Жизнь военной элиты. За фасадом благополучия. 1918—1953 гг.

ПО ЧИНУ И ЗАСЛУГАМ

Уже к концу Гражданской войны сложилась достаточно стройная система аттестования, подбора и назначения командно-политических и иных кадров Красной Армии. После Гражданской войны эта система продолжала совершенствоваться, приобретая все более устойчивый и упорядоченный вид. Но повседневная жизнь всегда вносила свои коррективы, в том числе в эту область человеческих отношений. Связку «начальник-подчиненный» нельзя рассматривать как нечто застывшее, постоянное — здесь всегда есть место трениям, недовольству, взаимным претензиям. Часто подчиненные были недовольны содержанием их аттестаций и особенно выводами, сделанными их начальниками. Все это служило поводом для жалоб в высшие служебные инстанции, в политические и партийные органы, вплоть до Наркома обороны и Политуправления РККА. Приведем несколько примеров на этот счет.

Но сначала немного о другом — о служебных категориях и воинских званиях. До 1935 г., т.е. до введения в Красной Армии персональных воинских званий, там существовали служебные категории и соответствующие им знаки различия (на петлицах, рукавах) — для среднего комначсостава это были кубики, для старшего — прямоугольники («шпалы»), для высшего (элиты) — ромбы. Объектом нашего повествования является высший командно-начальствующий состав Красной Армии, и количество ромбов на его петлицах и рукавах определяло ту или иную служебную категорию. Для командного состава элиты категория обозначалась буквой «К» и соответствующей цифрой (от 10 до 13) — К-10 (один ромб на петлицах), К-11 (два ромба), К-12 (три ромба), К-13 (четыре ромба). Для высшего политсостава (командно-политического состава) это были соответственно КП-10, КП-11, КП-12, КП -13. Оклад денежного содержания этих военнослужащих зависел не только от занимаемой должности, но и от присвоенной служебной категории, которая определялась тому или иному лицу при его назначении на должность приказом Наркома обороны (часто с учетом его заслуг, известности в стране и армии, наград, близости к окружению Наркома и т.д., а также выводов последней аттестации). Вот эти самые выводы нередко и служили предметом недовольства и жалоб со стороны подчиненных — они считали себя незаслуженно обиженными, обойденными, приводя в свою защиту массу доводов. Нередко справедливых и убедительных.

Читая содержание аттестаций, служебных характеристик, различных отзывов о работе и службе, подписанных различными начальниками одному и тому же человеку, видишь, как часто они (аттестации, характеристики) резко отличаются друг от друга. Хотя временной промежуток между их написанием совсем небольшой. Все это во многом говорит о степени личных взаимоотношений между людьми, в которых нередко преобладали такие свойства характера, как зависть, нежелание считаться с мнением другого, пусть даже не симпатичного тебе человека.

Покажем это на нескольких примерах. В качестве первого примера возьмем комбрига В.И. Микулина. Имя этого незаурядного военачальника РККА в 30-е годы прошлого века хорошо знали ее командиры-кавалеристы. И вот почему. Дело в том, что Владимир Иосифович Микулин в годы Гражданской войны и после нее командовал кавалерийской бригадой и дивизией, а в 30-х гг. работал помощником инспектора кавалерии РККА (у С.М. Буденного). С 1936 г. й до своего ареста в июне 1937 г. он возглавлял в Новочеркасске знаменитые ККУКС (Кавалерийские курсы усовершенствования командного состава), через которые прошли многие командиры среднего и старшего звена советской кавалерии.

Это был всесторонне образованный человек. Люди, встречавшиеся с ним, надолго сохраняли добрую память о нем. Полковник в отставке И.В. Дубинский, ставший известным советским писателем, служивший с В.И. Микулиным некоторое время в червонном казачестве, так характеризует эту незаурядную личность: «...До Отечественной войны, не было, пожалуй, ни одного командира, который бы не слышал о большом знатоке конницы — Микулине. Он участвовал в создании боевого устава кавалерии, разработал основы войсковой разведки и по этой теме дал армии отличный художественный фильм «В тылу врага». Весь начсостав конницы носил очень удобное и практичное «снаряжение Микулина».

...Из всех первоклассных знатоков конного дела, должно быть, самый утонченный попал в наши ряды. Владимир Иосифович Микулин, пройдя в царской армии путь от корнета до подполковника, командовал бригадой под Перекопом и во время боев за Галицию летом 1920 года.

Вот тогда я очень хорошо изучил этого замечательного воина и человека. С командармом он мог свободно потолковать о тонкостях оперативного искусства; с командиром боевой сотни — о службе завесы и дальней разведки; с берейтором — об особенностях школы Филлиса; молодого сигналиста мог научить подавать все боевые сигналы, а молодого кузнеца — как подковать лошадь с хрупким копытом»[36].

Когда работа по душе, тогда она и спорится, тогда есть весомые результаты, отдача от проделанного. С ноября 1922 г. и до сентября 1923 г. В.И. Микулин командовал отдельной Кавказской кавалерийской бригадой. Что это за время? А время было сложное, неспокойное — на Кавказе только что прошла советизация республик, еще не подавлены все очаги сопротивления, то там, то здесь вспыхивали новые восстания местного населения, недовольного политикой местных правителей и центральной власти. И Владимир Микулин твердой рукой наводил порядок, выполняя приказы командования Отдельной Кавказской армии (ОКА). Вот что написано об этом в служебной аттестации на В.И. Микулина, подписанной в мае 1923 г. командующим войсками ОКА А.И. Егоровым и членом РВС армии Ш.З. Элиава: «Огромной силы воли, энергии. Всегда решителен и обладает весьма широкой инициативой. В высшей степени находчивый, сообразительный. Во всякой самой сложной обстановке легко разбирается, чутко анализируя таковую и принимая ясное и определенное решение. Упорен и настойчив до конца. Всегда расчет, точность и аккуратность. Обращение с подчиненными нормальное. Уважение и авторитет большие. Образцово дисциплинирован, выдержан, вежлив и тактичен. Часть твердо держит в руках. Здоровье вполне выносит всякую походную и боевую обстановку. Склад ума чрезвычайно подвижный, гибкий. Критика и анализ — основные свойства его умственного мышления. К работе относится с полным вниманием, усердием и рвением. Советской власти вполне предан. Общая и техническая подготовка хорошие. Огромный боевой и служебный опыт и стаж применяет в работе с редким умением и четкостью. Военное дело весьма любит. Развит прекрасно и беспрестанно следит за ходом развития военной мысли. Кавалер ордена Красного Знамени. Известный красный командир кавалерии всей красной конницы. Спортсмен и большой знаток коня.

