Гибель титанов ч.2

Глава 28

Бунт собственной жены застал Самослава врасплох. В том, что Владимир от фриульской принцессы откажется, теперь уже не оставалось никаких сомнений. Он еще слушался свою мать. А что же делать?

— Что же делать? — бурчал император сам себе под нос. — А, с другой стороны, а что мы теряем? Да ничего мы не теряем. В нашем соглашении не указано, кто из моих потомков наследует железную корону. А это значит, что времени у меня вагон и маленькая тележка. Очень на это надеюсь… Если стариковская память не подводит, Ариперт еще лет двадцать проживет. Дольше даже, чем я ТОТ. М-да… Тоже мне, старик… Сорокет ведь всего стукнул. Примерно…

Новый статус и пурпурный плащ из нового в его жизнь внес примерно ничего. Ну, совсем ничего. Да и в стране мало что поменялось, кроме надписей на монетах. Родовичу из дремучего леса все равно, кому подати платить, лишь бы поменьше. А вот с боярами теперь головной боли прибавилось. Хоть и принадлежала Италия и Рим восточным императорам, да только отличалась их знать друг от друга не меньше, чем от аристократии Словении. Патриций в Италии — это знать родовая, потомственная. А сенатор — это не член совещательного органа, а сословие. Потому как Сената уже нет, а сенаторы остались. И дети их останутся патрициями и сенаторами. Вот как! А на Востоке звание патрикия жаловалось персонально и не наследовалось. И все бы ничего, но и там, и там существовало право на землю, защищенное всеми возможными законами. Начнешь отнимать имения — патриции-латифундисты договорятся с кем угодно, хоть с лангобардами, хоть с арабами, чтобы сохранить их. И никакой император ничего сделать не сможет. Ведь в ТОЙ реальности патрикий Мануил отбил у арабов Александрию, но горожане сами открыли ворота арабам, измученные поборами и грабежами наемников. Не удержать власть без консенсуса элит. Потому-то терпит он и бабские закидоны, и постоянные заходы собственных бояр, которые зачитывают ему избранное из Дигестов Юстиниана. Там, где про землю… Ловушка, однако.

Римская империя — объективная необходимость. Она нужна не сама по себе, а как проводник свободной торговли в Средиземном море, и между Западом и Востоком, с Персией и Индией. Как только после нашествия арабов пала торговля, ТОТ мир погрузился в Темные века. А ведь тут их пока нет, и есть шанс, что они и не случатся. Здесь Римская империя, хоть и сильно измененная, все равно существует и является центром мира.

В новой конфигурации власти влияние Людмилы выросло просто неимоверно. Ведь опорой страны были словенские веси, которые, хотя и крестились понемногу, испугавшись эпидемии оспы, но приносить жертвы старым богам не забывали. Они исправно отмечали Масленицу, а на Солнцеворот гнали парней и девок на поля, чтобы те любовью своей почтили Мать сыру Землю. Нескоро, очень нескоро откажутся люди от этого, столетия пройдут.

— И по деньгам я что-то прокололся, — поморщился князь. — Мои собственные жены скоро богаче меня станут. Людка притирания какие-то для лица продает и зеркала делает. Да еще мануфактура эта пуговичная… Кто же знал, что они такие деньги поднимать будут! А Машка? Отступное она заплатит из своих! Да Гразульф за позор тысяч десять солидов запросит, не меньше. И она это знает, зараза! Весь день кувырком! Даже кофе не попил! А ведь завтра в Дакию поеду. Там что-то Семь племен наглеть начинают. Непуганая молодежь подросла. А Измаил не построен еще. И еще долго построен не будет. Крепость серьезная.

Самослав позвонил в колокольчик, и в его покои заглянул евнух-секретарь, который уставился на него взглядом только что накормленной дворняги. Для него, раба императоров, пурпур власти являлся священным.

— Кофе и газету, — скомандовал Самослав и получил требуемое в течение пяти минут. Все уже знали его вкус.

— Так! — он развернул газету и с удивлением посмотрел на выпавший оттуда вкладыш. — «Боярышня»! — с тупым недоумением прочитал он вслух. — «Особливое приложение для девок и баб». Для девок и баб? Нет, и вроде с точки зрения текущей семантики звучит правильно, но как-то ухо режет. Опять надо новые слова в оборот вводить.

Он погрузился в чтение, начав, к собственному стыду, именно с женской странички. Он прихлебывал кофе, щурясь от удовольствия, а потом открыл шкафчик, достал оттуда початую бутылку бренди и плеснул его в чашку недрогнувшей рукой. Преосвященный Григорий плохому не научит.

