Журнал «Вокруг Света» №10 за 1994 год

Тепло Котацу

К огда идет речь о высокоразвитых странах Запада, то мы не задумываясь причисляем к ним и Японию. Для нас это, правда, Дальний Восток, но мы говорим: Запад. Зато жители Гавайских островов и тихоокеанских штатов США именуют Японию вместе с Китаем и Кореей странами Дальнего Востока, хотя именно от них она расположена на Дальнем Западе.

Конечно, с экономической точки зрения японские морские и воздушные порты, крупные города, железные и автомобильные дороги, универмаги, банки, офисы, университеты напоминают такие же учреждения стран Западной Европы и Северной Америки. Разве что надписи сделаны иероглифами, а не буквами. А ведь любая страна Востока всегда имеет свой ярко выраженный — в каждой стране свой, но в целом именно типично «восточный» колорит.

Стоит вплотную познакомиться с духовной, художественной и религиозной жизнью японцев, с их храмами, обрядами, традиционным театром, старинными танцами и музыкой, и вы обнаружите множество черт, сходных с Кореей, Китаем, Индией. И все это будет абсолютно не похоже на то, что мы видим у народов Запада. Зато попытайтесь войти в семейный быт японца, вникнуть в атмосферу, царящую у его домашнего очага, и вы найдете такие черты, которые не определите однозначно ни как западные, ни как восточные. Их придется назвать специфически японскими.

Малыш — не русский, не японец, не немец, не китаец: он просто человечек. С любым другим таким же человечком из любой страны он легко найдет в игре общий язык. Лишь подрастая, овладевая языком матери, а с ним и нормами поведенческой культуры, он постепенно становится маленьким немцем, японцем или китайцем. И все же, пожалуй, можно сказать, что маленький японец раньше и прочнее становится японцем, чем маленький немец — немцем. Очень уж специфичные и даже жесткие требования предъявляет ему вся обстановка традиционного японского дома. Пол, покрытый абсолютно чистыми циновками, по которым ходить можно только в носках. Тапочки, которые надо надеть, выходя на дощатую веранду. Деревянные сандалии-гэта, в которые следует переобуться, сходя с веранды во двор. Оклеенные промасленной бумагой ширмы-сюдзи, заменяющие стекла и занавеси; при любом неосторожном прикосновении в них появляются дырки. Раздвижные картонные перегородки-фусума вместо внутренних стен, полностью звукопроницаемые, так что волей-неволей будешь стараться вести себя тихо... Все это сызмальства воспитывает в японских детях навыки очень сдержанного, дисциплинированного, нешумного поведения, аккуратности, чистоплотности, педантизма. В семье доминирует культ отца — работника, кормильца, безоговорочного авторитета во всех вопросах; кланяться отцу ребенка начинают учить, как только он сможет держать голову. Наказания, особенно физические, очень редки. Но всеобщие укоряющие взоры, долгие сетования о причиненных старшим огорчениях действуют куда сильнее, чем шлепки и взбучки. По крайней мере на ребенка, начинающего осознавать себя японцем. Хотя сам он этого еще и не знает.

Японский ребенок чувствует свою связь с домом, семьей, с родителями, с бабушками и дедушками еще, наверное, и благодаря таким существующим лишь в Японии праздникам, как праздники детей. Весной — 3 марта — отмечают «Праздник девочек». Истоки его восходят к VI — VIII векам; еще его называют Хина Мацури — «Праздник кукол-хина» и Момо-но сэкку — «Праздник цветения персика». Для девочек устраивают полочки с куклами, с которыми они играют в дни праздника. Основных кукол две: император и императрица (в прошлом — жених и невеста). Праздник девочек — не государственный, но его обязательно отмечают в семьях. Причем первую полочку девочке дарит бабушка, мамина мама. От многих японок мы слышали, что куклы-хина они хранят всю жизнь. Это и символ связи с родительским домом, и память о детстве. И даже память о старших, уже ушедших, — бабушке и дедушке.

5 мая отмечают государственный «Праздник детей».

Еще несколько десятилетий тому назад его называли «Праздником мальчиков» и еще «Праздником ирисов». Задолго до этого дня в деревнях и в городах — около жилых домов, рядом с учреждениями, на балконах и даже на крышах многоэтажных зданий — появляются шесты, к которым прикрепляют матерчатых карпов, иной раз метров девяти в длину. Карп у японцев — символ мужества, умения преодолевать жизненные невзгоды, словом, тех качеств, которые родители хотят видеть в своих сыновьях. И несколько недель карпы парят над деревнями, поселками, городами Японии.

