Жизнь идет

8. К знакомому начальнику

После встречи на лестнице Паша побаивалась профессора, Правда, разговаривая с больными, он походил на шутника дедушку Прохора, но, когда дело касалось серьезных вопросов, старик бывал строг.

Но утро стояло такое светлое, так громко кричали грачи под окнами больницы и так хотелось домой, что Паша осмелела и отправилась в комнату с надписью «Кабинет заведующего кафедрой хирургии».

Два раза прошла мимо двери, на третий постучала.

Профессор был глуховат, и стучать пришлось три раза: сначала тихонько, другой раз погромче, третий — как следует.

— Кто там? Войдите!

Паша вошла. Профессор оторвался от бумаг, посмотрел на нее.

— В чем дело, Струкова?

— Хочу домой! — коротко выпалила Паша.

— Да ну? — удивленно спросил он. — Вот странное желание! А не рановато?

— Я беречься буду. И лечебную гимнастику, как вы велите, аккуратно делать стану.

— Нужно еще посмотреть. Этак через недельку разве?..

— Убегу, Иван Антонович!

— Что?!.

— Убегу, говорю, Иван Антонович!

— Это как сказать! Хромоногую догнать нетрудно.

— Не догоните!

— Будешь спорить — две недели продержу.

— Из окна выпрыгну!

— Я тебе выпрыгну! Марш в палату!

— Иван Антонович…

— Говорят тебе: марш в палату!

Что поделаешь с упрямым стариком! Пришлось идти в палату. Но через полчаса, когда Паша уже почти примирилась с мыслью о недельной задержке, за ней прибежала палатная сестра:

— Скорее в перевязочную: профессор ногу осматривать будет.

— Сердитый? — спросила по дороге Паша.

— Сейчас про тебя разговор шел, смеялся: «У нее, говорит, жизненный тонус такой, что если ей обе ноги в четырех местах переломать — и то поправится».

Осматривая Пашину ногу, профессор, по обыкновению, кряхтел и вел себя так, что нельзя было понять, что он решит. Осмотрел и начал что-то писать в Пашиной истории болезни.

— Отпу́стите, Иван Антонович? — не выдержала Паша.

— Что же с тобой делать, если ты из окна прыгать собралась? Гуляй и помни, что дешево отделалась. Совсем плохая у тебя нога была: ее по всем правилам отчекрыжить следовало. Поняла?..

— Поняла… А что такое «жизненный тонус», Иван Антонович?

— Жизненный тонус?.. Это — замечательное лекарство, жаль только, в аптеках не продается. Жизненный тонус — это, гражданка Струкова, такое состояние человека, когда у него воля и вкус к жизни есть. Если человек чувствует, что все может и всего хочет, — от него всякая болезнь отскакивает. Но, конечно, если человек глупый и захочет тридцатипудовый ящик на лету поймать, ему никакой тонус не поможет. Поняла? Если второй раз такую штуку проделаешь, я с тобой возиться не буду…

Разговор с профессором был вчера, а сегодня за Пашей пришла машина. Чудо из чудес — в разгар посевной Матвей Иванович прислал машину!

— Больная Струкова, за тобой приехали!

Сборы у Паши недолги. Все имущество — сетка, в сетке пустые банки из-под меда, книжка. В книжку заложен портрет Ольги Николаевны и цветок…

— Вот и хорошо, вот и ладно! — приговаривает Пелагея Дмитриевна.

Она уже ходит, только горбится. Глаза у бабушки мокрые, нет-нет и смахнет слезинку.

— Прощай, Пашуха, вряд ли когда свидимся. Жениха тебе хорошего! Ольгу. Николаевну вспоминай и меня, старую, заодно…

— Не забуду, бабушка!

— Вот и ладно!..

Паша одета. Стуча палочкой, спускается она по лестнице в вестибюль, где ждет ее добрый приятель, водитель Сашка.

— Доброго здоровья! — приветствует он Пашу. — Пожалуйте, лимузин подан!

— Счастливого пути, Паша! — кричит с лестницы старшая сестра. — Не забывай нас!

— Желаю тебе, Паша, успеха, — воркует старенькая сестра-хозяйка.

Возле докторской раздевалки снимает калоши профессор.

— Еду, Иван Антонович! — сияя, говорит Паша. — Большое-большое вам спасибо!

У профессора в глазах веселые искорки.

— Эх, завидую я тебе, Струкова! Болезнь с тебя как с гуся вода. И все как есть впереди! Ну-ка, пройдись, я посмотрю, как у тебя получается.

Паша идет к двери и открывает ее. Высокая и тяжелая дверь открывается неожиданно легко. Так легко, что Паше кажется, не она открыла, а распахнул ее перед ней сам товарищ Будущев.

От этой мысли становится весело, и когда Сашка спрашивает: «С ветерком прокатить?» — она отвечает: «Давай с ураганом!»

По упругому весеннему грейдеру мимо буйных зеленых полей несется проворная машина. Вверху — солнце и жаворонки, и воздух — не воздух, а сплошной жизненный тонус… Паше так хорошо, что от избытка чувств говорить не хочется. А Саше поболтать с ней не терпится.

— Гляжу на тебя, — говорит он, — серьезная ты стала: молчишь и думаешь.

— Думаю, — отвечает она. — Я, Саша, хочу… Знаешь, чего хочу? За большую работу взяться… В Сибирь поеду…

Паша говорит так, что Сашка на полсекунды забывает о баранке, и машина подпрыгивает на ухабе. Он верит и не верит Пашиным словам: в конце концов, несбыточного в них ничего нет. Судьба — дело хозяйское, в своих собственных руках. И все же на всякий случай он шутит:

— Или знакомый начальник туда зовет?

— Знакомый начальник! Товарищ Будущев.

Паша отвечает так серьезно, что Саша принимает шутку за чистую монету и с сердцем отвечает:

— А я думаю без всяких знакомых начальников сделать. Захочу — тоже поеду! Я не жадный: даешь на первый случай миллион километров!..

1955