Журнал "Юный натуралист" №2, 1935

Герою науки — орден Ленина

(Продолжение)

А. Гарф

Раньте всех студентов в лабораторию профессора Пастера приходил приехавший в Париж из Москвы государственный стипендиат высшего оклада Вильямс.

Часами просиживал он у микроскопа, наблюдая бактерии, усердно готовился к каждой лекции знаменитого профессора Шлезинга и после сам ставил упомянутые профессором опыты. Прочитывал все рекомендуемые книги. Служащие парижских библиотек здоровались с этим стипендиатом, как с родным.

В лаборатории Пастера микробы жили и размножались в специально приготовленном бульоне — в искусственной среде. А как живут бактерии в естественных условиях? Как влияют они на растения, на почву? Ответа на эти вопросы Вильямс не мог найти в лаборатории, и вот, взвалив походный мешок на спину, стипендиат высшего оклада покидает Париж.

Ветер срывает с головы шляпу, сдувает с колен городскую пыль. Стипендиат ложится на траву и собирает прохладные ландыши. Длинный, большой, веселый Вильямс был больше похож на батрака, который бродит в поисках работы, чем на ученого. Многие хозяева, поговорив с этим толковым и дельным прохожим, предлагали ему место управляющего. Пешком Вильямс исходил Францию вдоль и поперек. Он изучал пески Бордо, суровые камни Бретани и плодородную почву солнечного Прованса.

Во время путешествии ему открылось многое. Растения, деревья, травы, кусты оставляют в почве органические вещества (корни, листья). Бактерии, питаясь этим веществам, разлагают его, превращают в перегной. Этим перегноем питаются новые растения. От него зависит урожай. Но если в почве накопится много органического вещества, доступ воздуха затруднится. Вода начинает застаиваться на поверхности, бактерии умрут, органическое вещество не сможет разлагаться, произойдет заболачивание почвы. Чтобы поддержать жизнь сельскохозяйственных растений и получить урожай, необходимо создать условия для жизни бактерий, которые дышат кислородом. Надо прежде всего организовать воздушный режим почвы — правильную аэрацию. Лучше всего воздух проникает в комковатую почву, где мелкие комочки не прилегают друг к другу вплотную. Комковатая почва никогда не засоляется.

Засоляются только почвы с распыленной структурой. По такой почве грунтовые воды легко поднимаются вверх, быстро испаряются, и соли, которыми они насыщены, остаются на поверхности, образуя плотный, непроницаемый для воздуха слой. Даже если такую разрушенную почву удобрить, большого урожая она не даст, потому что она никогда не бывает правильно увлажнена.

Бродя по полям Франции, Вильямс вспомнил слова русских крестьян: «добрая, крупичатая землица», «рассыпчатый чернозем». Изучив земледелие Франции, он начал приходить к выводу, что хороший постоянный урожай можно получить только на почве с комковатой структурой. Создать такую структуру можно только культурой трав, т. е. травопольной системой хозяйства. Но чтобы обосновать эту мысль научно, нужна была подготовка по физике и химии. И Ф Вильямс едет в Германию, к знаменитому агрофизику Вольни и профессору Раустоферу.

В это время в Германии ученый Гильригель проповедывал теорию убывающего плодородия. Он поставил такой опыт. Начал увлажнять почву. Растения сначала стали давать все больший и больший урожай, а потом, достигнув определенного уровня, стали снижать свою урожайность, несмотря на то, что Гильригель прибавлял все больше и больше воды. Из этого опыта буржуазные ученые сделали вывод: человек ничего не может сделать с законами природы. Существует закон природы, по которому плодородие почвы убывает. Значит, надо стремиться к тому, чтобы и людей на земле становилось все меньше, потому что человеческий род ожидает голодная смерть.

Но учитель Вильямса, физик Вольни, поставил другой опыт и доказал, что, прибавляя в почву только один фактор — воду или воздух, мы не можем судить о законах природы, потому что на жизнь растений влияет не только вода, не только воздух, но и погода, и бактерии, и много других причин.

На основании работ Вольни Вильямс вывел закон равнозначимость всех факторов. Плодородие почвы можно повышать беспредельно, говорит Вильямс. Человек может воздействовать на природу бесконечно, если он будет принимать во внимание не одну причину, а все. Это утверждение Вильямса совпадает с выводами Маркса и Ленина.

Вильямс едет в Америку организовать русский павильон всемирной сельскохозяйственной выставки в Чикаго. В помощь ему министерство земледелия откомандировало двух баронов. Бароны, попав в Чикаго, все время сидели в кафе да осматривали знаменитые чикагские бойни. Вильямс работал за троих, а открыв павильон, снова взвалил мешок на плечи и пошел пешком из Чикаго в Дакоту. В Дакоте изучал культуру хлопка, в Канаде — зерновые культуры. Из Канады отправился в Калифорнию. Оттуда он вывез в Россию мандарины, лимоны, апельсины и чай. Сейчас каждый знает наши чайные плантации под Батумом. Эти плантации в 1889 году заложил Вильямс. Он же посадил и первые русские мандарины.

