Жонглёр с тиграми

Моя встреча с судьбой

Я где-то читал, что колесо обозрения, оно же «чертово колесо», было изобретено в Индии. Как бы то ни было, это колесо — подходящий образ моих отношений с агентством, а порой и со всей Индией: движение по кругу, частое зависание между небом и землёй и, иногда, забавные моменты.

Джерри Делла Фемина, легендарный нью-йоркский рекламщик, как-то сказал: «Рекламное дело — самая забавная штука из всех, какими можно заниматься не раздеваясь». Но, обратите внимание, он сказал это больше двадцати лет назад, когда рекламное дело переживало свои счастливые деньки. Творческие сотрудники тогда носили кафтаны и волосы почти до пояса, завтракали сигаретками с марихуаной, а порой позволяли себе снять кафтан и изучать анатомию секретарши прямо под огромным рабочим столом. Именно в те головокружительные времена я начал работать в рекламе младшим редактором. Но мало-помалу веселье стало иссякать, и к моменту, когда я угодил в Индию, почти иссякло.

Но я надеялся, что сумею возродить дух этого веселья, снимая свой первый в Индии рекламный ролик. Снимать рекламные клипы — это обычно занятие занятное и приятное, особенно когда предполагаются съёмки на каких-нибудь экзотических южных островах. С прекрасными блондинками. Но я совершил ошибку. Я указал в качестве места действия рекламного ролика новой пивоваренной фирмы «раскалённую пустыню с дрожащим над ней маревом». Снимай мы ролик зимой, как изначально планировалось, оно, может быть, было бы ещё туда-сюда, — но заказчики дотянули с решением о начале работ до самого разгара летней жары.

Знаете, какая главная проблема для рекламщиков? Заказчики.

Помню, когда я работал в Гонконге, один такой клиент, аргентинец, глава коньячной фирмы, превратил мою жизнь в сущий ад. Забавно, что всё случилось как раз из-за блондинки. Я сочинил сценарий, который, как мне казалось, вышел просто классным. «Париж. Великолепная блондинка идёт по мосту», — начинался он. Мне понадобился продолжительный обед во славу Бахуса, чтобы придумать этот перл. И ещё один — даже более продолжительный — обед, чтобы убедить заказчика. Убедить я его убедил, но, увы, потом всё пошло наперекосяк. Вышло так, что я прибыл в Париж одновременно с группой североафриканских террористов, которые занялись своей разрушительной деятельностью, мешая мне заняться созидательной. Я выбирал одно место за другим, но мне отказывали в разрешении на съёмки. Похоже было, что весь Париж сделали запретной зоной. Как будто этого было мало, выяснилось, что в Париже нет блондинок. Почти все они мигрировали на токийские подиумы. А тех, что остались, подгребла под себя группа, успевшая приехать раньше нас. Они снимали рекламу шампуня. Мне пришлось удовольствоваться амазонкой ростом в шесть футов два дюйма[185], причём блондинкой её сделала перекись водорода. Вдобавок девица была мужеподобной, а молоденький испанец, игравший приятеля блондинки, выглядел возле неё точно сын-подросток. Я был в отчаянии. Я позвонил заказчику, долго его искал и, наконец, обнаружил в отеле в Монте-Карло.

— Алло, — ответил мне тоненький голосок.

— Позови, пожалуйста, к телефону своего папу, — попросил я.

— Папу? — удивилась девочка. — Но он умер!

— Ох. Прошу прощения. Я не знал, — пробормотал я, совершенно растерявшись. Заказчик мёртв, значит, можно похоронить и заказ. — Э-ээ… прошу прощения за бестактный вопрос… а когда он скончался?

— Пять лет назад.

Мы явно говорили о разных людях. Я уточнил имя заказчика, и голосок на другом конце провода разом оживился:

— Ой, да это же мой муж! Сейчас позову.

— Надеюсь, вы по важному делу, — раздражённо буркнул заказчик, взяв наконец трубку. — У меня медовый месяц!

— Извините, что побеспокоил, и примите мои поздравления, — поспешно сказал я. Месяц назад, в Гонконге, он был женат на другой женщине. — Дело в том, что у меня проблема с актёрами. Блондинок нет. Но мы можем найти хорошую брюнетку…

— Абсолютно исключено! — рявкнул он. — Все азиаты хотят трахаться с блондинками. Так что найдите блондинку! — и он бросил трубку.

И так у меня не осталось выбора. Пришлось использовать эту башню сомнительной женственности, а её партнёра заменить на более рослого и зрелого поляка, который, как позже выяснилось, был неспособен эффектно крутнуть бокал бренди — а этот жест был лейтмотивом всего клипа! Когда из Гонконга прибыла вся остальная группа во главе с угрюмым китайцем — директором картины, я мог показать им лишь свою странную пару актёров и пару менее чем удовлетворительных мостиков в пригороде.

— Будем снимать эту муть в студии, — заявил директор картины.

Все остальные стали протестовать — дескать, мы приехали сюда (и за изрядные деньги), чтобы снять настоящий Париж, а не картонные декорации. В ответ директор на два дня сбежал от нас с каким-то французским матросом.

