Гибель веры

Глава 16

В бумагах у себя на столе он нашел номер домашнего телефона доктора Фабио Мессини, набрал его и попросил доктора. Ответил женский голос: доктор слишком занят, чтобы подходить к телефону; кто говорит? Брунетти сказал только «Полиция», и она согласилась, с заметной неохотой, спросить доктора, не найдется ли у него свободной минутки.

Прошло немало минуток, прежде чем мужской голос произнес:

– Да?

– Доктор Мессини?

– Разумеется. А кто это?

– Комиссар Брунетти. – Сделал паузу, чтобы дошел чин. – Мы хотели бы задать вам некоторые вопросы, Dottore.

– О чем, комиссар?

– О ваших домах престарелых.

– А что там такое? – В голосе Мессини прозвучало больше нетерпения, чем любопытства.

– О некоторых людях, которые там работают.

– Я ничего не знаю о комплектации штата, – небрежно сказал Мессини.

Брунетти немедленно разобрало любопытство – как насчет филиппинских медсестер, которые работают в доме престарелых, где живет его мать.

– Предпочел бы не обсуждать этого по телефону.

Он знал, что некоторого налета таинственности часто достаточно и для поднятия ставок, и для возбуждения любопытства того, с кем говоришь.

– Ну, вы вряд ли ожидаете, что я приду в квестуру, или как?

Какой, однако, властный сарказм в его тоне.

– Если хотите, чтобы ваших пациентов потревожил рейд пограничников – они придут допросить ваших нянек-филиппинок, – не ходите… – Выждал чуть-чуть и добавил-таки: – Dottore.

– Не знаю, о чем вы говорите.

Так и слышится как раз обратное.

– На ваш выбор, Dottore. Я надеялся, что мы обсудим это как джентльмены и, возможно, уладим, пока оно не стало помехой. Но, кажется, это невозможно. Извините, что потревожил вас.

Голос свой сам назвал бы сердечно-прощальным.

– Минутку, комиссар. Может быть, я высказался поспешно и нам лучше встретиться.

– Если вы так сильно заняты, Dottore, – всячески готов вас понять, – как бы между прочим пообещал Брунетти.

– Ну, я занят, конечно, но нашел бы время, к примеру, сегодня после обеда. Позвольте – посмотрю свое расписание. – Звук сделался приглушенным: Мессини прикрыл трубку рукой и заговорил с кем-то у себя; после короткой паузы его голос раздался вновь: – Я выяснил – у меня отменена договоренность на обед. Могу ли я пригласить вас, комиссар?

Брунетти хранил молчание, ожидая названия ресторана, – это отражало бы размер взятки, которую готов уплатить Мессини.

– «Да Фьори»? – предложил Мессини.

Назвав лучший ресторан города, дал подтверждение своей значительности, важности, – для него всегда найдется свободный столик. Что еще интереснее, это навело Брунетти на мысль: будет разумно проверить паспорта и разрешения на работу иностранных санитарок, обслуживающих дома престарелых.

– Нет! – сказал он.

Так говорит слуга общества, у которого нет привычки продаваться за обед.

– Извините, комиссар. Я подумал, там приятная атмосфера для знакомства.

– Может, мы познакомимся у меня в кабинете в управлении? – Подождал секунду, издал смешок мирового парня, смеющегося своей же шутке, и добавил: – Если вам удобно, Dottore.

– Конечно. В половине третьего вас устроит?

– Вполне.

– Жду встречи с вами, комиссар. – И Мессини положил трубку.

Ко времени, назначенному доктору Мессини, то есть через три часа, список иностранных санитарок, работающих в его домах престарелых, был готов. Хотя большинство, как помнил Брунетти, с Филиппин, две – из Пакистана и одна – из Шри Ланки. Все они оказались в компьютерной платежной ведомости Мессини, в системе настолько простой для взлома, что синьорина Элеттра сказала: даже Брунетти мог бы позвонить по номеру Мессини и войти туда с его домашнего телефона. Тайны ее компьютера оставались для него непостижимыми, и он не понял, шутит она или нет. Как обычно, не стал ни спрашивать, ни даже думать о том, законны ли ее вторжения.

