Жизнь Льва Шестова том 1

Глава IV Неоконченная книга о Тургеневе (1903)

— «Апофеоз беспочвенности» (янв. 1905)

— Критические статьи Бердяева и др. об «Апофеозе».

— «Творчество из ничего» (статья о Чехове, март 1905).

В начале 1903 г. у Шестова был готов материал для новой книги. Он убеждается, что, живя в Киеве, не сможет довести работу до конца, что его надежда «написать в Киеве работу в такой же приблизительно срок, в какой обыкновенно справлялся прежде», неосуществима и ему необходимо для работы опять уехать за границу. Он пишет жене:

Если бы скорее увидаться. Я почти наверное в начале мая приеду — но все-таки «почти». Нужно не забывать, что отец очень болен. Я хочу уже прожить заграницей до тех пор, пока не кончу новую работу. У меня весь материал почти готов, нужно только кой-что просмотреть — и начать писать. А в Киеве невозможно непрерывно работать. Так что я проживу заграницей до нового года и даже дольше, словом, пока не сочиню новой книги. Мне жаль, что дорого будет стоить, но что же поделать. Я уже две зимы [1901/1902 и 1902/1903] провел в Киеве и вижу, что большой работы не кончу даже за десять лет, если не буду иметь свободы. Может быть, это и избалованность, но если даже избалованность, то ведь теперь уже исправляться поздно и из-за принципа портить себе работу не следует. А может быть, и в самом деле, необходимо некоторое спокойствие, чтобы выследить свои мысли, и я

не такой уж «испорченный» человек. Статьи я могу писать при каких угодно условиях — а книга — это другое дело. Тем более теперь нужно быть осторожным. Вероятно, на меня начнут нападать даже свои. Мережковский очень рассержен на мою статью о нем и, вероятно, его кружок мне отомстит. Ну, а остальные — и говорить нечего. Пожалуй, даже и замолчат совсем. Продается книга [ «Дост. и Нитше»?] недурно. В Киеве за три недели все экземпляры проданы. Если бы успеть к новому году окончить работу!.. После твоих экзаменов можно будет в Оберланд перебраться. Я, пожалуй, в Acklochen(?) и на зиму поселюсь. Тогда можно будет спускаться в Шарнахталь. Но об этом уже поговорим на месте… Я постараюсь освободить себя на 8, 10 месяцев для работы. У нас уже совсем весна… (Киев, б/д, вероятно, март 1903).

Приехав за границу, Шестов поселился в Швейцарии, вероятно, в окрестностях Ту некого озера. Он работает над новой книгой «Апофеоз беспочвенности». О ходе своей работы Шестов рассказывает в предисловии к «Апофеозу беспочвенности»:

Я начал писать, даже довел до половины работу по тому же приблизительно плану, по которому составлял свои предыдущие сочинения, но чем дальше подвигалась работа, тем невыносимее и мучительнее становилось мне ее продолжать. Некоторое время я и сам не мог отдать себе отчета, в чем собственно дело. Материал давно готов — осталось чуть ли не внешняя скомпоновка. Но то, что я принял за внешнюю обработку, оказалось гораздо более существенным и важным делом, чем мне казалось… Я увидел, что так писать — для меня по крайней мере — невозможно… Самое обременительное и тягостное в книге это общая идея. Ее нужно вытравлять… Я убедился, что другого исхода нет, что нужно вновь разобрать по камням наполовину выстроенное здание… и представить работу в виде ряда внешним образом ничем не связанных меж собой мыслей. (Апофеоз беспочвенности, стр.5).

В своей книге «О смысле жизни» Иванов-Разумник посвятил главу Шестову, в которой указывает:

…небезынтересно будет заметить, что эта книга [ «Апофеоз беспочвенности»] первоначально была задумана, как одно целое под заглавием «Тургенев и Чехов». (Иванов-Разумник, стр. 230).

Работа, которую Шестов «довел до половины», вероятно и есть первая часть книги «Тургенев и Чехов», о которой говорит Иванов-Разумник. В архиве Шестова сохранилась черновая рукопись неоконченной книги о Тургеневе (Мс.10), которая, очевидно, является этой первой частью. Рукопись состоит из 146 мелко исписанных страниц. На первой странице заглавие «Апофеоз беспочвенности», дата (31.07. 1903) и два эпиграфа:

Resigne-toi топcoeurt dors ton sommeil de brute.

(Baudelaire)

Nur fur Schwindelfreie.

Надпись у опасной горной тропинки (из альпийских воспоминаний).

