Жизнь такая, как надо: Повесть об Аркадии Гайдаре

КАК ПИШУТСЯ КНИГИ

В мае 1934 года неожиданно пришло письмо из Артека — пионерлагерю исполнялось девять лет. Гайдара приглашали на праздник. Он отправился в Крым.

Сюда наехало много гостей, корреспондентов, писателей. И среди них — датская писательница Михаэлис. Она тогда жила в Ялте. Михаэлис зашла в артековский краеведческий музей.

Увидев в коробочках под стеклом букашек, жучков и бабочек, которые были наколоты на булавки, Михаэлис расспрашивала, как эти насекомые называются. Пионеры охотно объясняли.

Залюбовавшись яркой окраской бабочек, писательница глубоко вздохнула и вдруг сказала:

— Как жаль, когда дети губят живые существа.

Гайдар в то время был тоже среди пионеров и слышал этот разговор.

Когда Михаэлис ушла, он взял в руку коробочку с коллекцией бабочек и спросил:

— Ребята, а кто собрал эту коллекцию?

— Наш кружок юннатов. Все мы ловили сачками бабочек. Ох и интересно!

— Я думаю, веселое занятие получается.

— А вот эту бабочку с голубыми крылышками поймал наш Коля. Красивая, ведь верно?

— Да, красивая. А на булавку ее тоже Коля насадил? — лукаво улыбнулся Гайдар.

— Да, я, — ответил мальчуган.

— И не жаль было губить живое существо?

— За что же их жалеть, раз они плодят вредителей?

— А вот сейчас Михаэлис говорила вам, что нехорошо губить насекомых.

— Ну и пусть говорила. Она может сказать: и капиталистов нельзя трогать, пускай, мол, они кровь сосут из рабочих. Может ведь сказать, Аркадий Петрович? Да? А буржуи ведь вреднее насекомых разных? Ну ведь правду мы говорим?

— Правда, ребята, — согласился Гайдар. — Только вот что. Когда пойдете ловить бабочек, возьмите и меня с собой, я прошу вас.

— Возьмем, обязательно возьмем, Аркадий Петрович!

Красив Артек! Великолепно море, и много у Гайдара новых друзей, но нельзя забывать и старых — надо послать открытку с видом Артека знакомым малышам — Эре и Светлане.

«…Вот вам на снимке и Артек. Море здесь такое большое, что, если хоть три дня его ведром черпать, — все равно не вычерпаешь. Вот здесь какое море! А горы здесь такие высокие, что даже кошка через них не перепрыгнет. Вот здесь какие горы!

Это письмо пишу вам на другой день после того, как спустился я с угрюмых скал… в солнечную долину пионерского лагеря. Серые туманы окутывали нас почти двое суток. Стремительные ветры да дикие орлы кружились над нашими головами. Мы лезли такими опасными и крутыми тропинками меж гор и пропастей, по каким мне еще не приходилось лазить с далеких времен гражданской войны. На вершине скалы Ганзуры я сидел один и плакал о потерянной молодости ровно один час и 24 минуты. Вероятно, поплакал бы и больше, если бы снизу от костров не донесся запах чего-то жареного, и мне захотелось поесть. Поспешно тут спустился я в ущелье, и было самое время, потому что все уже успели захватить себе куски получше, а мне достался какой-то костлявый обглодок.

После этого закутался я в свое серое солдатское одеяло и, подложив под голову тяжелый камень, крепко заснул.

Видел я во сне чудесный месяц, который плывет над рекой.

Видел Теремок у речки над водичкой.

Видел я обезьяну — Черный хвост. И ужасно кричала эта проклятая обезьяна, когда уклюнула ее смелая птичка-синичка.

Вдруг раздался гром, и я проснулся. Перевернулся, а барабанщик ударил тревогу в барабан…»

Неспокойно было на душе у Гайдара, словно чувствовал перед кем-то вину. Но почему?

Еще в Ивнах, на Курщине, Гайдар начал писать новую повесть «Синие звезды» — о мальчишке Кирюшке, сыне погибшего кузнеца. Но так и не закончил ее. «Пусть полежит», — решил.

Да, многое он, Гайдар, не успел еще сделать. А ему хотелось написать такую книгу, чтобы не было стыдно прочитать ее и в той прекрасной жизни, что зовется социализмом.

Вот и вторая часть «Школы» лежала неоконченной.

Все чего-то не хватало в работе над книгой.

Гайдар уже догадывался, в чем причина. Ведь его герой Борис Гориков, как и он сам, свои юные годы провел в Арзамасе, отсюда уехал на гражданскую войну. В Арзамас он должен возвратиться после ранения под Новохоперском, а потом три недели жить здесь.

А не поехать ли самому снова в родной город и там работать над продолжением «Школы»?

Родные края всегда неодолимо влекли к себе, где бы он ни находился — в Крыму или на Кавказе, Урале или на Севере.

Никого из родных не осталось в Арзамасе — отца и матери давно нет в живых. Разъехались сестренки кто куда. Талку он часто видел, а вот Катю и Олю редко.

Кажется, в 1929 году совсем случайно встретился на Арбате с Катюшей. Обрадовался, приподнял и закружил свою милую «сестришку». И Катюша была ошеломлена нечаянной встречей, она-то ведь совсем не знала, что брат живет в Москве. И право, не знала даже, сердиться ей или смеяться вместе с ним. Надо же, в самом центре Москвы при всем честном народе бесцеремонно поднял и закружил человека!..

А потом он сказал ей: «Дорогая моя сестришка, пойдем со мной, я подарю тебе маленькую денежку». И потащил в «Молодую гвардию».

Как смутилась Катя, когда они вышли из редакции. «Вот чудеса — маленькая денежка, да на нее же можно купить зимнее пальто!» А он, Аркадий, смотрел радостный и счастливый — как ему повезло: и сестренку встретил и, к счастью, было что получить и подарить своей сестренке.

Эх, сестришка, милая сестришка! А как она здорово поет частушки. Запомнились тогда, еще в его последний приезд в Арзамас, где Катя жила с маленьким сыном.

И как он не давал тогда покоя Кате, все просил и просил снова спеть. А та удивлялась: почему так ему понравились частушки, ведь и голоса-то у ней настоящего нет.

Да разве в голосе дело!

Воспоминания о детстве, об арзамасском комсомоле снова встревожили душу. Да, он поедет в Арзамас и друзьям своим, Рувиму Фраерману и Константину Паустовскому, которые давно стали ему самыми близкими людьми, обязательно напишет, как ему там живется.

Приехав в Арзамас, Гайдар остановился в Доме крестьянина и сразу же отправился к старым друзьям. Только на третий день, обнаружив в кармане ключ от номера, он вспомнил про Дом крестьянина.

Бог с ним, с этим номером! Гайдар любил дом, в котором жил Митя Похвалинский, — ведь он и его жена Нина Николаевна жили там, на углу Новоплотинной, где прошло его детство.

У Мити Похвалинского двое ребят, и Гайдар с превеликим удовольствием возится с ними. Он уже дал им новые имена — Юрка-фигурка и Адик-мармеладик. Для них же придумал игру «в экспедицию»: прятал по всем комнатам коробки с конфетами и пробки для пугачей, кто найдет больше, тот и победитель.

Арзамасские мальчишки быстро пронюхали, что в городе появился «живой» писатель, и ходили за Гайдаром буквально по пятам.

О странном приезжем рассуждали и словоохотливые соседки с улицы Коммунистов — бабка Аннушка и ее приятельница Анна Михайловна. Странный человек этот приезжий: ходит по городу, мальчишек вокруг себя собирает, в снежки с ними играет, а самому, поди, давно за тридцать…

У Анны Михайловны был сын Стасик, и она не на шутку за него беспокоилась.

Но Стасик и его приятель Петька имели на этот счет свои суждения. Чудак дядя пришелся им по душе. Ну скажите, разве это плохо, если взрослый разговаривает с ними всерьез, а «не понарошке»? И если даже попадешь ему снежком, он не будет ругаться, как другие, и не станет грозить милицией?.. К тому же приезжий человек оказался на редкость добрым: иногда он выносил из дома огромный кулек с конфетами и раздавал их ребятам.

Нет, такого чудака еще не бывало в Арзамасе!

Или вот вчера нанял лошадь на Базарной площади, усадил ребят в сани и поехал со всей ватагой по Арзамасу, а сам смеется, кнутом размахивает и кричит:

— А ну, куча-мала, поехали путешествовать!

