Журнал «Вокруг Света» №04 за 1994 год

Как дойти до Сингапура

«Итак, я в Испании, и это случилось так скоро, что я едва мог очнуться».

(H.B. Гоголь. «Записки сумасшедшего».)

О н обнаружился совсем близко — за гладью узенького Джохорского пролива. Не веря своим глазам, я спросил у моего товарища Мухаммада бин Шахидана, указывая на светлые многоэтажные дома там, на другом берегу: «Это Сингапур?» Так оно и было — перед нами простиралась пологая кромка острова Сингапур, притулившегося у кончика долгого Малаккского полуострова. Сам великий порт располагался на противоположном южном побережье острова, с набережной же суматошного малазийского города Джохор-Бару, где очутились мы с Мухаммедом, просматривались здания городка Вудлендза, соединенного с материком широким молом.

Поистине непомерна человеческая жадность! Мало того, что на протяжении года я второй раз оказался в Малайзии, где посиживал под вентилятором в снятой для меня Советом по делам языка и литературы огромной квартире и переводил на малайский свою же книгу о литературах островного мира — Нусантары. Мало того, что отправился в сказочную командировку в Джохор с двумя коллегами и записал в рыбачьей деревушке Кампунг Телук новую версию малайского сказания об Аванге Сулунге Мерахе Муде, доселе известного лишь в двух записях начала нашего века. Так нет же — уставившись на башни Вудлендза, я изнывал уже от непреодолимого желания рвануть в соседнее государство, чтобы дойти до этого самого Сингапура, туманный и завлекательный образ которого запечатлен в душе каждого книгочея, с младых ногтей уязвленного историями о водителях фрегатов, тропических морях, муссонах и пассатах.

Мой строгий начальник Аюб бин Ямин, с коим я связался в тот же вечер по телефону, находился в размягченном состоянии накануне паломничества в Мекку и позволил себе посмотреть сквозь пальцы на мою зарубежную вылазку. А на следующее утро, легкомысленно проспав самые прохладные утренние часы и наскоро перекусив лепешками с бобовой подливкой в индийском ресторанчике тут же, за дверьми моего обшарпанного и развеселого пансионата, я с сердечным замиранием двинулся к пролегавшей через две улочки государственной границе. На голове у меня красовалась выполненная из листьев пандануса копия колониального пробкового шлема, на шее болталась японская самонаводящаяся камера «для неграмотных», а в руке я независимо держал пустую пластиковую сумку с изображением Кремлевской стены. Сознание того, что я, по всей вероятности, первый русский, вознамерившийся совершить пеший переход с Малаккского полуострова в Сингапур, придавало мне немалый вес в собственных глазах, и я самую малость сожалел, что об этом не имеет понятия ни один из многочисленных китайцев и малайцев, выстроившихся в своих «хондах», «протон сага» и прочих иномарках перед стеклянными будочками иммиграционной службы. По-видимому, это не пришло в голову и офицеру, быстро тиснувшему выездную визу в мой паспорт и без лишних слов выпустившему меня — гуляй, казак! — за пределы Малайзии.

Удивительное чувство охватило меня на молу, пока я шагал вдоль проложенной еще англичанами узкоколейки, а машины шпарили своим ходом в обоих направлениях где-то в стороне. Легкая рябь бежала по зеркалу пролива, неподалеку от меня одинокий рыбак выбирал свои сети, позади громоздился Ди Би — Джохор-Бару; стройные передовые дома Вудлендза, окруженные огромными деревьями сена, поднимались все выше и выше к небу. А я шел себе один-одинешенек по ничейной земле, никому здесь не нужный и не известный, вышедший из одной страны и не попавший еще в другую и — господи, боже ты мой! — такой свободный и счастливый! Но вот первые шаги по земле, и вокруг меня уже прихорашивается, подметается, рыхлит землю под новые посадки, ограничивает скорости и грозит смертью торговцам наркотиками Сингапур — населенное по преимуществу потомками китайских иммигрантов, стремительно развивающееся и богатеющее островное государство, бывшее поначалу автономной частью Малайзии, а в 1965 году ставшее независимым.

