Живописец смерти

14

В полицейском участке Центрального округа, где размещался отдел по расследованию убийств, Кейт все было очень знакомо. Помещение, конечно, просторнее, чем в Астории, но в основном здесь все было то же самое. Даже воздух такой же застоялый — смесь сигаретного дыма, кофе, а также пота и пролежавших весь день бутербродов с копченой колбасой.

Кейт ходила взад-вперед и ждала. Было ясно, что для начала Рэнди Мид собирался показать ей, кто здесь начальник. Она принялась рассматривать парня с сальными волосами в наручниках, причем и на ногах тоже, сидевшего за металлическим столом неподалеку. На предплечье грубая татуировка, голубая с черным, орел, а под ним кривобокое сердце с накарябанным именем, кажется, Рита — разобрать было трудно. Сидевший напротив усталый полицейский уныло задавал арестованному рутинные вопросы, шлепая двумя пальцами по клавиатуре.

Вокруг царило обычное оживление. Мимо столов в небольшие кабинки, а то и прямо в камеры, детективы препровождали правонарушителей — проституток, наркоманов и мелких хулиганов. Те выкрикивали что-то насчет своих прав, а некоторые были настолько одурманены наркотиками или алкоголем, что копам приходилось их тащить. Со всех сторон сыпались отборнейшие ругательства. Они плавали в застоялом воздухе подобно музыке фанки в большом универмаге. Она льется из динамиков музыкального центра «Мьюзак», и ее никто не замечает.

Две женщины в гражданской одежде, видимо, детективы, рассматривали Кейт. Она тоже стала смотреть на них, пока они не отвернулись, затем засунула руки глубоко в карманы модельного жакета, жалея, что надела его сюда.

Все-таки надо было настоять, чтобы Тейпелл пришла со мной и представила лично!

— Макиннон? — Полицейский, наверное, закончил академию совсем недавно. Такой у него был вид.

Кейт кивнула.

— Пойдемте, вас ждут. — Он развернулся и начал быстро подниматься по лестнице на второй этаж.

Комната для совещаний в отделе по расследованию убийств выглядела угнетающе серой. Флуоресцентные лампы над головой заливали все пространство холодным голубоватым светом. Обстановку, если можно так выразиться, смягчали около тридцати цветных фотографий, прикрепленных к пробковой доске. Пепельные тела жертв были раскрашены пурпурными кровоподтеками. Кровь цвета темно-красного вина. Среди них попадались знакомые — Солана, Пруитт и Стайн. Кейт откинулась на спинку жесткого металлического стула, легко постукивая пальцами по папке, пытаясь не встречаться взглядом с двумя детективами, которые, собственно, и составляли группу. Тейпелл успела коротко рассказать о них.

Флойд Браун — ас отдела по расследованию убийств; кадровый полицейский; в общении трудный.

Морин Слаттери — расследованием убийств занимается два года; раньше работала в отделе по борьбе с проституцией и наркоманией; энергичная и настойчивая.

Кейт посмотрела на коротко стриженные белокурые волосы детектива Слаттери, на ее губы, подкрашенные розовой губной помадой с вишнево-красным оттенком, и решилась задать вопрос, хотя ответ знала. Просто чтобы растопить лед отчуждения.

— Вы давно работаете в отделе по расследованию убийств?

— Два года, — ответила Слаттери, обнаружив чуть заметный выговор уроженки то ли Бруклина, то ли Куинса. — А до этого пять лет протрубила в отделе по борьбе с проституцией и наркоманией.

— Ого, пять лет! — Кейт улыбнулась.

Морин Слаттери настороженно притихла. По ее мнению, работа здесь не очень отличалась от прежней, за исключением того, что мужчины не оценивают, какая у тебя задница. Она разглядывала дорогой жакет Кейт, ее ухоженность, свидетельствующие о большом достатке, и удивлялась, зачем такая роскошная женщина снизошла до посещения их отдела.

В дальнем конце комнаты Флойд Браун, опершись спиной о стену, потягивал кофе из пластикового стаканчика, почти не поднимая головы. Когда Кейт представилась, он кивнул. Едва заметно.

