Жизнь и смерть Бенито Муссолини

ЧЕРТОВА ДЮЖИНА. ТРИНАДЦАТЬ ВСТРЕЧ ГИТЛЕРА И МУССОЛИНИ

Первая встреча Гитлера и Муссолини состоялась в «комариное время» — 14 июня 1934 года на королевской вилле на реке Брента, в 20 километрах от Венеции, неподалеку от Падуи, где находится у вокзала собор с уникальными фресками Джотто. Зная интерес Гитлера к художественным ценностям, Муссолини планировал посещение капеллы Скровеньи, но не получилось. Эсэсовцы из охраны отсоветовали. Не исключали возможность взрыва. К встрече оба тирана готовились заранее и особо тщательно. Но вышло как вышло; и Гитлер, и Муссолини не смогли вынести лучшее впечатление друг о друге.

«Не нравится мне его вид», — бросил сквозь зубы Муссолини, рассматривая своего визави. На Гитлере был макинтош желтоватого цвета, брюки в странную полоску, кремовая рубашка, кожаные туфли не лучшего исполнения. К поясу он прижимал серую фетровую шляпу, поля которой он время от времени судорожно мял нервными худыми пальцами.

Гитлер тоже оценивал строгим взглядом одежду дуче. На Муссолини был пышный военный мундир, на ногах — высокие блестящие черные сапоги с серебряными шпорами. Так дуче одевался по торжественным случаям, меняя темный гражданский костюм на форменную одежду.

В одежде (даже военной) достигший высшей власти Муссолини, в отличие от Гитлера, был эстетом. Сапоги ему шили в течение более десяти лет одни и те же трое сапожников, которые считались лицами привилегированными и засекреченными, так как знали «тайны» раненой ноги дуче. Костюмы для Бенито шили в миланской мастерской под руководством портного Ренато Висконти и с учетом каждого пожелания диктатора. При этом Висконти всегда делал «дубль» пиджака и брюк, который оказывался лишним, ибо Муссолини всегда останавливался на первом варианте, а второй комплект в итоге доставался мастеру.

У портного был личный (подаренный дуче) автомобиль с водителем. Машина заправлялась на специальной станции, где бензин был самого высокого качества, как и все, чем пользовался Бенито Муссолини и его гости.

Муссолини в ходе первой, я бы сказал «пристрелочной», встречи с Гитлером что-то угнетало. Во время первого перерыва он подошел к окну, отодвинул тяжелую штору и процедил: «Он просто сумасшедший! Как можно с ним вообще иметь дело?»

Но дело иметь с ним было надо. Они находились на грани ссоры, но нашли общий язык на почве «неприязни к Франции и России».

Ночью Муссолини мучила, как обычно, тяжелая бессонница. Он был выведен из душевного равновесия и не мог найти центра «стабильности движений». Усилиями воли Муссолини расслаблял мускулы лица, шеи, рук… Отгонял тяжелые мысли.

На следующий день они гуляли по гольф-полю клуба Альберони. Шли одни. Впереди всех. Свита отстала, двигалась на почтительном расстоянии. Говорили дуче и фюрер по-немецки (переводчик, официально предоставленный МИДом Германии, Пауль Шмидт к беседе допущен не был). И никто и никогда не узнает, о чем они тогда говорили. Ни Гитлер, ни Муссолини об этом никогда не обмолвились и словом. Почему? Тайна.

В завершение визита была организована прогулка на легком катере по венецианской лагуне. Гитлер и Муссолини сидели на задней скамейке, положив руки на плечи друг другу. Фюрер философствовал, рассуждал на тему о превосходстве нордической расы, перескакивал с мысли на мысль, вдруг принимался читать отрывки из «Майн Кампф». Муссолини к концу встречи уже забавлялся этим спектаклем, а когда дуче спросили, какое впечатление оставил фюрер, Бенито развел руками и сказал: «Болтливый монах».

Но «болтливый монах» замышлял уже тогда захват Австрии, был непрочь прихватить весь Тироль, а это все шло вразрез со стратегией «не болтливого и не монаха» Муссолини.

Специальные службы Муссолини, которые не только охраняли, но и вели наблюдение за фюрером, докладывали, что на королевской вилле в местечке Стра Гитлер не сомкнул глаз. Ночью он долго прохаживался по комнате, затем вышел в холл, о чем-то говорил с доктором, который входил в состав приехавшей германской делегации. Муссолини имел о Гитлере все главные «установочные» сведения, но тогда еще не было этой:

…Английский сценарист и теледокументалист Лоуренс Маркс обнаружил записные книжки Эрнста Блоха — домашнего врача семьи Гитлера. Среди записей — свидетельства о том, что мать Гитлера Клара обращалась к врачу еще в 1895 году в связи с ночными кошмарами, которые не давали спать шестилетнему Адольфу. Осмотрев мальчика, доктор рекомендовал родителям поместить больного ребенка в институт для умственно ненормальных детей в Вене. Но отец Алоиз воспрепятствовал этому. Отношения с сыном у отца были сложными. Он безжалостно избивал Адольфа при малейшем поводе, унижал его, что способствовало умственной деформации будущего самого кровавого диктатора в мире.

После аншлюса и захвата Австрии Гитлер не забыл о докторе Блохе. Он не был репрессирован, как многие другие австрийские евреи. Ему была дана возможность свободного выезда в Швейцарию, что никак не вкладывается в логику действий и мышления Адольфа Гитлера. Но так или иначе найденные записки доктора Блоха (о них сообщил еженедельник «Дженте») имеют значительную историческую и медицинскую ценность, доказывают необходимость своевременной проверки «историй болезни» всех политических лидеров и тем более «кандидатов в диктаторы» или в президенты.

У Муссолини с психикой, как считал его лечащий врач, было все в норме, хотя он был чрезмерно вспыльчив и эмоционален. Каждое утро он тратил четверть часа на медицинский осмотр, несмотря на любую занятость, договоренные встречи, необходимость долгих и «громких» выступлений.

Муссолини умел и стремился поддерживать хорошую физическую форму, ввел для себя режим, который, как он говорил, «помогал ему сохранять тело гибким, а голову свежей». Гитлер узнал о спортивном режиме Муссолини и пообещал, что возьмет «итальянский опыт» на свое «вооружение». Но не взял. Итак, первая встреча фашистских лидеров особых результатов не дала, но главное было в другом: личный контакт установлен.

После встречи с Гитлером Муссолини отправился из Стра в Рокка делле Каминате. Замок в Рокка делле Каминате был подарен дуче провинцией Форли. Он был полностью отреставрирован, но сохранил свой древний облик и стиль. Поместье стало излюбленным местом летнего отдыха дуче. Но Бенито наезжал сюда и в любое время года. Рокка делле Каминате — древнее поместье, видавшее многие войны и сменившее многих владельцев. Происхождение названия неизвестно. Давным-давно замок принадлежал синьорам Ма-латеста, Фунди и другим. Интерьер замка отличлется простотой и строгостью. Вот как описывала замок Ракеле, и мне казалось, я ориентировался в этом замке точно по ее описаниям. На первом этаже находились кабинет и рабочие помещения. Проемы окон, большие и широкие, открывавшиеся во всю ширину стены, могли служить для установки огневых точек и каменных укреплений. В замке была богатая библиотека. Небольшой салон, украшенный кожаными ширмами с восточным рисунком, был обставлен японской мебелью. Эту мебель подарил сам микадо. Много было также предметов, подаренных Чан Кайши. Спальни размещались этажом выше. Бенито занимал угловую комнату, просторную и скромно обставленную, с массивной мебелью темного дерева. Террасы и коридоры позволяли обойти весь замок по периметру. Наверху — маленькие окошки. Когда-то они, возможно, служили окнами наблюдения или бойницами, а сейчас украшали замок в его верхней части, откуда открывался прекрасный вид на романьольскую долину, спускающуюся за замком к Адриатическому морю. С другого крыла дома были видны Апеннинские горы, а вдалеке возвышались три вершины Сан-Марино. В Рокка Муссолини собрал большую часть подарков, которые поступали по различным поводам со всех концов Италии и мира.

Иногда на террасе перед домом организовывались праздники. Они доставляли удовольствие Муссолини из-за отсутствия всякого протокола. Ему нравилось слушать романьольское хоровое пение, смотреть на танцующие группы крестьян. Эти празднества при свете фонарей или под луной продолжались всегда до поздней ночи и заканчивались традиционным фейерверком. Дома по вечерам он раскладывал пасьянс или смотрел кинофильмы; комедии его особенно забавляли. Для него это было отдыхом и возможностью расслабиться. Особенно он увлекался американскими фильмами, но об этом проявлении «космополитизма» никому не говорил.

После первой встречи с Гитлером несколько суток в Рокка ему были необходимы. Он дышал полной грудью… Здесь же дуче смог проанализировать итоги рандеву на королевской вилле в Стра. «На следующей встрече инициативу надо брать в свои руки, иначе Адольф ее не упустит», — сделал главный вывод дуче.

1936 год. Ареной борьбы становилась Испания. После победы народного фронта фашистские правительства Германии и Италии, поддерживаемые тогда и Ватиканом, выступили против Испанской республики в помощь франкистам.

Итальянские коммунисты предоставили более четырех тысяч бойцов, вошедших в бригаду имени Джузепле Гарибальди. Муссолини бросил на Пиренеи около 40 тысяч своих солдат, авиацию, бронетанковые части.

В течение трех лет, до 1939 года продолжалась гражданская война в Испании. Это была тяжелейшая проба сил перед началом Второй мировой войны. Англия и Франция придерживались политики «невмешательства», видимо рассчитывая, что в будущем в кровавой схватке сойдутся германские, итальянские и другие фашисты на фронте против Советского Союза. Но на шахматной доске истории складывались иные многоходовые комбинации. Гитлер рассчитал точно: Рим, надеясь превратить Средиземноморье в зону своего потенциального влияния, будет особенно активно помогать Франко, взвалит на себя львиную долю финансовых издержек, будет истощать себя не меньше, чем во время абиссинской войны, и потому не очень-то свяжет руки Берлину при решении австрийской проблемы. Аншлюс был фактически предрешен, и война в Испании способствовала решению захватнических задач германского империализма. А взамен Гитлеру ничего не стоило признать новый статус «Итальянской империи» и тем самым сделать столь желанный для Муссолини шаг к «общемировому» признанию новой «Римской империи» дуче.

Итальянская помощь Франко была, по словам Муссолини, «решающей». В апреле 1936 года итальянский министр иностранных дел Галеаццо Чиано подписал в Берлине договор с Германией о помощи франкистским войскам в Испании. В этом документе главным для Рима было установление в специальном секретном протоколе общей точки зрения на необходимость навязать Европе новый политический порядок, статус, обусловливающий новые правила игры в интересах Берлина и Рима. Обе стороны' договорились о совместных действиях против большевистской угрозы. «Большевизм в Испании, — заявлял Муссолини, — будет означать большевизм во Франции, а затем и в Италии. Западная цивилизация в опасности. Под угрозой также католицизм и равновесие сил в Средиземноморье. Отправляя войска, мы не требуем территориальных преимуществ; мы только хотим, чтобы большевистское наступление было остановлено и отрезано в Испании, чтобы большевизм не завладел Европой, включая Италию».

