Жизнь во имя любви

Глава 7

– Как же быстро летит время… – в который раз говорю себе, глядя на то, как Глаша пытается подняться на ножки, держась за густую шерсть Зага.

Было видно, что псу не очень нравится такое панибратское обращение, но он терпеливо сносил внимание девочки. Конечно же, у гиримской принцессы были няньки, вот только своим собакам в вопросе присмотра за детьми я доверяла больше, чем людям. Зиг и Заг знали, что детям нельзя близко подходить к воде, выходить за пределы усадьбы, и следили за этим крайне строго, время от времени совмещая службу с игрой.

За полтора года, прошедших со дня рождения Глафиры, во дворце я появлялась от силы раз пять или шесть, отговариваясь тем, что все учётные книги по цехам и предприятиям у меня в усадьбе, а таскать их туда-сюда крайне неудобно.

На упрёк Таира, что он скучает по мне и детям, я напомнила мужу координаты портального перехода и сказала, что мы будем рады видеть его каждый день. Конечно, я не манкировала своими общественными обязанностями: присутствовала в качестве почётной гостьи на открытии Гиримского Медицинского Университета, регулярно вместе с Прасковьей инспектировала больницы и приюты, председательствовала на собраниях дам-попечительниц и, конечно же, сопровождала Его Высочество Гиримского Наместника на приёмах, балах и прочих важных мероприятиях.

От обязанностей матери, несмотря на имеющихся гувернёров, нянек и кормилиц, я себя тоже не освобождала. Обязательный совместный завтрак стал традицией. Мы с детьми ели и делились планами на день. Я рассказывала о том, чем буду сегодня заниматься. И они тоже сообщали мне свои намерения. Кирим докладывал о новых знаниях и навыках, освоенных в нелёгком деле познавания собственного дара, Азат приглашал посмотреть, как он лихо держится в седле, Глаша тоже что-то лепетала, демонстрируя всем, как она учится говорить.

Как бы сильно я ни была загружена, всё равно находилось время для того, чтобы бросить грустный взгляд на брачный узор, широким браслетом украшающий правую руку от запястья почти до локтя. С каждым годом в рисунке появлялись новые детали и элементы. После рождения Кирима рядом с символичными фигурками мужчины и женщины появилось изображение ребёнка, а завитки обогатились листиками. Появление на свет Азата обогатило орнамент новой фигурой и несколькими бутонами. Доченька очень гармонично вписалась в хоровод из фигурок, державшихся за руки. Бутоны же превратились в цветы.

В жаркие дни, когда я позволяла себе носить лёгкие платья с недлинными рукавами, сыновья любили рассматривать мою брачную татуировку и просили рассказать, что она обозначает. Сколько бы раз я ни поясняла им значение каждой детали, стоило мальчишкам добраться до моей руки, обнажённой до локтя, как следовала та же просьба:

– Ма, расскажи, что здесь нарисовано.

– Вы уже сто раз слышали, – смеясь, обнимала мальчиков, и целовала в макушку.

– Всё равно, расскажи. Интересно же!

Я наслаждалась каждой минутой, которую проводила с детьми, понимая, что не так много времени отпущено нам быть вместе. Еще лет семь-восемь, и Кирим уедет учиться в Москаград. Следом года через три туда отправится Азат. Да и подрастут они скоро и не будут больше рассматривать орнаменты на моей руке, прижимаясь ко мне, как цыплята к наседке.

А ещё меня напрягало то, что я не придумываю и не организовываю ничего нового, – используем только старые наработки и идеи. Какие-то производства расширялись, модернизировались и улучшались, какие-то открывали филиалы по всему полуострову. Так получилось с вязальными цехами, которые со временем дополнились ковровыми мастерскими, и с шелкопрядными фермами. Всё это давало возможность зарабатывать не только гиримским мужчинам, но и женщинам.

Я старательно напрягала память, силясь поймать какую-нибудь подходящую идею, реализация которой могла бы принести не только прибыль, но и пользу народу полуострова, ставшего мне родным.

– Представляешь, я практически забыла прежнюю жизнь, – однажды пожаловалась я Прасковье. – В голове какой-то «белый шум», когда начинаю прошлое вспоминать.

– «Белый шум»? – удивилась подруга. – Что это?

– Это как шум от большого водопада, когда стоишь рядом с ним, – машинально ответила я, не помня, откуда об этом знаю.

– Так ты, помнится, в тетрадку писала много чего в самом начале. Если записи сохранились, то, может, они тебе память освежат? – подсказала целительница.

Напоминание подруги как туман развеяло. Точно! Вела я дневник воспоминаний. Только где он? Надо бы выделить время да архив семейный разобрать – сделала себе заметку.

– Аким, дружочек, выгляни на минутку, – позвала я хранителя дома.

