Гипноз. Скрытые глубины

В конце 1783 года Арман-Марк-Жак Шастане, маркиз де Пюисегюр (Armand-Marc-Jaques Chastanet, Marquis de Puysegur, 1755–1825), один из самых крупных землевладельцев во Франции, оказался в своем поместье в Бузанси близ Суассона. Офицер артиллерийского полка французской армии, он отбыл во временный отпуск. Год назад в Париже два младших брата уговорили его раскошелиться на 100 луидоров, чтобы присоединиться к недавно организованному Обществу Универсальной Гармонии Франца Антона Месмера, волшебника из Вены. В свободную минуту маркиз решил применить на практике то немногое, что ему удалось усвоить на занятиях в этом обществе.

Одним из первых пациентов де Пюисегюра стал двадцатитрехлетний пастух из его собственного поместья по имени Виктор Рас. Маркизу необычайно повезло — Виктор оказался хорошо гипнотизируемым субъектом. К удивлению де Пюисегюра, магнетические пассы подействовали на молодого человека совершенно не так, как он ожидал и чему был свидетелем в Париже. Месмер добивался от своих пациентов мощного кризиса, однако через несколько минут голова Виктора запрокинулась и он, казалось, заснул. Но нет, он не был спящим. Де Пюисегюр обнаружил, что может говорить с Виктором, задавать вопросы и получать ответы, Виктор мог встать и пройтись по комнате, если того требовал хозяин, но, что самое поразительное, — во время этого псевдосна в нем проявлялась совершенно другая личность. Обычно раболепный и тихий, он казался теперь скорее ровней маркизу, чем слугой, причем его новая личность говорила об обычном Викторе в третьем лице. Несмотря на то что он выглядел спящим, его умственные способности работали интенсивнее, чем обычно, а пробуждение наступало после простой команды.

Де Пюисегюр пришел к выводу, что перед ним совсем другой вид кризиса. Сначала он назвал его «совершенным». Из того, с чем ему приходилось встречаться, ближайшей аналогией являлся лунатизм или сомнамбулизм — нечто промежуточное между сном и бодрствованием, когда поведение субъекта во внешнем мире можно приближенно назвать блужданием. Поразмыслив, де Пюисегюр решил назвать псевдосон, в который впадал Виктор, «месмерическим сомнамбулизмом» или «магнетическим сном», чтобы отличить его от спонтанного сомнамбулизма. В последующие годы между этими двумя типами сомнамбулизма обнаружилось много общего: люди, спонтанно становившиеся сомнамбулами, оказывались и удобными субъектами для гипноза, также в обоих случаях включалась так называемая «память состояния» — способность вспомнить о вещах, связанных с определенным состоянием, если вы снова в него попадаете.

Новости об успехах маркиза быстро распространились по окрестностям, и крестьяне из его собственного и соседних поместий толпами повалили к нему лечиться. Следуя идее Месмера, де Пюисегюр намагнитил вяз в центре деревни и привязал ремни к его ветвям, чтобы справиться с растущим потоком просителей. (Этот вяз, кстати, просуществовал до 1940 года, пока не был уничтожен сильной бурей. Местные жители разобрали обломки дерева по домам, помня о его целительных свойствах.) Он обнаружил, что Виктор не уникален: другие пациенты тоже впадали в месмерический сомнамбулизм. Остановимся ненадолго и попытаемся разобраться, откуда взялся магнетический сон? Почему пациенты маркиза не испытывали конвульсий? Существует несколько вариантов ответа на этот вопрос. Де Пюисегюр работал, в основном, не со светскими истеричными дамами, а с крестьянами. Более того, трудяги в его поместье ничего не знали о месмеризме: слухи из Парижа до них еще не дошли, и, следовательно, ожидать конвульсий они не могли. Стоит также добавить, что погружение в сон является, в некотором роде, проявлением услужливости, а ведь маркиз имел дело, прежде всего, со своими подчиненными, почти крепостными. И, наконец, в отличие от столичной суеты деревенское окружение действовало умиротворяюще. Представьте себе картину происходящего под тем знаменитым вязом: в отдалении, среди лесистых холмов виднеется великолепный замок де Пюисепора, на переднем плане располагаются живописные соломенные хижины, в двух шагах от дерева бьет родник, к тому же вязам всегда приписывали магические свойства. Куда приятнее месмеризоваться здесь, под деревом, на каменных скамейках, специально установленных маркизом, чем в душной оккультной атмосфере Парижского общества Месмера!