Считаю тов. Микулина, как уже командовавшего дивизией, в данное время вполне достойным внеочередного (последнее слово подчеркнуто А.И. Егоровым. — Н.Ч.) выдвижения на должность командира кавалерийского корпуса».

Александр Ильич Егоров дал прекрасную и объективную характеристику качеств и свойств В.И. Микулина. Самое главное, что объективную, не забыв упомянуть особенности характера и склонности его натуры. Это делает честь данному полководцу (Егорову), что он так хорошо разбирается в людях и подходит к ним не формально, по-казенному, а по-человечески.

Совсем другое мы видим в другой аттестации на В.И. Ми-кулина, написанной спустя два года, когда он исполнял обязанности начальника штаба 3-го кавалерийского корпуса в Западном (Белорусском) военном округе. За эти два прошедших года Владимир Иосифович успел поучиться на Высших академических курсах (ВАК) при Военной академии РККА, а также поработать в должности для особых поручений при инспекции кавалерии РККА. С октября 1924 г. В.И. Мику-лин — начальник штаба 3-го кавалерийского корпуса. Значит, выводы аттестации 1923 г. были не реализованы и этот знаток конницы не стал командиром корпуса, а только начальником штаба. Конечно, ему было досадно и обидно, что его способности, талант организатора не используются в полной мере. Можно допустить, что В.И. Микулин считал, что на 3-й кавалерийский корпус поставят его, а не С.К. Тимошенко, воспитанника Первой Конной армии. Возможно, этим антагонизмом, борьбой за первенство в кавалерии «буденовцев» с «примаковцами» и объясняются строки из служебной аттестации, подписанной в ноябре 1925 г. его непосредственным начальником — командиром 3-го кавалерийского корпуса С.К. Тимошенко. По своему содержанию эта аттестация в корне отличается от предыдущей: «Знаю тов. Микулина мало и дать полную характеристику не могу.

Как человек очень не глупый и хитрый. Внешне дисциплинирован, исполнительный, но в работе недостаточно аккуратен. Требовать исполнения от своих подчиненных разумно не умеет. Сам хорошо подготовлен во всех отношениях, но передавать свои знания полностью в повседневной жизни своим подчиненным не умеет. Разумной инициативой не обладает, но как хорошо владеющий пером хватается за чужие мысли, и, главным образом, с его стороны проявляется интерес, когда труд оценивается материально.

Политически недостаточно развит и к этому особого интереса не питает.

Решительность проявляет, но неуверенно, ввиду незаинтересованности повседневной жизнью армии и делом, непосредственно на него возложенным.

Как начальник штаба корпуса с хорошей стороны себя не проявил и жизнью частей корпуса совсем не интересуется. Объясняется это тем, что желание его сводится быть строевым командиром.

По своему характеру тов. Микулин больше подходит на должность преподавателя, чем начальника штаба или командира дивизии. Причем тов. Микулин очень склонен к личным счетам и личной ненависти, что по занимаемой им должности очень портит общему делу».

Ну, а что же вышестоящие начальники, утверждавшие последнюю аттестацию? Как они оценивали деятельность

В.И. Микулина на посту начальника штаба корпуса, как реагировали на перечень недостатков, указанных комкором Тимошенко? В деле есть резолюция начальника штаба Западного военного округа А. И. Кука от 26 ноября 1925 г.: «Энергичный, умственно весьма развит. Кавалерийское дело знает хорошо. Формально относится к служебной переписке и не всегда уясняет суть распоряжений; склонен к излишним, не вызываемым обстоятельствами, запросам, оттягивая этим исполнение распоряжений и заданий. В военно-научной работе участие принимает, активнейший литератор. Должности начальника штаба корпуса соответствует. Может командовать кавал(ерийской) дивизией».

Что тут скажешь? На служебном пути каждого военачальника встречается много разных командиров с их различной подготовкой, интеллектом, понятиями о чести, достоинстве и такте. И с каждым приходится общаться, работать, решая круг самых разнообразных задач по обучению и воспитанию войск, их бытовому и культурному обеспечению. И не всегда взгляды на тот или иной вопрос у начальника и подчиненного совпадали. Не говоря уже о деталях!

Отношения между Владимиром Микулиным и Семеном Тимошенко не сложились сразу. И это нашло свое отражение и в годы мирной учебы (см. приведенную выше служебную аттестацию), так и в годы суровых испытаний 30-х годов. Ми-кулин, будучи в заключении, неоднократно посылал письма в различные инстанции, в том числе С.К. Тимошенко, который в 1940 г. стал Наркомом обороны СССР и Маршалом Советского Союза, напоминая о их совместной службе и прося использовать его опыт и знания на пользу военного дела и укрепления боеготовности войск Красной Армии. А как мы знаем, опыт этот был весьма значительный. Но Семен Константинович не счел возможным откликнуться на слезные просьбы своего бывшего начальника штаба. Не в пример Г. К. Жукову, тоже кавалеристу, который в годы Великой Отечественной войны сделал все возможное, чтобы помочь своему бывшему начальнику штаба по 57-му стрелковому корпусу (в Монголии) комбригу А.М. Кущеву выбраться из лагеря и использовать его с максимальной пользой для общего дела по разгрому врага (Кущев стал начальником штаба армии, генералом и Героем Советского Союза). С В.И. Микулиным такого не случилось. Хотя после победы над Финляндией в 1940 г. С.К. Тимошенко имел большой авторитет как в стране, так и среди руководства партии и правительства. Как же! Победитель Финляндии! Герой и Маршал! Что ему стоило замолвить (там, где надо!) словечко за несчастного заключенного! Уверен, что такие удобные моменты для свершения доброго дела в жизни последнего были и не раз. Но такие деяния не свершились, и В.И. Микулин тянул до конца срока лямку заключенного, хотя неоднократно в годы войны с фашистской Германией обращался с просьбой направить его на фронт даже в качестве рядового бойца.

Однако особую обиду Владимир Микулин испытывал во время следствия не на Тимошенко, а на своего бывшего коллегу по Военной академии имени М.В. Фрунзе и инспекции кавалерии РККА И.Д. Косогова, который в 1937 г. (накануне своего ареста) в звании комкора командовал 4-м кавалерийским корпусом. Косогов дал на В.И. Микулина «развернутые показания», которые тот продолжал опровергать много лет спустя и после своего освобождения.