Для ролика было абсолютно необходимо найти спиральную лестницу — она должна была идти в параллель закрученному в бокале бренди. После долгих поисков мы нашли наконец подходящее место. А вот домовладельца разыскать не удалось, и пришлось подкупить консьержа — тощего нервного человечка, которому явно казалось, что он всё ещё работает на Сопротивление. Когда директор картины вернулся к своим обязанностям, мы оккупировали лестницу и принялись за работу. Толпа людей и прожектора испугали консьержа, который почему-то полагал, что мы займём охраняемый объект на несколько минут, а не на несколько часов!

Директор картины посмотрел сквозь камеру и остался недоволен. Для начала он велел «убрать со ступенек этот сраный ковёр». Консьерж к этому моменту уже сбежал, и скатывать бессчётное число ковровых дорожек пришлось Жан-Полю — сварливому типу с вечно дымящейся сигаретой «Житан» в углу рта. Вскоре на мраморном полу вестибюля, к вящему ужасу входящих и выходящих жильцов, высился курган из скатанных дорожек. Наконец директор был удовлетворён и запустил на лестницу нашу «белокурую даму», которой надлежало вихрем сбежать по лестнице.

Я не видел Жан-Поля несколько дней после съёмки. Когда он наконец объявился, вид у него был такой, словно его пытали — в принципе, оно почти так и было. Он рассказал, что когда мы закончили, ему всю ночь пришлось расстилать по лестнице многие метры ковра. Дело осложнялось тем, что выключатели ламп на лестнице были оборудованы реле времени — и всякий раз, когда Жан-Поль пытался пристроить на место очередную дорожку, свет гас. Но это ещё не всё. Никто из нас, включая самого Жан-Поля, не заметил, что пролёты к низу лестницы расширялись. Когда на рассвете Жан-Поль уложил последнюю дорожку, выяснилось, что он уложил их не в том порядке. С рассветом вернулся и домовладелец, который гневно объявил, что Жан-Поль должен или оплатить работу драпировщиков, или лично разложить ковры в нормальном порядке.

Жан-Поль решал головоломку с коврами два дня и, что ещё мучительнее, три тяжких ночи. Он пропустил почти все съёмки, он не спал всё это время, и он заработал тяжкую фобию ко всем спиральным формам, включая даже штопор — что было совсем уж нечестно, принимая во внимание его любовь к вину.

Хорошо хоть у меня хватило ума не включить винтовую лестницу в сюжет пустынного ролика. А ролик должен был разрекламировать не одно пиво, а целых три, и одно было столь же взрывчатым, что и «Тандерболт». Владельцы пивоваренной компании, двое совершенно неразличимых близнецов, не имели в пивной области ни малейшего опыта — они нажили состояние на торговле текстилем, а теперь мечтали стать пивными королями. Хотя хмель, который они импортировали из Дании, постоянно арестовывали на мадрасской таможне.

— Мистер Келли уже весьма успешно раскручивал новые марки пива в Англии, Шотландии, Швеции и Китае, — объявил мой индийский партнёр на первой встрече.

— Да, но теперь мы в Индии, — заметил один из близнецов, явно не особо впечатлённый моим послужным списком. — Тут совершенно особый рынок.

Тут он был прав. Кстати, именно этой «особости» посвятил я свою пустынную оду.

— Ударным моментом нашего клипа будет футуристический холодильник из нержавеющей стали, встающий из песка пустыни, — сообщил я на второй встрече с заказчиками.

— В пустыне нет электричества, — напомнил один из братьев. — Как вы намерены сделать холодильник холодным?

— При помощи сухого льда, — объяснил я. — Это известный фокус.

— Но это старая идея! — встрял второй брат. — Я уже видел пустыню в рекламных роликах. Много раз.

Только не это! Может быть, мне суждено провести вечность в том кругу ада, куда попадают плагиаторы?..

— Ладно, — сказал я, подмигивая как персонаж мультяшки. — Тогда так: в бар входит краснокожий, индейский вождь в перьях, и говорит: «Хау!». Бармен протягивает ему бутылку вашего пива и отвечает: «Нау!». Изумлённый вождь восклицает: «Вау!». Годится?

Братья изумлённо моргали.

— Шутка, — вяло объяснил я. Но они не засмеялись.

— Снимайте на пляже, — предложил один из братьев. — Пляж, море. Тогда и холодильник не нужен — пиво можно охладить в воде.

— Может быть, вы выслушаете до конца? — попросил я. Они кивнули, правда, безо всякого энтузиазма. — Значит, в сюжете три мужских персонажа и искусительница. Каждый из персонажей представляет свой сорт пива. Для самого дорогого пива — герой с внешностью солидного старшего менеджера. Он будет на вертолёте. Второй — попроще, что-то вроде яппи[186] Он будет на спортивной машине или полноприводном внедорожнике, импортном, конечно. Этот герой представляет сорт средней крепости. Наконец, ракетное топливо представит мускулистый тип на вороном коне.

— Ракетное топливо?..

— Это так, фигура речи. Я имею в виду ваше особо крепкое пиво.

— А что, вертолёт нанять дорого? — поинтересовался второй брат.

