Жизнь за океаном

I. Русский праздник за океаном

Русский юбилей. – Голоса американцев. – Взгляд их на минувшее двадцатипятилетие России. – Русская и американская печать.

По одной из продольных нью-йоркских улиц, именно по Второму Авеню, полотно воздушной железной дороги идет на страшной высоте, выше пятиэтажных домов. Непрерывно снующие по нему поезда представляют чудовищно грандиозную картину, при виде которой в непривычном зрителе страх борется с удивлением. На переезжающей названное Авеню поперечной 50-й улице находится станция воздушной дороги; со станции идет вниз четырехсоставная лестница, упирающаяся в каменный тротуар, над которым высится ряд стройных шоколадных домов, простой до монотонности, и в тоже время изящной до своеобразности, американской архитектуры, с целым рядом однообразных до неразличимости подъездов. Один из этих подъездов, однако же сразу обращает на себя внимание тех, кто спускается вниз по лестнице со станции воздушной железной дороги. Лишь только царственное светило дня взойдет над горизонтом, как лучи его с особенною любовью сосредоточиваются на стоящем над подъездом небольшом золотом кресте, под которым над самою дверью красуется золотая же надпись: «греко-русская церковь»16. Во вторник 2 марта по новому стилю (19 февраля по-старому) 1880 года, в 11 часов утра около этого подъезда происходило необычное движение. Роскошные кареты одна за другой подкатывались к подъезду и, выпустив седоков, становились в стройные ряды; с лестницы воздушной и из вагонов конно-железной дороги выходили простые русские люди, клали пред золотым крестом поклоны и входили в открытую дверь; прохожие американцы с интересом останавливались пред подъездом и любовались как золотистыми отливами православно-русского креста, так и происходившим у его подножия движением. О причине этого движения у подъезда русской церкви американцам нечего было справляться. Они все знали ее. В Нью-Йорке не было такой газеты, которая бы не поместила в этот день статьи о «великом русском празднике», о «юбилейной годовщине царя». Да, это был великий русский праздник на американской земле и описанное выше движение было его внешним выражением. В этот день мы русские, отделенные от родины тридевятью земель и беспредельным океаном, мыслью и сердцем сливались с родною землею и вместе с нею посылали горячий привет любви нашему возлюбленному Монарху, в вечно памятный для русской истории день двадцатипятилетней годовщины его царствования.

Приготовления к этому великому празднику у нас начались еще задолго до его наступления. Кроме украшения церкви, главная забота состояла в том, чтобы образовать певческий хор, так как одноголосного пения псалмиста было совершенно недостаточно для такого торжественного дня и богослужения. Вопрос об образовании хора при недостаточном количестве живущих здесь русских оказался довольно трудным. Правда, многие американцы и особенно американские леди весьма сочувственно отнеслись к нашему празднику и обещали свое содействие; но сделанная спевка показала, что их содействие могло только затруднить дело, так как для них приходилось писать английскими буквами всю обедню и приучать их выговаривать совершенно неподсильные для них славянские слова. Служить же обедню на английском языке, как это бывает в воскресные дни, считалось неудобным для такого исключительно русского праздника. Вследствие этого пришлось отклонить любезное предложение услуг со стороны американских леди, поблагодарив их за их симпатичное отношение к России и русскому торжеству. Приходилось ограничиваться русскими. К счастью, среди них нашлись люди, которые с охотою взялись за дело. Это – живущий здесь русский доктор П. и бывший в России предводитель дворянства Б., которые вместе с псаломщиком составили трио. Славянское богослужение с таким русским хором, при массе избранной публики с официальными представителями во главе, имело чрезвычайно торжественный характер и отвечало важности переживаемого русской историей дня. Это молитвенно благодарственное возношение ко Всевышнему русских сердец за океаном было как бы отголоском пламенно единодушной молитвы самой русской земли, вознесшей ее за своего царя семью часами раньше нас. Разница между Москвой и Нью-Йорком во времени равняется приблизительно 7 часам; поэтому, когда у нас начиналась только служба в 11 часов, в сердце России было уже 6 часов вечера и зажигалась иллюминация. Подробности богослужения и его обстановку я не буду описывать, и предоставлю описание их своеобразному языку одного из американских репортеров. В вечернем издании самой большой и распространенной американской газеты «Неrald» напечатано было в самый день нашего праздника следующее.

«Двадцатипятилетняя годовщина восшествия царя на престол была отпразднована сегодня в маленькой греко-русской церкви должным образом с некоторою степенью пышности и церемониальности. Достопочтенный о. Биерринг совершал службу в богатом золотошитом верхнем одеянии (т. е. ризе), под которым было надето шелковое фиолетовое внутреннее платье (т. е. подризник), и в шляпе того же цвета, недавно присланной ему из С.-Петербурга в качестве знака отличия. В России такую шляпу носят только епископы17. Богослужение совершалось на русском языке, кроме наставлений из св. писания, которые читались по-английски. Литургию св. Златоуста, обычную в праздничные дни, пел отборный хор из мужских голосов, и молитвы были возносимы за Императора и Императорскую фамилию и флот, чтобы Бог стал на их сторону и покорил под их ноги всякого врага и противника. Молитвы о долговременном царствовании, крепком здоровье, постоянных победах и конечном спасении «благочестивейшего и Богохранимого Александра Николаевича» были часты и трогательны. Возносима также была молитва о мире и благосостоянии церкви и всего мира. Президент Соединенных Штатов и царь были вместе упоминаемы в прошениях.

Песнь – «Тебе Бога хвалим» – заключила все богослужение. Между богомольцами были: русский посланник в Вашингтоне, его супруга и два сына. Посланник одет был в свой официальный придворный костюм, со знаками его положения на груди и плечах; как представитель Императора, он занимал место за особой отгородкой. Русский генеральный консул с супругой; несколько иностранных консулов в Нью-Йорке и десятка два или три знатных американских леди присутствовали также при богослужении. Многие важные духовные и светские лица города присылали свои поздравления с долгим и плодотворным царствованием Императора и с сохранением его жизни, причем выражали свое сильное презрение к нигилистам, покушавшимся на его жизнь. Царица была трогательно упоминаема как в молитвах церкви, так и в письмах, полученных о. Биеррингом от американцев. Маленькая капелла была переполнена народом и все богослужение производило сильно впечатление».

До какой степени американцы были заинтересованы нашим русским праздником можно видеть из того, что в некоторых иллюстрированных изданиях появилось подробное гравированное изображение церкви и всей обстановки богослужения. Только здесь свободное искусство дало уже полную свободу воображению, за смелыми и незастенчивыми размахами которого едва можно узнать действительный предмет изображения. Так на картине, помещенной в иллюстрированном журнале «Frank Leslie», священник облачен уже вполне в англиканское одеяние, с камилавкой, впрочем, на голове, и с высоко поднятым в руках католическими крестом с барельефным изображением распятия; а трехголосный хор раздут в бесчисленный, в котором и не пересчитать массы голов, вытягивающихся по направленно к нотным тетрадкам. Общая обстановка церкви, однако же схвачена довольно верно. Тут же рядом помещен довольно правильный портрет Государя Императора.

Упоминаемые репортером письма от различных высокопоставленных американских лиц мне была возможность читать самому, и я должен сказать, что все они проникнуты такою теплотой чувства любви и симпатии к нашему венценосному Юбиляру и ко всему русскому народу, какая только может исходить от сердца непритворно любящим Россию друзей. Симпатии свои к нашему возлюбленному Монарху и ко всей России американцы выражали, однако же не в частных письмах только; они выражали их и открыто – в газетах. Все газеты поместили в самый день праздника по передовой статье с выражением этих симпатий и поздравлений России в день ее великого праздника, а главные газеты, как напр. «Геральд», дали на своих столбцах целые очерки минувшего двадцатипятилетия. В своей передовой статье царь-газета писала, между прочим, следующее, останавливаясь главным образом на позорящем русскую землю зле:

«Сегодня стукнуло двадцать пять лет, как Александр II взошел на престол Российской империи, по смерти отца своего императора Николая; и этот день нигилисты избрали, если только можно серьезно принимать их угрозы, моментом, в который они хотят поразить своих сограждан поступком дьявольского бешенства18 . И за что же? За то, что Россия не управляется так, как бы им хотелось управлять ею. За то, что правитель, составляет часть сложного государственного организма, не производит хаоса объявлением дикой всемирной республики, эти люди замышляют зверское мщение над самым гуманным, одушевленным лучшими желаниями ко благу своего народа, и самым просвещенным Монархом, какого только имела Россия со времени свержения монгольского ига. Либеральная и конституционная система правления предпочитается потому, что она дает нравственные и материальные выгоды, лучше обеспечивает жизнь и собственность и поднимает народное развитие вообще. Но разве все эти выгоды сулят нигилисты своей системой убийств и поджогов? И может ли убедиться русский народ огнем и револьвером, что нигилисты лучше тех, кого они хотят заместить? Еще не было никогда в истории переворота, который бы основывался на такой безумной, ребяческой теории. Сущность нигилистической теории состоит в том, чтобы принудить правительство к реформам посредством запугивания. Теория эта основывается на предположении, что весь народ проникнут трусостью и что страх смерти вполне достаточен для того, чтобы принудить всякого к образу действия, который предоставляется как альтернатива убийства. Но как раз все шло наоборот. Никто не испугался, правительство только все более укреплялось и народ теперь ничего так не ненавидит, как безумные политические теории, во имя которых сожигаются его дома и убиваются его лучшие люди». В доказательство любви русского народа к своему Монарху, газета приводит в другом месте отзыв своего петербургского корреспондента, который говорит, что «когда около Александровской колонны в девять часов утра грянул народный гимн: «Боже Царя храни!» и морозный воздух задрожал от движения тысячей простонародных голосов, то иностранцу трудно было думать, что нигилизм есть что-нибудь другое, а не произведение расстроенного воображения какого-нибудь сыщика, и что Александр II не имеет твердого места в сердцах своих соплеменников и подданных».

