Гибель судьи Мрочека

6. Наедине с ним

Они поднялись наверх. Мрочек взглянул на часы.

— Уже половина десятого. Через два с половиной часа похороны. Прежде всего, следует поехать в город. Есть ли здесь цветочный магазин? Иначе будет совсем нехорошо: ни одного венка от родных. В провинции все на это обращают внимание.

Тадеуш, вытирая полотенцем голову, подошел к окну. Увидел мужскую фигуру, идущую к морю. Некоторое время смотрел вслед, пока мужчина не скрылся за песчаным, покрытым негустым кустарником крутым склоном.

— Интересно, что он хотел? Сказал, что пора на службу, — буркнул молодой доктор. — А входит ли прогулка в плавках вокруг нашего дома в круг его служебных обязанностей?

— Ты размышляешь над тем, действительно ли он так любит утренние купания именно в этом месте, затягивая их до времени, когда уже надо сидеть за рабочим столом, или пришел сюда по другой причине? Плавает хорошо, но заметь, этот уголок пляжа лежит слишком далеко от городка, а зато близко от… нас.

— И чего бы это ему здесь купаться?

Пожала плечами:

— Об этом у него спроси. Я, наверное, ничего не отвечу. Одно лишь могу сказать, что сожалею…

Она замолчала.

— О чем сожалеешь? — отвернувшись от окна, он подошел к ней.

— Сожалею, что не позвонили ему вчера. Выглядит очень порядочным человеком. Думаю, если бы мы доверились ему во всем, уже бы обрели покой, и сразу бы все пошло иначе. — Она посмотрела ему в глаза. — Тадек, что вы говорили о моторке? Почему это показалось ему таким странным? И тебе тоже? Ты… ты что-то думаешь?

— Человек всегда что-то думает… — Он снова был у окна. — Не понимаю, — сказал как бы про себя, — что этому человеку нужно было здесь сейчас? Делал вид, будто его ничто не касается, однако оглядывал все вокруг — ты обратила внимание? И появился как раз тогда, когда моторка начала тонуть. Это тоже совпадение? Одни лишь совпадения.

— Но скелет ведь настоящий, — сказала она, подойдя к мужу, стоявшему неподвижно, вглядываясь в синий горизонт. — Может, он про него что-то знает?

— Тихо… — он приложил палец к губам, а затем показал им на пол. — Она там. Может услышать… — прошептал. — Умоляю тебя, не вспоминай о нем, если есть малейшее подозрение, что нас услышат. Я должен обдумать все, Галинка. Может… может, ты права… Однако сначала мы должны идти на похороны. Потом обдумаем. Если бы я только знал, что он искал на пляже так рано? И осматривал моторку после дядиной смерти, ты слышала, он сам об этом говорил. Ходил тут, расспрашивал людей, разговаривал с Гольдштейном и Вероникой и, наверное, с другими соседями. Ничего об этом не известно. Конечно, ему необязательно нам обо всем рассказывать. Милиция всегда должна составить протокол, если кто-то трагически погибнет. Это ясно. Но почему капитан интересуется и дальше этим делом?

— Откуда ты взял, что интересуется? Пришел сюда утром, — это действительно могло быть стечение обстоятельств. Он такой загорелый, что, вероятно, много времени проводит на пляже. Да и плавает хорошо, не так ли? А что оказался недалеко в такое время, меня не удивляет. И если он хочет ежедневно плавать, то должен использовать для этого время, перед работой. Не пойдет же он на пляж в служебное время.

— Оно-то так, но… — не успокаивался Тадеуш.

— Голову на отсечение даю, что через несколько минут он сядет за свой стол, — сказала Галина, — и забудет, что видел нас когда-либо.

Но это предвидение было слишком рискованным: если бы оно исполнилось, ее ясная головка слетела бы с плеч, потому что капитан Желеховский как раз думал о них обоих, и ничто не говорило о том, что он готов забыть новоприбывших супругов из Варшавы. Склоном дюны он спустился к морю. На мгновение задержался, почувствовав, как его ног коснулась ласковая прохлада набежавшей волны.

