Гибель «Кречета»

Схватка у костра

Евдокимова не было трое суток. Он взбирался на высокие сопки, залезал на деревья, тщательно осматривал всё кругом, но места, изображённого на плане, начертанном на бересте, не обнаружил.

Соколов по-прежнему в бессознательном состоянии лежал у потухшего костра. Хлеб и сало были не тронуты.

«Это хорошо, – подумал Евдокимов. – Значит, двойная доза снотворного, которую я ему дал, подействовала. Счёт дням он не помнит, скажу ему, что не уходил в район, боялся оставить его одного. Немало придётся повозиться с больным, пока он будет в состоянии указать место, где находится золото. Но игра стоит свеч».

Таблеток с мудрёным латинским названием Евдокимову, конечно, было жаль: самому могут пригодиться. Его снабдили ими люди, пославшие его сюда, в тайгу, полную непредвиденных и ожидаемых опасностей. Они говорили, что это новое и верное средство. Сколько ему здесь скитаться – неизвестно, а от укуса зловредного таёжного кровососа можно легко заболеть. Но придётся поделиться своим запасом. Иначе больного не подправить.

Соколов уже не стонал, а хрипел. У него потрескались губы, рот был открыт. Тонкая струйка холодной воды из чайника освежила его. Сначала он поперхнулся, потом его начал душить кашель. Евдокимов приподнял ему голову, и кашель постепенно прекратился.

Больной открыл глаза и долго не отводил застывшего взгляда от своего таёжного спутника.

– Не узнаёте, Юрий Александрович? Я – Евдокимов.

– Пить хочу, – с трудом выговорил Соколов.

Евдокимов дал Соколову воды и одновременно положил ему в рот две таблетки.

– Глотайте, вам поможет!

Соколов тихонько застонал.

Вскоре ему стало немного лучше. Сознание прояснилось.

– Спасибо, Пётр Иванович! – поблагодарил он. – Вы в район ходили?

– Что вы, Юрий Александрович! Да разве я вас в таком состоянии оставлю одного?

– Признаться, неважно себя чувствовал, – сказал Соколов. – Долго я лежал без сознания?

– Порядочно! Примерно, часов десять прошло. Наверно, проголодаться успели? Сейчас запалю костёр, сварю кашу.

«Таёжный доктор» накормил больного с ложечки, совсем как заботливая няня – и тот уснул.

Евдокимов умаялся после долгих и тщетных поисков золотых россыпей. Трудной оказалась эта трёхдневная «прогулка» по тайге. Черти, что ли, этот клад стерегут! Всё равно он его достанет. Евдокимов стянул с себя сапоги, насквозь промокшие за трое суток скитаний, разложил для сушки у костра портянки, глубоко вздохнул, вытянулся и крепко заснул, повернув коричневые пятки к огню.

...Больной проснулся оттого, что его мучила жажда.

– Пить!.. – попросил он.

Ответа не последовало.

Тогда лётчик с большим трудом поднялся на локте и огляделся. Таёжная ночь раскинулась звёздным шатром. На тёмном небе висела бледная оранжевая луна, похожая на дольку апельсина.

– Странно, – прошептал он, – очень странно!

Вчера, перед тем как ему стало плохо, он ясно видел серп народившегося месяца, а сегодня... за один день не могла появиться почти половина... Тут что-то не так. Не десять часов прошло, а трое-четверо суток, пока луна успела принять эти новые очертания. «Ясно! Чёрнобородый ходил искать золото. И, кончено, ничего не нашёл. Иначе он, вместо того чтобы со мной нянчиться, прикончил бы меня. Так вот каков он, этот плотник! Вот тебе и «полегчает!» Охотники за «фунтиками» в тайге, оказывается, не перевелись, хотя самих «фунтиков» давно уже нет. Должно, недоброе задумал этот Евдокимов. Теперь он от меня не отстанет, пока не сделает всё, чтобы разыскать золото. Потребует показать, где оно находится, а я не покажу. Значит – смерть. Впрочем, если бы и показал, он всё равно убил бы меня».

Соколову было страшно и тяжко. Шея стала чужой, негнущейся, будто её сдавили враждебные руки. Он чувствовал, что левый угол рта перекошен. Щека беспрерывно дёргается.

Проснулся Евдокимов.

– Вам полегчало? – участливо спросил он.

– Немного.

– Вот и хорошо. Завтра пойдём в район, а то продукты кончаются. По дороге вы мне покажете ваш золотой клад. Очень интересно поглядеть на такое чудо. Так ведь?

– Зайдём в район, – не отвечая на прямой вопрос, сказал Соколов, – обо всём доложим. Местные власти создадут комиссию. Я уверен, и меня с вами в эту комиссию включат.

