Гидра (СИ)

9

Люди постепенно начали расходиться. Медленно и лениво, несколько десятков человек нехотя разбредались по округе, оставляя после себя стойкое желание вернуться сюда еще раз. Конец боевой недели всегда был таким. Непринужденным. Расслабленным. Он заставлял людей думать, что войны нет, что она где-то далеко, там за бесконечными топями, не способная дотянуться до них и испортить эту размеренную обстановку.

Прошел еще один месяц. Контрактники собирали вещи и ждали своего транспорта — на базу должна была прибыть очередная партия новобранцев с ближайшего учебного пункта. Иного способа получить боевой опыт не представлялось возможным, но однако каждый из них знал, что подобная практика могла стоить им жизни.

Около взлетной полосы начали скапливаться люди. Собираясь в единый клубок, он разрастался с каждой секундой и, когда крылья транспортного корабля появились в небе, а гул двигателей заглушил гомон людей, возле посадочного пункта было уже невозможно протолкнуться.

Улетали представители почти всех профессий. Офицеры, выработавшие все свои сроки и закрывшие контракт по обоюдному желанию сторон, простые солдаты, работяги, техники. Здесь были абсолютно все… кроме тех, кого просто нельзя было заменить.

Я смотрел на все это и где-то в глубине души завидовал им. Столько лет прошло, а я так и не смог получить заслуженный увольнение. Каждый раз у командования находилась причина, чтобы отклонить мою просьбу и продлить контракт несмотря на все мое сопротивление. И теперь, когда транспортные суда садились один за одним на приготовленную площадку, разочарование медленно наполняло мой разум.

— Очередная смена — тихий голос Кель появился возле меня. Ее приятный во всех отношениях голос был единственной отдушиной в данный момент.

— Это не справедливо. Я тоже заслужил свой отпуск.

— Командование не отпускает?

Я кивнул головой.

— Значит в тебе есть что-то, чего нет в них — исполнительности. Я читала твое личное дело, там много интересного написано. Не удивительно, что ты здесь на вес золота.

— Хм, да нет, Кель, все гораздо проще. Это не моя исполнительность, это мой чертов характер. Никак не могу заставить себя перестать пререкаться со старшими офицерами, вот за это и плачу автоматическим продлением контракта. Кое-кто желает моей смерти и упорно не хочет отпускать меня отсюда, вот и все.

— Сколько смен ты уже видел?

— Двенадцать.

— Это много.

— Сам знаю.

Прозвучала сирена. Резкая, как старая система воздушной тревоги, что использовалась много столетий назад. Она появилась где-то высоко, на крыше здания управления воздушными и космическими полетами.

Двери кораблей распахнулись и трапы медленно опустились на землю.

Резким потоком, люди хлынули в порожние корпуса и принялись занимать приготовленные пассажирские места. Все продлилось несколько минут. Несмотря на огромное количество людей, улетавших в это время обратно на смежные планеты, где смогут распределиться на другие рейсы, вскоре площадка полностью опустела.

— Я каждый раз прихожу сюда, чтобы посмотреть на это. Если уж не могу улететь сам, то хотя бы порадуюсь за других.

— Кто-то из твоих знакомых улетает?

— Жан, пилот боевой машины из моей группы. Он так ненавидел «прижарку», которую подают в столовой, что решил улететь отсюда в самый ближайший момент. Сказал напоследок, что вышлет мне целый контейнер нормальной еды. Что ж, только ради этого стоит подождать еще пару месяцев.

Двигатели транспортных кораблей начали набирать мощность. Раздуваясь, как ноздри у быка, они выплескивали энергию наружу и с силой, преодолевая притяжение этой планеты, отрывали металлическую тушу от земли. Затем второй корабль. Когда же высота была набрана, они вышли на заданный маршрут и вскоре исчезли в облаках, оставив после себя едва заметный след.

— Пошли ко мне. Солнце садится, скоро здесь будет очень холодно.

— Почему к тебе? За все время ты никогда не звала в свою комнату.

— Ну, мне хочется тебе кое-что показать. Это личное, я долго не могла решиться сделать это, но, думаю, пришло время для этого.

Развернувшись, мы направились прочь от посадочной полосы. Температура медленно опускалась. Но каждая единица тепла, отбираемая природой, ощущалась телом практически сразу. Мышцы непроизвольно сокращались, а изо рта начал появляться пар.