Но особенно приятно путешествовать потому, что около каждого магазина «куча-мала» останавливалась, чудак дядя скрывался в дверях магазина и выносил оттуда килограммов десять пряников.

Все это, конечно, быстро поедалось, и «куча-мала» продолжала свое путешествие.

Когда кто-нибудь из малышей кричал: «Ой, дяденька, сейчас упаду!..» — веселый человек отвечал:

— Упадешь — не пропадешь, встанешь и пойдешь!

Петьке со Стасиком сказали, что веселый и добрый человек — это и есть писатель Гайдар, тот самый, что сочинил «Школу» и «РВС». Ребятам хотелось окончательно убедиться в этом.

Они стояли уже целый час у ворот дома. В руках у Стасика была повесть «Школа» с портретом писателя Гайдара. Стасик в сотый раз заглядывал в книгу и повторял:

— Он, Петька, честное пионерское, он…

— А я что говорю? — соглашался было Петька и тут же добавлял: — Ну а вдруг не он?

Пока ребята рассуждали да спорили, они не заметили, что Гайдар уже стоял в воротах и, улыбаясь, слушал их.

Наконец он громко кашлянул, и ребята обернулись.

— Дядя, — сказал Стасик, краснея. — А мы вот с Петькой все спорим, — он показал на книгу. — Вы это или не вы?

Гайдар взял из рук Стасика книгу и просто сказал:

— Да, это я…

И с того самого дня Стасик и Петька стали добровольными адъютантами у веселого человека Гайдара.

Проводив ребят, Гайдар сел к окну и долго глядел на пустынную тихую улицу, на каменные громады церквей, видневшихся вдали.

Хозяев дома не было, и в комнате стояла тишина. Гайдар долго сидел у окна и все глядел через заиндевелое окно. А на другой день рано утром отправился на базар. День был солнечный и чуть морозный. Он долго с удовольствием бродил по базару. Здесь все так, как в детстве. Вот знаменитые арзамасские гуси — важные, чванливые, с шеями, похожими на белых змей. Но Гайдара больше всего на базаре интересовал щепной ряд, где колхозники продавали кадки, столы, каталки. Все это так хорошо пахнет свежим, морозным, еще сыроватым деревом.

На базаре Гайдар купил небольшой стол, привязал его веревкой к санкам и привез домой. Нужно обзаводиться хозяйством, потому что приехал он в родной город не на неделю и не на месяц, а на целый год.

Гайдар забрал свое нехитрое имущество и перебрался на новую квартиру. Дружба дружбой, а служба службой. В Арзамас он приехал не пироги есть и не гостить, а работать.

На душе у Гайдара спокойно — можно начинать работу. Но сначала надо написать Рувиму, как обещал, уезжая из Москвы.

«Все на месте, — писал Гайдар Рувиму Исаевичу Фраерману. — Кончил устраиваться… Две небольшие комнаты, рядом старик со старухой. Крылечко, дворик с кустами малины, заваленный сугробами. В пяти минутах — базар, в трех минутах — широкое поле, на столе — керосиновая лампа, а на душе спокойно.

Очень я хорошо сделал, что уехал. Арзамас с тех пор, как я его оставил, изменился не очень сильно — поубавилось церквей, поразбежались монахи, да и то часть встречалась: там, на базаре, инокиня торгует потихоньку иконами, смоляным ладаном, венчальными свечами, тряпичными куклами; там, глядишь, престарелый Пимен тянет за рога упирающуюся козу и славословит ее матом или кротко поет хвалу богу и добирает в кружку до пол-литры…»

О чем еще написать Рувиму? Может, о новой книге? Нет, рано…

«…Арзамас — район крестьянский, нет здесь ни Днепростроев через Тешу, ни Магнитогорска на месте старых кирпичных сараев. Зато много кругом хороших колхозных сел и деревенек…

Послезавтра оклею обоями комнаты, тогда буду совсем свободен, и можно будет подумывать о работе. Что-то близко вертится, вероятно, скоро угадаю…»

В последнем письме Фраерман сообщал, что собирается на Кавказ. «Наверно, Рувима опять втравили в эту поездку против его желания», — думал Гайдар об этом добродушном и мягком человеке.

«…Зачем ты едешь на Кавказ? — продолжал Гайдар. — Если это по своей воле, тогда еще так-сяк… На перевале в Тубан я был в 1919 — дорога туда зимой нелегкая, хотя и красоты неописуемой. Когда лошадьми будешь проезжать станицу Ширванскую (а ее ты никак не минуешь), ты увидишь одинокую, острую, как меч, скалу; под этой скалой, как раз на том повороте, где твои сани чуть уж не опрокинутся, у меня в девятнадцатом убили лошадь…»

Гайдар отнес письмо на почту и вернулся домой. Он развернул чистую школьную тетрадку в клетку и придвинулся к столу, от которого так хорошо пахло сыроватым деревом. Прислушался: какая все-таки потрясающая тишина! Давно он мечтал вот так, подальше от Москвы, хорошо и крепко поработать.

Тишину внезапно нарушили его адъютанты Стасик и Петька.

Уже с порога Петька закричал:

— Аркадий Петрович, давайте крепость строить!

— Какую еще крепость? — удивился Гайдар.

— Снежную! — объяснил Петька. — Снег-то сегодня сырой — ничем такую крепость не пробьешь, никаким снарядом!

— Надевайте шинель! Будете комендантом снежной крепости. Мы все так решили! — добавил Стасик.

— Кто это вы? — удивился Гайдар.

— Как это кто? Мы — ваша команда!

Гайдар с сожалением посмотрел на стол, где лежала тетрадка в клетку. Но делать нечего: не отказываться же бывшему командиру полка от такой высокой чести — быть военным комендантом снежной крепости!

На дворе Гайдара уже ждала ватага знакомых и незнакомых мальчуганов — человек двадцать.

Крепость построили за час — настоящее боевое сооружение, с фортами, зубчатыми стенами, башнями. Над самой высокой развевался красный флаг.

И начались сражения.

Гайдар вместе со Стасиком и Петькой, со всем гарнизоном крепости героически отражал бешеные атаки мальчишек с соседней улицы. Сам Гайдар уже получил снежками две контузии в голову, но, увлеченный игрой, громко кричал своим адъютантам:

И еще не раз и не два гремел бой у снежной крепости, но никак не могли ее взять войска «противника». Над зубчатыми башнями по-прежнему развевался алый флаг со звездой и четырьмя лучами — флаг славного коменданта снежной крепости и его храброго гарнизона.

…Шли дни, недели, месяцы арзамасской жизни. Новая повесть давалась с трудом. А ведь Гайдар затем и брал командировку в Арзамас, чтобы дописать вторую книгу «Школы».

Полтора года прошло с тех пор, как его Борис убежал из Арзамаса. С тех пор в жизни Горикова произошло многое. Октябрь. Боевая дружина сормовских рабочих. Особый революционный отряд, фронт, плен, гибель Чубука, прием в партию, пуля под Новохоперском, госпиталь, и вот снова Арзамас…

Кажется, все ясно — садись и пиши. А работа над повестью откладывалась со дня на день.

Но почему, размышлял Гайдар, шагая из угла в угол по маленькой комнатке, так что половицы прогибались и скрипели под его солдатскими сапогами, почему, наконец, он никак не может окончить свою новую повесть?

У Гайдара в то время было уже немало юных друзей по всей стране. Перед отъездом в Арзамас, в ноябре 1934 года, он побывал в Ростове-на-Дону. Там в библиотеках, во Дворце культуры, на пионерском слете читал отрывки из только что законченной повести «Военная тайна».

Когда пионеры узнали, что веселая и забавная поначалу книга кончается печально — гибелью малыша Альки, они подняли бунт и свой протест изложили в письме, которое отправили Гайдару в Москву. Оттуда письмо родные переслали в Арзамас.

Ростовские пионеры Митя Белых, Витя Зарайский и другие спрашивали, зачем в конце повести погиб Алька и не лучше ли, чтоб он остался жив.

Целый вечер Гайдар сочинял ответ.

«Ну и народ эти пионеры!» — думал он, улыбаясь. Конечно, лучше, чтобы Алька остался жить, конечно, лучше, чтобы и Чапаев остался жив, чтобы были живы и его мама, и отец, и Яшка Оксюз, и Петя Цыбышев.