— Что тут у нас? — бурчал он. — Та-а-к… Одила Лотаровна не начинает свое утро без чашечки ароматного кофе «Рассвет Сокотры»… Да??? Ну ничего себе! Может, все-таки сослать эту дуру куда-нибудь в деревню? — вздохнул император с видом мученика. — Нельзя! Лют обидится, невестка ведь его. И тиражи сразу упадут.

— На Клавдии Максимовне было надето… И эта туда же! — горестно вздохнул он. — Надо было ее отцу не десятую долю давать, а двадцатую. Может, хоть не так открыто жировали бы… Платье в цвете? У нас что, уже ксилографию придумать успели? А как я это пропустил? И кто режет оттиски? А…. понял! Монетный двор халтуру себе нашел…

— Сиятельная княжна Ирмалинда Радульфовна почтила своим присутствием… Берислав, сынок! Не сдавайся! Я верю в тебя! Вот ведь угораздило тебя, бедолага…

— Сиятельная княжна Ванда озарила своей красотой… — читал он дальше. — Ну хоть тут моему сыну повезло… Девка-огонь, конечно… Прямо как Людка в молодости… Благословила??? Исцелился параличный??? Один прозрел??? Твою мать! — Самослав заорал так, что секретарь появился быстрее, чем утих императорский рык. — Горана сюда! И Ванду!

Старый боярин успел первым, и с недоумением смотрел на государя, который мерил шагами свои покои, не в силах остановиться. Горан перебирал собственные прегрешения, но не нашел ничего такого, что могло бы привести императора в такой гнев. Он смирился с неизбежным и просто стал ждать.

— Читал? — рявкнул Самослав и ткнул ему под нос газету.

— Не умудрен, государь, — с достоинством ответил тот.

— А может, научиться пора? — рявкнул Самослав. — Может, тогда не будете пропускать такое…

— Не ведаю, государь, о чем ты, — ровным голосом ответил Горан.

— У нас Ванда теперь людей благословляет! — почти спокойно сказал Самослав. — Ты знал?

— Знал, — еще более спокойно ответил тот.

— А то, что у нее там люди исцеляются, тоже знал? — спросил император.

— Обычное же дело, — непонимающе посмотрел на него боярин. — Государыня наша беременных благословляет, и те рожают легко. У меня все невестки к ней ходили. Это ж первое дело, когда бабе рожать…

— Ты что, веришь в это? — недоуменно посмотрел на него Самослав. — Ты серьезно сейчас? Да мы сколько раз говорили с тобой…

— Верю, — упрямо ответил Горан. — И люди верят тоже. Да и как не верить, если у меня всего одна невестка в родах померла, государь. А у меня их восемь штук, и внуков два десятка с половиной!

— Твою мать! — зарычал Самослав. — Да что за дичь! Следствие провести надо, Горан! Кто исцелился и почему исцелился. Особенно тех, кто прозрел внезапно. Понял?

— Тех, кто у попов в церквях исцеляется, государь, тоже на пытку брать? — спокойно спросил боярин, глядя императору прямо в глаза. — У нас по Уложению человеку свободно веровать. И равны все перед законом. Ты только скажи, мы землю носом взроем. Мы в Тайном Приказе Моране жертвы приносим и, если надо попов тряхнуть, то мы со всем удовольствием. У меня даже драка за такую честь может случиться. Кстати, короли-Меровинги, говорят, возложением рук лечат. Золотушные к назначенному дню приходят и их милости ждут…

— Уходи, Горан, — выдохнул Самослав со злостью в голосе. — Стар ты, видно, становишься. Не понимаешь, куда жизнь идет.

Он смотрел, как коротко поклонился его самый верный друг, и как вышел, гордо подняв голову. Горан знал, что так будет, но по-другому поступить просто не мог. И он сам, и его люди оставались убежденными язычниками, и отступать от этого не собирались.

— Ваша царственность, — Ванда поклонилась с необыкновенной грацией и выпрямилась, ожидая вопросов.

Она расцветала с каждым днем. Из милой, угловатой деревенской замарашки Ванда уверенно превращалась в молодую, волшебной красоты женщину без малейшего изъяна. Густые, чуть волнистые локоны были перехвачены золотым обручем с камнями, какой носили все великие княжны и княгини. Огромные лучистые глаза смотрели прямо и открыто, а изумруды в ушах слегка оттеняли их цвет. Глаза у нее были ведьмины, с отчетливой зеленцой. И лицом, и повадками княжна все больше походила на свекровь, намеренно копируя ее жесты и слова. Даже Видна и Кий были не так похожи на мать. Они ведь никогда не стремились стать ее полной копией.