— Не знаю. Когда одобрите идею, я могу составить смету. В общем, сирена — героиня-искусительница — заманивает их в пустыню, где из песка потом поднимется футуристического вида холодильник. Она манит их к себе. Мы смотрим, как они направляются к холодильнику. Стоит страшная жара, персонажи потеют, наконец, все трое сходятся вместе, красотка исчезает и вместо неё из песка поднимается холодильник. Он сам собой открывается, и мы видим внутри три разных бутылки. Каждый из персонажей хватает свой сорт. Ролик завершается девизом: «Новое пивное братство».

Последовала долгая пауза.

— А вы что, не хотите показать наш завод? — обиженно спросил один из заказчиков. — Он очень современный!

— Я не сомневаюсь, что он очень современный, — согласился я. — Но когда продаёшь фрукты, показываешь сами фрукты, а не дерево.

Можно было выбрать аналогию и поумнее.

— Понятно. А магический момент?

— Да фильм ими просто набит!

— А они достаточно магические?

— Мне кажется, вполне.

Для пущей убедительности я улыбнулся отработанной рекламной улыбкой. Она по идее должна внушать доверие и источать обаяние, но иногда я с такой улыбкой напоминаю вербовщика-сайентолога[187].

— Но, может быть, вы сами назовёте пример такого «магического момента»? Достаточно магического с вашей точки зрения?

— Ну-у… — задумался он, — не знаю. В конце концов, вы тут специалист. Но что-то вроде того, как маленькому мальчику дарят его первого щенка.

Такую сцену трудновато втиснуть в этот конкретный сюжет, — заметил я.

— Я просто привёл пример.

Чёрт его знает, кто придумал этот «магический момент». Заказчики вечно говорят о нём, будто это некий Святой Грааль[188]. Второе неизбежное требование — «Сделайте мой логотип побольше!». В Гонконге, когда я попросил одного заказчика привести пример «магического момента», тот предложил: «Например, человек, который едет на ослике вверх ногами!».

— Поверьте, — обратился я к близнецам, — это будет поистине магический клип.

— Мы можем подумать?

— Разумеется.

Если бы дело происходило в фильме, оператор показал бы быстро облетающие листки календаря. На сей раз время не просто объелось транквилизаторов. Оно слегло с сонной болезнью. Я прождал шесть месяцев, ничего не дождался и решил, что они или решили не прибегать к нашим услугам, или закрыли своё пивное производство. Но в Индии время терпит и ждёт любого. Когда синоптики стали сообщать о рекордно высоких температурах, установившихся в Раджастане — где мы намеревались проводить съёмки, — братья возникли ниоткуда и позвонили мне.

— У вас есть какие-нибудь новые идеи насчёт нашего пива?

— Хм, нет. Честно говоря, вы так долго не звонили, что я думал, вы отказались от заказа.

— Просто у нас были некоторые производственные проблемы. А теперь всё готово. Если вы не придумали ничего лучше, то прошу вас начинать съёмки.

Вертолёт, как выяснилось, оказался чересчур дорог, и его сменил импортный джип. Лошадь, правда, осталась лошадью, но мы добавили ещё мотоцикл — 500 кубических сантиметров рабочего объёма двигателя. Я поливал собственным потом выбранные для съёмок пески и уже жалел о том, что не согласился на вариант братьев с берегом океана. Кроме того, я предпочёл бы другого продюсера (как называют в Индии директора картины). Первый, второй и третий продюсеры, отобранные мною, или устали ждать начала работы, или запросили чересчур дорого. В конце концов пришлось доверить работу бывшему актёру, решившему переквалифицироваться в продюсеры. Вначале он проявлял необыкновенный энтузиазм в отношении нашего проекта, обещал мне небо и землю и свою личную преданность делу. Затем он вернулся к себе в Бомбей и игнорировал все мои послания. За неделю до того, как мы должны были выехать в Джайсалмер[189], у нас всё ещё не было ни актёров, ни машин, ни лошади, ни холодильника, ни оператора, ни окончательного бюджета, ни графика съёмок.

Кинопродюсеры в Индии берутся сразу за несколько заказов, — объяснил мне Гаутам. — Иногда снимают несколько фильмов в одно и то же время.

— Плохой бизнес… хаос… головная боль… — согласился Кыш в своей обычной скоростной манере.

— Но наш-то продюсер просто молчит, и всё, — заметил я.

— Может быть, он не получил аванс? — предположил Гаутам.

— Деньги… агентство… ха! — подтвердил Кыш.

Теперь сотрудники агентства смотрели на меня так, как, наверно, смотрели люди на Жюля Верна, когда он объявил, что намерен проплыть вокруг света. Ведь я собирался взять кого-нибудь из сотрудников в заложники на время съёмок. Но они, все как один, страстно уверяли, что никак не могут ехать со мной — у каждого оказались какие-то предварительные договоренности и неотложные дела. У каждого, кроме Кыша. Я не хотел погибать в одиночку и похитил младшего бухгалтера. Его звали Амит. Не рвался он в герои-добровольцы, да пришлось…

— Твоя задача — заказать гостиницу и авиабилеты. Вероятно, придётся заночевать в Джодхпуре[190], — наставлял его я. — Контролируй доставку пива — бутылки должны выглядеть идеально. Запасись наличными в мелких купюрах. Найми машину для разъездов на месте. Держи заказчика в курсе и займись координацией с кинокомпанией — интересно, продюсер ещё в Индии?..

— Я пошлю факс, — ответил он.