В середине ноября приходит время праздника и мальчиков и девочек, которым исполнилось по семь, пять и три года. Он так и называется: Ситиго-сан — «Семь-пять-три». В этот день родители ведут нарядно одетых детей в синтоистские храмы. Малыши проходят обряд очищения, получают благословение священников и, конечно, подарки от родителей. И самые из них любимые — длинные белые сладкие конфеты-тянучки амэ. Амэ продают в специальных цветных пакетах. На каждом таком пакете изображения старика и старухи, черепахи и аиста, веточки бамбука и сосны. Все это символы благопожелания детям, долголетия, здоровья, счастья.

Впрочем, не только праздники детей способствуют в Японии укреплению семейных уз. Во всех традиционных торжествах дети принимают активное участие наряду со взрослыми, вместе со своими родителями, с бабушками и дедушками.

Японские психологи считают, что один из ключевых аспектов японской бытовой психики — это «амаэ», и этому слову они затрудняются найти точный эквивалент в европейских языках. Глагол «амаэру» можно примерно перевести как «ластиться», «приласкаться», «пригреться», «приголубиться». «Амаэ» выражает прежде всего отношение ребенка к матери, у которой он находит тепло и защиту. Именно к матери — в отличие от известной отчужденности с отцом. С годами это чувство переходит в чувство благой зависимости от покровителя, который старше, сильнее, умнее, который защищает от неприятностей внешнего, холодного, лежащего за стенами дома мира. Ученые полагают, что сильная потребность в «амаэ» составляет важную черту психологии и взрослого японца.

Все люди любят свой дом, но каждый по-своему. По поведению японцев может сложиться обманчивое впечатление, что вне дома им часто бывает лучше, чем дома. Работающий японец дома бывает довольно мало. Он спокойно мирится с часовой и даже двухчасовой поездкой каждый день от дома до работы в один конец; он часто по ничтожному поводу задерживается на работе после окончания рабочего дня, охотно берет даже не слишком щедро оплачиваемую сверхурочную работу; сплошь и рядом он может с сослуживцами после работы пойти посидеть в баре или кафе и вернуться домой за полночь. В общем, жена и дети, помимо выходных дней (которые мужчины тоже нередко проводят вне дома), видят отца семейства не так уж много.

На самом же деле японцы очень привязаны к своему дому. Корабль гораздо больше времени проводит в плавании, чем в порту, однако в татуировке моряка чаще можно увидеть не штурвал, а якорь. Так и для японца дом — это нечто вроде пристани в бурном море жизни.

Даже в наши дни идеал японца — пусть небольшой, но все же отдельный собственный дом, желательно хотя бы с самым крошечным, в два-три куста, но все-таки садиком. Квартира в многоэтажном доме, конечно, тоже благо, но это как бы не настоящее жилье. При острой нехватке земли в стране средний японец может позволить себе очень скромную жилплощадь, несравненно меньшую, чем в Европе, не говоря уже об Америке. Оттого-то общение с друзьями и родственниками, чаще всего происходит в Японии вне дома — в ресторанах и кафе. Торжества — в прихрамовых павильонах. Праздники же приобретают вид пикников на лоне природы.

Дом для японцев — это нечто глубоко интимное, ограниченное узким семейным кругом. Вне дома японец ведет себя преимущественно по-европейски — ходит в пиджаке, сидит на стуле, ест сандвичи или спагетти, пьет кофе или пиво. Дома он переодевается в кимоно, располагается непринужденно на подушках на полу, пьет терпкий зеленый японский чай , ест традиционную японскую пищу. Дома он отдыхает от стрессов и условностей деловой и общественной жизни.

В Японии все время публикуют огромное количество социологических исследований о семейной жизни. Часто в них можно прочесть, что мужья и жены в Японии редко проводят свое свободное время совместно, что они почти не разговаривают друг с другом, не делятся впечатлениями и переживаниями. Побывав в Японии не раз, мы все-таки пришли к мысли, что эти данные статистики не всегда соответствуют реальной жизни. Ведь не случайно те же социологические опросы показали, что число людей, довольных своей семейной жизнью, в Японии необычайно велико. Оно доходит в ряде случаев до 70 — 80 процентов, чего практически нельзя встретить ни в одной другой — даже преуспевающей — стране. Правда, надо иметь в виду, что в японском характере сочетаются такие черты, как умение довольствоваться малым, строго судить себя и безжалостно оценивать вероятную ситуацию. Сколько мы ни видели японских семей, каждый раз у нас оставалось твердое убеждение, что в Японии преобладают благополучные семьи. В них мужья и жены относятся друг к другу с заботливостью и теплотой. Но по традиционной сдержанности они не афишируют эти чувства на людях. Не благодаря ли такой стабильности японской семьи страна вышла сегодня на первое место в мире по продолжительности жизни: почти 80 лет для мужчин и еще больше для женщин.

В полноценном, традиционно организованном японском доме есть несколько узловых центров. Эстетический центр — токонома-ниша в одной из стен, в которой висит свиток живописи, меняющийся в зависимости от сезона, стоит ваза с цветами. Впрочем, в наши дни в токонома нередко ставят и телевизор.