Другая американская газета, вторая после «Геральда» по распространенности, но первая по серьезности направления, именно нью-йоркский «Times», поместила статью под заглавием: «Двадцать пять лет империи», в которой чисто по-американски – цифрами доказывает благотворность для России минувшего двадцатипятилетия. Вот что писала газета:

«Настоящее царствование, которому исполнилось двадцать пять лет, было самым плодотворным периодом в русской истории. Со времени восшествия на престол Александра II, Россия сделала больше действительного прогресса, чем за все предыдущее столетие. В 1855 году она имела только 419 миль железных дорог, теперь она имеет их более 10.000. В 1855 году только три города во всей империи, именно Петербург, Москва и Одесса, били сносно вымощены или освещены; теперь каждый из главных провинциальных городов обставлен хорошо в обоих этих отношениях, а новая с.-петербургская газовая компания одна из самых цветущих в империи. В 1855 году все число фабрик и заводов в Европейской России было 17.536, вырабатывавших ежегодно на 350.000.000 рублей; в 1867 г. – в первой половине нынешнего царствования – их было уже 23.721 с годичным производством в 500.000.000 рублей, а теперь обе эти цифры конечно гораздо крупнее. Неправильность и запутанность в судопроизводстве, производившемся по отжившим средневековым формам, были невероятные; теперь суд присяжных, введенный в 1865 г., сделался народным учреждением. Сроки военной службы русских солдат были 25 лет и более, теперь он ограничен до 7 лет. Различные жестокие и унизительные наказания, постоянно практиковавшиеся в императорской армии, теперь почти совсем уничтожены и с 1861 г. только однажды был случай гонки сквозь строй. В 1855 году 23.000.000 крестьян были рабами, теперь они свободны и многие из них сделались землевладельцами и богатыми торговцами. Даже в территории сделаны Россией за этот период значительные приобретения. В Европе она приобрела южную Бессарабию; в Малой Азии присоединила часть северной Армении; в центральной Азии завоевала территорию, равную Франции; южная граница Сибири расширилась почти на 1.000 миль на счет Китая, а на Великом океане приобретен важный остров Сахалин. Но помимо всего этого Россия сделала шаг, который как нельзя лучше восполняет один из ее самых больших недостатков. Она образовала если не вполне средний класс, то зародыш этого класса, который теперь распространяется каждый год все шире. Из 55.000.000 населения, которое было, собственно, в России в 1861 году, 29.000.000 были свободными крестьянами и 23.000.000 рабами, так что – для противовеса им оставалось только 1.000.000 дворян, 4.000.000 горожан и 650.000 духовенства. Все, что нужно для массы русского народа, это – сознательное послушание правительству. Избранными орудиями нигилизма служат не пристроившиеся ни к чему межеумки и мечтательные недоучки, которым нечего терять и головы которых так же пусты, как их карманы (with heads as empty as their pockets). Безопасность России требует образования такого класса деловых и промышленных людей, для которых порядок был бы первым условием благосостояния и всякое нарушение его разорением».

Из приведенных выдержек можно видеть, с какою серьезностью занимается американская печать судьбою чужой для нее страны, России, с каким здравым практическим пониманием взвешивает условия ее существования и развития. Что же делает наша российская печать? Когда она освободится от позорящего ее кошмара сплетней, перебранок и фразистого либерализма? Когда она с прямотой сердечной любви взглянет на вопиющие нужды родной земли и вызовет к деятельности силы, которые таятся в неисследованных глубинах русского народа и ждут только не дрябло фальшивого, а идущего прямо от сердца призыва? Пора образумиться, давно пора!..

II. Русское горе

Отголосок русского горя за океаном. – Соболезнования американцев. –Голоса общества, печати и правительства. – Панихиды в Вашингтоне и Нью-Йорке. – Американский проповедник о свободе и злоупотреблении ей.

Радость и горе неразделимы в человеческой жизни, и горе часто по пятам преследует радость. Только год тому назад русский народ торжествовал вместе со своим царем другую годовщину двадцатипятилетия царствования своего возлюбленного Монарха, и народное ликование гремело по всей стране. Но горе, страшное и тяжкое горе стояло уже у дверей. И вот оно явилось, и вопль народный пронесся по русской земле, заметая следы только что пережитой радости. О радость! мимолетность тебе настоящее имя!

От ужаса злодейски кровавой трагедии, навеки опозорившей русскую землю, содрогнулся весь земной шар, куда только проходят железные нервы земли. За океаном, в Нью-Йорке, страшная весть получена была в самый день совершения святотатственного злодеяния. Газеты получили телеграммы около шести часов вечера и около этого-же времени из Вашингтона от русского Императорского посольства прислана была телеграмма священнику русской церкви, вызывавшая его в национальную столицу для совершения панихиды. Между тем репортеры газет разнесли роковую весть по всему городу и весь Нью-Йорк мгновенно сделался местом страшного возбуждения: говор негодования и ужаса разлился по всем общественным и частным учреждениям, где только были живые люди. На следующее утро горестный факт нашел место на страницах всех газет и там же выразилось настроение, с которым отнесся к нему американский народ. Никогда еще он не выражал такого сильного и единодушного негодования, какое выразил теперь против злодеев, занесших смертоносную руку на венчанную главу русского Царя-Освободителя. Американский народ сам раз пережил позор, нанесенный ему злодеями в убийстве президента-освободителя Линкольна; потому он способен глубже понимать русское горе, чем всякий другой народ. И чем глубже чувствовал он соболезнование русскому народу, тем грознее было его негодование против виновников его горя. Нью-Йоркский «Herald», поместив на другой день громаднейший отчет о совершении цареубийства, вместе с подробным очерком минувшего царствования, в передовой статье говорил:

«Убийство никогда не может быть благодетельным для судеб царств и народов; напротив, все друзья свободы прежде всех других оплакивают всякую попытку достигнуть ее посредством убийства. Нигилизм или революция никогда не получит более тяжкого удара в глазах человечества, чем как от убийства этого благородного и доблестного государя. Эти попытки переменить судьбу народа посредством насилия над основным законом общественного бытия –суть крайности безумия. Насколько касается Америки, то судьба царя будет принята с глубокою скорбью. Он был не только глава нации, связанной с Соединенными Штатами узами особенной симпатии, но он был другом Союза в то время, когда Союз нуждался в друзьях. Мир будет помнить его, как освободителя крепостных. Америка не забудет его, как единственного государя, который во время нашей гражданской войны был великодушен и открыт в своей симпатии к нашему делу. И теперь, когда тень смерти пала на его царственное чело, наша скорбь увеличивается фактом, что в его потере цивилизация лишилась дальновидного и благодетельного государя, а Америка потеряла преданного и могущественного друга».

Величественная газета затем с горечью негодования и громами проклятия обрушивается на нигилизм. Но для характеристики американского общественного мнения в этом отношении представляю выдержку из другой серьезнейшей американской газеты «Times». В передовой статье под заглавием: «Что сделали нигилисты?» газета говорит:

«Нигилисты убили царя, но не убили ли они также нигилизм? Эти дикари и полупомешанные женщины напрасно воображали, что трон, корона и императорское правление мгновенно исчезнут, лишь только потухнет жизненная искра в жестоко изувеченном теле их жертвы. Они не высказывали никакой цели, кроме той, которой они теперь достигли. Они величались именем апостолов чистого разрушения; и, кроме этого, у них нет никакого врачевания для человеческих зол, нет плана перестроить государство и образовать более счастливое общество. Это отвратительная и бездушная шайка. Их главная и смертельная цель (цареубийство) теперь достигнута, и они поставлены лицом к лицу с самым полным испытанием всякой системы – первым успехом. Когда пройдет потрясение ужаса от их страшного преступления, мир будет ждать, что же нигилисты предполагают делать далее, и он увидит, что – ничего. Их пустое и бесчеловечное учение не ведет их дальше. Но они ответят за свое кровавое дело, если не пред русским правосудием, то пред остальным миром, и потеряют последнюю искру сочувствия, с которою некоторые малообразованные друзья свободы в других странах относились к ним. Теперь, как никогда, нигилизм сбросил с себя маску и открыто стоит как главный враг свободы русского народа. Он умертвил Царя-Освободителя, которого крестьянство любило, потому что он разбил цепи на их руках, и единственными врагами которого были выброски из вздутого и распущенного среднего класса и ложные друзья свободы, называющие себя нигилистами. Нигилизм постоянно тормозил рост русской свободы и теперь, быть может, нанес ей удар, от которого она не оправится в течение поколения. Известно, что Александр II был государь либеральных наклонностей. В доказательство этого достаточно указать на освобождение им крепостных и на то теплое сочувствие, с которым он относился к народным учреждениям, как они существуют в Соединенных Штатах».

Сочувствие русскому народу американский народ выражал не только посредством печати, но и посредством своих представительных собраний. Так, законодательное собрание нью-йоркского штата одним из первых своих актов в сессии 14 (2) марта приняло следующую резолюцию касательно русского горя:

«Определили: что собрание штата Нью-Йорка, представляющее более пяти миллионов американского народа и нравственные, политические и общественные чувства штата и всей страны, с глубочайшею скорбью услышало о смерти чрез yбиение Александра II, с 1855 года бывшего царя России. Он был другом американского Союза, когда страна была погружена в ужасную гражданскую войну. Освободитель 23.000.000 русских крепостных, освободитель Болгарии, и своею смертью был занят устроением конституционной формы правления для всего русского народа. В течении минувшего года он отменил тяжелый налог на беднейшее классы своего народа и уничтожил деспотическую власть третьего отделения, которое арестовывало граждан по подозреваю и ссылало их в Сибирь без расследования или какой бы то ни было формы суда. Народ этого штата, сочувствуя повсюду конституционной свободе и справедливому равенству, в тоже время отвращается от убийц, будут ли они при императорском правлении, как в России, или при народном правлении, как в республике Соединенных Штатов. Он помнит зверское убиение его собственного избранного главы, президента Линкольна, и желает засвидетельствовать свое отвращение к преступлению политических убийств, считая их враждебными свободе, цивилизации и христианству, и самыми злейшими врагами всяких реформ – как в штатах и нациях Америки, так и в государствах и империях всего света».

Член законодательного собрания, г. Эрастус Брукс, внесший эту резолюцию, обратился к собранию с длинною пламенною речью сочувствия русскому народу, и собрание единодушно приняло и одобрило как речь, так и резолюцию.