Эти эпиграфы также входят в «Апофеоз беспочвенности». О происхождении второго эпиграфа рассказал Ловцкий:

Одним из эпиграфов к «Апофеозу беспочвенности» Лев Исаакович взял предостерегающую надпись, встреченную нами во время одной из горных прогулок в Швейцарии: «NurfurSchwindelfreie» (Только для не боящихся головокружения). Мы жили в это время [вероятно, май или июнь 1903] около Берна в «шалэ» по дороге в Кинталь[39] и много ходили вдвоем, а то и с дамами в горы — в глетчеры, в сопровождении проводника. Но особенно мы с Л.Ис. любили делать вдвоем переходы-перевалы из одной долины в другую и уже без гида, а руководствуясь картами, приложенными к Бедекеру. И тут я играл роль проводника. Ходили мы молча, каждый предавался своим мыслям, Л.Ис. философским, я — музыкально-драматическим. И вот, в задумчивости, мы подошли однажды к тропинке узкой с этой грозно предупреждаюшей надписью. Возвращаться не хотелось, головокружения мы не боялись и пошли по узкому краю отвесной скалы высотой в несколько сот метров. С другой стороны была такая же отвесная стена. Ни души. Лишь парят в поднебесьи орлы и коршуны. Вдруг мы очутились перед узким проходом, высеченным в скале. На дне протекала вода, и мы, чтобы не замочить ног, должны были упираясь ногами в противоположную стену, медленно продвигаться вперед в надежде, что акведук нас куда-нибудь выведет. И действительно, через некоторое время перед нами открылось широкое горное пастбище, покрытое благоухающими весенними цветами. Мы должны были выйти к Murren, деревне на высоте 1600 метров, а там спуститься в Интерлакен. Я говорил, что надо идти влево, Л.Ис. — вправо. Начал моросить дождь и спускаться густой туман. Я настоял на своем и в конце концов мы добрались до населенного пункта. Л.Ис. меня поздравил с проявленной твердостью, а сам обогатился размышлениями на тему об окраинах жизни, где надо, не боясь потерять голову, глядеть в лицо опасности и даже смерти, (стр.89).

Мы уже говорили, что 31.07.1903 Шестов начал писать книгу о Тургеневе, которую он не окончил. Вероятно, писание было прервано в октябре, потому что Шестова вызвали спешно в Киев к заболевшему отцу. Когда в Киеве он снова начал писать, то, возможно, он продолжал начатую уже работу, но вернее всего именно тогда увидел, что так писать ему невозможно и что «нужно разобрать по камням уже наполовину созданное здание» и «представить работу в виде ряда внешним образом ничем не связанных меж собой мыслей». В 1904 г. Шестов создал новую книгу. Заглавие «Апофеоз беспочвенности», данное неоконченной книге о Тургеневе, было сохранено за новой. Она состоит из предисловия и двух частей, содержащих соответственно 122 и 46 афоризмов, и приложений: двух статей, написанных Шестовым до отъезда за границу, о которых уже говорилось («Власть идей» и «Юлий Цезарь Шекспира»).

Материалом для новой книги послужили две рабочие тетради (манускрипты № 5 и № 8 из архива Шестова). Они содержат записи от одной строчки до многих страниц. Тетради были изучены Павлом Григорьевичем Калининым в 1963 г. и записи были им пронумерованы. По этим тетрадям можно установить ход работы Шестова и приблизительно атрибутировать некоторые даты. Первая тетрадь состоит из 91 листа и содержит 375 записей. Она начата в июне 1899 г., когда Шестов жил в Киеве. Первая половина тетради содержит несколько набросков, вошедших в книгу «Достоевский и Нитше», а вторая половина — наброски, вошедшие в статью Шестова «Юлий Цезарь Шекспира», и черновики 29 афоризмов, вошедших в первую часть «Апофеоза беспочвенности». Вторая тетрадь состоит из 176 листов и содержит 265 записей. На первой странице дата 1.07.1902. 92 записи являются черновиками 92-х афоризмов из первой части «Апофеоза беспочвенности», а 46 записей — черновиками 46 афоризмов второй части этой книги. Там же черновик предисловия. Две короткие записи тетради вошли, в несколько измененном виде, в статью «Творчество из ничего». В конце тетради, после афоризмов, фигурирует черновик статьи «Литературный сецессион», написанной в июне 1905 г. В этих двух тетрадях 640 записей. В них фактически заключаются черновики всех 168 афоризмов и предисловия «Апофеоза беспочвенности», иначе говоря, примерно 25 % записей вошли в эту книгу. Некоторые другие записи вошли в книгу Шестова, как указано выше. Остальные записи, около половины, не изданы. Среди них много интересных законченных набросков. Неоконченная книга о Тургеневе не была опубликована Шестовым. Она содержит 31 запись из Мс.5 и Мс.8, вошедшие затем в первую часть «Апофеоза беспочвенности». Три отрывка неоконченной книги были опубликованы в журналах в 1961 и 1978 гг., а целиком книга вышла в 1981 г. в издательстве «Ардис» под заглавием «Тургенев».