— Боюсь, этого будет недостаточно.

Да, этого оказалось недостаточно.

Незадолго до моего отбытия на встречу с судьбой я ужинал со своими делийскими знакомыми. Одна из них, как оказалось, хорошо знал махараджу[191] Джайсалмера. Она предложила обратиться к нему. Вероятно, сказала знакомая, тот мог бы помочь найти наездника для клипа, а может, и импортный джип.

Я последовал совету и позвонил. Ответил очень молодой голос. Я чуть было не спросил, дома ли папа, но вовремя спохватился.

— Простите, я говорю с махараджей Джайсалмера? — спросил я.

— Да, да, это он. Я.

Я объяснил, кто я такой и что делаю, точнее, пытаюсь сделать, точнее, хочу попытаться сделать; и он порекомендовал мне обратиться к его кузену в Джодхпуре — профессиональному игроку в поло[192], вдобавок обладающему весьма фотогеничной внешностью. А с джипом иностранного производства он помочь не мог. Ещё я спросил его, какой отель считается лучшим в Джайсалмере, и затем позвонил в этот отель.

— Около двадцати человек прибудут в Джайсалмер для съёмок клипа, рекламного ролика, через три дня. На неделю. У вас найдутся номера?

— О, сэр, конечно, сэр! Несомненно. Для нас будет честью принять вас!

— Прекрасно. Вам позвонит мой сотрудник, Амит, чтобы оговорить расценки. В отеле воздух кондиционированный?

— Да сэр, весьма.

— Бассейн есть?

— Вы совершенно правы.

По крайней мере, думал я, у меня будет прохладное убежище.

За день до отъезда мне позвонил продюсер и с весёлым смешком сообщил, что не сумел раздобыть иномарку. Всё, что он нашёл — это «модифицированный» индийский полноприводник «Джипси»[193].

— Что значит «модифицированный»? — осторожно уточнил я.

— Дополнительные фары на крыше, антенна, колпаки на колёсах. В общем, в этом роде.

Всё то же самое можно найти у любого торговца автомобилями средней руки.

— Сказать правду, я весьма разочарован. У вас было несколько месяцев, чтобы найти машину!

— Нельзя найти то, чего нет. Но это ерунда, сниму широкоугольником, выйдет очень драматично.

— А холодильник? Вы обещали прислать мне фото холодильника уже несколько недель назад. Я до сих пор не имею представления, как он выглядит.

— Не беспокойтесь, — всё так же весело сказал он и опять хохотнул. — Выглядит он просто классно.

Амит встретил меня в аэропорту буквально за несколько минут до вылета нашего рейса. Он тащил три каких-то коробки. Я спросил, что в них — бутылки?

— Нет, — ответил он, — только этикетки.

— Зачем? На что нам такая пропасть этикеток?

— Понятия не имею.

— А где само пиво?

— Его привезут прямо с фабрики, — ответил он и тихо добавил, — надеюсь.

Амит напоминал автогонщика, который ещё не обзавёлся автомобилем. Он выглядел как профессиональный рекламщик, в самолёте штудировал книгу «Как преуспеть в рекламном деле», но несмотря на это весьма приблизительно представлял себе своё место в нашем деле. Он не понимал принципиальной разницы между понятиями «снимать рекламный клип» и «снимать шляпу». Меня не очень радовала мысль о том, что именно ему предстоит несколько недель в раскалённой пустыне быть моей правой рукой. Но по крайней мере у Амита был свой стиль. В Джодхпуре он заказал нам номера в «Умаид Бхаван Пэлас»[194] — огромном, выстроенном как будто без какого-либо плана дворце в стиле «арт деко»[195] из 350 комнат. Это один из самых больших жилых домов мира (когда-то тут жила одна семья). В моей ванной можно было бы разместить небольшое судно, а учитывая размеры дворца, им, вероятно, приходилось отправлять кушанья в номера с нарочным, экспресс-почтой.

С фотогеничным игроком в поло я встретился вечером в другом дворце, поменьше. Сперва он отказался от моего предложения сделать его звездой экрана, но в конце концов тщеславие и алчность восторжествовали.

— Мне привезти свою лошадь? — спросил он.

Я объяснил, что, как мне сказали, жеребца должны привезти из Бомбея. Звезду Болливуда[196]. Он вообще-то не был вороным, как того требовал сценарий, но продюсер обещал — будет. Надо полагать, он собирался наваксить коня.

На следующее утро мы должны были выехать на рассвете, но рассвет сменился ярким светом дня, а машины всё не было. Амит, лишённый любимого факса, был вынужден воспользоваться телефоном и вскоре выяснил, что ночью прибыл наш продюсер и реквизировал арендованный нами автомобиль. Лишь к полудню к гостинице, дребезжа, подкатил «Амбассадор» цвета бульонных кубиков. Семь часов спустя, после путешествия столь же вдохновляющего, что и поездка через Техас, мы добрались до отеля в Джайсалмере.

Отель мог бы быть филиалом «Белого дома». Его всё ещё строили, однако уже построенная часть здания претерпевала экзистенциальный кризис. Когда мы проходили регистрацию, что-то ослепительно полыхнуло.

— Боже всемогущий! — воскликнул я. — Что это?!