Подобные же резолюции были приняты законодательными собраниями и других штатов американского союза, и как бы общим сводом их явилась резолюция сената Соединенных Штатов, в Вашингтоне. В сессию 14 (2) марта американский сенат единогласно принял следующую резолюцию:

«Так как сенат Соединенных Штатов Америки, созванный теперь на специальную сессию, получил известие о смерти, чрез беззаконное и бесчеловечное насилие, Его Величества Императора России Александра II, то

Определили: что сенат соединяет свой голос с голосом всех цивилизованных народов в отрицании убийства как средства мщения за всякое угнетение, действительное пли воображаемое.

Определили; что вспоминая и с удовольствием лелея отношения истинного дружества, которые всегда существовали между народами и правительствами России и Соединенных Штатов, для укрепления и поддержания каковых покойный Император серьезно употреблял свое великое влияние, сенат выражает правительству и народу России свое соболезнование в его горькой национальной потере.

Определили: что секретарь сената передаст копию сих определений президенту Соединенных Штатов, с просьбою, чтобы он сообщил оные правительству России».

По поводу этой резолюции сената «Herald» писал: «Всеобщее выражение симпатии и соболезнования о покойном царе по всему цивилизованному миру есть то, что можно было ожидать, и оно вполне достойно и трогательно. Мы рады, что сенат Соединенных Штатов последовал быстрому действию Блэна (первого министра) в отправке послания соболезнования русскому правительству. Относительно преступления возможно только одно мнение».

Наконец, и учащаяся американская молодежь не отстала от других в выражении своих симпатий русскому народу и презрения к злодейской шайке убийц. Студенты лучшей в Нью-Йорке коллегии Колумбия, факультета политических наук, «единодушно приняли резолюцию соболезнования царствующему дому России и всему благорасположенному и законохранительному русскому народу, стремящемуся к постепенному, мирному и постоянному общественному развитию. И они не могут достаточно сильно и сурово осудить все мятежные вспышки насилия и преступные выходки как безумные, недействительные и влекущие за собою самые гибельные последствия для постоянного общественного прогресса».

Репортеры газет рассыпались по городу, отыскивая и расспрашивая всех, кто только как-нибудь соприкасался с Россией, и мнением всех таких людей (исключая нескольких осколков нигилистической партии, которые открыто гордились злодейством, навлекая на себя еще большее общественное презрение) было единодушное и могучее сочувствие русскому народу и негодование на злодеев. Флаги всех иностранных консульств и даже частных учреждений опустились на полмачты – в положение печали, и сквозь обычный гул монотонной промышленной суеты американской митрополии заметно проходила скорбная нота соболезнования бедному русскому народу, допустившему среди себя совершиться злодейству, весть о котором грозно вопиет к небу.

Получив от его высокопревосходительства, русского императорского посланника в Вашингтоне, горестную телеграмму, настоятель русской православной церкви в Нью-Йорке живо собрался в путь, и в ночь на вторник отправился в национальную столицу американского народа, вместе с псаломщиком и г. генеральным консулом Нью-Йорка. Быстрый поезд загремел в ночной темноте и ранним утром прибыл в Вашингтон. Там уже производились деятельные приготовления к совершенно панихиды, и супруга господина императорского посланника Бартоломея лично занималась приведением своего зала в соответственное для скорбного богослужения положение. Между тем столица американского народа с теплыми сочувствием следила за этими приготовлениями, и оно, между прочим, выразилось в том, что священники одной епископальной церкви предложили свой храм в качестве места для совершения панихиды, сопровождая это предложение горячими заявлениями своего сочувствия и соболезнования. «Осмеливаясь сделать такое предложение своего храма для православного употребления, – говорит в своем письме достопочтенный ректор церкви Герольд, – я единственно имею в виду заявить свое глубокое почтение к вашей древней кафолической церкви и выразить свое сердечное соболезнование Императорскому семейству и русскому народу». Так как надлежащие приготовления сделаны уже были в резиденции русского Императорского посланника, то русскому священнику оставалось только благодарить епископального американского ректора за его любезное предложение и теплое сочувствие русскому народу, что он и исполнил, лично сделав ему визит.

Совершение панихиды назначено было на 3 часа пополудни во вторник (15) 3 марта, и разосланы были официальные приглашения представителями держав. К назначенному времени кареты посланников одна за другой начали подкатываться к подъезду русского посольства и из них выходили блестяще мундированные лица, которых любезно встречали русский императорский посланник со своей супругой, одетой в глубокий траур. Блеск разнообразных придворных мундиров, затеняемый траурным крепом всей окружающей обстановки, при тусклом мерцании трех свечей, горевшими на столе, пред которыми стояли священник и псаломщик в ожидании знака для начатия панихиды, курение ладана, густыми клубами ложившегося на группу представителей держав, и тихий говор приветствий и соболезнований – все это было торжественным и внушительным выражением господствовавшего настроения скорби. Репортеры внимательно следили за совершением панихиды и на другой день во всех газетах в Вашингтоне, в Нью-Йорке и других городах появились подробные отчеты о совершении «русского requiem`a». В вашингтонской газете «The National Republican» было напечатано такое описание панихиды:

«Резиденция русского министра, на Коннектикутском авеню, вчера пополудни была сценою внушительного и блестящего собрания по случаю поминального богослужения в честь покойного царя России. Было интересно смотреть, как дипломатический корпус и семейство министров и attaches проходили под тяжелой аркой крепа, служившего эмблемой печали. Внутри дома господствовала подавляющая тишина и царствовало настроение скорби. Окна были затенены, стены увешаны тяжелыми складками траурной материи, обрамленной шелковыми крепом и бахромой, и были видны все знаки траура, какими только восточная церковь и русский двор выражают всю скорбь по царственном покойнике. На восточном крае зала был импровизован алтарь, на котором три зажженные свечи были единственными знаками веры церкви. Впереди стояли члены русского посольства и генеральный консул Велецкий из Нью-Йорка, придворные мундиры которых были закутаны в креп и пуговицы придворного платья покрыты черным. Британский посланник с семейством, французский и германский посланники, одними словом, весь дипломатический корпус теснился позади русского посольства. Государственные секретари (министры) Соединенных Штатов, Влэн и Линкольн с супругами и нарочито приглашенными друзьями, были свидетелями религиозной службы, которую совершали отец Николай Биерринг и его помощник достопочтенный отец (!) Лопухин, из Нью-Йорка. «Упокой, Господи, душу усопшего раба Твоего, благочестивейшего Императора Александра Николаевича», – говорил отец Биерринг, и это было господствующим духом всего богослужения. Ему отвечал помощник и пел: «Я пролью мою молитву ко Господу, и Ему возвещу мою печаль». В заключение церемоний было дано благословение всем посредством возвышения креста и пелось провозглашение вечной памяти царственному покойнику. В одной из задних комнат дома виднелся большой портрет покойного Императора, увешанный эмблемами траура, и придавал еще больше печальной торжественности всей окружающей обстановке».

Подобные же отчеты переданы были по телеграфу в газеты Нью-Йорка, Балтимора, Филадельфии, Бостона, Чикаго и других городов страны.

Среди членов дипломатического корпуса были не только представители европейских п христианских держав, но и азиатских. Так, тут были члены китайского посольства в своих национальных костюмах, и члены японского посольства в блестящих европейских мундирах. Турецкое посольство присутствовало в своем полном составе. Замечательною особенностью его служит то, что оно все состоит из православных греков, и потому принадлежит к приходу русской православной церкви в Нью-Йорке. Предполагалось, что на панихиде будет присутствовать новоизбранный президент Соединенных Штатов Гарфильд, но многотрудная деятельность его в новом положении заставила его ограничить свое представительство первыми министрами кабинета – Блэном и Линкольном, которые резко выдавались из ряда членов дипломатического корпуса своим простым черным платьем. Для последнего из них присутствие на русской православной панихиде сопровождалось не только чувством общего соболезнования русскому народу, но и глубокою личною скорбью его собственного сердца. Он сын знаменитого президента Соединенных Штатов Линкольна, который подобно нашему покойному государю был благодетелем человечества, освободителем миллионов рабов, и подобно же нашему государю пал от злодейской руки врагов истинной свободы. Скорбные звуки панихиды по покойном государе теперь со всею тяжестью ложились на его сыновнее сердце, оживили в нем память о его доблестном отце, погибшем за благо человечества, он не мог побороть своих чувств. Он плакал в продолжение всей панихиды... Да, поистине велика темная сила адской злобы на земле, и только кровью мучеников покупается царство истины и блага в человечестве!

В ближайшее воскресенье совершена была панихида в русской церкви в Нью-Йорке. Церковь оделась в глубочайший траур, в котором, благодаря заботливости г. консула, изящный вкус счастливо сочетался со знаками тяжелой скорби. Панихида назначена была на 11 часов утра, после совершения обычной литургии; но массы американцев начали прибывать уже с раннего утра и к 10 часам не только церковь занята была вплотную, но и весь тротуар снаружи чернел народом, с которым едва мог справляться патруль полисменов из восьми человек, командированных для наблюдения за порядком. Кроме личного присутствия в русской церкви, американцы выражали свои симпатии и письменными заявлениями. Как в самый день совершения панихиды, так и на следующей день, русский священник получил массу писем с выражениями глубокого соболезнования. Письма получены были не только от жителей Нью-Йорка, но из соседних городов и даже из отдаленных штатов.