Но это была лишь одна сторона дела. Заявления Муссолини всегда служили политической дымовой завесой, чтобы камуфлировать его подлинные захватнические военные планы. В первые же недели испанской войны итальянские фашисты захватили часть Балеарских островов, непосредственно угрожали Гибралтару и Франции. Опасность для английского гарнизона Гибралтара особенно возросла после того, как с двух сторон на берегах, пролива была установлена дальнобойная артиллерия генерала Франко, который превращался в «козырного валета» в будущей возможной войне против Англии.

1 ноября 1936 года Муссолини на Дуомской площади в Милане возвестил то. что заставило содрогнуться мир. Он (после сильного возлияния) разгласил текст соглашения Берлина и Рима о создании «вертикали», «оси», вокруг которой будут группироваться и вращаться многие европейские государства. Столь откровенная самоуверенность Муссолини, проявленная в выступлении перед кафедральным собором, имела свои основания. К этому времени дуче уже получил от Гитлера приглашение посетить Германию с официальным визитом и заверения Берлина, что он поддержит территориальные притязания Рима.

Тогда, в сентябре 1936-го, дуче принял одну из своих «монументальных», всем с тех пор широко известных поз, встретил германского министра юстиции Ганса Франка и объявил ему, что «польщен вниманием Гитлера», но для подготовки «визита» необходимо время. Без пропагандистской поддержки дуче никак не желал делать ни один дипломатический шаг. Все должно становиться «историей», свидетельством его величия.

Готовить «исторический визит» Муссолини в Германию был направлен министр иностранных дел Италии, зять Муссолини граф Чиано. Гитлер явно недолюбливал сына адмирала Костанцо Чиано — героя Первой мировой войны, но не считаться с лицом, близким к Муссолини, с мужем его любимой дочери Эдды фюрер не мог. Граф был окружен теплой заботой. Ему привозили лучшие вина, устраивали приемы и встречи в его честь, пока однажды не подставили молодую особу — сотрудницу СС в форме и без нее… для Чиано. Министр, сделавший быструю карьеру от рядового журналиста и дипломата до шефа внешнеполитического ведомства Италии, попал в германские сети. И не только любовные. Но пока эсэсовка не задавала «сложных вопросов» Чиано, а в своих донесениях отмечала лишь его безграничное преклонение перед титулованным тестем и верность… Италии. Не Эдде.

Но Чиано не во всем и не всегда терял голову. Он умело и точно информировал дуче но своих похождениях, а о позициях Германии, искал наибольшие выгоды для Италии.

Гитлер обрабатывал Чиано и слал одного за другим своих эмиссаров в Рим, форсируя организацию встречи с дуче.

В начале 1937 года в Вечный город прибыл Геринг. Рейхсмаршал раздражал Муссолини всем своим «толстым, развязным, претенциозным» видом. Но именно Герингу Муссолини сообщил, что принял предложение Гитлера и готов посетить Германию с государственным визитом.

При виде расплывшегося в улыбке «Большого Германа» Муссолини остановил его и добавил: «Да. Еду в Берлин. Но при двух условиях. Во-первых, из скромности не буду брать вечерний костюм, а во-вторых, хотел бы встречаться не только с руководителями, но и с простым народом». Он рассчитывал, что будет говорить по-немецки и сумеет добраться до ума и души каждого немца. Так, как это он делает в Италии.

Итак, согласие было получено, подтверждено по дипломатическим каналам, и вот 23 сентября 1937 года Муссолини в блестящем, с позолоченными пуговицами мундире, в сопровождении пышной громкоголосой свиты отправился в Германию. Предстояла вторая встреча фюрера и дуче.

Немцы, проведя разведку в Риме, узнали, сколь роскошно одеты итальянцы (когда и где итальянцы могли упустить возможность красиво одеться и себя показать?), и решили не ударить перед «скромниками» лицом в грязь, тоже оделись в самые праздничные костюмы.

Фюрер ожидал дуче в Мюнхене. Он был одет в форму нацистской партии, в коричневую рубашку под кителем (который все знали по фотографиям), черные брюки (положенные по протоколу, о чем фюреру постоянно напоминал шеф службы церемониала).

встреча произвела впечатление на Муссолини. Вдоль улиц были выставлены шеренги солдат в стальных серых касках, здания украшены знаменами. Несмотря на проливной дождь, обрушившийся на Мюнхен, многотысячные толпы, пришедшие приветствовать «лучшего друга Германии», неистовствовали. Над городом словно повис рев голосов.

В кабинете фюрера в мюнхенском «Коричневом доме» висел только один портрет — Фердинанда Второго, а у стены скульптура — бюст Бенито Муссолини. Об этом дуче не был осведомлен, не сказал о бюсте ни Чиано, никто другой. Муссолини не мог скрыть своего восхищения.

В ходе первой беседы Гитлер был суетлив, говорил повышенным тоном, перескакивал с одной темы на другую. Все это фиксировал ум Муссолини. Кульминационным моментом был грандиозный митинг в Берлине, где Гитлер и Муссолини заявили о дружбе между двумя нациями; до этого они отработали в деталях условия антикоминтерновского пакта, к которому Италия присоединилась 6 ноября 1937 года (как заметил Чиано, чтобы показать свое отношение к 20-й годовщине Октябрьской революции в России).

Вот как описывала эти события Ракеле Муссолини.

По возвращении из Мюнхена и Берлина Бенито рассказал мне детали визита, о том грандиозном приеме, который был ему оказан, о фантастических парадах, данных в его честь. Он сказал, что в особенности его поразили немецкая организованность и военный аппарат. «Это — превосходная машина, все части которой действуют отлаженно и точно». Рассказывал он и о забавных происшествиях, когда, по воле случая, оказывались под угрозой все тщательные приготовления. Я привожу его слова.

«Во время военного парада тамбурмажор в какой-то момент сделал неловкое движение, и его палочка полетела в голову следующего за ним всадника — солдата. Его лошадь закусила удила и побежала вскачь прямо перед правительственной трибуной. Гитлер засмеялся, я — тоже. После он доверительно сказал мне: «Кто знает, как это обернется дан бедняги солдата? Теперь вся отличная немецкая организация придет в движение. Генерал накажет полковника, полковник накажет майора, майор — капитана, капитан — лейтенанта, лейтенант — адъютанта, адъютант — сержанта, сержант — капрала и, наконец… бедный солдат! Он получит сполна».

Затем, уже серьезно, Муссолини изложил мне политические цели. «Мы хотим создать нерушимый антибольшевистский фронт от Черного до Средиземного моря. Фюрер и я полностью согласны в оценках большевистского маневра в Испании. Я могу сказать, что в Испании мы впервые столкнулись с большевизмом как с активной военной силой. Мы приложим все наши усилия к тому, чтобы расширить и укрепить нашу оборонительную систему. Я настаиваю на том, чтобы она носила только оборонительный характер и не имела никаких военных агрессивных целей. Если нам удастся создать действительно внушительный блок наций, я думаю, что у нас хватит сил заставить Москву ограничить свое поле деятельности пределами собственных границ».

Он говорил мне о «мире латинян» и «необходимости защищать свою цивилизацию». Далее, касаясь нового этапа развития отношений между Италией и Германией, он заявил буквально следующее: «Германия — великая держава, которая отдает себе отчет в том, что другой великой державой на европейском континенте должна быть обязательно Италия. Территориально мы находимся в центре континента, а именно на этой вертикали смыкаются латинские и германские страны; здесь будет биться европейская, христианская цивилизация, способная выступить против любого большевистского и атеистического проникновения».

В 1938 году произошли события, определившие новую ориентацию внешней политики Италии: аншлюс, германские войска вошли в Австрию, 11 марта 1938 года маршировали в Вене, а затем был визит Гитлера в Рим, Неаполь и Флоренцию. Третья встреча Гитлера и Муссолини.

Первая декада мая 1938 года. Ответный визит, или визит вежливости. Главным для Бенито было продемонстрировать Берлину и лично фюреру «готовность итальянского народа всеми силами защищать латинскую цивилизацию».

Как по мановению волшебной палочки был воздвигнут Остийский вокзал; улицы Рима украшены и освещены даже днем. Особенное впечатление на Гиглера произвели игра света и фейерверк, устроенный в Колизее. Он чуть было не выпал из машины, стараясь все получше рассмотреть.

В Неаполе прошел смотр военно-морских сил Италии, и, по словам Муссолини, это был превосходный спектакль, убедивший Гитлера в том, что Италия — первая средиземноморская держава, заслуживающая занять достойное место на море рядом с Германией.

Ракеле Муссолини старалась в своих записях как можно достовернее передать хронику тех дней. Во время визита Гитлера в Рим, писала она, создалась щекотливая ситуация, повлекшая за собой некоторые осложнения в отношениях между королем и Муссолини. «Не испытывая большой симпатии к Витторио Эмануэле, Гитлер хотел быть постоянно со мной», — делился Муссолини. Но дуче дал ему понять, что протокол должен соблюдаться по всей строгости. Во время приемов в Риме, а также в Неаполе дуче старался почтительно держаться позади, оставляя почетное место королю. В Риме Гитлер должен был быть гостем Квирииальского дворца, а не Муссолини. Фюрер был этим чрезвычайно раздосадован и сказал дуче, что его не радует «малоподобающее гостеприимство королевского двора». Кроме всего Гитлеру не понравились блюда, которыми его угощали в Квиринале, он нашел их «очень скудными» и совсем «не королевскими».

Хорошее настроение вернулось к Гитлеру только во Флоренции, когда они остались вдвоем с Муссолини. Именно во Флоренции два лидера почувствовали себя непринужденно. Здесь они могли, между посещениями музеев, восхищаясь шедеврами живописи, поднимать тосты, «крепить и упрочивать связи между двумя нациями, между фашизмом и национал-социализмом». Но если у Гитлера и Муссолини все внешне шло как по маслу, то между дуче и королем наметились некоторые разногласия. Король помнил, как после провозглашения империи палата депутатов и сенат совместно обсуждали предложение Костанцо Чиано и Эмилио де Боно о присвоении королю и дуче званий первых маршалов империи. Король не желал быть ни с кем на одном уровне. Король не скрывал своего недовольства неожиданным присвоением званий. Его самолюбие монарха было задето. Бенито Муссолини с тех пор редко надевал форму первого маршала и почти никогда в присутствии короля. В данном случае он был деликатен.

Несмотря на эти трения, которые Муссолини называл «второстепенными конфликтами» или «стычками на заднем фронте», королевский двор много раз представлял доказательства своей любви и признательности Муссолини. После провозглашения империи принц Умберто отправился в Предаппио, чтобы посетить могилы родителей дуче и его родной дом. Затем король лично совершил туда паломничество и был гостем в Каминате, сразу же после приезда Гитлера в Италию.