В комнату влетел Рэнди Мид с пачкой картонных папок под мышкой.

— Ну что, все познакомились? — Он сглотнул, и его адамово яблоко исполнило над галстуком-бабочкой небольшой танец.

Кейт показалось, что этот галстук в голубой горошек смотрится на нем еще нелепее, чем прежний. Мид шумно втянул в себя воздух через зубы (этот звук запомнился Кейт еще с их первой встречи) и бросил на нее косой взгляд.

— Итак, у присутствующей здесь Макиннон созрела некая небольшая теория, и наш шеф Тейпелл захотела, чтобы она поделилась ею с нами.

— Прежде всего, — начала Кейт, решив не обращать внимания на покровительственный тон Мида, — мне хочется, чтобы вы знали: я — профессиональный коп и десять лет проработала в районе Астория. Клэр Тейпелл в виде исключения неофициально включила меня в состав вашей группы.

— Погодите минутку, — смущенно проговорил Браун. — Это не вы вели передачи по Тринадцатому каналу?

Кейт улыбнулась:

— Да, у меня была серия передач по искусству.

Морин безучастно смотрела перед собой. Было очевидно: она не только не видела этих передач, но даже и не слышала о них.

— И в связи с чем вы здесь? — спросил Браун.

— Я думаю, детектив Браун, сейчас это станет ясно. — Кейт открыла папку и выложила на стол фотографию мертвого Пруитта, а рядом репродукцию картины. — Перед вами репродукция известнейшего полотна восемнадцатого века, принадлежащее кисти Жака Луи Давида, которое называется «Смерть Марата». Обратите внимание на то, как похожи сюжет на картине и в ванной комнате Пруитта. И дело тут не только в том, что он, как и Марат, лежит мертвый в ванне. Позы у них совершенно идентичные. Вот, у Марата на картине в руке бумажка. У Пруитта тоже.

Браун подался вперед.

— Ну и что? — промолвила Слаттери. — У Пруитта в руке счет из прачечной. Возможно, он лежал в ванне, рассматривал этот чертов счет, и его хватил инфаркт.

— Но у него не было инфаркта, — сказала Кейт. — Я в этом уверена. А счет из прачечной — это просто реквизит. Преступник вложил в ему в руку бумажку, чтобы все выглядело как на картине Давида.

— Значит, инсценировка, — еле слышно пробормотал Браун.

— А этот парень на картине, Марат, что он делает в ванне? — спросила Слаттери.

— Он страдал тяжелым кожным заболеванием, — ответила Кейт. — И чтобы унять зуд, ему приходилось залезать в ванну.

Мид снова шумно втянул воздух через зубы.

— А вообще этот человек на картине и Пруитт… они чем-то похожи?

Кейт ненадолго задумалась.

— Хм… Марат был политическим лидером Французской революции, а Пруитт — президентом музейного совета, то есть они оба были лидерами. — Она помолчала еще немного и добавила: — Думаю, что Музей современного искусства тоже как-то связан с определенного рода революцией. Я имею в виду, что он пропагандирует революционные идеи в искусстве.

Мид кивнул, Браун записал что-то.

Кейт извлекла из папки фотографию Итана Стай на и репродукцию картины из альбома «Искусство эпохи Возрождения».

— Это картина кисти Тициана. Называется «Наказание Марсия».

— Надо же, — пробормотал Браун, внимательно рассматривая фотографию и репродукцию.

— Здесь преступник постарался воссоздать, по мере возможности, конечно, сюжет картины Тициана. — Кейт откинулась на спинку стула и подождала, когда все трое снова посмотрят на нее. — Он наверняка считает себя художником. В давние времена существовал даже такой вид искусства — «живые картины». В нашем случае мы имеем примерно то же самое. Только здесь он творит картины не из живых, а из мертвых.

— Но зачем? — с нажимом спросил Мид.

— А вот поймаете его и спросите, — ответила Кейт.

— Значит, наш убийца разбирается в искусстве, — проговорил Браун, переводя взгляд с одной репродукции на другую.

