Наш актив

Кто это?

Это кружки юннатов Ревдинской школы Уральской области, Кемеровской школы, Западной Сибири, юннаты-туристы Баумановской ДТС в Москве. Юра Орлов и Груздев из Гуся-Хрустального. Деменчук и Давыдов из Борисоглебска, Витя Шмелев из Черсева Ивановской области, Владя Зеленский из Ленинградской области и еще многие другие.

Они делают с нами журнал; присылая вести о своих разведках, наблюдениях и опытах, организуют кружки юннатов. Они советуются через журнал с научными работниками о своих юннатских делах и дружно подхватывают задания журнала.

Горячо идет у них работа; держат они с нами крепкую связь — журнал наш наполняется жизнью.

Запустят работу и переписку — журнал тускнеет, будто лампочки в нем гаснут.

Большое дело ведет вокруг журнала его актив.

Журнал любит свой актив, ценит его работу и хочет познакомить с ним всех своих читателей.

Журналу важно, чтобы актив его увеличивался и рос вместе с ним. С дружным и крепким активом «Юный натуралист» становится сильным.

Сегодня познакомимся с Витей Шмелевым, Вите 14 лет, он живет в Черсеве, Гусевского района, Ивановской области.


МОЙ ЮННАТСКИЙ ПУТЬ


Начал я юннатскую работу с 1931 года. Проблески ее были и раньше. Помню, жила у меня мышь; долго жила и вдруг околела. Плакал я очень долго. А теперь смеюсь над своей глупостью. Позже жили опять две мыши, скачала жили в банке — очень ручные, затем потомство увеличилось — мышиха омышилась, штук шесть новых завелось. Пересадил я их в ящик, и они разбежались. Жила в доме и ящерица. Ночью уползала в щель под пол, а днем грелась на солнышке. Потом было много птиц. Я давал безумные цены — рублей семь за щегла и рубля по два за синицу, но не чистыми деньгами, а вещами.

С января 1931 года мне выписали журнал «Юный натуралист». Тут уж я начал подавать признаки юннатской работы. Начал с птиц. Помню, умел подкрадываться к птицам так, что хватал их руками, и знал всякую птицу по голосу. Теперь я тоже не выдам! Имел связь с Дормидонтовым Вадимом Григорьевичем — автором многих книг, в том числе «Птицы в неволе» (прошу, очень прошу написать, где он находится, его адрес). С 1932 года по 1933 год усилилась страсть к зверям и пресмыкающимся. Жили ящерицы, лягушки, жабы, зайцы и птицы более крупные: совы, галки, вороны, дятлы и другие. 1933 год — год самой меньшей юннатской деятельности. В 1934 году я уже проявил интерес к опытничеству, наблюдению за природой, рыболовству, охоте.

Я ходил часто в лес с винтовкой. Но стрелял редко, раз восемь-десять. И все безуспешно: не был достаточно меток. Этим летом я натренировался и решил взять в лес ружье — винтовку. И что же убил? Дрозда! Это первый и последний раз. И очень жалко — сил нет. Я ужасно не люблю кровь. Убегаю, когда режут домашних животных. Но стрельбу по мишеням ужасно люблю. Я состязался с лучшим из стрелков красноармейской части: на 50 метров из 15 очков он выбил 12, а я 6. Но и то хорошо. В школе я первый стрелок и наверное сдам на юного ворошиловского стрелка.

Я считаю, что до сих пор у меня было больше слов, а меньше дела. Это искореню. Буду писать только тогда, когда выполню задания, а так писать не буду: «Намечаются сдвиги»… «Скоро выполню задания» и т. д.

Что будет в 1935 году, загадывать не буду.

С пионерским приветом Витя Шмелев


МОИ ЗАПИСИ

Витя Шмелев


О сове



Жила у меня летом сова. Достал я ее детенышем, но детенышем-вылетком. Сначала она дичилась, щелкала клювом, угрожала лапами и крыльями. Но затем привыкла.

Очень смешная была. Сидела на окне, полузакрывши свои кошачьи глаза, нахохлившись — и жизни не видно. А ну-ка, принеси кузнечика — сразу оживет.