8 июня 1938 года показался кортеж королевских машин, ехавших по извилистой дороге из Предаппио в Рокка делле Каминате. Чета Муссолини спустилась встретить гостя. Король вышел из машины, держа огромный букет роз, протянул его Ракеле, выразил сожаление, что лепестки во время путешествия немного осыпались. И добавил, что это необычные розы, выращиваемые в королевских садах. Королю очень понравился замок в Рокка, ухоженный парк. Он интересовался всем, выпил предложенный ему оранжад, осмотрел комнаты, поднялся на самую вершину башни и перед отъездом заметил, что в доме нет ничего подчеркнуто роскошного и что он не отличается комфортом и блеском, которыми, в его понимании, должно обладать жилище главы правительства.

…Бенито был доволен. Он поделился с окружением своим проектом поставить мемориальную доску в память об этом событии — о визите короля. Его вовремя отговорили.

После аншлюса и разрешения так называемого «Судетского вопроса» Муссолини понял, что общеевропейский военный конфликт неизбежен и он не обойдет Италию. Он предвидел, независимо от исхода военных действий, те разрушения, которые повлечет за собой использование современного оружия на итальянской территории, открытой для воздушных атак. Огромные ценности неизбежно оказались бы в опасности. «Словно из пушки били по настроению Бенито», — резюмировала Ракеле.

«Неужели ничего нельзя сделать?» — спрашивал себя Муссолини и готовил встречу в Мюнхене Гитлера, Чембсрлена и Даладье. Объединить таких противников за одним столом — это тоже значило много! «Многоязыкий» Муссолини отводил себе роль влиятельного всестороннего переводчика. В октябре 1938 года дуче вернулся в Рим со словами: «Угроза войны отодвинулась, если не миновала. И это сделал я. Но надолго ли?»

…В январе 1939-го в Рим приехали с визитом Чемберлен и лорд Галифакс. «К нам едет Чемберлен и его «зонтик», — шутил Муссолини и всерьез добавлял, что Италия будет придерживаться дружественных отношений с Великобританией, даже если по некоторым проблемам их интересы не совпадают. В те дни Черчилль признал, что Муссолини — самый ловкий и тонкий политик в Европе, его на кривой не объедешь и с ним лучше дружить.

В Капитолии на приеме Чемберлен потерял… свой зонтик. Все рассмеялись: Галифакса? Нет, зонтик настоящий. От дождя. Казус этот вылился в дипломатический анекдот, а зонтик-то, конечно, обнаружился.

В этот же период граф Чиано подписал серию дипломатических документов с Риббентропом (тот зятя дуче терпеть не мог, но никогда не выдавал своего к нему отношения), вел переговоры с Венгрией, Румынией, Югославией (Албания уже была захвачена весной 1939-го и превращена в «антибольшевистский коридор по ту сторону Адриатики»). «Нам следует сгруппировать союзников в единую фасцию-союз», — инструктировал дуче зятя. Чиано понимал: фюрер, а не дуче форсировал события.

«Русско-германский договор, — считал Муссолини, — сделал Германию непобедимой в конфликте с любой державой и коалицией. Вступим мы в будущую войну или нет, немцы все равно займут всю Европу. Если мы не заплатим свою дань кровью, они одни будут диктовать условия в Европе. А это будет означать конец латинской культуры. Мы же должны иметь и хлеб, и бензин…»

Не идеология, а политика, «римский расчет», жажда получить более лакомый кусок при дележе «пирога» заставляли Муссолини следовать в фарватере фюрера. Кто сможет противостоять немецкой военной машине? Муссолини переживал тяжелейший психологический кризис. «Меня критикуют со всех сторон за нерешительность и страх перед очередным политическим или военным ходом, по если сделать ошибку, все созданное за двадцать лет может рухнуть, и мы не дойдем до финиша победителями…» Многие хотят дать совет. Но у всех свой интерес. А папа римский?

Месяц спустя умер папа Пий XI. Бенито Муссолини сказал по этому поводу: «Христианство потеряло большого человека. Мы потеряли папу, способствовавшего примирению церкви и итальянского государства!»

Сестра папы Пия XI сообщила, что, умирая, понтифик завещал Муссолини скуфью и художественное блюдо. Во время Социальной республики эти предметы были переданы на хранение миланскому кардиналу Шустеру. В марте-апреле 1939 года было объявлено о конце войны в Испании и об оккупации Албании.

Сын Муссолини, красавец и виртуоз высшего пилотажа Бруно, совершивший 27 боевых вылетов, вернулся в Рим из Испании раньше конца войны. Он был откомандирован по личной просьбе Франко, чтобы не стать «особо преследуемой мишенью».

Экспедиция в Албанию была подготовлена Галеаццо Чиано. Муссолини убедился в необходимости проведения этой операции, в основном, из-за поведения короля Зогу, который, по его словам, «брат итальянские деньги и одновременно заигрывал и на Западе, и на Востоке, с Белградом и Москвой». Бенито Муссолини решил с этим покончить одним ударом. 7–9 апреля 1939 года.

«Удар кулаком» произвел Галеаццо Чиано. За это король наградил его «лентой Провозвестницы», о которой зять дуче очень мечтал и которой настойчиво добивался.

Галеаццо Чиано подписал с фон Риббентропом в первые дни мая 1939 «Стальной пакт» — договор, задуманный еще в ходе первого визита Муссолини в Германию. После подписания «Стального пакта» пришло трагическое сообщение: внезапная смерть адмирала Костанцо Чиано, отца Галеаццо. Бенито Муссолини переживал смерть адмирала. Он оставил все дела и поехал в дом усопшего в Понте-а-Марино… Там дуче встретился с королем-императором, также приехавшим на похороны. Король приказал почтить память адмирала траурным салютом в Риме.

Лето 1939 года. Последнее лето перед началом мирового конфликта. С тех пор как был заключен «Стальной пакт», контакты между Римом и Берлином участились, записала Ракеле Муссолини 25 августа 1939 года: «Муссолини старался крепить союз в надежде заставить Гитлера проводить более спокойную политику, беспокоился все больше и больше по мере того, как становилось очевидным, что фюрер намерен начать военные действия».

С приближением конфликта Муссолини был озабочен двумя проблемами: во-первых, говорил он, «известно, как начинается война, но никто не знает, как она заканчивается; во-вторых, война никогда не устраняла распри между народами, она только откладывала их разрешение»; в-третьих, «Италия не была достаточно подготовлена к новой войне». «Завоевание Эфиопии и испанский конфликт с еще большей ясностью выявили нашу хроническую нехватку в сырье»…

Лица, ответственные за боевую подготовку к войне, зачастую отдавали противоречивые или прямо противоположные приказы. Сын Муссолини Бруно — пилот, военный летчик имел возможность наблюдать и контролировать действия людей и ход событий в итальянских вооруженных силах. Бруно считал, что легкомыслие подчас принимало формы злоупотреблений; люди, в основном, озабочены собственной карьерой и заняты рекламированием своей деятельности больше, чем самой этой деятельностью. Он обнаружил, что под стереотипной фразой: «Дуче, по вашему приказу! Мы готовы», — генералы скрывали реальные факты, подразумевали каждый свое, а попросту… крали…. И немало.

В Рокка делле Каминате приехал с докладом заместитель государственного секретаря по делам авиации. Ему было поручено провести инспекцию авиастроительного завода Крапони, расположенного недалеко от Предаппио. Он должен был проверить выполнение поставок материалов для строительства нескольких сотен самолетов. И он некоторое время спустя доложил, что сотни самолетов нового типа уже готовы. На самом деле материалов, доставленных в Предаппио, хватало только на два самолета!

В начале июня 1939-го из Берлина пришел срочный запрос на организацию очередной встречи Гитлер — Муссолини, чтобы обсудить «обшие цели». Дуче понимал, о чем шла речь, и не торопился с ответом. Не желая на этот раз остаться с Гитлером один на один, он предложил созвать международную конференцию, которая, в свою очередь, не устраивала Берлин. Но фюрер уже сделал свой выбор.

Как-то вечером на вилле Торлония Муссолини признался Ракеле: «Я надеялся, что произойдет чудо и удастся сдержать стремительный напор фюрера. Чудо не свершилось. Окончательно все стремления к миру свелись на нет с заключением договора о ненападении между Германией и Россией».

Муссолини был очень удивлен не столько самим договором — он был на стороне установления modus vivendi с Россией в рамках политики мирного сосуществования с Восточной Европой и Советским Союзом, — сколько потому, что считал: «этот договор — только гигантский шаг к войне».

После подписания договора в Москве дипломатия европейских стран активизировалась. Взгляды повернулись в направлении Рима: многие в Париже и Лондоне возлагали надежды на новый Мюнхен.

Каждый день Муссолини и Чиано принимали послов, аккредитованных при Квиринальском дворце. Особенно часто полномочных представителей Германии, Франции, Англии. Только за один день, 25 августа, от Гитлера пришло три телеграммы, переданных послом фон Макензеном. На третью телеграмму Муссолини отвечал в 10 часов вечера с виллы Торлония. «Затронуты главные интересы… может быть, будущее всей европейской цивилизации… если не всего мира».

22 августа 1939 года Гитлер объявил узкому кругу генералов, что собирается «уничтожить» Польшу и может рассчитывать на поддержку Муссолини и Сталина. Дуче все понял и объявил, что вступит в войну на стороне Германии, если получит 17 тысяч вагонов со стратегическими материалами для перевооружения итальянской армии. Германия этого выполнить не могла.

В конце августа Бенито объявил: «Будет война! Согласия достичь не удалось. И та, и другая стороны готовы идти до конца». «Война — это как лавина: невозможно предвидеть ни продолжительность, ни направление. Были войны, длившиеся сто лет. Я буду стараться сделать все возможное, чтобы ограничить зло в рамках германо-польской дуэли», — сказал Муссолини 28 августа 1939 года.

1 сентября 1939 года дуче заявил кабинету министров, что решил пока не ввязываться в войну, остаться в числе «невоюющих стран» (не нейтральных) и заслужил ликование толпы на площади под балконом старого дворца «Венеция» в знаменитом историческом центре Рима.

31 августа Германия предъявила ультиматум Польше. Казалось, что «Италии стало невозможно избежать вступления в войну, еще более невозможно и опасно не выступить на стороне Германии». «Германо-русский договор сделал Германию непобедимой в конфликте с любой державой или даже коалицией»… Муссолини словно преследовали эти фразы, и он по несколько раз произносил их вслух.

Тем не менее под этот словесный аккомпанемент сам для себя Муссолини придумал формулу неведения военных действий, формулу, позволяющую выиграть время и сохранять в течение нескольких месяцев «хрупкий мир на краю пожара».

В 1939–1940 годах с каждым новым наступлением Германии в Муссолини рос страх перед немецким вторжением в Италию. Ракеле слышала от него такие слова: «Англия не сможет противостоять немецкой военной машине, а Соединенные Штаты слишком далеко; даже если бы они решили вступить в военные действия, они не смогут вовремя нанести удар, достаточный, чтобы изменить ход войны, прежде чем Германия одержит победу. Наша страна может оказаться оккупированной немецкой армией за несколько месяцев — если не за несколько дней, — если мы не будем воевать под одними знаменами с Германией».