– Некогда мне по комиссиям ходить. Ждут товарищи, – буркнул Евдокимов. Немного подумав, он обиженно добавил: – После того, что я сделал для вас, вы не верите мне?

Соколов повернулся, посмотрев в чуть выцветшие, ничего сейчас не выражающие глаза Евдокимова, спокойно, но в то же время твёрдо и решительно сказал:

– Я не могу вам верить, Пётр Иванович. Думаете, я простофиля и не знаю, что вы уходили на поиски золота!

– Разве вы в моё отсутствие просыпались? – тихо поинтересовался Евдокимов.

– Нет.

– А как вы, чёрт возьми, узнали о моём отсутствии?

– По луне! – громко ответил лётчик. – Луна другая стала. Вас не было трое или четверо суток, а вы говорите о доверии!

Евдокимов криво усмехнулся. В глазах его мелькнула задорная искорка, и тут случилось то, чего Соколов не ожидал. То ли безлюдье, хмурая тайга, не только моральное, но и физическое одиночество повлияли на нервы такого крепкого человека, каким был Евдокимов, то ли просто он понял, что больше прикидываться ни к чему. Так или иначе он заговорил в тон Соколову:

– Что ж, будем откровенны... Да, я пытался без вас найти золото. Но не думайте, что для личного обогащения. Не такой я чудак. Сколько я мог унести золотого песка? Ну, скажем, пятнадцать килограммов, если идти сотни километров без продуктов, что невозможно. Но, допустим, вынес бы. Что бы мне это дало? Куда бы я его дел? Можете быть спокойны, я выполнил бы вашу просьбу и, найдя золото, сообщил бы о нём начальству в районе. Меня бы, конечно, сразу отличили, премировали, стали бы доверять. Может, в газете портрет поместили бы. А это куда дороже золота.

– Так вот вы какой плотник! С чужого берега!

– Какая тебе разница, с какого я берега! – грубо прервал Евдокимов. – Мне нужно золото, и ты мне его покажешь!

Евдокимов как ни в чём не бывало подбросил сучьев в костёр. Он затрещал и вспыхнул ярче. На маленькой поляне, окружённой вековыми деревьями, молча сидели два русских человека, два врага. Они ещё недавно по-братски делили хлеб, один из них спасал жизнь другому, а сейчас беспредельная тайга стала тесна для них.

– А показать, где нашли золото, вам всё-таки придётся, – мрачно сказал Евдокимов. – В ваших это интересах, а то...

Он подбросил на ладони пистолет.

– Не выйдет! Не покажу, – отрезал Соколов. – Какая разница, убьёте вы меня сейчас или после того, как я приведу вас к золоту?

– Клянусь, ни один волос не упадёт с вашей головы!

– В это я верю, – иронически заметил лётчик. – Причёску, возможно, и не испортите, но...

– Не валяйте дурака! – оборвал Евдокимов. – За некоторые услуги платят щедро, и не песком, которого много с собой не унесёшь. Были бы дальновидным человеком, вы бы это поняли.

Соколов напряжённо думал.

Что побудило диверсанта в тайге у костра принять вызов и начать откровенный разговор? Вряд ли Евдокимов действительно старался завербовать его в лагерь врагов. Он, как матёрый разведчик-диверсант, должен был бы за многие годы научиться хотя бы немного разбираться в людях и понять, что его случайный таёжный спутник совсем не из того теста, из которого «пекут» изменников Родины. Если он и сделал такую попытку, то больше для того, чтобы поддразнить измученного человека, приговорённого им к смерти.

Соколов поднял глаза, и Евдокимов прочёл в них ненависть и презрение.

– Чувствую, – сказал он, усмехнувшись, – будь в ваших руках эта штучка, – он показал на пистолет, – вы сейчас торжественно произнесли бы: «Именем Российской Советской Федеративной Социалистической Республики за измену Родине Евдокимов приговаривается к смертной казни...» Но хозяин положения – я, и, когда рассветёт, вы поведёте меня к золоту.

– Врёшь, гад!

Не давая себе отчёта в своих действиях, Соколов сгрёб в охапку горящий костёр и одним движением опрокинул его на Евдокимова. Враг инстинктивно поднял руки, чтобы защитить лицо от огня. В это мгновение Соколов, изловчившись, толстым горящим суком изо всех сил ударил Евдокимова. Пистолет отлетел в сторону. У Соколова откуда-то появились силы. Изогнувшись, он схватил пистолет и снял его с предохранителя. Опомнившись, Евдокимов бросился на Соколова с ножом. Лётчик успел отвести удар от груди, но нож прошёл своим остриём от правого виска около глаза, через всю щёку до подбородка. Рана была не глубокой, но сильно кровоточащей. Плохо видя из-за крови, залившей глаз, почти не целясь, Соколов нажал спусковой крючок. Раздался выстрел, повторенный таёжным эхом.