Так, в феврале 1955 г. оп писал в Главную военную прокуратуру: «...я хочу привлечь Ваше внимание к одному из показаний Косогова, относящемуся непосредственно к моему делу.

В этом показании Косогов утверждал, не более не менее, как-то, что я был тесно связан по контрреволюционным делам с ныне покойным, а тогда еще здравствовавшим Маршалом Советского Союза Б.М. Шапошниковым, по заданиям которого, как возглавлявшего какую-то организацию, я, будто бы, насаждал какие-то офицерские организации в частях Белорусского военного округа в период моей работы там...»

И еще: «Я до сего времени не могу без смеха вспоминать о том, как я, по заявлению не то того же Косогова, не то Баторского (комкор М.А. Баторской до назначения В.И. Микулина был начальником техже ККУКС в Новочеркасске. — Н. Ч.)... собирался формировать казачью конную рать в Азово-Черноморском крае для свержения там с ее помощью Советской власти. Формирование это, по заявлению “свидетеля”, мыслилось на базе использования материальной части и оружия кружков конного спорта Осоавиахима; лошади должны были быть захвачены у военных конных заводов, которых было много на территории Азово-Черноморья. Получалось очень гладко и правдоподобно. Но при этом были забыты некоторые существенные “мелочи”: за счет всех кружков Осоавиахима, вместе взятых, можно было бы собрать в лучшем случае каких-нибудь 100—150 старых седел, притом кавалерийского образца. На которые ни один казак никогда бы не сел, так как они не умеют ездить на таких седлах. В части оружия у кружков имелось лишь некоторое количество старых шашек для рубки лозы, винтовок не было вовсе. Что же касается лошадей, то на конных заводах содержались в основном лишь табуны совершенно диких, по существу, животных, которые людей и близко не подпускали, не говоря уже о том, чтобы дать себя оседлать и позволить на себя сесть. Можно легко представить себе, как выглядела бы казачья “конная рать”, сформированная на такой базе и какие у нее могли бьггь шансы “свергнуть советскую власть”...»[37]

Другой пример взаимоотношений военачальников РККА. До 1937 г. в ее кадрах состоял корпусной комиссар Авиновицкий Яков Лазаревич. Его последняя должность в вооруженных силах — начальник и военный комиссар Военно-химической академии РККА (с 1932 г.). Он был признанным специалистом военно-химического дела, опытным начальником и воспитателем под чиненных, что неоднократно отмечалось его непосредственными начальниками. Служебный путь Я.Л. Авиновицкого включал следующие должности: заместителя комиссара и комиссара курсов военной газотехники (с сентября 1919 г.), комиссара инспекции военно-учебных заведений Западного фронта (с августа 1920 г.), начальника и комиссара военно-технических курсов (с июня 1921 г.), комиссара Высшей военно-химической школы (с октября 1921 г.), комиссара Химических курсов усовершенствования комсостава РККА (с июля 1926 г.), начальника 3-го отдела Управления ВУЗ Главного управления РККА (с ноября 1928 г.), декана химического факультета Московского высшего технического училища, директора Московского химико-технологического института (с 1930 г.), начальника и военного комиссара Военно-химической академии РККА (с июня 1932 г.).

Из вышеприведенного видно, что Я.Л. Авиновицкий продолжительное время занимал крупные, номенклатурные должности в Красной Армии. И, разумеется, считал себя признанным специалистом в военно-химическом деле. Можно сказать, первым лицом в этой достаточно новой дисциплине в армии и на флоте. И обижался, когда другие недооценивали это. И не просто недооценивали, а старались подмять под себя. Одним из главных «обидчиков» для Авиновицкого являлся начальник Химического управления РККА. Я.М. Фишман — между ними в течение многих лет шло соперничество, нередко выливавшееся в обыкновенные разборки на высшем уровне. Что хотел каждый из них, каковы были их позиции, видно из следующего документа.

Начальник Военно-Морских сил РККА и член РВС СССР Р.А. Муклевич в конце июля 1928 г. докладывал Наркому по военным и морским делам К.Е. Ворошилову: «Возвращая при сем переписку по делу Фишман—Авиновицкий, докладываю: поскольку мне позволяли время и обстановка (значительная часть заинтересованных лиц находятся в отпусках), я разобрался в порученном мне Вами деле. Я имел продолжительный разговор с т.т. Фишманом, Авиновицким, Индрик-соном (ответственным секретарем конфликтной комиссии Политуправления РККА. — Н. Ч.), а также с представителями ЦКК (Центральной контрольной комиссии ВКП(б). — Н. Ч.), занимавшимися этим делом, ознакомился со многими документами и пришел к следующему заключению:

1) Все «принципиальные» разногласия между тов. Фишманом и тов. Авиновицким в их взглядах на постановку военно-химического дела сводятся к тому, что тов. Авиновицкий желает и впредь сохранить за возглавляемыми им военнохимическими курсами то руководящее значение, которое они имели в химическом деле до образования Химического управления. Тов. Авиновицкий считает, что курсы являются не только учебным учреждением, но и научно-исследовательским и поэтому установка тов. Фишмана, что нужно научно-исследовательскую работу сосредоточить в химическом институте неправильна; также неправилен перевод некоторых специалистов, работавших ранее в лабораториях курсов в лаборатории института и Химического управления.

2) Попутно выявилась разница во взглядах на организацию химического дела. Фишман считает, что все химическое дело должно быть сосредоточено в руках Химического управления, а тов. Авиновицкий это оспаривает и полагает, что тов. Фишман должен только снабжать армию химическим имуществом, а вопросы учебно-боевой подготовки должны находиться в руках инспекции ГУРККА (Главного управления РККА. - Н. Ч.).

3) На почве вышесказанного и возникли чрезвычайно острые личные трения между указанными товарищами, причем тов. Фишман выявлял тут больше активности, чем тов. Авиновицкий. Все дело о знаменитом «плагиате» притянуто тов. Фишманом за волосы для того, чтобы опорочить тов. Авиновицкого. Тов. Фишман, как начальник управления, чрезвычайно активен, вкладывает очень много сил и энергии в порученное ему дело, но вместе с тем излишне мелочен и самолюбив. ‘

4) Тов. Авиновицкий очень сильно скомпрометирован поднятым против него тов. Фишманом делом, так как решение ЦКК, особенно пункт, предлагающий ему возвратить спецам неправильно полученный гонорар за чужой труд, известен в химических кругах и комментируется не в пользу тов. Авиновицкого. Кроме того, его взгляды на роль Химического управления расходятся с постановлениями Реввоенсовета.