С этими фамилиями он спустился поговорить с Анитой в Уффичо Страниери, и через час она принесла папки в его кабинет. Во всех случаях женщины прибыли в страну как туристы и потом все время продлевали визы, предъявляя доказательства того, что учатся в университете Падуи. Брунетти усмехнулся, когда увидел, на каких факультетах они числятся, – несомненно, выбраны для отвлечения как раз такого внимания, которое сейчас их настигло: история, закон, политология, психология, агрономия. Он рассмеялся над такой изобретательностью – последней в этом перечне дисциплины в университете вообще не преподавали. Возможно, доктор Мессини окажется эксцентричным человеком.

Доктор пришел ровно в назначенное время; Риверре открыл дверь кабинета Брунетти точно в два тридцать и объявил:

– К вам доктор Мессини, синьор!

Брунетти поднял глаза от списков медсестер, коротко кивнул Мессини, а потом, как будто вспомнив, встал и махнул рукой в сторону стула перед своим столом.

– Добрый день, Dottore.

– Добрый день, комиссар. – Мессини занял место на стуле и стал оглядывать кабинет: ему надо получить представление об окружении, а главное, о человеке, на встречу с которым он пришел.

По типу внешности Мессини смахивал на вельможу эпохи Возрождения, богатого и продажного. Крупный мужчина, достигший той точки жизни, когда мышцы быстро превращаются в лишний вес, а вскорости и в жир. Его лучшая черта – рот: губы полные, хорошего разреза, уголки от природы приподняты как бы в улыбке, что предполагало неплохое чувство юмора. Нос короче, чем подобало бы такой крупной голове, а глаза посажены близковато друг к другу – на тот волосок, который оставляет черты правильными, но красоту похищает.

Его одежда свидетельствовала о богатстве, как и обувь. На зубах такие мудреные коронки – даже выглядят слегка пожелтевшими от возраста, и зубы эти показались в дружеской улыбке, когда он наконец изучил кабинет и обратил свое внимание на его хозяина.

– Вы говорили, что есть какие-то вопросы насчет людей, работающих у меня, комиссар?

Голос небрежный и спокойный.

– Да, Dottore. У меня есть вопросы по вашему штату медсестер.

– И что это за вопросы?

– Как получилось, что они работают в Италии?

– Я уже говорил вам утром по телефону, комиссар… – начал Мессини, извлекая пачку сигарет из внутреннего кармана пиджака. Он без спроса закурил, огляделся в поисках пепельницы и, не найдя, положил горелую спичку на край стола. – Я не задумываюсь над вопросом штата. Это дело моих администраторов, я за это им плачу.

– И уверен, щедро платите. – Улыбка Брунетти была неприкрыто двусмысленной.

– Очень. – Доктор понял и замечание, и тон и набрался смелости от того и другого. – В чем проблема?

– Ряд ваших работников не имеют необходимых разрешений на легальную работу в стране.

Мессини поднял брови так, что это могло сойти за шок.

– Мне трудно поверить в это. Уверен, что на все разрешения документы подавали и заполняли все формы. – И посмотрел на Брунетти, который только слегка улыбался, глядя в бумаги перед собой. – Конечно, комиссар, если в данном случае что-то просмотрено, надо заполнять другие анкеты, и… – он сделал паузу в поисках дипломатичных слов и даже нашел их, – заплатить какие-то налоги на заявления, – хочу заверить, что с радостью проделаю все необходимое, чтобы нормализовать ситуацию.

Брунетти улыбнулся – замечательное владение эвфемизмами.

– Очень щедро с вашей стороны, Dottore.

– Очень мило, что вы так сказали; я думаю, это было бы только правильно. Хотел бы сделать все, что смогу, чтобы остаться на хорошем счету у властей.