— Это здесь, недалеко. Пока ты возился со своими офицерами в штабе, я перенесла вещи из твоей комнаты в свою.

— Как ты туда попала. Охрана пропустила тебя?

— Дверь была открыта, вот я и воспользовалась этим.

— Она всегда открыта. Чертовы охранники, надеюсь, те кто прилетит им на смену будут относиться к своему делу куда более ответственной.

Мы шли быстро. Уходили все дальше и дальше от тех мест, где обычно приходилось мне находиться по долгу службы. Все глубже в территорию, куда солдаты и офицеры боевых машин никогда не заглядывали, так как это было запрещено инструкциями и каралось наложением штрафа, а то и арестом на несколько суток. Но сегодня я решил просто наплевать на все это. Большая часть персонала улетела, охрана, видя переполох по всей территории, не обращала внимания на подобные расхождения с установленными правилами, да и лицо мое было слишком известным, чтобы меня можно было заподозрить в каких-то черных дела.

Наконец, вдалеке, закрытые плотной стеной вековых деревьев, чьи стволы были крепки и толсты как у самых мощных представителей этого вида, я стал замечать очертания нескольких крупных строений, чьи антенные шпили и радиовышки выглядывали из-под зеленых крон.

— Почти пришли. Здесь расквартированы в основном рабочие диспетчерской, медицинский персонал и другие люди, не задействованные напрямую в боевых действиях. Тебе тут понравится.

Пройдя вверх по вытоптанной дорожке еще около пятидесяти метров, мы вскоре вышли на бетонную дорогу, где в это время с удивительной частотой проносились грузовые машины. Увозя в неизвестном для меня направлении различные грузы и материалы, они создавали собой почти непрерывный поток, который не останавливался даже в ночное время суток.

Комната Кель находилась на самом верху и выходила широкими окнами в противоположную сторону от основной части штаба. В те места, где еще не ступала нога боевого робота и, где до сих пор властвовали отдельные группы варрийцев.

Пройдя сквозь металлическую дверь, женщина положила свою руку на подготовленную панель. Защита оказалась довольно серьезной, не чета той расхлябанности, которая царила в моем корпусе.

Лазерный луч скользнул по ладони, пробежал по всей поверхности и остановился у самых кончиков пальцев, затем, спустя секунду, с той же скоростью вернулся вниз к запястью.

— Вход разрешен.

Компьютерный голос известил одобрил пропуск и мы прошли внутрь.

Здесь оказалось теплее чем у нас. Система контроля температуры работала круглые сутки и мгновенно реагировала на все колебания. Любые изменения на открытом воздухе тут же корректировали работу основной системы, которая подстраивалась под полученные данные и увеличивала, либо уменьшала температуру воздуха в корпусе.

— Лестница направо.

— Ты не пользуешься лифтом? — спросил я.

— Нет. Лень ни к чему хорошему никогда не приводит. Отец учил меня, что физические нагрузки должны всегда присутствовать в жизни человека. Они держат тело в тонусе, не давая мышцам превратиться в желе. Я привыкла.

Несколько лестничных маршей были преодолены очень быстро. Ее уверенный шаг и аккуратные движения, напоминали мне походку животного, ищущего себе жертву для очередной атаки.

Коридор напоминал длинную кишку. Узкий проход, где едва могли разминуться два человека, был протяженностью почти в пятьдесят метров. С обеих сторон находились дверные проемы. Безымянные, не имевшие никаких обозначений, они словно сливались с такими же бледными стенами, скрывая истинное значение той или иной комнаты.

— Мы пришли.

Кель остановилась возле непримечательной и проведя рукой по небольшой металлической полоске своим большим пальцев, шагнула сквозь открывшийся проем.

Я последовал за ней.

— Красиво — вырвалось у меня из легких.

Обстановка была не такой, какой я привык видеть свои апартаменты.

— Тебе нравится?

— Да, очень.

Почувствовав движение внутри помещения, автономная система включила свет. Лампы, находившиеся под самым потолком, засветились, открыв глазам очень красивое зрелище.

