Живописец смерти

5

Неужели эта чертова картина — подделка? Не может быть.

Уильям Мейсон Пруитт вдохнул в себя дым сорокадолларовой сигары. Вот уж чего он не переносил, так это разного рода неприятные неожиданности, особенно если это имело отношение к какой-нибудь ценной картине из его коллекции. Пруитт отступил на несколько шагов, выдохнул облако дыма, критически оценивая залитый солнцем пейзаж работы Моне. Это была одна из поздних работ мастера, которую он написал в Гиверни. Пруитт купил ее у нью-йоркского музея Метрополитен шесть или семь лет назад. Он был тогда членом совета и, когда у музея возникли серьезные денежные проблемы, вовремя подсуетился и провернул сделку. Ну и что из того, что ее не утвердил совет? Подумаешь, большое дело. Его что, застукали, когда он подкладывал бомбу в хранилище самых ценных работ музея? Чепуха. После этого, не дожидаясь публичного скандала, он постарался потихоньку выйти из совета.

Кучка напыщенных ничтожеств.

Пруитт рассмеялся. Его челюсти забавно задвигались туда-сюда, как будто исполняли маленький хулахуп. Ему было смешно, потому что большинство людей считают его тоже напыщенным ничтожеством.

Если бы они только знали.

Он рассмеялся снова, на сей раз утробным смехом. Его обширное нутро солидно нависало над бежевыми брюками от Барбери. Что касается художественных вкусов, то он был эклектик. И особое пристрастие питал — кто-то может назвать это слабостью — именно к классическому искусству, хотя это сейчас не модно.

В руке у него было новое приобретение. Он крепко ухватил его за угол своими мясистыми пальцами, большим и указательным. Наконец решился и через пару минут справился с ленточкой. Удалить ее было непросто — пальцы-то неуклюжие. Еще минута ушла на прозрачную обертку. Пруитт рассматривал великолепный золотой оклад, окружающий головы Марии и Христа, и его пронзительные глазки под припухшими веками приняли томное выражение. Запрестольный образ. Он добыл это сокровище в Тоскане у приходского священника, который остро нуждался в деньгах. Правда, чтобы доставить эту вещицу сюда, пришлось исхитриться, потому что противное итальянское правительство запретило вывоз из страны антиквариата. Ну что ж, у них свои проблемы, а у Билли Пруитта свои.

Он устроился в мягком, обитом кожей вращающемся кресле, пустил облако сигарного дыма (сигара настоящая кубинская, сделанная вручную) и задумался, глядя, как оно уходит в потолок и там рассеивается вблизи изящной лепнины. Это было его самое любимое место в квартире. Приют отдохновения. Библиотека. Кругом темная кожа и красное дерево.

Что сказала эта девушка, ну та, которая считала себя очень крутой, о моей библиотеке и вообще об этой квартире на Парк-авеню? Кажется, что-то вроде: «У тебя тут как в павильоне киностудии». В общем, оценила мое жилище очень пренебрежительно. Вначале она мне понравилась своей грубостью, по это длилось недолго. Девица просто напрашивалась, чтобы я ее выпорол, а потом почему-то заартачилась. Как-то нехорошо тогда получилось.

Пруитт поднес небольшой запрестольный образ к изливающей янтарный свет настольной лампе (антикварной, медной), чтобы полюбоваться нежными красками и дивной живописной манерой. Как все тщательно выписано, какое внимание к деталям! Уж что-что, а это он оценить мог. Теперь уже никто не придерживается таких критериев при оценке произведений изобразительного искусства. Взять хотя бы Музей современного искусства и его хранителей или членов совета, среди которых Пруитта особенно раздражал мистер Ротштайн, этакий пижон в часах «Ролекс» за десять тысяч долларов. И такие люди не переведутся. Во всяком случае, в ближайшем будущем. В этом Пруитт был уверен.

Он закончил осмотр, упаковал запрестольный образ XIV века в мягкий замшевый пакет и засунул поглубже в нижний ящик письменного стола, тоже антикварного (США, XVII век). Он еще не решил окончательно, что с этим делать — оставить или…

Ладно, там посмотрим.

Пруитт поднялся из-за стола, не без труда, надо сказать. А как же, ведь два-три мартини ежедневно — это не шутка, плюс паштет из гусиной печенки не реже раза в неделю, черные трюфели, это когда сезон, и, конечно, блины с икрой — тут чем чаще, тем лучше. Он полез рукой под рубашку (светло-розовую, в мелкую полосочку, сшитую на заказ), чтобы погладить живот.