— Скажи мне, дочка, — спросил император. — А что это за история с исцелениями на капище?

— Сама удивилась, государь, — ответила та, глядя на него прямо как воин. — Прозрел человек. Я даже испугалась немного…

Не врет, она не врет, — напряженно думал Самослав, всматриваясь в прекрасное, словно маска, лицо. — Она еще слишком молода, чтобы научиться врать так смело.

— Иди, Ванда, — сказал император. — Приходите сегодня на ужин с Бериславом. И внука моего привезите. Я за этим тебя позвал.

— Как прикажете, ваша царственность, — присела в поклоне Ванда и удалилась. Она так и не поняла, почему для этого ей понадобилось полчаса трястись в карете. Неужели нельзя было просто прислать гонца? Но лишних вопросов княжна благоразумно задавать не стала. Она была весьма неглупа.

— Людмила, значит, свои дела проворачивает, — Самослав снова заходил из угла в угол. — Девчонку втемную использует. И Тайный приказ мне тут не помощник… Да что же я делаю не так? Ну не жечь же собственные города, как Владимир равноапостольный! Глупость ведь несусветная!

Необычный это был ужин. Император, Берислав и Ванда, которая сидела с идеально ровной спиной и с необыкновенной ловкостью управлялась огромным количеством приборов. К сожалению князя, тут их стало раза в три больше, чем это было в его жизни, и освоить эту науку оказалось непросто. Даже Берислав путался. А сам император плюнул на эту затею и ел той вилкой, что лежала с краю. Ну а кто, в конце концов, посмеет сделать ему замечание. Он выше, чем какой-то этикет.

— Нет, ну надо же было при Машке про разные виды вилок ляпнуть! — горестно говорил о себе, разглядывая целый арсенал, который выложили перед ним слуги.

Кравчий Милан Душанович, который сменил своего родителя, безвременно умершего от обжорства, снял пробу с блюд, отпил из кувшина, и с поклонами удалился. Отравы в еде он не обнаружил. К удивлению Самослава, такая смерть отца не испугала сына, а, наоборот, стала поводом для неописуемой гордости всей его семьи. Умереть от переедания в пик раннесредневекового температурного пессимума было сказочным везением.

Маленький Ярослав, который даже сидеть еще не мог, раскричался, и его унесли в покои Людмилы, а потом и Ванда, которая за весь ужин не сказала и двух слов, присела в поклоне и оставила отца и сына одних. Она до сих пор боялась свекра до обморока.

— Скажи, сын, — спросил Самослав, который сел в кресло с кубком и смотрел, по своему обыкновению, на огонь. — Ты знаешь, чем занимается твоя жена, пока ты возишься в больнице?

— Она с матушкой на капище ездит, — прикусил губу Берислав. — Креститься она отказывается наотрез. Ванда считает, что это Богиня дала ей меня и спасла отца. Хотя, я тебя уверяю, это была обычная флегмона, в мою смену иногда две штуки таких поступить может. Я не могу пробиться через эту стену.

— Мать подстраивает исцеления, чтобы люди начали верить, что и твоя жена -колдунья, — продолжил Самослав. — Это закончится большой кровью, сын. Не сейчас, так потом.

— Я разберусь с этим, отец, — Берислав криво усмехнулся. — Но это будет сильно позже. Когда мама постареет. Пока даже ты не сможешь сделать ничего. Сотни тысяч людей ходят на капища. Даже те, кто крестился в храме святой Софии.

— Ты разберешься с этим? — удивился Самослав. — Но как?

— Пока не знаю, — честно признался княжич. — Есть кое-какие мысли… Но пока мама молода и красива, и пока Ванда рядом с ней, сделать это невозможно. Мама приготовила себе хорошую смену.

— Я это уже понял, — Самослав отхлебнул из кубка.

— Почему тебя это так разгневало, отец? — спросил Берислав. — В королевстве франков капища никто не трогает, и у лангобардов тоже. Люди поклоняются, кому хотят (1).

— Там нет живой богини, которая по совместительству является императрицей. И я очень рад, что твоя мать не пытается построить что-то подобное церкви, с иерархией волхвов. Да и самих волхвов у нас нет, как у племени руян.