На карте штриховкой показаны страны, которые посетил В.Р. Вильямс

Чтобы получить ученую степень, каждый стипендиат высшего оклада должен был защитить диссертацию, т. е. написать самостоятельную научную работу. Диссертация, которую защищал Вильямс, называлась «Исследование в области механического анализа почв». Эта работа до сих пор считается основной по почвоведению. Она переведена на иностранные языки. Когда стихли аплодисменты, которыми наградили Вильямса слушавшие его работу профессора, в зал Петровской академии вошли жандармы и об’явили, что по высочайшему поведению академия за беспорядки закрыта.

Получивший степень магистра агрономии Вильямс был назначен «хранителем имущества академии», или, попросту говоря, старшим сторожем. Может быть, другой на его мосте после этого перестал бы заниматься наукой или сбежал за границу, но Вильямс продолжал свою научную работу.

Он первый обратил внимание на огромное значение илистой частя почвы. В результате многолетнего кропотливого труда ему впервые в науке удалось выделить кристаллы солей перегнойных кислот. Эта работа имеет мировое значение. Изучением этих кристаллов сейчас занимаются не только почвоведы, но и физики, химики и биологи.

Работоспособность Вильямса поражала его сотрудников. Ежедневно с 8 часов утра и до 8 часов вечера он в лаборатории. В час дня перерыв на обед. За час он успевал, не только сам пообедать, но и накормить белку, кошек, собак, галок и ворону. Квартира Вильямса напоминала зоосад. В комнатах сыновей — жабы, ящерицы, лягушки и рыбы. Дочь подбирала всех несчастных котят и щенят.

Притащат дети в дом всякой живности и забудут о своих питомцах. Если бы не Василий Робертович, погибли бы с голоду все эти белки, жабы, кошки и вороны. Умеющий распределять свое время, Вильямс и зверей приучил питаться по часам. Все знали свое место и время. К часу дня одни вскакивали на рояль, другие бежали под рояль, третьи карабкались на подоконник. Столовая белки была в книжном шкафу. Ворона закусывала на балконе. Каждый находил свое блюдце и свой кусочек.

Кусочки Василий Робертович нарезал сам! Но мух для жаб ловить ему было некогда. Мух собирали дети и складывали в коробочку. Василий Робертович садился на пол. По песку террариума к нему припрыгивали жабы и выбрасывали свои треугольные языки. Он пускал на этот липкий треугольник муху, и смеялся вместе с детьми, когда рот захлопывался.

— У нас дома, — говорит сын Вильямса, — если уж затевался аквариум, так это был настоящий бассейн. Когда я принес жаб, отец устроил террариум в восемь квадратных метров. Наши камни, которые мы называли коллекциями, не выбрасывались. Не запрещали нам «разводить грязь». Может быть, поэтому мы с детства пристрастились к изучению природы.

Сейчас один сын Вильямса — ассистент академика Демьянова, другой — профессор агрохимии.

Поев, накормив зверей, побалагурив с детьми, Вильямс снова уходил в лабораторию. Ничто не могло заставить его нарушить режим дня. Часто он работает и ночью.

Он организует первую русскую селекционную станцию, планирует канализационную сеть Москвы так, что отбросы города выходят на поля, удобряют их и, очищаясь при помощи бактерий, живущих в почве, вытекают в водохранилища. Московскими отбросами удобрено 6 тысяч гектаров полей в Люберцах и Люблине. При сельскохозяйственной академии «хранитель имущества» организует первую в России кафедру земледельческой механики.

Борясь за внедрение травопольной системы, Вильямс начал изучать луговодство, развитие луговых трав, их действие на почву. Он закладывает в луговой питомник на десять тысяч грядок, из года в год сам их возделывает, засевает, собирает урожай. Каждую былинку срывает отдельно, сушит и обмолачивает. Урожай семян каждой травки кладет на плоские медные тарелочки точных весов. Он больше похож на аптекаря, чем на луговода.

Этот питомник луговых трав был хорошо известен за границей. Особенно ценили его американцы. Но в то время, когда поля Северной Америки засевались желтой люцерной, которую вывел Вильямс, некультурные русские кулаки и помещики считали травопольную систему чудачеством. Чудачеством казалось им и организованная Вильямсом первая в России семенная контрольная станция.

Все анализы семян Вильямс производил сам. Он хотел очистить клеверные поля от постоянно засоряющей их повилики. Как раз в это время какой-то сиятельный князь подал в министерство земледелия жалобу. Князь обвинил крестьян в том, что они засорили его посевы клевера повиликой, требовал от них возмещения убытков. Экспертом, т. е. ученым судьей, по этому делу был назначен Вильямс. Оп выехал в имение князя.

Крестьяне и сам князь в продолжение многих недель видели белую рубаху широкоплечего профессора, который расхаживал по полям и лугам, поминутно нагибаясь, чтобы сорвать стебелек клевера, ромашку, веточку повилики, а то полз на животе, собирая семена. Из имения Вильямс уехал, ни с кем не простившись, и подал в министерство земледелия рапорт, в котором точно исчислил убытки крестьян от неправильных посевов князя.

На карте штриховкой обозначены страны, которые посетил Вильямс.