Конечно, хорошо, если бы были живы и здоровы тысячи и десятки тысяч больших, маленьких, известных и неизвестных героев. Но этого в жизни, к сожалению, не бывает. Нет, не бывает…

Пионерам очень жалко Альку. Ну а если уж откровенно говорить, то ему, Гайдару, когда он заканчивал «Военную тайну», было и самому так жалко, что порою рука отказывалась дописывать последнюю главу. И все-таки это хорошо, что ребятам жалко героя книги. Это значит: они с ним, с Гайдаром, а он будет всегда учить их тому, как надо беречь и защищать Советскую страну, и пусть пионеры всегда ненавидят всех врагов: и своих, домашних, и чужих, заграничных.

Так он им и написал, своим юным друзьям, в далекий город Ростов, что на Дону.

В Арзамасе Гайдар встречался со своими знакомыми, друзьями детства, товарищами. Со многими из них он впервые познакомился в 1920 году, когда приезжал в Арзамас на побывку после госпиталя.

Многих теперь нет в Арзамасе. Уехала в Москву Мария Валерьяновна, нет больше в городе Николая Николаевича, Чувырина, разлетелись в разные концы Саша Плеско, Коля Кондратьев, Зина Субботина, Ида Сегаль. И где они сейчас и кого любят и кого ненавидят? Очень хотелось встретиться с друзьями отшумевшей юности.

Вот почему так обрадовался Гайдар, когда совсем случайно встретил у дома райисполкома Шурку Федорову. Ну да, ту самую озорную Шурку из типографии, что часто приходила в комсомольский клуб. Обычно являлась она с балалайкой, на которой играла не хуже парней. В комсомоле в то время Шурка состояла «нелегально» от своих родных, каждый день твердивших ей, что-де все комсомольцы — безбожники и вообще пропащие люди.

Любила Шурка танцевать — и вот за этот «пережиток капитализма» решили ее исключить из членов РКСМ. Правда, комсомольцы вскоре поняли, что погорячились, и снова восстановили.

Ах, Шурка, Шурка! А теперь она уже совсем не Шурка, а председатель Водоватовского сельсовета — Александра Васильевна. Шутка ли — сама Советская власть!

Вместе с Шуркой Гайдар отправился в кинотеатр «Искра» смотреть «Веселых ребят».

В тот год по всей стране с киноафиш улыбался артист Леонид Утесов — веселый пастух Костя Потехин, и вся страна вместе с ним пела задорный марш веселых ребят.

Гайдар полюбил эту песню. «Веселых ребят» он видел еще в Москве и уже в который раз смеялся над веселыми приключениями Кости Потехина, Анюты и озорных музыкантов!

Легко и радостно на душе. Все кажется в Арзамасе прежним. Все стоит на старом месте: и ветхий флигелек на Новоплотинной, где прошло детство, и здание бывшего реального училища, и другие дорогие сердцу дома.

В самом деле, Арзамас и окрестные деревеньки, кажется, остались прежними, почти не изменились — но ведь это только первое впечатление. Разве узнать теперь кошмовалов, когда-то работавших на фабрике Жевакина! И не услышишь нигде старой заунывной песни, в которой рабочий жаловался на свою горькую судьбу. Знают ли нынешние молодые парни и девчонки, что раньше в Арзамасе говорили: «Дядя, не пои здесь лошадей, здесь кошмовал пил»?

Гайдару рассказали, что Арзамасский район занесен на краевую Доску почета, что арзамасцы посылали своих делегатов на Всесоюзный съезд Советов и Всесоюзный съезд колхозников-ударников, что одна из колхозниц избрана членом ЦИК СССР…

Все эти рассказы волновали Гайдара, и он очень гордился земляками, да, земляками, потому что всю жизнь считал себя нижегородцем, арзамасцем…

Вот уже не день и не два, как Гайдар живет в родном городе, уже немало исписано, исчеркано, но все это не то, не так, как хотел, как думалось…

Правда, бывает и так: достанет исписанную тетрадь, развернет, станет читать — какую, кажется, ерунду написал! И два дня бродит по городу печальный. А на третий день сядет снова за стол, снова прочитает и повеселеет: откуда выдумал, что ерунда? Ведь очень даже хорошо! И снова за работу.

Вот она, рукопись! Борис Гориков уже вернулся в Арзамас, где его встретили мама и сестры. К нему то и дело заходили друзья, товарищи, и многие из них уже комсомольцы. Они рассказывают Борису о школьных товарищах и врагах, о том, кто из них остался и кто уехал, кто вступил в комсомол…

И вот на этом месте Гайдар оборвал свою работу над повестью.

В чем дело, почему повесть осталась незаконченной? Он и сам не мог дать ответ. Может быть, потому, что это уже продолжение, а всякое продолжение всегда менее интересно и писать и читать?

В первой части «Школы» Борис Гориков проходит большую суровую школу: из обыкновенного арзамасского мальчишки становится солдатом революции — мужественным и преданным большевиком.

О чем Гайдар расскажет дальше своим читателям? Конечно, есть о чем, потому что повидать и пережить Борис Гориков, как и он, Гайдар, успел все же немало. Но разве обо всем напишешь в одной повести! И конечно, правы его друзья и прав Фраерман, который не раз говорил, что он не романист, нет, он мастер небольших повестей и рассказов.

И потом: почему Гайдару писать только о временах гражданской войны. А сколько тем, сколько сюжетов рождает сегодняшняя действительность!

Гайдар оставил «Школу».

Уезжая в Арзамас, он хотел, помимо «Обыкновенной биографии», второй части «Школы», закончить повесть «Синие звезды». Но и эта повесть не получилась.

Из редакции журнала «Пионер» шли грозные письма и телеграммы — там печатались с продолжением «Синие звезды».

Это — повесть о мальчишке Кирюшке, у которого на заводе, в кузнице, от несчастного случая погиб отец — взорвался только что разожженный горн. Похоронили Кирюшкиного отца, а после всего этого сильно заболел Кирюшка, и стало с ним что-то неладное — жару уже не было, но часто по ночам бредил он и бормотал всякую бессмыслицу. И решили тогда паренька отправить вместе с заводскими рабочими в село, где организовался колхоз — там, подальше от завода, обживется сын погибшего кузнеца, позабудет свое горе. И вот Кирюшка видит, как трудно создается колхоз в Малаховке, узнает о том, как вредят кулаки, и еще многое узнает…

Нет, не зря метал громы и молнии на голову бедного Гайдара редактор журнала Борис Ивантер! В том-то и дело, что продолжения «Синих звезд» не будет. Да, не будет. Сколько ни сидел, ни писал, ни черкал Гайдар — слова он своего не сдержит. Сейчас другие замыслы. И в этом надо честно признаться другу своему Жану — так он часто величал Ивана Халтурина, сотрудника «Пионера».

И Жан получил письмо со штемпелем «Арзамас».

«…Жан, устрашай Боба Ивантера… «Синие звезды» загораются уже иным светом. Кирюшка больше не сын своего убитого отца, — это только так сначала кажется. Сулин не умный скрытый враг, а просто бешеный дурак. Костюх ниоткуда не бежал. И вообще никаких кулацко-вредительских сенсаций. Довольно плакать! Это пусть Гитлер плачет. А мы возьмем посмеемся, похохочем… Хотя и не до истерики…»

Гайдар страдал: он должен работать, иначе он не может представить своего существования. Но над чем, если оставлены «Школа» и «Синие звезды»? Ведь других планов на этот год он не имел…

Неужели он так ничего и не напишет в Арзамасе?

Наблюдая будничную жизнь районного центра и окрестных колхозов, встречаясь с людьми, Гайдар задумывает рассказ о самом простом и самом важном для всех людей — о хорошей жизни, о чем мечтал он еще в детстве. Ведь за эту новую жизнь воевал отец, он сам, его боевые товарищи…

…Весна 1935 года в Арзамасе была дружной. Под лучами солнца снег быстро почернел, затем осел и растаял.

В конце марта прилетели грачи, за ними появились скворцы и жаворонки. Уже в первых числах апреля установилась теплая солнечная погода.

На лето Гайдар уехал в село Заречное, в пяти километрах от Арзамаса, и поселился там в отдельном пятистенном доме. Переднюю перегородили фанерой. Получился маленький кабинет. Гайдар поставил простенький стол и табуретку и засиживался здесь до первых петухов.