– Как я уже сказал, это щедро.

Комиссар надеялся, что улыбку его Мессини сочтет продажной. Очевидно, это ему удалось, потому что Мессини молвил:

– Но вам надо было дать мне знать об этих налогах на заявления.

– На самом деле, – комиссар отложил бумаги и глядел на собеседника, который, он заметил, испытывал трудности с пеплом на сигарете, – я хотел поговорить с вами не о медсестрах. Это насчет члена ордена Святого Креста.

Опыт его заставлял считать, что нечестные люди редко выглядят невинными, но Мессини выглядел сразу и невинным и смущенным.

– Святого Креста? В смысле – монахини?

– Я уверен, там есть и священники.

Кажется, это для него новость.

– Да, думаю, есть. – Мессини помолчал. – Но в домах престарелых работают только монахини.

Его сигарета догорела почти до фильтра.

Брунетти смотрел, как он глянул на пол, отбросил эту идею, но не сигарету, и очень аккуратно пристроил ее стоймя на необгорелом конце рядом со спичкой на столе.

– Примерно год назад одну из сестер перевели.

– Да? – произнес Мессини со слабым интересом, очевидно сбитый с толку переменой темы.

– Ее перевели из дома престарелых в Доло в один из здешних, при Сан-Леонардо.

– Ну, раз вы так говорите, комиссар… Я мало что знаю о служащих.

– Кроме как об иностранных медсестрах?

Мессини улыбнулся – опять ощутил под ногами удобную почву.

– Я хотел бы знать, почему ее оттуда перевели. – Прежде чем Мессини успел что-нибудь сказать, Брунетти добавил: – Можете считать свой ответ разновидностью налога на заявления, доктор Мессини.

– Кажется, не понимаю.

– Какая разница, Dottore? Я хотел бы, чтобы вы мне рассказали, что вы знаете о переводе этой сестры. Сомневаюсь, что ее переводили из одного вашего дома престарелых в другой и вы хоть что-то об этом не услышали.

Доктор обдумывал сказанное с минуту, а Брунетти наблюдал игру эмоций на его лице: пытается понять, какие опасности его подстерегают в зависимости от ответа. Наконец он заговорил:

– Не знаю, какие сведения вы ищете, комиссар, но что бы там ни было, я их вам дать не могу. Всеми вопросами по штату ведает начальник лечебниц. Поверьте мне, если бы я мог сразу помочь вам, уж я так и сделал бы, но это не то, с чем я напрямую связан.

Хотя обычно поверить призывали те, кто врали, Брунетти подумал, что Мессини говорит ему правду. Он кивнул и сообщил:

– Несколько недель назад та же сестра покинула дом престарелых. Вы знали это?

– Нет. – И опять Брунетти поверил ему.

– Почему в ваших домах престарелых помогает орден Святого Креста, Dottere?

– Это длинная и сложная история, – отвечал Мессини с улыбкой, которая кому-нибудь еще показалась бы совершенно очаровательной.

– Я не спешу, Dottore. А вы? – Улыбка Брунетти была, напротив, совершенно лишена шарма.

Мессини дотронулся до пачки сигарет, но сунул ее в карман.

– Когда я восемь лет назад принял директорство над первым домом, им полностью управлял орден, а я был нанят только как медицинский директор. Но со временем становилось все более очевидно, что, если они продолжат вести их как благотворительные учреждения, им придется их закрыть. – Мессини наградил Брунетти долгим взглядом. – Люди так… прижимисты.

– В самом деле. – Это все, что позволил себе Брунетти.

– Так или иначе, я рассмотрел финансовое положение заведения – я уже был предан идее помощи старым и больным, – и мне стало очевидно, что оно может выжить, только если начнет оказывать частные услуги. – Видя, что Брунетти в курсе, он продолжал: – И последовала реорганизация – то, что в деловом мире надо, скорее, называть приватизацией, – а я стал администратором, оставаясь и медицинским директором.

