Жизнь Владимира Ильича Ленина: Вопросы и ответы

УЛЬЯНОВЫ В СИМБИРСКЕ

13 декабря 1854 г. И.Н. Ульянову, как успешно защитившему диссертацию (тема диссертации: «Способ Ольберса и его применение к определению орбиты кометы Клинкерфюса», 1853 г.), был вручен диплом об окончании Казанского университета с утверждением в ученой степени кандидата физико-математического факультета по разряду математических наук.

После окончания университета Илья Николаевич 14 лет преподавал физику и математику в Пензе и Нижнем Новгороде и был очень любим своими учениками.

После отмены крепостного права в 1861 г. реформы следовали одна за другой. Разрабатывались проекты массовой народной школы. А такие лучшие умы, как «отец русской педагогики» К.Д. Ушинский, уже стали мечтать о ликвидации в России неграмотности. «…Вся Россия, — вспоминал князь П.А. Кропоткин, — говорила об образовании. Любимыми темами для обсуждения в прессе, в кружках просвещенных людей и даже в великосветских гостиных стало невежество народа, препятствия, которые ставились до сих пор желающим учиться, отсутствие школ в деревнях, устарелые методы преподавания, и как помочь всему этому…»[44]

Илья Николаевич Ульянов, как и многие другие представители поколения русских «шестидесятников», твердо верил в то, что после отмены крепостного права только просвещение и европеизация России смогут принести общее благоденствие и благосостояние. Работа в гимназии полного удовлетворения не приносила. Анна Ильинична указывает, что Илье Николаевичу давно хотелось «поля работы пошире и хотелось применять ее не для более обеспеченных учеников гимназии, а для самых нуждающихся, для тех, кому всего труднее получить образование, для детей вчерашних рабов»². Он мечтал о ниве подлинно народного просвещения. Поэтому когда бывший астраханский учитель словесности, а теперь инспектор Казанского учебного округа Александр Васильевич Тимофеев написал, что в Симбирске открылась вакансия инспектора народных училищ, Илья Николаевич сразу дал согласие на переезд в Симбирск. Газета «Симбирские губернские ведомости» 25 октября 1869 г. в рубрике «Перемены по службе чиновников Симбирской губернии» сообщала: «Приказом г. Управляющего Министерством Народного просвещения от 6 сентября сего года за № 19 учитель Нижегородской гимназии коллежский советник Ульянов утвержден Инспектором народных училищ Симбирской губернии».

Как писала Анна Ильинична, здесь перед ним открывалось более широкое поле деятельности, большой простор для инициативы и возможности нести образование в народ, что соответствовало его идеалам.

Симбирск, основанный в 1648 г., называли «барином на Волге», «дворянским гнездом». Город славился своими историческими и культурными традициями. Здесь еще в XVIII в. начал действовать один из первых театров в России. В 1838 г. вышел первый номер одной из старейших провинциальных газет — «Симбирские губернские ведомости». 23 августа 1845 г. недалеко от главной площади открыт один из первых в стране памятник не царствующей особе, а историку и писателю, симбирянину Николаю Михайловичу Карамзину. Его имя было присвоено и публичной библиотеке, открытой 18 апреля 1848 г. как памятник первому русскому историографу на его родине. Основу книжного фонда составила личная библиотека поэта Н.М. Языкова, а также книжные собрания Н.М. Карамзина, И.А. Гончарова, Д.Д. Минаева, В.Ф. Одоевского и других.

Семья Ульяновых приехала из Нижнего Новгорода в Симбирск в 1869 г. В это время город переживал последствия страшного пожара 1864 г., превратившего в пепел две трети его застройки. После пожара город строился строго по генеральному плану, и его центральная часть выгодно отличалась от других крупных городов Поволжья широкими улицами, оригинально архитектурой зданий. Красой и гордостью Симбирска были сады.

Мария Ильинична Ульянова вспоминала: «Наши детские годы прошли на Волге, в городе Симбирске. Это был небольшой провинциальный город, тихий и спокойный… Но с весны, с открытием навигации, Симбирск несколько оживал. Он лежит на большой судоходной реке, и когда она сбрасывала с себя ледяные оковы, на пристани города закипала жизнь, раздавались свистки пассажирских и буксирных пароходов, оживала торговля, и сообщение с другими городами становилось более удобным — на пароходе»¹.

Находясь на перекрестке путей, с одной стороны волжского, а с другой — тракта, связывавшего Центральную Россию с заволжскими степями и Средней Азией, город долгие годы был важным торговым центром.

Большое оживление в жизнь города вносила и знаменитая «сборная» ярмарка, на которую съезжались тысячи торговцев и покупателей из многих мест России.

Телеграфная связь позволяла симбирянам быть в курсе событий российской и международной жизни.

В 1870 г. в Симбирске проживало 26 822 человека. Это значительно меньше, чем в Нижнем Новгороде, население которого составляло 44 180 человек, и весьма близко к числу жителей Пензы (30 462 жителя), а население Царицина, например, было 11 826 человек. Следовательно, Симбирск не являлся каким-то «заштатным» городком. Нельзя рассматривать его и как застывший в своем развитии город. За время проживания Ульяновых в Симбирске его население выросло в полтора раза и в 1887 г. составляло почти 40 ООО человек.

Социальный состав Симбирска подробно отражен в ведомости, составленной И.Н. Ульяновым в 1870 г. Из нее видно, что мещане, крестьяне и отставные солдаты со своими семьями составляли около 86 % населения. Остальные 14 % приходились на потомственных и личных дворян (чиновников), черное и белое духовенство, купечество, почетных граждан и других лиц, не принадлежавшим к основным сословиям.

Промышленность города — это кустарные предприятия и кустарные мастерские. Винокурение, пивоварение, водочное и свечное производство были основными отраслями, дававшими 84 % всей промышленной продукции города. Однако это не говорит о том, что промышленность Симбирска была менее развита, чем в других губернских центрах. Так, на чугунолитейном заводе Симбирска в 1870 г. трудились 74 рабочих, объем производства составлял 23 600 рублей. В Казани, например, был один чугунолитейный завод с 13 рабочими, вырабатывавший продукции всего лишь на 14 400 рублей. В Самарской, Саратовской и Нижегородской губерниях в 1870 г. имелось по пять подобных заводов, на которых работало 17–36 человек, а объем валового производства составлял 12 600-26 370 рублей в год.

В городе действовало 29 церквей, мужской и женский монастыри, лютеранская кирха, католический костел, татарская мечеть.

Уровень народного образования в Симбирске был типичным для губернского города. Здесь имелись мужская и женская гимназии, уездное и приходское училища, фельдшерская школа, несколько частных училищ.

В Симбирске к приезду Ульяновых работали сотни людей с высшим образованием: учителя, врачи, агрономы, архитекторы, землемеры, лесоводы, чиновники различных ведомств. Здесь жили и принимали участие в общественной жизни поэт и переводчик Д.П. Ознобишин, преподаватель гимназии, брат знаменитого романиста Н.А. Гончаров, писатели В.Н. Назарьев и Г.Н. Потанин, поэт Д.И. Минаев, Н.А. Языков — племянник поэта пушкинской плеяды Н.М. Языкова, историк и этнограф В.А. Ауновский, ученый-лесовод и краевед А.Ф. Белокрысенко, будущий просветитель чувашского народа И.Я. Яковлев, известный петрашевец адвокат В.А. Головинский.

Был ли Симбирск глушью? Не большей, чем центры окружавших его губерний, за исключением Казани и Нижнего Новгорода. Это был типичный губернский центр.

Анна Ильинична Ульянова-Елизарова вспоминала: «В Нижнем Новгороде, где родители прожили шесть лет, у них составился кружок знакомых из педагогического персонала гимназии, людей подходящих по социальному положению и развитию <…> У матери моей — от природы живого и общительного характера — были там добрые приятельницы; можно было, уложив детей, собраться почитать, поболтать, помузицировать вместе <…> Переезд в Симбирск лишил всего этого. Чуждый, глухой, захолустный городок после более оживленного Нижнего Новгорода, менее культурные жилищные условия, а главное, полное одиночество — особенно при частых разъездах отца — очень тягостно ощущались матерью, и она рассказывала потом, что первые годы жизни в Симбирске сильно тосковала»[45].

«Общество симбирское, — писала она, — разделялось тогда на две обособленные части: дворянство, жившее больше по своим поместьям и водившее компанию в своей среде <…> и чиновничество, поддерживавшее знакомство по ведомствам, строго считаясь с табелью о рангах»[46]. Илье Николаевичу, по его видному служебному положению в Симбирске, приходилось поддерживать связи в разных кругах местного общества. Он должен был появляться всюду, где присутствуют верхи города — на торжественных молебнах, открытиях, юбилеях, похоронах. И Мария Александровна, супруга должностного лица, также.

Светского общества Ульяновы не любили и не тянулись в высший круг. По словам Анны Ильиничны, они «жили очень тесно и уединенно в своей семье». «Поглощенная заботой о доме и детях, их кормлением, их болезнями, мать почти не имела знакомств в местном обществе, мало к тому же интересном».

Ульяновы в силу своих взглядов, уклада, сложившегося в семье, были сдержанны в знакомствах. Но очевидно и другое: ни семья, ни ее члены не отрывались от жизни. Они жили скромно, но не замкнуто.

Никаких званых вечеров и особых приемов Ульяновы не устраивали. Редкие детские праздники, на Рождество — обязательно елка для детей, вечера с маскарадными костюмами для взрослых. Однако, как скажет впоследствии И.Я. Яковлев, «Приятный тон, существовавший в их доме, привлекал к ним многих».

Кто же бывал в доме Ульяновых? По воспоминаниям А.И. Ульяновой-Елизаровой, «Таковыми были у взрослых почти исключительно сослуживцы Ильи Николаевича — инспектора народных училищ с их семьями и некоторые учителя и учительницы…». Далее она уточняет: «Посещали Ульяновых во время их жизни в Симбирске следующие лица: Романовская — народная учительница, Кашкадамова — народная учительница, Назарьев с женой, инспектор народных училищ Стржалковский с женой, Карасин, Фарма-ковский, Ишерский, Зимницкий (без семьи), Керенский бывал у Ульяновых редко, официально, но с семьей. Учителя гимназии Ежов, Моржов, Нехотяев, Теселкин»[47].

Одним из наиболее близких к семье Ульяновых был Владимир Александрович Ауновский. Владимир Александрович и его мать Наталья Ивановна в 1864 г. стали восприемниками (крестными) первого ребенка Ульяновых — Анны. Начало этой дружбе было положено в Пензе. Илья Николаевич и Владимир Александрович работали вместе в Нижнем Новгороде, а затем встретились в Симбирске. Семья Ауновских была, пожалуй, наиболее близкой к Ульяновым, особенно в первый год их жизни в Симбирске. Одна из первых местных знакомых Марии Александровны — акушерка Анна Дмитриевна Ильина.

Среди первых знакомых Ульяновых в Симбирске был и Арсений Федорович Белокрысенко. Знакомство это быстро переросло в дружбу. Именно он стал крестным отцом Володи, а позднее и Маняши.

Многие годы Илья Николаевич работал вместе с И.Я. Яковлевым, и необходимо отметить, что И.Н. Ульянов был его подлинным учителем и руководителем. Иван Яковлевич в своих мемуарах очень тепло отзывался о семье Ульяновых, об Илье Николаевиче.

Говоря о круге знакомств Ульяновых, необходимо отметить и публициста Валериана Никаноровича Назарьева. Литературные, музыкальные интересы, знание языков сближали жену В.Н. Назарьева Гертруду (окончила Берлинский институт иностранных языков) и Марию Александровну.

В первый год службы Ильи Николаевича в Симбирске состоялось знакомство Ульяновых с Н.А. Языковым (племянником знаменитого поэта Н.М. Языкова, друга А.С. Пушкина), которое затем переросло в крепкую дружбу. Н.А. Языков был крестным отцом Дмитрия. Со времени знакомства Ульяновых с Языковым Николай Александрович постоянно помогал Илье Николаевичу.

Многолетнее сотрудничество связывало И.Н. Ульянова со Львом Васильевичем Персияниновым. Именно это объясняет, почему с лета 1883 г. и до января 1884 г. у Ульяновых жили пансионерами сыновья Льва Васильевича — Вячеслав и Борис.

Видное место среди друзей семьи Ульяновых занимал врач Иван Сидорович Покровский, он был для Ульяновых не только домашним доктором, но и человеком, которому доверяли. Именно у него Анна и Александр брали книги — томики сочинений Д.И. Писарева. Домашним врачом Ульяновых был и Александр Александрович Кадьян. Как вспоминает Мария Ильинична Ульянова, «…отец и мать относились к нему очень хорошо, весьма сочувственно».

Когда в 1874 г. Илью Николаевича назначили директором народных училищ, подбором кадров (инспекторов) он стал заниматься лично. Так, например, Илья Николаевич ходатайствовал о назначении инспектора Константина Михайловича Аммосова, «лично мне <Илье Николаевичу — Ред.> известного». Инспектора и входили в небольшой круг близких знакомых Ульяновых, с которыми завязались более тесные семейные связи, и у детей Ульяновых были среди их детей приятели. Ульяновы радушно принимали их в своем доме. Инспектор Фармаковский после переезда в Симбирск писал жене: «Ульянов — милейшая личность». Фармаковский встретил в Симбирске людей, близких ему по взглядам, стремлениям. Между детьми Ульяновых и Фармаковских установилась дружба. Особенно дружили между собой сверстники Борис Фармаковский и Владимир Ульянов, они находили общие для своих лет игры, занятия. У Клавдии Арсентьевны Фармаковской нашлись общие интересы с Марией Александровной — обе были страстными любительницами цветоводства.