Хорошая мебель стояла повсюду. Кресла, обитые каким-то удивительным материалом, стояли возле ее стола и буквально приглашали сесть на них и почувствовать весь уют этого места. Книги, они были повсюду. На полках трех огромных шкафов, стоявших вдоль стен и закрывавших своими телами почти весь периметр, на столе и даже на кровати, что находилась в самом углу под огромным окном.

Толстые, как кирпичи, их число, только при беглом взгляде, перевалило за сотню. Она читала всегда и везде, это было ее пристрастие с которым она ничего не могла поделать.

И приятный запах. Он витал здесь даже несмотря на функционировавшую систему контроля воздуха.

Я искал источник этого запаха, но к своему сожалению, исследовав буквально каждый сантиметр, так и не смог его найти.

— Откуда это? Запах. Я не вижу цветов.

Она улыбнулась.

— Ах это. Цветов нет, нельзя по правилам, но я нашла выход из положения.

— И какой же?

— Смесь нескольких эфирных масел. Я прочитала о них в одной из книг, полученных мною во время пребывания на перевалочной станции Кульвик, прежде чем попасть сюда. При смешивании жидкость становится такой тягучей, что испарение замедляется в несколько десятков раз даже при очень высоких температурах, однако аромат, источаемый такой смесью, очень приятен, не резок и почти не выветривается системой воздухоконтроля.

Кель подошла ближе к своему столу и подняла в руке маленьких флакон с бледно-золотистой жидкостью.

— Это оно?

— Да.

— Так мало?

— Этого хватит еще на несколько месяцев. Может даже больше.

Пройдя немного дальше вглубь, я скинул свою верхнюю одежду и подошел к женщине. Она стояла спиной ко мне и все еще рассматривала этот маленький флакон. Покачивая его из стороны в сторону, она заставляла тягучую жидкость лениво перекатываться с одной стенки на другую, оставляя на поверхности сосуда блестящий след. Как мед, ее золотистый цвет играл странными красками в падающих лучах лапового света и приковывал взгляд к себе одним лишь видом.

— Красиво, но ты хотела что-то показать мне.

Она отложила в сторону стеклянный флакон и повернулась ко мне.

— Да, одну секунду. Это может показаться тебе странным, но мне нужно тебе это показать.

Кель открыла свой портативный компьютер и вызвала виртуальное изображение старых фотографий. Вспыхнув ярким светом, несколько десятков отредактированных фото появились в воздухе.

— Что это? Твой личный архив?

— Что-то вроде. Осталось еще со времен моего поступления в воспитанники Шелвера. Узнаешь себя.

Он подняла руку и, дернув по изображению, заставила несколько фотографий перелистнуться как книжные страницы. Остановив на нужной, она указала на молодого парня в короткой куртке, стоявшего возле молодой Кель у входа в учебное здание.

— Я уже и забыл про них. Это ведь так давно было.

— Да, много воды утекло с того времени.

— Но зачем ты все это показываешь мне?

— Память, Рик. Мне кажется, что я начиная забываться. Последние несколько дней я стала замечать за собой странное явление. Не могу вспомнить очень важные моменты своей жизни. Вчера едва смогла вспомнить фамилию своего инструктора на занятиях по физподготовке.

— Но это было так давно. Не удивительно, что имена начинают стираться из твоей памяти.

Однако женщина все отрицала.

— Нет, здесь другая ситуация. Раньше я помнила все. Даты, имена, клички домашних животных всех учившихся девушек на тот момент. Феноменальная память. А недавно все будто поменялось.

Женщина замолчала. Она словно пыталась собраться с мыслями, но в этот самый важный момент, они никак не хотели приходить ей на помощь.

— Тому есть какая-то причина? Может старая травма дает о себе знать?

— Нет, ничего такого не было в моей жизни. Есть, конечно, одно предположение, но боюсь ты сочтешь меня сумасшедшей.

Я подошел к ней еще ближе и повернул к себе. Ее глаза были опущены вниз, а прядь волос, вырвавшись из-под контроля металлической заколки, упала прямо на лоб. Длинная, сантиметров тридцать, она закрыла обзор глазам и ни в какую не хотела возвращаться обратно в аккуратно смотанный клубок.

— Меня уже мало что может удивить, Кель. Можешь говорить.

— Нет, в другой раз.

— Да брось, расскажи. Мы ведь не дети, я все пойму.

