Жизнь Дмитрия Медведева

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

Ему удалось еще раз уговорить командование, что он здоров, боеспособен, и уехать на запад, на боевое задание — очищать освобожденную территорию от гитлеровских и националистических банд. Он знал, что многие из тех, кто пошел за националистами, — темные, запуганные селяне западных областей, которых Советская власть не успела приобщить к культуре, к человеческой жизни. И он хотел встретиться с этими людьми, открыть им глаза… Но силы его уже были на исходе. Болезнь возвратилась. Пришлось ехать в Москву, опять лечиться. О славе он не думал. Само собой получилось, что пришло признание. Ему вручили второй орден Ленина. Потом был еще праздник: указ о присвоении Дмитрию Медведеву звания Героя Советского Союза.

Но со здоровьем было плохо. И он стал пенсионером.

Наверное, был лишь один вечер, в день получения пенсионной книжки, когда он засыпал без тревожного чувства, что время уходит, а он не успел сделать все запланированное. А может, и не было такого вечера… Во всяком случае, в первые же дни своей пенсионной жизни Дмитрий Николаевич Медведев сел за работу.

За семь лет он написал книгу для детей «Это было под Ровно», книгу для взрослых «Сильные духом», вместе с Анатолием Гребневым написал пьесу «Сильные духом», почти закончил повесть о винницких подпольщиках «На берегу Южного Буга», задумал и начал повесть об Остафове… Книги его выдержали десятки изданий, переведены на многие языки, пьеса обошла чуть ли не все сцены страны.

1950 год, в Доме литераторов. В.Попов, М.Пришвин, Д.Медведев и В.Вишневский.

Почему он стал писать? Он просто продолжал дело своей жизни. Когда в печати подвились первые отрывки из повести о винницких подпольщиках, действовавших вместе с отрядом Медведева, произошла совершенно неожиданная история. Оказалось, что о подпольщиках в Виннице забыли. Новые руководители города не знали о делах времен войны и оккупации. Кое-кому даже показалось, что разговор о прошлом умаляет авторитет нынешних руководителей. И вот, сначала в винницкой газете, а затем перепечатанная «Литературной газетой», появилась статья, опровергающая все, что написал о винницком подполье Медведев. Не было подполья. Не было героической борьбы винничан против оккупантов. Автор введен в заблуждение. Кроме того, в городе он не бывал — не так назвал одну из улиц. Статья не просто отрицала. Она еще и клеветала. Подпольщики-де не только ничего не сделали, а они еще к тому же сотрудничали с оккупантами!

Ретивые винницкие чиновники проявили оперативность — бывших активных подпольщиков исключили из партии, уволили с работы…

Медведев начал бороться. Бороться за судьбы людей. За истину. Он собрал огромный фактический материал о винницком подполье и его людях. Добился создания специальной комиссии Центрального Комитета партии для выяснения правды. Два года ушло на то, чтобы доказать: статья клеветническая.

Комиссия Центрального Комитета партии постановила передать дела исключенных из партии в КПК на пересмотр и опубликовать опровержение клеветы.

Все эти годы Медведев продолжает писать. Часто выступает он перед многочисленной аудиторией, рассказывает о героических подвигах советских людей в тылу врага. Особенно охотно приходит к детям, к молодежи. Тысяча выступлений за несколько лет!

А квартира в доме № 16 по Старопименовскому переулку постоянно полна. Здесь днюют и ночуют бывшие партизаны. У всех неотложные дела к командиру. Тому сына нужно устроить на учебу, тому надо подлечиться. Дочь одного из ровенских подпольщиков, убитого гитлеровцами, уехала работать в тайгу, в Красноярский край, да прожилась там, обносилась. Медведев посылает ей деньги, пишет письмо ее товарищам по работе. Письма он пишет непрерывно. В сотни адресов, во все уголки страны, где живут и работают его боевые друзья. О них должны знать товарищи по работе, соседи по дому, незнакомые… Не для того только, чтобы о них позаботились, — они этого заслужили, — но и для того, чтобы с них спрашивали!

Был солнечный осенний день. Куда-то по своим делам спешили прохожие, играли дети. На асфальте прыгали озорные воробьи… Медведев стоял, прислонившись к стене дома, и ждал, когда утихнет боль в груди, под лопаткой. Это случилось в первый раз. Он даже не испугался. Разозлился. Что за чепуха! В ногах слабость… Кружится голова… Неужели не справится?