А вот и внушительный офис сингапурской иммиграции, умеренной длины анкетка, в которой нужно для чего-то ответить, не был ли я за последние шесть дней в Южной Африке, беглые взгляды двух-трех чиновников, и я вступаю на ухоженную улицу с набитыми всякой всячиной магазинами, просторными зелеными дворами между многоэтажными блоками, с широкими тротуарами, почти безлюдными, потому что через транзитный городок все здравомыслящие люди катят на колесах. Приходится приставать к случайным прохожим со смешным вопросом, как дойти до Сингапур-Сити. Где-нибудь на Кавказе лет десять тому назад мне пришлось бы, в свой черед, рассказать о том, кто я такой, откуда взялся и какая нелегкая заставляет меня тащиться своим ходом так далеко. Но сингапурцам примелькались бесчисленные чужестранцы — в ответ они лишь слегка поднимают брови и показывают на ближайшую остановку автобуса. Да только у пилигримов свои законы, и я должен пройти свои 18 миль пешком. Привычка обращения с крупномасштабными картами вопреки знанию убеждает меня в том, что мегалополис должен начаться очень скоро — разве кружок с надписью «Сингапур» не совпадает в любом атласе с одним островом: Но вот дома Вудлендза остаются позади, по сторонам хайвея появляются деревья, на огороженном участке сбоку шоссе сгрудились выставленные на продажу печальные экскаваторы, я миную очередную заправочную станцию Калтекса, бензохранилище, украшенное выразительным знаком с человеком, подкошенным невидимыми пулями, а придорожный указатель гласит, что поблизости находится поселок — Кампунг Мандай Кечил — первый малайский топоним, ласкающий мой глаз.

Теплый вихрь в который уже раз норовит сбить с меня шлем — откуда он, с недалекого моря или от несущихся мне навстречу японских грузовиков? Вторичный лесок вдоль дороги — кустарник, невзрачные деревца, обвитые лианами. Канал в бетонных берегах, несущий на поверхности воды рыхлую желтоватую пену. А вот стригут придорожные деревья, и приготовленные для новых посадок ямы зияют крупчатым красноземом, на первый взгляд напоминающим наш суглинок. Еще несколько сот метров — и справа от дороги я вижу с полдюжины почернелых китайских лавок, каких немало еще в Малайзии, а здесь им приходит конец — вон первую совсем недавно снесли. Но стоит еще «универмаг Тан Хен Хуата», балаганчик с золотыми иероглифами над входом, где торгуют автомобильными покрышками, а в молочной лавке я покупаю несколько веточек с маленькими плодами личи, обсасываю желтоватые кисло-сладкие дольки и, бросив кожуру на землю, озираюсь, не спешит ли ко мне блюститель порядка, призванный охранять чистоту в прославленном своей аккуратностью Сингапуре.

Выбравшись из-под развесистого дерева сага, опять устремляюсь на юг, чтобы через полкилометра наткнуться на стрелку, приглашающую потереться носами с полярным медведем в сингапурском зоопарке. А чуть поодаль, повернувшись тылом к железной дороге (железнодорожниками здесь служат по традиции индийцы), расположилась новенькая тамильская молельня — огромный белый конь на высоком постаменте, в отдельных святилищах — богиня Кали со страшными глазами, усатый самодовольный Шива с трезубцем, унизанным настоящими маленькими цитрусами лимау мание — если их подавить, бросить в воду и подбавить льду, то лучшего напитка не сыскать не всем свете!

Тянется вдаль дорога, усаженная раскидистыми великанами деревьями. Вот расположенная в низине богадельня с пристроенным к ней китайским храмом — в глубине его маячит статуя в желтом одеянии. Место тихое, но солнце палит, старость и здесь не радость, тем более что богадельня — довольно унылый, хотя и чистенький с виду сарай. Еще один киноварно-красный храм, словно огромная фанза из старинной книжки. Ушла влево дорога в сторону Букит Панджанг, или Длинного холма, хотя малайское слово «букит» на русский лучше переводить как «гора», благо любая возвышенность метров до восьмисот у них все едино — букит. Впереди начинают снова выглядывать из-за горизонта дома — может быть, это наконец Сингапур? Времени-то четверть второго. Опять встречаются магазинчики и лавки. И пешеходные мостики, перекинувшиеся через улицы, не то что муравьиные подземные переходы, как у нас. Да еще увитые цветами, так что и мостика-то порой не разглядишь. А дальше снова буддийский храм, но уже не красный, а желтый: нарядное изображение боддисатвы — покровителя торговли (как бишь его имя?), флажки, хоругви, житие Будды на стенах и модель пятиярусной пагоды.

Честно говоря, ступать по тротуару становится прямо-таки горячо. В такую жару понимаешь, что пальмы, в общем, несерьезные деревья, ну какая от них тень?! Но как сладко заливается майна, главный городской певец, в ажурных ветвях миниатюрной арековой пальмы! С проросшего, впившегося корешками в сухую вроде бы землю, упавшего кокосового ореха взгляд перебегает на кусты с пестрыми бело-желтыми листьями, которые выводят у нас в горшках, по-латыни их называют кодиеум. Вот обогнал меня двухэтажный автобус «даблдеккер», верно, опять из Малайзии. И то сказать — как же сингапурцам, китайцы они или нет, не держаться за малайский язык, вон как тесно связаны они с Малайзией, это же их тыл, их суша, даром что там не занимать своих китайцев. Но до чего же все-таки благословенна древесная тень в послеполуденный зной! И может ли она не осенять, не манить в этих краях под свою защиту любое разумное и неразумное существо?!