Может быть, пора сесть на диету?

Пруитт прошел в ванную комнату. Снял трусы, высокие тонкие носки и взгромоздился на напольные весы, которые подтвердили: Да, от блинов придется отказаться. Хотя бы на время.

Он хмуро оглядел себя в зеркале в мраморной раме, затем наклонился, чтобы получше рассмотреть голубовато-красные прожилки, испещрявшие его нос картошкой. ..

Может быть, сделать лазерную терапию? Очевидно. Пруитт обильно окропил себя дорогой туалетной водой. Ванну принимать было некогда, он слишком долго провозился с этим запрестольным образом, потом еще сокрушался по поводу увеличения веса.

Ничего, приму ванну, когда вернусь домой. А сейчас пора. Сегодня меня ждет в «Темнице» особенная ночь. Будут только избранные, вход по приглашениям.

Пруитт едва мог дождаться.

Выбирая свежую рубашку (бледно-голубую, с инициалами УМП, вышитыми на грудном кармане), он вспомнил о приятной новости. Эми Шварц наконецто подала уведомление об отставке. Как раз вовремя. Она и так долго тянула, хотя Пруитт, как только стал президентом совета, старался портить ей жизнь ежедневно и ежечасно. Теперь он может выбрать директора по своему усмотрению. И им будет определенно не выскочка-латиноамериканец Перес и не Скайлер Миллс. Этот последний пусть останется хранителем музея еще лет десять — двадцать. А может, и все тысячу. На это Пруитту в высшей степени наплевать.

Конечно, ему было известно, что кое-кто удивляется, что он делает в таком заведении, как Музей современного искусства. Но на самом деле это было не так уж и плохо. Пруитт здесь чувствовал себя уверенно, обладал определенной властью. Конечно, настоящим искусством в этом заведении, как говорится, и не пахло. Но ничего, пока он побудет здесь, хотя его приятель, сенатор Джесси Хелмс, кажется, говорил что-то обнадеживающее об их сотрудничестве.

Пруитт сделал последнюю петлю в виндзорском узле[14] галстука с символикой Йельского университета. Посмотрел в зеркало, вмонтированное в дверцу антикварного орехового гардероба, и удовлетворенно улыбнулся. На него глядел президент совета одного из самых модных музеев в городе, казначей популярного благотворительного фонда «Дорогу талантам», а теперь еще и владелец раритета, какой очень редко можно встретить в частных коллекциях. Такие вещи хранятся в самых крупных музеях мира.

Пруитт подтянул галстук, чтобы узел встал на место, под двойным подбородков.

Да, как говорится, жизнь удалась.

Комната для допроса свидетелей была серой, вдобавок без окон, так что ход времени здесь не ощущался. Кейт посмотрела на часы. Почти десять вечера. Неужели? Ей казалось, что уже прошло несколько дней, даже недель. Для нее сейчас вообще время словно переломилось, потому что с сегодняшнего дня ее жизнь будет делиться на период до гибели Элены и после.

Она сделала все, что от нее потребовали: последовала с копами в Шестой участок и повторила свои показания, подписала бланки. Кейт посмотрела в зеркало и вздрогнула.

Это действительно происходит со мной? Неужели я сейчас здесь, в полицейском участке, даю показания как свидетельница преступления?

Она знала, что копы в комнате с той стороны зеркала наблюдают за ней, ведь ей пришлось десять лет заниматься тем же самым. Это было ее обязанностью — сидеть по ту сторону зеркала и наблюдать. Примечать каждый жест допрашиваемого, оценивать вероятность его вины или невиновности.

Кейт забросила волосы за уши, и этот жест сразу же показался ей притворным. Она чувствовала себя выбитой из колеи и одновременно ощущала какой-то комфорт, потому что о том, как проходит жизнь в полицейском участке, ей было известно все. Распределение ролей, мелочная бравада властью, дух товарищества, объединяющий этих «хороших парней», противостоящих «плохим». И сейчас вся эта рутина, включая унылые серые стены и чертовы лампы дневного света, каким-то странным образом ее… успокаивала. Кейт казалось, что она снова в своем родном участке в Астории.

Еще один взгляд в зеркало, и неожиданно начало проявляться ее прежнее, истинное лицо. Подобно тому как с помощью искусства реставратора под одним портретом проступает другой, имеющий большую художественную ценность, написанный в давние времена.