После смерти Николая Ивановича и Глафиры домовой показывался редко – затосковал. Казалось бы, хозяйкой меня называл, но старики мои в последние годы жизни стали ему ближе. Да и с бабушкой чаще общался. Я то в лаборатории была занята, то по делам бегала, а потом и вовсе в ханский дворец переехала.

– Вспомнила… – ворчливо отозвался домовой.

– Так и не забывала никогда, – ответила я, подвигая детский стул к низкому столику, заставленному угощением. – Не хотела мешать тебе. Чаю со мной выпьешь?

– Не занят я, – всё еще недовольно ответил Аким, но чутким носом втянул запах свежей выпечки. – Чай выпью. Чего ж отказываться-то…

Ни единым словом не обманула домового, сказав, что помнила его всегда. После похорон бабушки наказала Надии выставлять на специально отведённое место вкусности для семьи домовых. И каждый раз, бывая на вилле, напоминал об этом. Наверное, неправа я в том, что давно не общалась с домашним духом, но время назад не отмотаешь.

– Не сердись на меня, лапушка, замоталась что-то… Семья, дети, дела всякие, – повинилась я.

– Угу… – невнятно буркнул Аким полным ртом.

Конечно, я могла бы продолжить беседу о погоде и природе, но свободного времени у меня было не так уж и много. Пришлось спрашивать напрямую.

– Акимушка, я в кабинете поискала старые бумаги, но ничего не нашла. Только текущие расходные книги. Ты не знаешь, куда бабушка всё сложила?

– Это не Глафира Александровна доку́менты прибрала, а я. Она мне так и сказала: «Аким, не дело это, если кто чужой наш архив разбирать станет. Придёт день, захочет Роксана что-то вспомнить, ты ей и отдашь», – тщательно прожевав кусок пирожка и запив его чаем, ответил домовой. А потом строго меня спросил: – Ты уже хочешь?

– Да, дружочек, видно, пришёл тот день, о котором бабушка говорила, – грустно улыбнулась я Акиму. – Ты мне в комнату все бумаги отнеси. Много там?

– Половина сундука…

– Сундука? – у меня даже брови от удивления взлетели. – Какого сундука? Того самого, из Калиновки? На котором я спала когда-то? Неужто он ещё цел?

– Того самого, – выбирая из бороды крошки, кивнул домовой. – Что ему будет? Это ж не новодел какой… Это тогдашние мастера делали. На долгие годы.

– Может, тебе помощь нужна? Он всё-таки огромный, – спохватилась я.

– Сам управлюсь.

Сундук уже не казался таким монстром, но места, даже в моей просторной комнате, занял много. Как и документы, выуженные из его обширного нутра. Я разбирала архив.

Решила, что разложу всё по кучкам. Пересмотрю тщательно и ненужное выброшу. Зачем пыль собирать?

Через пару часов вокруг сундука Пизанской башней возвышалась стопка учётных книг чуть ли не за двадцать прошедших лет. Кому они нужны?

На диване в плетёной прямоугольной корзинке уже находились несколько пачек писем, перевязанных смявшимися от долгого лежания ленточками. Взглянув на конверты, я опознала аккуратный каллиграфический почерк Глафиры и угловатый быстрый Николая Ивановича. Переписка двух немолодых людей, нашедших свою любовь на склоне лет. Вряд ли хватит у меня смелости прочитать эти письма.

С другой стороны, если бы бабушка не хотела этого, то вряд ли оставила их. Сложить письма в камин и бросить на них искру магического огня она бы смогла. Пусть пока полежат. Потом решу, как поступить с чужой корреспонденцией.

Письма от тётушки Жени́… Похоронив подругу, княгиня вернулась в своё поместье, давно уже ставшее модным курортом, официально при свидетелях передала ключи и учётные книги племяннице, назначенной преемницей, и ушла к себе в покои. Где и умерла спустя два дня… Хоть и не были мы с княгиней Романовской особо близки, но смерть её меня тронула. Не захотела старушка отстать от подруги даже в этом.

Официальная почта из царской и ханской канцелярии на дорогой гербовой бумаге, нарядные приглашения на балы, рауты, обеды и ужины. На мой взгляд, ничего не значащий хлам. Но надо будет найти время и пересмотреть внимательно, особенно те, что из канцелярий.

Стопка тетрадей. Тоненькие, с разлинеенными страничками, с моими закорючками на каждой строчке… Милость Триединого, как же я намучилась, выписывая эти иероглифы местной письменности. С грустной улыбкой погладила страничку, вспоминая первые недели в этом мире и наше убогое житьё-бытьё.

Эти тетради потолще. Вот та, что я искала! Мои записи! Ура-ура-ура!

А это что?

«5 марта. Смотрю на внучку и радуюсь тому, что она у меня есть. В этой грязной, захламлённой, пропахшей дымом избе она как лучик солнца, как явленная милость Триединого». Торопливо пролистываю ещё три тетради. Ох, это дневники Глафиры!

Читать ли?