Летом 1903 г. Шестов познакомился в Швейцарии с Евгенией Казимировной Герцык, которая, прочитав его книгу «Толстой и Нитше», вступила с ним в переписку в 1902 году. Е.Герцык написала книгу «Воспоминания», где одна глава посвящена Шестову. В ней она рассказывает о своем знакомстве с ним:

Я курсистка первокурсница. Исправно хожу на лекции… красота, идеал, научный метод, истина — чудом стоит под высоким лепным плафоном. И мне ни к чему все это… Дома лежит книга [ «Толстой и Нитше»]. Совсем неизвестного автора. И вот она мне живой родник… Так Лев Шестов вошел в мою жизнь. Но где его найти? Просматриваю январский номер «Мира Искусства»[40] и вся встрепенулась: новая работа Шестова и на ту же тему. Пишу в редакцию, спрашиваю адрес… Тогда [1902 г.] завязалась наша долгая переписка… Из всего погибшего в 17 году в московской квартире мне больше всего щемит душу потеря тоненькой пачки шестовских писем того раннего периода… В первый раз я видела Шестова в 1903 году в Швейцарии, в Интерлакене… Он пришел как из опаленной Иудейской земли — темный загар, коричневая борода и такие же курчавившиеся над низким лбом волосы. Добрые и прекрасные глаза… Ему 38 лет — он и не кажется старше, но почему какая-то надломленность в нем. (Герцык, стр.99-101).

Затем, вероятно, в 1904 году, Шестов побывал у Герцык в Москве. Она рассказывает, как они вместе рассматривали «Новый Путь»:

Шестов не заражен кружковщиной, как многие тогда. Смотрим с ним очередную лиловую книжку «Нового Пути» (журнал мистиков-модернистов). Я со всем пылом пристрастия: «Только здесь сейчас и жизнь!» А он в ответ: «Так мы с вами думаем, а посмотрите у "Нов. Пути" 5 тысяч подписчиков, а у "Русского Богатства" — тридцать (цифры привожу примерно). Значит, другим нужно другое». Негодую. Довод от количества мне, конечно, неубедителен! Да, трезв он, но эта трезвость и эти его приятели в разных лагерях — не от глубокого ли равнодушия ко всему, что не сокровенная его тема? (Герцык, стр.104).

Как было указано, осенью 1903 г. Шестову пришлось вернуться в Киев. Оттуда он пишет Софье Гр.:

Вы, верно, уже сердитесь на меня, что я так долго не писал. Но в день получения Вашего письма пришла телеграмма из Киева: меня извещали, что отец заболел. Я в этот же день выехал в Россию — и до сих пор не успел придти в себя. Только 3–4 дня тому назад в болезни отца наступило прочное улучшение. Теперь можно будет, наконец, осмотреться и подумать о своих делах…

Вы ведь к первому декабря приедете? Скажите, нет ли у Вас желания прочесть что-либо в литературном артистическом обществе? Если есть охота, напишите сейчас, так как хлопоты о разрешении продолжаются 5–6 недель. К Вашему приезду можно было бы успеть исходатайствовать /…?/ разрешение. А наше общество очень нуждается в рефератах, и я, в качестве члена, который не уплатил своего взноса (10 рублей — Вы понимаете, что я не могу так скоро решиться на такую колоссальную затрату), считаю своей обязанностью по крайней мере способствовать его процветанию путем привлечения новых деятельных сил. Если хотите читать, повторяю, то напишите сейчас же. Ведь Вы в Киеве не слишком долго проживете — так нужно заблаговременно похлопотать. Кстати, не взялись бы Вы о Тургеневе прочитать? У нас предполагается Тургеневский вечер. Предложили мне — но я никогда в жизни не выступал перед публикой и на свои

ораторские способности совсем не надеюсь, почему и отказался. Если бы Вы согласились, было бы хорошо. (Киев, 1.11.1903).

Книга Шестова «Апофеоз беспочвенности» вышла в январе 1905 г. в издательстве «Общественная польза». Она состоит из предисловия и 168 афоризмов. К ней даны, как приложения, две статьи, написанные Шестовым в 1902 г. до отъезда за границу и опубликованные в 1903 г., о которых речь была ранее (см. стр.54). Эти статьи: «Власть идей» и «Юлий Цезарь Шекспира». «Статья эта обретает особенный интерес, — пишет Иванов-Разумник о второй из них, — при сопоставлении с первой книгой Шестова [ «Шекспир и его критик Брандес»] и первой его газетной статьей о Шекспире: три эти произведения на ту же тему отделены друг от друга значительными промежутками времени и отразили на себе эволюцию мировоззрения Л.Шестова» (Иванов-Разумник. О смысле жизни, стр. 165).