Я, оказывается, прежняя, только в последнее десятилетие чуть замаскировалась шикарной глазурью. Вот и все. Никого не обманешь. Достаточно сбросить это наслоение, и возникнет крутая девушка-коп из Куинса.

Возможно, за ней никто и не наблюдал, потому что подозревать ее было бы уж совсем глупо. Но Кейт знала, что это такая традиция. Нужно помариновать свидетеля, заставить ждать, потом начать задавать эти дурацкие вопросы. Так делают всегда. Снова и снова задают одни и те же вопросы и следят, не сломается ли свидетель, не запутается ли в показаниях. Но с нее уже достаточно. И куда же, черт возьми, подевался Ричард?

Дверь отворилась, и вошел Мид со своим блокнотом с полицейской символикой.

— Когда, значит, вы в последний раз разговаривали с девушкой?..

— Послушайте, — проговорила Кейт, — я уже все рассказала другому детективу, причем несколько раз. Я устала. — Она задержала взгляд на Миде. — А где Уилли?

— У мистера Хандли еще уточняют кое-какие факты. Вы ведь хотите, чтобы мы все сделали как следует. Верно?

— Конечно, хочу, — ответила Кейт. — Но сейчас мне пора домой, и Уилли тоже.

— Еще несколько вопросов. — Мид шумно втянул в себя воздух сквозь зубы. — Вы сказали, что прибыли в квартиру жертвы примерно в…

— Эта информация есть в моих показаниях.

Мид перелистнул страницы.

— А Хандли прибыл до вас?

— Послушайте, детектив, давайте внесем ясность. На все эти вопросы я уже ответила, они запротоколированы, вам остается только прочитать их. Так. что не будем зря расходовать время.

— Но мне бы хотелось все это услышать от вас.

— А мне бы хотелось уйти домой. — Кейт раскрыла мобильный телефон, набрала номер. — Это Кейт Ротштайн. Извините, что звоню так поздно, но… Вы уже слышали?.. — Она замолчала. — Да, я здесь, в Шестом участке, отвечаю на вопросы. Но… Что? Да. Он здесь. — Она протянула трубку Миду. — С вами хочет поговорить шеф полиции Тейпелл.

— Да, шеф. — Глаза Мида бегали туда-сюда, по потолку, полу, всюду, только бы не встречаться взглядом с Кейт. — Да, да. — Он прижал трубку к уху. — Хорошо. Понятно. — Наконец Мид вздохнул и нажал кнопку отсоединения. — Тейпелл просила, чтобы вы сейчас приехали к ней.

— А Уилли?

— Он может идти домой.

— Я хочу, чтобы его отвезли полицейские.

Не глядя на нее, Мид кивнул.

Кейт действовала почти автоматически: вела автомобиль по Уэст-Сайдскому шоссе, останавливалась на светофорах, подъехала к особняку Тейпелл, достала бумажник, извлекала водительское удостоверение штата Нью-Йорк и показала полицейскому охраннику.

Потом некоторое время посидела за рулем, откинув голову на подголовник, закрыв глаза, не в силах сдержать слезы, которые медленно струились по щекам. В сознании мелькали кадры хроники, ловко смонтированные, как в хорошем видеоклипе. Крупным планом настороженное лицо двенадцатилетней девочки, которая сразу же покорила сердце Кейт; фрагменты разговоров за столом во время ужина, которых было множество; вот они ссорятся прямо посередине магазина готового платья относительно практичности тонкого хлопчатобумажного плаща — обычная размолвка, какие возникают у матери с дочкой; Элена в Джулльярдской[15] музыкальной школе, а затем отрывок из ее перфоманса в музее неделю назад.

Кейт душили слезы. Казалось, в сердце воткнули горячий шампур. Но ей опять удалось с этим справиться. Она промокнула покрасневшие глаза салфеткой, подкрасила губы, закинула ногу на ногу.

Через несколько минут она была в библиотеке шефа полиции. Ждала, оглядывая книжные полки, с пола до потолка забитые обзорами судебной практики и материалами судебных дел. Там стояли также все существующие в мире книги по криминалистике. Сотни томов.

По мнению Кейт, здешняя обстановка прекрасно подходила Тейпелл, прозвище которой было Несгибаемая. А как же иначе? Неужели шеф полиции должен быть чувствительным и мягкосердечным? Когда Кейт прибыла служить в Асторию, Тейпелл была там начальником. И все знали, что она в дружбе с делом и в ссоре с бездельем[16]. Но они моментально нашли общий язык. Очевидно, каждая чувствовала, что у другой еще все впереди и Астория — это только трамплин. Довольно скоро под начало Тейпелл перешло все полицейское управление Куинса, а через несколько лет и всего Манхэттена. К тому времени Кейт уже ушла из полиции и стала известной в нью-йоркских элитных кругах, куда входил также и мэр. Когда разразился знаменитый скандал о взятках в полиции, в котором оказался замешан шеф и его окружение, Кейт ненавязчиво порекомендовала мэру назначить Несгибаемую Тейпелл. Разумеется, Тейпелл об этом ничего не знала.