Конкретные предложения:

1) Принципиальная сторона вопроса должна быть разрешена в пользу тов. Фишмана. Курсы — это учебное заведение, а не научно-исследовательское. Научно-исследовательская работа тов. Фишманом совершенно правильно концентрируется вокруг Химического института.

2) Создавшиеся отношения не позволяют сохранить обоих работников на занимаемых ими местах. Одного нужно убрать.

Убрать следует тов. Авиновицкого, как человека значительно менее ценного для химического дела, чем тов. Фишман.

3) Тов. Фишман иногда зарывается, поэтому нуждается в твердом руководстве. Такого руководства непосредственный его начальник тов. Дыбенко (начальник Управления снабжений РККА. —Н.Ч.) не проявляет и проявить не может, благодаря установившимся ненормальным взаимоотношениям и недооценке со стороны тов. Дыбенко значения химического дела в армии вообще. Это руководство может осуществлять один из Ваших заместителей...». Резолюция наркома К.Е.Ворошилова: «Тов. Левичеву. Подыскать соответствующего кандидата на место тов. Авиновицкого». (Упомянутый В.Н.Левичев — начальник Главного управления РККА. — Н.Ч.)[38].

Негативный материал «в верхах» на Я.Л. Авиновицкого имелся уже давно. Еще со времен его «комиссарства» на военно-химических курсах. Тогда его обвиняли в буржуйских замашках, в склонности к склокам. Из протокола заседания Московской областной контрольной комиссии КП(б) от 1 ноября 1924 г.:

«АВИНОВИЦКИЙ Яков Лазаревич, год рожд. 1897, чл. партии с 1918 г., п/б № 122924, из интеллигентов. Отец был еврейским учителем. Профессия народный учитель. Женат на дочери торговца. Образование специальное. В Красной Армии на ответственной должности с 1919 г. В боях не участвовал.

Бывший член Юген-Денда с 1915 г. по 1918 г. Занимает должность военного комиссара курсов. За время пребывания на курсах проявил себя как бюрократ. Устроил на службу при курсах родственников жены (сестру, брата). В течение 2-х лет переменил около 6—7 прислуг, в то время когда жена нигде не работает и вполне здорова. Во взаимоотношениях с членами партии не проявил товарищеских отношений. Во время проверки не хотел допустить в комиссию одного из бывших военнослужащих курсов, который имел желание дать некоторые сведения в комиссии. Отдал распоряжение о выводе его из здания. Имеется материал о неправильном израсходовании денежных средств по назначению и получении курсового выпускного обмундирования. Наклонность к раздуванию склок и проявил себя невыдержанным на собраниях, допуская ряд ругательских выражений при разборе дел товарищей — членов партии. Как руководителю учреждения и в некотором роде воспитателю членов ячейки это было недопустимо.

Пров(ерочная) ком(иссия) постановила: ввиду необходимости проверить ряд других фактов, имеющихся в материале и требующих длительного просмотра передать данное дело на разбор в партколлегию МКК.

Мнение же комиссии: исключить Авиновицкого из членов РКП(б) как разложившегося и проявившего себя как неком-муниста...»[39]

Указанные недостатки Я.Л. Авиновицкого тем не менее не помешали его назначению начальником тех же химических курсов в июле 1926 г. Бывший начальник курсов профессор Г. Попов, передавая ему должность, издал приказ (прямо-таки хвалебную оду!), в котором говорилось: «...В лице военкома курсов Я.Л. Авиновицкого я постоянно встречал поддержку в деле проведения мероприятий, способствовавших развитию курсов. Он шел всегда навстречу всему, что в той или иной мере благоприятно отражалось на росте школы, бывшей долгое время единственным в СССР очагом военно-химической мысли. Его неутомимая энергия, широкая инициатива и любовь к курсам слишком хорошо всем известна. Этим его ценным качеством курсы и обязаны своей репутацией одного из лучших вузов СССР, как в воспитательно-бытовом отношении, так и общей постановки дела. Мне остается искренне пожелать, чтобы, соединяя в своем лице начальника и комиссара курсов, Яков Лазаревич поднял еще больше престиж и значение курсов. В этом я не сомневаюсь, так как у Якова Лазаревича для этого имеются все данные и все возможности».

Но «война» Якова Авиновицкого с Я.М. Фишманом продолжалась, причем с успехом для последнего. Авиновицкому приходилось только апеллировать к вышестоящему начальству, что он периодически и делал. Одну из таких «депеш» он направил в конце мая 1929 г., будучи в должности начальника 3-го отдела управления военно-учебных заведении Главного управления РККА (ГУРККА) (адресовал он этот документ начальнику Командного управления ГУРККА И.И. Гарькавому):

«По поводу моей «аттестации», представленной начвохиму (начальником Военно-химического управления. — Н.Ч.) Фишманом на рассмотрение ВАКа (Высшей аттестационной комиссии. — Н. Ч.), строго говоря, не следовало бы и писать, если б она не была бы, сама по себе, деянием, предусмотренным ст. 470 «Положения о прохождении службы»... в самом деле, Фишман аттестует начальника и комиссара ХКУКСа, пробывшего в роли комиссара его шесть лет и начальника — два с лишним года (все годы в одном и том же вузе), имеющего, как видно из приложенных документов, «кой-какие» заслуги перед школой, так, как будто он имеет дело с случайно «за 2 года» попавшим на химическую почву семенем. Единственное положительное, что он установил во мне «за 2 года» — 1) «политическая подготовка достаточная», 2) «недурной (!) администратор». Ни слова о моих педагогических умениях, о том, как я руководил кафедрой химической подготовки — предмета, созданного мною и проведенного в восьми пехотных отделениях. А ведь начхимы (начальники химической службы частей. — Н.Ч.) уже в этом году из войск прислали в школу отзывы (были вывешены 25.2.29 г. на годовщине ХКУКС) о «искусном методисте» (ребята хотя и преувеличили, но это характерно). Наконец, в этом же духе выпускники 1927 года высказались на выпускном вечере в присутствии зампреда РВСР тов. Уншлихта и члена РВСР тов. Муклевича. Наконец, где оценка руководства начальника и комиссара ХКУКС методической работой ХКУКС, полевой работой ХКУКС, научно-исследовательской работой их по линии обучения армии (ведь по этому поводу я имею благодарность начальника Октябрьского лаг(ерного) сбора — приказ № 72 от 8.8.1927 г.). Жаль, что в аттестационном деле за 1928 г. нет отзыва политоргана о моем руководстве парторганизацией. Словом, обо всем, что именно характеризует начальника и комиссара, у Фишмана ни слова. Ясно почему: ему нужно «зааттестовать»!