И.Корвин-Хорватский, Г.Ловцкий и Эрге рассказывают о впечатлении, произведенном в свое время в литературных кругах появлением «Апофеоза беспочвенности»:

Однажды, когда я уже значительно подрос и знал уже всего Пушкина, Толстого и Тургенева, к нам приехал поэт Минский. Мама очень заволновалась, т. к. мы ожидали также приезда Буренина и Бурнакина, которые только то и делали, что несправедливо травили этого возвышенного человека в «Новом Времени»… «Я вам привез нечто замечательное, — сказал Минский, целуя маме руку и невольно любуясь на ее красоту, — это книга Льва Шестова, философа, отрицающего философию». Облобызавшись с отцом, Минский достал из английского портфеля желтой кожи книгу, на которой было написано: Посвящается всем фи-

лософам по поводу их недомыслия!..[41] «В нашей философской литературе Шестов занимает своеобразное амплуа: философа, отрицающего философию, — сказал приехавший к нам поэт, потрясая желтой книгой Шестова. — По нынешним временам, когда живописцы отрицают рисунок и перспективу, композиторы — мелодию и гармонию, поэты — размер и рифму, почему бы не существовать философу, отрицающему разум? В сущности, все прославленные философы за последние сто лет только и делали, что отрицали примат разума — Шопенгауер во имя воли, Гартман — во имя бессознательного, Нитше — во имя инстинкта, Бергсон — во имя интуиции, американские прагматисты — во имя религиозного опыта. Но, борясь с рационализмом во имя какого-то другого начала, каждый из этих философов создавал на месте прежней метафизики свою собственную систему. Шестов ничего не создает! Он с большим мужеством и, нужно сказать, с большим талантом нападает на бедных философов… Шестов не лукавит, он предельно искренен и сам-то владеет словом в совершенстве и обладает разумом обоюдно-отточенным! У Шестова всегда фейерверк мыслей, но он пользуется разумом, чтобы побороть разум! Разум разум попрал! Вы назовете такую деятельность внутренне противоречивой? — Шестов ответит вам, что это и есть беспочвенность и с улыбкой пройдет мимо»… А.Ф.Кони важно заметил: «Сознаюсь, я не совсем постигаю, чего собственно добивается Шестов, нападая на науку за ее обобщающие методы». Все стали обсуждать с азартом книгу Шестова… Но больше всех слушал, как завороженный, Боря Пастернак. Он мне шепнул, расширяя свои прекрасные глаза: «Тебе не понять этого! А я весь дрожу!»… Все глядели на Минского, все слушали его воркующий голос и с почтением глядели на книгу Шестова, которую Минский держал в руках. Далее Минский стал читать язвительную книгу Шестова… Неожиданно прибыли в экипаже с вокзала А.А.Бурнакин и В.В.Розанов, они тотчас приняли участие в обсуждениях и спорах о книге Шестова. (И.Корвин-Хорватский. Голубой дым. — «Русское Воскресение», Париж, 23.07.1960).

В то время, когда русская интеллигенция в преобладающем большинстве была под влиянием, охватившим всех, материалистической интерпретации жизни, «Апофеоз беспочвенности» произвел впечатление разорвавшейся бомбы в русской литературе. Легкомысленные молодые люди грозили своим родителям: «Буду развратничать и читать Шестова». Известный защитник в процессе Бейлиса О.Гру- зенберг говорил, что у автора опыта адогматической философии «кислотный ум». Даже друзья Льва Ис. говорили: «Мы этого от Вас не ожидали». Один из очень видных русских писателей сказал Шестову: «Я бы понял Вас, если бы Ваши книги появились хронологически в обратном порядке — сперва "Апофеоз беспочвенности", потом "Достоевский и Нитше", а за ними "Шекспир и его критик Брандес"»; да и до сих пор почти все критики и писатели так думают. (Ловцкий, стр.8).

Я хорошо помню, как мой отец Николай Абрамович Гринберг, ровесник и друг детства Льва Исааковича (оба родились в Киеве в 1866 г.), с досадой повторял: «Совершенно ничего нельзя понять из того, что пишет теперь милый Лева». Возмущению не было конца в московском обществе после выступления Шестова (в 1905-м или 1906-м году[42]) на каком-то вечере в Литературно-Художественном Кружке, когда он прочел свои парадоксальные афоризмы из «Апофеоза беспочвенности»… Бунт Шестова против разума и морали был непонятен и неприятен для его поколения, до такой степени оно было «в плену у научности». Шестов ближе нам, людям призывного возраста Первой мировой войны. У нас в гимназии был кружок, где был настоящий культ этого писателя. (Эрге[43], 1958, стр.251).