Проповедники американских церквей присоединились к общему хору сочувствия русскому народу и в своих выражали как соболезнование России, так и презрение к безумному и зверскому движению нигилизма. Один из проповедников, именно доктор Ньюман, развил по этому поводу целый трактат о свободе и злоупотреблении ею, который может быть не бесполезен для тех, кто смутно представляет себе идею свободы, каковых у нас в России, к сожалению, не мало – даже среди таких лиц, которые считают себя руководителями общественного мнения19. Проповедник взял своим текстом слова апостола. «К свободе призваны вы, братия; только бы свобода ваша не была поводом к угождению плоти: но любовию служите друг другу». Гал.5:13. «Многие воображают, – говорит проповедник, – что под Евангелием они могут делать все, что только хотят, и это без греха. Некоторые думают: что добродетель и порок суть условные термины, которые не представляют реальностей, а только условности. Иные думают, что свобода есть отрицание закона, порядка и приличия, и в приложении к нравственности, политике и благосостоянию она означает освобождение от всяких ограничений. Напротив, свобода в самом понятии своем заключает ограничение и ответственность. Безусловная свобода есть не только нелепость, но и покушение осуществлять ее есть преступление против вселенной. Человек есть организованное ограничение. Человеческое тело может расти только до известной высоты. Отбросьте этот закон ограничения, и голова человека достигла бы такой высоты, на которой невозможна жизнь. Человек может есть и пить только известное количество, может спать столько-то и может на столько-то выносить холод и жар – все это заключает в себе ограничение. Мы так устроены, что даже чувствительность имеет свои пределы. Напряжение чувства выше данного пункта ведет за собой обморок или смерть. Мы могли бы слышать музыку небесных сфер, если бы имели достаточную для этого слуховую восприимчивость; мы могли бы видеть престол Невидимого, если бы имели соответствующую оптическую способность. Наша умственная способность такова, что для нее есть известные пределы, за которыми мы не можем мыслить. Природа повсюду призывает к остановке. Человек имеет общественные обязанности, как он имеет личные права. Брак ограничивается двумя лицами, потому что число полов равно. Дети должны повиноваться своим родителям, чтобы обеспечить домашнее согласие и счастье. Организованное общество есть организованное ограничение. Это означает уступку из личной свободы для выгоды организованного общества. Правительство есть необходимость, которая вытекает из наших социальных нужд. Всякий человек так создан, что инстинктивно поручает общине своих собратий попечение и защиту его прав и отмщение его обид, и его собратья в свою очередь инстинктивно принимают на себя это полномочие. Он и они делают это со всею силою естественного закона. Тут нет места выбора – хочет или не хочет человек быть членом гражданского общества. Он становится таковым, как скоро начинает жить, и общество сразу предоставляет ему все выгоды своего попечения и требует от него исполнения известных обязанностей. Из этого взаимного отношения выходят обязанности и права патриотизма, и в признании этого отношения гражданин оказывает повиновение закону, платит налоги и полагает свою жизнь, если необходимо, за благо своей страны. В вознаграждение гражданин получает защиту жизни, собственности и семейства, выгоды воспитания и религиозной свободы. В настоящее время раздается крик против ограничений, представляемых правительством; но это крик безумных против мудрой и благодетельной обеспеченности и защиты. Это крик беззаконника, блудного сына, пьяницы, мошенника, разбойника и убийцы. Одна форма правительства, несомненно, лучше другой, но тут важнее всего не форма правительства, а характер самого гражданина. Лучшие люди живали при худших формах правительства, как апостолы при Нероне, пуритане при Стюартах. Их угнетали, преследовали, предавали смерти, а они – доблестные мужи – были образцами добродетели. Было также и то, что при самых лучших, отеческих формах правления жили самые порочные, скотоподобные люди. Из всех почетнейших слов в нашем говорильном мире сладостнейшим до очарования, могущественнейшим для одушевления служит «свобода». Она согревает наши сердца, расширяет наш ум, вдохновляет наше мужество. Из-за нее человечество боролось в течение шестидесяти веков, за нее люди умирали на костре, на поле битвы, в руках разъяренной толпы. Но какие ужасные преступления были совершаемы во имя свободы! Огни французской революции воспламенялись при криках – свобода; коммуна обагрила улицы Парижа человеческою кровью при воплях – свобода; царь России был умерщвлен во имя «свободы». Но это распущенность; это презрение к закону, порядку и приличию; это разрушение организованного общества; это означает разбой и убийство; это злоупотребление свободой. Рука, которая поразила царя России или покушалась на императора Германии, поразила бы также и президента республики. Это враги установленной власти (authority), организованного ограничения, и не должны иметь никакого потворства со стороны тех, кто любит порядок и уважает закон. В настоящее время в нашей стране раздается крик против капитала, но капитал так же необходим для благосостояния общества, как само правительство. Громадные коммерческие предприятия нашего времени, который дают заработок тысячам промышленных граждан, не могут быть ведены без громадного капитала. Эти политические и общественные заблуждения вытекают большею частью из философии свободных мыслителей, которые притязают на право мыслить, говорить и действовать – как только им угодно. Я отрицаю это право. Закон ограничения повсюду имеет такое же господство, как сам закон, и человеческая мысль не составляет исключения из этого правила. Есть, конечно, различие между способностью мыслить и правом мыслить. Я имею способность (power) мыслить, что дважды один составляет четыре, что часть больше целого, что следствие может быть без причины; но я не имею права на это. Под правом я разумею оправдание. Мыслить, что часть больше целого, значит мыслить нелепость. Вы имеете способность мыслить, что нет Бога, но вы не имеете права мыслить так, потому что вы обязаны мыслить согласно законам мысли, фактам в данном предмете и результатам, которые могут выйти из вашего мышления. Мыслить, что следствие может существовать без причины, значит совершать преступление против разума, потому что вы не имеете права мыслить то, что противно самоочевидной истине. Коммунизм и нигилизм суть выводки этой чудовищной нелепости, что человек имеет право мыслить, как ему угодно. Самый свободный в мире человек тот, кто оказывает самое полное повиновение закону, и кто признает благодетельные ограничения, в которых он создан. Это религиозная свобода в ее высочайшей форме. Это эмансипация души от греха в жизнь праведности».

III. Русская церковь в Нью-Йорке

План Нью-Йорка. – Местоположение русской церкви. – Американский дом и помещение, занимаемое церковью. – Освящение. – Настоятель и псаломщики. – Прихожане. – Летопись десятилетия. – Русское благотворительное общество. – Воскресное богослужение и пестрое собрание богомольцев.

План американских городов обыкновенно чрезвычайно прост. Он представляет собой клетчатку, правильно разделенную на квадратики улицами, носящими номерное название. Города в Америке обыкновенно так быстро строились, что уже первые поселенцы легко могли распланировать весь будущий город по своему усмотрению, а улицы проводились и заселялись с такою быстротою, что у старшин города не доставало времени на придумывание для них особых названий и потому они прибегли к самому простейшему способу – называть их числами: первая улица, вторая улица и т. д. Нью-Йорк имеет совершенно такой же план. Он расположен на продолговатом узком острове, образуемом Гудсоном и Восточною рекою с соединяющим их на севере протоком Гарлем. Остров стрелкой растянулся от юга к северу и имеет десять миль в длину и мили две в ширину. Идущие вдоль острова улицы называются авеню и их всего одиннадцать, а поперечные улицы называются просто улицами и их более двух сот, с номерным названием, кроме нескольких улиц в старой «нижней» части города, где они называются собственными именами. Заселение города двигалось от океанской пристани в глубь острова, от юга к северу; потому и счет улиц ведется от юга к северу.

В южной части города множество станций конно-железных дорог, откуда вагоны и поезда ежеминутно отправляются на север по разным авеню города. На самом берегу океанского залива расположилась станция воздушной железной дороги. Поднимемся по лестнице на высокую станцию, утвержденную на железных столбах, и возьмем билет на воздушный поезд. Поезда не заставляют долго себя ждать. Чрез минуту или две пыхтящее чудовище выскакивает из-за угла красных зданий и мгновенно останавливается у станции. «Все на борт!» раздается команда кондукторов, пассажиры с толкотней устремляются в вагоны, железные дверки защелкиваются и чудовище с пыхтением и стуком устремляется в свой обычный путь по решетчатой железной дороге, укрепленной высокими столбами над улицей. Поезд мчится с быстротою сорока верст в час и пред вами только пестрят в глазах верхушки красных и коричневых домов, да внизу еще копошатся массы суетливого люда. Кондукторы выкрикивают название станций, поезд останавливается у каждой из них через четыре-пять кварталов, чтобы в полминуты принять новых пассажиров, и мчится далее и далее на север. На одной из сороковых улиц через второе авеню идет поперечное полотно воздушной железной дороги, и наш поезд во избежание столкновений махает через него, так что полотно дороги поднимается на страшную высоту. У непривычного пассажира сердце сжимается от ужаса, и он спешит скорее сойти на ближайшей станции.

«Пятидесятая!» – механически выкрикивает кондуктор и, видя вашу русскую мешковатость, бесцеремонно выталкивает вас на станцию, чтобы защелкнуть дверку и мчаться далее. Со станции ведет вниз длиннейшая лестница более чем во сто ступенек, и упирается в каменный тротуар, над которым высится ряд шоколадных домов простой, но изящной американской архитектуры, с рядом однообразных до неразличимости подъездов. Один из средних подъездов, однако же резко выдается из ряда других. Над ним блистает золотой русский крест, под которым виднеется золотая же, но английская надпись: «Греко-русская церковь»20. Итак, вот здесь находится это русское православное святилище, единственное на всем восточном океанском прибрежье Северной Америки. Дом, в котором помещается русская церковь, находится как раз в средине квадратного квартала на левой или западной стороне улицы и ничем не отличается от соседних домов, вплотную сходящихся с ним с правой и левой стороны, под одной сплошной крышей. Весь квартал, сажен в 40 длиной, представляет как бы один большой дом, а на самом деле он состоит из семи или восьми домов. Американский дом совсем не то, что европейский. В европейских больших городах дом обыкновенно имеет десятки и сотни окон на улицу и по этажам разделяется на квартиры с одним или двумя общими ходами. Совсем не то здесь. Американцы смеются над европейским устройством. По их пословице «мой дом есть моя крепость», и американец не может терпеть, чтобы в дверь, ведущую в его дом , входил кто-нибудь другой кроме его самого и тех, кто заслужит особенного его благоволения. Поэтому дома здесь состоят обыкновенно из трех окон на улицу, редко из четырех и частенько из двух, причем каждый дом имеет свой особый парадный вход с улицы, и весь дом, большею частью в четыре-пять этажей, занимается одним хозяином. В одном этаже у него гостиная, в другом столовая, в третьем спальная, в четвертом кабинет или детская, и беганье по лестницам вверх и вниз есть самая характерная черта домашней американской жизни. Совершенно такого же устройства и дом, занимаемый русскою церковью. Он состоит из четырех этажей, имеет три окна на улицу и парадный вход, ступеньками прямо ведущий в бельэтаж.