Он упрямо стиснул зубы, шагнул. И медленно пошел к подъезду, держась, как всегда, прямо, слегка откинув назад голову.

Позвать на помощь? Нет, ни за что! Вот только подняться на эту ступеньку. И на ту. И еще на ту…

Месяц пролежал в госпитале. Подозрение на инфаркт? Откуда, доктор? Тимофейчик, пожалуйста, не пугайся, доктора всегда выдумывают. Просто я увидел на улице очаровательную девушку, сердце екнуло и зацепилось за ребро. Вот отцепится, и все будет в порядке!

Смеется Татьяна. Смеется доктор. Конечно, все будет в порядке.

Когда он вернулся из больницы домой, первый вопрос его был: как товарищи в Виннице?

На столе лежала телеграмма от восстановленного в партии подпольщика. Медведев читал взволнованные строки: «Бесконечно благодарен, счастлив, отдам все силы, способности делу партии», — и сердце его наполнялось счастьем.

Д.Н.Медведев дома, за рабочим столом. 1951 год.

Приближался Второй съезд советских писателей. Восстановление истины важно не только для Медведева и для тех, кто оклеветан. Это важно для литературы. Героическая правда нашей жизни — ведь это живая кровь советской литературы!

В тот день у Медведевых была Валя Довгер. После того как фашисты убили ее отца и она пришла в отряд, а потом пошла на разведку в город с Кузнецовым, не было для нее человека ближе и дороже, чем Дмитрий Николаевич. И теперь она с тревогой заглядывала ему в глаза, успокаивала:

— Все будет хорошо, Дмитрий Николаевич! Вы ведь всегда побеждали.

Он засмеялся:

— Вот как я здорово устроился в жизни!

И, смеясь, прошел в кабинет. Валя внесла следом яичницу, которую Татьяна Ильинична доверяла жарить только ей.

Медведев сидел на тахте неподвижно, откинувшись к стене…

Глава эта не окончена. Она оборвалась тем печальным днем 14 декабря 1954 года. А могла бы быть такой длинной…

Через несколько дней после смерти Медведева статья с опровержением появилась в газете. Вскоре были восстановлены в партии и на работе все винницкие подпольщики. Дело, которому всю жизнь служил Медведев, и на этот раз победило.

Сегодня имя Дмитрия Николаевича Медведева знает вся страна, В Москве есть улица его имени. Улицы Медведева есть в Брянске, в Ровно, в Виннице. Книги его на полках всех библиотек. Пионерские дружины борются за право носить его имя.

Но я не хочу, чтобы он стал иконой. Не хочу, чтобы имя его превратилось в учебное пособие. Я хочу, чтобы он сегодня жил рядом с нами. Сквозь груды документов, поднятых из архивов, пытаюсь я снова увидеть Дмитрия Николаевича Медведева таким, каким знал его в годы войны. И не могу. Что-то прибавилось к тем впечатлениям. Знание его жизни заставило меня по-новому вспомнить прошлое. Память беспорядочно подбрасывает позабытые мимолетные ощущения, взгляды, слова.

…Вот Медведев присел возле меня на корточки, следит, как я тщетно пытаюсь разжечь костер. Это первые дни в тылу врага. Я еще ничего не умею. Товарищи подсмеиваются. У них уже весело прыгают оранжевые язычки пламени и булькает в котелках каша. Мой напарник сейчас явится с поста, а я все еще ломаю спички и кашляю от дыма.

— А вы поучитесь у других, — говорит Медведев. — Нельзя зажигать против ветра.

Он перекладывает несколько веток, заводит спичку с другой стороны — огонь разом охватывает всю клетку, и поднимается живительная трескотня. Медведев кладет мне руку на плечо, подмигивает:

— Самолюбие — плохой помощник, а?

…Каратели идут за нами по пятам. Ищут самолетами с воздуха. Мы буквально голодаем. И вдруг выходим на поляну, точно возникшую из детской сказки: сколько видит глаз, всюду в ярко-зеленой траве крупные алые ягоды земляники! Мы бросаемся в траву. И вдруг — непререкаемый голос командира:

— Никто не съест ни одной ягоды, пока каждому раненому не соберут по котелку земляники!