Из рассказа Корвина видно, что Минский проявил большой интерес к книге Шестова. Сам же Шестов Минского недолюбливал и не раз отзывался о нем пренебрежительно (см. стр.24–25 и 221). Любопытно заметить, что и Эрге, и Корвин, вспоминая через несколько десятков лет о том, какое впечатление произвела только что вышедшая тогда книга Шестова, передают массу живых деталей и подробностей. Это, безусловно, свидетельствует о том, что интерес к книге был огромным и обсуждения ее весьма горячими.

Герцык тоже вспоминает о выступлении Шестова в Московском литературно-художественном кружке, вероятно, о том же, которое описывает Эрге. Вот ее рассказ:

Как-то пригласили его в Москву прочесть отрывки из новой книги в литературно-художественном кружке. Он доверчиво приехал, не зная даже, кто устроители и какова публика. Я, внутренне морщась, сопровождала его в эти залы, устланные коврами, куда между двумя робберами заглядывают циники, присяжные поверенные и сытые коммерсанты, да шмыгают женщины в модных бесформенных мешках. Едва ли десять человек среди публики знали его книги и его идеи. Недаром один оппонент — пожилой bon-vivant, в конце прений заявил, что он совершенно согласен с докладчиком и тоже считает, что нужно срывать цветы удовольствия. Такой бледный, наивный, из далека-далека пришедший, стоял Лев Исаакович. Но едва он начал читать — откуда эта мощь акцента и голос, вдруг зазвучавший глубоко и звучно. (Герцык, стр.104).

Дальше, на той же странице, Герцык высказывает свое мнение о книге Шестова, которого придерживались многие:

А что последняя книга «Апофеоз беспочвенности» написана афористически — так это только усталость. Нет больше единого порыва первых книг — все рассыпалось… Афоризм — игра колющей рапиры или строгая игра кристалла своими гранями, но игра — разве это шестовское?

Появление книги «Апофеоз беспочвенности» вызвало ряд статей обо всем творчестве Шестова. Назовем статьи Ю.Айхенвальда в «Русских Ведомостях» (7.03Л905) и В.Зеньковского («Юго-Западный Край», март 1905), любопытный фельетон Розанова «Новые вкусы в философии» («Новое Время», 17.09.1905, № 10612), заметку Ремизова в «Вопросах Жизни» (июль 1905), статью В.Базарова («Образование», ноябрь/декабрь 1905), статью Бердяева (см. стр.74–76).

Заметка Ремизова появилась под заглавием «По поводу книги Л.Шестова "Апофеоз беспочвенности"», но на самом деле Ремизов об этой книге не говорит, а говорит о человеке, который «имел палаты крепкие» и ушел из них в «подполье» (речь идет, конечно, о Шестове). Эту заметку Ремизов впоследствии включил в свою книгу «Крашеные рыла» (стр. 124–126). Ее же он опубликовал в 1926 г. в журнале «Своими Путями» (К шестидесятилетию Л.Шестова) и в 1935 г. в журнале «Новь» (К семидесятилетию Л.Шестова). В феврале 1936 г. Ремизов опубликовал ту же заметку по-французски в журнале «Hippocrate». Фондан ее прочитал, и в разговоре с ним Шестов вспомнил о выходе в свет книги «Апофеоз беспочвенности»:

Эта статья [заметка Ремизова], — говорит Шестов, — появилась 30 лет тому назад, когда был опубликован мой «Апофеоз беспочвенности». Кажется, тогда это был единственный положительный отзыв… Тогда книга произвела скандал. Я осмелился писать афоризмами — это не было принято. Затем я смеялся над заключениями. Я сказал, что откладываю заключения на потом. Наконец, я не был серьезен, признавая, что до тех пор я был серьезен. Даже Айхенвальд, прекрасный профессор, который благоволил ко мне, рассердился… Прочитав мою книгу и увидев, что я написал по поводу Сократа и Ксантиппы: «позанявшись философией, все равно чувствуешь себя облитым помоями»[44], Айхенвальд написал статью… где он заявил, что я расточаю свой «талант» на вещи вовсе несерьезные. (Фондан, стр.66).

В 1912 году Георгий Чулков написал статью о Ремизове «Сны в подполье». В этой статье он приводит целиком заметку Ремизова и говорит, что Ремизов писал не о Шес- тове, а о самом себе.