Слух был замечательный! Я делал такой опыт: помещал сову на окно и, проследив в противоположное окно, метров за восемь, за стеной, когда она успокоится и уснет, чуть слышно стукал — моментально повертывала голову. Рассматривал у нее слуховой аппарат — очень хорошо устроен. Стоит только маленько отвести назад заднюю часть надбровной красивой дужки, и весь аппарат представится вам — об’емистый и очень даже по сравнению со всем об’емом тела.

Она кушала кузнечиков, мясо, кашу, хлеб. Хорошо различала вкусное. Вот, например, сначала я давал черный хлеб — клевала хорошо, но, попробовав белый, не стала клевать черный и, наконец, после творога ничего не хотела знать, кроме творога и кузнечиков. В то время мяса не было, творога тоже, а кузнечиков трудно было поймать, но сова упорствовала: подавай творог или кузнечиков. Решил пустить ее на волю. Вечером пустил ее и вижу: прыгает, что-то клюет. Я подбежал к ней, но ничего не обнаружил. Так и ушла наша сова.



Зарисовка юнната Вити Шмелева.


О вороне



Это была обыкновенная серая ворона. Снаружи ничего особенного не было, но внутри ее горел огонь жажды жизни, но жизни не в лесу, а в жилище, у человека. Она была приручена. Достал я ее птенцом-слетком, т. е. вылетевшим из гнезда.

Сначала кормил я ее насильно. Брал за клюв, открывал его и совал туда пищу. Она ела. Потом начала принимать пищу из рук, прилетала, садилась около и открывала свой клюв, кга-кга! — корми ее. Берешь пищу и кладешь ей в рот. Таким образом она принимала пищу всю свою жизнь, в детстве, в юношестве — до конца. А жизнь ее была недолговечна — 4–5 месяцев.

Интересная она была на протяжении своей жизни. Много было поступков, до слез смешных. Вот один из них.

Пололи траву в огороде. Ворона вертелась около и глядела, что мы делаем, затем ухватилась своим клювом за траву, вытащила, бросила; но пользы было мало от этой помощи: она рвала все без исключения, все что попадется под нос. Погибла она трагической смертью — от руки убийцы-охотника. Понадобилась ему для рачьей ловли.


О разных птицах



Птиц, побывавших у меня, было много; синицы, воробьи, снегири, чечетки, щеглы, голуби, вороны, дятлы, ястреба, сычи, совы, галки, пеночки, ласточки, овсянки. Они жили подолгу. А побывавших по дню в руках и счета нет.

Синиц было у меня много — очень интересные, вертлявые, смелые. Одна из них жила целую зиму, привыкла и стала даже обедать с нами. Когда мы садимся обедать, и она тут как тут. Клюет из-под рук мясо, картофель, а то и в тарелку заглянет. Тараканам и клопам горе — весь день клюет их. Выпустил я ее к концу зимы, и она, повертевшись дня два, умерла, тут же около школы, на дровах. Сильно ругал я себя, что выпустил — надо бы выпустить весной когда растает весь снег. Хочу завести одну синичку от клопов.

Про синицу скажу: смелая, полезная в доме; неразборчивая в пище (но, конечно, надо давать больше мясной пищи) и красивая в оперении.

Воробьи жили подолгу, но интересного в их жизни не встречал ничего. Очень большие трусы, воры, не поддаются приручению, в комнате за ними много уборки, и неинтересны.

Снегири — красивая, вежливая и рассудительная птица. Они жили долго. Интересны в жизни, миролюбивы, легко приручаются. Я приручил снегиря так, что он садился на руки и позволял брать себя и гладить. Но вот что интересно: чечетка, жившая с нами, чистила после еды снегирю-самцу клюв, а если зазевается, то такого тумака в спину от снегиря получит! Самка тоже приручается.

Чечетка — птица невзрачная, и я про нее ничего не скажу, так как мало интересного в ней замечал. Туго приручается.

Щегол — красивая птица и приручается хорошо.

Голубь — очень хорошо приручается и служит в неволе для разных полезных целей. Выводятся домашние голуби.

Ворона — нетребовательна в пище, очень хорошо приручается.

