв занавесить его выцветшими шторами, я на ощупь включаю зелёную настольную лампу и с облегчением выдыхаю – ну вот я и дома, и беспокойная ночь начинает перетекать в приятную фазу.

Первым делом стянув с носа тряпичную маску, блаженно совершаю глубокий вдох, после чего продолжаю спокойно раздеваться. Одежду ассасинского кроя сразу же вешаю на спинку скрипучего стула, стоящего подле маленького столика, за которым я люблю заниматься исключительной роскошью для Кантона-J: читаю книги, конечно же, ворованные, но ворованные приятно – специально для меня. Комната у меня небольшая – четыре на пять метров, – но правда в том, что иметь собственную, отдельную комнату, принадлежащую только тебе одному – это ещё бо́льшая роскошь, нежели чтение книг. В моей комнате имеется не только стул, стол и подвесная полка с крамольными книгами, но даже двустворчатый шкаф и полноценная, удобная кровать. И всё благодаря контрабанде.

После контрабандной ночи всегда приятно забраться в принадлежащую тебе одной кровать, убранную чистым бельём, накрыться тяжёлым одеялом и на мгновение замереть от медленно разливающегося по душе, бархатного удовольствия, сопутствующего успешному завершению сложного дела. В такие ночи я особенно быстро, как ни в чём не бывало, проваливаюсь в дарующий успокоение сон.