Из статей, появившихся после выхода «Апофеоза беспочвенности», наиболее значительная — это статья Бердяева «Трагедия и обыденность» («Вопросы Жизни», март 1905). Впоследствии она была включена в книгу Бердяева «Subspecieaeternitatis» (стр.247–275), изданную в Петербурге в 1907 г. Привожу отдельные отрывки из этой статьи:

Все это введение, а теперь перехожу к Л.Шестову, о котором давно уже нужно писать. Я считаю глубокой несправедливостью игнорирование работ Шестова, и объясняю это только тем, что темы Шестова и способ их разработки для большой дороги истории не нужны, это подземные ручейки, заметные и нужные лишь для немногих. Устроившийся в своем миросозерцании «позитивист» или «идеалист», скрепивший себя с универсальной жизнью, только пожимает плечами, и недоумевает, зачем это Шестов поднимает ненужную тревогу. Вот эта глубокая ненужность писаний Шестова, невозможность сделать из них какое- нибудь общее употребление и делает их в моих глазах особенно ценными и значительными. Шестов очень талантливый писатель, очень оригинальный, и мы, непристроив- шиеся, вечно ищущие, полные тревоги, понимающие, что такое трагедия, должны посчитаться с вопросами, которые так остро поднял этот искренний и своеобразный человек. Шестова я считаю крупной величиной в нашей литературе, очень значительным симптомом двойственности современной культуры… Только что вышла книга Шестова «Апофеоз беспочвенности», но я думаю писать вообще о Шестове и даже главным образом о его предшествующей книге «Достоевский и Нитше», которую я считаю лучшей его работой. Мне жаль, что «беспочвенность» начала писать свой «Апофеоз», тут она делается догматической, несмотря на подзаголовок «опыт адогматического мышления». Потерявшая

всякую надежду беспочвенность превращается в своеобразную систему успокоения, ведь абсолютный скептицизм также может убить тревожные искания, как и абсолютный догматизм. Беспочвенность, трагическая беспочвенность, не может иметь другого «апофеоза», кроме религиозного, и тогда уже положительного. Трагический мотив ослабел в «Апофеозе» и в этом есть что-то трагически фатальное, (стр.250–251).

Я вижу крупную заслугу Шестова в острой, глубокой психологической критике всякого рода позитивизма, всякого рода утверждения обыденности, хотя бы и под маской идеализма. (стр.263).

Шестов должен был бы признать, что трагедия самым фактом своего существования приподнимает завесу вечности, что новый, для обыденности страшный опыт, открывает беспредельность. Условные рациональные грани падают и у самого Шестова уже пробиваются лучи потустороннего света. Грустно, что этот даровитый, умный, оригинальный и смелый человек не хочет или не может перейти к новому творчеству. Творческие усилия ведь тоже трагичны, а не обыденны и их менее всего можно рассматривать, как успокоение. Разрушительные и творческие моменты всегда сплетаются, творческие моменты есть и у Шестова, но боюсь, чтобы он не успокоился на окончательном, не мятежном уже скепсисе. Я не предлагаю Шестову кончить «моралью» и заявить, что «несмотря» на вышесказанное, все более или менее благополучно, о нет. Пусть он дальше поднимается по «узким, трудно проходимым, лежащим над пропастью тропинкам» nurfurdieSchwindelfreien[45]… Пусть открывает новые местности, иначе он рискует топтаться на одном и том же месте. Еще раз повторю: мне жаль, что «философия трагедии» превратилась в «апофеоз беспочвенности», этого мало. И не

потому жаль, что «беспочвенность» внушает страх, нет, она манила к почве бесконечно более глубокой, заложенной в самых недрах земли, (стр.265).

В заключение скажу: нужно читать Шестова и считаться с ним. Шестов — предостережение для всей нашей культуры и не так легко справиться с ним самыми возвышенными, но обыденными «идеями». Нужно принять трагический опыт, о котором он нам рассказывает, пережить его. Пройти мимо пропасти уже нельзя и до этого опасного перехода все лишается ценности. При игнорировании и замалчивании того, о чем давно уже предупреждает так называемое декадентство, при «идеалистическом» бравировании — грозит взрыв из подполья. Скажем Шестову свое «да», примем его, но пойдем дальше в горы, чтобы творить, (стр.275).

Еще следует упомянуть сочувственную статью С.А.Вен- герова о Шестове, опубликованную в Энциклопедическом словаре Брокгауза и Ефрона, в дополнительном томе 2 Д, вышедшем в 1907 г.

