Журнал "Юный натуралист" №3, 1936

Саами

П. Рябов

«Зимой на оленях груз возим. Весна придет, приедем на летнее место— оленей пустим отдыхать. Кережи и чуны[1] тоже отдыхают.

Лето придет — станем рыбу ловить. Рыбу ловим неводом и сетками. Рыбу сдаем в кооперацию. Летом едим рыбу и хлеб. Зимой едим мясо и хлеб.

Мы живем на Румну-озере. Кругом у нас все тундра. Мы там живем хорошо. Осенью станем оленей ловить. Оленей поймаем — станем груз возить».

Так в нескольких словах описал Федя — лопарский мальчик — свою жизнь, жизнь лопарской семьи за целый год. Пожалуй, сюда нечего было бы прибавить, если бы Федя не забыл написать, что он и его брат Ваня вторую зиму учатся в школе.

Федин отец не учился. Школ не было. Да и для чего было лопарю учиться? И отец, и дед, и прадед Феди жили, как жил их прапрадед. Приходила весна, грузили на чуны свое небогатое имущество, ребят, забирали собаку, кошку и по последнему весеннему снегу выезжали на уставших за зиму оленях на летнее место — на озеро. Тут жили в крытой дерном веже, день и ночь выкуривая из нее едким дымом комаров и мошку.

Целое лето семья ловила рыбу.

Рыбу едят, рыбу сушат, рыбу солят, запасают на зиму. Рыба для лопаря — главная пища круглый год.

Сейчас Федя пишет: «Летом кушаем рыбу и хлеб, а зимой — хлеб», а по рассказам отца Феди раньше хлеба они почти не видали.

Неудивительно, что сильные среди лопарей были в редкость. И был у них сильный человек в почете.

Когда-то встарину лопари охотились на диких оленей с самострелами. Каждый охотник мог выследить, найти стадо, мог незаметно подкрасться к нему, метко пустить стрелу, а вот натянуть тугой лук у него нехватало силы. Поэтому в каждой артели охотников был один силач. На его обязанности было натягивать охотникам тугие луки. Его освобождали от всех других работ и всячески уважали.

За летом приходила осень. Ловили отдохнувших, от’евшихся, одичавших за лето оленей, складывали снова на чуны и кережи свой небогатый скарб или погружались всем хозяйством на гордоносые лодки и из озера в озеро, по порожистым рекам, когда в небе по ночам звенит беспокойно сияние, а земля покрыта разноцветным ковром вянущих трав, едут они на свое зимнее место, в погост[2], запрятанный среди болот и леса. Туда собираются все лопарские семьи, жившие лето врозь, далеко друг от друга.

Бабинский погост. Запрятанный среди болот четыреста лет простоял он так, и мало что изменилось в нем за это время. Только вместо избушек стоял когда-то десяток тесных веж.

_{Рис. Феди Сергина.}

А зимой — лыжи, собаки, ружье; промысел за белкой, куницей, глухарем.

Что знали Федины деды? Знали, что в озерах много окуня, щуки, кумжи, что если ее ловить целое лето и днем и светлой полярной ночью, то можно быть почти сытым можно поправиться после долгой полуголодной зимы и даже заготовить кое-что на следующую зиму… Знали, что на дне холодных порожистых рек, куда осенью кумжа поднимается из озер метать икру, есть ракушки-жемчужницы, а в них, в одной из ста, маленькая розовая жемчужина. Надо много нырять, чтобы достать одну такую жемчужинку, и во сто раз больше, чтобы найти крупную, красивую жемчужину, от которой в глазах купца что-то начинает искриться. Знали, что спускаться в лодке с семьей и пожитками по таким рекам— дело серьезное и опасное.

Знали они, что надо прятать свой погост в леса и болота, дальше от жадного глаза русского колонизатора.

Все знали, что работы зимой по перевозкам мало, только почта и казенный груз, да проезжие в Колу чиновные люди. Знали, что подряд на эти перевозки возьмет свой же богач-лопарь за много тысяч, а их наймет за 15–20 рублей на всю зиму, больше не даст. Но выхода не было, и нанимались.

Знали, что в лесу много глухаря, белки, куницы, выдры, что их можно промышлять, что их можно недорого продать, что летом надо жить на озере, кормиться около воды, а зимой с’езжаться в погост. Так Федины деды и жили, стягивая концы с концами. А когда концы не стягивались, были нехватки, голод.