Менеджер (к концу нашего пребывания в отеле любой кинозлодей был бы образцом дружелюбия) отправился узнать, что случилось. Оказалось, это совершил ритуальное самоубийство электрический генератор. Здесь, в удалённом от мира уголке Раджастхана, электричество, передаваемое по проводам, было редкостью. Вместе с электричеством, разумеется, вырубилось и кондиционирование. Я быстро вспотел, но вскоре вспомнил про бассейн.

— Где у вас бассейн?

— Бассейн? Он ещё не готов, — ответил менеджер.

— В каком смысле не готов?

Врасплох я его застал, что ли?

— Бассейн будет готов к вашим услугам зимой.

— То есть как это? Мне же сказали, что у вас есть бассейн!

Он утер потное чело.

— Да, сэр, у нас действительно имеется бассейн, однако ряд неизбежных осложнений не позволил нам полностью закончить его строительство. Приношу глубочайшие извинения за неудобство.

Итак, бассейна не было. Кондиционирования не было. Когда я зашёл в бар, выяснилось, что нету и джина. А за ужином мы обнаружили, что и еды, по большому счёту, тоже нет. Не отель, а нетель какой-то.

— Мы ждём поставку продуктов и напитков из Джайпура[197], — печально извинялся менеджер. — Видите ли, у нас недавно произошли серьёзные кадровые перестановки, кроме того, мы сейчас решаем вопрос о получении кредитов.

В этот момент вошёл продюсер — настолько же умиротворённый, насколько я был взвинчен, — и предложил пойти поужинать вместе. Полчаса спустя мы ужинали al fresco[198] в ресторане «Скайрум» («Небесный зал»), откуда открывался вид на старый город. Владельцем ресторана был старый армейский майор, которого все звали просто «Папа»; оказалось, что Папа заодно является техническим директором нашего клипа. Я попытался издалека, осторожно выяснить, есть ли у него опыт работы в кино.

— Кто способен организовать бойцов в бою, тот способен организовать что угодно, — уверенно заявил Папа.

— Так вам пришлось воевать?

— Да, в Кашмире. Перед тем, как я вышел в отставку. В девяностом году, когда началась заварушка[199].

Мне уже пришлось побывать в Кашмирской долине, восемь месяцев назад, и я увидел изрядно поношенный рай, застрявший в остановившемся потоке времени. Я жил в плавучем доме[200], где лежали журналы за 1989 год. Книга регистрации посетителей также заканчивалась 1989 годом. Я был первым гостем в этом году — это был уже июнь, — и владельцу к этому времени пришлось продать своё золото, украшения жены и заложить сам плавучий дом, чтобы остаться, во всех смыслах, на плаву. А само озеро Дал меж тем понемногу усыхает — вторжение нарушило ирригацию в регионе — и летом вода в нём краснеет из-за водорослей, буквально процветающих из-за усиливающегося загрязнения воды. Красная вода и, после того как Саддам Хуссейн поджег нефтяные вышки Кувейта[201], чёрный снег. Это выглядело так, словно некая высшая сила насылает на Кашмир кары небесные, выражая недовольство тем, как ведут себя люди в этом райском уголке.

Однажды я ужинал с председателем Ассоциации владельцев плавучих домов. Свою барку он назвал «Новый Нил Армстронг».

— А что, Нил Армстронг бывал у вас? — спросил я.

— Пока нет, — ответил он и показал мне вставленное в рамочку письмо от секретаря Армстронга, в котором сообщалось, что знаменитый астронавт «не имеет намерения посетить Кашмир в ближайшее время». Но мой визит в долину стал завершением очередного круга чёртова колеса: от моего знакомого, который в Калькутте слушал сообщение о высадке Армстронга на Луну, до индийца, назвавшего свой дом именем астронавта. Индиец, сидевший рядом с моим знакомым в 1969 году, сказал, что Луна, на которую опустился Армстронг — «не его Луна»; он полагал, что с этого момента Луна принадлежит американцам. А принимавший меня через четверть века кашмирец утверждал, что Кашмир не принадлежит Индии: принимая во внимание его красоту и опасность, которой он подвергается, Кашмир должен принадлежать всему человечеству, говорил он.

Утром моего второго дня в Джайсалмере ухмыляющийся Амит сообщил, что съёмочная группа и актёры таинственным образом исчезли. Они вылетели из Бомбея вчера во второй половине дня, и самолёт благополучно сел в Джодхпуре. С тех пор никто их не видел. Продюсера, как обычно, абсолютно не взволновала вероятность того, что в нашем пустынном походе выжили только он, Амит да я.

— Не беспокойтесь, — произнёс он свою стандартную фразу. — Если бы их убили, мы бы об этом уже знали. Единственное, что никогда не опаздывает в Индии — это дурные вести.

Они прибыли только к вечеру, и выглядели при этом как толпа беженцев. Оказалось, ночью автобус свернул с шоссе и завяз в глубоком песке. Один из членов съёмочной группы утверждал, что это было сделано нарочно: к автобусу почти сразу подкатил фермер на тракторе и, после длившихся несколько часов переговоров вытянул изрядную сумму из карманов путешественников, а автобус — из песка.

— В Бомбее такого не случилось бы! — добавил рассказчик.

— Конечно. В Бомбее пустыни нет, — согласился я.