— Я слышал, что уже кое-где объявляются люди, которые называют себя волхвами, — Берислав тоже взял кубок с вином, разбавил его водой и дерзко посмотрел на отца. Тот смолчал.

— Где? — спросил Самослав, который уже понимал, что Тайный приказ начал свою игру. Они спелись с Людмилой, сопротивляясь наступающему христианству.

— В Силезии и Сербии, — ответил Берислав. — Мой человек был там.

— Твой человек? — поднял бровь император. — Это кто же такой?

— Бывший бойник, — ответил княжич. — Ты подарил мне его жизнь, помнишь? Теперь он служит мне.

— Вот как? — задумался Самослав. — Тогда я попрошу тебя об услуге, сын. Мне некого больше о ней попросить. У нас нет выхода. Если язычество усилится, то это закончится очень большой кровью. Просто поверь.

— Тогда почему ты просто не запретишь его? — спросил Берислав.

— А почему его даже в империи запретили только лет через двести после принятия христианства? — парировал Самослав. — Ты знаешь, что только Юстиниан запретил занимать язычникам государственные должности? А это значит, что язычники еще тогда были, и они эти должности вовсю занимали. Константин, который сделал христианство главной религией, жил триста лет назад, а Юстиниан — всего сто. Они прошли большой путь, и совсем не потому, что были дураками набитыми. Скорее, наоборот. А почему язычество не запретили франки и лангобарды, знаешь? Да потому что сил не хватает!

— Значит, ты хочешь, чтобы все случилось постепенно, отец? — внимательно посмотрел на него Берислав. — Без крови? Тогда нужно, чтобы вера в старых богов осталась верой деревенщины, презренной черни. Воины и знать должны веровать в Христа. Но вот псы государевы…

— У меня есть кое-какой план насчет Тайного приказа, — ответил Самослав, — но он длинный, лет на сто. Твои внуки закончат эту работу. Сейчас мне невыгодно крестить их, ведь они верят в свое священное служение. Они преданны и неподкупны. Христиане же привыкли к тому, что грех можно замолить или искупить. Меня это не устраивает. А вот волхвов надо давить тогда, когда они появляются. Давить так, чтобы это выглядело естественно. И ты мне в этом поможешь.

— Почему именно я? — недоуменно поднял глаза Берислав.

— На то есть несколько причин, — усмехнулся император. — Во-первых, я хочу проверить тебя в деле. Ты должен еще многому научиться. Во-вторых, ты сам должен проверить в деле своего человека, раз уж не позволил мне его повесить. Что он сделает, когда получит свою награду? Напьется и будет трепать языком? Или, наоборот, женится и купит корову. Мы должны понимать тех, кто служит нам, сын. Большое заблуждение думать, что государи могут найти любого слугу, стоит лишь щелкнуть пальцами. Верных людей хватает, но дельных из них единицы. Посмотри на моего кравчего. Он пробует мою еду, не боясь яда. И он знает, что может умереть. Он верен мне, но он туп, как твоя жена Ирмалинда. Поэтому, если ты найдешь человека преданного и дельного, береги его, расти его бережно, как плодовое дерево. Поливай и подкармливай, укрывай в сильный мороз. И тогда, когда придет срок, ты сможешь попробовать плоды с него. Но всегда есть вероятность, что эти плоды не придутся тебе по вкусу, и все придется начать сначала. Поэтому таких людей должно быть несколько. И им надо давать задания, понемногу повышая их сложность. Так ты поймешь, что ему по силам, а что нет. И если твой человек не сможет сделать того, на что ты рассчитывал, не сердись на него. Это не его вина, а твоя ошибка. Оставь его там, где он эффективен, и начинай двигать наверх следующего. Только так ты окружишь себя теми, кто способен сделать по-настоящему великое дело. Ни один государь не способен на это в одиночку.

— Я пошлю Варту, отец, — кивнул Берислав. — Но мне понадобятся средства. Согласись, немного смешно воевать с собственной матерью, получая от нее деньги. Десять процентов в фарфоровой мануфактуре меня вполне устроят.

1 Капища в королевствах франков, особенно в Австразии, функционировали еще и через сто лет после описанных событий. Запрет идолопоклонства и смертная казнь за него были введены Каролингами, но уже в начале 9 века Карл Великий казнь отменил. В старых богов верило огромное количество людей, особенно в землях саксов. Окончательно христианство в Западной Европе победило только к концу 10 века.