Его старые знакомые — преданные адъютанты Петька и Стасик — уже закончили четвертый класс и часто прибегали к своему любимому командиру. Все свободное время Гайдар проводил с ними. Гуляли по берегу Теши, громко пели про жаворонка, который вьется между небом и землей, и еще про конницу Буденного и смотрели, как рыбаки ловят рыбу, а дело это почти бесполезное, ведь хорошая рыба в Теше давным-давно перевелась.

Обычно в такой поход на речку Гайдар забирал с собой несколько банок с рыбными консервами и круга два краковской колбасы.

Когда рыбаки, отчаявшись что-либо поймать, разводили костер и готовили свой обед, Гайдар вместе со своими помощниками незаметно привязывал к крючкам банки с консервами и колбасу, нарезанную кружочками.

Вытягивая такую добычу, рыболовы только дивились и охали, Гайдар и его адъютанты, спрятавшись за стогом сена, долго хохотали над незадачливыми рыбаками.

Правда, Стасик и Петька изрядно отвлекали от работы, но что делать, надо и отдыхать когда-нибудь…

О чем же писал новую книгу Гайдар? Приходилось отшучиваться и говорить: пишу, мол, про сад, про огород да про зеленый лук, который глаза ест.

Гайдар часто задумывался над судьбами героев своих книг, они всегда жили рядом, он советовался с ними, как с живыми, они были его товарищами.

Во всех книгах он вел своих героев к счастью. Борис Гориков мечтал и боролся за «светлое царство социализма»; о грядущем социализме, о хорошей жизни мечтали Верка и Ефимка — герои рассказа «Пусть светит!» из времен гражданской войны.

Но ведь все эти книги рассказывали не о достигнутом счастье, а о путях к нему, трудных и суровых. Чего же добился в конце концов Борис Гориков, что он завоевал, сражаясь с винтовкой в руках в годы гражданской войны? Вот об этом-то и хотелось рассказать Гайдару в своей новой книге.

В новом рассказе все было просто и бесхитростно.

…Уехали два человека — двадцатисемилетний отец и его пятилетний сын Димка — из Москвы на дачу. Однажды вечером сидели они на крыше сарая и приколачивали большую вертушку. А завтра утром еще что-нибудь решили придумать. Может быть, в саду под бугром пещеру вырыть или плотину на ручье построить. А может быть, думали они, сесть в лодку и уплыть далеко-далеко, туда, где стоят три толстые березы у крутого берега, где живет колючий еж под старым дубом и где нашли они недавно двадцать три белых гриба да четыре розовые волжанки, которые потом дома вымыли, изжарили и съели.

Так начинался новый рассказ, который назывался «Хорошая жизнь».

Но потом Гайдар изменил начало. Вместо пятилетнего Димки героем рассказа стала маленькая девочка Светлана.

Что же произошло дальше с героями «Хорошей жизни»?

В рассказе появился новый герой — Маруся, Светланина мама. Поссорившись с мамой из-за разбитой голубой чашки, Светлана и ее отец отправляются из дома «куда глаза глядят». Встречают они двух мальчуганов, Пашку Букамашкина и Саньку, потом красноармейцев на военных учениях, седого бородатого старика — колхозного сторожа.

Побывали путешественники в деревеньке, где живут те, что пашут землю, сеют в поле хлеб, садят картошку, капусту или в садах и огородах работают. Встретили они за деревней и невысокие зеленые могилы, где лежат те, что свое уже отсеяли и отработали.

Потом они увидели попа в длинном черном халате и подивились тому, что остались еще на свете чудаки. Зашли Светлана и ее отец и в бревенчатый дом того самого колхозного сторожа, что повстречался им днем, познакомились с дочерью старика и его белобрысым внуком Федором.

Каждая встреча и для отца и для Светланы оказывается не только интересной, важной, но и сказочной: они видят совсем рядом с дачей, за ближайшими кустами, удивительный советский мир, хорошую жизнь — то, за что храбро сражался Борис Гориков и его товарищи по оружию, о чем мечтали многие герои гайдаровских книг.

Вот она, хорошая жизнь, сбывшаяся мечта! Та самая хорошая жизнь, о которой в детстве рассказывала маленькому Аркадию его мать.

Новый рассказ закончил Гайдар словами: «А жизнь, товарищи, была совсем хорошая!»

В селе Гайдара полюбили не только деревенские мальчишки, но и взрослые. Но особенно крепко сдружился он с Михаилом Алексеевичем Рябовым. Заведовал тогда Михаил Алексеевич в колхозе плотничной мастерской, был мастером на все руки и рассказчик такой, что заслушаешься.

Михаилу Алексеевичу Гайдар рассказал о своей встрече с Алексеем Максимовичем Горьким. Никому не говорил, а ему почему-то рассказал.

Да, он все-таки встретился с ним, всемирно известным писателем. Рассказал, как в детстве недоумевал, за что Горький сидел в тюрьме, которая была совсем рядом с их домом на Варварке. Потом вместе вспоминали Арзамас, дом Подсосова, где Горький жил в ссылке, Марию Валерьяновну. Где-то она теперь?..

Однажды Михаил Алексеевич устраивал Гайдару в маленьком кабинетике полки и снял несколько толстых тетрадей.

— Новое сочинение, Аркадий Петрович?

— Новое, — ответил Гайдар.

— И о чем же написано?

— Пока военная тайна, — улыбнулся Гайдар.

— Ну, раз тайна, значит, не спрашиваю.

Но тайна эта, конечно, до поры до времени. Скоро его, гайдаровскую, тайну узнают все.

Дни арзамасской жизни близились к концу.

Грустно расставаться с друзьями детства, с Петькой и Стасиком — славными адъютантами, с Юркой-фигуркой и Адиком-мармеладиком.

Юрка-фигурка даже слышать не хочет, что Аркадий Петрович уезжает. Он поднял такой страшный рев, что пришлось отозвать его в сторону для серьезного «мужского разговора».

А «мужской разговор» состоял в том, что Аркадий Петрович обещал приехать снова в Арзамас, но после того, как напишет три книги.

— Две книги, — попробовал торговаться Юрка-фигурка.

— Нет, не меньше трех. И утри слезы, герой!

Юрка-фигурка кулаком вытер слезы и жалобно согласился на три книги.

— Только сразу приезжайте, как все напишите, а то мне без вас скучно.

— Как напишу, так сразу и приеду, — подтвердил Гайдар.

— А не обманете?

— Слово! — Гайдар полез в карман гимнастерки, достал оттуда блокнот и что-то стал быстро писать карандашом. — Вот на, держи, Юрка-фигурка! Это тебе расписка, в коей я, Аркадий Петрович Гайдар, торжественно клянусь и обещаю приехать в славный город Арзамас, как только напечатаю три новые книжки.

Юрка-фигурка уже знал, что слово у Гайдара — это настоящее слово, и потому успокоился.

В тот же день Гайдар сел в поезд и уехал в Москву. Он долго не мог уснуть в ту ночь. Может быть, потому, что рядом оглушительно храпел сосед по купе, а может, потому, что сердце снова сжала тоска по оставленному родному городу.

Сколько раз он уезжал из родных мест и снова возвращался сюда! И так будет всю жизнь…

Да, на самом деле, думал Гайдар, он очень правильно сделал, что год тому назад уехал в Арзамас. Он все-таки много успел сделать. Рукопись — вот она, в полевой сумке.

Гайдар не думал, что в Арзамас он уже больше никогда не вернется, что это последний приезд в родной город.

Вместе со старыми друзьями он договорился: каждые пять лет встречаться всем вместе в Арзамасе. И теперь Гайдар перебирал в памяти все встречи, какие были с друзьями, сверстниками, арзамасскими мальчишками; еще раз вспомнил окрестности города, речонку Тешу, веселые базары и улыбнулся: «А жизнь, товарищи, была совсем хорошая!»

ЧТО ТАКОЕ СЧАСТЬЕ?

Новый рассказ — «Голубую чашку», — много раз переделывая, Гайдар завершил только осенью 1936 года в доме отдыха писателей в Малеевке, под Москвой.

Да, много мук и волнений доставляет ему писательская работа, и все-таки он свою работу не променяет ни на какую другую! У самого сердца носит он маленькую коричневую книжечку — членский билет Союза писателей. Очень это дорогая для него книжечка, подписанная самим Алексеем Максимовичем Горьким.