Владимир Михайлович Стржалковский стал бывать в доме Ульяновых с августа 1874 г. С Ильей Николаевичем его связывала старая дружба еще со студенческих лет. Жена Владимира Михайловича была крестной матерью Марии Ульяновой, дружили между собой Анна Ульянова и Надежда Стржалковская, а Николай Стржалковский (ровесник Владимира) вспоминал: «Семьи Ульяновых и наша жили в тесной дружбе. Почти каждый день мы, ребята, встречались, играли и одновременно учились». Владимир Михайлович был не только ближайшим другом и помощником Ильи Николаевича в работе. На период отпусков Ульянова Стржалковский, как правило, исполнял его обязанности. Они работали и общались до последнего дня жизни Ильи Николаевича.

Вокруг И.Н. Ульянова сложился довольно значительный круг молодых учителей, бывших в большинстве случаев его учениками и одновременно становившихся близкими знакомыми. Среди них можно назвать Веру Васильевну Кашкадамову, Веру Павловну Прушакевич, Ивана Николаевича Николаева, Василия Андреевича Калашникова, Андрея Сергеевича Кабанова и многих других. Они были частыми гостями в доме Ульяновых, делились с ними своими радостями и горестями, планами на будущее, просили совета и помощи. Это были профессионально мыслящие люди, приверженцы народного образования, противники остатков крепостничества.

В общении с такими людьми проявлялась позиция Ильи Николаевича и Марии Александровны, отрицавших знакомства «по чинам и рангам». Благодаря родителям, дети Ульяновых общались с интересными людьми — хранителями наследия 1860-х годов.

Семья Ульяновых приехала из Нижнего Новгорода в Симбирск в 1869 г. Илье Николаевичу как инспектору народных училищ казенного жилья не полагалось. А.И. Ульянова-Елизарова писала в своих воспоминаниях: «Первые годы жизни в Симбирске семья наша кочевала по разным более или менее неудобным квартирам, пока, наконец, отец не купил деревянный дом на Московской улице»[48].

По приезде в Симбирск Ульяновы поселились на Стрелецкой улице во флигеле дома А.С. Прибыловской. Этот флигель стал первой квартирой инспектора народных училищ Симбирской губернии Ильи Николаевича Ульянова, его жены Марии Александровны и двух малолетних детей — Анны и Александра. Через шесть с половиной месяцев, 10 (22) апреля 1870 г., здесь родился второй сын — Владимир. Осенью 1870 года на втором этаже каменного дома Прибыловской освободилась квартира, и Ульяновы сменили флигель на нее. 4 (16) ноября 1871 г. в этом доме родилась Ольга.

В конце 1871 года Ульяновы переселились на второй этаж соседнего деревянного дома, принадлежавшего Д.Ф. Жарковой. Здесь 4 (16) августа 1874 г. у Ульяновых родился сын Дмитрий.

В настоящее время эти три дома входят в комплекс Ленинского мемориала, воздвигнутого на бывшей Стрелецкой улице.

В 1875–1878 гг. Ульяновым пришлось менять жилье каждую зиму. Жили в двух домах на Московской улице (ныне ул. Ленина, дд. 90, 92), затем перебрались на параллельную ей Покровскую (ныне ул. Л. Толстого, д. 24), где с рождением 6 (18) февраля 1878 г. младшей дочери Маняши в семье стало шестеро детей.

Так, за первые девять лет жизни в Симбирске семье пришлось сменить шесть частных квартир. К этому постоянно вынуждали обстоятельства: и семья росла, и очередные квартиры таили неудобства. Беспрестанные кочевья по чужим квартирам при росте семьи и цен на жилье приносили немало трудностей и огорчений, делая все желаннее мечту о собственном доме.

Дом, в котором Ульяновы поселились в 1878 г., был куплен на трудовые сбережения семьи. Юридически его оформили на имя Марии Александровны. 2 августа 1878 г. симбирский нотариус

Суров составил купчую крепость на 4000 рублей, по которой «вдова титулярного советника Екатерина Петровна Молчанова продала жене действительного статского советника Марии Александровне Ульяновой <…> деревянный дом, с строением и землей, состоящей в первой части города Симбирска, по Московской улице, в приходе Богоявления Господня»[49].

«Я помню, — пишет А.И. Ульянова-Елизарова, — с каким удовольствием и оживлением перебирались «в свой дом» мы, дети, носясь через дорогу со своими книгами и игрушками, лакомясь яблоками и ягодами «своего сада»»[50].

За новосельем последовала размеренная, но духовно насыщенная и полнокровная жизнь большой, дружной, трудолюбивой семьи. Годы, прожитые здесь, были весьма значительными для каждого члена семьи и по существу определили судьбу всех Ульяновых.

Весна 1887 года была последней в симбирской жизни Ульяновых. Смерть Ильи Николаевича, а затем трагическая гибель Александра Ильича осиротили семью, круто изменили сложившийся уклад.

После окончания Владимиром и Ольгой гимназий Мария Александровна в согласии со всем своим семейством решила уехать из Симбирска. 30 мая 1887 г. в «Симбирских губернских ведомостях» появилось объявление: «По случаю отъезда продается дом с садом, рояль и мебель. Московская ул., дом Ульяновой». А через месяц, в конце июня, Ульяновы навсегда расстались с Симбирском, выехав пароходом по Волге в Казань.

Деньги на покупку собственного дома Ульяновы собирали трудно. Основное жалование И.Н. Ульянова «по службе» составляло 1000 рублей в год, а с дополнительными суммами (квартирные, разъездные) — 2500 рублей. Конечно, Ульяновы не были бедняками, но и возможностей для сбережений у них было мало. Так, мечтая о покупке дома, семья приобретала время от времени на имя Марии Александровны 50-рублевые билеты государственного казначейства. К июню 1876 года их было куплено на сумму 3750 рублей.

Всякая покупка недвижимого имущества фиксировалась в особой книге у городского нотариуса. За № 2032 здесь записано: «Ульянова Мария Александровна, жена Действительного Статского Советника, дом деревянный с строением и землей 1 части, по Московской улице, в приходе церкви Богоявления Господня по Московской улице… По продажной цене 4000 руб. Купчая от вдовы Титулярного Советника Екатерины Петровны Молчановой. 4 августа 1878 г.»[51].

А. Авторханов — один из широко цитируемых и издаваемых авторов. Однако в этой фразе что ни слово, то фальсификация.

Илья Николаевич родился в мещанской семье, которую никак богатой не назовешь. Материальное положение семьи было настолько тяжелым, что астраханская ремесленная управа в июне 1836 г. решила выдать «престарелому и в болезни находящемуся портному мастеру астраханскому мещанину Николаю Васильевичу Ульянову пособие». Рано оставшись без отца, Илья Николаевич выбивался в люди на медные гроши.

Что касается оценки И.Н. Ульянова как педагога, то Н. Валентинов, известный оппонент В.И.Ленина, которого трудно заподозрить в предвзятости, пишет: «Придется согласиться с высокой оценкой отца В.И.Ленина как выдающегося педагога, с энтузиазмом проводившего в школе передовые педагогические идеи Пирогова, Ушинского, Корфа и в значительной доле Льва Толстого, учебник которого Ульянов очень ценил. <…> Одним из украшений того времени, несомненно, были учителя нового типа, выпущенные из педагогических курсов И.Н. Ульянова»[52]. Н.Г. Чернышевский, Н.А. Добролюбов, К. А. Ушинский стали для Ильи Николаевича Ульянова самыми авторитетными наставниками в практической педагогической деятельности. «Чтобы понять до конца, кем был Илья Николаевич, — пишет Н.К. Крупская, — надо почитать «Современник», выходивший под редакцией Некрасова и Панаева, где сотрудничали Белинский, Чернышевскитй, Добролюбов…»[53].

Глубокая убежденность, питаемая идеями Чернышевского и Добролюбова, большой практический опыт и присущие Илье Николаевичу настойчивость и энергия позволили ему широко развернуть в Симбирске дело народного образования и вести его, вызывая восхищение окружающих.

Анна Ильинична Ульянова-Елизарова писала, что по своим убеждениям Илья Николаевич был народником. «Отец наш был искренне и глубоко верующим человеком и воспитывал в этом духе детей. Но его религиозное чувство было, так сказать, совсем «чистым», чуждым всякой партийности и какой-либо приспособляемости к тому, что «принято». Это было религиозным чувством Жуковского, поэта любимого отцом, религиозным чувством Некрасова, выразившемся, например, в поэме «Тишина», отрывки из которой отец любил цитировать, — именно то место, где говорится о храме божием, пахнувшем на поэта "детски-чистым чувством веры"»[54], - вспоминала она.

По сохранившимся бухгалтерским книгам канцелярии директора народных училищ Симбирской губернии установлено, что жалованье инспектора народных училищ И.Н. Ульянова составляло 73 рубля 50 копеек в месяц. Среди архивных материалов по сбору пожертвований на приобретение судов добровольного флота сохранилась расписка И.Н. Ульянова и его коллег: «Мы, нижеподписавшиеся, проявили желание жертвовать на приобретение крейсеров 5 % получаемого жалованья, начиная с мая 1878 г.». Далее в расписке следуют фамилии с указанием пожертвованных сумм — за май от Ульянова 4 руб. 60 коп., столько же за июнь и июль. Следовательно, месячное жалованье И.Н. Ульянова в этот период составляло 83 руб. 20 коп.

В Формулярном списке о службе директора народных училищ Симбирской губернии действительного статского советника И.Н. Ульянова содержится следующая запись, относящаяся к последним годам его службы: жалованье — 1000 рублей, квартирные, канцелярские — 800 рублей, разъездные — 700 рублей, пенсия (выплачивалась со дня выслуги 25-летнего срока сверх содержания по службе, т. е. с 1880 г. — Ред.) — 1000 рублей. Всего 3500 рублей в год.

Представление о том, много это или мало, дают ведомости цен, которые ежемесячно составлялись Симбирской городской управой и регулярно печатались в «Симбирских губернских ведомостях». Из «Ведомости о ценах по г. Симбирску в июле месяце 1877 года» следует что: корова стоила 15–20 руб., сапоги с галошами — 15 руб., пальто — 18 руб., шуба — 50 руб., книги — 1–5 руб., очки — 4–6 руб., барометр — 18 руб., писчая бумага — 2 руб. 50 коп., карандаши 1 дюжина — 1 руб. 20 коп., самовар — 9 руб. 75 коп., годовая подписка на «Симбирские губернские ведомости» — 4 руб., капуста за вилок — 15 коп., сахар за пуд — 7 руб. 20 коп., яйца за десяток — 17 коп., баранина 1 сорта за пуд — 3 руб., лук репчатый за сотню — 12 коп. Когда мы читаем о килограмме ржаного хлеба за 5 копеек, то это, естественно, производит впечатление. Но когда выясняется, что учитель должен был отдать за этот килограмм 9-13 % дневного заработка, то приходится задуматься.

Помимо затрат на рациональное питание, скромную одежду и обязательные предметы домашнего обихода, довольно значительными были расходы на покупку книг, нот, подписку на лучшие газеты и журналы. Необходимо было платить за обучение дочерей в гимназии (сыновья, как дети служащих по Министерству просвещения, от платежей за обучение освобождались). Позднее надо было содержать обучающихся в Санкт-Петербурге Анну и Александра. Анна Ильинична вспоминала: «Я не раз слышала от него <отца — Ред.> в детстве, что только благодаря исключительному хозяйскому умению и экономии матери мы сводили концы с концами… Но все же ни в чем необходимом дети не нуждались, и духовные запросы, по возможности, удовлетворялись»[55].

Из Формулярного списка о службе директора народных училищ Симбирской губернии действительного статского советника Ильи Ульянова следует, что Илья Николаевич за годы службы был награжден следующими орденами:

Святой Анны 3-й степени (красный нагрудный крест на узкой ленте в петлице) — 1865 г.

Святого Станислава 2-й степени (крест на шейной ленте) — 1872 г.

Святой Анны 2-й степени (крест на узкой ленте на шее) — 1874 г.

Святого Владимира 3-й степени (крест на шейной ленте) — 1882 г.

Святого Станислава 1-й степени (красный крест на красной ленте с двойной белой каймой, носимой через правое плечо, и звезда на левой стороне груди) — 1886 г.

Сообщение о награждении И.Н. Ульянова орденом Святого Станислава 1-й степени было опубликовано в «Симбирских губернских ведомостях» 8 января 1886 г. Но скоропостижная смерть Ильи Николаевича 12 января 1886 г. не позволила ему получить орден. Мария Александровна, по словам симбирских властей, «не пожелала получить орден». По этому вопросу между соответствующими инстанциями Симбирска, Казани и Санкт-Петербурга шла многомесячная переписка. Капитул орденов все же настоял на взыскании из пенсии Ульяновых полагавшихся за орден Св. Станислава 150 рублей.

В 1861 г. И.Н. Ульянов был награжден темно-бронзовой медалью «В память войны 1853–1856 гг.» на Владимирской ленте, а в 1879 г. был отмечен Знаком Красного Креста. Этот знак по указу от 13 марта 1879 г. выдавался лицам «обоего пола, кои во время войны против турок в 1877 г. принимали участие в деятельности Общества попечения о раненых и больных воинах <…> или личным служением, или материальным содействием».

И.Н. Ульянов в годы русско-турецкой войны не только умело и с энтузиазмом организовывал сбор средств в подведомственных ему учреждениях в пользу раненых и больных воинов, но и сам лично жертвовал на эти цели денежные средства. Он активно участвовал в сборе средств на приобретение судов добровольного флота, вносил пожертвования на устройство военно-походного лазарета и другие благотворительные цели.