— Да, но степень его знакомства с живописью пока не ясна, потому что с альбомом репродукций или постером воссоздать их сюжеты на таком уровне мог любой. — Кейт вдруг осенило. — Я вот о чем сейчас подумала. На картине Тициана с Марсия сдирают кожу в наказание за тщеславие. Очевидно, преступник хотел подчеркнуть тщеславие художника Итана Стайна.

— Бедняга, — посочувствовала Морин Слаттери. — И в чем же этот Марсий провинился?

— Он вызвал бога Аполлона на музыкальное состязание и… проиграл.

— Сурово, — заметила Слаттери.

Кейт бросила взгляд на маску ужаса, в которую превратилось лицо мертвого художника.

— В том, что преступник инсценировал картину Тициана, меня окончательно убедила маленькая скрипка, приклеенная на картине Стайна. — Кейт указала на фото. — В лупу это хорошо видно. Я не сомневаюсь: туда ее приклеил убийца. Кстати, эта картина еще там, в мастерской?

— Наверное, — сказал Браун. — Но мы эту скрипочку теперь заберем.

Кейт перелистнула несколько страниц в деле по убийству Стайна.

— Я бы также предположила, что когда вы получите результаты токсикологической экспертизы, то окажется, что в крови Стайна обнаружен какой-нибудь паралитический препарат. Без этого подобную экзекуцию не выдержало бы никакое млекопитающее. — Она повернулась к Миду. — Ваши эксперты, которые осматривали место преступления, случайно не обратили внимание на необычное освещение мастерской Стайна?

— Что вы имеете в виду?

— Я думаю, убийца подражал картине Тициана и в том, что использовал прием «кьяроскуро».

— Что за прием? — спросила Морин.

— Так называют интенсивное черно-белое боковое освещение. Его использовал Рембрандт. И Караваджо тоже. Вообще этим приемом пользовались многие художники. Тициан с его помощью подчеркивал драматизм сюжета. — Кейт положила на стол еще одну фотографию Стайна. — Думаю, если вы снова посетите место преступления, то обнаружите, что половина софитов в мастерской либо демонтирована, либо отключена от сети.

Морин сделала пометку.

— Мы проверим это.

— Значит, если вы правы, то с Пруиттом и Стайном расправился один и тот же преступник? — произнес Браун.

— Да, — ответила Кейт.

Браун сказал что-то Слаттери, и они начали перешептываться. Мид поднял руку, требуя внимания.

— Послушайте, пока здесь никто не сказал ничего определенного. Так что давайте не будем сразу хвататься за версию серийного убийцы. По крайней мере пока. — Он в первый раз посмотрел на Кейт не то чтобы доброжелательно, но не враждебно. — Тейпелл считает, что вы что-то нащупали, и, наверное, это так и есть, но мы, прежде чем произнести слова «серийный убийца», должны подкрепить их реальными доказательствами.

— Я с вами абсолютно согласна, — кивнула Кейт.

— Ладно. А что с Соланой?.

— Тоже инсценировка, — ответила она. — Причем в данном случае довольно утонченная. — Кейт достала листок с ксерокопией репродукции одноглазого автопортрета Пикассо. Затем, задержав дыхание, выбрала из фотографий, сделанных в квартире Элены, ее лицо крупным планом и положила рядом. — Обратите внимание, что автопортрет Пикассо выполнил одновременно и в профиль и анфас. Убийца выбрал профиль, который нарисовал на щеке Элены Соланы.

— Кровью, — заметил Браун. — Сэкономил на краске.

— Нет, — возразила Кейт. — Скорее всего импровизировал, поэтому кисть и краски с собой не взял. Это ведь было его первое убийство.

— А почему один глаз? — спросила Слаттери. — Где второй?

Кейт только сейчас вдруг осознала, что могло быть хуже. Чтобы сделать свое «творение» ближе к работе Пикассо, психопат мог выдавить у Элены глаз. Спасибо, Господи, что ты не допустил хотя бы этого.

— Пикассо рисовал очень быстро, — сказала она. — Он каким-то образом чувствовал, когда ему следует прекратить работу над картиной. Решив, что в этом холсте уже сказано все, Пикассо оставлял его и переходил к другому. В его мастерских и домах обнаружено много картин в различных стадиях «законченности». — Кейт помолчала. — Возможно, убийца тоже только наметил профиль, решив, что этого для нас достаточно. Важное значение имеет факт, что преступник выбрал именно эту работу Пикассо, потому что… она моя.