Она мялась и не хотела начинать разговор, но видимо каждая секунда молчания и нежелания раскрывать некую тайну усиливала и без того нарастающее напряжение.

— Дело в том, что женщины, проходившие обучение у Шелвера не только развивали свои врожденные навыки, но и путем различных упражнений и методов коллективного развития, становились своего рода единым целом. Как организм, где каждая женщина-идеолог отвечала за определенный орган или клетку. Если что-то происходило с одной, об этом немедленно становилось известно всем остальным. Не знаю как это назвать, но на каком-то скрытом внутри уровне, мы все это чувствовали. Помню, перед главным экзаменом нам на практике показали, как это работает. Была девочка, звали Елена, хорошая и очень сильная, с природными навыками, которым могла позавидовать любая из воспитанниц. Ее выбрал сам Шелвер и увел куда-то, оставив нас всех в одном помещении. Потом, спустя каких-то пару минут, мы все почувствовали резкую боль. Не физическую, но четко ощутимую. Она как вулкан, нарастала с каждой секундой. Усиливалась, становилась все мощнее и нестерпимее. Где-то в самой глубине нашего мозга мы ощущали, что ей было больно и делили эту боль вместе с ней, а, когда она смогла вернуться, мы увидели, что ее волосы были обрезаны почти наполовину и находились в руках у Шелвера. Он обрезал их и мы почувствовали это. Будто обрубив в одночасье некий скрытый канал, соединявший нас всех, он лишил ее на длительное время части ее способностей, которыми она была наделена. Именно поэтому всем тем, кто учился и прошел окончательный экзамен в воспитанники Шелвера ни в коем случае нельзя было коротко стричь волосы.

— Тогда как объяснить твое состояние? Ты ведь не прошла полностью обучение, значит никак не можешь быть связана с женщинами-идеологами?

— Это нельзя вырвать из себя, Рик. Само по себе наличие подобных способностей уже связывает таких как я между собой, Шелвер только укреплял эту связь. Каждая девочка была наделена какой-то особенностью помимо возможности читать чужие мысли. У меня была феноменальная память, Елена чувствовала присутствие любого живого существа на очень далеком расстоянии, ее просто нельзя было застать врасплох.

— А Филина?

Кель недоверчиво покосилась на меня.

— Дар убеждения. Редкий оратор мог убеждать толпу так как она, но лишь до того момента, пока она не встречала кого-то сильнее себя. Шелвер был ей не по зубам, но остальные девочки, кто попадал под ее влияние, становились в буквально смысле ее марионетками. Это нравилось нашему наставнику, и он никак не препятствовал использованию этой способности, объясняя это принципом невмешательства в учебный процесс по личным предпочтениям.

— Значит, твоя память ухудшилась из-за того, что какая-то из женщин-идеологов попала в беду?

— Верно. По доброй воле никто из них не будет срезать волосы. Значит это сделали насильно. Осталось только узнать кто это и при каких обстоятельствах произошло.

Глаза Кель потускнели. Почти в одно мгновение ее яркие, почти блестящие, как два драгоценных камня, глаза превратились в некое подобие замыленных кусочков стекла. Чувства странности и напряженного ожидания ответа на поставленный вопрос, заставляло ее мозг работать на предельных возможностях. Я старался молчать, даже мысли были подчинены мне, чтобы своим присутствием не мешать ее размышлениям.

— Насколько все серьезно?

Она немного отпрянула.

— Очень, Рик. Ты даже представить себе не можешь, чем все может закончиться.

— А если кто-то погибнет? Что тогда? Это как-то отразится на тебе и на других женщинах.

Она одобрительно кивнула головой.

— Чем сильнее женщина, тем опаснее последствия ее смерти. Сложно описать то, что чувствуешь, когда происходит подобное. Как будто тебя режут изнутри, а ты ничего не можешь сделать с собой. Резкие, словно удары кнутом, волны боли проходятся вдоль всего тела, затрагивая каждую мышцу, каждую клетку организма, заставляя буквально выворачиваться наизнанку. Нет, это невозможно описать, это надо почувствовать, чтобы иметь хотя бы какое-то представление о тех неприятностях, что ждут каждую женщину-идеолога в случае смерти одной из них.