У некоторых, говорят, все легко и просто, а ему, Гайдару, нелегко давались новые книги.

Однажды встретился ему человек, который отрекомендовался доктором.

— Вы писатель? Гайдар? Очень, очень рад. Много о вас слышал. Массу могу предложить материала.

— О чем же? — спросил Гайдар.

— Как о чем? Конечно, о войне. Есть у меня в Севастополе знакомые. Могу рассказать из жизни морского флота премного любопытного.

Горько стало Гайдару от такого разговора. Да, думал он, очень многие еще нашего дела не понимают. Ну как мог он писать про моряков, когда и на корабле никогда не служил?..

Как-то он со своим другом писателем Рувимом Исаевичем Фраерманом отправился на рыбную ловлю на Оку. Вместе с ними оказался мальчуган в коротких штанах, суконном берете, с охапкой удочек и туго набитым рюкзаком.

Мальчик писал стихи, и притом плохие.

— Скажи мне, друг мой, — спросил Гайдар, — а почему ты вдруг решил стать писателем? Любишь литературу, что ли?

Мальчуган, не задумываясь, выпалил:

— Да, очень даже! А потом, я думаю, что в жизни легче всего быть писателем.

— Так-то оно так, — хмуро улыбнувшись, согласился Гайдар. — Ну что ж, брат, может быть, ты и прав. Хочешь, напишем с тобой рассказ?

Мальчуган был польщен предложением: ведь не кто-нибудь, а сам писатель Гайдар хочет с ним писать рассказ, — и потому, сняв свой берет, он подвинулся поближе.

— Пожалуй, можно и попробовать, — сказал он. — А как это сделать?

— Просто, друг мой, — ответил Гайдар. — Просто. Только, чур, уговор, ты начнешь, а я закончу.

— Да, так будет, пожалуй, лучше, — согласился мальчик, — а то я никогда не знаю, как нужно кончить.

— Вот и отлично! А я как раз никогда не знаю, как начать, — сказал Гайдар.

— Какой же мы рассказ будем писать?

— Какой хочешь, — ответил Гайдар, — но лучше что-нибудь с приключениями, вроде Жюля Верна.

— А как мы будем писать вместе? Объясните, Аркадий Петрович!

— Очень просто. Как уговорились: ты напишешь первую фразу, а я вторую. Ну вот, начинай.

Мальчик в берете подумал, почесал затылок и начал первую фразу: «Путешественники вышли из города…»

— Теперь ваша очередь, Аркадий Петрович!

Гайдар улыбнулся, отложил лист бумаги и тихо сказал:

— Отлично, мальчик. Первая фраза у нас уже есть, а вторую я напишу завтра.

— Но почему завтра? — удивился мальчик.

— Вот завтра рано утром мы выйдем из города, и тогда станет ясно, какая будет вторая фраза в нашем рассказе.

Утром Гайдар, Фраерман и мальчуган встали, умылись, собрались и пошли по городу по направлению к вокзалу. Час шли, другой. Мальчик устал: тяжелый рюкзак оттягивал его плечи, удочки мешали движению, пот выступил на лице юного поэта.

— Аркадий Петрович, — жалобно простонал мальчик. — Разве мы не сядем на автобус? У меня же есть деньги!

— У меня тоже есть деньги, — ответил Гайдар и продолжал путь.

— Но ведь на автобусе лучше… Аркадий Петрович…

— Нет, друг мой. Если бы мы с тобой написали: «Путешественники выехали из города на автобусе», — тогда дело другое. А уж раз написали: «Вышли из города», — тогда ничего не поделаешь, придется идти пешком.

Они шли долго. Уже качались окраины города с деревянными домами. Мальчик совсем выбился из сил. Но Гайдар был непреклонен.

На глазах у мальчика показались слезы. Он присел на придорожный камень и сказал:

— Что же мне теперь делать? Я не пойду дальше, Аркадий Петрович, я лучше уйду назад на вокзал и вернусь домой.

— Возвращайся! — жестко ответил Гайдар. — Но тогда, тогда мы не напишем с тобой рассказа и ты так и не узнаешь, что же было дальше с путешественниками, которые вышли из города.

— Теперь мне все равно, — сказал мальчик и пошел к автобусу, который шел обратно в город.

Гайдар не стал удерживать, он был даже доволен, что проучил самонадеянного маленького человека.

— Надо было бы так, — сказал он на прощанье мальчику в берете, — сначала выйти из города, а потом уже написать в тетрадке: «Путешественники вышли из города». Вот так-то…

Фраерману стало жалко мальчугана.

— Зачем ты так сурово поступил с юным поэтом? — спросил он приятеля.

— Он виноват вдвойне, — ответил Гайдар. — Он не знал того, о чем пишет, и не захотел узнать, что будет дальше. Что, если в самом деле он станет писателем?

Да, Гайдар знал, что за каждым словом писателя стоит поступок или, в крайнем случае, готовность этот поступок совершить, он знал и то, что за книги свои писатель отвечает всей своей жизнью, именно всей — с начала и до конца.

Весной 1937 года в Ялте Гайдар писал повесть из времен гражданской войны — о славном солдате Бумбараше, вернувшемся к себе домой, в село, и о мальчугане, которого звали Иртыш Веселая голова. Работа над новой книгой шла успешно.

Но эту новую повесть он так и не закончил. Вышла повесть Валентина Катаева «Шел солдат с фронта», а потом появился на экранах и кинофильм с тем же названием…

И Гайдар отложил повесть. Нет, он не будет писать «Бумбараша», содержание которого схоже с катаевской повестью. И как ни уговаривали его друзья, он оставался непреклонен в своем решении. Пусть у Катаева совсем другие герои, пусть его повесть совсем не похожа на катаевскую, Гайдар не хотел повторяться. И хватит ему вспоминать прошлые боевые походы, он уже и так достаточно много написал об этом. Надо готовить детвору к новым сражениям и надо писать не только о том, что было вчера, но обязательно о том, что сегодня и что будет завтра и послезавтра!

А осенью Гайдар жил вместе со своими друзьями Рувимом Исаевичем Фраерманом и Константином Георгиевичем Паустовским в Мещерской стороне — в привольной стране зацветших озер и быстрых лесных речушек, где водятся толстая рыба карась, хищные щуки, полосатые окуни да глупые рыбы ерши.

Они втроем путешествовали по озерам и речушкам, по болотам и буреломам, ночевали у костров в палатке, мокли под проливными дождями и обсыхали на солнце. И чтобы московские друзья и родные не беспокоились, куда это опять запропал их Гайдар, он время от времени посылал короткие письма, в которых сообщал об уйме грибов, что растут у Черного озера («их всего лишь за один час можно набрать пуд-полтора»), что на днях ночевал в палатке в лесу с друзьями, и вдруг страшный град, и было очень интересно, и что хотя палатка сырая («очень тяжелая!»), но ее Гайдар никому не дает и таскает за плечами сам.

Вместе с Фраерманом и Паустовским Гайдар не только путешествовал по диким местам Мещерской стороны, не только ел черный хлеб, молоко, творог, сметану и рыбу, добытую собственными руками, но и работал, очень много работал, за исключением тех дней, когда они уходили из села в лес.

Глухое село Солотча. Дачники уже разъехались, осыпались желтые листья, и над селом то и дело пролетали огромные стаи птиц. Тишина стоит необыкновенная.

В Солотче Гайдар писал новую книгу — о судьбе барабанщика пионерского отряда Сергея Щербачева, его отце, попавшем в беду; о том, что надо крепко любить Родину, быть начеку, потому что врагов у нашей страны немало — и внутренних и внешних — и надо всегда верить в великую правду нашей жизни, в правду бессмертного дела коммунистов — что бы ни случилось.

Когда Гайдара спрашивали, о чем эта новая книга, может, снова о войне, он отвечал: нет, повесть эта не о войне, но о делах суровых и опасных не менее, чем сама война.

Да, нелегкая судьба у маленького барабанщика Сергея, ведь его отец-коммунист, в прошлом храбрый солдат, попал в тюрьму. И как Сергею примириться с этим — он же так любил папку, который был ему старшим другом, выручал из беды и пел хорошие солдатские песни, от которых земля казалась до грусти широкой, а на этой земле они были людьми самыми дружными и счастливыми.