Желеховский оглянулся. В кустах на гребне дюны, в нескольких шагах от себя, увидел блеск никелированного руля своего мотоцикла, прикрытого так старательно, как только может сделать владелец, знающий о вредном воздействии солнечных лучей на покрытие. Рядом должен лежать мундир, а под ним и служебный пистолет в кобуре. Комендант не считал это легкомыслием, хотя и оставить оружие в месте, доступном для каждого, уже было нарушением служебного устава. Однако по утрам здешний берег всегда безлюдный, да и, наконец, нельзя же лезть в воду в мундире да еще и с пистолетом на поясе.

Уже было двинулся к мотоциклу, но вдруг, будто остановленный какой-то молниеносной догадкой, остановился и огляделся. Потом быстро вошел в воду и поплыл вдоль берега в направлении скалы. Время от времени поглядывал на берег. На гребне дюны ни души, а гребень закрывал его от домов и человеческих глаз, которые могли увидеть его из садов.

Приблизившись к пристани, нырнул и всплыл уже только у края помоста. Погруженный по шею, немного отдохнул, плечом опершись под водой на сваю. Потом быстро ощупал ее поверхность. Свая была гладкая, скользкая, покрытая водорослями. Трудно было предположить, чтобы какая-то из этих свай имела что-то острое на своей поверхности, чем бы… Однако ночью была гроза. Могло что-то отколоться. Пристань старая, какой-нибудь кусок дерева мог бы…

Не раздумывая, нырнул во второй раз. Водная гладь сомкнулось над ним. Какие-то секунды неподвижно держался за сваю. Солнце доставало и сюда, наполняя близлежащую водяную стихию мягким зеленым светом, в котором прямо перед ним покачивалась небольшая студенистая медуза. Легким движением оттолкнул ее и провожал взглядом, пока она отплыла, внезапно сдвинутая и втянутая в слабый водоворот. Затем вынырнул, глубоко вдохнул и опять погрузился. Снизу виден край помоста и два ряда свай. Все выглядело так, как и должно быть: сваи гладкие, стройные, поросшие темно-зелеными водорослями.

Посмотрел вглубь. Переливаются и заламываются тени. Вот и его собственная тень. А это что? Приблизился к дну, протянул руку. Раковина. Небольшая, розовая, очень красивая. Выпустил сквозь растопыренные пальцы. Медленно упала на дно. Не хватало воздуха. Хотел оттолкнуться ногой от дна, но заметил еще что-то. Следует странствующего моллюска?..

Всплыл одним сильным взмахом рук. Вздохнул несколько раз, и опять на глубину. «Где это было? Там? Нет, тут».

Опустился на дно, почти полулежа, протянул руку.

Это была прозрачная нейлоновая леска, и если бы не преломление света и теней, отражавшееся на песке, не заметил бы ее никогда. Потянул, не выпуская из ладони.

Леска была привязана к свае. Слегка дернул. Держалась крепко. Снова всплыл, не выпуская ее из руки, и опять погрузился. Леска тянулась в море. Плыл вдоль нее медленно, поддерживая ее пальцами над дном, метров десять, может, двенадцать…

Вдруг кончилась. Что-то ударило его по пальцам. Начал искать на дне. Нашел леску и на ее конце какую-то вещь.

Зажав ее в кулаке и увлекая за собой леску, доплыл до пристани. Там вынырнул, оглянулся и, убедившись, что никого вокруг нет, осмотрел найденный предмет. Это была широкая пробка, сквозь которую была протянута леска. Пробка от большого термоса.

Вышел на берег. Быстрой походкой двинулся к своему мотоциклу, размахивая руками, в которых ничего не было, потряс головой, чтобы быстрее высохли волосы. Если бы сейчас кто-то увидел его, то убедился бы, что капитан Желеховский не только ничего не несет с собой, но и совсем не похож на человека, который только что сделал важное открытие.

Он шел, тихонько насвистывая, подпрыгивая время от времени и похлопывая ладонями то по груди, то по бедрам. Почти весь обсох, пока оказался на гребне дюны. Аккуратно надел мундир со знаками различия, натянул фуражку, потом быстро снял плавки и неприметным движением вынул из них находку. Надел штаны, присел, чтобы натянуть носки и ботинки, и именно в этот момент сунул пробку в карман, даже толком не зная, зачем он это делает. Здесь никто не мог за ним следить. Однако у капитана Желеховского был полевой бинокль, и он знал, как много мелочей можно с его помощью увидеть даже издалека. Это был не единственный бинокль в мире, каждый владелец подобного, задавшись целью следить за комендантом милиции, мог бы обратить внимание на ту пробку, как только она появилась бы в поле зрения.