Указом Правительствующего Сената от 31 августа 1860 г. И.Н. Ульянов был произведен в титулярные советники со старшинством. Этот чин соответствовал IX классу и давал право на личное дворянство. Дети личных дворян дворянами не являлись, для этого отцу нужно было получить потомственное дворянство. Потомственное дворянство в России можно было получить как по чину, так и по ордену, но по ордену получали чаще. Например, в правах потомственного дворянства было утверждено: в 1875–1884 гг. — 40 % по чину и 60 % по ордену, в 1882–1886 гг. — 28 % по чину и 72 % по ордену. И.Н. Ульянов в 1877 г. был удостоен чина действительного статского советника, дававшего ему и его детям право быть причисленными к потомственному дворянству. Право потомственного дворянства давал и орден Святого Владимира 3-й степени, полученный Ильей Николаевичем в 1882 г. При жизни И.Н. Ульянов не успел оформить это право. В июне 1886 г. Симбирское дворянское собрание постановило: «Ввиду награждения И.Н. Ульянова орденом Владимира 3-й степени внести М.А. Ульянову и ее детей в дворянскую родословную книгу Симбирской губернии».

Указом Правительствующего Сената от 6(18) ноября 1886 г. за № 4562 в дворянском достоинстве были утверждены Мария Александровна и дети Александр, Владимир, Дмитрий, Ольга и Мария (архивные копии этих документов хранятся в фондах Музея-мемориала

В.И.Ленина). Анна, достигшая к этому моменту совершеннолетия, к потомственному дворянству причислена не была. Она должна была сама подать об этом прошение, но так этого и не сделала.

«Воскресить исторически точно» день рождения Владимира Ульянова попыталась писательница Мариэтта Шагинян — автор тетралогии «Семья Ульяновых».

Ее интересовало все: какой это был день недели, какая была погода, чем был отмечен этот день в семье Ульяновых, какие события происходили тогда в Симбирске, России и за рубежом. «Помощью тут оказались газеты; "памятные книжки"[56] губерний, издававшиеся в те годы вместо справочников; старые календари и метеорологические бюллетени, с величайшим трудом извлекаемые из архивов, — словом, все, что относилось к календарной дате».

Владимир Ильич родился перед Пасхой, в пятницу, 10 апреля («в страстную неделю на плащаницу»). Погода в апреле была по-весеннему неустойчивой. Еще 4 апреля в Симбирске шел сильный снег. «Но перемена к теплыне от морозной зимы упала как раз на последние дни страстной недели, и 10-го внезапный переход к теплу охватил город, как духота; лед на Волге, тронувшийся 13-го, стал трещать и ломаться уже 10-го».

Илья Николаевич Ульянов в день рождения второго сына был «сверх меры занят»: принимал в типографии корректуру своего первого отчета «О состоянии начальных народных училищ Симбирской губернии за 1869 год», который печатали в «Симбирских губернских ведомостях» 11, 21 и 25 апреля.

Помогала Марии Александровне очень популярная в городе «научная фельдшерица» Анна Дмитриевна Ильина, принимавшая новорожденного Владимира, а позднее всех меньших.

Узнать, кто и какова была эта женщина, автору помог Н.Н. Ильин — племянник акушерки, литератор, подписывавшийся псевдонимом «Нилли»: «Анна Дмитриевна Ильина, старейшая в городе акушерка — первая настоящая с медицинским образованием <…> Она была небольшого роста, полная, катилась, как шар. Цвет лица розовый — родинка с волосами на щеке, черные усики. Курила, щуря глаза, и басила. С бедных рожениц денег не брала — и с утра до ночи толпились бедные женщины в ее комнатах. Ее знало все купечество города, одаривало за советы и практику ценными подарками, а она их раздаривала бедным роженицам «на зубок».

Свой очерк «День рождения», опубликованный в газете «Ульяновская правда» 21 апреля 1964 г., М. Шагинян заканчивает так: «Но, пожалуй, самым интересным среди всего того, что окружало колыбель Владимира Ильича и происходило в год его рождения, была прокламация Карла Маркса к членам комитета русской секции I Интернационала: «Ваша страна тоже начинает участвовать в общем движении нашего века». Когда Карл Маркс писал эти слова (1870 г.), в далеком приволжском городке России родился величайший человек нашей эры, который не только возглавил «общее движение нашего века», но и перевернул страницу мировой истории».

10 (22) апреля 1870 г. в семье инспектора народных училищ Симбирской губернии коллежского советника Ильи Николаевича Ульянова и его законной жены Марии Александровны родился сын. Крестили его 16 (28) апреля в Никольской церкви г. Симбирска, о чем в метрической книге церкви была сделана соответствующая запись за апрель 1870 г. под № 8. Имя мальчику дали Владимир. Восприемниками, или крестными, стали действительный статский советник Арсений Федорович Белокрысенко, управляющий Симбирской удельной конторой, этнограф и экономист, страстный краевед, член училищного совета, близкий друг И.Н. Ульянова, а также Наталья Ивановна Ауновская, мать Владимира Александровича Ауновского, коллеги и друга Ильи Николаевича по службе в Пензе, Нижнем Новгороде и Симбирске, где В.А. Ауновский служил инспектором мужской гимназии, а также руководил губернским статистическим комитетом.

Обряд крещения совершили священник Василий Умов и дьячок Владимир Знаменский. Подлинник метрической книги Никольской церкви хранится в Российском государственном архиве социально-политической истории, раннее являвшемся Центральным партийным архивом Института марксизма-ленинизма при ЦК КПСС[57].

А.И. Ульянова-Елизарова вспоминала: «Нянек у нас, двоих старших, я не помню»[58].

В 1870 г. незадолго до рождения Владимира в семье Ульяновых поселилась няня — Варвара Григорьевна Сарбатова, приехавшая в Симбирск по рекомендации А.А. Веретенниковой — старшей сестры Марии Александровны — для помощи в уходе за будущим ребенком.

Через полтора года у няни появился еще один питомец: у Ульяновых родилась дочь Ольга. Годы шли, и у Варвары Григорьевны прибавилось хлопот: в 1874 г. родился Дмитрий, в 1878 г. — Мария. И всех она вынянчила. За это время она сроднилась с семьей Ульяновых, стала в ней близким, своим человеком. Как писал впоследствии Дмитрий Ильич, младшие дети даже не подозревали о том, что Варвара Григорьевна не член их семьи. Анна Ильинична вспоминала: «Она была из того типа старинных нянюшек, которые, не имея своей семьи, всецело прилеплялась к семье своих питомцев, которым отдавали не только заботу за жалованье, но искренно горячую любовь <…> Помню ее довольно объемистую фигуру, помню чисто русское, скуластое (а может быть даже несколько инородческого типа) некрасивое лицо с небольшими черными глазами и гладко зачесанными под <…> чепец черными с проседью волосами. Носила она обычно темные ситцевые или шерстяные платья с крупной белой клеткой или белыми горошинами, необъятные сборчатые юбки и широкие свободные кофты.

Помощь ее была прежде всего чисто физической, а затем выражалась в огромной преданности питомцам, так и ко всей семье. Своей ноты в воспитание няня, конечно, не вносила. Тут она всецело подчинялась матери.

Няня войдет бывало с подносом, покрытым белой хрустящей салфеточкой, окинет всех взглядом из-под мохнатых сросшихся бровей. Взгляд будто строгий, а потом улыбнется так, что ямочки на щеках появятся, и скажет свою любимую присказку: «Ешьте ладушки, оладушки». И говорит она эту присказку, даже если на блюде пироги с яблоками или печенье, а вовсе не оладушки. Няню все любили». Анна Ильинична, вспоминая Варвару Григорьевну, пишет, что она всегда была занята с меньшими, но Володя был для нее самым дорогим[59].

Родилась Варвара Григорьевна в 1818 г. Была крепостной помещицы села Ломовки, Мокшанского уезда Пензенской губернии — Поляковой. Ее муж Михаил Васильевич Сарбатов в 1845 г. был взят в рекруты и погиб в Крымскую войну 1853–1856 гг. По законам того времени помещица отпустила В.Г. Сарбатову на свободу. Став свободной, Варвара Григорьевна жила в родном селе вплоть до переезда в Симбирск, в семью Ульяновых.

В июне 1887 г. Варвара Григорьевна вместе с Ульяновыми уехала из Симбирска в Казань. Жила она и в Кокушкино, когда там отбывал свою первую ссылку Владимир Ильич. А в мае 1889 г. она с семьей Ульяновых переехала в Самару, где умерла 2 апреля 1890 г. Из записи в метрической книге самарской Всесвятской кладбищенской церкви следует, что погребена Варвара Григорьевна 4 апреля 1890 г.

У Анны Ильиничны в воспоминаниях о самом раннем детстве Владимира Ильича упоминается девочка лет четырнадцати Елена, дочь кухарки Ульяновых, которая была взята в помощь Варваре Григорьевне для прогулок с ней и Сашей, так как «няня, поступившая к Володе, была занята с меньшими»[60].

Когда Дмитрий и Мария были маленькими, Ульяновы пользовались услугами и приходящей няни — Павловой Марии Михайловны, в то время молодой девушки (род. в 1865 г.), которая помогала Варваре Григорьевне в уходе за детьми. Зимой 1941 г., когда Дмитрий Ильич проживал в эвакуации в Ульяновске, он захотел увидеться с няней. Рассказ об этой встрече содержится в воспоминаниях бывшего директора Дома-музея В.И.Ленина А.Г. Кавер-зиной, опубликованных в «Вестнике Историко-культурного центра В.И.Ленина» (Выпуск 4, С. 111–115) и хранящихся в фондах музея.

Умерла М.М. Павлова 6 октября 1943 г. и похоронена на старом городском кладбище Ульяновска.

В черновых набросках воспоминаний Анна Ильинична Ульянова-Елизарова писала: «…пора детства имеет огромное, решающее значение для всей последующей жизни… в детских поступках и проявлениях, когда человек не научился еще подчинять свои действия велениям ума и рассудка, когда он непосредственен, чужд всякой приспособляемости, его натура видна, как в зеркале. И поэтому отражение некоторых ребяческих эпизодов детского периода может дать иногда больше для познания взрослого человека, чем иные сознательные и обдуманные поступки его, — во всяком случае, может многое дополнить»[61].

По свидетельству Анны Ильиничны, «Владимир Ильич родился здоровым ребенком. В раннем детстве это был довольно крупный пухленький мальчик. Володя был громогласным, шумным ребенком. Помню его с золотыми кудерками и бойкими, веселыми карими глазками; известная детская фотография, снятая в 1874 г., изображает его довольно удачно.

Он поздно начал ходить, и его почти догнала в этом искусстве следующая за ним сестра Оля… ножонки его были еще слабы, и, вероятно, большая голова перевешивала, но он, тем не менее, пускался бежать очень стремительно и катастроф бывало по нескольку на день. Володя хлопался обязательно головой и рев поднимался отчаянный. Все срывались с места. Помню особенно испуганное лицо матери: треск раздавался такой основательный, что она боялась, как бы эти падения не отразились на его умственных способностях. Недоумевала также мать, что эти частые падения и очень болезные удары не делали Володю осторожнее, что он бросался вперед все стой же стремительностью. В этом… он оставался верен себе и позже при разных жизненных ударах.

Таким образом, Володя в младенчестве доставлял хлопот больше, чем другие дети… и поглощал все внимание няни, которая очень любила его.

Маленький Володя рос бойким и веселым мальчиком. Он любил шумные игры и беготню. Игрушками он не столько играл, как ломал их. Он рано выучился читать и читал много детских книг, которых у отца было в изобилии. Учение давалось ему легко»[62].

Анна Ильинична приводит в своих воспоминаниях один эпизод из раннего детства брата: «Вот, например, мы приехали всей семьей на пароход, чтобы двигаться в ежегодную поездку до Казани и потом в деревню Кокушкино. Сидим на палубе в ясный летний вечер. Новая обстановка, посторонняя публика — все условия для того, чтобы детям, воспитывающимся в замкнутой семейной обстановке, проявляться более застенчиво, во всяком случае, более сдержано. Так мы все и держали себя. Один Володя боек и шумен еще более, чем всегда.

Он был в то время еще очень мал — лет 2-4-х, вернее 3-х, т. к. произносил еще плохо: что-то вроде «мозя» вместо «можно». Осталось у меня в памяти и чаепитие на палубе и повышенный на свежем воздухе интерес к напеченным в дорогу домашним булочкам. Володя в подъемном настроении, оживленный, без умолку болтающий, протягивает опять и опять руку к булочкам, спрашивая с подкупающей улыбкой: «Мозя?» Мать разрешает ему лишние булочки, говоря мне в виде извинения: «Очень уж мило просит!..» В душе моей шевельнулось чувство обиды, и я подумала: «Мило просит, так больше булочек получает!» Должно быть, мне очень хотелось самой еще и еще одну лишнюю булочку, по этой причине я, верно, и весь инцидент этот так запомнила, но в качестве «большой» я стеснялась просить.

Володя же был в этой детской сценке прообразом того смелого, самостоятельного, не считаясь с внешними обстоятельствами, проявлявшим свою индивидуальность человеком, и того остроумного, обаятельного собеседника, которым он стал позже»[63].

Отвечая на этот вопрос, заданный научным сотрудником Дома-музея В.И.Ленина А.Г. Медведевой во время ее пребывания в Москве, Анна Ильинична Ульянова-Елизарова сообщила: «Болел корью. Комплекция его была вообще «рыхлая»»[64].

В черновых набросках воспоминаний Анна Ильинична писала: «Из весны 1878 года я запомнила особенно ясно, что как Володя, так и Оля болели много малярией, которую матери никак не удавалось победить. Особенно злыми и упорными были приступы этой болезни у Володи. Мать начала серьезно беспокоиться, — помнится, и кашлять стал Володя, — и пригласила какого-то специалиста.