25 февраля 1940 года. В Рим прибыл Сэмнер Уэллес, чрезвычайный посланник Рузвельта. На следующее утро он был приглашен на продолжительную конфиденциальную беседу к Муссолини. Дуче обрисовал собеседнику ситуацию в Италии, ее нужды, так или иначе требующие удовлетворения, и.намерения правительства сделать вес возможное, чтобы продлить ситуацию неведения военных действий и погасить конфликт.

10 марта, сразу после отъезда Уэллеса в Берлин, Гитлер послал в Рим своего министра иностранных дел фон Риббентропа, чтобы оценить расстановку сил перед возможным вступлением в Италию в случае расширения конфликта. Риббентроп ясно дал понять, соблюдая при этом внешние дипломатические приличия, что Германия намерена «заняться» Италией в военном плане в случае несоблюдения последней «Стальною пакта». Муссолини чувствовал, что Берлин его «дожимал».

Немецкие армии победоносно маршировали по городам Европы, и с каждым военным успехом Гитлера настойчивость короля, многих генералов и руководителей в различных эшелонах власти становилась все более твердой; многие стали открыто требовать участия Италии в военных операциях. Дуче предпочитал политику выжидания.

Риббентроп покинул Рим 11 марта 1940 года, а через несколько дней состоялась личная встреча фюрера и дуче. Гитлер предложил послать 20 итальянских дивизий для совместного нападения на Францию. Муссолини уже не посмел отказать. Мальта и Египет — цели для итальянского наступления. В Ливии концентрировались крупные итальянские силы, но плохо обстояло дело с транспортными средствами. Предстоящая война угрожала колоссальными жертвами. А если победа не гарантирована?» — спрашивал себя Муссолини.

30 мая Рузвельт прислал дуче личную телеграмму, призывая не вступать в схватку. Американцы, видимо, были хорошо информированы. Русские — тоже. В тот день Муссолини вернулся домой на виллу Торлония с пакетом фотографий и документальных пленок о ходе военных действий. Они производили сильное впечатление. Армии рейха походили на циклон, сметающий препятствия на своем пути. Они разбивали любое сопротивление. «Посмотри на эти военные силы! — восклицал Бенито. — И они почти у наших дверей.

10 июня 1940 года, убедившись, что французская армия разбита, Муссолини принял решение о вступлении Италии в войну на стороне Гитлера, явно надеясь поживиться плодами германской победы.

…Сыновья Муссолини Витторио и Бруно приписанные к аэродрому Гроталья, одними из первых отправились на фронт. Дочь Эдда пошла работать медсестрой Красного Креста и попала в Албанию. Многие министры надели серо-зеленую форму, но зачастую всего на несколько месяцев. Как будто речь шла о курортной или дачной жизни или какой-то другой временной поездке, которая принесет медали и деньги.

Мнения Гитлера и Муссолини по поводу германо-итальянских условий перемирия с Францией расходились. Италия настаивала, чтобы, «исходя из чисто стратегических соображений и учитывая длительность предполагаемых военных операций, были оккупированы французские колонии в Африке». Гитлер, напротив, не видел в этом никакой необходимости, потому что «не сомневался в скорой победе». С французскими колониями в Африке можно было и не спешить.

«Великодушие, которое хочет выказать Гитлер, совершенно некстати, — сетовал дуче. — Я не меньше хочу, чтобы во главе Франции было нужное французское правительство, но, пока не одержана окончательная победа, французские колонии будут представлять собой угрозу. Гитлер здесь совершает большую стратегическую ошибку. Будем надеяться, что его оптимизм одержит верх над моей озабоченностью».

Тем временем с фронта стали приходить не только ободряющие, но и тревожные новости.

«Из штаба главнокомандующего в Албании Ракеле прислали длинную телеграмму с описанием происшествия с Эддой. «Ночью на корабль-госпиталь «По» упали семь английских бомб, через некоторое время он затонул. Когда началась воздушная бомбардировка, Эдда была в своей каюте. Она схватила пальто и стала стучать в дверь близкой подруге, тоже медсестре Красного Креста (они вместе учились в Милане). Взрывной волной заклинило дверь в каюту. Накренившись набок, судно начало тонуть, вода прибывала. Страх парализовал Эдду. В конце концов какой-то <матрос, пробегавший мимо, бросил ее в воду. Эдда смогла продержаться на поверхности воды в течение пяти часов. В кромешной тьме, скованная холодом. Только на рассвете были развернуты спасательные действия».

…Бруно Муссолини в конце войны в Греции был переведен в Пизу. Находился в составе группы четырехмоторных самолетов-бомбардировщиков дальнего действия. Перед началом военных действий он провел месяц в Германии, где посетил аэродромы для полетов над Атлантикой. Он подготовил для отца «политический отчет», в котором восхищался дисциплиной, которая пронизывала весь немецкий народ. «Даже если немецкий народ проиграет войну, — писал он, — Германия все равно всегда останется первостепенной нацией. В Италии же… везде царит саботаж».

30 июня он пришел повидаться с матерью и сказал: «Если со мной что-нибудь случится, пусть жена и маленькая Марина будут с тобою!» Он был подавлен. На следующее утро он уезжал. Мать просила его беречь себя. «В некоторых ситуациях осторожность ни к чему», — ответил он. Время для Бруно Муссолини начало обратный счет…

Тогда, 30 июня, мать видела сына в последний раз. Как удар грома пришло известие о смерти Бруно. Произошла авария в воздухе. Бесполезно было устанавливать точное время, когда произошла катастрофа. 17 июля в семь сорок пять, в восемь пятьдесят? Моторы остановились внезапно, Бруно сделал все, чтобы избежать катастрофы. Последними его словами были: «Отец… лагерь!» Предполагали, что это была диверсия…

Бруно похоронили на маленьком кладбище в Сан-Кассиано в саркофаге из камня, добытого в окрестностях Рокка делле Каминате. На могиле поместили надпись только с датами рождения и смерти. Цветы возложили в маленькой часовне, где проходил обряд погребения. Там горит свеча, зажженная настоятельницами монастыря Святого Луки — покровителя летчиков. 7 августа 1945 года, уже после войны, английские офицеры авиации преклонили головы перед могилой пилота с фамилией Муссолини. А дуче нашел силы написать и выпустить в 1941 году книгу «Я говорю с Бруно»…

Итальянские войска перешли границу Албании и Греции. Началась так называемая «греческая кампания». Об этом доложили Гитлеру, когда он был в поезде и приближался к Флоренции, где его ожидал Муссолини. Фюрер не одобрял военной самостоятельности дуче, но проглотил горькую пилюлю с полным самообладанием и даже пообещал Италии свою полную поддержку в случае, если итальянцы будут разгромлены или понесут значительные потери. Вторая часть обещания — о потерях и разгроме — исполнилась быстро. Впрочем, и первая — тоже.

Фюрер как в воду смотрел. Ровно через три недели после встречи во Флоренции началась для итальянцев серия военных неудач. И, как писал фюрер в личном письме дуче, словно упрекая его за инициативу, «Югославия, Болгария, вишистская Франция и Турция все более дистанцируются от Италии в результате ее опрометчивого шага. Налицо и обеспокоенность России, что может привести к новой угрозе, на этот раз с Востока. Кроме того, Великобритания получила основание для размещения в Греции своих баз, что создает опасность бомбардировок Румынии и юга Италии. Последствия таковы, что военные действия в Африке против Египта должны быть приостановлены, а Германия будет вынуждена послать войска во Фракию, но только в 1941 году».

«Он здорово щелкнул меня по носу…» — мрачно отреагировал дуче на послание фюрера.

В январе 1941 года между Гитлером и Муссолини прошли переговоры в Бергхофе. Прибывшие на железнодорожную станцию Пуш члены итальянской делегации неожиданно увидели самого Гитлера. Хлопьями падал мягкий снег. Фюрер стоял на перроне в длинном кожаном пальто и шапке, натянутой глубоко на уши. (Этот фотоснимок обошел всю германскую и итальянскую печать.)

Вагон Муссолини, который был у открытого окна, остановился перед Гитлером. Дуче вышел из вагона, и они величественно обменялись рукопожатиями.

Как следовало из записей министра Галеаццо Чиано, фюрер был «слишком вежлив. У него на глазах даже появлялись слезы. Через несколько часов во время беседы и обеда Гитлер много говорил, не переставая, поглощал печенье, галеты с вареньем. Геринг сидел в новом серо-голубом мундире и тоже не умолкал. Муссолини же выглядел полностью сосредоточенным. Он мaло ел, небрежно засунул салфетку за воротник кителя, то и дело низко наклонялся над тарелкой. Он слушал Гитлера, редко вставляя слова, будто с трудом подбирал их из своего запаса немецкого языка, который был неплохим».

ПЕРЕПИСКА С ЧЕРЧИЛЛЕМ, КОНТАКТЫ С ЧЕМБЕРЛЕНОМ

Уинстон Черчилль одним из первых в Англии и в ее колониальной политике 20-х годов растоптал старые принципы либеральной буржуазии, и это в значительной мере было приятно Муссолини. Лидер фашизма стал внимательно следить за действиями реформатора с Альбиона.

В качестве министра по делам колоний сэр Уинстон начал свою деятельность с того, что издал приказ об усовершенствовании аппарата подавления в колониях, где, как, например, в Индии, развернулось широкое движение народных протестов. Английским правящим кругам потребовалась твердая рука карателя. Именно такую руку, вооруженную современной техникой и верным мечом, предложил Черчилль. И эту политику в Европе, в Италии прежде всего, оценил Бенито Муссолини. Особенно ту часть, в которой утверждалось, что для подавления восставших и «поддержания порядка» необходимы бомбардировки с воздуха и пулеметный огонь с самолетов — новая эффективная форма репрессивных действий. Предполагают, что именно тогда Муссолини первым отправил послание У. Черчиллю и вскоре получил от него ответ с искренними комплиментами.

И это не было просто жестом элементарной вежливости, обменом дежурными любезностями. Это было выражение чувств, мыслей, настроений и взглядов, совпадавших по конкретным вопросам политической и международной деятельности.

В 1927 году Уинстон Черчилль посетил Вечный город. Он любил и знал историю Рима, восхищался его древней и средневековой архитектурой, публично давал свои оценки эпохе нового зарождавшегося зодчества Италии — архитектуре «эпохи Муссолини». То ли под влиянием Рима, обшей доброй атмосферы, то ли это было результатом личного душевного настроения, но на пресс-конференции сэр Уинстон заявил о своем отношении не к Риму, не к Италии и итальянцам, а лично к Муссолини. И говорил он в таких возвышенных выражениях: «Я не мог не поддаться, как это было со многими другими людьми до меня, обаянию, благородной и простой манере держаться синьора Муссолини, его спокойного и беспристрастного поведения… Это — уникальная личность…

На следующий день лондонская газета «Тайме» поздравила мистера Черчилля с тем, что он «глубоко проникся истинным духом фашистского движения». Но если не движения, то духом Муссолини — это точно, иронизировала газета.