Евдокимов, выронив нож, схватился за плечо, резко повернувшись, побежал прочь от костра. Вдогонку грохнул второй выстрел. Хозяином положения стал Соколов.

– Собаке – собачья смерть! – прокричал он, стреляя в третий раз.

Евдокимов остановился, чуть подался вперёд, качнулся и рухнул на землю, скрывшись в высокой траве.

...Прошло нервное возбуждение схватки, и Соколов в изнеможении упал. Каждое движение причиняло ему ноющую боль. Он сунул пистолет в карман и ощупал свою рану. Кровь ручейками стекала с лица на грудь. С трудом стянул он с себя замшевую рубашку и майку, выбрал место посуше и прижал трикотаж к пылающей щеке. Он долго лежал так, не отрывая руки с майкой от лица.

Ночной холодок несколько успокоил его.

Рассветало. Соколов попытался подняться сначала на колени, а потом, оперевшись свободной рукой о землю, на ноги.

Качаясь, стоял он у чахлой берёзки, держась за её тонкий ствол, и долго смотрел на лежавший шагах в тридцати от него труп страшного человека, едва не лишившего его жизни.

У места схватки, среди разбросанных обугленных головешек что-то чернело. Приглядевшись, он увидел сапоги Евдокимова, которые тот сушил у костра. Вот это находка! Как ни противно, их надо взять; свои-то совсем развалились. Тут же лежал мешок. Соколов вывалил из него содержимое. Решил взять советские деньги, паспорт, немного хлеба, две банки консервов, записную книжку, карандаш. Другие вещи оставил на месте. Левой рукой поднял за лямки мешок, правой – продолжал прижимать майку к лицу. Так и пошёл он к реке, ступая босиком по влажной траве и колючему валежнику.

Путь был короток, но тяжёл. Пришлось пробираться сквозь густые заросли. Но вот под ногами захлюпала прибрежная болотистая жижа. Лес стал редеть. Ещё несколько десятков неимоверно трудных шагов, и Соколов вышел к реке, заросшей камышом у берегов. Только сейчас, торопливо напившись и остудив в воде натруженные ноги, он распорол ножом старые голенища и натянул доставшиеся ему слишком просторные сапоги. Майка прилипла к запёкшейся ране, а отодрать ткань он побоялся. Соколов очень устал и прилёг на сухую кочку. Ныла каждая косточка, болела каждая мышца. Лётчик вытянулся и забылся в полусне.

Ему мерещилось, будто он едет в чёрном автомобиле. На заднем месте, слева от него, сидел незнакомый человек, справа – Евдокимов. Кто был впереди, Соколов не видел. Он с недоумением смотрел на Евдокимова.

– Не узнаёшь? – сквозь редкие почерневшие зубы процедил тот.

– Куда вы меня везёте? – спросил лётчик.

– На «Кречет». Его срочно нужно перегнать в Германию!

– Такой самолёт – к фашистам?! – воскликнул лётчик. – Что это значит?

– Всё в порядке, Юрий Александрович, – спокойно сказал Евдокимов. – Вы полетите вместе с женой и с сыном в Берлин. Разве не видите, кто сидит впереди вас?

Тут Соколов заметил жену, закрытую густой вуалью, а на коленях у неё – сына, одетого во всё чёрное.

– Нина! – вырвалось у лётчика.

– Успокойся, Юра! – тихо и грустно сказала жена. – Меня с сыном на твоих глазах сейчас расстреляют, если ты не полетишь. А ты, конечно, не полетишь? Не подчиняйся им!

Соколов хотел выскочить на ходу, но сильные руки крепко держали его. Он начал вырываться, звать на помощь, и в эту минуту раздались громкие выстрелы, которые участились до пулемётной трескотни, перешедшей в ровный гул мотора.

Наступило то еле уловимое состояние, когда мозг переходит от дремоты к бодрствованию, а окружающее кажется продолжением только что виденного сна.

Чуть в стороне над густой тайгой проплыли два самолёта.

«Неужели поиски «Кречета» ещё продолжаются», – подумал лётчик. Он смотрел вслед уходящему самолёту, пока две чёрные точки не растаяли в воздухе, потом оглянулся по сторонам.

Совсем рядом в камышах что-то чернело. Он не подошёл, а подполз поближе и увидел небольшой плот – пять кое-как связанных неотёсанных брёвен.

«На этом плоту, вероятно, кто-то переплыл реку, – мелькнула мысль. – Значит, я могу плыть по течению».

Лётчику удалось вползти на плот и оттолкнуть его. В полусознании Соколов всё же сумел подложить под голову тощий мешок. Дальше он уже ничего не помнил.