Феномен магнетического сна

Подобно тому, как ребенок растет и становится независимым, самостоятельным человеком, детище Месмера встало на ноги, освободилось от первоначальных ограничений и пошло развиваться в направлении современной психиатрии и психологии. До Месмера душевнобольные считались либо одержимыми (парадигма вторжения), либо имеющими какие-то физические недостатки (органическая парадигма). Начиная с шестнадцатого столетия органическая парадигма все больше одерживала верх над парадигмой вторжения, и фактически многие душевные болезни считались наследственными. Месмер нечаянно создал третью парадигму. Я не зря сказал «нечаянно», ведь сам великий магнетизер был преданным сторонником органической теории. Но с открытием магнетического сна месмеровское физиологическое объяснение феномена, бывшего по существу психологическим, перестало иметь право на существование. У Виктора Раса внутри обнаружилась другая личность, проявлявшаяся только во время магнетического сна. Для разработки третьей теории происхождения душевных болезней (парадигма альтернативного сознания) не понадобилось много времени, и уже психологи — современники Фрейда прекрасно понимали, что не только в душевнобольных людях, но и во всех нас работает одновременно несколько потоков сознания. Картографы ума разделили эти потоки на собственно сознание и подсознание, а врачи, вскрывая и сравнивая их содержимое, нашли новые способы лечения пациентов.

Один аспект проявления скрытой личности Раса оказался в этой связи жизненно важным. Будучи магнетизированным, Виктор начинал враждебно относиться к своей сестре, которую в нормальном состоянии вроде бы любил. Важность истории с сестрой Виктора, по всем сведениям бывшей злобной и сварливой женщиной, состояла в том, что, как только де Пюисегюр узнал о ней, он сразу же предложил молодому человеку, находящемуся в состоянии транса, несколько путей решения проблемы. Так состоялся первый в мире сеанс психотерапии: во время магнетического сна проявились эмоции, которые Виктор никогда бы не позволил себе показать в нормальном состоянии, и де Пюисегюр почувствовал необходимость дать совет Расу, часто выражавшему доверие своему хозяину. Аналогично и сегодня психологи признают важность доверительных отношений между ними и их клиентами и специально заставляют пациентов проявить скрытые эмоции и раскрыть мучительные секреты.

В один миг терапевтическому потенциалу месмеризма стало подвластно не только тело, но и психика. Де Пюисегюр продолжил разработку своей психотерапевтической теории, в чем ему существенно помог случай Александра Геберта, которого он встретил в 1812 году. Александр был молодым юношей, часто впадавшим в бешенство; во время припадка он разбивал все в пределах досягаемости, избивал людей и пытался нанести вред себе. Добрый и упорный маркиз наблюдал за мальчиком практически ежедневно в течение нескольких месяцев, прежде чем взялся его лечить. Он пришел к мысли, что психическая болезнь Геберта является разновидностью аномального сомнамбулизма. Если сомнамбула входит в контакт с человеком доброй воли, то результаты будут хорошими; но если помыслы магнетизера злые или если контакт нарушается по какой-то другой причине (например, субъект перестает воспринимать внешний мир и замыкается в себе), результатом будет безумство. Под «контактом» де Пюисегюр, в данном случае, подразумевает не какую-то особую связь с магнетизером, а отношения вообще; и сегодня немногие психотерапевты стали бы спорить о том, что дисбаланс в отношениях человека, например, со своими родителями, отвечает за многие виды умственных расстройств.

Де Пюисегюр постоянно размышлял над той степенью контакта, которая быстро устанавливалась между ним и его субъектами. Он обнаружил, что может заставить Виктора, а позднее и свою возлюбленную — сомнамбулу, молодую девушку по имени Мадлен, что-нибудь сделать, просто пожелав это. Подобно тому, как воля поднимает мою руку именно тогда, когда я хочу ее поднять, так и магнетизированный объект выступает, практически, в роли конечности, продолжения оператора. Внутренняя личность Виктора, казалось, совершает стремительный рывок вперед, прямо-таки заново создается самим маркизом. Мадлен могла схватить предмет по молчаливой команде; таким образом, де Пюисегюру надо было только приказать пациенту выздороветь, и тот тут же поправлялся. Немедленно встал вопрос контроля: есть ли что-нибудь, чего Виктор или другой сомнамбула не станет делать, даже и по приказу магнетизера? Де Пюисегюр пришел к выводу, что не может заставить субъекта сделать то, от чего бы этот человек отказался и в нормальном состоянии.