Похвалы с Альбиона, льстивые заявления английских лидеров специальной почтой направлялись в Рим и быстро доходили до Муссолини. Дуче, имея обычай преувеличивать все, что касалось его лично, одновременно создавал для себя образ «среднего англичанина». И вот какой складывался этот «образ».

Уже в 30-х годах Муссолини в своем окружении высказывал мнение, что средний англичанин глуп, тугодум и неизвестно сколько времени он будет разбираться в том, на что итальянцу потребуется мгновение. А анекдот о том, что «до человека доходит, как до жирафа», родился не в Лондоне или в Африке, а в Риме и обращен к жителям Британских, островов с их длинными шеями, по которым юмор доходил особенно медленно.

В военном отношении, как считал дуче, основываясь на данных своей внешней разведки и дипломатии, Англия продолжает резко отставать от Германии и Италии. Ее флот устарел и делал ее берега и заморские территории слабо защищенными[7]. Правда, военно-воздушные силы Италии угрожать им не могли и поэтому вообще не брались в расчет, но главное, что разгромит Англию в будущем, утверждал дуче, — это резкое снижение… рождаемости и малый запас материальных резервов. Рост населения намного важнее, чем увеличение производства оружия. А в Англии — кризис; количество мужчин на четыре миллиона меньше, чем женщин —большинству лиц мужского пола грозит бесплодие, а это вызовет неудовлетворенность женщин. Но не лучшее положение было на этом «фронте» в Италии. Во время войны Муссолини доложили, что рождаемость снизилась в Италии и если так будет продолжаться лет тридцать, то его армия потеряет не меньше пятнадцати боеспособных дивизий. Это «открытие» статистики привело дуче в ярость.

Перед нападением Германии на Чехословакию, которую Муссолини считал искусственно созданным государством, Чемберлен обратился к итальянскому правительству с просьбой попытаться отговорить фюрера от вторжения и пересмотреть военные планы. По этому поводу Муссолини позволил себе поиздеваться над британцем, заметив, что если островитяне снизошли до просьб, значит, их престиж приблизился к нулю, Англию (как и Францию) можно «ликвидировать навсегда», а лидеров «заставить лизать сапоги».

В январе 1939 года Чемберлен появился в одиннадцатый раз в Риме. В данном случае с бесполезной надеждой «вытянуть» Италию из «оси». Муссолини при виде английского министра приходил в восторг. Его наполняли приливы остроумия. Он чувствовал себя основоположником буквально всего, и главным образом моды на верхнюю одежду. Но при этом в кругу политиков с сожалением замечал, что теперь, увы, пришло время перехода всем на военную форму. На приеме в честь Чемберлена дуче в последний раз появился во фраке и белом галстуке. Но как однажды сострил Черчилль, «сапоги больше к лицу Муссолини».

Дуче все чаще мрачнел, впадал в истерики, рассыпал угрозы. Больше других доставалось соседям-французам. Их он называл «воробьями», по которым откроет огонь из пушек всех калибров, а если те будут возражать, то применит «секретное оружие», о котором пока не знает никто. Это должны были услышать сразу все и очень испугаться. Прежде других соседи-французы, которым предстояло срочно расстаться с Лазурным берегом, Ниццой, Корсикой, Французским Сомали и Тунисом.

Но после испанской войны подлинную цену итальянскому военному героизму хорошо узнали в Европе. «Сквадристы» потеряли около шести тысяч солдат убитыми и пропавшими без вести, растратили почти 50 процентов запасов иностранной валюты и разного капитала, качество вооружений оставляло желать лучшего…

Определилось и другое. Несмотря на «громко» проводимые встречи, Гитлер все реже информировал Муссолини о своих подлинных планах. Дуче это понимал и переживал в душе. «Все эти итальянцы болтают как цыгане, — сказал Геббельс Гитлеру. — И даже… по радио». В январе 1943 года фюрер приказал принять все необходимые меры, чтобы немецкие оперативные планы не становились известными итальянцам. Существует большая опасность, говорил Гитлер адмиралу Редеру, что даже «итальянская королевская семья передает разведывательную информацию Великобритании».

Гитлер ненавидел Савойских, и в частности короля Витторио Эмануэле III, на которого он готов был «спустить всех собак». Но в данном случае фюрер недалек был от истины: информация действительно утекала из Квиринале, и не только на Альбион, шла и дальше — в Штаты.

Тайные переговоры английская и американская дипломатия вела с королевским двором Савойских и Ватиканом. Определенная категория историков считает, что вплоть до 1940 года Муссолини колебался и склонялся к тому, чтобы занять «позиции нейтралитета» взамен на получение земель на Лазурном берегу (Ницца). в Тунисе, оккупацию нескольких греческих островов. Все эти сведения логичны, намерения, вернее всего, имели место, но не оставили документального подтверждения.

25 апреля 1945 года в Милане в присутствии кардинала Шустера дуче якобы составил послание почему-то именно Черчиллю об условиях капитуляции и сдачи в плен высших иерархов фашистского режима. Письмо это не обнаружено. Утверждают, что его упрятали в один из двух коричневых ящиков-чемоданов и сбросили на дно озера Комо. Архив Муссолини, как мы сообщали, упорно искали в течение десятилетий и не нашли.

Искал, как считают историки и политики, и сам Уинстон Черчилль. Сразу после войны он совершил поездку в район озера Комо, но, видимо, вместе с английскими секретными агентами ничего интересовавшего его не обнаружил. В конце 1946 года заговорили о связке из 62 писем, которые хранил в своем личном архиве Муссолини. Дуче рассматривал некоторые письма как компроматы, которые могли бы поставить в неловкое положение Лондон и лично Черчилля. Эти письма были собраны в отдельную связку, помещены в папку, которая затем была положена в Дамасский банк двумя партизанами из отряда, захватившего и расстрелявшего Муссолини. Но где сейчас эти письма? Неизвестно.

БИТЫЕ КАРТЫ ДУЧЕ. НА БРЕННЕРСКОМ ПЕРЕВАЛЕ

В апреле 1941 года растаяла «жемчужина итальянского фашизма» в Африке — пала Аддис-Абеба перед войсками антифашистского блока. Вновь обрела независимость Эфиопия. Тысячи итальянских солдат попали в плен. Гитлер получил в отношениях с Муссолини дополнительные козыри, чтобы в переговорах бросать слова упреков. На них дуче нечего было отвечать. Закладывались основы будущего неравноправия в контактах; определились позиции лидера и аутсайдера, пока строптивого, но все более прирученного и всегда виноватого. Муссолини оставался за столом с битыми картами, но желал все еще выглядеть по-наполеоновски. Почти непогрешимым полководцем, держащим в своих руках управление всеми главными ударами войск, не учитывая голоса, пусть даже совещательного, своих генералов. Все оборачивалось плачевно, и скептицизм Гитлера был вполне обоснован. Это понимал дуче.

Тем более что положение на фронтах было крайне неблагоприятным. Судоходство в зоне Средиземноморья продолжало оставаться опасным для Берлина и Рима. Половина итальянского флота была уничтожена англичанами. Снабжение армии Ром меля в Северной Африке терпело перебои. И за все это должен был отвечать Муссолини, и он вымещал свое чаще свое плохое настроение на приближенных и родственниках.

С начала июля 1941 года совещания у Гитлера стали систематическими. Встреча на Бреннерском перевале была уже седьмой в серии личных контактов фюрера и дуче. Она качественно отличалась от предыдущих тем, что Муссолини стал выполнять роль «уступчивого и нерешительного союзника Гитлера, так сказать «нашкодившего мальчика», пропускающего один удар за другим»… Апломб дуче начинал резко идти на убыль…

АРМИР ИДЕТ НА ВОСТОК

Германо-советский пакт, подписанный в августе 1939 года, расценивался в Риме как предпочтение, отданное Сталиным и Молотовым Гитлеру и Риббентропу в противовес англичанам и французам. Это было время, отпущенное на передислокацию сил. После вторжения Гитлера в Чехословакию, в результате чего было раздавлено танками то, что от нее оставалось, после нападения и захвата Италией Албании, после расправы Франко над республиканской Испанией объективные наблюдатели делали единственно обоснованный вывод: мир в Европе и на других континентах не может быть долгим и взорвется в очень скором будущем. До вторжения германских войск в Польшу и. начала Второй мировой войны оставалось менее двух недель.

Итак, силы определились. Как позже напишет генерал-фельдмаршал, начальник штаба Верховного главнокомандования вермахта Вильгельм Кейтель в своих воспоминаниях (1940–1945) «Взгляд в прошлое. Накануне смертного приговора», из союзных и дружественных Германии государств в походе против Советского Союза с первого же момента участвовали Румыния и Финляндия, а сразу после начала бросили в бой свои скромные силы Италия, Венгрия, Словакия: каждая направила экспедиционный корпус, равный моторизованному германскому корпусу, а Словакия — одну легкую дивизию.

Накануне войны Муссолини встречался с маршалом Ионом Антонеску, которому Гитлер вручил Рыцарский крест и обещал полное возвращение Бухаресту Бессарабии. Дуче не мог отстать от Румынии и Венгрии, позволить такой «уступки позиций», как переход во второй эшелон союзников Берлина. Поэтому он широким жестом предложил отправить на фронт моторизованный подвижной корпус, который должен был эквивалентно компенсировать «услуги» танкового корпуса генерала Эрвина Роммеля в песках Северной Африки. Германский ОКБ (Верховный штаб вермахта) был вне себя от этой мизерной помощи, поданной как золотое кольцо к чужой свадьбе.

И помощь эта оказалась к тому же очень неудобной. Отправлять летом 1941 года корпус пришлось по железной дороге, которая была крайне перегружена, и неизвестно, с военной точки зрения, что это было — помощь или вред? Но пропагандистский шум вокруг этой помощи, конечно, был великий. Италия вместе с Германией.

Пока итальянские войска были на марше к фронту, Муссолини по приглашению фюрера встретился с ним в подготовленной в Галиции второй ставке Гитлера. Два особых железнодорожных состава остановились в специально построенном и хорошо охраняемом туннеле. Генералы вермахта прилетели на нескольких аэропланах к генералу Рундштедту в Умань.

После общих докладов об обстановке все на машинах выехали приветствовать итальянскую дивизию. Прохождение парадным маршем итальянских частей под громкое «Evviva Duce!» привело фюрера и его генералов к большому разочарованию. Особенно безутешное впечатление производили выслужившие все мыслимые и немыслимые сроки службы офицеры. Возникли большие опасения насчет ценности столь сомнительных вспомогательных войск. (Позже эти опасения Кейтеля только усилились. Как смогут эти полусолдаты противостоять русским, если они спасовали перед «пастушеским народом» греков?) Фюрер же верил в дуче, в его «революционное дело», но дуче был отнюдь не вся Италия, а итальянцы так и остались «итальянцами». «Кому нужен был такой союзник, который не только стоил дорого Германии, не только бросал ее на произвол судьбы, но и предал Германию». (Эта оценка Кейтеля полностью субъективная. Итальянские государственные деятели всегда, при любых обстоятельствах служили интересам Италии. Германию они не предавали. Просто Берлин был далек…)

«Самостоятельное» согласие двинуть на русский фронт экспедиционный корпус не вызвало большого удовлетворения Берлина, которому стратегически было бы проще не иметь «итальянских флангов» в России, а высвободить свои силы из Африки и перебросить их в Европу. Но с итальянцами пока Гитлер считался, а в Риме с надеждой ждали, когда русские нанесут контрудар и осадят спесь немецкого военного командования и дипломатов. Ждать этого долго не пришлось. После боев за Смоленск стало ясно, что война приобретала затяжной характер, а Гитлер начинал «дуть на русское молоко»…

В августе 1941-го состоялась восьмая встреча дуче и фюрера. На этот раз в Восточной Пруссии. Муссолини летел на личном самолете фюрера и, как он считал, получил выигрышное очко. Пожалуй, последнее в отношениях с Гитлером. Он добился, чтобы его охрана летела в кабине пилота. Мелочь, но приятно. Гитлер легко уступил, понимая, что речь шла о чистой формальности и «протокольном престиже» дуче.