Взять хотя бы сегодняшнее утро: увидев, как тонет моторка, понял, что есть некоторая неясность в случайной смерти судьи Мрочека. Однако, пока не нашел эту пробку, не имел никаких оснований для своих подозрений, да и хотелось ему, чтобы все было хорошо. Теперь же видел, что это не так. Однако, кроме одного — кроме непосредственной причастности ко всему этому пробки, привязанной к леске и найденной близ пристани, — не мог сообразить больше ничего.

Выводя мотоцикл из низких кустов можжевельника, пытался упорядочить сегодняшние утренние впечатления. Не хватало фактов. Даже та проклятая пробка могла, в конце концов, абсолютно ничего не значить.

Капитан вздохнул. Завел мотор, узкой тропинкой, сбегавшей в конец улицы, съехал вниз. Здесь жила доктор Ясинская, заведующая больницей в Порембе. Не выносила судью Мрочека, делала вид, будто не замечает его, никогда не подавала ему руки… Дальше стоял дом умершего, в котором со вчерашнего дня поселились молодожены. Симпатичные, однако в их поведении чувствовалось что-то неясное. И снова — никаких доказательств, только гипотезы.

Въезжая в улочку, посмотрел в сторону домика, скрывшегося за стеной густой зелени. Может, нашли что-то в доме судьи? Могли что-то заметить и держать в тайне. Но что? Люди нередко из самых благородных соображений скрывают от всех даже несущественные факты.

А если бы моторка отплыла от берега более чем на километр? Доктор спасся бы, конечно. Плавал хорошо. А она? Конечно, не оставил бы одну. Вероятно, как-то доплыли бы, если бы хватило сил… А не то было бы еще двое похорон. А может, одни?..

Заторопился. На этой улочке есть еще и другие жители: старый Гольдштейн, добрый, милый человек. Дружески относился к Мрочеку. Были еще соседи с противоположной стороны, Скорупинские, люди простые и спокойные. Теперь. А когда-то он выпивал. Было даже судебное дело…

Комендант прибавил газу, минуя новый блок застройки.

Да, Скорупинские. Помнил то дело, потому что уже работал здесь. Три года без обжалования: тяжкие телесные повреждения, нанесенные в пьяном виде. Председательствовал тогда на судебном заседании Мрочек. Никакого обжалования. Скорупинский отсидел полностью. Собственно, на этой стройке теперь и работает…

Рыночная площадь. Желеховский затормозил и поставил мотоцикл на краю тротуара.

В комендатуре было жарко и тихо.

— Привет! Что нового?

— Ничего, шеф… — сержант Пацула развел руками, словно извиняясь за то, что ни ночью, ни утром; никто из жителей не нарушил закон. — Спокойно.

— Ну и слава богу. Я сейчас уеду на полчаса, потом вернусь и опять поеду. Если кто-то будет звонить, — посмотрел на часы, — буду где-то в одиннадцать…

Пацула кивнул и снова сел к столу. Взял ручку и начал что-то рисовать на бумаге.

Комендант толкнул застекленную, но все же зарешеченную узкую дверь и вошел в свой кабинет. Открыл шкаф, вытащил из нее маленький кожаный чемоданчик. Заглянул внутрь. Все в порядке. С чемоданчиком в руке вышел, махнул рукой в сторону сержанта и через минуту был уже на тротуаре. Привязал чемоданчик к заднему сиденью мотоцикла и тронулся с места. Краем глаза заметил траурное сообщение на стене у дверей суда. Сегодня похороны.

Свернул в узенькую улочку, потом на шоссе и оказался, на противоположной окраине городка, потом минул небольшой рыбацкий порт, где виднелись две мачты, что свидетельствовало о возвращении катеров с ловли. Желеховский представил себе пойманных угрей, и почувствовал голод. «Я сегодня еще ничего не ел», — вспомнил, удивляясь сам себе.