А тут и с Сергеем, оставшемся без отца и матери, тоже случилась беда: сам того не разумея, он попал в стан врагов Советской власти — провокаторов и шпионов.

Трудно было Сергею, очень многое ему пришлось пережить. Но есть на земле хорошие люди — коммунисты, это они пришли на помощь, это они выводят Сергея на правильную, большую дорогу жизни.

И вот уже возвращается из мест заключения отец Сергея. И отец и сын Щербачевы могут теперь прямо и честно глядеть всем людям в глаза. Они многое передумали за это время. И пусть сотни и тысячи других мальчишек поймут, как оно еще может быть в жизни, и пусть эти испытания не сломят их, как не сломили они маленького барабанщика.

Когда повесть вышла из печати, Гайдар подарил ее другу своему Халтурину и подписал: «Люби барабанщика, который сам падал и сам поднимался». Ведь эта книга и о нем, Гайдаре. Он тоже падал и тоже поднимался и снова шел вперед, только вперед.

Как быстро летит время!

«Завтра — 22 января — мне стукнет ровно без шести лет сорок. Возраст не большой и не маленький, — думал Гайдар, — молодость, как говорят французы: «est perdu. Que faire?»

И сколько было встреч и расставаний, скольких людей — и хороших и злых — повидал он за эти годы, скольких друзей потерял.

Иван Антипыч, милый Будя! Нет больше Буди — убили на колчаковском, нет Яшки Оксюза, умер Петя Цыбышев, неизвестно где сейчас Николай Николаевич.

А школьные товарищи? Вот совсем случайно встретил Тренина в Колонном зале. А на днях своего первого командующего, «сурового товарища Ефимова»: — Ефима Иосифовича. Обрадовались оба — еще бы, столько лет не виделись! А Ефимову в жизни досталось как никому, не зря врачи говорят ему, что если судить по состоянию его мозговых сосудов, то он прожил, по крайней мере, две жизни. А он, Ефим Иосифович, хочет прожить еще и третью…

Много было всего в жизни у его командующего после того, как они расстались тогда в голодном 1919‑м в Москве. Воевал Ефимов на Украине, потом командовал бригадой и даже назначен был «комиссаром Аральского моря». Потом работал торгпредом, побывал в Лондоне, Риме, Гамбурге.

В Генуе Ефимов встретился с Максимом Горьким. Об этой встрече Ефимов рассказал подробно.

Сойдя с поезда, Алексей Максимович предложил Ефимову осмотреть знаменитое генуэзское кладбище. «Смотрите, — сказал Горький, — как при капитализме даже мертвые делятся на имущих и неимущих… Могилы богатых и могилы бедняков. Какой контраст!»

У самого выхода с кладбища стояло изваяние старой женщины со связкой бубликов на шее. Гид рассказывал, что эта женщина много лет продавала бублики у кладбища, чтобы накопить необходимую сумму, — только бы быть погребенной на этом кладбище. «И по-видимому, очень мало скопила, — заметил Горький, — иначе этот памятник был бы богаче».

— И вот что меня, Аркадий, тогда поразило, — сказал Ефимов, — Горький подробно расспрашивал о моей жизни до приезда в Геную. И, выслушав мой сбивчивый рассказ, — сам знаешь, всякого повидал, — Горький заметил: «А вы не могли бы написать историю вашего хождения, вашей жизни?»

Я отвечаю ему, что я ведь вовсе не писатель. А он говорит: «Но ведь вам не нужно ничего выдумывать. Ведь вы поймите: жизнь каждого советского человека очень интересна. В будущем народы с восхищением будут читать историю каждого советского человека этих неповторимых лет…»

Как прав Максим Горький! И конечно, его командующему надо писать книгу о своей жизни. В самом деле, годы были неповторимые.

А в судьбе Гайдара произошли большие перемены, он вступил в брак с Дорой Матвеевной Чернышевой. И появилась у него приемная дочь, а у Тимура сестренка — Женя, или Евгения Николаевна, как он величал маленькую Женюрку в письмах к ней. Новая семья родилась в маленьком подмосковном городке — Клину. И он понимал, что трудно будет Доре с ним и с его характером.

Жил он сейчас и работал вдали от семьи в доме отдыха писателей в Старой Рузе. И надо письмо домой написать.

«…Несколько дней я прожил в большой тревоге, — писал Гайдар. — Никак не мог подойти к работе. Брало отчаяние, хотелось бросить и вернуться в Москву, а зачем — не знаю. И только сейчас в голове прояснилось, работа показалась и важною и интересною. Трудно предсказать, но, вероятно, и на этот раз с работою я справлюсь хорошо.

Материально — много она мне не дает. Но я об этом сейчас даже не хочу думать. Бог с ней, с материей, — было бы на душе спокойно.

Я вернусь с чистой совестью, что сделал все, что мог.

Если бы ты знала, сколько мук доставляет мне моя работа! Ты бы много поняла, почему я подчас бываю дик и неуравновешен.

И все-таки я свою работу как ни кляну, а люблю и не променяю ни на какую другую на свете.

Как я живу? Я встаю. С полчаса до завтрака гуляю по лесу. Лес желтый, но и зелени еще много. После завтрака сразу же сажусь за работу, за час до обеда кончаю, немного погуляю, сыграю партию в бильярд. После обеда очень тихо, и я с наслаждением читаю. Вечером, после ужина, я опять работам, но уже немного…»

Еще в феврале 1939 года друзья сообщили радостную весть: 172 писателя награждены орденами, и в этом списке есть имя Гайдара.

Орден «Знак Почета» — так называлась награда, которой он удостоен за свой писательский труд. Да, трудиться ему придется еще немало, и это очень хорошо, что ему тридцать пять лет и что за эти годы он все-таки успел многое сделать…

Можно смело оглянуться назад и увидеть, что не зря жил на свете. Ведь не было в жизни Советской страны, пожалуй, событий, о которых бы он не рассказал в своих книгах: гражданская война, строительство заводов и организация колхозов, революционная бдительность, оборона страны — обо всем большом и значительном Гайдар уже написал. И все-таки он не спокоен; нет, он еще в долгу перед своими читателями, он многого еще не сделал, не успел.

…Шел июнь 1939 года. Гайдар снова жил в Солотче — любимом месте отдыха. Но неспокойно на белом свете: с газетных страниц тянуло порохом. Вот опять сообщение: 120 японских самолетов перелетели границу. 95 советских — приняли бой. 31 японский самолет был сбит, советских — 12. Позже еще 60 самолетов, опять бой. Сбито японских — 25, советских — 2.

«Тревожно становится на свете, — думал Гайдар, — и добром дело, видать, не кончится… На земле война. Огонь слепит глаза, дым лезет в горло, и хладный червь точит на людей зубы».

Как и прежде, Гайдар вместе с Фраерманом ловили рыбу, ходили на Канаву, и снова их кусали комары, как тигры.

Давно мечтал он снова пожить в рязанской стороне, еще когда жил в Крыму и на Кавказе и тосковал по здешним лесам, речкам и озерам — по Канаве, Промоине, Старице. И Рувиму Фраерману и Паустовскому писал об этом из Одессы. Ведь в самом деле чудесно на маленькой задумчивой Канаве услышать гордый вопль: «Рува, подсак!» А что там на крючке дрягается — это уже наверху будет видно.

И вот они снова вместе, лесные робинзоны. Гайдар написал жене «докладную» в стихах:

Да, тучи пронесутся. И ветер кончит баловать. Все будет в природе спокойно и хорошо. А на монгольской границе идут беспрестанные воздушные бои…

Гайдар плохо спал. Тревожные варианты старых снов.

Обрадовала его новость: наконец-то вышла из печати «Судьба барабанщика».

Какая же следующая книга и о чем?

Наблюдая за играми мальчишек, Гайдар часто задумывался и спрашивал своих друзей, почему ребята так часто играют «в разбойников», словно других игр на свете нет.

«В разбойников» играл и он сам в детстве и хорошо помнил, как в те далекие ученические годы в Арзамасе все реальное училище взбудоражила весть о шайке таинственных «пиковых валетов», в которую вступили екатеринбургские реалисты. Они совершили несколько нелепых грабежей и попали на скамью подсудимых. Гайдар помнил, как преподаватели Арзамасского училища тогда во всем винили пинкертоновскую литературу («Начитались, а отсюда и все началось») и повели решительную борьбу с книгами, в которых описывались похождения Ната Пинкертона и приключения Шерлока Холмса.