Поднявшись по ступенькам, посетитель дергает звонок, дверь отворяется, и он вступает в узкий коридорчик, назначенный для лестниц во все этажи и занимающей пространство в одно окно. При самом вступлении в коридорчик на левой стороне посетитель видит дверь, и она ведет в самую церковь. Это небольшая комната с двумя окнами на улицу, сажени полторы в ширину и сажени три в длину. В обыкновенных американских домах этот этаж составляет так называемый парлер или гостиную и состоит обыкновенно из двух половин, разделяемых посредине сдвижными дверями. Такое устройство парлера дало возможность без всяких перестроек превратить его в церковь. Стоило только вместо сдвижных дверей поставить иконостас, и сразу передняя часть парлера стала церковью, а задняя – около полутора сажени в длину и ширину – алтарем. Такое устройство и представляет теперешнее помещение русской церкви в Нью-Йорке. На всякого посетителя она производит хорошее впечатление – изящной простоты и уютности. По стенам крестообразно повешены золоторизные иконы московского типа, перед иконостасом по обеим сторонам маленькие решетки для клиросов и над ними по одной хоругви. В левой стене посреди церкви вделан камин, обыкновенно ярким пламенем горящей во время зимнего богослужения, и весь пол покрыт хорошим персидским ковром, как это обыкновенно бывает во всяком парлере у американцев, не особенно любящих паркета. Сзади стоит несколько мягких табуретов для американских посетителей, не привыкших стоять в церкви, а пред иконостасом три подсвечника и по аналою на клиросах. Иконостас хорошей изящной работы. Он в готовом виде прислан из России. По своим размерам он, очевидно, рассчитан на небольшое помещение, но тут, благодаря описанной особенности американского дома, он оказался чересчур широким, не мог поместиться весь, и потому при постановке его пришлось сократить. Для этого обе боковые двери загнуты к стенам и представляют простые картины, а иконостас имеет только одну дверь в алтарь, именно царские врата. Это, разумеется, большое неудобство во многих отношениях и прежде всего в богослужебном отношении, так как не дает возможности для полноты великих и малых выходов, но избежать его не было никакой возможности. Вследствие этого же посетителю нельзя прямо из церкви проникнуть в алтарь. Для этого он должен выйти в коридорчики и оттуда другою дверью войти в алтарь. Обстановка алтаря очень изящна и представляет обычный тип русского алтаря. Только обращен он не к востоку, а прямо к западу, чего опять-таки нельзя было избежать в этом помещении. Из окон открывается великолепный вид на ряд маленьких двориков, покрытых зеленью виноградных лоз и плюща, а вдали величаво выдвигается белая громада нового католического собора св. Патрика. Эта неизмеримая противоположность между скромным, ни для кого не заметным православным алтарем и величавым, грандиозно-высящимся над всем городом римско-католическим храмом поразительно изображает сравнительное положение этих двух церквей в Америке. Одна еще только робко ступила на американскую почву, а другая уже пожала богатую жатву.

Осенью прошлого года, именно 12-го (24-го) ноября исполнилось ровно десять лет с того времени, как в столице восточного океанского прибрежья американского материка впервые раздалось русское православное богослужение. В этот день церковь освящена была преосвященным Павлом, бывшими епископом Аляски, совершившим в ней первое богослужение в случайную бытность свою в Нью-Йорке – проездом в Россию. Нечего и говорить, каким важным событием это было для здешней русской колонии. У меня не хватит сил изобразить те чувства, которые пережили в этот сладостный момент простые русские люди, заброшенные судьбой за океан. Достаточно сказать, что один пожилой русский матрос, уже двадцать лет живущий в Америке, до сих пор не может удержаться от слез при воспоминании, как он, в течение десяти лет, почти не слыхавший родного слова, вдруг услышал: «Миром Господу помолимся!» – «Господи помилуй!» – «Э-их, Ал-р П-ч, ровно мать родная вдруг заговорила мне», – передавал он свои чувства автору этих строк. «Я упал в землю, а слезы так-так и льются, и не знаю, как я уж и встал»... Американцы и по преимуществу из высших классов наполняли церковь, насколько позволяло помещение, и удивленно смотрели на никогда не виданное ими дотоле русское православное богослужение, а газетные репортеры разнесли весть о нем по всей стране, возвещая о новой придаче к космополитическому миру американской религиозности.

После освящения церкви началось регулярное воскресное богослужение, сначала на английском языке, а затем мало-помалу и на славянском. Настоятелем церкви состоял священник о. Николай Биерринг. Он датчанин по происхождению, родился в 1831 году в одном городке в Дании, где и получил солидное образование. По достижении совершеннолетия он был ревностным служителем римско- католической церкви и в различных странах земного шара исполнял разные поручения римско-католического начальства. В 1868 году он назначен был профессором философии и истории в римско-католической академии в г. Балтимор в Соединенных Штатах, и около года состоял на этой должности. В это время римско-католический мир был взволнован вопросом о папской непогрешимости, и когда этот вопрос, к удивлению мира, был разрешен в смысле установления догмата папской непогрешимости, дух многих ревностных католиков смутился от такой неправды. Между ними был о. Николай Биерринг. Он не мог примирить этой неправды со своими убеждениями и обратился туда, где живет вековечная неизменная правда, обратился в лоно православной церкви. В 1870 году он торжественно присоединен был к православию в церкви с.-петербургской академии и затем посвящен был в сан священника и назначен настоятелем русской православной церкви в Нью-Йорке. Все, кому приходилось входить в ближайшие отношения с о. Николаем Биеррингом, признают, что это образованный человек, начитанный в философской и богословской литературе и замечательный языковед. Кроме своего природного датского языка, он свободно говорит на немецком, английском и шведском языках и литературно знаком с латинским и французским. Это обширное языковедение дает ему возможность легко объясняться с разноязычными посетителями церкви, которых обыкновенно бывает много при каждом воскресном богослужении. Но удивительно, что русский язык совсем не поддается ему и он до сих пор не говорит и не читает на нем. Он семейный человек, имеет жену и четверых детей. Три этажа дома, в котором помещается церковь, заняты его семейством.

Помощниками настоятеля служат псаломщики. При нью- йоркской русской церкви обыкновенно состоит один псаломщик, который назначается на три года. Положение русской церкви, впервые появляющейся среди самого бойкого и развитого в мире народа, несомненно требовало большой строгости в выборе для нее как настоятеля, так и псаломщиков. При постоянной борьбе различных исповеданий и церквей в Америке, история выработала здесь замечательный тип священника, который должен всегда доподлинно знать все философские, исторические и богословские основы своей церкви, чтобы при всяком случае, а их очень много, дать ответ о своем веровании. Тоже самое конечно требовалось и от русского священника и его помощников, чтобы они могли стать в уровень со служителями других церквей. В общем философско-богословском образовании настоятель русской церкви стоит на высоте своего призвания. Но многие богословско-исторические основы русской православной церкви, придающие ей особенно отличительный характер, коренятся на востоке и в совершенстве познаются только теми, кто родились и воспитались на востоке и в лоне православной церкви. Для западного человека они неясны и недоступны. Чтобы восполнить эту сторону в представительстве русской православной церкви в Америке, необходим был для настоятеля помощник – совершенно русский человек с высшим богословским образованием. Так действительно и было с самого учреждения русской церкви в Нью-Йорке. В течение минувшего десятилетия здесь последовательно служили четыре псаломщика – все с русским высшим богословским образованием. Из них трое уже отслужили свой срок и четвертый служит теперь. Первым псаломщиком был кандидат с.-петербургской духовной академии Е. К. Смирнов, теперь состоящий настоятелем императорской посольской церкви в Лондоне. За ним следовал кандидат той же академии А. Я. Перов, состоящий теперь о. законоучителем в Елизаветинском женском институте в С.-Петербурге. Следующее трехлетие псаломщиком был кандидат киевской академии А. И. Михайловский, теперь состоящий лектором английского языка при той же академии. Теперешний псаломщик, кандидат с.-петербургской академии А. П. Лопухин, поступил на должность в конце 1879 года и состоит на ней около двух лет.

Приход здешней русской церкви не велик, но разнообразен. Кроме официальных прихожан – членов русского посольства и консульства, в него входят проживающие здесь русские, славяне разных племен и греки. Русских в настоящее время считается в Нью-Йорке около пятидесяти человек; из них с десяток образованные люди, а остальные простые рабочие, главным образом из русских матросов. При разности в образовании они все одинаковы по своей судьбе. За двумя-тремя исключениями, все здешние русские – несчастные пасынки судьбы, насильно загнаны на почву Нового Света и большинство из них находится в бедственном положении. Все это, так сказать, блудные сыны: иные бежали от русского правосудия, другие от долгов, третьи от военной и морской службы и так далее в этом роде. Но блудные сыны часто возвращаются в лоно Небесного Отца с такою пламенною покаянною любовью, какой сплошь и рядом недостает у тех, кто постоянно пребывает в этом лоне. Для многих из здешних русских церковь составляет единственную поддержку – и нравственную, и материальную. Славян также насчитывается до пятидесяти человек и большинство из них австрийские сербы, бежавшие от немецкого ига. Они хорошо понимают церковно-славянский язык богослужения. Греки составляют самую главную нацию прихода. Их считается в Нью-Йорке более ста человек; все они хозяйственные семейные люди и иные из них очень богаты, ведут обширную хлопчатобумажную торговлю. При сравнении общественного положения этих трех православных народностей в Америке, с сожалением приходится сказать, что русские оказываются менее всего способными завоевать себе сносное положение в той стране свободного труда. Грек, славянин – живо пристраиваются здесь и обзаводятся хозяйством и семейством, а русский постоянно остается пролетарием и бобылем, не будучи в силах выдерживать конкуренции более сметливых, смелых и независимых людей. Двое-трое из русских принадлежат к тем, которые в России называют себя «проповедниками честного труда». Теперешняя их жизнь в стране свободного труда показывает, что проповедовать честный труд далеко не то, что действительно жить им. Дармоедные иллюзии теперь превратились в голодную действительность.