Двойственность сознания и необходимость контакта — не единственные феномены магнетического сна, открытые де Пюисегюром при работе с Расом. Однажды, будучи магнетизированным, Виктор отдал маркизу на сохранение один документ, а на следующий день, находясь в своем обычном состоянии, потратил кучу времени на поиски этой бумаги и был чрезвычайно обеспокоен ее отсутствием. Таким образом, де Пюисегюр открыл гипнотическую амнезию и «память состояния». Он также обнаружил, что Виктор мог вспомнить кажущиеся забытыми события, например, из своего детства — это гипермнезия, еще один типичный феномен гипноза. По его мнению, амнезия возникала благодаря тому, что магнетизированный субъект пользовался другим набором органов чувств, отличным от нормального набора, и в качестве доказательства своей гипотезы де Пюисегюр приводил паранормальное поведение Раса и других субъектов.

Первой из паранормальных способностей была обнаружена терапия ясновидением. Рас и прочие пациенты могли вполне точно определять собственные заболевания, ставить диагнозы другим людям, предписывать лечение и предсказывать течение болезни. Хотите верьте, хотите — нет, но отчеты выглядят весьма убедительно, если к тому же учесть полное отсутствие познаний этих людей в медицине.

Еще де Пюисегюр отмечал способность субъектов к телепатической связи с магнетизером. Так, стоило маркизу только пожелать, чтобы Виктор уснул, и Виктор тут же засыпал, хотя хозяин не произносил ни слова. В действительности, кое-что из приписанного де Пюисегюром к разряду телепатии, легче объясняется по-другому. Например, однажды маркиз рассеянно напевал про себя песенку, и вдруг, к его величайшему удивлению, Рас запел ее вслух. Вероятно, это произошло вследствие гиперестезии: де Пюисегюр, наверняка, чуть-чуть шевелил губами, а повышенная чувствительность помогла Расу уловить и распознать слова песни. В любом случае, де Пюисегюр, собственно, никогда не упоминал телепатию — я применил данный термин для обозначения обнаруженного им феномена. Он же полагал, что от магнетизера к субъекту передается магнетический флюид, несущий волю и мысли.

Нетрудно себе представить, что когда в 1784 году де Пюисегюр опубликовал результаты своих экспериментов с Расом, он и его учитель Месмер приобрели во Франции огромную славу. Подражание — самая искренняя форма лести; другие помещики Франции начали магнетизировать деревья, как де Пюисегюр, чтобы сделать своих работников здоровыми и счастливыми. Через некоторое время и паранормальные, и сверхъестественные феномены, о которых писал де Пюисегюр, были воспроизведены по всей стране. В некоторых случаях магнетизерам удалось продвинуться еще дальше: помимо диагностики с помощью ясновидения субъекты могли, как сообщалось, описывать детали давнишних событий, и иногда, в ходе так называемого «блуждающего ясновидения», они чувствовали, как отделяются от собственного тела и затем посещают другие места.

«Хотеть и верить»

Сначала де Пюисегюр просто верил в животный магнетизм и существование месмеровского магнетического флюида, однако это продолжалось недолго. Курс лекций Общества Универсальной Гармонии не удовлетворил его, в конце он чувствовал себя таким же невеждой, как и в начале. В 1785 году при основании отделения Общества в Страсбурге (где размещался его полк) маркиз объявил, что истинный принцип успешного магнетизма заключен в следующем девизе: «Хотеть и верить». Вот все, что нужно оператору для эффективной работы. Может быть, магнетический флюид и существует, а может быть, — и нет, для практических целей это не имеет ни малейшего значения. Даже если флюид и существует, все равно нужна воля оператора, чтобы передавать его: посредством рук магнетизера он переходит к пациенту. Добрая воля производит хороший эффект, злая — плохой; оператору же необходима только уверенность в своих возможностях, она и позволяет ему найти в себе источник целительной силы. Несмотря на уважение к Месмеру, он исповедовал, скорее, агностицизм: «Я больше не уверен в существовании магнетического, электрического, светового и пр. флюидов. Я точно знаю лишь одно: успех магнетизации не зависит от наличия в природе хотя бы одного из этих флюидов и ваших знаний о нем». Однако целиком его суждения не публиковались до начала девятнадцатого столетия, и до тех пор современники считали де Пюисегюра материалистом.

В соответствии со своими новыми взглядами он отказался от бакета и тому подобных аксессуаров, механические средства передачи магнетического флюида больше ему не требовались. Предоставив главную роль воле, де Пюисегюр оказался на антиматериалистической позиции, прямо противоположной взглядам Месмера. И в этом не было ничего необычного. Разумеется, встречались и месмеристы-традиционалисты, да и сам де Пюисегюр положил начало весьма ортодоксальному учению, но, читая месмеристскую литературу конца восемнадцатого — начала девятнадцатого столетий, порой только удивляешься, насколько смело авторы пользовались всякий раз новыми названиями флюидов или давали собственные объяснения одному и тому же феномену.