— Ну, вы понимаете, о чём я. Здешний народ слишком жаден до денег.

Актриса, изображавшая соблазнительницу, успела за время поездки испытать свои чары на двух ведущих актёрах, так что те объявили, что поселятся в одном номере, куда немедленно и скрылись. Вероятно, репетировать. Меж тем мы с продюсером и оператором отправились в пустыню — искать площадку для съёмок. Тут обнаружилось, что у нас опять проблемы: недавно прошли дожди, причём более обильные, чем обычно, и пустыня превратилась в сад.

— Придётся вам изменить сценарий, — сказал мне продюсер. Можно подумать, это не сложнее чем сменить сорочку…

— Ну, нет! — Мне было бы проще сменить продюсера. — Вот что, тут ведь должны быть дюны, и они, конечно, остались нормальными кучами сухого песка. Есть ведь дюны?

— Нужен Сэм.

— Сэм?.. — я огляделся. Никого из нас так не звали. — Кто такой Сэм?

— Город Сэм[202]. Перед самой пакистанской границей. Там настоящие, классические дюны, — пояснил продюсер.

— Прекрасно!

— Да нет, не прекрасно. Иностранцев туда не пускают, — он потёр артистическую щетину на подбородке. — Может быть, Папа сумеет получить для вас разрешение…

Мы вернулись в отель и обнаружили, что жеребец и холодильник уже прибыли. Упакованный и лежащий в кузове холодильник походил на снежного человека в мешке для перевозки трупов. С великими церемониями холодильник сняли с грузовика и поставили на попа. Я в волнении ожидал, когда с него совлекут покровы.

— Звезда нашего фильма! — гордо объявил продюсер.

Упаковку стянули и я воззрился на предмет, который можно было счесть результатом попытки соорудить космическую ракету из мусорного бака, увенчанного коническим жестяным колпаком. Поклонники культа карго[203], вероятно, склонились бы перед ним — но у меня эмоции возникли совсем другие. Это никоим образом не было «футуристическим» устройством, а нержавеющая сталь была представлена тусклым алюминием, покрытым оставленными неумелым сварщиком ожогами и шрамами.

— Чёрт побери! — воскликнул я. — Эта штука выглядит просто древней!

— Мы сделаем так, что он будет смотреться как вещь вне времени, — пообещал продюсер.

— Но где же в нём драматизм? Он совершенно не впечатляет!

— Не беспокойтесь. Снимем его снизу, от самой земли. Широкоугольником. А крупные планы я сниму на студии в Бомбее.

По моей задумке предполагалось, что дверца холодильника должна открываться автоматически — легко и плавно. Но у нас она толчками отворялась, открывая миру ухмыляющуюся физиономию человека, который с натугой толкал дверцу изнутри. Короче, этот objet d’art[204] так всех впечатлил, что когда съёмки закончились, никто не пожелал связываться с ним, и, насколько мне известно, холодильник до сих пор так и стоит в дюнах — загадка для археологов будущего.

— А как мы будем поднимать его из песка? — спросил я. — Он же тяжелее слона, да ещё и шершавый!

— Я решил, что поднимать из песка мы его не будем, — неожиданно заявил продюсер. — Он у нас просто сгустится в воздухе.

— Сгустится?..

— Ну да, как мираж. Это мы потом смонтируем.

Продюсер затем распорядился отвезти холодильник в дюны и перешёл к нашему скакуну.

Я же отправился в свой номер, совершенно убеждённый, что мне предстоит съехать с катушек в самом глухом углу чужой страны. Но по дороге я купил путеводитель местного издания и понял, что буду в таком случае не первым. «Я не считаю себя являющимся знатоком английсского языка, — говорилось в предисловии, — и по такой причине некоторая ошибка в выражениях могла бы вкрасться в данную книгу; но мудрый читатель поглядит на таковую ошибку через пальцы и не взыщет, подобно как лебедь в пословице так отвергает воду и поглащает, полезно усваивая, молоко».

Вечером мы, человек двадцать, ужинали в ресторане «Скайрум». Надо заметить, что все съёмки, в которых я участвовал прежде, были совершенно «сухими», не считая завершающей вечеринки. Но на сей раз всё было иначе. Сам Бахус незримо присутствовал в «Небесном зале», и все — исключая меня — пили и плясали до двух часов ночи, несмотря на то, что в пять предполагалось начать съёмку. Соблазнительница отнеслась к своей роли с излишним энтузиазмом и пыталась соблазнить всех присутствующих — кроме меня. Но больше всего меня заботило состояние оператора, который явно намеревался споить всех до бесчувствия. Как он будет наводить фокус? Как удержит камеру?..

— Вам не кажется, что оператор уже выпил более чем достаточно? — поинтересовался я у продюсера, который, несомненно, тоже выпил более чем достаточно.

— Он в порядке. Я уже работал с ним прежде. Он всегда выпивает на ночь бутылку виски. Не беспокойтесь.

Но от такого сообщения спокойствия у меня не прибавилось.

В пять утра я встал — до восхода солнца и задолго до пробуждения кого-либо из наших. Часам к девяти некоторые из участников съёмок начали подтягиваться в ресторан — с красными глазами и тяжким похмельем. В ресторане их встречали известием о том, что яйца все вышли, бекон вышел и даже шеф-повар вышел — попытаться раздобыть продукты. Менеджер к этому времени освоил искусство быть невидимым, а его вечно улыбающийся помощник сумел выучить несколько английских слов и мог теперь в ответ на гневные тирады клиентов пожелать им «приятно провести день».