— Что значит ваша! — Мид прищурился.

— А то, что это моя собственность. Она висит у меня в гостиной.

— Вы хотите сказать, что убийца был у вас дома? — встревожился Браун.

Кейт усмехнулась:

— Сначала я тоже так подумала. Но посмотрите сюда. — Она показала на ксерокопию страницы из каталога «Портреты Пикассо». — Вот здесь стоит моя фамилия и сказано, что картина принадлежит мне. — Кейт не отрывала взгляда от профиля, написанного кровью на щеке Элены. — Пока непонятно, по какой причине, но эту картину он выбрал именно потому, что она моя.

Мид подался вперед.

— Макиннон, у вас есть враги?

— Скорее всего да. В мире искусства без этого нельзя.

— Но почему? — удивилась Слаттери.

— Ну например, взять мою книгу. Некоторых не устраивает ее содержание. К тому же она слишком популярна. А такое вообще простить очень трудно. Потом, мои передачи на телевидении. — Кейт пожала плечами. — Успех. Он всегда порождает зависть… и врагов. Так что… — Она бросила взгляд на лежащие на столе фотографии убитых Элены, Билла Пруитта, Итана Стайна. — В этих делах можно усмотреть некоторые связи. Например, Элена — стипендиатка фонда «Дорогу талантам», а Уильям Мейсон Пруитт не только входил в совет этого фонда, но и был там финансовым советником. Вдобавок к этому он занимал пост президента совета Музея современного искусства. Именно в этом музее Элену Солану в последний раз видели… живой. — Кейт на мгновение замолчала. — Следует добавить, что я тоже являюсь членом этого совета и была близко знакома с жертвой… Эленой Соланой. Вам ведь известно, что именно я обнаружила ее убитой.

Следующие двадцать минут они обсуждали ужасные подробности убийства Элены Соланы. Семнадцать ножевых ран, в каком положении было обнаружено тело, отсутствие отпечатков пальцев.

Кейт удивлялась, как она может спокойно принимать участие в разговоре, как будто это обычное уголовное дело.

Забавно, как быстро к тебе возвращаются все эти полицейские привычки, в том числе и бесстрастное отношение к смерти.

— Есть основания полагать, — сказала она, — что мы имеем дело с очень организованным убийцей. Он не только тратит время, чтобы воспроизвести на месте преступления как можно больше деталей с картины-оригинала, но потом все тщательно за собой подчищает. Насколько мне известно, преступник не только отпечатков пальцев, но и вообще никаких следов не оставил. Убийства Пруитта и Стайна планировались самым серьезным образом.

— Я с вами согласен, — проговорил Браун.

— Кроме того, — продолжила Кейт, — вполне возможно, преступник был знаком с жертвами.

— Почему вы так решили?

— А потому, детектив Браун, что пройти мимо консьержа в доме на Парк-авеню не так-то просто. Попробуйте — и убедитесь. Если Билл Пруитт не сам впустил преступника в свою квартиру, то проникнуть к нему можно либо во время смены консьержей (но для этого надо знать, когда она происходит), либо ждать несколько часов, когда консьерж выйдет, например, в туалет. Для этого требуется терпение, воля… а также тщательное планирование. Что касается Стайна, то… Вы были у него в мастерской?

Браун кивнул.

— Там на окнах решетки. Входная дверь оборудована полицейской сигнализацией. И ничего не нарушено. Абсолютно.

— Выходит, Стайн сам впустил к себе убийцу… и Солана, наверное, тоже.

— Элену Солану он мог убить из ревности, — предположила Слаттери. — Вы ведь сами сказали, что заранее он это убийство не готовил.

— А если девушка просто промышляла проституцией? — спросил Мид.

Кейт похолодела. Элена? Проститутка? Этого еще не хватало.

Все смртрели на нее, ожидая реакции. Она уже рассказала им, насколько была близка с Эленой, и теперь они ждали ее аргументов.