Жил он одиноко и привык завтракать в молочном кафе. Сегодня проснувшись, выпил только чашку кофе дома. «Когда освобожусь, надо будет что-то перекусить».

Съезжал с шоссе широкой, обсаженной старыми березами аллеей, ведущей к большим, настежь раскрытым воротам, за которыми из-за деревьев выглядывали белые и темные кресты, каменные фигуры ангелов.

Оставил мотоцикл перед воротами и, прихватив с собой чемоданчик, пошел по аллее к небольшой кладбищенской часовне.

Вокруг никого не было. Какая-то старушка, вся в черном, вынырнула из боковой дорожки и бросила на него равнодушный взгляд. Шла, сложив руки, бормоча молитву. Обошел ее и направился в часовню. Дверь открылась с легким скрипом. Оглянулся. Никого. Шагнул вперед.

Сразу погрузился в сумрак, пахнущий свечным воском, цветами и сыростью. Снял фуражку, положил на крайнюю скамью, а сам присел рядом и быстро открыл чемоданчик.

В часовне было полутемно, только перед алтарем горела лампадка и горели четыре электрические свечи по углам катафалка. Капитан подошел к нему.

Судья Мрочек, одетый в тогу, с цепью на груди, признаком бывшей его власти, лежал с закрытыми глазами и сложенными руками.

Если бы здесь кто-то был, с удивлением заметил бы, как Желеховский поднял кисть руки судьи. Это не было искреннее и печальное прощание двух давних приятелей. Они не дружили, хотя комендант с уважением относился к бывшему представителю правосудия.

Быстро прижал к подушечкам неподвижных пальцев маленькую губку, оставившую на них темные следы. Раз, два, три, четыре, пять…

На жестком картоне остались отчетливые отпечатки пальцев.

Стараясь не нарушить тишины, осторожно вложил в чемоданчик картон, губку, щелкнул замочком и облегченно вздохнул. Удалось!

Хотя он действовал как представитель власти и мог это делать не таясь ни от кого, все же не хотел, чтобы кто-то в Порембе Морской начал размышлять, для чего отпечатки пальцев судьи вдруг стали нужны милиции. К тому же он и сам толком не знал, для чего это делает.

Конечно, мог пойти в суд и там снять отпечатки. Наверное, оставались следы пальцев Мрочека — на ящиках стола, на служебных папках. Но это не были бы свежие, четкие отпечатки. А капитан Желеховский понимал, что это дело только сейчас начинается. Он не знал, конечно, что в стене кабинета судьи лежит скелет. Не мог даже и подумать об этом, потому что даже офицер милиции с богатой фантазией не может жить в сфере абсурдных, бессмысленных призраков.

В комендатуру вернулся раньше, чем предполагал.

— Где акт о смерти Мрочека? — спросил безразличным тоном у сержанта Пацулы. — Из больницы принесли заключение о причине смерти?

— Еще нет, — сержант тяжело встал и подошел к одному из шкафов. — Бюрократы… Пришлют через неделю или позже. А что, оно разве нужно, шеф?

— Нет, просто так спрашиваю, для порядка.

— Они всегда так. Разве что вскрытие покажет, что не все ладно, тогда поторопятся. А в этом случае что может быть странного? Утонул, бедняга, и все. Похороны в двенадцать. Вы идете?

— Надо будет пойти.

— Да, дань уважения. Но в парадном мундире, в такую жару…

— Служба не дружба… — патетически произнес Желеховский. — Сейчас пойду домой переоденусь. Если будет что-то очень важное, звоните.

— А что тут у нас может произойти очень важное? Не то что… — сержант стукнул пальцем по корешку книги, лежавшей на столе. На красочной обложке нарисовано испуганное лицо девушки и тень неизвестной ладони, которые сжимала нож. — Вот приключеньице! Еще не закончил и не могу додуматься, кто же из них убийца — лорд, слуга, а может, доктор?

— Отравляете душу трагедиями империалистического высшего света… да еще и в служебное время? — Желеховский вздохнул и подошел к столу. — Дадите мне потом, когда дочитаете.

— А как же ваша душа?

— Во внеслужебное время буду деморализовываться. Салют!

— Привет, шеф!

Капитан толкнул дверь, и его охватила волна горячего воздуха. Приближался полдень.