Одним из последних в ресторан спустился продюсер. Его глаза скрывали тёмные очки спортивного стиля, а его щетина больше не выглядела «артистической». Ему был срочно необходим не менее чем целый кофейник чёрного кофе.

— Мы, кажется, собирались выехать на рассвете? — напомнил я, постаравшись вложить в эту фразу побольше яда.

— Будем понемногу приучать группу к дисциплине, — пробормотал он, не выпуская из губ сигарету. — Постепенно. Если не хочешь сломать палку, гни её медленно…

— Они уже все и согнуты, и сломаны, — ответил я. — Вы видели наших актёров? Тростник, ветром колеблемый. А в глаза им заглядывали? Как будто провели часов четырнадцать в самолёте.

— Пусть наденут солнечные очки.

— Все? Включая соблазнительницу?

Надо заметить, что именно очи красавицы (крупный план) должны были стать главной приманкой для троих персонажей клипа и заманить к пивному их уделу.

— А её снимем завтра, — решил продюсер, налил себе полную чашку чёрного кофе и отпил. — Бббб-бррр! — тут же скривился он. — На вкус как горячий солидол!

Тем не менее смазка подействовала, и продюсер наконец пришёл в себя достаточно, чтобы скомандовать группе выдвижение в Сэм.

— Где именно снимаем? — поинтересовался его ассистент.

— Там, где мы вчера были.

— Мы вчера много где были.

— Просто езжайте за мной!

Оператор с продюсером в чёрном слабомодифицированном «джипси» возглавили кортеж. Несколько раз они останавливались и принимались искать ориентиры, напоминая охотников за сокровищами. Наконец они нашли место для начала съёмок. Поскольку фотогеничный игрок в поло ещё не приехал, для начала мы решили снять мотоциклиста. Жалко только, что снимали его не так, как снимают часовых. Его бы из винтовки снять, а не камерой. От него всего-то и требовалось — проехать на мотоцикле по пустыне. И ведь я его спрашивал, хорошо ли он водит мотоцикл, а он заявил, что он прирождённый мотогонщик. Но уже на репетиции он исхитрился сломать что-то важное в коробке передач, так что пришлось вызывать механика из Бомбея, что обошлось в копеечку и отняло у нас два бесценных дня съёмок.

Поэтому мы перешли к «джипси».

— Надо снять его во всю ширину кадра, — предложил я. — Широкоугольником.

Установили камеру, продюсер предложил мне глянуть сквозь объектив.

— Недостаточно широко, — заметил я.

— Для Индии — широко, — возразил продюсер.

— То есть как это? Широкий кадр есть широкий кадр, где его ни снимай!

— Поверьте мне. Этого вполне достаточно.

— Но я хочу кадр шире! — настаивал я, чувствуя себя капризным ребёнком, который вот-вот закатит родным истерику. Вероятно, я именно так и выглядел в этот момент. Чтобы успокоить меня, продюсер сделал вид, будто согласился, а я совершил ошибку — не проконтролировал его. Позже, смотря уже готовый ролик, я увидел, что продюсер провёл-таки свои взгляды на ширину кадра. И не только в этом случае.

Мы «завершили» первый день съёмок поездкой за добрую сотню километров к железнодорожному переезду, затерянному в пустыне. Для меня это было неожиданностью — о съёмках здесь мы ещё не договорились окончательно. Ещё более неожиданным стало решение продюсера снимать соблазнительницу.

— Разве мы не договорились, что её будем снимать завтра?

— Не беспокойтесь, она уже в форме. К тому же всё равно в кадре перед ней проедет поезд — кто там её разглядит?

Перед шлагбаумом должен был стоять «джипси» с одним из героев клипа. Предполагалось, что поезд будет проноситься через переезд, и в промежутках между мелькающими вагонами герой увидит соблазнительницу; но когда поезд проедет, красотка исчезнет, оставив лишь намёк — рисунок холодильника. Кстати, его кто-то ещё должен был нарисовать. Поезд должен был проехать через переезд в семнадцать семнадцать — время нелепо точное для страны, где поезда славятся своей непредсказуемостью. Ровно в пять минут шестого, когда мы были почти готовы к съёмке, неожиданно появился туристический автобус и вывалил свой груз — большую группу швейцарских туристов, увешанных видеокамерами. Мы отчаянно пытались заставить их держаться в стороне, но туристы вообразили, что личная встреча с болливудской звездой входит в программу их эксклюзивного тура. Они, жужжа камерами, упорно лезли вперёд. Показался поезд, и я занял своё место позади той единственной камеры, которая была здесь по праву.

— Оттойди! — зычно скомандовал за моей спиной голос с густым акцентом. — Я хочу снимайт этот девушка!

— Послушай, приятель, снимать её полагается нам! — зло ответил я. Поезд уже катил через переезд. И тут я к своему ужасу сквозь промежутки между вагонами я увидал, что один из туристов успел перебраться на ту сторону путей и теперь с двух шагов снимал нашу соблазнительницу. И, несомненно, попал на плёнку.