После его посещения я увидела мать на крылечке нашей выходящей во двор квартиры со слезами на глазах. На мой вопрос она сказала: «Доктор нашел, что у Володи есть что-то в легких, что его надо бы в Италию везти, а на какие это средства?» Действительно, ехать не только в Италию, но и в Крым, мы не смогли бы, мы и на дачу никогда не выезжали в те годы, когда ездить в Кокушкино стало чересчур громоздким и по разным обстоятельствам не вполне удобным… Счастливыми считались обладатели своего дома и сада, к каковым с осени 1878 г. стали принадлежать и мы.

Если мы все стряхнули с себя, оживились и повеселели, то Володя с Олей стряхнули с себя, кроме того, и малярию. Так что благоприятный результат был достигнут переездом не в Италию, а немного ближе: через дорогу. Оказалось, что в подвале квартиры Косолапова споследняя квартира, которую Ульяновы снимали в 1877–1878 гг. — Ред.> под полом стояла вода, чем, вероятно, и надо было объяснить упорную малярию»[65].

Европейский историк-исследователь Роберт Сервис в своей книге «Ленин» пишет о том, что Илью Николаевича и Марию Александровну очень беспокоило косоглазие сына на левый глаз. «В Казани мальчика осмотрел врач-окулист профессор Адамюк. Диагноз был неутешительным: косоглазие неустранимо и мальчику придется смотреть одним глазом — правым»[66]. И лишь в конце жизни, в 1922 г. Ленин узнал, что диагноз был поставлен ошибочно: у него было не косоглазие, а близорукость на один глаз, и ему следовало носить очки. Из-за ошибки врача у Ленина появилась привычка щурить глаза при разговоре с людьми — знаменитый «ленинский прищур». Автор пишет, что в советское время этот факт был государственной тайной. На самом деле это не так. Во всех изданиях сборников «Воспоминаний о Владимире Ильиче Ленине», выпущенных Институтом марксизма-ленинизма в 1960 — начале 1990-х гг., приводится текст речи Михаила Иосифовича Авербаха, врача-офтальмолога, принимавшего участие в лечении Ленина. Эту речь он произнес на общем собрании сотрудников, больных и посетителей городской глазной больницы им. Гельмгольца в 1924 г. Приведем отрывок из нее: «Теперь перехожу к результатам моего исследования глаз Владимира Ильича… С точки зрения неврологии, глаза были совершенно нормальны и не давали никакого ключа для разгадки мозгового процесса, как и сами не служили основанием для головных болей и других нервных расстройств. С чисто же окулистической стороны глаза представляли кое-какие явления, оказавшиеся для Владимира Ильича сюрпризом… Дело в том, что когда Владимир Ильич был еще ребенком, его возили к одному из лучших русских окулистов, гремевшему тогда на всем Поволжье, казанскому профессору Адамюку (старшему). Не имея, очевидно, возможности точно исследовать мальчика и видя объективно на дне его левого глаза кое-какие изменения, главным образом врожденного характера (врожденная щель зрительного нерва и задний конус), проф. Адамюк принял этот глаз за плохо видящий от рождения (так называемая врожденная амблиопия). Действительно этот глаз очень плохо видел вдаль. Матери ребенка было сказано, что левый глаз никуда не годится от рождения и помочь этому горю нельзя. Таким образом, Владимир Ильич прожил всю жизнь с мыслью, что он левым глазом ничего не видит и существует только одним правым. Только в самые последние годы он замечал маленькую странность, что все его сверстники стали отдалять книжку при занятиях, а он, напротив, стал держать книгу ближе обыкновенного, что многие сверстники стали читать в очках, а он в них как будто совершенно не нуждается… Каково же было его удивление, когда при моем исследовании оказалось, что левый «похороненный» глаз просто близорук (в 4–4,5 диоптрии) и на расстоянии 20–25 см прекрасно видит — этим глазом Владимир Ильич и читал, — а правый глаз, хорошо видящий вдаль, оказался ко времени моего исследования уже страдающим старческим зрением и на близком расстоянии ничего не видел. Но стоило к этому глазу приставить соответствующее стекло, какое надевают все хорошо видящие пожилые люди, и глаз этот прекрасно читал. Этот двойной сюрприз очень заинтересовал и развеселил Владимира Ильича…»[67]

«Дружной, спаянной была наша семья <…> семейная обстановка и условия воспитания были очень благоприятны для развития ума и характера детей. Детство Владимира Ильича и его братьев и сестер было светлое и счастливое»[68], - писала Анна Ильинична Ульянова-Елизарова.

Илья Николаевич и Мария Александровна всегда были вместе с детьми в дни семейных торжеств и праздников. Это была очень хорошая семейная традиция.

Особым праздником в семье было Рождество. Анна Ильинична вспоминала: «Наша бабушка со стороны матери была немка, и мать воспитывалась в значительной степени в немецких традициях, из которых первой была елка. Это была необходимая принадлежность встречи праздника в каждой мало-мальски состоятельной немецкой семье <…> Перенесенная в Россию как детская забава, в странах германских она являлась принадлежностью культа и зажигалась обычно в канун праздника, в сочельник. Так повелось это и у нас. Ею встречался праздник, дети получали подарки и со своей стороны передавали родителям какие-нибудь предметы своего мастерства или читали заученные для них стихотворения. Так как отец мой был религиозен, то он ходил обычно в этот вечер ко всенощной, куда позже брал с собой и нас, старших, и елка зажигалась по возвращении из церкви. В ранние же наши годы она зажигалась, очевидно, до службы»[69]. Рождественская елка у Ульяновых отличалась от других — на ней практически не было ни одной игрушки из магазина. «Так как почти все украшения были продуктом нашего труда под руководством матери, то начинали мы работать задолго до елки, и они заполняли содержанием наши зимние вечера. Таким образом, елка была для нас не чуждым, купленными украшениями разубранным деревом, а нашим коллективным созданием…»[70]

Украшала жизнь семьи и такая традиция, как торжественное празднование дней рождения ее членов. Традиционными в семье были подарки детей родителям к праздникам и дням рождения. Эти подарки были целиком и полностью продуктом детского труда. Родители поощряли и всемерно поддерживали эту традицию, бережно хранили детские подарки. Некоторые из них сейчас экспонируются в Доме-музее В.И.Ленина. Чествовались у Ульяновых и установленные православной церковью дни ангела. Где бы потом в эмиграции ни находился Ленин, он никогда не забывал поздравить родных с днями ангела. «Дорогая мамочка, — писал он из Парижа в Москву в 1910 г., - поздравляю тебя с днем ангела и с именинницей — и Маняшу тоже»[71]. И еще одну традицию соблюдали дети Ульяновых — в день Благовещения выпускать из клеток на волю певчих птиц.

В доме Ульяновых господствовала высокая музыкальная культура. По вечерам Мария Александровна собирала детей в гостиной и садилась за рояль. Дети с любовью слушали музыку и мягкий приятный голос матери, исполнявшей произведения A.JI. Гурилева, А.Н. Верстовского, А.Е. Варламова. В большом почете у Ульяновых было хоровое пение. Н.И. Веретенников в своих воспоминаниях рассказывал о музыкальных вечерах в Кокушкино, где семья Ульяновых проводила свой летний отдых[72]. Музыкальное дарование Марии Александровны открыло всем детям Ульяновых прекрасный мир искусства.

Традиционной была дружная совместная работа в саду и цветнике, о которой вспоминают брат и сестры Владимира Ильича.

В семье Ульяновых очень ждали субботу: в этот день выходил их домашний рукописный журнал «Субботник», авторами которого были четверо старших детей. В обсуждении журнала непременно участвовали отец и мать. «Помню, — пишет Анна Ильинична, — их оживленные, довольные лица; помню какую-то особую атмосферу духовного единения, общего дела, которая обволакивала наши собрания. Теперь, когда я гляжу назад, мне кажется, что эти вечера были апогеем коллективной близости нас, четверых старших, с родителями. Такое светлое и радостное оставили они воспоминание»[73].

Анна Ильинична Ульянова-Елизарова в своих воспоминаниях пишет: «На лето мы уезжали в Кокушкино — деревню Казанской губернии, имение деда по матери, к которому съезжались по летам его замужние дочери с детьми. До 1875 года поездки эти были ежегодными и были огромной радостью для нас. Задолго мы начинали мечтать о них, готовиться к ним. Лучше и красивее Кокушкина — деревеньки действительно очень живописной — для нас ничего не было.

Впрочем, кроме двух, довольно неудачных поездок — в имение Симбирской губернии, к Назарьеву, и в Ставрополье по Волге, к тете С.А. Лавровой, — мы никуда больше не ездили»[74].

«Не помню, что когда-либо, даже шутя, — писала М.М. Эссен о семье Ульяновых, — говорилось о вкусном блюде, чтобы придавалось значение платью. Пили, ели, одевались, но эта сторона жизни ничьего внимания не приковывала». Это свидетельство объясняет причину того, что в воспоминаниях биографа семьи Ульяновых, Анны Ильиничны, нет ни одного описания семейного застолья.

Дмитрий Ильич Ульянов, давая пояснения о своем дедушке А.Д. Бланке, со слов Марии Александровны, описывал их стол: «Пища была простая, но мясо не было изъято. К столу обычно давали кашу, молоко, но также котлеты и птицу». Анализируя воспоминания современников о семье Ульяновых, можно прийти к выводу, что так же было организовано питание и в их семье.

Нужно отметить, что под влиянием Ильи Николаевича сложилась в семье традиция семейного чаепития (в семье Александра Дмитриевича Бланка, со слов А.И. Ульяновой-Елизаровой, «даже взрослыми они <дочери — Ред.> не получали ни чаю, ни кофе, которые отец считал вредными»[75]). К чаю готовилась домашняя выпечка, подавались фрукты, ягоды, варенье.

Сведения о прислуге содержатся в воспоминаниях Анны Ильиничны Ульяновой-Елизаровой. Говоря о своем раннем детстве, проведенном в Нижнем Новгороде, она писала: «С тех пор как я начинаю себя помнить, у нас была одна прислуга, находившаяся больше на кухне, а мы бывали с матерью»[76].

В черновых набросках воспоминаний, в которых Анна Ильинична много пишет о няне Варваре Григорьевне Сарбатовой, есть такие строки: «Старческая воркотня няни распространялась и на другую прислугу, жившую в доме, и это создавало конфликты»[77]. Анна Ильинична называет и девочку Елену лет четырнадцати — «дочь нашей кухарки»[78]. В протоколе заседания реставрационной комиссии по созданию Дома-музея В.И.Ленина от 29 марта 1929 г. называется кухарка Ульяновых — Захарова Акулина Павловна[79]. Отмечая демократизм брата Александра, Анна Ильинична пишет: «С одинаковым уважением и вниманием относился он к прислуге…»[80]

Если нужно было выполнить какие-либо тяжелые работы, связанные с осенней и весенней перекопкой сада, уборкой снега, колкой дров, Ульяновы нанимали работников.

В этом Ульяновы ничем не отличались от других семей, принадлежавших к среднему классу дореволюционного российского общества.

Дом на Московской улице (ныне Дом-музей В.И.Ленина), в котором жили Ульяновы в 1878–1887 гг., относился к приходу Богоявленской церкви, находившейся на современном пересечении улицы Ленина и улицы 12 Сентября. В этой церкви хранился образ Святого Иоанна Крестителя. По-другому ее называли церковью Иоанна Предтечи. Именно в этой церкви проходило отпевание И.Н. Ульянова в январе 1886 года К.М. Аммосов, описывая похороны И.Н. Ульянова, отмечал, что «…процессия направилась в приходскую церковь покойного, Богоявленскую, очень близкую к его квартире».

В фондах Ленинского мемориала хранятся воспоминания П. Фадеева, который пишет, что «семья Ульяновых всегда присутствовала на богослужениях, и служились всенощные в их квартире накануне Ильина дня 19 июля — дня ангела Ильи Николаевича, и мне приходилось петь с хором, которым управлял Моторин (регент Троицкого хора)».

По воспоминаниям И.Я. Яковлева, близко знавшего Илью Николаевича, семья Ульяновых «любила по праздникам бывать в Тихвинском храме, настоятелем которого был священник Боголюбов, всеми Ульяновыми особо уважаемый, участвовавший как пастырь церковный в радостных и грустных событиях их семейной жизни». Яковлев свидетельствует, что протоиерей Виктор Федорович Боголюбов «исполнял в доме Ульяновых церковные требы (службы), а члены семьи Ульяновых по окончании богослужений нередко заходили к Батюшке на чай». Кстати, в Тихвинском храме Илья Николаевич и Мария Александровна крестили своих дочерей Ольгу и Марию, Владимир был крещен в Никольской церкви, а Дмитрий — во Владимирской (Ильинской).

В гимназические годы дети Ульяновых присутствовали на богослужениях в церквях при гимназиях. Мария Александровна в симбирский период жизни иногда посещала лютеранскую кирху (приход Св. Марии).

А.И. Ульянова-Елизарова писала: «Отец наш был искренне и глубоко верующим человеком и воспитывал в этом духе детей <…> Дома дети видели искренне убежденного человека, за которым шли, пока были малы»[81]. Он «остался верующим до конца жизни, несмотря на то, что был преподавателем физики, метеорологии»[82].

Мария Александровна, по воспоминаниям той же Анны Ильиничны, «не была богомольна и одинаково мало посещала как русскую церковь, так и немецкую, в Симбирске также имевшуюся»[83]. Отец М.А. Ульяновой принял православие в сознательном возрасте. В воспитании Марии Александровны активное участие принимала тетушка-лютеранка Е.И. фон Эссен. Возможно, этот фактор повлиял на то, что она мало посещала церковь. Однако это не говорит о том, что она не была верующей. В тяжелые моменты жизни она уповала на Бога. Так, Анна Ильинична вспоминала, что когда в возрасте четырех лет Саша опасно заболел, мать «упала на колени перед образом», шепнув шестилетней Ане: «Молись за Сашу»[84].