Интересно, однако, к каким приемчикам он прибегает!

1) «Не имеет военного и химического образования». Но ведь Авиновицкий выдвинут на должность начкома (начальника и комиссара. — Н.Ч.) (а не просто начальника) из комиссаров! Причем выдвинут по настоянию самого Фишмана, писавшего 9 августа 1925 г. в Командное управление, что «тов. Авиновицкий теоретически вполне подготовлен к роли начальника ХКУКС. Он имеет 8-летний с лишним стаж практической работы в химвойсках, специальное педагогическое образование и общее (по линии экономфака и 1-го МГУ, что позволило с успехом все годы работать». Почему же начвохиму не командировал меня на ВАК (Высшие академические курсы. — Н. Ч.), «химвак» и т.п.?! Ясно, что этот вопрос притянут за уши.

2) Но где мы имеем дело с «преступной подтасовкой»? Так это в обвинениях его в отношении моей работы «Военнохимическое дело» и оплаты членов возглавлявшейся мною предметной комиссии курса химической подготовки за полтора печатных листа, использованных в указанной работе материалов.

Несмотря на то, что в мае 1928 г. я был ЦКК реабилитирован (приказ № 76 п.8 от 24.5. 1928 г.), Фишман позволяет себе осенью того же года в аттестации извращать это постановление ЦКК, меня, прежде всего, реабилитировавшее в выдвинутых им против меня обвинениях.

3) Он позволяет себе осенью в аттестации говорить о моей боязливости на полигоне. В то время как в мае это было отвергнуто ЦКК, так как отрицалось свидетелями.

4) «Киевские маневры» у Фишмана совсем шиты белыми нитками. Ведь вопрос о моем уходе он поставил много раньше маневров! Верно только, что на маневрах он делал все для провоцирования меня. Что ему, однако, ни разу (выражение «ни разу» подчеркнуто автором письма. — Н.Ч.) не удалось. «Задачу», о которой речь идет в аттестации, при сем прилагаю. Она была мне дана в общежитии (школа им. С.С. Каменева), а не в поле и была мною решена, так как я был в состоянии (все расчеты здесь спорны). В случае надобности могу дать и доп(олнительные) материалы. К этому же провоцированию отношу и вопрос о «недисциплинированности».

5) свою склонность к эффектам и крикливости, известную всем, кто его знает, он пытается перенести на меня. Верно, я всегда старался все, что делаю — делать хорошо. Следил за чистотой и порядком. Не любил расхлябанности. Это ли «внешние эффекты и крикливость»?

На этом и можно закончить. Итак:

1) Аттестация Фишмана на меня не только «лицеприятна», не только не дает полной и заслуженной мною оценки, но и подтасована с извращением основного решения ЦКК.

2) Я был снят с должности начкома (начальника и комиссара. — Н.Ч.) на основании введения Фишманом в заблуждение руководящих органов. Однако, пока Фишман в ВОХИМУ, я сам не хочу работать в химвойсках. Продолжая интересоваться этим делом (кстати, работал в нем больше Фишмана, тоже, как будто имеющего не совсем «академическое военное образование». Как редактор «Авиации и химии», я имею возможность не дисквалифицироваться.

3) Фишман должен за указанное понести наказание, предусмотренное 472 ст. «Положения о прохождении службы».

P.S. Разумеется, я оставляю в стороне формальную сторону вопроса (до сих пор имел хорошие аттестации, не получал предупреждения и т.п.)»[40].

Весь 1929 г. Я.Л. Авиновицкий провел в тяжбах и борьбе за справедливость оценки его вклада в поддержание боевой готовности армии и флота. Вот что он пишет в августе 1929 г. заместителю Председателя реввоенсовета СССР (в копии начальнику ВУЗ РККА):

«По возвращению из отпуска мною получена выписка из протокола № 58 ВАКа от 17 июня 1929 г., приводящая вывод по моей аттестации:

«Признать соответствующим должности начальника курсов усовершенствования, начальника школы и должности пом(ощника) начальника управления центрального аппарата. «К-11».

Заключительную часть этого вывода о присвоении мне взамен «К-12» — «К-11», считаю неправильной как по существу, так и с точки зрения директивы ГУ РККА 1929 г. № К/3/96366 и № К/3/341/2210, категорически указывающих, что «лицам начсостава, занимающим должности, категории по которым по новому перечню (приказ РВС СССР 1928 г. № 225) снижены, присваивать служебно-правовую категорию по занимаемым должностям на основании перечней приказа РВС СССР 1924 г. № 1244, если названные лица аттестованы соответствующим к занятию этих должностей или на продвижение». Таким образом, в соответствии с прямым этим указанием мне должна была быть сохранена «К-12».

По существу же я находился 7 лет в должностях «К-122». Работа моя в последних была отмечена рядом благодарностей начальника военно-учебных заведений РККА и окружного командования. Достижения по боевой подготовке руководимых мною ХКУКС были отмечены специальным обращением Председателя РВС СССР тов. Ворошилова от 18 февраля 1927 г., имеющимся в деле.

Докладывая вышеизложенное, прошу об исправлении заключительной части вывода по моей аттестации о присвоении мне категории, как несоответствующей всей предыдущей моей служебной деятельности и находящейся в полном противоречии с самим выводом и указанными директивами ГУРККА»[41]. Начальник ВУЗ РККА Н.Н. Кузьмин согласился с доводами Авиновицкого.

Разногласия с его начальником Я.М. Фишманом все-таки вынудили Я.Л. Авиновицкого покинуть кадры РККА. И он два года (1930—1932 гг.) находился вне военного ведомства, занимая должности декана химического факультета Московского высшего технического училища (МВТУ) и директора

2-го Московского химико-технологического института. Когда в 1932 г. произошло разукрупнение Военно-технической академии РККА и была создана Военно-химическая академия РККА, встал вопрос о ее начальнике. И тот же начальник Химического управления РККА Я.М. Фишман, в ведении которого находилась академия, и органы, ведающие подбором кадров, не смогли найти лучшей кандидатуры на этот пост, как Я.Л. Авиновицкий — с июня 1932 г. и до своего ареста в августе 1937 г. он в звании корпусного комиссара успешно руководил этим военно-учебным заведением. В 1936 г. удостоен ученой степени доктора педагогических наук (без защиты диссертации).