— Стоп! Стоп! — фальцетом заверещал продюсер.

— Когда следующий поезд? — спросил я его ассистента, предполагая, что до следующего поезда что-нибудь около часа.

— Завтра в это же время, — ответил он.

Следующий день начался несколько лучше. В отель как-то сумели завезти кое-какие продукты, никто не опоздал и все выглядели более или менее похоже на людей. Мы даже выехали на съёмки прежде, чем солнце выжгло добела все краски пейзажа.

— Что снимаем сегодня? — поинтересовался я. Его тайный или несуществующий график съёмок уже начал меня раздражать.

— Питьё пива.

Мы вновь прибыли в Сэм, где обнаружили, что кто-то — или таинственные кочевники пустыни, или швейцарские туристы — побывал возле нашего монументального холодильника-усыпальницы и истоптал всё вокруг. Кому-то пришла в голову гениальная идея — уничтожить отпечатки ног ветродуем. Включили воздуходувку, и песок поднялся густой тучей, забивая нам глаза и, что куда хуже, набиваясь в камеру.

— Вырубите чёртову машину! — заорал продюсер, вмиг став таким же грубым и деспотичным, как и его коллега-китаец в Париже.

Не более успешной оказалась и вторая попытка вернуть дюнам их девственную гладкость. В этот раз попробовали разглаживать песок большими листами картона — но разглаживальщики оставляли за собой новые следы.

— Ничего, — решил продюсер, — будем снимать актёров от пояса!

В результате дюны превратились в размытый охристый фон. Стоило ехать в пустыню! Дела шли так, что в студии мы сумели бы снять кадры как минимум не хуже этих. По крайней мере пиво осталось бы холодным. А сейчас оно было, разумеется, горячим, и вдобавок мутным.

— Пиво ни к чёрту не годится, — объявил продюсер Амиту.

— А причём тут я? — возразил он. — Вчера, когда вы выпили почти всё пиво, оно вам нравилось!

Оно понравилось и мотоциклисту: репетируя свою роль, он выдул несколько стаканов самого крепкого сорта и ко времени перерыва на обед опьянел и сделался буен. Ему показалось, что фотогеничный игрок в поло чересчур фотогеничен и как таковой представляет для него соперника в отношениях с соблазнительницей. Он начал во весь голос хамить; оскорбления перешли в угрозы, наконец оба встали в боевую стойку. Но подраться они не успели: болливудский жеребец испугался и рванул в пустыню.

— Вот дерьмо! — заорал продюсер, сатанея. Наконец-то и его проняло. — Эта скотина даже не застрахована!

— Не беспокойтесь, — улыбнулся я.

Чудеса всё-таки иногда случаются.

Чудом было то, что мы несмотря ни на что закончили съёмки. Только чудом можно объяснить то, что ни одного из их участников не пришлось хоронить в пустыне под холодильником. Мотоцикл починили, жеребца поймали, свежее пиво привезли, эпизод на переезде благополучно пересняли. Наши потери составили лишь дезертировавший в Дели Амит да перерасход по бюджету.

Съёмки были завершены, но оставался монтаж. Продюсер занялся им в Бомбее. Когда он пригласил меня посмотреть на то, что у него получилось, фильм стал fait accompli[205]. И он был чересчур длинен.

— Вам было сказано сделать ролик на сорок пять секунд, — напомнил я. — Почему у вас он идёт целую минуту?

— Слишком много материала для сорока пяти секунд.

— Значит, если вы придёте, допустим, в ресторан и закажете лёгкую закуску, а вам вместо этого принесут обед из пяти блюд, а когда вы вздумаете жаловаться, скажут, что, дескать, на кухне было слишком много продуктов, чтобы приготовить просто закуску, вы примете это объяснение?

— Конечно, — в том случае, если платить придётся только за закуску.

К этому времени я не видел близнецов-заказчиков уже несколько месяцев. На съёмки они не приехали, хотя я их и приглашал: мудрые люди! Со времени нашей последней встречи сценарий клипа сильно изменился, став при этом длиннее на четверть. Бюджет раздулся ещё сильнее. Я всё ещё воевал с продюсером по поводу того, как должен возникать холодильник: он утверждал, что у него не осталось достаточно денег, чтобы создать эффект «сгущения из воздуха». Короче, я не был уверен, что заказчики примут меня благосклонно.

Я представил им клип в помещении, забитом одеждой, которой предстояло отправиться в зимнюю Европу. Стоило мне начать демонстрацию, как отключили электричество; вскоре запустили аварийный генератор, но он давал недостаточное напряжение, и изображение выглядело размытым, а краски побледнели. Вдобавок видеомагнитофон работал несколько медленнее, чем положено, и таким образом мы получили возможность насладиться, вероятно, первым в мире выцветшим и растянутым рекламным клипом.

Клип закончился, и воцарилась тишина. Я нервничал.

— Ну, что ты думаешь? — спросил один брат другого.

— По-моему, это… — он сделал паузу, и моё сердце выдало барабанную дробь, как в цирке в момент объявления «смертельного номера», —…это куда лучше, чем я ожидал.

Аллилуйя!!!

Я одержал победу, будучи на грани поражения. Для разнообразия. Чёртово колесо поворачивалось — я оказался на подъёме.