Так почему же в верующей семье дети выросли атеистами? Они принадлежали к поколению, которое, как писала Н.К. Крупская, «росло в условиях, когда, с одной стороны, в школах, в печати строго преследовалось малейшее проявление неверия, с другой — радикальная интеллигенция отпускала насчет религии всякие шуточки, острые словечки. Существовал целый интеллигентский фольклор, высмеивающий попов, религию, разные стихи, анекдоты, нигде не записанные, передававшиеся из уст в уста»[85]. Это в полной мере можно отнести и к Симбирску. Александр Ульянов четыре года проучился в гимназии в период директорства И.В. Вишневского. Один из жителей Симбирска вспоминал позднее: «Религиозный до фанатизма, Вишневский и в воспитанниках старался насаждать религиозность <…> ученики — те по праздникам обязательно должны были являться в гимназическую церковь к обедне, после которой расходились по классам для проверки. Пропустившие обедню без уважительной причины подвергались различным взысканиям вплоть до убавки балла в поведении. Понятно, что такие меры насаждения религиозности приводили к совершенно противоположным результатам. В силу присущей человеческой натуре протеста против стеснений, в особенности бессмысленных, гимназисты всеми мерами избегали бывать в церкви, стараясь только попасть в класс на перекличку, чтобы быть сочтенными за бывших»[86]. Фанатичная благочестивость, с одной стороны, жестокость и воровство (именно за это Вишневский был снят с должности), с другой, — эти качества и поступки директора не могли не вызвать негодования и стремления переоценки ценностей у гимназистов. Сменивший Вишневского на посту директора гимназии Ф.М. Керенский также принимал все меры для усиления религиозного воспитания среди учащихся, сохранив систему наказаний за уклонение от выполнения религиозных обрядов (следует заметить, что сын самого Федора Михайловича Александр в юношеском возрасте также отошел от церкви). Да и сама система религиозного воспитания была далека от совершенства, что признавали власти. Так, в докладе обер-прокурору святейшего Синода К.П. Победоносцеву чиновник министерства просвещения А.И. Гордиевский писал, что преподавание Закона Божьего, «заключающееся в разучивании кратких, более или менее сухих и трудных учебников, столько же мало располагает и подготовляет к дальнейшему самообразованию в религиозном и церковном направлении, и что еще прискорбнее, столь же мало влияет на весь умственный и нравственный склад выучивших все учебники юношей»[87].

Симбирское духовенство и само было не безгрешно. В домашней библиотеке Ульяновых имелся февральский номер «Вестника Европы» за 1872 г. В нем были помещены очерки близкого знакомого семьи В.Н. Назарьева «Современная глушь», в котором неприглядно изображалось симбирское духовенство.

В Симбирске того периода большой популярностью пользовалась поэма «Губернская фотография» знаменитого земляка поэта-демократа Д.Д. Минаева, в котором тот зло и едко изобличал и высмеивал пороки местного высшего духовенства. Илья Николаевич Ульянов также не скрывал от домашних неблаговидных поступков симбирского духовенства, занимавшихся неумеренными поборами с крестьян, пьянством, гонениями на передовых учителей.

Все эти факты заставляли молодых людей задуматься о своем отношении к церкви.

Кроме того, дети Ульяновых с увлечением читали произведения Д.И. Писарева, кумира тогдашней молодежи, книги которого были запрещены. Под влиянием чтения произведений Писарева они рано порывали с религией. Первым это сделал Александр, будучи гимназистом старших классов. Хотя надо отметить, что перед тем, как взойти на эшафот 8 мая 1887 г., осужденный Александр Ульянов, в отличие от выведенного на казнь вместе с ним П.Я. Шевырева, не отказался приложиться к кресту[88].

Еще при жизни отца порвал с церковью Владимир. Окончательному разрыву способствовало событие, о котором со слов Владимира Ильича рассказала Н.К. Крупская. У отца сидел один из педагогов, с которым Илья Николаевич говорил о том, что дети плохо посещают церковь. Володю, присутствовавшего при начале разговора, отец услал с каким-то поручением. И когда, выполнив его, Владимир проходил мимо, гость с улыбкой сказал: «Сечь, сечь надо». Возмущенный Володя «решил порвать с религией, порвать окончательно; выбежав во двор, он сорвал с шеи крест, который носил еще, и бросил его на землю»[89]. Много позднее В.И.Ленин, заполняя анкету для Всероссийской переписи членов РКП(б), на вопрос: «Если вы неверующий, то с какого возраста?» — ответил: «С 16 лет»[90].

Илья Николаевич с сожалением наблюдал, как старшие сыновья отходят от церкви. И тем не менее, «когда <…> у них складывались свои убеждения, они просто и спокойно заявляли, что не пойдут в церковь… и никакому давлению не подвергались»[91]. Отец считал, что вера в Бога не воспитывается принудительно.

На отношение к церкви Анны Ильиничны повлияла казнь младшего любимого брата Александра. В письме своей однокурснице Н.А. Дьяконовой, написанном 19 мая 1888 г., она писала: «Недавно ездила на день в город <Казань — Ред.>… Знаете, что меня поразило при въезде как странная ненужность, от которой в деревне я отвыкла? — звон колоколов и солдаты, часовые. О первом я еще недавно была совсем противоположного мнения, но теперь служба пробуждает во мне только злобу, а некоторые места особенно бьют по нервам!»[92] То есть, именно к 1887–1888 гг. можно отнести изменение отношения к церкви старшей дочери Ильи Николаевича (ей было тогда уже 23–24 года).

Что же касается младших детей Ульяновых, то их мировоззрение формировалось во многом под влиянием внешних обстоятельств жизни семьи, а также под влиянием старших брата и сестры.

И.Н. Ульянов никогда не забывал своих астраханских родственников — мать, брата, сестер. В период работы в Пензе почти каждый год он ездил в отпуск в родную Астрахань. В архиве хранятся его прошения на имя директора гимназии Нижнего Новгорода, где он позднее работал, с просьбой об увольнении в отпуск в Астрахань (1866, 1867). В 1868 или 1869 гг. в гости к бабушке на пароходе плавали вместе с мамой Марией Александровной маленькие Аня и Саша Ульяновы. Рассказ об этой поездке можно прочесть в воспоминаниях А.И. Ульяновой-Елизаровой: «Помню поездку на пароходе нас, двоих старших, с матерью из Нижнего в Астрахань, к родным отца. Это было ранней весной с первыми пароходами, когда мы были в возрасте трех-четырех лет. Смутно припоминаю маленький домик, старушку бабушку и дядю; припоминаю, что с нами возились, как с желанными гостями, и, как мать находила, баловали нас чересчур»[93].

Гораздо чаще семья Ульяновых гостила в Кокушкино (Казанской губернии) у дедушки А.Д. Бланка, а после его смерти у сестер М.А. Ульяновой.

Василий Николаевич Ульянов после смерти отца Николая Васильевича стал главной опорой семьи и содержал на свои заработки мать, тетку, сестру Федосью и брата Илью, а после смерти своего зятя Н.З. Горшкова помогал сестре Марии Николаевне и четырем племянникам. Заболев туберкулезом, он ушел из жизни в 1878 г. в возрасте пятидесяти девяти лет.

Сведений о его приездах в Симбирск нет, а вот о пребывании сестры И.Н. Ульянова Федосьи Николаевны в Симбирске можно прочесть в воспоминаниях Марии Ильиничны: «…из родных отца я помню только Федосью Николаевну, младшую его сестру, добрую женщину небольшого роста, с черным платком на голове, которая приезжала к нам в Симбирск и которую отец, а после его смерти мать поддерживали, посылая ей денег»[94].

В дом на Московской улице в 1878–1887 гг. приезжали погостить многочисленные родственники Марии Александровны. А две из ее племянниц — Анна Лаврова и Екатерина Веретенникова — жили у Ульяновых по несколько лет.

Анна Иосифовна Лаврова была дочерью младшей сестры М.А. Ульяновой — Софьи Александровны. Ее муж Иосиф (Осип) Кондратьевич Лавров с 1856 по 1858 гг. работал учителем и штатным смотрителем Симбирского уездного училища, а в апреле 1858 г. переехал в Самару. В 1876 г. он был переведен штатным смотрителем Ставропольского уездного училища. Летом 1877 г. у Лавровых Ульяновы гостили всей семьей.

В документах Симбирской Мариинской гимназии упомянуто, что 24 августа 1878 г. в гимназию поступила Анна Осиповна Лаврова, 1867 года рождения, дочь чиновника, проживающая в доме Ульяновых на Московской улице. В 1880 г. Анна Лаврова была принята в гимназию вновь. И на этот раз говорится, что она живет «у Ульяновых». Далее следует пометка «выбыла из V кл. в 1881 г.» (в связи со смертью от туберкулеза). Летом 1878 г. у Ульяновых гостила и ее сестра Любовь Лаврова — «любимая кузина», как писала о ней позже Анна Ильинична.

В 1879 г. в Симбирск приехала Екатерина Ивановна Веретенникова. Ее мать Анна Александровна Веретенникова была старшей сестрой Марии Александровны Ульяновой, ее отец Иван Дмитриевич Веретенников работал в 1861–1864 гг. в Пензенском дворянском институте вместе с И.Н. Ульяновым. Екатерина Ивановна родилась в Самаре, окончила гимназию, затем высшие женские курсы в Казани. С сентября 1879 г. стала учительницей 1 класса Симбирского двухклассного женского училища. В училище Е. Веретенникова работала до сентября 1883 года вместе с В.П. Ушаковой-Прушакевич. Инспектор училища В.М. Стржалковский отмечал в 1882 г., что урок учительницы Веретенниковой по арифметике может быть назван образцовым.

С осени 1883 г. Веретенникова живет в Петербурге, заканчивает Бестужевские курсы, выходит замуж за M.JI. Песковского. Александр и Анна Ульяновы, поступив учиться в высшие учебные заведения Петербурга, постоянно бывали у Песковских. Именно Е. Песковская уведомила весной 1887 г. Марию Александровну (через В.В. Кашкадамову) об аресте Александра. Впоследствии у Песковских в их петербургской квартире по Среднему проспекту не раз бывали Владимир и Ольга Ульяновы.

В 1880–1885 гг. в Симбирской мужской гимназии преподавал латинский и греческий языки Александр Иванович Веретенников — брат Екатерины Ивановны. Можно предположить, что и он пользовался гостеприимством Ульяновых.

Наконец, весной 1887 г. Мария Александровна, срочно уезжая в Петербург, вызвала телеграммой из Казани свою сестру А.А. Веретенникову, которая некоторое время была в семье[95].

В числе других увлечений в семье Ульяновых шахматы были так же любимы, как книги, музыка, литературные викторины.

Анна Ильинична Ульянова рассказывала: «Шахматы любил наш отец, и любовь эта передалась всем братьям. Для каждого из них была радость, когда отец звал их к себе в кабинет и расставлял шахматы. Шахматы эти, которые отец очень берег и которыми все мы восхищались в детстве, были выточены им самим на токарном станке еще в Нижнем Новгороде, до переезда в Симбирск. Мы все выучились играть»[96].

Владимир начал играть в шахматы с восьмилетнего возраста, и к пятнадцати годам он являлся своеобразным чемпионом семьи Ульяновых.

Будучи гимназистом, Владимир Ильич с большим увлечением играл в шахматы, знакомился с шахматной литературой. Об увлечении его шахматами в этот период пишет в своих воспоминаниях младший брат Дмитрий Ильич Ульянов.

Зимой 1888–1889 гг. Владимир Ильич часто играл в Казани со своим двоюродным братом А.А. Ардашевым, с которым вместе посещал иногда шахматный клуб, где пользовался успехом. В ту же зиму Марк Тимофеевич Елизаров (муж Анны Ильиничны) организовал партию по переписке между Владимиром Ильичем и сильным самарским шахматистом Андреем Николаевичем Хард иным. Ходы передавались по почте открытками. Зима 1889–1890 гг. была периодом наибольшего увлечения Владимира Ильича шахматами. Он был неизменным участником турниров, происходивших у Хардина на квартире. Характерно, что Владимир Ильич, став самостоятельным шахматистом, держался наступательной тактики. «У него, — писал Дмитрий Ильич, — главный интерес в шахматах состоял в упорной борьбе, чтобы сделать наилучший ход, в том, чтобы найти выход из трудного, иногда почти безнадежного положения; выигрыш или проигрыш сами по себе меньше интересовали его. Ему доставляли удовольствие хорошие ходы противника, а не слабые»[97]. Владимир Ильич получал особое удовольствие, когда встречался с сильными партнерами.

В Шушенском он играл по переписке с П.Н. Лепешинским, находившимся в ссылке в Курагине. Среди своих товарищей Ленин был сильнейшим шахматистом.

В эмиграции Ленину уже реже приходилось играть в шахматы, однако отдыхая на Капри у М. Горького, он часто склонялся над шахматной доской. В феврале 1910 г. Владимир Ильич писал брату Дмитрию: «…в «Речи» увидел сегодня этюд, который решил сразу и который мне очень понравился… Красивая штучка»[98]. Имелся в виду один из шедевров классиков отечественного и мирового шахматного этюда братьев В. и М. Платоновых. Его мог решить только очень сильный шахматист.

Шахматы покойного отца мать отправила сыну за границу, но они были утеряны при переезде Ленина из Галиции в Швейцарию в начале Первой мировой войны. Став во главе Советской республики, Владимир Ильич забросил шахматы, но, как вспоминал Дмитрий Ильич, «в начале 1922 года, перед болезнью, когда Владимир Ильич отдыхал в Горках, я, чтобы немного развлечь его, давал ему некоторые задачки. Он решал их поразительно быстро».