— Морин, — резко спросила Кейт, ухватившись руками за край металлического стола, — кажется, вы делали обыск в ее квартире?

Слаттери кивнула.

— Вы нашли там какие-нибудь сексуальные принадлежности?

— Вроде бы нет. Кроме фланелевых пижам, ничего.

— Понятно. А небольшая черная записная книжечка с номерами телефонов клиентов и графиком их посещения? Такая имеется у каждой проститутки.

Морин отрицательно покачала головой.

— А содержимое аптечки? Там должны быть обнаружены презервативы, ампулы с наркотиками, амилнитрит, «Кваалюд»[28], экстази и все такое прочее.

— Нет. Ничего этого там не оказалось.

— В таком случае она была совершенно непонятной шлюхой. — Кейт не сводила взгляда с миловидной белокурой женщины — полицейского детектива. — Вы сказали, что пять лет работали в отделе по борьбе с проституцией и наркоманией. Значит, можете отличить квартиру проститутки от обычной, не так ли?

— Все ясно, Макиннон. Мы принимаем ваши соображения к сведению. — Мид натянуто улыбнулся. — Единственное, что я рискнул предположить, так это, что ваша стипендиатка могла быть и не такой уж безупречно чистой в отношениях с мужчинами.

Браун извлек лист из дела по убийству Соланы.

— Тут вот сказано (это ваши показания), что в день, когда было совершено убийство, вы с ней общались. Вечером.

— Это нельзя назвать в полном смысле общением. — Кейт слегка смутилась, вспомнив зрительный зал с амфитеатром и Элену на сцене. Живую. — В Музее современного искусства она устраивала перфоманс. Среди зрителей была и я.

— Здесь говорится, что вы ушли около девяти.

— Да, сразу после ее выступления. Мы собирались вместе поужинать, но Элена отказалась, сказав, что очень устала. — Кейт вспомнила, как они быстро поцеловались на прощание, а потом… ее растерзанное тело, лужу запекшейся крови, которая протекла в щели между изношенными листами линолеумного пола, и чуть не охнула. Таким болезненным оказалось это воспоминание. Она глубоко вздохнула. — Потом несколько дней мы не общались. У нас была еще раньше договоренность пойти вместе на перфоманс в один клуб в центре, мы зашли за ней — я и Уилли Хандли, — и… оказалось, Элена убита.

— Давайте проясним ситуацию, — произнес Браун, перебирая папки. — Вы были знакомы и с Соланой, и с Пруиттом.

Кейт кивнула:

— Да, это верно.

— А Стайн?

— Наверняка нас когда-то знакомили, но я не помню. Однако у нас есть одна его картина.

Мид усмехнулся:

— Создается впечатление, Макиннон, что вы знакомы со всеми.

— Конечно, это не так, но в мире искусства я знаю многих. Правда, большинство знакомств поверхностные. Но дело не в этом. Я не сказала вам главное. — Кейт еще раз глубоко вздохнула и положила на стол фотографию с выпускного вечера Элены. — Эту фотографию мне каким-то образом подбросили. На ней я и Элена Солана. Причем подбросили до того, как она была убита. Нет, не так — до того, как я узнала о том, что она убита. Посмотрите внимательно на ее глаза.

Мид взглянул на Слаттери.

— Отправьте снимок в лабораторию.

— Но и это еще не все.

Кейт извлекла из папки полароидную фотографию с картиной Стайна, а также коллаж «Мадонны с младенцем» и его увеличенные фрагменты. Она объяснила, как они были получены и что, по ее мнению, означают.

— Но почему вы? — спросил Браун.

— Вот этого я не знаю.

Рот Мида сжался еще плотнее. Значит, шеф полиции прислала ее сюда, что мы с ней понянчились?

— Вы показывали это шефу полиции Тейпелл?

— Конечно.

— Хм… — Он шумно втянул воздух через зубы. — Нам придется поставить ваши телефоны на прослушивание… и организовать охрану. — Он быстро записал что-то в блокнот.

— Насчет этого Тейпелл уже распорядилась, — сообщила Кейт.