Вспоминая сейчас давнюю историю с «пиковыми валетами», Гайдар думал: нет, не один Нат Пинкертон виноват. Литература, конечно, литературой, но едва ли все решается так просто и так легко, как думали учителя реального.

Гайдар знал, что дети всегда тянутся к необычному, таинственному. Одними наставлениями о том, что надо делать хорошие дела и не надо плохие, тут не обойдешься. Он не раз вспоминал своих маленьких друзей, таких разных и не похожих друг на друга: московского разносчика газет Сашку, который помог ему в трудную минуту жизни, Витю из Хабаровска, Стасика и Петьку из Арзамаса и многих, многих других добровольных адъютантов.

Однажды Гайдар случайно заглянул к Константину Георгиевичу Паустовскому и узнал, что с его сыном стряслась беда: мальчуган тяжело заболел. Нужно достать лекарство, очень редкое лекарство. Во что бы то ни стало!

Вместе с Паустовским он обошел ближайшие аптеки, но лекарства найти не смог. Тогда Гайдар подошел к телефону и позвонил к себе домой. Что он говорил и кому, неизвестно, но через десять минут на лестничной площадке около квартиры Паустовского уже стояло несколько запыхавшихся мальчишек.

— Вот что, друзья! — сказал Гайдар. — Тяжело болен один мальчик. Нужно вот такое лекарство. — Гайдар вырвал из блокнота несколько листиков и на каждом написал трудное название лекарства. — Вот возьмите, — сказал он ребятам, — и сейчас же во все аптеки: на юг, восток, на север и запад! Из аптек звонить сюда! Понятно?

— Понятно, Аркадий Петрович! — закричали мальчуганы и понеслись вниз по лестнице.

Вскоре раздались первые звонки. Каждый сообщал, что в такой-то аптеке редкого лекарства нет, и получал приказание ехать в новое место.

Наконец восторженный мальчишеский голос сообщил: «Лекарство найдено!»

Редкое лекарство доставили на квартиру Паустовского, и больной мальчик вскоре стал поправляться.

Паустовский растрогался до слез:

— А все-таки, Аркадий, хорошо работает твоя команда.

«Гайдар и его команда…» Он уже слышал где-то такие слова. Ну конечно, Гайдар вспомнил! Так говорили в Арзамасе, когда он возил свою шумную «кучу-малу» по тихому городку на санях!

Гайдар вспомнил дружную весну 1935 года, село, куда он перебрался на лето из Арзамаса.

Ведь тогда он все свободное время проводил с ребятами — своенравным Петькой и тихим Стасиком.

Вот и в тот жаркий день Петька опять пристал к нему со старой просьбой — запустить змея.

— Только, — убеждал Петька, — не такого, как у всех, а большого-пребольшого, чтобы до самого неба! Вы же обещали, Аркадий Петрович, а?

Пришлось тогда Аркадию Петровичу идти на Выездновские луга, где уже давно хотели испытать огромного коробчатого змея, сконструированного им самим.

На лебедку накрутили бечевку, и гигантский змей под восторженные крики ребятишек взмыл в небо.

Гайдар хорошо помнил, как с каждой минутой росла ватага ребят около него. Скоро их было уже около сотни.

Прохожие с удивлением посматривали на большого, солидного человека, с увлечением запускавшего змея, а те, что узнавали, переглядывались и с улыбкой говорили:

— Опять Гайдар чудит…

Но одна из женщин что-то закричала, размахивая руками. Это была Анна Михайловна, мать Стасика.

— Ходите тут без толку, людей смешите, — набросилась она на Стасика. — Ну, ладно, вы народ глупый, а вот этот-то писатель ваш должен бы понимать. И нет бы доброе что придумали, а то змей пускать!.. Лучше бы бабке Аннушке помогли — одна ведь старуха мается: привезли дров, а напилить и убрать некому. Сам знаешь, каково ей сейчас.

Лицо Гайдара вдруг стало серьезным. Он внимательно оглядел толпу ребят. Мальчишки притихли: они словно почувствовали, что сейчас должно произойти что-то особенное, необычное, загадочное.

— Рота, — неожиданно скомандовал Гайдар, — по четыре становись!

Повинуясь властному командирскому голосу, ребята начали выстраиваться в бесформенную колонну.

Гайдар взмахнул рукой:

— За мной шагом марш!

Огромная ватага во главе с Гайдаром двинулась в путь.

Петька, шагавший в одном ряду со Стасиком, толкнул приятеля в бок и просиял:

— Опять за пряниками!

Стасик неожиданно разозлился:

— Тебе бы, Петька, все пряники! Шагай как следует!..

На двери дома бабки Аннушки висел замок. Около крыльца в беспорядке валялись большие тяжелые поленья.

— В этом доме, — сказал Гайдар, поднявшись на крыльцо, — живет старушка. Ее сын служит в Красной Армии. Помогать ей теперь некому. А вы люди сильные. Что делать — объяснять не надо. Сами понимаете. Кто близко живет — тащи топоры и пилы!..

Через полтора часа дрова были распилены, расколоты и аккуратно уложены и укрыты от непогоды.

Рассказывали, что бабка Аннушка, возвратившись домой и увидев все это, только ахнула и побежала к соседке Анне Михайловне рассказывать о «чуде», что свершилось в то время, пока она ходила в Выездное, к своей сестре.

«Гайдар и его команда…» — так говорили тогда в Арзамасе о нем и его верных адъютантах. А вдруг все это — Стасик и Петька, бабка Аннушка и ее нерасколотые дрова, красная звездочка, выведенная на двери ее дома ребятишками в знак того, что здесь живет семья красноармейца, — вдруг все это новая книга?

Жизнь в который раз подсказывала Гайдару тему для новой книги…

Гайдар начал писать повесть о Тимуре и его славной команде, которая берет под свое покровительство семьи красноармейцев и командиров.

В повести появился и таинственный штаб на чердаке старого сарая, и сложная система сигнализации для вызова членов команды — все это необыкновенно, романтично, увлекательно. Гайдару очень хотелось, чтобы ребята заинтересовались его командой и стали подражать Тимуру.

И получилось так, что одним из первых читателей «Тимура и его команды» оказался арзамасский знакомый Гайдара — Саша Буянов.

— Хорошая повесть, — сказал Саша. — И игра в ней описана интересная.

— Какая игра? — удивился Гайдар.

— Да о которой рассказано в книге.

Гайдар внимательно посмотрел на своего земляка.

— Что ты так смотришь?

— Взрослые играют, — ответил Гайдар. — Скажем, вздумал человек заняться другой работой или скучно ему стало и решил он поразвлечься немного, вот тогда говорит: «Давай поиграем». А дети? Разве они действуют ради развлечения? Нет! Ребенок серьезно работает, трудится, да так, как он воспринимает и понимает жизнь. Называется это игра, а я писал серьезно.

Гайдар помолчал, а потом заговорил снова:

— Ты думаешь, от скуки Тимур действовал? Вот говорят мальчугану и его товарищам: «Ой какие вы хорошие ребята! Пожалуйста, натаскайте дров, воды принесите, помогите по хозяйству!»

Дети наши умнее такой морали.

«Военная хитрость» удалась. Пионеры с восторгом приняли нового гайдаровского героя. Но книга вызвала большой спор среди взрослых — писателей, педагогов, литературных критиков. Одни говорили, что Тимур «нетипичен», что он «выдуман», другие заносчиво спрашивали Гайдара, «для чего» и «для кого», собственно говоря, написана повесть, договариваясь даже до того, что Тимур и его таинственная команда — «вредное явление».

Но пока шли споры и дискуссии, по всей стране стихийно создавались тимуровские команды. Герой новой повести Тимур Гараев как магнит притягивал детские сердца. Выдуманный Тимур, как будто назло всем его критикам, сошел со страниц книги и смело шагнул в жизнь.

Это была блестящая победа Гайдара, и сравнивать ее можно с крупным выигранным сражением.

А вторая мировая война уже гремела на земле.

Фашистская чума наступала на мир. Не было больше Норвегии, Голландии, Дании, Люксембурга, Бельгии. Разбита Франция.

В январе 1941 года Гайдар уехал лечиться в санаторий «Сокольники» под Москвой. Болезнь вспыхнула вновь.