Поселившись в собственном доме на Московской улице, Ульяновы приобрели корову, но держали ее непродолжительное время. Лошадей не приобретали вообще, поскольку Илья Николаевич в поездках по губернии пользовался служебными лошадьми. Просторный сарай во дворе дома, предназначенный под конюшню и экипажи, использовали для детских игр. Из домашней живности у Ульяновых была «маленькая кудлатая, белая с желтым собачонка, которую называли Кальсонкой, вместо Гарсонки»[99]. Иногда малыши держали зимой птиц в клетке.

Симбирская мужская классическая гимназия была открыта в декабре 1809 г. По Уставу ее подчинили Казанскому университету. За время своего существования это учебное заведение претерпело несколько преобразований, о чем свидетельствуют Уставы гимназии разных лет. В структуре народного образования гимназии являлись учебными заведениями высшего типа и имели целью «доставлять воспитывающемуся в них юношеству общее образование и вместе с тем служить приготовительными заведениями для поступления в университет».

Доступ в мужские гимназии был открыт мальчикам всех сословий без различия званий и верований. Причем в первый класс с вступительными экзаменами принимались дети не младше десяти лет, умеющие читать и писать по-русски, знающие главные православные молитвы и основные правила арифметики.

В 1860-е гг. были созданы два типа таких заведений: классические (с одним-двумя древними языками) и реальные (без изучения древних языков). Но право на поступление в любой университет России давала только классическая гимназия. В 1865 г. Симбирская мужская гимназия стала классической с преподаванием латинского языка. Ее учебный план был рассчитан на семилетний курс обучения и включал Закон Божий, русский язык с церковно-славянским и словесность; латинский, французский и немецкий языки; математику, историю, географию, естественную историю, физику, космографию, чистописание, рисование и черчение. Объем преподавания этих предметов определялся министерской инструкцией лишь в общих чертах. Каких-либо утвержденных программ не было — преподавателям предоставлялась полная свобода в выборе учебников и методов обучения.

В те годы в Симбирской гимназии начали преподавание талантливые специалисты — учитель немецкого языка Я. Штейнгауэр, математик Н. Степанов, словесник Н.А. Гончаров — брат знаменитого писателя.

По новому Уставу, принятому в 1871 г., строго определялась структура образования. Стали едиными общегосударственные учебные программы и планы. Курс гимназического обучения становится восьми летним; открываются подготовительные классы. Заметно укрепилось преподавание математики, в седьмом классе появился новый предмет — логика. Во всех классических гимназиях стал обязательным второй древний язык — греческий (его ввели с 1873 г.). В свою очередь, резко сокращается преподавание естественных наук — минимальный курс по химии войдет в программу физики для седьмого класса. Учреждаются должности классных наставников и их помощников. В их обязанности входило постоянное наблюдение за успехами, поведением, нравственным развитием и домашней жизнью воспитанников. Особое внимание уделялось религиозно-нравственному воспитанию гимназистов. Каждый день начинался общей утренней молитвой в актовом зале, а в праздничные и воскресные дни ученики присутствовали на богослужении в Сергиевской церкви (она существовала при гимназии с 1867 г.).

Обучение в гимназии было платным. В 1870-х годах плата составляла 30 рублей в год и вносилась по полугодиям. По тем временам это была солидная сумма. От платежей за обучение решением педсовета гимназии освобождались способные, но бедные ученики (не более 10 % учащихся), а также дети служащих по Министерству просвещения со стажем свыше 10 лет (кем являлись Александр и Владимир Ульяновы).

Требования к учащимся были высоки, а с 1879 г., когда директором гимназии стал Ф.М. Керенский, человек строгих административных правил, повысились еще более.

Ежегодно во всех классах, включая приготовительный, проводились письменные испытания, а после четвертого и шестого классов еще и устные, по программе нескольких лет учебы. По окончании восьмого класса гимназисты держали десять экзаменов на аттестат зрелости за весь гимназический курс (по пять письменных и устных).

Как же оценить роль гимназии, тот след, который она оставила в умах и сердцах воспитанников?

В чем плюсы классического образования? В первую очередь, это его научность и фундаментальность. Гимназисты читали труды классиков античной философии в оригинале, это учило их логически мыслить. В гимназическом преподавании очень четко прослеживались межпредметные связи в рамках гуманитарного блока: словесность, древние языки, логика, история, иностранные языки (французский и немецкий); а также естественно-научного блока предметов: математика, физика с курсом химии, география с элементарным курсом естествознания. Знание латинского языка облегчало овладение учащимися современными иностранными языками. Гуманитарное образование, которое давала своим воспитанникам классическая гимназия, и на сегодняшний день можно признать наилучшим.

Отрицательные стороны классической системы, которые впоследствии и породили воспоминания о «классическом кошмаре», — громадная перегрузка этимологией и синтаксисом древних языков. Отрицательно влияла на учащихся и чрезмерная регламентация всех сторон жизни воспитанников, строгость гимназических порядков, часто завышенный уровень требований к познаниям ученика, за счет чего многие «отсеивались» из гимназии «по неуспешности». Так, из 55 первоклассников 1879 г. к испытаниям на аттестат зрелости пришли только Владимир Ульянов и еще семеро его соучеников, остальные были либо исключены из гимназии за неуспеваемость, либо оставались в одном из классов на второй год.

Гимназии того времени давали солидную научную подготовку, вполне достаточную для продолжения образования в университете.

Илья Николаевич и Мария Александровна Ульяновы были сторонниками раннего обучения детей. «Отец мой не стоял за классическое образование: он смотрел на него лишь как на необходимый мост к университету»[100], - писала Анна Ильинична.

Обычно мальчики поступали в приготовительный класс, и гимназические преподаватели готовили их в течение года или двух к вступительным экзаменам в первый класс. Такую одногодичную подготовку прошел Александр, который и заявил, что не следует отдавать Володю в приготовительный класс, а надо подготовить его к первому.

Две зимы Владимира Ульянова готовили для поступления в первый класс гимназии домашние учителя. Вначале это был Василий Андреевич Калашников, один из лучших воспитанников педагогических курсов И.Н. Ульянова, через два месяца его заменил Иван Николаевич Николаев — учитель 1-го мужского приходского училища. Завершила подготовку Владимира к гимназии Вера Павловна Прушакевич. Учительница эта, по словам Анны Ильиничны, «считалась очень хорошей преподавательницей. К ней Володя бегал на часок, редко два в день <…> Чрезвычайно проворный с детства, он так и летел на урок»[101].

К лету 1879 г. по главным критериям, которые определяли «годность», — по Закону Божию, знанию «общеупотребительных молитв» и событий, изложенных в Ветхом и Новом Завете, умению читать по-церковнославянски, а также к «диктовке без искажения слов», громкой декламации стихотворений, разбору частей речи, склонений, спряжений и «умственному решению» арифметических задач — Владимир был подготовлен вполне.

В начале августа Илья Николаевич представил директору гимназии официальное прошение с просьбой допустить сына к вступительным экзаменам, приложив при этом требуемые документы: метрическое свидетельство о рождении, медицинскую справку о наличии прививки против оспы и копию с формулярного списка о своей службе по ведомству Министерства народного просвещения. Дети чиновников этого министерства освобождались от платы за обучение.

Вступительные экзамены, проходившие с 7 по 11 августа, В. Ульянов сдал успешно и 16 (28) августа решением педагогического совета Симбирской мужской классической гимназии был принят в первый класс. Ему было 9 лет и 4 месяца. Он был самый младший в классе. По уставу мальчики принимались в гимназию не моложе 10 лет.

А.И. Ульянова-Елизарова, вспоминая о годах гимназической учебы младшего брата, отмечает: «Учение давалось ему легко. С младших классов шел он лучшим учеником и, как таковой, получал при переходе из класса в класс первые награды. Они состояли в то время из книги с вытесненным на переплете золотом «За благонравие и успехи» и похвального листа. Кроме прекрасных способностей, лучшим его делало серьезное и внимательное отношение к работе»[102].

Это подтверждает и Александр Наумов, «второй ученик» класса, в своих мемуарах, изданных в эмиграции: «Способности он имел совершенно исключительные, обладал огромной памятью, отличался ненасытной научной наблюдательностью и необычайной работоспособностью <…> я все шесть лет прожил с ним в гимназии бок о бок[103], и я не знаю случая, когда «Володя Ульянов» не смог бы найти точного и исчерпывающего ответа на какой-либо вопрос по любому предмету. Воистину, это была ходячая энциклопедия, полезно-справочная для его товарищей и служившая всеобщей гордостью для его учителей.

Как только Ульянов появлялся в классе, тотчас же его обычно окружали со всех сторон товарищи, прося то перевести, то решить задачку. Ульянов охотно помогал всем, но настолько мне тогда казалось, он все же недолюбливал таких господ, норовивших жить и учиться за чужой труд и ум»[104].

А вот свидетельство Аполлона Коринфского, будущего поэта, этнографа, публициста, соученика Владимира Ульянова по гимназии: «Не по годам серьезный, относящийся к приготовлению уроков, как к некоему священнодействию, но не имеющий надобности прибегать к практикующейся менее способными товарищами по классу «зубрежке», пробудивший во мне старые воспоминания «однокашник» — наш первый ученик <…> Первый из сорока пяти, неизменный «пятерочник» <…> Семь лет мы были с ним вместе в гимназии, и он во все продолжение их оставался первым.

Все предметы — от чистописания в младшем и до тригонометрии, космографии и логики в старших классах — были для него одинаково серьезными. И «латинист», и «грек», и «математик», и «словесник» — все учителя были для него непреложными вещателями истины, без основательного познания каковой непременно ощущался бы пробел в его образовании <…>.

И нужно было видеть, каким лихорадочным румянцем вспыхивало его лицо, — до корней волос, — в тех редких случаях, когда почему-либо он не мог сразу ответить на внезапно заставший его отвлеченное внимание вопрос того или другого преподавателя <…> Но на редкость обостренная сообразительность всякий раз вызволяла мальчика из непривычных затруднений.

— Позвольте подумать! Сейчас, сейчас! — молящим тоном, торопливо повторял он. — Да, да… Сейчас…

И действительно, тотчас же разрешал смутивший было его на несколько мгновений вопрос. Непоколебимая репутация «первого из сорока пяти» блистательно восстанавливалась.

— Кто же был этот мой однокашник, наш первый ученик, интересующий меня мальчик, юноша, человек? — вполне естественно спросит читатель.

— Ленин.

Да, это был Владимир Ильич Ульянов-Ленин»[105].

В воспоминаниях родных о В.И.Ленине нет прямого ответа на этот вопрос, за исключением свидетельства Н.К. Крупской, которая отмечает, что Владимир Ильич с большой симпатией отзывался о преподавателе немецкого языка Якове Михайловиче Штейнгауэ-ре. А Н.И. Веретенников, двоюродный брат Владимира Ульянова, вспоминал, что когда однажды он высказал недовольство тем, что его старший брат Саша Веретенников выбрал очень сухую и скучную специальность преподавателя древних языков, «Володя очень ловко заступился за Сашу, сказав, что в Симбирске в его классе давал уроки латинского языка мой брат и эти уроки были очень интересны»[106] (Александр Иванович Веретенников преподавал в Симбирской мужской классической гимназии в 1880–1883 гг., в том числе и в классе, где учился В. Ульянов. — Ред.). В то же время А.И. Ульянова-Елизарова неоднократно подчеркивала, что Владимир Ульянов тяготел к изучению древних языков, истории. В этом, конечно же, сказалось влияние учителей: Ивана Александровича Ежова — преподавателя греческого языка, Николая Петровича Моржова и Николая Михайловича Нехотяева — преподавателей латинского языка, Сергея Николаевича Теселкина — учителя истории и географии. Эти люди имели высокую профессиональную подготовку, обладали высокими нравственными качествами. Они часто бывали в доме Ульяновых, пользовались большим уважением Ильи Николаевича Ульянова. Можно предположить, что их влияние на Владимира Ульянова было благотворным и всесторонним.

Часто встречается ошибочное утверждение, что Владимир Ульянов и Александр Керенский учились вместе в Симбирской мужской классической гимназии. Как известно, В.И. Ульянов (Ленин) родился в Симбирске 10 (22) апреля 1870 г. Будущий премьер-министр Временного правительства А.Ф. Керенский также родился в Симбирске, тоже в апреле, но в 1881 г., т. е. разница в годах между ними составляет одиннадцать лет. Согласно протоколу заседания педагогического совета Симбирской мужской классической гимназии, Владимир Ульянов был принят в первый класс 16 августа 1879 г. Закончил же он гимназию 10 июня 1887 г. Директором гимназии все эти годы был Федор Михайлович Керенский, отец Александра. Но самому А. Керенскому ко времени окончания гимназии В. Ульяновым было всего шесть лет. Его гимназические годы прошли в Ташкенте, куда в мае 1889 г. его отца перевели по службе на должность главного инспектора училищ Туркестанского края. Об этом пишет сам А.Ф. Керенский в мемуарах «Россия на историческом повороте».