Вероятно, Вильямс уже успел забыть об этом случае, когда вдруг к нему на дом приехал князь. Стараясь не потревожить кошек и сторонясь собак, его сиятельство подошел к дверям кабинета. Они были, как всегда, для всех широко открыты. Вильямс сидел в кресле и читал. Он указал князю стул, с сожалением отодвинул книгу и приготовился слушать. Князь попросил Вильямса взять обратно рапорт и предложил оплатить расходы. Медленно-медленно поднялся Вильямс с кресла, выпрямился и встал. За ним поднялась, выпрямилась и встала его огромная черная тень.

— То есть, вы мне предлагаете взятку?! — спросил Вильямс.

Князь не посмел взглянуть ему в лицо. Так грозен был в ту минуту голос этого добрейшего человека.

Но чиновники министерства оказались сговорчивее ученого: князь добился решения в свою пользу. Вильямс обжаловал решение министерства. Дело дошло до царя. Царь собственноручно написал на полях рапорта:

«Считать дело якобы не бывшим».

Слух об этом «якобы не бывшем деле» прошел по всей России. Крестьянские ходоки из Смоленской губернии нашли дорогу к «правильному» профессору. Крестьяне судились с правительством.

В северных губерниях был неурожай льна. Министерство земледелия дало крестьянам семенную ссуду. Присланные семена не взошли. Крестьяне отказались возвращать ссуду. Они пришли к Вильямсу, чтобы он «заступился».

Вильямс поехал к ним. Обследуя один район за другим, он обратил внимание на двух большущих мужиков с тяжелыми палицами, всюду следовавших за ним.

— А мы от общества, — об'яснили мужики. — Нас крестьяне к тебе приставили охранять.

— От кого?

— От жандармов.

Вернувшись в Москву, Вильямс снова подал рапорт. Он сообщал, что присланные министерством семена не могли взойти в северных губерниях, потому что это семена южного льна.

Украинским помещикам выгодно было продать семена подороже. Владельцы железных дорог зарабатывали на перевозках. Министры получили крупные взятки. В дело были замешаны князья. Донесение Вильямса опять дошло до царя, и тот опять надписал и на этом донесении: «Считать дело якобы не бывшим».

1905 год. По всей стране волна стачек и забастовок. Студенты Сельскохозяйственого института отказываются починяться директору, назначенному правительством, не ходят на лекции, митингуют, поют революционные песни. Несмотря на массовые аресты, они продолжают стоять на своем, и правительство вынуждено уступить: студентам дают право самим выбрать директора.

Студенческий совет Сельскохозяйственного института, единогласно избирает Василия Робертовича Вильямса. Так Вильямс стал «его превосходительством» господином директором.

— Ваше превосходительство, — говорили ему, — Рабинович выдержал конкурс на экзамене, но ведь Рабинович еврей.

— Это безразлично.

— Позвольте, ваше превосходительство, у нас существует процентная норма: на сто русских полагается принимать не больше одного еврея.

— Я отменяю процентную норму.

— По, ваше превосходительство, давать образование жидам…

— Я буду увольнять каждого, кто произнесет слово «жид».

Вильямс никогда не изменял своих решений. Это знали все. Не смея возражать «его превосходительству» вслух, недовольные шептались по углам:

— Он принимает крестьян наравне с дворянами! Зачислил в число студентов женщин. Ха-ха! Понимаете? Женщин! Он позволяет студентам вступать в брак, разрешает собираться на сходки. Надо сообщить министерству просвещения.

И донос строчился за доносом, а в это время «его превосходительство» организует кружок естествознания, общественной агрономии, студенческую кассу взаимопомощи. Все эти организации вели большую подпольную политическую работу. Вильямс принимает в институт скрывавшихся под чужой фамилией революционеров. У него учились Красин, Шацкий, Кржижановский и писатель Короленко.

Большой знаток и любитель музыки, Вильямс организует студенческие концерты, выручка с которых идет на нелегальную работу.

Когда кому-нибудь из студентов грозило исключение за невзнос платы, «его превосходительство» отправлялся по секрету от всех на почту и переводил свои личные деньги на имя задолжавшего студента.

Донос за доносом летит в министерство и в жандармское управление.

И вот в 1906 году, когда рабочие и студенты — нелегальная фракция социал-демократов — заседали в аудитории Вильямса, к «его превосходительству» явились жандармы.

— Вы знаете, что сейчас происходит в вашей аудитории?

— Да, сейчас я иду туда читать лекцию.

Жандармы последовали за Вильямсом. Собравшиеся увидели в дверях аудитории директора с жандармами: «Неужели Вильямс предатель?)»

Василий Робертович, как всегда не спеша, поднялся на кафедру и ровным обычным голосом обратился к собравшимся:

— Милостивые государыни и господа, в прошлый раз мы с вами остановились на подзолообралователном процессе…

Собравшиеся, пряча улыбки, поспешно вынули карандаши и сделали вид, будто записывают лекцию. Вильямс говорил и говорил: о черноземах, о сероземах и кремнеземах. Жандармы слушали, слушали, зевали, зевали и наконец ушли.

_{(Окончание следует)}