Известно, что де Пюисегюр возил Виктора Раса в Париж для демонстрации Месмеру, однако сомнамбулизм Раса не произвел на Месмера никакого впечатления. Я бы многое отдал, чтобы присутствовать на той их встрече, хотя бы и в виде мухи, сидящей где-нибудь на стене, ведь именно в этой критической точке начался закат звезды Месмера и восход солнца де Пюисегюра. Скорее всего, де Пюисегюр был предельно вежлив, оставлял крамольные мысли при себе и старался мягко заинтересовать Месмера необычными способностями Виктора, проявляющимися во время транса. А Месмер тем временем, должно быть, упрямо настаивал на реальности магнетического флюида и отрицал действенность голой воли. Некоторые из его собственных пациентов тоже впадали в транс, но он всегда считал это помехой или задержкой целительного процесса, четко маркированного кризисом и конвульсиями. Состояние транса, по мнению Месмера, могло даже свидетельствовать о наличии серьезной душевной болезни. Де Пюисегюр, наоборот, полагал, что конвульсии не только бесполезны, в терапевтическом смысле, но, скорее, вредны, а процесс лечения требует гораздо большей осторожности и заботы, чем Месмер уделяет своим клиентам. Гениальность де Пюисегюра проявилась как раз в том, что он придал самостоятельное значение состоянию транса, а не отнес его к побочным эффектам месмерического кризиса. Если бы не он, то кто-нибудь другой, рано или поздно, все равно заметил бы это, но в любом случае современная психотерапия берет начало именно отсюда: Шарко и Бернгейм, Жане и Фрейд, все они — внуки де Пюисегюра, а их общий предок — Месмер.

Распространение магнетизма по Пюисегюру

В годы, последовавшие за публикациями де Пюисегюра (1784–85), одни французские авторы, такие, как Жан Франсуа Фурнель, принялись активно исследовать состояние магнетического сна, не добавив, однако, ничего существенного к находкам и рассуждениям маркиза, тогда как другие, например, А. А. Тарди де Монтравель, попытались согласовать точки зрения Месмера и де Пюисегюра. Согласно де Монтравелю, чья пациентка в сомнамбулическом состоянии утверждала, будто может видеть, как магнетический флюид покидает магнетизера и входит в нее, — магнетический сон является всего лишь одной из разновидностей кризиса, его каталептической формой, в противоположность более мощным конвульсиям.

Вскоре все большее число магнетизеров убеждалось в том, что их субъекты чаще испытывают магнетический сон, а не кризис. Энтузиастам не понадобилось много времени, чтобы выявить основные феномены гипноза в том виде, в котором они описываются и сегодня: каталепсия, амнезия, анестезия, позитивные и негативные галлюцинации, постгипнотические внушения, индивидуальные различия в гипнабельности. Однако количество подтверждений паранормальных способностей сомнамбул, в особенности, касающихся ясновидения, медицинской диагностики и пророческих высказываний, также возрастало. По иронии судьбы Месмер, материалист до мозга костей, открыл шлюзы оккультизма в провинциальных обществах.

Существование магнетического сна больше не подвергалось сомнению, однако интерпретировалось по-разному. Постепенно сформировались две главные школы или направления. Флюидисты, следуя вере Месмера в магнетический флюид, объясняли месмеровские феномены тем, что природа однородна и все в ней пронизано этим флюидом, т. е. каждый из нас находится в постоянном контакте с Вселенной и, согласно их рассуждениям, в трансе мы всего лишь осознаем этот факт. Анимисты не придавали значения магнетическому флюиду и относили феномены транса на счет отделения высшей (духовной) части человека от его же физического тела. Флюидисты думали, что магнетизм связан с передачей магнетического флюида от оператора к субъекту, тогда как, согласно анимистам, введение в транс происходит либо благодаря одной только воле, либо — как среди прочих доказывал Иоганн Хайнрик Юнг-Штилинг (1740–1817) — воле в сочетании с молитвой. Флюидисты по старинке пользовались методами Месмера, видя в них механический процесс переноса флюида посредством бакетов и магнетизированных деревьев, тогда как анимисты больше сосредоточились на лечении с глазу на глаз. Несмотря на все вышеперечисленные различия, обе школы были абсолютно едины в одном: в лечении ведущую роль играет магнетизер. Флюидисты считали его проводником оздоровительной магнитной энергии, анимисты приписывали весь эффект его воле и молитвам. Время, когда добровольное участие субъекта было поставлено во главу угла, еще не наступило.