Ель обошла меня со стороны и, зайдя за стол, вновь села на свое кресло. Фотографии висели в воздухе. Она смотрела на них и лениво перемещала из стороны в сторону, пытаясь отыскать нужную ей.

Вот жилое помещение…. Вот комната в которой она проживала с другими девушками, принятыми на обучение в школу Шелвера…. Вот она в учебном корпусе на занятиях по психологии.

Их было много, и каждая из множества несла в себе частичку памяти, которую она стала забывать в последнее время. Ей было больно. Некогда лучшая в своем роде, Кель теперь превращалась в обычного человека с обычной памятью, не способной на все то, что умела она когда-то в молодости.

— Процесс восстановления возможен?

— Никто не знает. Во время учебы нам говорили, что исследований в данной области проводилось очень мало и сказать наверняка, реально ли возвращение врожденных навыков в исходное состояние после смерти одной из нас, никто не может. Поэтому все идеологи всегда находятся вместе, изредка уходя на особые задания по одиночке.

«В единстве сила» — кому как не к ним это можно отнести в полной мере.

Кель поняла руку и с силой толкнула висевшие фотографии в сторону. Изображение исказилось и спустя несколько секунд исчезло вовсе.

Она была зла.

— Может не стоит так сокрушаться по этому поводу. Кто знает на что способен твой организм, вдруг спустя пару дней…

— А вдруг ничего не случится? — женщина вклинилась в разговор. Ее голос стал грубым. — Что тогда? До конца жизни сидеть в диспетчерской, перебирая тонны сообщений и докладов? Я была рождена с этим и хочу так же умереть.

— Ну хорошо, — я устало выдавил эти несколько слов, — как мне тебе помочь?

Но Кель будто не слышала моего вопроса. Разум витал где-то в другом мире и некоим образом не обращал на меня внимания.

Я еще раз повторил вопрос и только тогда, неспешным видом она посмотрела в мою сторону.

— А…Что?

— Черт, что с тобой?! Ты словно сама не своя.

Женщина подняла руки и завела за голову. Провела по поверхности волос и еще сильнее зажала металлическое крепление, удерживавшее огромный комок густых волос в единой хватке.

— Я задумалась. Ты что-то спрашивал?

«Да она издевается надо мной»

— Как тебе помочь? Может я смогу что-то предпринять?

— Хм, если ты только узнаешь кто эта женщина-идеолог. Наверняка остальные присутствующие здесь так же почувствовали эту боль, значит они будут молчат и постараются скрыть причины. Но это особо не важно, главное узнать кто, а там цели сами заявят о себе.

Она приподнялась с широкого кресла и вышла из-за стола. Пройдя вдоль длинных полок с книгами, она вела руку в самый верх, где среди толстых, как набухшие почки, справочников лежала неприметная серенькая книжонка. Стряхнув едва осевшую пыль, она поднесла ее мне.

— Что это?

— Мой дневник, который я вела, когда училась. Здесь все, что я тогда прошла. Записки, сноски, описания занятий и прочие учебные элементы.

— Хорошо, но какое отношение к этому имею я?

— Пусть это останется у тебя. Мне достаточно воспоминаний о том прошлом. Оно слишком тяжелое. Выкинуть жалко — столько сил было потрачено, а отдать кому-то чужому совесть не позволяет. Возьми.

Она протянула потрепанный бумажный дневник ко мне и взглядом уперлась прямо в глаза. Я не хотел. Чужие вещи всегда вызывали у меня какое-то странное чувство брезгливости. Я никогда не читал чужих писем, не смотрел в замочную скважину своих соседе, да и сплетни не очень то меня интересовали. И вот теперь она отдает мне свой дневник. Нагло и настойчиво требуя взять его себе. Кто знает, что бы произошло откажись я от этого, но в тот момент я просто повиновался.

— Странно.

— Что? — я уставился на нее.

— Твои мысли. Ты долго колебался. Даже пытался просчитать вариант с отказом. — она ехидно улыбнулась, — мне всегда нравилось наблюдать за тобой. Твои мысли, они… другие чем у остальных, хотя и не лишенные порочных.

— Что поделать. Я такой какой есть, и меняться особо не хочется.

Я взял дневник из ее рук и отложил в сторону.

«Заберу, когда буду уходить»

— Даже не взглянешь?