— Если Макиннон права, — вмешался Браун, — нам следует опросить многих из мира искусства Нью-Йорка. Желательно всех.

— Правильно, — согласилась Кейт и достала из сумки «Путеводитель по галереям». — Здесь перечислены все художественные музеи и галереи в городе и окрестностях. — Она посмотрела на Мида. — На вашем месте я бы в каждую галерею послала полицейского в форме, чтобы он побеседовал с владельцами и сотрудниками.

— Премного благодарен за совет, Макиннон. — Мид кисло улыбнулся. — Это интересно, что бы вы сделали на моем месте, но, если не возражаете, давайте вначале разберемся с самым очевидным.

— Я думаю, нам следует поработать в галереях, — сказал Браун, листая «Путеводитель».

— Может быть, у вас и есть время опрашивать в каждой галерее каждого мальчика на побегушках, а у меня нет. — Мид поправил галстук-бабочку. — Потому что, кроме этого дела, есть еще дюжина других, а лишних людей, как вам хорошо известно, у меня нет.

— Послушайте, — не выдержала Кейт, — к чему такая враждебность? Я пришла сюда не мешать вашей работе, а помочь. У вас уже есть три трупа. Хотите дождаться четвертого? Так дождетесь. — Она посмотрела на Брауна и Слаттери. — Я могу начать с сотрудников Музея современного искусства, потому что всех их знаю.

— Я уже опрашивала сотрудников этого музея, — сказала Слаттери. — Именно там в последний раз видели Солану живой и…

— Вы хорошо поработали! — прервала Кейт молодую женщину-детектива и улыбнулась. — Но если не возражаете, мне бы тоже хотелось с ними поговорить.

Одну картину на небольшом телевизионном экране медленно сменяет другая, потом третья. Затем зрителю показывают фрагменты картин. Разумеется, цветопередача превосходная. Камера отъезжает назад, и становится видна стена музейного зала с висящими на ней картинами. Вдоль стены медленно идет женщина в белой шелковой блузке и черных слаксах. Волосы свободно рассыпаны по плечам.

У него перехватывает дыхание.

— Фовисты, — произносит с экрана эта потрясающая женщина. Взгляд искренний, глаза, направленные прямо в объектив камеры, теплые, доброжелательные, умные. — Что в переводе с французского означает «Дикие существа». — Она улыбается.

Он улыбается тоже. Дикие существа. Неплохо звучит.

— И вот таким довольно нелестным прозвищем, — продолжает она, вскинув брови, — наградили группу художников, куда входили теперь уже широко известные Матисс, Дерен, Вламинк и Марке, за то, что их работы противоречили традиционному представлению о живописи. За то, что эти художники решили не стеснять себя условностями. Их картины были настолько необычны, что в тысяча девятьсот пятом году администрация «Осеннего парижского салона» решила поместить работы фовистов в отдельном зале, изолировав их от традиционной живописи. Картины были такими смелыми и… мощными, что буквально приводили консерваторов в ярость.

Необычны. Не стеснены условностями. Изолированы. О Боже, как она меня понимает!

— Да, — шепчет он в небольшой экран. — Я тебя слышу.

— Андре Дерен любил повторять: «Я использую цвет ради самого цвета». — Она делает жест в сторону одной картины, затем другой. — Вы видите, какое значение здесь имеет цвет. Он интенсивен, чрезмерно подчеркнут, порой даже деформирован. Тона кричащие — пурпурные, розовые, ядовито-зеленые, кроваво-красные.

Кроваво-красные. Он вспоминает пол в мастерской Итана Стайна. Как получилось красиво!

— Начинаем очередную передачу из цикла «Портреты художников». Меня зовут Катерин Макиннон-Ротштайн.

Камера наезжает, создавая крупный план. Он тоже приближает лицо к экрану. Кожу начинают пощипывать статические заряды. Ему кажется, что он чувствует аромат ее духов, ощущает восхитительную теплоту кожи, настолько они сейчас близко друг к другу. Он застывает. Улыбающееся лицо Кейт окутывает его со всех сторон. Картинка на экране мерцает, переливается красками. Она куда более импрессионистская, чем работы фовистов.

Он прикладывает щеку к ее щеке.