Что дало присутствие охраны в кабине пилота Гитлера? Ровным счетом ничего. Но Муссолини показал: у него есть внешне опытные телохранители и существуют резервы в армии, из которых он готов к пяти прибавить еще десять дивизий и направить их на Восточный фронт! Вот и весь смысл.

В октябре 1941 года Муссолини на девятой встрече несколько осмелел и пообещал Гитлеру увеличить свой воинский контингент в России до двухсот тысяч солдат, большинство из которых входили бы в состав «моторизованных частей». Слово «моторизованный» стало модным тогда, и, как острили итальянцы, их «моторизованные ноги» работали лучше «при марше назад». Но лучше ехать на лошади, которая могла стать и едой…

Муссолини пока вел иные расчеты: чем больше итальянцев будут брошены в бой, тем большей доли можно будет требовать после победы. Но будет ли «эта победа»? Этот вопрос тогда, осенью-зимой 1941 года, еще старались не ставить в Риме.

В декабре 1941 года был Пёрл-Харбор. Дуче приветствовал японскую атаку на американскую военно-морскую базу и с балкона венецианского дворца объявил о состоянии войны с США.

Апрель 1942 года. Десятая встреча с участием представителей генералитета двух стран, и в частности начальников штабов. Расширение круга участников не нравилось дуче. Во-первых, он не желал повышения авторитета военных, которые могли бы иметь самостоятельные контакты, трудно подвергаемые проверке на лояльность и верность дуче. Во-вторых, «чужие уши» могли слышать язвительные фразы фюрера в адрес итальянского руководства.

На встречах Муссолини по-прежнему работал без переводчика и совершал немалые тактические и стратегические промахи. Издревле римские дипломаты знали, что переводчик нужен не только для точности донесения до собеседников высказанных мыслей и фраз. Еще переводчик позволяет выигрывать время. Пока идет перевод, участники переговоров получают возможность лучше продумать свой ответ, точнее выразить мысль.

От этого дипломатического правила Муссолини отказался сам и многое от этого терял. Хотя в одном дуче был прав: из того, что Гитлер говорил часами, нужно было бы выделить всего минуты полезного времени. Чтобы как-то реабилитироваться перед Гитлером и вновь выглядеть если не наравне, то с достоинством, Муссолини срочно нужны были победы. Пусть небольшие, но победы. Победы, которые при помощи поставленной пропаганды можно было бы превратить в громкие героические дела. Если «муха укусит слона и слон умрет или заболеет, то да здравствует та самая славная муха»! В роли такой мухи оказался командир одной итальянской подводной лодки, которая якобы топила крейсеры и линкоры противника (корабли, правда, в сводках были без названий, а противник не подтверждал потери), и Муссолини ловко сделал из «морского льва» фантазера героя, несмотря на скептическое отношение штабистов. Об этом было доложено фюреру, который выслушал сообщения и неожиданно заявил: «Что же, это хорошо, если и у итальянцев Муссолини прививается вкус к победам. А то у них чаще все бывает наоборот».

«Наоборот» произошло очень скоро, когда англо-американский десант высадился в Северной Африке. Но Муссолини сделал вид, что он этого ожидал и все развивается в соответствии с его военно-стратегическими предвидениями. Об этом он сообщил Гитлеру на одиннадцатой встрече в Берлине и не был понят фюрером.

«Предвидений» было действительно много, но о всех них сообщалось лишь после того, как событие проходило и всем оставалось лишь «констатировать то, что заранее умел предсказать дуче, благодаря эффективности его системы инстинктивных ощущений». Он предчувствовал грядущие победы, а некоторые армейские части оставались буквально без сапог; из ста десяти официально существовавших дивизий не были укомплектованы и пятьдесят пять; в воздух могли подняться едва четыреста боевых самолетов, а авиационная промышленность не успевала и не могла восполнять постоянные потери.

…Многие западные послевоенные наблюдатели, описывая события 1942 года в Италии, считают до сих пор, что Муссолини был неточно ориентирован своими помощниками, делал один за другим ложные шаги, потому что был убежден в возможности продолжать войну еще три и больше лет, не верил в вероятность путча, ареста, наконец, его физического уничтожения, хотя мнительность, подозрительность и другие качества из этого разряда были обострены и доведены до предела. Пружина нервного напряжения могла лопнуть.

За три-четыре месяца дуче потерял в весе. Около двадцати килограммов. Врачи из окружения дуче и призванные специально для консультаций в один голос высказывали подозрения: у дуче возможен рак желудка, возможны и другие заболевания. Время Муссолини сочтено. Нужен преемник. Дуче должен уйти.

Но преемника не было. Не могли подыскать надежной кандидатуры и немцы. Чиано? Слаб. Он мог быть доверенным лицом германской разведки, но диктатором и военным? Никогда. Фариначчи? Он мог претендовать на место среди иерархов фашизма, был секретарем партии фашистов, но не больше. Новый партийный секретарь Карло Скорца? Возможный соучастник в любом террористическом акте, в убийстве, политической интриге, но этот человек был неспособен удержать власть и неделю. Пасьянс был обширным, а выбор сводился опять к одному: Муссолини.

Гитлер предлагал Бепито выехать в Германию, подлечиться, Муссолини отказывался, мотивируя тем, что не может ни на сутки оставлять Италию «не по делам». А личное здоровье, точнее нездоровье, — мелочь. Это было и позерство, и подлинное отражение его тяжелых мыслей. Опасность заговора нависала. Он чувствовал эту опасность.

Весной 1943 года фашистские диктаторы встретились около Мюнхена в замке Клессхейм. Некоторые советники в Италии и за рубежом (в апреле 1943 года венгерский премьер) подбивали дуче возглавить группу государств из гитлеровской коалиции и выступить за сепаратный мир с русскими и союзниками. Но как говорили в Риме, при одном виде Гитлера вся словесная отвага дуче испарялась. То же самое повторилось в замке Клессхейм. Это «явление» Чиано назвал «процессом ораторского затмения дуче».

Муссолини мучился от боли в желудке. А Гитлер без умолку говорил и говорил: крутилась «граммофонная пластинка» фюрера — продолжался монолог Гитлера. Муссолини молчал и уже не вставал в свою прежнюю внешне независимую «монументальную» позу.

Многое при этом напрягло фюрера. В первую очередь, он не «понял» заявление дуче о том, что фашизм находится на грани катастрофы и он, Муссолини, увы, не видит себе наследника, который бы «продолжил революцию» в случае его, Муссолини, смерти.

Позиция Муссолини утвердила в Гитлере подозрение, что итальянцы — неверные союзники и следует подготовить пять-шесть дивизий для оккупации Италии в случае предательства Рима. В мае в Германии несколько полковников и генералов создали штаб для разработки операции по свержению итальянского правительства. Среди итальянских воинских подразделений Берлин делал ставку на фашистскую милицию, на вооружение которой предполагалось поставить даже тяжелые танки. А те были уже на счету и были бы нужнее на Восточном фронте…

В середине июля 1943 года Гитлер настоял на очередной — тринадцатой — встрече, состоявшейся па севере Италии, в Фельтре. Фюрер не исключал, что в Италии могут прийти к власти силы, которые заключат сепаратный мир с государствами противника, и тогда позиции Германии были бы еще больше ослаблены. Какой выход? Реорганизовать итальянские войска и поставить их под непосредственное командование Германии.

Муссолини выслушал двухчасовую речь фюрера, хотел выразить Гитлеру свое мнение: Италия больше не в состоянии участвовать в войне, но не хватило ни сил, ни воли.

Позже врачи скажут: дуче 19 июля 1943 года перенес непродолжительный микропаралич мозга. Все последующие встречи будут проходить уже в другом качестве, когда Муссолини явно находился в положении не партнера, а «вассала» Берлина.

…Спустя несколько дней, 24–25 июля 1943 года собрался почти в полном составе Большой фашистский совет. Заседания продолжались более десяти часов. В результате девятнадцать членов совета (против семи) решили обратиться к королю с вопросом, готов ли он найти альтернативный политический курс (в противовес Муссолини), чтобы спасти Италию от дальнейших разрушений и гибели.

Муссолини проявил не свойственную ему нерешительность. Что-то происходило. И даже полвека спустя никто однозначно не может объяснить, что случилось тогда с дуче. «Паралич ума»? Но он быстро не проходит. Угрызения совести? Не для Бенито Муссолини в его без четырех дней тогда шестьдесят лет…

Возможно, «в путче против себя», в свержении и даже в том, что он будет убит, Муссолини видел выход из жизненного, политического и военного тупика? Вряд ли. Муссолини не был Юлием Цезарем, который мог знать об угрозе заговора и ничего не предпринять. Так или иначе Муссолини не предпринял ничего, а 25 июля отправился на виллу «Савойя» на встречу с королем.

«Не ходи!» — советовала супруга Ракеле, когда Муссолини надевал темно-синий костюм, а не военный френч, чтобы быть в гражданской одежде на королевской вилле.

«Не ходи», — умоляла дуче Кларетта Петаччи. когда он сказал ей о своем намерении в 17 часов видеть короля и доложить о решении Большого совета. Предчувствия двух женщин, двух противниц, знавших и искренне любивших Муссолини, были верны. Недаром в Риме числа U и 17 считаются «сатанинскими», несчастливыми.

Муссолини не арестовал (непонятно, откуда такая демократичность, либеральная слабинка) девятнадцать членов Большого совета, но становилось ясно, что у этих девятнадцати не оставалось другого решения, как арестовать самого Муссолини. Иначе уже 26 июля он покончил бы с ними… Но история не домысливается, история не знает условных наклонений и слова «если»…

Следующие встречи Гитлера и Муссолини пройдут уже после освобождения дуче из-под ареста на Гран-Сассо из Кампо-Императоре. Но это уже будет начало агонии двух фашистских режимов, и встречи обретут совершенно иной политический и психологический характер и смысл.

За девятилетний период регулярных встреч лидеры фашизма Гитлер и Муссолини прошли через разные, порой очень сложные и стремительные периоды в своих взаимоотношениях. То расходились удовлетворенные, полные уверенности, что новый мир будет «вращаться вокруг оси Берлин — Рим», то выглядели словно матросы со спасательных кораблей, пытающиеся удержать на плаву неуклюжий фрегат, потерпевший кораблекрушение в открытом и бурном море. Изменились и сами вожди. Постарели, претерпели многие кризы и удары.