На служебном пути другого видного военачальника РККА — комкора Чайковского Касьяна Александровича, тоже были препоны и препятствия, о которых скажем ниже. Последняя должность, занимаемая К.А. Чайковским в Красной Армии, — заместитель начальника Управления боевой подготовки РККА (с апреля 1936 г.). А до этого были различные другие командные и военно-педагогические посты, позволявшие иметь высокие служебные категории. Однако были и поводы для неудовлетворенности, обиды.

Но сначала кратко скажем о биографии К.А. Чайковского. Точнее, приведем сокращенный текст автобиографии, написанной им в апреле 1936 г. «Родился в г. Тамбове в семье товарища председателя окружного суда в 1893 г. (Из потомственных дворян. — Н. Ч.) В 1910 г. окончил гимназию в г. Москве. В том же году поступил в Московский университет на юридический факультет. В 1912 г. был участником (добровольцем) сербско-турецкой войны на Балканах и в бою под Монастырем был дважды ранен. Вернулся из Сербии в январе

1913 г. в Москву и продолжил учиться в университете. В июле 1914 г. в качестве вольноопределяющегося пошел на империалистическую войну. За период пребывания на фронтах войны пять раз ранен и один раз контужен. (Служил рядовым, унтер-офицером. За боевые отличия в январе 1915 г. произведен в офицеры. В чине прапорщика командовал ротой. — Н. Ч.). В 1915 г. тяжело раненым попал в плен к немцам, где и пробыл до октября 1918 г. Во время пребывания в плену шесть раз пытался бежать, за что в общей сложности один год и восемь месяцев пробыл в германских тюрьмах — Мюнстерская тюрьма, крепость Іляц, крепость Цорндорф.

По возвращении из плена, будучи беспартийным, был назначен комиссаром врачебно-санитарных учреждений 401-й версты Александровской железной дороги. В декабре 1918 г. был назначен комиссаром 28-го отдельного стрелкового батальона. В январе 1919 г. подал заявление о вступлении в партию... Был назначен комиссаром 41-й отдельной стрелковой бригады. В мае 1919 г. был назначен ком(андующим) войсками внутренней охраны Западного фронта. В этот период неоднократно руководил подавлением бандитских выступлений в бывшей Смоленской, Гомельской, Черниговской и Витебской губерниях.

В июне 1920 г. выехал на Западный фронт в качестве помощника командира отдельной дивизии войск внутренней охраны. По окончании войны с белополяками дивизия была предназначена на Южный фронт, но в Бахмаче была повернута к Овручу-Коростень, где принимала участие в борьбе с Булах-Балаховичем. В декабре 1920 г. был назначен помощником командующего войсками Тамбовской армии. В январе 1921 г. был назначен начальником первого боевого участка по борьбе с бандами Антонова, а в марте — начальником второго боевого участка. В июле 1921 г. был назначен помощником командующего армией Минского района, где неоднократно руководил операциями против банд Савинкова.

В августе 1921 г. был назначен командиром 35-й Сибирской стрелковой дивизии. В 1922 г. в августе месяце был назначен временно исполняющим должность командующего 5-й армией и Восточно-Сибирского военного округа. Руководил операциями против Бакича и Пепеляева. В декабре 1922 г., после расформирования Восточно-Сибирского военного округа, был назначен командиром 12-го стрелкового корпуса. В сентябре 1923 г. был включен в число слушателей ВАК (Высших академических курсов. — Н. Ч.), каковые и окончил осенью 1924 г. При окончании ВАК подал рапорт с просьбой о назначении меня командиром отдельной кавалерийской бригады. Просьба была удовлетворена и в августе 1924 г. был назначен командиром 2-й отдельной Кавказской кавалерийской бригады. В 1928 г. был послан в Америку (для закупки лошадей. — Н. Ч.) — в Северо-Американские Соединенные Штаты, где и пробыл до декабря 1928 г. В январе 1929 г. был назначен адъюнктом Военной академии имени М.В. Фрунзе. В 1930 г. был назначен заместителем начальника вечерней и заочной военной академии (начальником учебного отдела. — Н.Ч.) и заместителем начальника кафедры механизации и моторизации Военной академии имени М.В. Фрунзе...»[42]

К этому периоду относится и приводимое ниже обращение К.А. Чайковского к Наркому по военным и морским делам и председателю Реввоенсовета СССР.

«Уважаемый Климент Ефремович!

Заранее извиняюсь, что решаюсь Вас беспокоить, но в то же время я знаю, что только Ваше решение даст мне дальнейшую зарядку, дальнейший стимул в работе. В настоящее время я — адъюнкт Военной академии имени тов. Фрунзе и начальник учебного отдела Вечерней и Заочной академий.

В Красной Армии с 1918 г. (момент возврата из германского плена), партиец с февраля 1919 г. Последовательно занимал следующие должности: комиссар 28-го отдельного батальона, комиссар 41-й отдельной бригады (1919 г.), помощник начальника, а потом начальник Западного сектора (1919—1920), пом(ощник) командира дивизии, комбриг отдельной. Начальник боевого участка (Тамбовский фронт, 1921), пом(ощник) командарма Минского района, командир 35-й Сибирской стрелковой дивизии (1921—1922), временно командующий Восточно-Сибирским военным округом и 5-й армией (с августа 1922 г. по январь 1923 г.), командир 12-го стрелкового корпуса.

В должности комкора-12 в 1923 г., по собственной просьбе, был назначен на ВАК и при окончании последних подал рапорт о переводе меня в конницу. На основании этого рапорта получил выписку из аттестации: «Допустить стажировку (выделено автором письма. — Н.Ч.) на отдельной кав(алерийской) бригаде» и был назначен на 2-ю отдельную Кавказскую кав(алерийскую) бригаду, которой и прокомандовал три года. Все эти три года ежегодно получал аттестации «Достоин продвижения на кавалерийскую дивизию вне очереди». В 1928 г. был командирован тов. Буденным в Америку для закупки лошадей и по возвращению из командировки был назначен в январе 1929 г. адъюнктом Военной академии. 5 декабря 1929 г. устным приказанием начальника Военной академии тов. Эйдемана был назначен начальником учебного отдела Вечерней и Заочной академий.

Мне известно, что командование Военной академии дало мне за 1929 г. отличную аттестацию, но до сего времени окончательной аттестации я не знаю, не знаю даже, какая мне присвоена официально категория. Конкретно моя просьба к Вам: ознакомиться с моим личным делом и сделать из него соответствующие выводы, так как для меня остается непонятным — за что и чьим приказом я лишен присвоенных мне приказом РВС Республики 1924 г. прав командира корпуса, ибо согласно упомянутой выписки из моей аттестации при окончании ВАКа я допускался лишь к стажировке на отдельной кавбригаде. Считаю, что изучение мною, кроме пехоты, еще и конницы также не могло послужить основанием для моего снижения по службе»[43].