В жаркие летние дни, когда все ширмы раздвинуты настежь, чтобы не упустить малейшего ветерка, лучше всего, конечно, на веранде, открывающейся в садик. Но промозглыми зимними вечерами, когда холод ползет с улицы сквозь тонкие стены, семья собирается у котацу. В японских домах вообще, а в традиционных особенно, система отопления, надо сказать, весьма несовершенна. Кухонный очаг вынесен в особую кухонную пристройку, и жилое помещение не обогревает. Никаких печей или калориферов нет. Есть либо топящиеся древесным углем переносные маленькие горшки-жаровни — хибати, которые греют, только если сидеть вплотную к ним, или врезанные в деревянный пол, забитые глиной и тоже топящиеся углем открытые очаги — ирори. На ирори пищу не готовят. На них кипятят воду для чая, который японцы пьют по любому поводу и без повода. Но чтобы обогреться, ирори превращают в котацу. Для этого над очагом с тлеющими углями ставят невысокий столик и накрывают его, как скатертью, большим стеганым одеялом. Поверх одеяла можно положить еще толстую квадратную доску, на которую удобно ставить посуду. Семья садится вокруг котацу, ноги подсовывают под одеяло, поближе к теплу тлеющих углей, а полы одеяла можно подоткнуть под поясницу и блаженствовать в относительном комфорте. Были бы ноги в тепле, а что голова в холоде — это не беда.

Для жителей северных стран, возможно, такой способ борьбы с холодом покажется не очень заманчивым, хотя в условиях относительно мягкой японской зимы он довольно эффективен. Но помимо чисто физического тепла котацу, японцы ценят и его тепло, так сказать, моральное. Когда вокруг котацу собирается вся семья, это подчеркивает ее единение и теплое отношение друг к другу. Котацу как бы уравнивает детей с родителями, особенно с отцом, способствует преодолению отчуждения между ним и детьми. Собравшись под общим одеялом, дети в буквальном смысле слова приучаются «не тянуть одеяло на себя». И это потом скажется в их будущей жизни. Котацу — символ японского дома, его уюта, его семейной солидарности. Не случайно во второй половине XX века, когда в Японии появились различные электронагревательные приборы, наряду с рефлекторами и электрокаминами, наибольшее распространение получил электрический котацу — столик с нагревательным элементом, укрепленным на нижней стороне столешницы. Современный, совершенный — но все тот же котацу.

Единение семьи около домашнего очага прежде всего связано в сознании японцев с новогодними праздниками, которые в современной Японии — время каникул, отпуск для большинства жителей Страны восходящего солнца. Еще несколько десятилетий тому назад считалось, что на Новый год вся семья обязательно должна быть в сборе. Новый год для японцев — еще и всеобщий день рождения. Да, именно так — ведь до сих пор, по традиции, возраст каждого человека увеличивается на год с Новым годом. Детям дарят на Новый год особые подарки, по давней-давней традиции. Подарок называется о-тоси-дама — «новогоднее сокровище». Это небольшой конвертик, в который родители прячут монетку. Смысл подарка таков: родители желают ребенку здоровья, благополучия, удачи в наступающем году. Конвертики украшены изображением того животного, имя которого носит Новый год. Значит, в этом году — собаки.

Сегодня, когда XX век на исходе, в Японии продолжаются перемены, может быть, не столь явные, как после второй мировой войны, но, по существу, возможно, еще более значительные. Семейные пары все чаще предпочитают, чтобы старики, дедушки и бабушки, жили отдельно от них. Молодежь становится более самостоятельной, меньше ощущает свою зависимость от старших. До американского понятия «селф мэйд мэн» («человек, который сам себя сделал») еще довольно далеко, но сдвиги в этом направлении уже имеются. Появились новые строительные материалы -прессованные панели, оконные и дверные рамы из уголкового алюминия, так что картонно-бумажные ширмы уже не определяют облика новых домов. Это меняет стиль отношений между людьми даже в небольших поселениях. Раньше считалось обычным, по самому мелкому поводу войти во двор соседа, чуть-чуть отодвинуть сюдзи и, прокричав формулу вежливого извинения, позвать хозяев. В уголковую дверь с замком и ручкой психологически постучаться сложнее, даже если она и не заперта. Соседи стали заходить друг к другу гораздо реже. Батареи в современных домах делают ненужным старый котацу. Однако если бы котацу был нужен только для обогревания!

Конечно, эти изменения происходят постепенно и не повсюду, но мало-помалу проникают в массы. Но пока амаэ влияет на жизнь японцев, их быт и отношения друг с другом, спрос на котацу (пусть современный, электрический!) теплый, общий котацу — остается.

Сергей Арутюнов, Роза Джарылгасинова, этнографы