Дятел — к пище требовательный; у меня все же клевал кашу, творог. Коллективная птица: у меня жили два дятла с галкой. Если галка заденет кого-либо из дятлов, то ей, бедной, достается обязательно: оба — один на спине, другой на голове. Дятел легко приручается; у меня он улетел в лес и надолго и опять прилетал; красив в комнате.

Ястреб — трудно приручается, очень требователен в пище, вреден в неволе (таскает цыплят).

Сыч и сова — нетребовательны в пище, приручаются, но не очень легко.

Галка, — нетребовательна в пище, но трудно приручается.



Пеночка — хорошенькая птичка, легко приручается.

Ласточка — трудно и почти совсем не приручается, особенно взрослая, но птенцов я приручал.

Овсянка — слабая птичка, очень трудно приучается, нетребовательна в пище.



Об утках



Сегодня, 16 декабря, на нашей речке видел трех уток. Они держались в тех местах, где льда еще нет. Такие случаи у нас бывают почти каждый год, но зимовки уток я еще не замечал. Думаю, если река не замерзнет, то утки останутся зимовать. О зимовке уток я читал.


О камнях и ямах

Осенью, бродя по полю в выходной день, я наткнулся на две загадки. Первая: почему у нас на одном поле камни? Исследуя камни, я увидел, что количество их сгущается по направлению к северо-западу. После поисков я нашел в одном из небольших оврагов растрескавшуюся массу камней, но не установил, что это: большой ли камень, подвергнувшийся выветриванию, или выход каменной массы. Камни в поле и камни в яме однотипны. Весной установлю, что правильно.

Вторая загадка: большие ямы в поле. Из расспросов жителей я установил, что здесь раньше велась добыча глины и руды. Верно: нашел небольшую руду и глину — красную, желтую, синеватую и какую-то серую в смеси с рудой.

Во время этой же вылазки я установил, что наша речка питается, кроме знакомых мне нескольких ключей, еще множеством ключей, причем в одном месте образовалась целая трясина: где ни ступишь, везде сочится вода маленькими ключами. В некоторых местах по берегам нашей речки встречаются кусочки известняка, похожего на мел. Подобные же куски и камни встречаются на полях, прилегающих к берегу реки.


О нашей речке

Недалеко от села начинается речка с водой, похожей на хрусталь, и дном, местами выстланным камешками, местами покрытым чистым илом или водорослями. Она впадает в реку Колпь. Это еще что! Наша речка, пожалуй, первая в области, если не в РСФСР, по чистоте и питательности воды. Главное, она замечательна тем, что во всякое время года в ней одна температура: 4° тепла. Зимой речка не замерзает, и чем сильнее мороз, тем больше от нее испарений: пар клубится облаками, и бывает, что все село закрывается им. Речка берет начало из ключей, которыми богата наша местность.



Зарисовка Вити Шмелева.


Километра за два до устья, на пруду, стоит мельница. О происхождении ключей я говорил выше. Раньше, года три назад, в речке водились гольцы, но как только пруд стали часто спускать, то гольцы переселились вниз, в пруд. Об'ясняю я это тем, что когда пруд редко спускался, вода в речке нагревалась сильнее и доходила до той температуры, при которой могут существовать гольцы, а когда пруд стали спускать часто, то температура понизилась, и гольцы переселились вверх и вниз по реке. Вода в верховьях немного теплее, потому что влияют болота. В верховьях водятся и щуки. Граница замерзания речки примерно совпадает с границей расселения рыб. Это ясно почему: зимовать подо льдом лучше, да и летом температура воды тут выше.

За плотиной речка замерзает, а летом теплая. Постоянные жители там: утки, гольцы, вьюны, пискари, щуки. Сюда же заходят язи, плотва, налим, уклейки. Утки встречаются и вверху, за границей замерзания.

Вверху вода чистая, проточная, но быстро нагревается. Мы ставим небольшую плотнику с постоянным спуском: вода накапливается, нагревается, и мы купаемся здесь. Грязная вода уходит в спуск… Дно выложено камнем, похожим на мел. Этим камнем можно писать на школьной доске. В средней части речки встречаются лягушки и очень много каких-то животных, похожих на инфузорий, по большой величины — 1 и 0,5 сантиметра.



Загрузка...