Об отличной аттестации за 1929 г., о которой упоминает К.А. Чайковский. Действительно, такую аттестацию написал, характеризуя Чайковского, помощник начальника Военной академии имени М.В. Фрунзе Н.Я. Котов. В ней отмечались такие качества аттестуемого, как: большое трудолюбие, наличие пытливого ума. Достаточно большие познания в вопросах военной теории, настойчивость и упорство в работе, наличие правильных взглядов по вопросам методики подготовки войск и командного состава, активность и инициатива в работе, наличие твердой воли и требовательности к себе и подчиненным, активность в общественной и политической работе, ровные отношения с товарищами по службе. В качестве вывода Н.Я Котов отметил: «На основе всего вышеизложенного, а также прохождения службы до Военной академии, считаю, что тов. Чайковский вполне соответствует должности командира корпуса стрелкового и кавалерийского с присвоением «К-12». С такой аттестацией и выводом из нее согласился и начальник академии Р.П. Эйдеман, написав в декабре 1929 г. в разделе «Заключение прямых начальников»: «Согласен с аттестацией, которую дает тов. Котов. Тов. Чайковский провел в последнее время значительную работу по вечерней академии. Энергичный, настойчивый, работающий над собой командир».

А весь сыр-бор разгорелся из решения Высшей аттестационной комиссии, которая признала соответствие К.А Чайковского только должности командира дивизии (а это «К-11»), не согласившись с мнением командования Военной академии имени М.В. Фрунзе. Отсюда и проистекает обида Чайковского и его письмо К.Е. Ворошилову с просьбой разобраться в справедливости решения Высшей аттестационной комиссии под началом С.М. Буденного. Нарком ознакомился как с письмом Чайковского, так и с его личным делом (прохождением службы). Далее этим делом занимались начальник Главного управления РККА (ГУРККА) Н.В. Куйбышев и начальники Командного управления ГУРККА И.И. Гарькавый и М.В. Калмыков. В деле имеется записка-поручение Н.В. Куйбышева Илье Ивановичу Гарькавому от 4 марта 1930 г.: «Неправильно тов. Чайковский понижен в категории. Нужно это дело выправить, включив вопрос в доклад Наркому». И еще поручение сотруднику аппарата: «1) Вызовите ко мне тов, Чайковского. 2) К делу приложите выписку из постановления ВАКа о Чайковском... 3) Когда придет тов. Чайковский, дайте мне все это дело».

Справедливость на сей раз восторжествовала — служебная категория К.А.Чайковскому была изменена в сторону повышения. Из протокола № 20 Высшей аттестационной комиссии от 23 июля 1930 г.:

«Слушали: О пересмотре постановления в отношении присвоения категории адъюнкту Военной академии РККА Чайковскому Касьяну Александровичу.

Постановили: Заслуживает выдвижения на должность кав(алерийского) корпуса. К-12»[44].

Якова Авиновицкого на посту начальника ХКУКС РККА в 1928 г. сменил Владислав Флорианович Грушецкий. Краткая его биография такова. Родился в июне 1988 г. в г. Николаеве Херсонской губернии в семье мещан. Окончил Николаевское реальное училище в 1906 г. и поступил в Одесское военное училище, которое окончил в 1908 г. В 1913 г. окончил гимнастическо-фехтовальную школу. Участник Первой мировой войны. Последние чин и должность в старой армии — полковник, командир 55-го Сибирского стрелкового полка.

В Красной Армии с апреля 1918 г. Участник Гражданской войны. Член ВКП(б) с 1928 г. Из рассказа самого В.Ф. Гру-шецкого:

«В октябре 1917 г. я находился на Рижском фронте в должности командира 55-го Сибирского стрелкового полка. После Октябрьской революции я был выбран на эту же должность, а затем на должность начальника штаба 14-й дивизии, которая входила в состав 6-го Сибирского корпуса. В этот период 14-я дивизия сформировала отряд Красной гвардии для противодействия наступавшим немцам; в формировании этого отряда принимал участие и я.

Для окончательного расформирования 6-й Сибирский корпус был переброшен с фронта в г. Камышлов, куда и прибыл 25 марта 1918 г. По сдаче дел штаба дивизии я обратился к председателю Камышловского ревкома тов. Васильеву с просьбой принять меня в Красную гвардию. 4-го апреля 1918 г. был назначен командиром Камышловского батальона Красной гвардии, с которым и выступил против чехословаков.

Ввиду мобилизации Камышлова и подхода чехословаков к нему, был назначен военруком города; руководил работами по укреплению и обороне города. Части Красной гвардии, отступая из района Камышлова и Шадринска, слились в восточную дивизию в районе ст. Егоршино. Я был назначен помощником начальника штаба этой дивизии. Должность штабного работника меня не удовлетворяла и мною было возбуждено ходатайство перед штабом 3-й армии о назначении на командную должность. В октябре 1918 г. я и был назначен начальником особых отрядов, приняв их от тов. Аплок (Ю.Ю.). Отряды вели бои с белыми в районе г. Осы на стыке

3-й и 2-й армий Восточного фронта. В дальнейшем они были переименованы в 4-ю Уральскую дивизию и переброшены в район Левшино, севернее Перми. После сдачи Перми 4-я Уральская дивизия влилась в 29-ю дивизию, начальником которой я был назначен 1 января 1919 г.; в этой должности я пробыл весь 1919 г. и часть 1920 г. Дивизия откатывалась до Глазова и вновь наступала, пройдя с боями почти до Ново-николаевска. Пермь, Екатеринбург, Камышлов были вновь взяты. За взятие Перми я был награжден орденом Красного Знамени; лично председателем Революционного военного совета Троцким награжден золотыми часами.

В начале 1920 г. 29-я дивизия выводится в резерв и перебрасывается по-бригадно на различные фронты. Штаб дивизии и одна бригада попадают на Западный фронт, где из двух дивизий и бригады сформировалась Южная группа 15-й армии, начальником которой я был назначен. Часть апреля и май (1920 г.) проходят в боях с белополяками (майское наступление Западного фронта); Южная группа принимает в них активное участие. За умелое руководство операциями Южной группы мне была объявлена благодарность в приказе по Западному фронту.

Перед началом Варшавского наступления Южная группа развертывается в 3-ю армию Западного фронта. Я назначаюсь помощником командарма-3. В этой должности я пробыл до августа 1920 г. В августе распоряжением Польского ревкома я был назначен помощником командарма вновь формирующейся красной Польской армии. По заключении перемирия с белополяками по моей просьбе был переведен на врангелевский фронт, где вступил в командование 46-й дивизией.