В санатории Гайдар сначала скучал, потом привык. В огромном парке санатория он выстроил настоящую снежную крепость — точь-в-точь как у него в киносценарии, который он в это время писал. Сценарий он назвал «Комендант снежной крепости» — киноповесть о новых делах славного Тимура и его команды. Правда, одному строить крепость не очень-то весело.

Но тут в санаторий приехала лечиться московская школьница. Звали ее Зоей. Она долго разглядывала, как Гайдар возился около своей снежной крепости: отойдет, посмотрит, полюбуется и снова лепит.

Зоя стояла и вспоминала: где-то она уже видела этого высокого широкоплечего человека, на кого-то он очень похож! Ну конечно же, в книжке!

И тогда, осмелев, она подошла ближе и громко сказала:

— Я вас знаю! Вы — писатель Гайдар! Я все ваши книги знаю…

Гайдар посмотрел на школьницу и улыбнулся:

— Ну что ж! Я тоже вас знаю. И все ваши книги знаю: алгебру Киселева, физику Соколова и тригонометрию Рыбкина, — Гайдар протянул руку. — Будем знакомы. Гайдар. Аркадий Петрович.

— Будем знакомы, — подражая Гайдару, сказала школьница — Космодемьянская Зоя.

От Зои Гайдар узнал невеселую историю о том, как она попала в санаторий. Еще осенью она мыла полы и вдруг потеряла сознание, потом ее увезли в Боткинскую больницу: врачи признали менингит. Они долго лечили Зою, и здоровье стало поправляться. Вскоре ей разрешили читать, и мама принесла в больницу «Судьбу барабанщика» и «Голубую чашку» — книги ее любимого писателя.

— «Голубая чашка», — продолжала Зоя. — Какая это чудесная, светлая повесть! Знаете, Аркадий Петрович, ничего там, кажется, не происходит, ничего не случается, а вот оторваться нельзя!

— Так уж и нельзя? — удивился Гайдар.

— Честное комсомольское, нельзя!

Они подружились — Зоя и Гайдар. Вместе играли в снежки, лепили больших снежных баб. А еще катались на коньках, ходили на лыжах и громко распевали любимые песни.

Гайдар, закинув голову, смотрел в синее бездонное январское небо и выводил чистым голосом:

А Зоя подхватывала за Гайдаром песню, и ее голосок звенел как песня жаворонка:

А потом они вместе в два голоса пели и радовались, что у них так хорошо получается:

По воскресеньям к Зое приезжала мама — Любовь Тимофеевна. В первый же приезд Зоя познакомила ее с Аркадием Петровичем.

— Очень давно, — сказала Любовь Тимофеевна, крепко пожав руку Гайдара, — когда мы с детьми читали ваши первые книги, Зоя спрашивала, какой вы, где живете и нельзя ли вас увидеть…

— Я самый что ни на есть обыкновенный, — ответил Гайдар, — живу теперь в Москве, отдыхаю в Сокольниках, и видеть меня можно весь день напролет.

Да, Зоя видела Гайдара весь день напролет. Он читал ей свои стихи. Зоя декламировала стихи своих любимых поэтов и очень любила петь. Особенно ей нравилась бетховенская «Песенка Клерхен».

И вот сейчас Гайдар внимательно слушал Зою, которая увлеченно пела:

Голос девушки звенел, и столько в нем было чистоты, силы, что Гайдару стало вдруг так легко, так светло и радостно на душе, словно тяжелая болезнь навсегда ушла от него и он снова был семнадцатилетним веселым мальчуганом, ровесником вот этой милой девчушки.

А Зоя продолжала петь:

Здоровье Зои улучшалось, и она с нетерпением ждала того дня, когда сможет пойти в школу: ей так не хотелось из-за болезни оставаться на второй год, а то еще, чего доброго, брат Шура, он моложе ее, окончит среднюю школу раньше…

Зоя поделилась этими мыслями с Гайдаром, и он успокоил ее: конечно, она догонит своих товарищей!

Однажды, когда Гайдар стал рассказывать Зое о гражданской войне и о том, как храбро сражались его товарищи, как отступали, наступали, умирали, но не сдавались ни Петлюре, ни батьке Махно, ни бандиту Антонову, Зоя вдруг спросила Гайдара:

— Аркадий Петрович, а что такое счастье?

Гайдар заговорил не сразу. Раскурил трубку, выпустил струю дыма, раздумывая:

— Ну что тебе ответить? Есть, конечно, такое счастье. Ради него живут и умирают настоящие люди. Но такое счастье наступит еще не скоро…

— Только бы наступило, — тихо сказала Зоя.

— Непременно наступит!

На другой день Зоя уезжала из санатория. За ней приехала мама. Гайдар проводил Зою и Любовь Тимофеевну до калитки: ему стало немного грустно, как это всегда бывает, когда расстаешься с друзьями — все равно, с большими или маленькими. Прощаясь, Гайдар протянул Зое книжку.

— Моя. На память…

Зоя взглянула на обложку и улыбнулась: на ней были нарисованы два забавных мальчугана — Чук и Гек.

— Спасибо, Аркадий Петрович! Поправляйтесь.

Зоя раскрыла книжку. Крупным почерком — каждая буковка отдельно — на титульном листе рукой Гайдара было написано:

«Что такое счастье — это каждый понимал по-своему. Но все вместе люди знали и понимали, что надо честно жить, много трудиться и крепко любить и беречь эту огромную счастливую землю, которая зовется Советской страной».

Эти слова о счастье он взял из своего нового рассказа «Чук и Гек» — рассказа о забавных мальчуганах, о Советской стране, ее прекрасных людях, о счастье, которое надо беречь.

Пламя второй мировой войны все больше разгоралось на земле, и об этом Гайдар не мог не напомнить в своем рассказе. Не зря ведь его маленькому другу Геку приснился странный сон.

Уж кто-кто, а он, Гайдар, военный человек, хорошо понимал, что впереди еще немало жестоких боев, и к ним он готовил своих маленьких друзей. Ведь недаром нет у него ни одной книжки, в которой бы он не писал о Красной Армии и о том, что завоеванное отцами счастье надо беречь и защищать.

Вернувшись из санатория в Москву, в Большой Казенный переулок, Гайдар увидел на письменном столе целую пачку писем и среди них два со штемпелем «Арзамас».

Ох, да он совсем и забыл, что перед тем как уехать в санаторий, он послал письмо Мите Похвалинскому, правда, адрес его он забыл и тогда написал так: «Арзамас, Мите Похвалинскому, что живет недалеко от М. Мелибеева». Но, видно, и с таким адресом почтальоны доставили письмо по назначению.

Второе письмо было от сына Мити — Юрки-фигурки.

«Здравствуйте, Аркадий Петрович! Вот уже прошло шесть лет ровно, а вы как будто позабыли, что на свете есть город Арзамас. А когда вы были здесь, в Арзамасе, то говорили, что этот город хороший. А перед отъездом давали мне расписку, что приедете, как только напишете три книги. Вы уже их написали, а не едете.

Когда вы были здесь, то я был маленький, сейчас вы меня наверняка не узнаете. Я прочитал много ваших книг. Сейчас я вам перечислю: «Военная тайна», «Школа», «Дым в лесу», «Дальние страны», «Тимур и его команда». Вот я слыхал, что вы написали книгу «Комендант снежной крепости», а достать не могу.

В Арзамас приезжайте обязательно. А если не приедете, то, значит, вы зря давали расписку. Вот только я ее потерял, но это ничего, у меня есть свидетели…

Вам шлют привет все: папа, мама, я, Адик наш».

Гайдар улыбнулся: ну и забавный человек этот Юрка-фигурка! Вот уже и писать научился, да еще как — целую дипломатическую ноту закатил: «Если не приедете, то, значит, вы зря давали расписку». Молодец Юрка!

Милый, хороший человек, если бы ты знал, как хочется снова побывать в родном городе!

Письмо Юрки-фигурки растревожило Гайдара, ему захотелось прямо сейчас же сложить в полевую сумку зубной порошок, пачку крепкого табаку, полотенце, несколько чистых тетрадей и — прощай, Москва, здравствуй, Арзамас!

Но сейчас уехать нельзя, никак нельзя: дела не пускают. И тогда Гайдар твердо решил — ехать в родной город летом. Да, летом — в июне или, в крайнем случае, в июле, не позднее.

Но поехать в Арзамас Гайдару не пришлось.

Грянули события, которые спутали не только его планы, но и планы всех советских людей…