Кстати заметить, что большинство здешних русских ведут бедственную жизнь и сожалеют об оставлении родины, заявляя, что они жестоко ошиблись в своих надеждах на лучшую жизнь в Новом Свете. Это отчасти зависит от них самих. Поистине достойно изумления то легкомыслие, с которым обыкновенно русские решаются на переезд в Америку. Большинство их прибывает в Америку не только не определив плана своей будущей жизни в стране, но часто не имея ни малейшего понятая о действительных условиях жизни, нравах и даже языке страны, в которую они переселяются. Считая достаточными те сведения, которые вычитываются в разных заманчивых и вместе лживых книжонках, переполненных всяким сказочным вздором невежественных и верхоглядных путешественников по Америке, русские едут сюда как в обетованную землю свободного, доходного и легкого труда. Между тем американский труд требует такой упорной воли, проворства и опытности в специальных ремеслах, о которых у нас не имеют понятия в России. Вследствие этого русские, даже готовые ремесленники, не выдерживают конкуренции с американцами, забраковываются на рабочем рынке и принуждены поэтому работать за половинную плату в разных сомнительных заведениях, а сплошь и рядом остаются совсем не у дел. Нечего уже говорить о бедственном и беспомощном положении тех русских, которые прибывают без всякого знания специального ремесла, с одним так называемым общим образованием. Для таких людей в Америке буквально нет места, туземная конкуренция их совсем забивает, и они-то больше и чаще всего нуждаются в пособии, до тех пор, пока не научатся какому-нибудь ремеслу. А учиться есть где. Один молодой русский, с университетским образованием, прибыв в Нью-Йорк без знания ремесла, долго находился в самом бедственном положении, пока не угодил в государственную тюрьму Пой-пой. Тюрьмы в Америке поставлены на практическую ногу, как и все у американцев, и представляют нечто в роде громадных фабрик, на которых заключенные обязательно работают в пользу государства. Нашего соотечественника приставили к шляпному ремеслу, и он за шесть месяцев своего пребывания в тюрьме так навострился, что по освобождении мог уже зарабатывать себе хлеб новоприобретенным ремеслом. Для других, которых, к сожалению, немало, и эта школа часто проходит бесследно, и они по-прежнему остаются в беспомощном состоянии.

С таким составом причта и прихода русская церковь в Нью-Йорке начала свое существование десять лет тому назад и существует теперь. Семейный элемент в приходе, главным образом греки и затем славяне, остается неизменным, так как крепко осел в Америке, a русские постоянно переменяются, кроме десятка также осевшихся людей. До основания церкви это православное население находилось в самом заброшенном состоянии. Более или менее состоятельные люди за церковными требами отправлялись даже в Сан-Франциско, за семь тысяч верст, а другие пользовались случайными проездами православных священников чрез Нью-Йорк, а большею частью лишены были всякого религиозного утешения, ослабевали в своей преданности православию и, женившись на американках, становились приверженцами исповеданий своих жен. С основанием русской церкви православное население стало сгруппировываться около нее и многие православные, женившиеся на иноверках и крестившее дотоле своих детей в иноверных церквах, новых детей теперь стали крестить в русской православной церкви. Существенных треб, конечно, при малочисленности прихода не могло быть много, и однако же за десять лет их скопилось достаточное количество для оправдания существования русской церкви в Нью-Йорке даже просто с практической стороны. С 1870 по 1880 год в ней совершено 55 крещений детей обоего пола, 12 бракосочетаний и 14 погребений. Были также присоединения к православной церкви, хотя немногие и как-то случайные. За десять лет присоединено четыре человека, одно лицо мужского пола и три женского. В том числе жена и дочь священника.

Американцы самый многочитальный народ в мире, и всякое учреждение, религиозное или политическое, может проложить себе дорогу в их сознание и завоевать их симпатии только посредством литературы. С этою целью настоятелем церкви переведено и издано на английском языке несколько сочинений, которые главным образом рассчитаны на первоначальное введение учения православной церкви в сознание иноверцев. Всякая американская церковь или община затем имеет свой литературный орган, и он считается такою необходимостью здесь, что без него американцы не могут представить себе церкви как живого тела. Ввиду этого и для православной церкви необходим был литературный орган. Такой орган основан был в конце 1878 года под названьем «Журнал восточной церкви» (Oriental Church Magazine) и теперь заканчивается уже третий год его существования. Журнал за эти три года представил массу интересного материала, имеющего очень важное значенье для ознакомления американцев не только с учением и обрядами православной церкви, но и с жизнью русского народа вообще. Это единственный орган, из которого американцы могут почерпать непосредственное и беспристрастное знание о русском народе – с его верованьями и жизнью, и он является сильным обличителем лживой неправды, распространяемой между американцами о России враждебною нам немецко-английскою печатью. Американская печать обыкновенно с живостью и сочувствием встречает каждый его выпуск. Дальнейшее его существованье несомненно составляет живую потребность церкви.

Одну из видных сторон в жизни американских церквей составляет их благотворительная деятельность. Благотворение считается существенною обязанностью церкви и в иных церквах оно достигает замечательно широких размеров. В этом отношении особенно отличается здесь римско-католическая церковь. Она имеет столько благотворительных заведений и такой превосходной организации, что даже правительство нью-йоркского штата признало эту деятельность имеющею важное общественное значение и, вопреки юридическому отделению церкви от государства, делает ей значительные денежные вспомоществования и фактически передало ей всю заботу об общественном благотворении. Каждая церковь и община в свою очередь заботится о призрении бедных членов своего прихода и для этого каждая церковь имеет свое благотворительное общество и свою кружку для «бедных прихода». Как ввиду этого общего принципа, так и особенно ввиду бедственного положения многих членов русского прихода, сама собою высказалась потребность в организации благотворения и при русской церкви. Мысль зародилась давно, но при полном отсутствии всяких денежных средств она не могла осуществиться до последнего времени. Только в конце прошлого года, благодаря содействию их высокопревосходительств русского посланника и генерального консула, настоятелю удалось собрать некоторый денежный фонд, опираясь на который можно было основать «Русское благотворительное общество». Фонд составился из добровольных пожертвований причта, членов посольства и консульства и богатых американцев. Общество оказалось чрезвычайно полезным и еще с большею силою стало собирать вокруг церкви здешнее православное население. Редкий день не заявляется какой-нибудь бедствующий русский с просьбою о пособии. Многие приходят с заявлением, что им негде ночевать и дня по два голодны. Для организации более правильной и существенной помощи, священник вошел в соглашение с богатыми американскими благотворительными обществами и за дешевую цену приобрел целую пачку билетов, дающих всякому предъявителю право на бесплатное пользование ночлегом, столом и госпиталем в учреждениях этих обществ. Всякий бедняк, получивший от него такой билет, может считать себя обеспеченным от голода и непогоды дня на два- на три. Иногда делается и прямое денежное пособие – заимообразно или бесплатно, и за минувший год обществом израсходовано уже более 200 долларов на нужды благотворения. Весть о благотворении пронеслась по всему населению, которое хоть сколько-нибудь соприкасается с церковью или даже просто с Россией. Часто приходят за пособием поляки и евреи, переселившееся из России и с грехом пополам объясняющиеся на русском языке. Однажды даже пришел немец, ни слова не знающий по-русски, но называвший себя русским и потому имеющим право на пособие, так как он несколько времени жил в России. Какую великую объединяющую нравственную силу имеет православие, можно вполне понять и видеть только на чужбине. Оно объединяет здесь в одну родную семью часто таких лиц, которые не имеют между собой ничего общего – кроме православной веры. В одно из воскресений, выходя после богослужения из церкви, я встретил у подъезда двух смуглых человек в турецких красных фесках. Они нерешительно всматривались в золотой крест и надпись под ним, стараясь очевидно проникнуть в ее смысл. Увидев меня, они обратились ко мне на французском языке, из которого, а также из бывшей у них в руках карточки я понял, что они желают видеть русского священника. Оказалось, что это турецкие подданные – православные арабы из Сирии. Прибыв в Америку, они в совершенно чуждой им стране, без знания английского языка, очутились в затруднительном положении и теперь обратились к православному священнику, как единственному руководителю, который для них, далеких сынов востока, был единственно близким человеком на далеком за океанским западом.

По воскресным дням регулярно совершается служба, в субботу в 5 часов вечера всенощная на славянском языке и в воскресенье в 11 часов утра обедня попеременно на славянском и английском языках. Всенощная редко посвящается кем-нибудь, но за обедней всегда набирается довольно много народа. Собрание обыкновенно бывает самое разнообразное. Тут бывает и грек-миллионер, ведущий торговлю хлопком с Индией и Австралией, и бывший русский актер, торгующий спичками на улице; русский доктор, перебивающийся уроками, и студент московского университета, ворочающий бревна на пристани; бежавший матрос, служащий приказчиком в игрушечном магазине, и бывший предводитель дворянства, заваривающий кофе в ресторане; купеческий сынок, бежавший от военной службы и плачущийся без знания языка, и бывший поручик, живущий собиранием тряпья по улицам; австрийский серб, служащий русским толмачом при отеле, и русский радикал, живущий займами без отдачи; поляк, величающий себя чисто-русским, и лейтенант русского флота, трудящийся над копчением колбасы в немецком заведении. Обыкновенно бывает по несколько американцев обоего пола, и частенько заходят представители американского духовенства разных исповеданий. Несколько раз были в церкви различные епископы американских церквей. Из русских высших представителей церковь видела в своих стенах великих князей Алексея Александровича и Константина Константиновича во время их пребывания в Нью-Йорке, и преосвященных Иоанна и Нестора аляскинских во время их проезда чрез Нью-Йорк. По высокоторжественным праздникам гражданского характера бывает много представителей разных держав и правительства Соединенных Штатов, с русскими официальными представителями во главе, и добрый десяток репортеров от разных газет. Всеми посетителями выносится обыкновенно хорошее впечатление, хотя постоянно чувствуется недостаток в музыкальной стороне богослужения. Вся музыкальная сила церкви состоит из одного псаломщика, и одноголосное пение его, как бы оно ни было хорошо, представляет убогую противоположность с полным хором инструментальной и вокальной музыки американских церквей. При славянском богослужении обыкновенно употребляется простой русский церковный напев с некоторыми выборками мелодий из русских церковных композиторов, а для английского богослужения существует особое нотное переложение литургии венского профессора древних литератур Хавиары. Музыка этого переложения очень мелодична, и американцы предпочитают эту музыку славянской; но она отзывается сильным оттенком англиканских священных мелодий, особенно, например в «Милость мира». В одно время проезжий русский купец сделал пожертвование в церковь специально на хор, и действительно несколько времени существовал небольшой хорик, но по истощении средств распался.