Дверь внутреннего кабинета шефа полиции отворилась, на пороге возникли двое крепких мужчин, а следом за ними Тейпелл.

Кейт смотрела на статную женщину, словно видела впервые. Костюм из ткани «в елочку», крепкие, хотя и не совсем правильной формы, ноги в чулках «суперпаутинка», острые скулы, выступающий подбородок, высокий лоб, туго зачесанные назад волосы, прореженные сединой. Темно-коричневое лицо практически без морщин, а ведь ей уже пятьдесят один год. Никакого макияжа, только темно-красная помада, подчеркивающая превосходную форму губ. Такова Клэр Тейпелл, первый шеф полиции Нью-Йорка — женщина, и к тому же афроамериканка. Красавицей ее назвать было трудно, но и дурнушкой тоже. Она привлекала внимание.

Тейпелл взяла ладонь Кейт в свои.

— Извините, что заставила ждать. — Она кивнула телохранителям, и те немедленно удалились. — Пришлось проводить экстренное совещание. Убийство в центре. Человека застрелили в телефонной будке на Мэдисон-авеню из проезжающей машины. — Она помолчала, все еще не отпуская руку Кейт, глядя ей прямо в глаза. — Я вам очень сочувствую, Кейт. По поводу… вашей Элены.

В ушах у Кейт зарезонировало: вашей Элены… вашей Элены… вашей Элены…

— И также приношу извинения за то, что полицейские так неделикатно обошлись с вами. Я еще поговорю с Рэнди Мидом.

Кейт пожала плечами:

— Не надо. Он просто выполнял свою работу. А я устала от всего этого.

Тейпелл кивнула:

— Я прослежу, чтобы он немедленно привлек к расследованию убийства лучших специалистов. Мид производит странное впечатление. Немного похож на клоуна, но это умный и опытный работник, в тридцать шесть лет стал руководителем специального отдела по расследованию убийств. Это кое о чем говорит. Так что он все сделает как надо.

— Я хочу принимать участие в расследовании, — промолвила Кейт.

Тейпелл собиралась что-то сказать, но передумала. Прошлась по комнате, подошла к стене, провела рукой по деревянной панели, затем обернулась.

— Кейт, я не вижу, каким образом это возможно.

— Возможно все, Клэр. И вы знаете это лучше остальных. — Кейт не отрывала взгляда от шефа полиции. — Я ведь не посторонний человек. Была полицейским, служила под вашим руководством. Надеюсь, вы не забыли? И не так уж плохо справлялась с делом.

— Я ничего не забыла, — ответила Тейпелл. — Но это было давно. Теперь же вы — миссис Кейт Ротштайн, известный искусствовед, светская дама, занимаетесь филантропией и, насколько я понимаю, одна из достопримечательностей нашего города. Как я могу законно привлечь вас к расследованию этого дела?

Адреналина в крови у Кейт поубавилось. Она опустилась на мягкий кожаный диван, закрыла глаза. В сознании тут же вспыхнуло окровавленное лицо Элены.

— Там было что-то такое на месте преступления, — проговорила она. — Я знаю, это звучит странно, даже фантастически… но что-то мне знакомое.

— Что именно?

Кейт закрыла глаза, пытаясь увидеть это снова — скромную комнату, подушку на полу, тело Элены, но на этот раз это от нее ускользнуло.

— Не знаю. Этого я сейчас не вижу, но…

— Кейт, все объяснимо. Вы были эмоционально близки с погибшей и…

— Чепуха! У меня сейчас такое ощущение, будто я снова ищу пропавшего ребенка.

— Но тут совсем другое дело, — возразила Тейпелл.

— Да, но интуиция… вот именно, интуиция… она меня никогда не подводила, — промолвила Кейт. — И сейчас я чувствую что-то подобное.

Тейпелл села в другом конце комнаты, сцепив длинные пальцы.