В дальнейшем занимал недолго следующие должности: комдив 51-й Московской; формировал повторные курсы Харьковского военного округа в Одессе; в сентябре 1921 г. переведен в МВО и назначен начальником 17-й дивизии, затем командиром 3-го стрелкового корпуса, в каковой и оставался до зачисления на Военно-академические курсы в 1923 г.

За период пребывания в МВО несколько раз командовал парадами на Красной площади. За хороший порядок и организацию парада в день октябрьских торжеств в 1922 г. приказом РВС СССР объявлена благодарность.

По окончании ВАКа в 1924 г. занимал должности начальника управления ККА, помощника командира корпуса IX и врид комкора IX. В 1926 г. распоряжением вомвойсками СКВО тов. Уборевича прикомандирован к штабу СКВО и затем назначен начальником 4-го отдела штаба.

За время работы в СКВО неоднократно получал задания по инспектированию и поднятию стрелкового дела в войсках округа. Сам я отличный стрелок; имею ряд призов как в старой армии, так и на всесоюзных состязаниях. Стрелковое дело люблю и знаю. Окончил школу снайпинга при ЦС Осоавиахима.

За время моей работы по стрелковому делу в СКВО округ вышел на первое место, что и было отмечено в приказе по округу с объявлением мне благодарности.

В 1927 г. из СКВО был переведен в «Выстрел» на должность заместителя начальника курсов. В этой должности я пробыл до августа 1928 г., после чего был назначен начальником Химических курсов усовершенствования комсостава РККА...»[45]

Вышеприведенные оценки дает сам В.Ф. Грушецкий. А как оценивали его прямые и непосредственные начальники? Из аттестации за 1924 г. на помощника командира 9-го стрелкового корпуса В.Ф. Грушецкого, подписанной командующим войсками СКВО Н.И. Мурадовым и членами РВС округа

О.А. Сааковым и А.И. Микояном в феврале 1925 года:

«Твердой воли. Энергичный. Решительный в действиях; в боевой обстановке не теряется. Инициативен. С подчиненными корректен, ровен, в меру строг. Дисциплинирован сам и умеет внедрить таковую в своих подчиненных.

Здоров, к походной жизни вполне годен. Пользуется должным авторитетом среди подчиненных. В личной жизни трезв, скромен. Беспартийный. Советской власти предан. Общее и военное развитие хорошее. Боевой стаж, полученный в империалистической и гражданской войнах, обширный. Знаток стрелкового дела как в теоретическом, так и в практическом отношениях. Сам отличный стрелок. Активный участник в военно-научной работе. Много работает над самообразованием. Имеет боевые заслуги в Гражданскую войну. Обладает организаторскими способностями и опытом, вынесенным из практики Гражданской войны. Политически развит. К единоначалию подготовлен. Достоин выдвижения на должность командира корпуса во внеочередном порядке»[46].

Владислав Флорианович Грушецкий имел все основания претендовать на 12-ю служебную категорию (три ромба в петлицах). Но периодически ему эту категорию понижали, и тогда приходилось бороться за восстановление справедливости. Из обращения начальника Командного управления ГУРККА И.И. Гарькавого к заместителю Наркома по военным и морским делам от 14 июня 1928 г:

«Помощник начальника стрелково-тактических курсов усовершенствования комсостава РККА имени Коминтерна Грушецкий Владислав Флорианович два года (1922— 1924 гг.) состоял командиром корпуса.

По окончании ВАК в 1924 г. он был назначен на равнозначную должность начальника управления ККА, но ввиду выставления РВС ККА другого кандидата и за отсутствием других вакансий назначение было изменено и он был назначен помощником командира корпуса, с включением в кандидатский список на командира корпуса, в каковом он состоит до сих пор.

С ноября 1926 г. по ноябрь 1927 г. тов. Грушецкий состоял в должности начальника 4-го отдела штаба Северо-Кавказского военного округа.

В настоящее время тов. Грушецкий просит о сохранении за ним категории К-12 по должности командира корпуса.

Начальник курсов ходатайствует о восстановлении за тов. Грушецким категории К-12.

Полагаю целесообразным оставить вопрос открытым до результата очередного аттестования.

Прошу Ваших указаний».

Указания через два дня. На документе имеется резолюция «Сохранить 12 кат(егорию)»[47].

А как показал себя В.Ф. Грушецкий в должности начальника ХКУКС РККА под началом Я.М. Фишмана? Как мы видели на примере Я.Л. Авиновицкого, у Якова Моисеевича Фишмана всегда находились претензии к подчиненным. Из аттестации за 1932 г. на начальника ХКУКС РККА В.Ф. Грушецкого, подписанной заместителем начальника Военнохимического управления РККА Я.М. Жигуром:

«Имеет солидную общевойсковую подготовку и богатый боевой опыт империалистической и гражданской войны, а также опыт в подготовке обучения войск в мирное время. Военно-химическая подготовка удовлетворительная для работы по военно-химической службе. Дисциплинирован.

Однако, несмотря на все это, тов. Грушецкий в 1931/32 учебном году не сумел поднять боевую подготовку ХКУКС на достаточную высоту. ХКУКС освоил новую материальную часть химического оружия в техническом отношении. Общая и специально-тактическая подготовка постоянного и переменного состава осталась на низком уровне. Приказ РВС СССР № 90 в этой части ХКУКС не выполнен. ХКУКС не стал авторитетом для РККА учебным центром по химическому оружию.

Для пользы службы целесообразно тов. Грушецкого перевести на другую работу (зам. Начальника Военно-химической академии по строевой части, начхимвойск одного из важнейших округов или на соответствующую должность по общевойсковой линии со стрелковым уклоном)».

Начальник Военно-химического управления РККА Я.М. Фишман согласился со своим заместителем: «С аттестацией согласен. В интересах службы подлежит переводу на указанные в аттестации должности»[48].

В.Ф. Грушецкого никуда не перевели, и он продолжал работать в должности начальника ХКУКС РККА. В 1935 г. удостоен воинского звания «комдив».

Комдив В.Ф. Грушецкий арестован 5 ноября 1937 г. Военной коллегией Верховного суда СССР 25 августа 1938 г. по обвинению в принадлежности к антисоветской организации приговорен к расстрелу. Приговор приведен в исполнение в тот же день. Определением Военной коллегии от 21 июля 1956 г. реабилитирован.