В настоящее время, как слышно, русским правительством ассигнована значительная сумма для построения настоящего храма в Нью-Йорке, и это несомненно составит новую эпоху в истории миссии православной церкви на американском материке. Необходимо только, чтобы вместе с построением церкви увеличено было благолепие церковного обряда и заведен был хоть маленький певческий хор, отсутствие которого сильно чувствуется всеми посетителями церкви.

IV. Американцы в русской церкви

Американские посетители русского воскресного богослужения. – Их впечатления. – Общественное положение русского священника. –Потребность в ознакомлении с русскою церковью. – Важное значение церковного органа. – Заключение.

Открытие русской православной церкви в Нью-Йорке в 1870 году было для американцев новым и необычайным явлением. Столица Нового Света есть настоящая митрополия церквей. Тут на одной улице можно насчитать добрый десяток храмов – и все они разных исповеданий и сект. Но до того года среди них не было церкви, которая, как величавая царица, восседает на троне далекого и таинственного для американцев Востока. Издавна существующие у них дружественные отношения к русскому народу, как главному представителю православной церкви, пробуждали интерес и потребность в ближайшем ознакомлении с таинственною для их представления церковью дружественного народа. Когда поэтому далекая и дотоле недоступная церковь вдруг явилась среди американцев, то они с живейшим интересом отнеслись к ней, внимательно вникая в обряды и учение православной церкви. На американском материке, правда, существовала уже и прежде православная церковь и даже целая епархия – именно в «далеком западе» в Аляске и Сан-Франциско, но этот далекий запад, удаленный на семь тысяч верст от главного центра американской жизни, до самого последнего времени, когда были проведены железные дороги, был совершенно особыми миром, и существованье там православной церкви до сих пор не имеет почти ровно никакого значения в смысле ознакомления американцев с нашею церковью. Та церковь есть церковь для существующего уже там православного населения и для возжигания света истинной веры среди полудиких сынов далекого севера. Для американцев могла иметь значенье только церковь на восточном океанском прибрежии материка, и потому появление православной церкви в Нью-Йорке для них было такою новостью, как если бы православная церковь дотоле совсем не существовала на американском материке.

С самого открытия церкви в Нью-Йорке она сделалась предметом живейшего общественного интереса. Несмотря на ее скромную внешнюю обстановку, совершенно не соответствующую господствующим у американцев представлениям об ослепляющем блеске восточных церковных обрядов и церемоний, и вообще на незначительное положение среди величавых храмов других исповеданий, она сразу заняла видное положение в обществе и на первых порах не проходило ни одного воскресного богослужения, о котором бы газеты не давали самых подробных отчетов. Со временем, конечно, этот интерес, возбуждавшейся новизной предмета, немного ослабел, но и в настоящее время всякий более или менее выдающийся праздник в церкви привлекает газетных репортеров от лучших газет и массу американцев разных исповеданий и общин. За десять лет из случайных американских посетителей успело выделиться несколько лиц, которые теперь составляют регулярных посетителей воскресной службы. По великим годовым праздникам их приходит обыкновенно столько, что церковь не вмещает и половины всего количества. Запоздалые с сожалением возвращаются домой, а более счастливые вплотную наполняют церковь, хотя после обыкновенно и жалуются на неудобство такой тесноты. Для американцев, привыкших к комфортабельным сидениям в своих церквах, наш русский обычай допускать в церковь не по билетам и номерам, а свободно и по усердию приходящих, кажется верхом неудобства, и только самый живой интерес взглянуть на православное богослужение заставляет их игнорировать такое неудобство. Американцы ведут себя в церкви чрезвычайно благопристойно, внимательно следят за всеми малейшими подробностями богослужения и лица их вытягиваются в замечательную картину любопытства, когда, напр., отворяются царские врата, делается великий выход или даже просто переставляется с одного места на другое подсвечник. Самыми любопытными бывают газетные репортеры. Не понимая славянского языка, на котором обыкновенно совершается служба по великим праздникам, они все свое внимание сосредоточивают на внешней обстановке церкви и богослужения: описывают картины (иконы), знамена (хоругви), пересчитывают свечи и описывают их месторасположение, следят за распространением клубов курения и за способом самого произведения курения ладаном, рисуют внешность и приемы священника и певца и делают соображения относительно сходства или различая между православным богослужением и богослужением других церквей, определяют количество молящихся и их поведение и т. п. По окончании службы они набрасываются на священника или псаломщика с расспросами относительно внутренней стороны богослужения, расспрашивают о значении тех или других обрядов, о содержании молитв или песнопений и справляются о тексте читанного евангелия и апостола. На другой день, а часто и в тот же самый день в вечерних изданиях, в газетах появляются подробные отчеты, красноречиво составленные на основании наблюдений и расспросов, с курьезными заглавиями вроде: «Отец Биерринг и его русский алтарь», и с массой курьезов в самом содержании. Некоторые американские посетители церкви остаются на несколько времени и после богослужения и обращаются к священнику за объяснением наиболее поразивших их сторон или актов богослужения, а американская леди нередко просит поближе рассмотреть церковные одежды, их покрой и материал, из которого они сделаны.

Кроме простых американцев, в церковь нередко приходят представители разных американских церквей – пасторы и епископы. Иные приезжают издалека. Недавно, напр., был пастор из г. Чикаго, за полторы тысячи верст от Нью-Йорка. Как образованные богословы, они смотрят на церковь и богослужение не с простым любопытством, а с критикой, и в беседе со священником или псаломщиком входят в рассмотрение исторических и богословских основ православной церкви. Из этих бесед как с пасторами, так и простыми американцами можно было отчасти подметить общие черты в их отношении к богослужению православной церкви. Американцы вообще чрезвычайно любезны и наговорят вам массу комплиментов, прежде чем перейти к критическому выражению своих взглядов. Поэтому на первые вопросы касательно того, как понравилось им русское богослужение, они всегда отвечают, что оно им «очень и очень понравилось» и что они выносят «лучшее в мире впечатление». Их чрезвычайно интересует самая внешняя обстановка храма и они с любопытством расспрашивают о всех подробностях его, заручившись сначала уверением, что эта церковь представляет тип русского храма вообще. На наш храм они смотрят как на замечательный археологический памятник, сохранившейся от золотых веков христианства. Переходя затем к самому богослужению, они также не могут не признать его древности, но тут они смотрят уже более с практической точки зрения и считают его несколько устарелым для нашего времени. Они не могут понять, зачем в нашем богослужении делается столько повторений одних и тех же молений («паки и паки миром Господу помолимся»). По их мнению, это большой анахронизм для нашего времени. Вместо этих повторяющихся молений гораздо лучше было бы, по их умствованию, ввести в богослужение по возможности больше нравственных уроков из священного Писания или в форме проповедования. Богослужение у американцев сокращено до последней степени и состоит всего из нескольких гимнов и главным образом из проповеди. Отсутствие проповеди при нашем богослужении более всего удивляет их, так как у них вся слава церкви основывается, на проповедничестве. Свои отчеты в газетах репортеры, обыкновенно заключают словами, что «проповеди, согласно восточному обычаю, при богослужении не было», а когда она бывает, то делают из нее большие выдержки. Отсутствие музыки в церкви также, по их мнению, многое отнимает у русского богослужения в сравнении с западными. Они не могут понять, почему наша церковь ригористически относится к музыке, когда музыка, по извещению св. Писания, существует даже на небе и трубные гласы архангелов немолчно славословят Творца. В этом отношении американцы действительно больше подходят к архангелам: в музыкальной программе их богослужений сплошь и рядом значится «трубный глас» в виде какого-нибудь соло на корнете. Такие замечания о недостатке музыки в нашей церкви скорее вызываются, впрочем, бедностью вокальных сил в богослужении собственно нью-йоркской церкви. Небольшой хор вполне устранил бы это замечание, как можно судить по отзыву петербургского корреспондента «Геральда» о церковном пении в больших соборах нашей столицы. По его мнению, «трудно представить что-нибудь лучше русского церковного пения хором из мужских и детских голосов». В Америке детские голоса обыкновенно заменяются женскими, и потому это замечание особенно интересно с известной стороны. Несмотря, однако же, на убожество русского пения здесь, американцы интересуются им, удивляются своеобразию мелодий и нередко просят посмотреть самые ноты. В одно из воскресных богослужений нашу церковь посетил епископ Юнг из Флориды, со своей супругой, и подробно рассматривал ноты, употребляющиеся при богослужении. Некоторыми мелодиями он так заинтересовался, что попросил псаломщика выписать для него из России несколько подобных музыкальных церковных произведений. Епископ много путешествовал на востоке, был в Петербурге и в Москве, и с живым интересом передавал свои впечатления. Он состоял членом комиссии, которую американская епископальная церковь отправляла в 60-х годах на восток для исследования вопроса о началах соединения церквей. Из других епископов более других посещал нашу церковь епископ Квинтард из Теннеси. Он особенно интересуется каноническим правом нашей церкви и однажды в затруднительном случае в своей епископской практике обращался к о. Николаю Биеррингу с вопросом о том, как подобные случаи разрешаются в русской православной церкви. Вообще приятно видеть, как американцы интересуются нашею церковью, но еще приятнее слышать, как они, обобщая свои наблюдения, в конце концов заключают, что во всяком случае они выносят «лучшее в мире впечатление».