Нередко в печати встречается мнение, что в период жизни в Симбирске семьи Ульяновых и Керенских находились в близких, дружеских отношениях. Толчком к этому, вероятно, послужил тот факт, что в личном архиве А.Ф. Керенского, находящемся в Техасском университете, сохранились воспоминания о том, что Керенский-младший якобы был хорошо знаком с семьей Ульяновых, ближе же всего знал младшую сестру В.И.Ленина — Ольгу, о которой упоминает в дневниках. Об этом пишет в статье «А. Керенский: путь к прозрению» профессор Киевского университета В. Кудрин, которому довелось лично познакомиться с архивом А.Ф. Керенского[107]. Полемизируя с ним, ульяновский историк и краевед Ж.А. Трофимов, автор книг о В.И.Ленине и семье Ульяновых, пишет: «Не выдерживает критики утверждение о том, что Керенский-младший был хорошо знаком с семьей Ульяновых. В лучшем случае он мог помнить, что когда ему было 3–4 года, его отец Федор Михайлович Керенский, директор Симбирской мужской классической гимназии, и его мать Надежда Александровна обменивались традиционными для людей одного положения визитами с семьей директора народных училищ Симбирской губернии И.Н. Ульянова в пасхальные и рождественские праздники. Только таким могло быть знакомство четырехлетнего Саши Керенского с четырнадцати летней Ольгой Ульяновой. После же кончины ее отца — Ильи Николаевича (12 января 1886 года) Ульяновы и Керенские уж не обменивались праздничными визитами»[108]. Но самым главным аргументом против утверждения о том, что семьи Ульяновых и Керенских дружили, следует считать ответ А.И. Ульяновой-Елизаровой, старшей сестры В.И.Ленина, данный ею во время пребывания в Ульяновске в июне 1929 г. и записанный научным сотрудником Дома-музея В.И.Ленина А.Г. Медведевой: «Керенский бывал редко, официально, но с семьей»[109].

В семье Ульяновых к ручному труду приучали детей с раннего детства, считая, что он помогает воспитывать в детях усидчивость, терпение, развивает фантазию, творчество, прививает первые трудовые навыки. Володя вместе с сестрами и младшим братом мастерил из картона, бумаги, других материалов елочные игрушки к Рождеству, бумажных солдатиков для игры. По чертежам из детских журналов изготавливал гимнастические снаряды, ходули, выделывал из осокоревой коры перочинным ножом лодочки для Маняши.

А.И. Ульянова в воспоминаниях «Детские и школьные годы Ильича» пишет: «Не любил <…> Володя разных работ, которыми обыкновенно увлекаются мальчики. То есть в детстве он клеил и мастерил, как и все мы, разные игрушки и украшения на елку, которую мы все любили и для которой готовили обыкновенно все своими руками, но, кроме этих работ, я не помню его никогда за каким-либо мастерством — столярным или иным. Не занимался он и таким любимым мальчиками делом, как выпиливание по дереву, в котором был очень искусен его старший брат»[110].

О том, что в детстве Володя Ульянов неплохо рисовал, свидетельствует его письмо Боре Фармаковскому, вместе с которым он поступал в 1879 г. в Симбирскую классическую гимназию, только Володя — в первый класс, а Боря — в приготовительный.

В 1881 г. Фармаковские уехали в Оренбург. Борис был очень любознательным и развитым мальчиком, увлекавшимся историей и литературой, рисованием и музыкой, интересным собеседником и честным товарищем по играм. Именно поэтому Володя дружил с ним и переписывался. Сохранилось письмо, «написанное» Володей в марте 1882 г. Оно настолько необычно, что сразу видно, сколько времени, изобретательности и способностей рисовальщика оно требовало от юного автора. «Письмо тотемами» представляет собой кусок бересты, на котором автор весьма искусно с помощью рисунков красками рассказал или напомнил об одном из эпизодов летних игр в Симбирске.

Ответ на этот вопрос дает старшая сестра В.И.Ленина — Анна Ильинична Ульянова-Елизарова: «Во внеучебное время, зимние и летние каникулы он <…> читал. Он не любил читать приключений, а увлекался, помню, Гоголем, а позднее Тургеневым, которого читал и перечитывал много раз»[111].

Но это воспоминание относится скорее к старшим гимназическим годам Владимира. А в детстве, как братья и сестры, он с увлечением читал журналы «Родничок», «Детское чтение», «Семейные вечера», «Семья и школа», которые выписывал Илья Николаевич. В них публиковались сказки, рассказы об увлекательных путешествиях, приключениях. «Прекрасный в то время журнал "Детское чтение" давал очень много материала о гражданской войне в Северной Америке <…> и в нашей семье в Симбирске, включая отца и мать, хорошо знали об этом увлечении Володи»[112].

Сами Ульяновы, вспоминая о литературных интересах семьи, называли произведения Д. Дефо, Д. Свифта, Ж. Верна, Ч. Диккенса, М. Твена. «Повесть Бичер-Стоу "Хижина дяди Тома" была у него <Владимира — Ред.> и Оли настольной книгой»[113].

Л. Ильинский в очерке «Семейство Ульяновых (Материалы для биографии т. Ленина)», опубликованном в 1923 г. в «Красной летописи», писал: «А разговоры на политические злобы дня резко выделяли дом Ульяновых среди других дворянско-мещанских домов Симбирска того времени. Илья Николаевич очень сочувственно относился к революционному движению? и часто можно было слышать дебаты на ту или иную тему. Тон задавал Александр. Владимир часто принимал участие в спорах и очень удачно»[114].

Развенчивая легенду о том, что на детей Ульяновых влияли антиправительственные взгляды их отца, Анна Ильинична разъясняла, что с конца 1870-х гг. и особенно после убийства Александра II (1881) в доме Ульяновых никаких разговоров на политические темы при детях не велось, особенно избегали этого при младших детях: «…отец, не бывший никогда революционером, в эти годы <…> хотел уберечь нас, молодежь…»[115]. Никаких оппозиционных идей Илья Николаевич своим детям открыто не прививал. «Он считал, — как убежден Н. Валентинов, — что честный, гуманный, деятельный, образованный, чуткий человек может быть крайне полезен для народа даже и в рамках самодержавного строя»[116].

В. Алексеев и А. Швер в книге «Семья Ульяновых в Симбирске» пишут: «Отдаленность Владимира Ильича от революционных организаций того времени можно объяснить, с одной стороны, влиянием семейных условий, ибо семья Ульяновых была только либерально, а не революционно настроена, а с другой — отсутствием у Владимира Ильича в то время такого круга знакомых, который мог бы ввести его в революционную среду»[117]. В примечании Анна Ильинична указывает: «Александр и Владимир Ильичи были очень молоды: оба окончили гимназию в 17 лет. В те годы политические убеждения не определялись так рано»[118].

В 1883 г. Анна, поступившая на Высшие женские (Бестужевские) курсы, и Александр, принятый в университет, уезжают в Петербург. Газеты сообщали о студенческих волнениях в Петербурге, Москве, Киеве. Родители беспокоились за судьбы детей. И когда летом

1885 г. Александр и Анна приехали на каникулы в Симбирск, отец решил поговорить с сыном. Дмитрий Ильич Ульянов вспоминал: «У меня с детства сохранился в памяти следующий случай. Отец с братом гуляли по средней аллее сада. Гуляли очень долго и говорили о чем-то тихо и чрезвычайно сосредоточенно <…> Я вгляделся в их лица и понял, что обсуждается что-то очень важное <…> Я совершенно убежден, что описанный разговор был на политические темы <…> Мои предположения вполне подтверждаются словами отца, сказанными Анне Ильиничне, уезжавшей в Петербург: «Скажи Саше, чтобы он поберег себя хоть для нас»[119].

А вот что пишет Анна Ильинична: «Володе в последнее лето, проведенное со старшим братом, было только 16 лет. В то время молодежь, особенно в глухой, чуждой общественной жизни провинции, не определялась так рано политически. Зимой того года, когда я много гуляла и говорила с Володей, он был настроен очень оппозиционно к гимназическому начальству, к гимназической учебе, к религии также, был не прочь зло подтрунить над учителями — одним словом, был, так сказать, в периоде сбрасывания авторитетов, в периоде первого, отрицательного что ли, формирования личности. Но вне такого отрицательного отношения к окружающему- для него главным образом к гимназии — ничего определенно политического в наших разговорах не было, а я убеждена, что при наших тогдашних отношениях Володя не скрывал бы от меня таких интересов, расспрашивал бы меня о питерской жизни с этой стороны <…> Летом, я помню, мы отмечали оба с Сашей, удивляясь этому, что Володя может по нескольку раз перечитывать Тургенева <…> и это в те месяцы, когда он жил в одной комнате с Сашей, усердно сидевшим над Марксом и другой политико-экономической литературой, которой была тесно заставлена книжная полка над его столом <…>.

Итак, определенных политических взглядов у Володи в то время не было»[120].

Насколько известно, Валентинов не был лично знаком с Александром Ульяновым, да и с В.И.Лениным познакомился, когда тот уже был зрелым человеком. Дальше Валентинова идет американец Луис Фишер в своей книге «Жизнь Ленина», говоря, что «есть основания считать, что <…> Саша недолюбливал Володю»[121].

Характеризуя взаимоотношения Александра и Владимира, и тот и другой ссылаются на воспоминания Анны Ильиничны Ульяновой-Елизаровой, где она рассказывает о том, как осенью 1886 г. в Петербурге задала брату вопрос: «Как тебе наш Володя?», и он ответил: «Несомненно, человек очень способный, но мы с ним не сходимся»[122] и не пожелал уточнить причину. Анна Ильинична пишет: «Я объяснила это себе тем, что Саше не нравились те черты характера Володи, которые резали, но, очевидно, слабее, и меня: его большая насмешливость, дерзость, заносчивость, — главным образом, когда они проявлялись по отношению к матери, которой он также стал отвечать порой так резко, как не позволял себе при отце. Помню недовольные взгляды Саши при таких ответах»[123].

Как-то раз, когда братья сидели за шахматами, к ним подошла Мария Александровна и «напомнила Володе какое-то требование, которое он не исполнил. Володя отвечал небрежно и не спешил исполнить <…>.

— Володя, или ты сейчас же пойдешь и сделаешь, что мама тебе говорит, или я с тобой больше не играю, — сказал тогда Саша спокойно, но так твердо, что Володя тотчас встал и исполнил требуемое»[124].

«…Всякая насмешка, поддразнивание были абсолютно чужды его <Александра — Ред.> натуре. Не только сам он никогда не подсмеивался, но даже реагировал как-то болезненно, когда слышал такие насмешки от других. Володе насмешка была свойственна вообще, а в этот переходный возраст особенно <…>.

Я этим объясняю такое решительное заявление Саши, хотя различие натур обоих братьев выделялось уже с детства <…> несмотря на безграничное уважение и подражание Саше со стороны Володи с ранних лет»[125].

Те, кто пытается вложить в слова Александра «мы с ним не сходимся» смысл политический, видя в них чуть ли не начало разногласий народников с марксистами, явно грешат против истины. Как в начале 1886 г., когда Анна из бесед с Владимиром заключила, что его идейное самоопределение еще не наступило, так и летом в Кокушкино стало очевидно, что до политической ориентации ему еще далеко. Именно там, в последнее для братьев совместное лето 1886 года, когда Саша упорно штудировал Маркса, Володя лежал рядом на своей кровати и с упоением перечитывал Тургенева[126].

Трагическая смерть Александра на эшафоте за участие в заговоре против царя Александра III подтолкнула Владимира к решению посвятить свою жизнь революционной борьбе. О большом уважении к Александру свидетельствуют слова, сказанные Владимиром другу семьи Ульяновых Вере Васильевне Кашкадамовой, которая сообщила ему об аресте Саши: «Значит, Саша не мог поступить иначе, значит, он должен был так поступить».

Анна Ильинична Ульянова писала: «Больших приятелей у него в гимназические годы не было, но, конечно, нелюдимым его никак нельзя было назвать».[127]

А. Наумов в своих воспоминаниях отмечал:

«Центральной фигурой во всей товарищеской среде моих одноклассников был несомненно Владимир Ульянов, с которым мы учились бок о бок, сидя рядом на парте в продолжение всех шести лет, и в 1887 году окончили вместе курс. В течение всего периода совместного нашего с ним учения мы шли с Ульяновым в первой паре: он первым, я — вторым учеником, а при получении аттестатов зрелости он был награжден золотой, я же серебряной медалью.

Ульянов в гимназическом быту довольно резко отличался от всех нас — его товарищей. Начать с того, что он ни в младших, ни тем более в старших классах никогда не принимал участия в общих детских и юношеских забавах и шалостях, держась постоянно в стороне от всего этого и будучи беспрерывно занят или учением, или какой-либо письменной работой. Гуляя даже во время перемен, Ульянов никогда не покидал книжки и, будучи близорук, ходил обычно вдоль окон, весь уткнувшись в свое чтение. Единственно, что он признавал и любил как развлечение, — это игру в шахматы, в которой обычно оставался победителем даже при одновременной борьбе с несколькими противниками.

По характеру своему Ульянов был ровного и скорее веселого нрава, но до чрезвычайности скрытен и в товарищеских отношениях холоден: он ни с кем не дружил, со всеми был на «вы», и я не помню, чтоб когда-нибудь он хоть немного позволил себе со мной быть интимно-откровенным. Его «душа» воистину была «чужая» и как таковая, для всех нас, знавших его, оставалась, согласно известному изречению, всегда лишь «потемками».

В общем, в классе он пользовался среди всех его товарищей большим уважением и деловым авторитетом, но вместе с тем нельзя сказать, что его любили, скорее — его ценили. Помимо этого, в классе ощущалось его умственное и трудовое превосходство над всеми нами, хотя надо отдать ему справедливость — сам Ульянов никогда его не выказывал и не подчеркивал»[128].

Аполлон Коринфский вспоминал: «Семь лет волею судеб и в силу землячества мне пришлось провести с ним в стенах гимназии <…> не могу пройти молчанием того, что за все время общения с ним наблюдалась мною не расстававшаяся с этим нашим первым учеником довольно редкая черта. Он никогда ни с кем из нас не сближался на почве дружбы. Товарищеские начала соблюдались им неуклонно и неизменно; но не было случая, когда бы эти отношения переходили на более интимную плоскость. Он был для всех «наш», но ни для кого не был «своим». Это вносило уже известный элемент холодности, хотя нельзя сказать, чтобы эта холодность сбивалась на отчужденность <…> Личные переживания этого (сначала мальчика, затем — юноши) оставались для меня «закрытой книгой»»[129].