Но многого не знали они. Не знали, что на порожистых реках в будущем станут электростанции, которые изменят до неузнаваемости их край.

Они не знали, что их горы богаты не только зверем, — в них богатейшие в мире, неисчислимые запасы апатита, нефелина, в них никель, железо, слюда и еще много чего. Рассказывают: когда прошел слух, что протянут от Кандалакши в Колу проволоку, подвешенную на столбах, и по ней будет разговаривать, лопари не удивились самому чуду, что можно разговаривать по проволоке.

— Может, такая проволока и есть, мы не знаем, — сказали они.

А чудом показалось, что можно найти столько проволоки (от Кандалакши до Колы 250 километров). Этому никто не хотел верить, и самый старый лопарь заявил:

— Никогда этому не быть. Столько проволоки нельзя найти.

С тех пор изменилось многое. Все видели, как протянули проволоку, провели железную дорогу, потом приехали новые люди; они рыли в горах, мерили реки, все узнавали, все записывали. Люди пришли другие, не такие, как раньше, и лопарей они стали звать иначе: «саами», что значит «люди».

Наше хозяйство.

_{Рис. Феди Сергина.}

По глади озер забегали бойкие моторы. Через горы, леса вместо оленьих тропок проторились широкие дороги, а по ним понеслись машины, везя сразу столько, сколько не увезут и десять оленьих упряжек. На глазах у всех в горах вырос новый большой город — Хибиногорск (Кировск). Рядом родился и растет другой — Северо-Никель. Болота, изрезанные глубокими канавами, стали сухими. Там, где не росло ничего, стали вызревать помидоры, огурцы, картошка, овощи, хлеб. Оттуда, где из озера в море течет бурная река Нива, ночью, днем и вечером доносятся раскаты взрывов: это рвут гору, строят плотину, хотят обуздать порожистую Ниву и заставить ее работать. Все это видели и не удивлялись, не успевали удивляться. Не удивились они и тогда, когда с озера на озеро запорхал маленький гидроплан-амфибия. Ведь нашлось же столько проволоки, чтобы протянуть от Кандалакши до Колы, — значит, и это может быть.

Видит это и Федин отец и знает, что жизнь стала другой, что его Феде и Ване не так жить, как жил он. Им уже не рыбой жить и не охотой, и грузы на оленях едва ли возить.

Им жить не так, как жили лопари, а так, как будут жить саами.

Вот почему отец учит Федю и Ваню в школе. Он видит их живущими не в грязной, дымной веже, а в светлом, большом доме, чисто одетыми — такими, как ходят в большом городе.

В новую жизнь уйдет с детьми, может быть, и он, захватив от прошлого только воспоминания, да старую, от деда оставшуюся, деревянную тарелку, которую он хранит сейчас, как память о еще более древних временах, да колыбель, расшитую бисером и медными с двухголовыми птичками пуговицами, где спали по очереди шестеро его ребят, а когда-то и он сам.

На лыжах с ружьем, а когда не было ружей — с луком и стрелами, но всегда с верным помощником — собакой лайкой — всю зиму промышляет охотник белку, куропатку, глухаря.

_{Рис. Феди Сергина.}

Вот почему он с такой теплой лаской и гордостью наблюдал, как Федя рисунками рассказывал мне об уходящей лопарской жизни. Он помогал ему, советовал, исправлял.

Помогали и все остальные: и мать, которой как будто не до рисунков, и шестилетний Исаак, и маленькая сестренка Оксу.

Рассказывали, показывали, торопились, как будто боялись, что не успеют, что я уйду или, если замешкаемся, вместо вежи уже будет стоять светлый, большой дом.

Феде одиннадцать лет. Он знает и умеет все, что надо было знать и уметь лопарю, а глядя на его карту, которая помогала мне дополнить и исправить карту, сделанную когда-то учеными людьми, я верю, что он узнает и сделает для своего края много, чего не знали и не могли сделать его деды.

Я знаю, что Федя будет жить не в дымной веже, а в большом, светлом доме, хотя он и забыл написать о том, что с братом Ваней они уже вторую зиму учатся в школе.

Весна в Лапландии.

_{Рис. Феди Сергина.}

Строительство в Кировске.

_{Рис. П. Рябова.}