Одну из интересных сторон церковно-религиозной жизни американцев составляет общественное положение у них священника. Священник у них составляет, можно сказать, душу общества. Без него не обходится ни одно более или менее значительное собрание, и он в тоже время первый друг всякого дома в своем приходе. Благодаря высокому уровню образования и сильным ораторским талантам, пасторы играют важную роль и в политической жизни страны, и на всяком политическом митинге среди ораторов всегда выступает несколько «божественных докторов», как официально величаются пасторы с высшею ученою богословскою степенью. Вследствие такого порядка вещей у американцев составился взгляд на священника как на важного общественного деятеля и помимо церкви, человека с большими связями и влиянием, так что к нему скорее всего прибегают за «протекцией» в случае каких-либо затруднений или нужд Чем влиятельнее священник в этом отношении, тем выше ценится его церковь. Настоятель русской церкви занимает очень выгодное с этой стороны положение. Он состоит членом весьма многих обществ и благотворительных, и литературных, и ученых, и политических, и благодаря этому имеет обширное знакомство как в городе, так и за его пределами. Из ученых обществ он, напр., состоит почетным членом известного «географического общества». Американцы страстные любители клубов и их рассыпано по городу бесчисленное множество, с разными названиями и целями, и каждый клуб имеет у себя священника, который произносит при собраниях речи и читает молитву пред торжественными, месячными или годичными, обедами членов клуба. Молитва американцами считается необходимою даже и пред общественными обедами, в клубах. У нас, как известно, музыка давно вытеснила молитву в таких случаях. О. Николай Биерринг занимает такое положение в одном из богатейших клубов города, именно в «клубе св. Николая», что дало ему возможность войти в ближайшие отношения с такими первостепенными государственными лицами, как, напр., бывший демократический кандидат на президентство генерал Генкок, с которым у него поддерживается семейное знакомство. Небезынтересно здесь, кстати, отметить одну черту, напоминающую известное изречение: Amicus Plato, sed magis amica veritas. О. Николай Биерринг, как американский гражданин, по своим политическим убеждениям издавна был республиканец, т. е. сторонник республиканской партии. Теперь избрание демократами на президентство его семейного друга естественно должно было бы перетянуть его на демократическую сторону, но он остался верен своей партии и подает свой голос за республиканского кандидата, заявляя, что в этом случае он предпочитает начала партии интересам личных отношений. Зато тем большим почетом он пользуется у республиканцев. При недавнем приеме в Нью-Йорке бывшего президента знаменитого генерала Гранта предводитель республиканской партии сделал ему личное приглашение участвовать в торжестве. Такое общественное положение русского священника чрезвычайно важно для здешнего русского населения. При его протекции всякий русский может найти для себя более или менее приличное положение, если только этому не препятствуют способности, образование и «убеждения» просителя. К несчастью, большинство здешних более или менее образованных русских с «радикальным» настроением, а рекомендовать таких господ доверию американцев значит терять собственное доверие. Нигде, наверное, люди с «радикальным» настроением не пользуются большим презрением, чем в этой свободной стране. Для других русских он оказывает важные услуги. Различные общества часто приглашают русского священника в качестве гостя на свои торжественные собрания, где присутствуют представители науки, литературы, искусства, и тут иногда не обходится без курьезов. Таково, напр., было собрание в клубе «Аркадия», где присутствовали поэты, философы, политики и, между прочим, приглашен был русский священник. На собрании по обыкновению говорились бесконечные речи –неизбежная принадлежность всякого американского собрания. Между ораторами особенно отличились поэт Джоакин Миллер и о. Николай Биерринг. Газетный отчет так передает об этом: «Следующим оратором вызываем был поэт Джоакин Миллер, но он ответил на вызов, что он порешил на этот раз не говорить никакого спича и спокойно сел опять на свое кресло. Этот довольно известный американский поэт производит странное впечатление. Он выглядит точно русский мужик. Он ест много, пьет много и молча работает зубами в продолжение всего обеда. Следующим оратором был русский священник, который восхвалял американскую конституцию и заявлял, что если и есть некоторые недостатки в правлении, то в этом виноват сам народ, который должен бы быть более осторожным в избрании людей, которым он вверяет власть. Очень любопытно было наблюдать внешность двух vis-a-vis, популярного американского поэта и скромного русского священника. Американский поэт походил на русского прасола, собравшегося на нижегородскую ярмарку, между тем как русский священник имел вид очень приличного американского фермера». Очень легко догадаться, кому из соприкосновенных лиц больше понравился этот отчет.

Высокое положение священника русской церкви в американском обществе имеет важное значение как в смысле представительства русского народа среди американцев, так и в смысле представительства его церкви. Американцы – аристократы в душе и с большим уважением и интересом относятся к церкви, представителем которой служит человек с хорошим положением в обществе и с высоким образованием. Между тем, по какой-то странной случайности, между американцами до сих пор обращались такие книги о русской церкви, которые изображают ее и русское духовенство с самой непривлекательной стороны для американцев. Тем приятнее для американцев теперь видеть в представителе русской церкви качества, как раз противоположные тем, какие обрисованы в злонамеренных книгах, и тем с большею живостью интересуются они православною церковью.

Потребность между тем в ознакомлении с нашею церковью велика у американцев. Кроме того, что они приходят в церковь наблюдать и знакомиться с православным богослужением, с их стороны нередко делаются и более серьезные запросы в этом отношении. В первые годы по открытии церкви в Нью-Йорке американские посетители ее так часто обращались к священнику с расспросами об истории и особенностях русской православной церкви, что он принужден был в удовлетворение этих запросов прочитать ряд лекций – с церковной кафедры вместо проповеди, – излагая вкоротке историю введения и распространения христианства в России и делая очерк теперешнего состояния православной русской церкви. С подобными же лекциями ему приходилось не раз выступать и вне церкви. В американских школах есть обычай в свои годичные торжества приглашать ораторов, по преимуществу из проповедников, для произнесения назидательных или вообще приличных случаю речей. Многие школы в этих случаях обращались к о. Николаю Биеррингу, прося его сказать лекцию о чем-нибудь из русской жизни, о религиозном состоянии русского народа, об образовании в России и пр. в этом роде. И о. Биерринг с охотою всегда соглашался на просьбы и читал несколько лекций в назидание молодого американского поколения. Не раз ему приходилось читать лекции о том же на больших литературных собраниях, по просьбе членов различных обществ. Так, он однажды читал лекцию в одном большом общественном зале «об отношении православной церкви к другим исповеданиям». Зал был, по газетному отчету, переполнен слушателями из образованных классов общества. Между ними было много духовенства разных исповеданий и много дам, и «все с напряженным вниманием слушали лекцию». «Оратор часто прерываем был знаками одобрения и в заключение награжден был одушевленными аплодисментами, в которых особенно живое участие принимали присутствовавшие там члены американского духовенства». Нередко делаются и иного рода вопросы об уповании нашей церкви. Напр., получается в газетах телеграфное известие о каком-нибудь церковном событии в России. В такой форме для большинства американских читателей оно непонятно, и вот для разъяснения его сплошь и рядом к русскому священнику приходят газетные репортеры с вопросами, что означает это известие, как мог произойти тот или другой факт и пр. Так как это разъяснение обыкновенно предназначается для печати, то легко понять, в какой готовности русскому священнику надо постоянно быть здесь, чтобы не скомпрометировать своего положения. Прошлой весной в газетах напечатано было известие, что евреи в России стали подвергаться правительственному гонению, и вот репортеры набросились на о. Н. Биерринга с расспросами, что означает это известие, действительно ли возможно в России такое гонение, как русское правительство относится вообще к иноверцам, существует ли в России свобода религиозного исповедания и т. д. Затем напечатано было коротенькое известие о панихиде, которая совершена была в Москве по почившей государыне в 40-й день после ее смерти, и вот опять явились вопросники за разъяснением этого обычая православной церкви, его происхождения, значения, истории и т. д. Американские репортеры это – неумолимые тираны всякого общественного деятеля, и по установившемуся здесь обычаю никто из общественных деятелей не может быть свободным от их расспросов под страхом больших неприятностей – вроде общественного посмеяния. Они беззастенчиво вторгаются во все дома и еще менее застенчиво начинают терзать своими расспросами всякого человека, ставшего жертвою их любопытства. Разговор передается в газетах часто не без колких замечаний насчет жертвы.

Ввиду такого запроса со стороны американцев на ознакомление с православною церковью особенно важное значение получает церковный журнал. Многие статьи в нем были писаны прямо по просьбе читателей, выражавших желание ознакомиться то с тою, то с другою стороной в жизни нашей церкви. Приходя в церковь и будучи особенно поражены каким-либо актом в священнодействии или символизмом православных обрядов, американцы обыкновенно просят более или менее подробных объяснений касательно этих сторон, и они даются им литературными путем – в ближайшем выпуске журнала. Американцы вообще представляют богатую почву для труда религиозно-церковных деятелей.

Добрая земля, на которую падает семя, приносит добрый и сторичный плод. Каких плодов можно ожидать от ближайшего ознакомления американцев с православною церковью? В нескольких строках нельзя ответить на такой важный вопрос. Можно отметить только некоторые данные, отбрасывающие тень возможного в будущем ответа. Вопреки распространенным у нас в России сказаниям, американцы – народ глубоко религиозный, что сразу бросается в глаза всякому более или менее внимательному наблюдателю их жизни. Истинная церковно-религиозная жизнь весьма много парализуется бродячим сектантством, но и в этом отношении новейшее время показывает знаменательную перемену. Со времени братоубийственной войны 60-х годов страна вступила в новую эпоху своей истории. В народе стала крепнуть идея о своем национальном и государственном единстве и все более стала падать та партия, которая смотрит на штаты, как простой политический союз отдельных и самостоятельных государств, могущих разорвать его во всякое время, лишь только они будут находить его невыгодным для себя. Вместе с развитием идеи о национальном единстве стало замечаться движение в пользу религиозного единства. Религиозное брожение слабеет, мелкие секты распадаются и происходит заметная централизация около наиболее крупных общин. Идея единого сильного государства невольно влечет за собой идею единой сильной церкви. Этот пульс народной жизни ранее других сумела подслушать римско-католическая церковь и как нельзя лучше воспользовалась им для своих целей. Теперь она быстро растет и крепнет в стране, и одну из главных причин ее успеха, без большего риска ошибиться, можно указать в этом именно процессе национальной централизации. Народ видит в ней наиболее древнюю и величавую представительницу христианства и стремится в ее лоно несмотря на то, что ему, в сущности, далеко несимпатична история и система непогрешимого папства21 . Если бы ему ранее была показана другая не менее величавая, но еще более древняя церковь, чуждая системы папства и несравненно лучше сохранившая чистоту христианства золотых веков, восточная церковь, то с уверенностью можно сказать, куда скорее склонились бы его симпатии. Американцы крайний западный народ, но в их душах тем сильнее чувство тоски по востоку, как общей родине человечества. Они глубоко христианский народ, и тем сильнее в них любовь к востоку, как колыбели христианства. Для них более чем для всякого другого народа в мире понятен девиз – ex oriente lux22.