М.Ф. Кузнецов, проучившись с В. Ульяновым с первого по восьмой класс, написал, что и он не мог «похвастаться интимной близостью с Ильичем»[130].

Доктор исторических наук, профессор В.Т. Логинов в книге «Владимир Ленин. Выбор пути: Биография» пишет: «Многодетные семьи, где есть братья и сестры, не только родные, но и двоюродные — а у Ульяновых было 33 кузена и кузины — нередко оказываются для детей вполне «самодостаточными». Их потребность в общении и играх удовлетворяется дома полностью. Может быть, ульяновские дети, будучи контактными и общительными, тем не менее, редко заводили близких друзей на стороне. Может быть, поэтому и у Владимира таких друзей, с которыми «душа нараспашку», среди одноклассников не было»[131].

Директор народных училищ Симбирской губернии И.Н. Ульянов скоропостижно скончался 12 января 1886 г. в Симбирске в возрасте 54-х с половиной лет. Мария Ильинична Ульянова писала: «От какой болезни умер отец? Вскрытие, которое могло бы точно установить причины смерти, не было проведено. Может быть, сердце не выдержало напряженной работы, а возможно, как высказывались потом предположительно врачи, у отца было кровоизлияние в мозг, которое и свело его в могилу на 55-м году жизни… Доктор Лекгер, который лечил отца, в ответ попечителю Казанского округа писал, что точно причина смерти отца установлена не была. «Я могу только предположительно, хотя и с громадной вероятностью сказать, что ближайшей причиной смерти было кровоизлияние в мозг»[132].

Похороны И.Н. Ульянова состоялись 15 января. В некрологе, написанном инспектором народных училищ К.М. Аммосовым говорилось: «…В местном обществе Илья Николаевич заслужил редкое внимание и уважение <…> смерть Ильи Николаевича была встречена как близкая для всех утрата. К 9 часам утра все сослуживцы покойного, учащие и учащиеся в городских народных училищах, г. вице-губернатор, директор и многие учителя гимназии, кадетского корпуса, духовной семинарии и все чтители памяти покойного (а кто в Симбирске не знал и не уважал его!) и огромное число народа наполнили дом и улицу около квартиры покойного <…> Гроб с останками покойного был принят на руки его вторым сыном <Владимиром — Ред.>, ближайшими сотрудниками и друзьями»[133]. В приходской церкви покойного — Богоявленской — состоялась божественная литургия, которую совершил искренний друг семьи покойного соборный священник и преподаватель духовной семинарии отец С. С. Медведков.

Похоронили Илью Николаевича в южной части Покровского монастыря, около каменной ограды с южной стороны. Проникновенные светлые речи о скончавшемся произнесли преподаватели

С. Медведков, М. Зыков, инспектор А. Карасев, высоко оценившие неустанную деятельность покойного и его чистую, возвышенную жизнь.

Позднее Мария Александровна поставила на его могиле скромный надгробный памятник в виде небольшого аналоя с раскрытой книгой. Памятник был окружен ажурной металлической решеткой.

В настоящее время на территории бывшего монастыря разбит сквер. В южной части его находится могила И.Н. Ульянова. А перед входом в сквер в 1957 г. открыт памятник педагогу и просветителю И.Н. Ульянову. Авторы — выдающийся советский скульптор М.Г. Манизер и архитектор И.Е. Рожин. На высоком гранитном пьедестале — бронзовый бюст И.Н. Ульянова, а ниже — фигурка деревенского пастушка с книгой в руках. Тысячи таких крестьянских детей получили доступ к образованию благодаря педагогической деятельности И.Н. Ульянова.

Анна Ильинична отмечала, что после смерти отца материальное положение семьи «сильно пошатнулось»[134]. Мария Александровна занялась оформлением наследства. «Имею честь покорнейше просить Суд утвердить в правах наследства в законных частях меня и несовершеннолетних детей моих Александра, Владимира, Дмитрия, Ольгу, Марию, — писала она в Симбирский окружной суд, — Все оставшееся после мужа имущество заключается в домашней движимости и капитале две тысячи рублей, находящемся в Симбирском городском общественном банке по билету оного за № 12405»[135]. Лишь 5 марта 1886 г. в «Симбирских губернских ведомостях» сообщалось: «Мировой судья 1-го участка города Симбирска вызывает наследников действительного статского советника Ильи Николаевича Ульянова, умершего 1886 года января 12 дня в городе Симбирске, предъявить <…> права свои на оставшееся после него имущество, заключающееся в разной движимости на сумму 71 руб. и капитал в 2000 руб.». Необходимо объяснить, что дом на Московской улице был куплен на имя Марии Александровны, а движимое имущество считалось собственностью детей.

14 января 1886 г. Мария Александровна подала В.М. Стржал-ковскому, преемнику Ильи Николаевича на должности директора народных училищ Симбирской губернии, прошение об исходатайствовании ей и четверым малолетним детям пенсии за многолетнюю службу мужа. В ожидании назначения пенсии она вынуждена была сдать половину дома квартирантам.

17 апреля М.А. Ульянова обратилась к попечителю Казанского учебного округа П.Н. Масленникову с прошением, в котором писала, что после кончины мужа она осталась «без всяких средств с четверыми малолетними детьми, воспитывающимися в гимназиях, и с двоими взрослыми, но обучающимися в высших учебных заведениях, а полагающейся пенсии все еще не получает». В ожидании пенсии она просит попечителя исходатайствовать ей с детьми единовременное пособие[136]. 24 апреля она вновь обращается к Масленникову в память тридцатилетней службы Ильи Николаевича «не отказать в возможно скорой помощи осиротелой семье его»[137]. Попечитель обратился с ходатайством в Министерство народного просвещения, которое 29 мая запросило сведения «о поведении и успехах в науках детей Ульяновых»[138].

20 апреля 1886 г. М.А. Ульяновой была назначена пенсия. В предписании Симбирской казенной палаты губернскому казначейству указывалось: «Производить установленным порядком пенсию вдове умершего на службе, бывшего директора народных училищ Симбирской губернии действительного статского советника Ульянова Марии Ульяновой из оклада 600 рублей в год и несовершеннолетним детям, родившимся: Владимиру, 10-го апреля 1870, Дмитрию 7 августа 1874, Ольге 4 ноября 1871 и Марии 6 февраля 1878, из оклада шестисот рублей в год <…> всему семейству по одной тысяче двести рублей в год»[139].

Дело о единовременной денежной помощи продолжало кочевать по инстанциям, и только в январе 1887 г. было получено извещение с решением министра о выделении «в единовременное пособие на воспитание детей вдове директора народных училищ Симбирской губернии действительного статского советника Марии Ульяновой ста пятидесяти рублей»[140].

Пенсия выплачивалась со дня смерти И.Н. Ульянова пожизненно его вдове Марии Александровне и детям до достижения ими совершеннолетия (до 21 года).

Летом 1887 г. Мария Александровна с детьми покидает Симбирск и продает дом на улице Московской. Деньги от продажи дома (6000 рублей) она положила на хранение в Симбирское отделение Госбанка.

За успехи в годы учебы Ульяновыми было получено шесть медалей. Илья Николаевич, единственный из выпуска Астраханской гимназии 1850 г. и первый за всю ее историю, был удостоен серебряной медали. Успех отца повторила Анна Ильинична. В 1880 г. она, единственная из выпуска Симбирской Мариинской гимназии, была награждена большой серебряной медалью. Семейную традицию значительно упрочил Александр. В 1883 г. по окончании Симбирской мужской классической гимназии он, единственный из выпуска, получил золотую медаль. Второй золотой медали он удостоился, будучи уже студентом третьего курса естественного отделения физико-математического факультета С.-Петербургского университета, за научную студенческую работу по зоологии. Владимир и Ольга отличались большими способностями, и оба по окончании гимназий в 1887 г. были награждены золотыми медалями.

В аттестате зрелости Владимира Ульянова стояла одна «4» по логике. Этот предмет изучался только в 7 классе, и итоговая оценка по этому предмету у В. Ульянова была «4,5». При выставлении оценки в аттестат преподаватель логики, он же директор гимназии, Ф.М. Керенский округлил ее в меньшую сторону. Однако эта четверка, согласно положениям и инструкциям того времени, не являлась препятствием для награждения выпускника золотой медалью. Высшую гимназическую награду мог получить выпускник, имеющий средний балл в аттестате «4,5» и не имеющий при этом четверок по математике, словесности, латыни и греческому языку.

Примечательны не только обстоятельства, при которых Ульяновы удостаивались учебных наград, но и мотивы, по которым они расставались или готовы были расстаться с медалями.

Свою золотую медаль В.И.Ленин в 1921 г. пожертвовал в фонд помощи голодающим Поволжья, но медаль не была переплавлена и хранится в фондах Государственного исторического музея (г. Москва).

Александр Ульянов свою гимназическую медаль, по сведениям Д.И. Ульянова, заложил, «чтобы купить азотную кислоту для приготовления бомб», а университетскую медаль заложил в ломбард, чтобы выручить деньги и помочь одному из руководителей террористической группы О.М. Говорухину в целях избежания ареста перебраться в Женеву.

После смерти М.И. Ульяновой (1937 г.) в ее сейфе была обнаружена большая серебряная медаль Анны Ильиничны, которая сейчас хранится в фондах Государственного исторического музея-заповедника «Горки Ленинские». О медалях И.Н. Ульянова и О.И. Ульяновой ничего не известно. Скорее всего, они были утрачены, и найти их вряд ли возможно, так как при изготовлении гимназических и университетских медалей Монетный двор не проставлял на них номерных знаков.

Анна Ильинична Ульянова-Елизарова писала: «По окончании гимназии Владимир Ильич подал прошение о приеме на юридический факультет Казанского университета. Прямого запрещения поступить в один из столичных университетов ему не было, но директор Департамента полиции дал понять его матери, что лучше ему проситься в провинциальный университет, и лучше, если он будет жить при ней. Директор гимназии, преподававший латынь[141] и словесность, ввиду выдающихся успехов Владимира Ильича по этим предметам прочил его в филологический институт или на историко-словесный факультет университета и был очень разочарован его выбором»[142]. Свое разочарование выбором двоюродного брата выразил и Николай Веретенников: «Мне казалось, что юридические науки неизмеримо ниже естественных. Это мнение было тогда довольно распространенным <…> Помню, в это лето в Кокушкино приезжал читавший лекции по математической физике в Казанском университете Г.Н. Шебуев. Он долго, очень долго расхаживал с Володей по саду и беседовал. О чем у них шел разговор, не знаю, но слышал потом, как не однажды Шебуев с увлечением уверял, что Владимиру Ильичу непременно следует поступить на математический факультет, что у него "определенно математический склад ума"»[143].

Анна Ильинична так объяснила причину выбора именно юридического факультета В. Ульяновым: «…Владимир Ильич тогда определенно уже интересовался юридическими и политико-экономическими науками, а кроме того, не был склонен к профессии педагога, да и знал, что она для него будет закрыта»[144]. Дмитрий Ильич Ульянов в своих воспоминаниях также отмечал, что в последних классах гимназии Владимир Ульянов тяготел к изучению «буржуазного общества, его экономической структуры, его права, к изучению в целом современного общества»[145].

Владимир избрал для поступления Казанский университет, так как он находился в том учебном округе, где работал отец. Кроме того, в Казани жили родственники по линии Марии Александровны. Выбор факультета также был очевиден — юридический, поскольку он давал возможность не служить в системе государственных учреждений, закрытых для брата государственного преступника, а иметь более свободную профессию. Выбор факультета определялся не только прагматическими соображениями. Своему двоюродному брату Николаю Веретенникову Владимир сказал: «Теперь такое время, нужно изучать науки права и политическую экономию. Может быть, в другое время я избрал бы другие науки…»[146].

Да, бывали, и неоднократно. В сентябре 1887 года в Симбирск приезжала Ольга Ульянова. Она, по просьбе брата Владимира, получала в канцелярии Симбирской мужской классической гимназии его золотую медаль. А в мае 1889 г. Ольга Ульянова навещала свою симбирскую подругу Александру Щербо по пути следования на пароходе из Казани в Самару.

В 1905–1906 гг. в Симбирске на ул. Мартынова, 2 (ныне ул. Радищева) в доме Харитонова жил Д.И. Ульянов. Он работал земским врачом. К нему в гости приезжали мать Мария Александровна и сестра Анна Ильинична.

Что же касается В.И. Ульянова, то большинство авторов книг и статей отвечают на этот вопрос отрицательно. Однако, ульяновский краевед, кандидат исторических наук, Ж.А. Трофимов считает такую точку зрения неправомерной. В своей публикации «Прощание с Симбирском»[147] он приводит доводы в пользу того, что В.И. Ульянов, проплывая на пароходе мимо Симбирска, неоднократно останавливался в городе и, возможно, даже бывал на могиле отца — И.Н. Ульянова.

В 1928 г. в Ульяновске побывали Мария Ильинична Ульянова и Надежда Константиновна Крупская. Они приезжали по делам создания Дома-музея В.И.Ленина. С этим гг. Анны Ильиничны Ульяновой-Елизаровой. В 1936 г. в городе вновь побывала Мария Ильинична. Она приезжала с племянником Виктором Ульяновым, сыном Дмитрия Ильича.

В 1941–1942 гг. в Ульяновске в эвакуации жил Д.И. Ульянов с семьей. Дмитрий Ильич проживал на ул. Стрелецкой (ныне Эспланада), в доме, где он родился.

О пребываниях представителей семьи Ульяновых в Ульяновске в разные годы сообщала газета «Пролетарский путь».