— Послушайте, Кейт. Я очень хочу вам помочь, но если вы действительно настаиваете на участии в расследовании этого убийства, то должны предложить мне что-то более существенное, чем просто ссылка на интуицию. — Она покачала головой и встала. — Кейт, отправляйтесь домой к своему замечательному мужу и скажите ему, что шеф полиции обещала лично проследить за ходом расследования… И я это сделаю. — Она взяла руку Кейт в свои, заглянула в глаза. — Идите домой, Кейт.

Ричард Ротштайн поднес к губам бокал со скотчем, второй за вечер, лед в котором уже растаял. Посмотрел на светящийся циферблат часов: двенадцать двадцать. Он очень устал и был взволнован.

Неизвестно, получила ли Кейт его сообщение в ресторане, а если получила, то не рассердилась ли. Наверное, пыталась дозвониться по мобильному телефону, но он, как назло, забыл накануне зарядить аккумулятор и тот сдох несколько часов назад.

Ричард двинулся к окнам. Где-то внизу, в западной части Центрального парка, завыла сирена. Границы парка окаймляли деревья, сейчас освещенные уличными фонарями. Там, за парком виднелись изящные крыши отелей на Пятой авеню, отсветы рекламных огней рисовали на черном небе абстрактные картины.

Ричард залпом осушил бокал, щелкнул выключателем настольной лампы, выполненной в стиле модерн. Желтоватый луч упал на одну из его последних покупок, маску с Берега Слоновой Кости, которую он приобрел на аукционе, перебив цену у Музея африканского искусства. Она превосходно смотрелась рядом с «одноглазым Пикассо», автопортретом, который художник наспех сделал в 1901 году.

Неужели этот перфоманс в Ист-Виллидже затянулся за полночь? — подумал Ричард и в этот момент услышал, как открывается входная дверь.

— Кейт! — позвал он, выглянул в темный холл и увидел жену, тяжело опершуюся спиной о стену. — Дорогая… Что случилось?

— О, Ричард…

В первый раз за много часов у Кейт пропал голос. Она двинулась к мужу и рухнула на него, захлебываясь рыданиями. Ричард не мешал ей плакать. За годы совместной жизни он редко видел ее слезы. Да, Кейт плакала после первого выкидыша, и особенно после второго, когда стало ясно, что детей они иметь не смогут. Но даже тогда плач не был таким, как сейчас. Он погладил ее волосы и медленно повел в гостиную. Усадил на диван, прижал к груди и стал ждать.

Наконец ей удалось рассказать об Элене.

— О Боже! — Ричард отпрянул, будто его ударило током, а Кейт снова начала всхлипывать.

Только через десять минут она собралась с силами, чтобы рассказать ему о встрече с Тейпелл.

— Что? Принимать участие в расследовании? Ты в своем уме?

— Я знаю, Ричард, это звучит безумно, но… я должна это сделать.

Он направился к бару, смешал джин с вермутом для Кейт, а себе налил опять скотча. Затем сдавил пальцами переносицу.

— Кейт, мне казалось, что ты больше никогда не захочешь заниматься полицейской работой.

— Конечно, не хочу, но… — Кейт пыталась собраться с мыслями, но это было нелегко, когда на тебя глядят голубые глаза Ричарда, такие милые. Она потянулась за его рукой. — Ты должен меня поддержать в этом.

Он колебался, но всего несколько мгновений, затем его пальцы сомкнулись вокруг ее пальцев.

— Конечно, я тебя поддержу.

Они посидели молча в тускло освещенной гостиной, минуту или две. Кейт вспомнила, что никак не могла до него дозвониться.

— Где ты был?

— Когда?

— Сегодня вечером.

— В офисе, — ответил он после короткой паузы. — А потом встречался с клиентом. Мобильный телефон не работал, разрядился аккумулятор. Мне так жаль, дорогая. Если бы я знал…

— Ты был мне очень нужен там… чтобы разобраться с полицейскими.

— Они были с тобой грубы? — Голубые глаза Ричарда вспыхнули гневом.

— Нет. Не совсем. — Кейт закрыла глаза, и снова вспыхнуло лицо Элены, изуродованное разложением.

— Болит голова?

— Нет, не очень, — прошептала она и прислонилась к мужу.

Ричард отвел ее в спальню и нежно прижал плечи к постели.

— Ложись, дорогая.

— Я люблю тебя, Ричард.

— Я тебя тоже люблю. — Он сжал ее руку.

Перед тем как заснуть, Кейт вспомнила Мида в дурацком пестром галстуке-бабочке и его слова: «… обнаруживший тело автоматически становится подозреваемым». В данном случае это было не так.

Но кто же это сделал? И почему?