Стоп, позволим себе маленькую роскошь. Запотевшая банка кока-колы из магазина, что рядом с маленьким рынком Оловянной Горы. И здесь, как везде в этом буржуйском уголке света, магазин, супермаркет, бензозаправочная станция — это праздник, изобилие и услада глаз, то, чем обладали когда-то наши ярмарки.

Прилавок с дурианами. Пожилая китаянка критически перебирает здоровенные колючие плоды, а перед ней услужливо склонился молодой торговец. Наконец-то я знаю, что нахожусь уже в Городе, но его приморское начало (здесь и в помине нет «центра», унаследованного нами от изначальной крепости, детинца) еще «очень далеко», до него надо оттопать аж одиннадцать километров. За спиной зазывает, гукает такси, но я оборачиваюсь и покачиваю поднятой вверх кистью руки: «Не надо, не надо!» А футболка моя то пропитывается потом, то снова высыхает от порывов ветра, и кажется, что я просолился насквозь, до кончиков пальцев. Впрочем, идти стало веселее, потому что рядом со мной бежит заключенная в бетонное корыто речушка и, кто знает, может быть, мы вместе с ней выйдем, наконец, к знаменитой сингапурской эспланаде, где прогуливались когда-то капитаны из романов Конрада и высится бронзовый лейтенант-губернатор Стэмфорд Раффлз, основавший в 1819 году британскую колонию на пустынном острове. Во всяком случае, в ответ на мой отчаянный вопрос, стоит ли еще там, впереди, на своем пьедестале сэр Стэмфорд, очаровательная юная китаянка смеется и ободряюще машет рукой: «Стоит, стоит!»

И опять ветер, спорящий с солнцем, и виллы за оградами по левую сторону Данэрн-род (наконец-то появились уличные указатели!), и деревья батай с душистыми желтыми цветами, и плоды манго, свешивающиеся через ограды. А на самых старых акациях и сенах благоденствуют эпифиты — папоротники и чуть ли не орхидеи, непонятным образом игнорирующие выхлопные газы (бензин, что ли, у них такой — «Покупайте только бензин Эссо, и скорость вам обеспечена!»). Дома вокруг все внушительнее — вот хотя бы это повернувшееся ко мне полукруглым боком здание сингапурской академии телесвязи. За ним ограда парка бугенвиллий — древовидных лиан с розовыми или фиолетовыми прицветными листьями, малайцы окрестили их за безуханность «бумажными цветами». В близлежащем храме заупокойная служба — в переднем дворике поражает глаз плоский прозрачный макет загробного царства, удивительно похожего на Сингапур, тут же разложены жертвоприношения, выставлены носильные вещи и портрет почтенного китайца, а в глубине храма позвякивает колокольчик и бухает барабан. А вот капитально расположившаяся на террасе придорожного холма англо-китайская школа, наследница колониального учебного заведения из самых первых, с темно-красным центральным корпусом и серо-голубыми крыльями. И я снова спрашиваю себя: почему в этом мире торговли и наживы так неспешны и приветливы люди и нет той беспросветной сутолоки, которая ошарашивает приезжего, впервые очутившегося в моей родной Москве?

День начинает уже клониться к вечеру, неожиданно розовеет безоблачное небо, прохожие по-прежнему уверяют, что мне еще идти и идти, но после площади Ньютона я понимаю, что устье реки Сингапур уже недалеко, и скоро голубоватые, пронзающие предзакатный небосвод иглы небоскребов выводят меня к малолюдной набережной и застывшему на фоне дорических колонн Мемориала Виктории задумчивому сэру Стэмфорду. Что же до эспланады, то попавшийся мне по пути англичанин недоуменно встряхивает головой («Эспланада? Так вот она, эспланада!») и показывает на надстроенное эстакадой невеликое пространство между скопищем разнокалиберных красавцев домов и тиховодьем Сингапурского пролива. А ноги уже сами выносят меня к морскому вокзалу у пирса Клиффорда, где пришвартованы отплававшие свое за день экскурсионные моторки и море мягко плещется о железобетонные сваи.

Я усердно смываю в стерильном платном туалете осыпавшие меня кристаллики пота и устраиваюсь в привокзальном ресторанчике поскромнее за бокалом демократического пива «энкер» и «большим маком». Поодаль горланит компания подвыпивших китайских парней, за соседним столиком немолодой серьезный китаец в очках столковался с пересевшей к нему со своим бокалом проституткой, и они ведут неторопливую беседу о чем-то своем. А меня ждет полутемное такси с величественной индийской леди за рулем и автобус-экспресс, который помчит меня обратно в Джохор-Бару через засыпающий остров, куда я не попал бы ни за какие коврижки, не наступи у нас неслыханные времена, открывшие моим землякам дороги в разные концы этого прекрасного света.

Борис Парникель