Муссолини все реже стал появляться на балконе палаццо «Венеция» и объявлять о своих «головокружительных победах и сногсшибательных планах». Он начинал словно терять свою театрально-монументальную позу, без которой «Муссолини становился не Муссолини», и его могла бы не узнать толпа, даже если бы он стоял на своем балконе один, потерявший голос, блеск глаз, двадцать килограммов веса в животе, шее, щеках, а рука больше не летела с бедра вверх в римском приветствии.

Гитлер был моложе дуче, но и на его внешнем виде сказались эти годы. Фюрер словно щадил Муссолини, стремился лишний раз не задевать больное самолюбие дуче. Бенито научился в присутствии фюрера больше молчать. Он был словно «подавлен энергией Гитлера», постепенно, в силу складывавшихся обстоятельств, поражений на фронтах и отступлений итальянских армий, сдавал одну позицию за другой, и наконец он скатился до положения балласта, который пока не сбрасывали, но от которого могли освободиться в любой миг.

Большой фашистский совет 24–25 июля был сигналом «SOS». Берлин быстро вычислил, что больному и поверженному дуче не было замены на политическом горизонте Италии, и его предстояло спасать… в интересах Германии. Но пропагандистски все представлялось как проявление фашистской солидарности, взаимодействия, взаимовыручки и боевого единства… Хотя и это было не последним элементом в отношениях фюрера и дуче и отрицать их симпатии было бы неверным.

Сорок пять дней провел Муссолини в тюрьмах. В ушах звенели слова фюрера: «Нет, дуче, вы не умеете и не можете быть настоящим диктатором. Как бы ни пыжились, пи напрягались»…

Евгений Доллманн — начальник германской секретной службы СС в Риме (он же переводчик Гитлера, он же постоянный собеседник Муссолини) вечером 25 июля вместе с послом Гансом Георгом Макензеном ожидали кого-либо «камератов» для выработки совместных планов действий и направления срочной шифротелеграммы в Берлин.

Первым в посольство прибыл Фариначчи, и то лишь затем, чтобы получить визу для въезда в Германию. «Знает кошка, чье мясо съела», — только и буркнул Доллманн.

Какова была реакция в Риме на «отставку» Муссолини?

«Известие застигло народ врасплох. Люди реагировали на него как на внезапное освобождение от кошмарного сна. Все вспомнили, что во времена фашизма людей насильно сгоняли на площади для инсценировки искреннего одобрения мероприятий правительства дуче. Теперь впервые за двадцать лет проходили стихийные демонстрации, люди давали выход гневу и чувству мести: срывали фашистские эмблемы с домов, громили помещения фашистских организаций, но не трогали тех, кто там находился. Все вдруг поверили, что в один миг все черное прошло. И никто будто не обратил внимания на слова короля: «Война продолжается». Будто ее и не было вообще…

Начался (медленно и неуверенно) процесс дефашизации. Новое правительство маршала Бадольо, словно вопреки своей воле и формально, попыталось придать антифашистскую видимость своей политике. Особенность «момента» заключалась в том, что, с одной стороны, в Италии сохранялся страх перед Германией, и никто не отменил ни одно из заявлений о верности в отношениях с Берлином; а с другой — англо-американские войска были уже на Сицилии, ощущался коренной перелом на фронтах в пользу стран антигитлеровской коалиции, хотя официально «второй фронт» в Европе еще не был открыт и до высадки в Нормандии оставался еще почти год…

Состояние здоровья дуче, как замечал семейный врач Сандрино, находилось в прямой зависимости от сводок, получаемых с фронтов. Конечно, давала о себе знать и старая рана, полученная в Первой мировой, и последующие травмы. Муссолини вынужден был носить сапоги, застегивавшиеся сзади на молнию. Шнурки были только для вида. Но это был «общий вид». Суть была в другом: все летело стремительно вниз по наклонной плоскости. Муссолини это понимал, видел конец и не желал, не мог уже активно сопротивляться. Мистицизм? Да. Отчасти. Парализованная воля? Пока еще нет.

В августе-сентябре 1943 года события развивались быстро. 3 сентября подписан и 8 сентября 1943 года оглашен акт о капитуляции Италии. Условия документа англичане и американцы оговорили с СССР и лично с И.В. Сталиным, который требовал безоговорочного выхода Италии из гитлеровской коалиции. А что же Бенито Муссолини? Ожидалось его предание вместе с другими фашистскими лидерами международному суду.

Но все развернулось по иному сценарию. Немецко-фашистские войска за несколько дней оккупировали Италию от Альп до Неаполя. 10 сентября 1943 года захватили Рим. 13 сентября Бенито Муссолини был освобожден из-под ареста в Абруцци, в горах на Гран-Сассо, 2915 метров над уровнем моря. По личному приказу Гитлера немецкий отряд из 500 эсэсовцев, горных егерей и десантников под негласным командованием капитана СС Отто Скорцени провел в течение 23 часов боевую операцию «Студент» (название закодировано не в честь какого-то студента, а по фамилии генерала, разрабатывавшего операцию). Скорцени прибыл на Гран-Сассо в форме матроса и затем доносил в ставку Гитлера: «Мой фюрер! Я освободил Муссолини. Доложил капитан Скорцени!». В ответ из Берлина последовало: «Спасибо, майор Скорцени». Об этом эпизоде говорится теперь даже в туристическом путеводителе «Экотура» о Гран-Сассо, но до сих пор ни в одном официальном источнике не дается объяснение, почему бывший капитан, ставший майором, недовыполнил план гитлеровской ставки: операция «Студент» задумывалась не только как акция по вызволению Муссолини, но и как сигнал к ликвидации большинства высших итальянских военных, аресту короля и лапы римского Пия XII, вывозу сокровищ Ватикана в Германию. Анализируется множество версий, но нет даже полвека спустя окончательного ответа на вопрос: почему все-таки уцелели итальянский король, папа римский и сокровища Святого престола? Не раскрыты и поэтому молчат архивы Ватикана тех лет…

Итак, после освобождения дуче сразу же встретился с фюрером. И гот не заставил его ждать в приемной. А вскоре в местечке Сало дуче объявил об образовании Итальянской Социальной республики. Все было оговорено с Гитлером.

В октябре 1943-го созданы первые партизанские отряды гарибальдийцев — в движение итальянского Сопротивления влились до ста тысяч бойцов, среди которых были бывшие военнопленные советские солдаты. Началась партизанская война. В этих условиях встреча Гитлера и Муссолини состоялась в июле 1944 года. Сразу после покушения на фюрера группы германских высших офицеров. Гитлер подал Муссолини левую руку, правая была забинтована.

Дуче тщетно пытался выведать у фюрера информацию не о заговоре, а о новом «оружии возмездия», и почему это «сверхоружие рейха» до сих пор не пущено в действие? И второе: Муссолини добился, чтобы около миллиона итальянских военнопленных, захваченных гитлеровцами в 1943 году, получили статус гражданских лиц.

Хронология встреч Гитлера и Муссолини — это целая вереница, последовательная военно-дипломатическая история «оси Берлин — Рим», оценка личных отношений фюрера и дуче, которые на деле были гораздо сложнее, чем представлялось внешне. Все было покрыто толстым слоем лака, под которым зияли глубокие следы личных и межгосударственных «царапин».

До начала войны против СССР в Берлине знали, что думал дуче о военном потенциале русских, — и это была большая «зазубрина» для фюрера. Поэтому Гитлер не спешил информировать дуче о всех деталях подготовки к войне. Проследим и проанализируем, какие записи сделала Ракеле Муссолини об объявлении Германией войны Советскому Союзу, какая была реакция дуче, какие сводки получал Рим с фронта, как менялся боевой дух Муссолини и т.д.

ИЗ ДНЕВНИКА РАКЕЛЕ МУССОЛИНИ. ХРОНИКА ПЕРВЫХ ВОЕННЫХ ЛЕТ

22 июня 1941 года

Июньской ночью, находясь в Риччоне, я была разбужена звонком телефона, стоявшего возле моей кровати. Я спросила, что хотят от меня в столь неурочный час. Звонил военный атташе германского посольства. Он настойчиво требовал к аппарату дуче. Я спросила, нельзя ли перенести разговор на утро, чтобы не будить дуче. Собеседник настаивал и в конце концов, чтобы оправдать срочность вызова, сухо произнес: «Я должен поставить в известность дуче о том, что Германия объявила воину России.

Муссолини быстро взял трубку, не стал выслушивать сообщения, заговорил по-немецки жестким, протестующим тоном. Он говорил долго, затем сказал мне: «Это безумие. Это будет нашим крахом. Я думаю, что Россия сама никогда не напала бы на нас. Германия умеет воевать, но не умеет делать политику».

Ракеле часто повторяла эту фразу…

Дуче уехал в Рим. Решение о посылке на фронт итальянского экспедиционного корпуса под командованием генерала Мессе было принято незамедлительно. Муссолини сказал: «Мы должны всеми средствами помогать и способствовать блицкригу. Или Россия падет в течение нескольких месяцев, или она не падет никогда».

Дочь Эдда, оправившись после катастрофы в албанских водах, добилась разрешения об отправке на русский фронт. Она пробыла три месяца в Сталино.

4 августа 1941 года

Бенито вернулся домой довольный. Он показал мне телеграмму генерала Мессе. «Наши продолжают наступать, — кричал он. — Мы разбиваем сопротивление русских. Ты понимаешь, что именно там следует сейчас быть. Необходимо показать всему миру, что не только немцы умеют побеждать!»

7 октября 1941 года

Гитлер лично объявил Муссолини о взятии Орла. «Орел — это ворота в Москву, — сказал Муссолини, — но нужно успеть крепче затянуть петлю, так как зима не за горами».

Дуче имел представление о том, что делалось на русском фронте. Он побывал в дивизиях итальянского экспедиционного корпуса на Украине, куда летал вместе с Гитлером и своим сыном Витторио.

Был разгар лета. Самолет плыл над бескрайними полями пшеницы. Где-то внизу тянулись колонны людей. Муссолини не нравилось, что немцы в зонах оккупации жестоко обращаются с населением, между тем как, по его мнению, «победитель должен гуманно относиться к гражданскому населению побежденных стран». Иначе посеешь ветер…

Осень не принесла конца войны. Зимнее наступление русских, писала Ракеле, заставило отказаться от надежды на быструю победу на Восточном фронте. Бенито с тревогой следил за сообщениями с позиций итальянского сектора фронта. Он жаловался, что обещания немцев о поставках оружия и материалов для продолжения боевых действий не реализуются вовремя, войскам приходится сражаться в тяжелейших условиях. Плохие новости с русского фронта переплетались с сообщениями о новом отступлении в Ливии, где ситуация вскоре восстановилась благодаря взятию Тобрука и установлению линии Эль-Аламейн.