Первые книги Шестова породили и еще одно недоразумение: блестящая форма, в которую облеклись афоризмы «Апофеоза», в соединении с классической простотой и обманчивой ясностью изложения, глубокий анализ переживаний таких корифеев русской литературы, как Толстой, Достоевский, Чехов, дали повод причислить Шестова к блестящим литературным критикам, а философию его — утверждали при этом — надо отбросить, так как автор обряжает всех исследуемых им писателей на свой Шестовский лад. На Шестова эти нападки не действовали; он говорил, что ему оказывают слишком много чести, если находят, что все значительные мысли, высказанные другими великими умами, принадлежат ему. Об этом Шестов тоже рассказывал Фондану:

Я никогда в университете не изучал философии, никогда не посещал лекций по философии и не считал себя философом… Меня принимали за литературного критика, так как мои первые книги были посвящены Шекспиру, Толстому, Чехову. Да я и сам себя считал скорее критиком [чем философом]. (Фондан, стр.37).

И Лундберг высказывает такое же мнение:

Л.Шестов тоже один из «выпадающих»… известность его обусловлена, — кроме блестящего стиля, о котором говорили, чтобы не касаться существа писаний — тем, что в начале своей деятельности он пользовался литературным материалом и прослыл среди интеллигентских читательских кругов остроумным критиком. Чем дальше от литературы в философию уходил, тем острее намечалось выпадание. Современники с трудом выносят чрезмерно беспокойных мыслителей, (стр.74).

В 1904 г., вероятно, после окончания книги «Апофеоз беспочвенности», Шестов написал большую статью о Чехове «Творчество из ничего. А.П.Чехов». Журнал «Новый Путь» (см. стр.56) объявил в октябре 1904, что статья Шестова появится в одной из ближайших книжек. Но появиться в «Новом Пути» статье не было суждено, так как журнал в конце года перестал выходить. Продолжением «Нового Пути» явился ежемесячный журнал «Вопросы Жизни». Его сотрудниками были люди разных взглядов и мировоззрений. Помимо редакторов, философов-идеалистов С.Булгакова и Н.Бердяева, в журнале принимали участие: Д.Мережковский, В.Розанов, Л.Шестов, А.Карташев, Вяч. Иванов, Ф.Сологуб, А.Блок, А.Белый, В.Брюсов, А.Ремизов, Г.Чуйков, М.Гершензон, С.Франк, П.Струве, кн. Е.Трубецкой, П. Новгородцев, Ф.Зелинский, Б. Кистяковский, Волжский, В.Эрн; издателем был Н.Лосский и затем Д.Жуковский, секретарем А.Ремизов. Уже одно перечисление этих разных по взглядам и убеждениям лиц свидетельствует о довольно пестром, точнее, неопределенном идейно-философском направлении журнала. Журнал начал выходить в январе 1905 г., и в марте того же года, в том же номере, где появилась статья Бердяева о Шестове, была напечатана и статья Шестова о Чехове «Творчество из ничего». Журнал просуществовал всего один год: последний выпуск вышел в декабре 1905 г.

Кроме книги «Апофеоз беспочвенности» и статьи о Чехове, в 1905 г. появилась статья Шестова «Литературный сецессион» в газете «Наша Жизнь» от 15 июля, в которой он дает критический обзор номеров 1–6 (янв. — июнь 1905) нового журнала «Вопросы Жизни». В этой статье Шестов пишет о возникновении журнала и дает характеристики главных его сотрудников. Он пишет жене:

Бог знает, что у нас делается и будет делаться. Все так нелепо, столько ненужных жертв… Получил из «Нашей Жизни» 60 р… и надеюсь, что получу аванс из «Н.Ж.» 150, 200 р… потом отпишусь: напишу о чем-нибудь нетрудном. Газетные статьи ничего не стоит писать, тем более, что теперь все равно я не способен настоящим образом работать. Как далеко не стою от политики, все же она врывается в жизнь и нельзя сосредоточиться. (Вероятно, май 1905).

Других статей Шестова в «Нашей Жизни» найти не удалось. Газета просуществовала недолго: от 6.11.1904 до 11.07.1906.

Несмотря на появление вышеуказанных статей об «Апофеозе беспочвенности», у Шестова было чувство, что книга не вызвала интереса, чтоее не понимают и что к его проблематике — самое для него важное — прислушаться не хотят, чувство, которое у него росло с годами, В трех письмах к сестре Фане и шурину Герману Шестов рассказывает о впечатлении, произведенном на него этими статьями:

Мы переживаем в высшей степени тревожное время. Каждый день приходят телеграммы о беспорядках — в России, на Кавказе, в Польше. Вчера разграбили Ялту и т. д. Чем все это кончится — не знаю, но хорошего в таком