– А орден Святого Креста?

– Главной миссией ордена всегда была забота о старых, и решили, что члены ордена останутся частью штата домов престарелых, но как платные сотрудники.

– А их содержание?…

– Выплачивалось ордену, конечно.

– Конечно, – повторил Брунетти, но прежде чем Мессини смог что-то возразить по поводу его тона, спросил: – А кто получал их зарплаты?

– Понятия не имею. Может, мать-настоятельница.

– На кого выписывали чеки?

– На орден.

Комиссар принял его ответ с вежливой улыбкой, но Мессини, смущенный, ровно ничего не понимал в происходящем. Зажег еще сигарету и положил вторую спичку по другую сторону от стоящего фильтра.

– Сколько членов ордена работают на вас, Dottore?

– Этот вопрос надо задать моему бухгалтеру. Я так себе представляю, что около тридцати.

– И сколько им платят? – И, прежде чем Мессини успел снова призвать дух своего бухгалтера, повторил вопрос: – Так сколько им платят?

– Думаю, около пятисот тысяч лир в месяц.

– Другими словами, четверть того, что получала бы медсестра.

– Большинство из них не медсестры, – заявил Мессини, – они помощницы.

– И поскольку они состоят в религиозном ордене, я так представляю себе, что вы не платите правительству никаких налогов на их здравоохранение или в пенсионный фонд.

– Комиссар, – голос Мессини впервые налился гневом, – мне кажется, вы все это уже знаете, – не вижу, зачем я здесь отвечаю на вопросы. Более того, если вы собираетесь продолжать в том же духе, то я пригласил бы своего адвоката.

– У меня еще только один вопрос, Dottore. И я уверяю вас, что в присутствии вашего адвоката нет необходимости. Я не из налоговой полиции и не пограничник. Кого вы нанимаете и насколько мало им платите, полностью ваше дело.

– Спрашивайте.

– Сколько из ваших пациентов завещали деньги вам или дому престарелых?

Мессини был удивлен вопросом, но ответил быстро:

– По-моему, три. Я пытался это прекратить. В тех немногих случаях, когда узнавал, что люди собираются так поступить, говорил с их семьями и просил присмотреть, чтобы данную персону переубедили.

– Очень щедро с вашей стороны, Dottore. Пожалуй, даже великодушно.

Мессини устал от игр и потому сказал правду, и весьма резко:

– Если так поступить, это будет глупость! – Бросил сигарету на пол и придавил носком ботинка. – Подумайте, как бы это выглядело. При первом же упоминании об этом люди встали бы в очередь забирать своих родичей, чтобы поместить их куда-то еще.

– Понятно. Не могли бы вы назвать мне имя одного из тех, кого вы разубедили? В смысле – их родственников.

– Что вы собираетесь делать?

– Позвонить им.

– Когда?

– Как только вы выйдете, Dottore. Прежде чем доберетесь до телефона.

Мессини даже не потрудился изображать ярость.

– Катерина Ломбарди. Ее семья живет где-то в Местре. Сына зовут Себастьяне.

Брунетти записал и поднял глаза:

– Думаю, на этом все, Dottore. Спасибо, что уделили мне время.

Мессини встал, но руки не подал. Ничего не говоря, прошагал по комнате и покинул кабинет. Дверью не хлопнул.

Прежде чем Мессини покинул квестуру или воспользовался мобильником, Брунетти уже говорил с женой Себастьяно Ломбарди, которая подтвердила рассказ доктора Мессини: он предложил им переубедить мать мужа, чтобы она не меняла завещание в пользу дома престарелых. Прежде чем повесить трубку, синьора Ломбарди очень хвалебно отозвалась о докторе Мессини, о его человечном, любовном участии, которое он проявляет ко всем пациентам. Комиссар согласился столь же бурно, сколь и фальшиво. На этой ноте их разговор кончился.