Немногие верили в строгость распоряжений, данных Муссолини. Распоряжения легко давались и легко не выполнялись с самого начала войны. Например, относительно семейных бюджетов с целью ограничить потребление. Но семья Муссолини отказалась от воскресных прогулок на авто. Сам Бенито пользовался машиной, только когда ему нужно было ехать с виллы Торлония в палаццо Венеция или по каким-либо делам службы.

Его «картинные позы» еще не менялись.

Когда дуче испытывал приливы злобы (а это происходило все чаще, когда его посещало и «поглощало красноречие»), он вставал позади своего письменного стола, обхватывал ладонями бедра (и это выглядело «сильнее», чем подбочениться), вскидывал огромную бритую голову, устремлял пристальный взгляд на своего или своих vis-a-vis и начинал говорить, постепенно переходя или срываясь на крик. Это значит — дуче был в ударе. В шоке чаще всего оказывались собеседники или «вызванные на ковер» сотрудники палаццо Венеция в римской штаб-квартире Муссолини.

Особенно такие выступления становились опасными после каждого телефонного звонка из Берлина, разговора со штабистами или порученцами Гитлера.

11 марта 1942 года в Риме, состоялось отпевание герцога д'Аоста. Он попал в плен к англичанам и умер в клинике Найроби. На заупокойной мессе присутствовали король, королева и высшие государственные сановники, все награжденные лентой Провозвестницы, мужчины и женщины. Ракеле приехала в церковь на автобусе. Когда церемония была закончена, все присутствовавшие в церкви собрались на паперти, чтобы проводить отъезжавших монархов. Они уехали, но никто не двигался с места. Оказывается, все искали машину Муссолини — второго по значению лица на панихиде. А машины не было… Экономия, называется.

В начале лета 1942 года крупные стратегические операции армий «оси» были успешными. В России, где итальянский экспедиционный корпус под командованием генерала Гарибальди был усилен и назывался теперь АРМИР, войска вышли к Дону и дальним рубежам Кавказа. В Северной Африке генерал Роммель, к этому времени ставший уже фельдмаршалом, подготавливал наступление на Александрию в Египте.

«Больше беспокоят военные действия». На обратном пути он сделал остановку в Афинах и нашел, что положение там «не очень хорошее, немцы, по своему обыкновению, проводят жесткую политику. Хлеба не хватало…»

9 ноября 1942 года

Это — месяц скверных новостей. Высадка американцев в Северной Африке способствовала ухудшению состояния Бенито. Доктор Поцци каждый день приходит делать внутривенные инъекции, но никакого улучшения. Наоборот, Бенито продолжает худеть.

15 ноября 1942 года

Итальянские войска заняли Ниццу и высадились на Корсике. Дуче сообщил об этом без особого воодушевления, поскольку параллельно продолжалось отступление итальянских армий в Ливии. Трудно было на Восточном фронте. Доктор Поцци продолжал вводить Муссолини внутривенные инъекции.

25 ноября 1942 года

Ко всем несчастьям в Ливии добавились беспрерывные бомбардировки противником крупных северных городов. Дуче постоянно долго совещается по телефону с префектами атакуемых городов, но разве этим поможешь?

30 ноября 1942 года

Вечером дуче имел долгую беседу с Герингом, внезапно прибывшим в Рим. Кажется, между Роммелем и итальянскими генералами существуют серьезные разногласия. Геринг обещал помочь в живой силе и технике. Но когда?

16 декабря 1942 года

Дуче не едет в Германию. Он послал Чиано, который молод, здоров и не почувствует двух дней, проведенных в поезде. Читая доклады из Берлина, не содержащие ничего, кроме плохих новостей из России, Бенито взрывается: «Ну что заставило фюрера втянуться в это болото? Чего он ждет? Почему не попытаться заключить соглашение?

25 декабря 1942 года

Грустное Рождество! В Ливии, в России — нигде нет лучика надежды на возможную передышку; Бенито вновь вынужден соблюдать постельный режим.

12 января 1943 года

Сегодня был неожиданный звонок из Рима. Это муж. Я поражена его усталым голосом: «Ракеле, мне по-прежнему плохо. Я решил приехать к тебе в горы надеюсь там прийти в себя».

14 января 1943 года

Дуче крайне озабочен судьбой Триполи, что, естественно, сказывается на его самочувствии. Неужели не удастся победить недуг? Подозрения на рак. Бенито согласился на новую консультацию с профессорами Фругони и Чезаре Бьянки, которого Муссолини знал давно. Это почти семейный врач. Он лечил дуче в 1925 году. Доктор Поцци взялся пригласить еще двух профессоров.

23 января 1943 года

В стране было объявлено о потере Триполи. Уныние царит повсюду, какое разочарование для всех! Теперь единственной надеждой оставалось сопротивление Туниса.

6 февраля 1943 года

Донимают телефонные звонки. Все просят дать информацию о почти тотальной смене кабинета. Уже на прошлой неделе произошли важные перемещения в высшем командовании: Амброзио сменил маршала Кавалльеро. Теперь отзывают Гранди, Буффарини, Лаволини, Боттаи и других. Кажется, Чиано станет, по собственному желанию, послом при Святом престоле.

Информация соседствует с дезинформацией. Говорят, что в центре заговора стоит Кавалльеро. он замыслил смещение Муссолини и даже похищение Ракеле.

Муссолини сказал, что Галеаццо угрожал броситься в реку, если ему не дадут пост посла в Ватикане. Эти смены состава кабинета должны были, по замыслу Муссолини, сдержать растущее недовольство широких слоев населения, озлобленных против министров, положить конец критике, направленной против Чиано. Министры же обращались к Бенито с просьбами пристроить их каким-либо образом.

20 февраля 1943 года

Мы снова в Рокка. Бенито поправляется, к нему вернулся прежний цвет лица.

26 марта 1943 года

После стольких попыток наступление англичан и американцев в Африке, похоже, остановлено. В планы Муссолини входила новая встреча с Гитлером.

30 марта 1943 года

После нескольких дней размышлений доктор Поцци сказал, что дуче может поехать в Германию, но только по железной дороге.

6 апреля 1943 года

Ракеле проводила Бенито в Зальцбург, рекомендуя ему внимательнее относиться к своему питанию, а также поставить все точки над «i» в разговоре с Гитлером. Итальянцы готовы драться, но у них должны быть для этого средства. Им надоело ходить в бедных родственниках.

2 мая 1943 года

Бенито расплачивается за свою поездку в Зальцбург. Боли в желудке возобновились. Доктор Поцци назначил новое обследование. Профессор Бьянки обдумывает такую возможность.

6 мая 1943 года

Сопротивление итальянских войск в Тунисе продолжается, но нет никакой надежды, потому что подступы блокированы вражескими кораблями и самолетами. Муссолини сам смирился с неизбежным. Но не настанет ли очередь Италии?

17 мая 1943 года

На следующий день после получения известия о падении Туниса Бенито уехал из Рима в Рокка. Бенито невыразимо страдает из-за возобновившихся бомбардировок. Он предполагает попытку вражеского вторжения на Сицилию и на полуостров. Этой ночью он почти не спал.

30 мая 1943 года

Государственные дела и необходимость быть под наблюдением врача вынуждали дуче чередовать свое пребывание в Риме с краткими часами отдыха в Рокка. 19 мая он уезжает в Рим, а 26 он уже снова здесь, в Рокка. Сегодня черный день. Привратник застал Муссолини в его кабинете, скорчившегося от боли, на полу. Он выбежал, взволнованный, со словами: «Дуче умирает!». Дуче пришел в себя. Оклемался. Выкрутился…

29 июня 1943 года

Мы уехали из Рима, потому что дуче предстояло принять в Рокка Представителей Румынии. Делегацию возглавлял посланник Михай Антонеску; он подарил Ракеле яркий национальный румынский костюм.

Муссолини было ясно, что он имел дело с политикой на поражение, подспудно проводимой в высших военных и политических сферах. Кое-кто шел на откровенное предательство, кое-кто состоял в заговоре против режима и лично против Муссолини.

Среди этих замаскированных врагов был Дино Гранди, президент Палаты боевых союзов и корпораций, экс-министр юстиции, Джузеппе Боттаи и Фредерико Федерцони, президент итальянской Академии. К этой группе примыкал и зять Чиано. С некоторых пор отношения с Чиано стали прохладными. Ракеле не одобряла его манеры вращаться в аристократических кругах Рима, от которых Бенито старался держаться подальше. Чиано несколько раз обвинил Ракеле в том, что она «продолжала носить старые платья» и желала оставаться тем, кто она есть по своему происхождению, то есть женщиной среднего социального положения. Виделись они редко и при встречах ограничивались несколькими подобающими случаю фразами. Ничего больше. Но информация о его критическом отношении и даже фрондерстве поступала со всех сторон.

18 июля 1943 года

Бенито уехал на встречу с Гитлером. По его мрачному лицу Ракеле догадывалась о том, что он собирается сказать союзнику. И не решался…

19 июля 1943 года

Случилось то, чего так долго опасался Бенито: бомбят Рим. Эта угроза висела уже в течение долгих месяцев, несмотря на переговоры, предпринятые этой зимой при посредничестве Ватикана. Еще раньше Ракеле спрашивала Бенито: «Зачем в Риме все время объявляют воздушную тревогу?» «Потому что в один прекрасный день на Рим обрушатся бомбы и нужно, чтобы жители привыкли спускаться в убежище», — ответил он. «Но римляне не верят в эти объявления, убежденные в неприкосновенности Вечного города. «Ну что ж, это хорошо! Очень скоро они расстанутся со своими иллюзиями.»

19 июля, как обычно, Ракеле занималась своими домашними делами на вилле Торлония и ничуть не испугалась, услышав вой сирен. Но вдруг донесся рев летящих низко самолетов, а за ним — грохот взрывающихся бомб. В результате первой атаки особенно пострадал квартал Сан-Лоренцо, находящийся в километре от виллы Торлония. Только тогда Ракеле решила спуститься в убежище вместе с горничными и несколькими рабочими виллы. Следующие три бомбы упали по соседству с парком, одна — у железной ограды.

20 июля 1943 года

Вечером Муссолини вернулся из Фельтре. Он приехал усталым после всего одного дня, проведенного в Венеции. А Рим переживал трагические часы бомбежки. Утром он первым делом пошел отдать последний долг генералу карабинеров Хадзону, убитому во время бомбежки. В два часа он возвратился к обеду, расстроенный масштабами несчастья и взбешенный тем, что помощь не была организована согласно распоряжениям, которые он отдал по телефону из Фельтре. «Все думают только о себе. Так не организовать оборону», — говорил дуче.

• Фашисты отождествляли свой режим, свою партию с нацией, видя в этом свою главную силу.

• Надо уметь подавать малое, как золотое кольцо к чужой свадьбе.

• Зачем объявляют воздушные тревоги? Затем, чтобы приучить к возможности бомбежки, иначе потом звук сирены уже никто не услышит.

• Может ли умереть дуче? Да. Но очень многие умрут сначала, до него.

• Можно ли отказаться от воскресных прогулок на автомашине? Да. Если нет машины, нет бензина, некуда ехать или запретил дуче.