положении вещей мало. К лету, верно, еще хуже будет… Мой «Апофеоз» встречен очень недружелюбно «Русскими Ведомостями»! Айхенвальд /…?/ говорит, что я размениваю свое несомненное литературное дарование, которое он усмотрел в предыдущих книгах, на литературный флирт. Советует мне «спокойно» изложить, что мне нужно. И я должен признать, что он был добросовестен и даже прав — в меру, конечно, своего разумения. Он сам ведь тоже пишет и переводит, а обходится без «необыкновенных», как он выражается, идей. Его особенно рассердили афоризмы о Ксантиппе и Сократе, об отрыжке и затем 16 (из первой части). Я их считаю, наоборот, самыми удачными, конечно, вперед знал, что «критика» обозлится. Был еще фельетон в провинциальной газете — одного студента [В.Зеньковский], ученика Челпанова, под названием «Скользкий путь». Тот не бранится, но предостерегает, в полном убеждении, что я сам и не подозреваю, как рискованна беспочвенность. Словом, пока неудача. Бердяев собирается писать — но уже два года. В «Весах», по-видимому, тоже готовятся отмстить мне за Мережковского. (Фане, Киев [10(?).03.1905]).

Рецензия Айхенвальда не огорчила меня, скорей обрадовала. Я только удивляюсь, что прежде, по предыдущим книгам, не догадался, что я «разменивался» на нестоющее дело. Но вообще почти все недовольны «Апофеозом беспочвенности» и считают, что он хуже, чем все, что я прежде писал. Говорят, что «не ожидали» от меня такой книги. Но это хорошо, что можно сделать нечто такое, чего не ожидали. В мартовской книжке «Вопр. Жизни» (она уже вышла, и ты, верно, получил ее или получишь завтра) есть статья Бердяева обо мне. Он ее уже больше двух лет собирался писать — увидишь, что у него вышло. Верно, полемизирует… Называется статья «Обыденность и трагедия». Раз он принимает мое деяние — то этим уже показывает, что понимает смысл поставленной мной задачи. Бердяев на днях приезжает в Киев: будем воевать. Доволен ты вообще «Вопросами Жизни»? Я их выписал на полгода, если доволен, то — еще на полгода выпишу. (Герману, [Киев, 5(?).04.1905]).

Рецензией «Русских Ведомостей» я не огорчился. Я знал, что книга будет недружелюбно принята, и теперь, когда мои предвидения оправдались, только сообщил тебе об этом. Между прочим, «Апофеоз беспочвенности» не имел успеха даже у тех, которые справедливо относились к моим предыдущим работам, никто из моих знакомых, которым я разослал книгу, не ответили мне ни словом. Но стороной я узнал, что все недовольны: и Левин, и Лурье, например. Даже Бердяев, как ты увидишь или уже увидела из его статьи в «Вопросах Жизни» [март 1905], недоволен. Правда, он мне признался, что прочел книгу наскоро, так как она ему была некстати: у него уже сложилась в голове статья по прежним моим работам, а «Ап. б.» немного расстраивал готовый план. Но все же впечатление было не в мою пользу. Володя сказал мне, что ты тоже «не понимаешь». Так вот тебе совет: прочти статью о Чехове[46]— в ней связнее и проще передано содержание «Ап. б.». Правда, связность и упрощение обрезывает материал, но зато дает некоторую нить. Мне кажется, что после статьи о Чехове «Ап. бесп.» будет понятнее. (Фане, [Киев, 14.04.1905]).

В томже письме к сестре Фане Шестов говорит о Булгакове и Бердяеве. Он пишет:

Булгаков, действительно, человек искренний — и умеет хорошо писать. А что он о страданиях распространяется — так иначе ему нельзя. Он думает или, по крайней мере, хочет думать — что страдания не страшны, не должны быть страшными для верующего человека. Ведь в этом главное преимущество веры — что она может ничего не бояться. Отними это убеждение — и ничего не останется. Иной, конечно, вопрос, насколько он прав в своей вере, но раз допустить правоту и веру, уже нельзя ни на чем останавливаться. Ведь вот Толстой то же самое проповедует. В Евангелии сказано: ищите прежде всего Царства Божия и правды Его, все остальное вам приложится. И еще: претерпевший до конца спасется. Как ни толкуй эти слова, а смысл их в том, что мирских страданий бояться не следует. Правда, Булгаков, как и все другие, не умеет последовательно провести эти заповеди. Но ведь люди на то и люди, чтобы ничего до конца не доводить. Бердяев уже в другом роде человек. Он любит теоретическую философию и хочет логическим, разумным путем фиксировать иррациональность. Это ты увидишь из его статьи обо мне и в особенности из его возражений. Он признает онтологические и моральные доказательства бессмертия души, и даже полагает, что всякий их обязан признать. Но все же это ему не мешает быть очень чутким человеком и не уходить в отвлеченности. Только его статьи нужно всегда читать по два или три раза: иначе они непонятны, так как он не боится противоречий и больше хлопочет о том, чтобы высказаться, чем о том, чтобы придать своим мыслям логическое единство. (Фане, [Киев, 14.04.1905]).