…Разведчик возвратился из города, докладывает. Медведев слушает, не отводя глаз, почти не моргая. Мгновенно схватывает обстановку и тут же импровизирует сложнейшую разведывательную комбинацию. Предусматривает десятки случайностей, каждое «а если». Кажется, все ясно. Но для Медведева кое-что еще осталось недоговоренным. Он внимательно смотрит на разведчика:

— Я вижу, вы предпочитаете только одну явочную квартиру.

Разведчик краснеет.

— Товарищ командир, да там удобные подходы…

— И подходы и подъезды! — говорит Медведев.

Партизаны хохочут — они отлично понимают, в чем дело. Улыбается и Медведев. Разведчик, полагая, что тучу пронесло, тоже позволяет себе улыбнуться. Но подвижное лицо Медведева тут же мрачнеет.

— А вам не следует смеяться. Я знаю, с вашей стороны любви нет — одно баловство. А она вам верит. Ведь вы для нее, живущей в аду, вы для нее свет, правда, надежда…

— Так война ж, товарищ командир, — неуверенно оправдывается разведчик.

— На войну списываете! — страдальчески морщится Медведев.

Несколько секунд он молчит. На скулах у него выступают пятна. И он становится как-то странно неподвижен,

— На месяц отстраняетесь от работы в городе, — говорит он тихо. — И на той квартире не появляться никогда. Ясно?

…В условиях ежечасной смертельной опасности Медведев заставлял нас заниматься спортом. Да, по утрам мы делали зарядку!

Однажды, когда было особенно тревожно, — гитлеровцы нас очень рьяно преследовали, засылали провокаторов, натравливали на нас украинских националистов, пытаясь вызвать среди партизан панику, — Медведев поручил разведчикам срочно раздобыть в городе… волейбольный мяч и сетку. И вот на привалах, едва выдавался час-другой передышки, мы натягивали сетку, и начиналась игра, на какой-го миг уносившая нас в нашу мирную юность.

Как-то во время дружеского матча с соседним отрядом над нами появился немецкий разведывательный самолет. Высматривая партизан, он низко кружил над лесом. Я видел, как летчик перегибался через борт, заходя то с одной, то с другой стороны. Видимо, он не верил своим глазам. Наконец, в бессильной злобе, он вывалил за борт ящик осколочных бомб.

Мы прервали игру, встали за деревья. Пострадала лишь кастрюля с супом. Едва самолет скрылся, мы вернулись на площадку. И довели встречу до конца.

…Провожая Кузнецова в последнюю его поездку — во Львов, Медведев долго бродил с ним среди деревьев. Машину, в которой Кузнецов должен был ехать, уже отвязали от волов, таскавших ее за нами по лесу. Отделение, назначенное ему в сопровождение, уже выстроилось в полном боевом порядке.

— Конечно, это не последняя ваша награда, — говорит Медведев (накануне Москва сообщила по радио о награждении Кузнецова орденом Ленина). — Но, пожалуйста, будьте осторожны. Самое опасное для разведчика, когда ему все удается.

И они крепко обнялись.

…Так вот что шло через всю его жизнь, что стояло за всеми его поступками, — его призвание: строить человеческую душу. Да, он был воспитателем. Может быть, неосознанное, но за всем, что он делал, стояло это стремление — сделать человека лучше. Каждого, с кем сталкивала его судьба. Иногда это не удавалось. Чаще удавалось. И тогда он был счастлив.

Дмитрий Медведев был счастливым человеком. Хотя передышки в жизни ему не выпадало. А может быть, как раз поэтому?

История совершается людьми. И для того чтобы понять движущие силы истории, следует понять побуждения людей, ее совершающих. Конечно, при этом надо иметь в виду, как писал Энгельс, «те побуждения, которые приводят в движение большие массы людей, целые народы, а в каждом данном народе, а свою очередь, целые классы».

Есть личности, есть человеческие судьбы, наиболее полно выражающие эти коллективные побуждения. Никакое историческое исследование не сможет быть полным, если побуждения эти останутся за его пределами.

Когда-то история питалась жизнеописаниями царей и военачальников. То была история, служившая иным общественным формациям. История коммунистического общества будет изучать судьбы людей, представляющих народ и революцию. В ряду их займет свое место и жизнь Героя Советского Союза Дмитрия Медведева.