— А это так необходимо? Думаю это не совсем правильно.

Кель замолчала. Заставлять не хотела. Это как пытаться влюбить в себя человека, который терпеть тебя не может.

Однако разговор подходил к концу. Ее взгляд был прикован к окну, на котором уже начали выступать морозные узоры. Солнце спряталось за горизонт, и холод тут же взял бразды правления в свои руки. Температура начала опускаться. Быстро. И вскоре, не дойдя всего каких-то пару градусов, уперлась в цифру «двадцать ниже нуля».

Это было удивительное зрелище. Природа будто спешила куда-то, стараясь как можно быстрее заменить один цикл другим. Жаркий день сменялся ледяной ночью. Животные, птицы, растения. Все это было подчинено быстрым переходам и сменам температур. Еще недавно щебетавшие птицы, прятались в своих гнездах от безжалостного холода. Хищники перестали рыскать по округе, оставив это занятие только самым морозостойким видам. А деревья, стоявшие всего пару часов назад зеленой кроной, теперь были похожи на мраморные статуи.

— Как они вообще выживают здесь?

Этот вопрос ушел в пустоту. Он не был адресован мне и слов она не ждала. Кель жаждала нечто иного. Какого-то незримого ответа от самой природы, что таким образом издевалась над собой.

— Ты привыкнешь. Все, кто впервые оказывается здесь и видит подобное рано или поздно задаются такими вопросами. Но проблема в том, что еще никому не удавалось найти на них ответы. Сложно спорить с природой, решившей, что для нее так будет лучше. Это бесполезно.

— Но ведь мы можем это изменить. Глобальная система изменения климата, она ведь…

— Да-да-да, она может это сделать, но последствия, Кель. Изменить работу целой планеты, скорректировать климат, многочисленные процессы и многое другое не спрашивая разрешения у самой природы просто кощунственно.

— О чем ты говоришь? Что значит «не спросить разрешения»?

— Природные процессы, в том числе и климатические, являют собой строгий замкнутый цикл, которому подчиняется все живое. Начиная от микробов в почве и заканчивая огромными представителями травоядных, что обитают за многие тысячи километров отсюда. Если попытаться хоть на немного изменить то, что работает уже тысячи лет, минимум что нас ждет — это повальное вымирание всего, что в данный момент живет на этой планете. Поверь, Кель, твои благие цели несут куда больше зла, чем ты думаешь. Я уже видел такое раньше, в других системах. Зеленые луга превращаются в пустыни, а там, где никогда не бывало бурь и штормов, в одночасье появляются торнадо. Нет, мы еще слишком далеки для таких решений.

Но ее можно было понять. Трудно было остаться равнодушным, видя как такое происходит вокруг. Надо быть просто железным, либо абсолютно бесчувственным.

— Время позднее. Мне надо идти, а то скоро температура опустится еще ниже, и я просто не дойду до своей комнаты.

Кель повернулась ко мне.

— Оставайся. Ты ведь приютил меня у себя, когда я прилетела сюда. За мной должок. А я, знаешь ли, не люблю быть в должниках, особенно у людей, которые мне не безразличны.

Говорят, предчувствие момента намного лучше самого момента. Стыдно признаться, но я ждал, что она предложит это. С самого начала, когда зашел в эту комнату, я с напряжением в душе ожидал этих слов. Как маленький мальчишка, который ждет ответа от своей девушки на предложение сходить в кино, так и я ждал этих слов.

— Конечно — тихо проговорил я.

Она направилась к углу комнаты, где под замерзшим окном стояла кровать. Расстегнула одежду и резким движением скинула ее на пол. Затем подняла руки к волосам.

Прозвучал щелчок. Металлическое крепление упало возле ее ног, а на плечи осыпалась настоящая копна густых волос. Они закрывали ягодицы и всю спину, а цвет, переливающийся в тусклом свечении ламп, походил на северное сияние.

— Каждый раз как в первый раз, Кель.

Развернувшись, я направился к ней. Хватая ноздрями нарастающее напряжение и такой непривычный, но чертовски приятный аромат, я шел и уже не контролировал себя. Ведь все мое тело, весь мой разум и моя душа уже были подчинены ей. Такой хрупкой и такой сильной женщине. Кель.