Пока в Париже вслед за отчетами 1784 года интерес к месмеризму угасал, провинциальные общества процветали. Наиболее активные из них находились в Лионе и Страсбурге, где в их основании приняли участие местные масонские ложи, и сам де Пюисегюр, кстати, тоже был масоном (как и Месмер, маркиз де Лафайетт, Курт де Гебелин и другие знаменитые месмеристы). Для связи между магнетическими обществами и масонскими ложами существовало множество причин, в чем, однако, нет ничего зловещего. Во-первых, Масоны являлись именно теми аристократами, которые, будучи наиболее образованными людьми своего времени, интересовались последними научными открытиями, такими, как месмеризм, и, кроме того, ложи имели развитую инфраструктуру, способствующую распространению доктрины Месмера. Во-вторых, многие масонские ложи испытывали значительный интерес к оккультизму, а поскольку магнетический сон, по слухам, придавал субъектам паранормальные способности, это не могло не привлечь к себе внимание франкмасонов.

Основатели Лионской школы начинали как строгие последователи Месмера, но вскоре разработали и собственные подходы, в частности, метод «дублирования», когда магнетизер чувствовал заболевание пациента в своем теле и, таким образом, мог поставить точный диагноз. Они даже опробовали данный метод на животных. Ими разрабатывалась уникальная магнетическая космология, сконцентрированная на значении воли врача при исцелении. Через некоторое время Лионская школа почти всецело предалась мистицизму и паранормальным явлениям, забросив лечение больных. Руководил ею Жан-Батист Виллермоз, находившийся под сильным влиянием своего друга Луи-Клода де Сент-Мартэн, наиболее значительного мартиниста во Франции. Мартинизм — необычное спиритическое учение, своего рода комбинация каббалы и католицизма, основанное Мартином де Паскалли. Сент-Мартэн был одним из первых членов Парижского общества Гармонии Месмера и иногда консультировал некоторые провинциальные общества, объясняя, как правильно трактовать и воспроизводить паранормальные феномены у пациентов. Чтобы понять, какого рода деятельностью занималось Лионское общество, я советую прочитать замечательный роман Эдварда Булвер-Литтона «Странная история», в нем магнетизм используется в дурных целях магом Марграйвом. Я вовсе не хочу сказать, что Виллермоз и его соратники все, как один, были злыми волшебниками, роман на самом деле дает представление о том, почему некоторые исследователи девятнадцатого века связывали вместе магнетизм и магию.

Или вот в одном из декадентских произведений Жориса Карла Уисмана «Ла-бас» (1891), действие которого происходит опять же во Франции, астролог Гевингей рассказывает, как был запуган известным сатанистом, использовавшим гипноз, чтобы насылать проклятия через астральные сферы. Гевингей обратился за помощью к магическому экзорцисту, доктору Иоганнесу, а тот первым делом вызвал ясновидящую. Так в девятнадцатом веке соотносились друг с другом гипноз и магия.

Это один из способов, посредством которого в девятнадцатом веке гипноз и магия были связаны вместе.

В 1785 году полк де Пюисегюра был расквартирован в Страсбурге и совместно с неким доктором Остертагом он основал там Общество Гармонии с одной лишь целью: проводить эксперименты с магнетическим сном, дабы лучше его понять. В отличие от лионских «коллег», бывших анимистами, они долгое время оставались последователями флюидизма. Остертаг, как правило, месмеризовал своих клиентов, заставляя их смотреть на стеклянный шарик — замечательное предвосхищение техники фиксации, которая была разработана позднее. Успех Страсбургского общества подтолкнул де Пюисегюра к мысли основать еще два, в Меце и Нанси. Его брат, граф Жак-Максим, основал общество в Байонне, а другой брат, Антуан-Гиацинт-Анне собрал сторонников месмеризма в колонии Санто Доминго (теперь Доминиканская Республика); после восстания рабов и установления на острове самостоятельного государства месмеризм прекратил там свое существование или, возможно, влился в местную разновидность Вуду. Что касается Страсбургского отделения, то от флюидизма члены общества постепенно перешли к анимизму и мистицизму и, в конце концов, объединили месмеризм со сведенборгианством. Примерно так же события развивались и в Остенде, где основателем общества стал Шевалье де Барбарэн. Де Барбарэн, мартинист по убеждениям, успех лечения приписывал Богу. Исцеление, учил он, это продукт воли магнетизера и веры пациента, когда оператор по собственной воле и желанию становится каналом, проводящим божественную энергию.

До тех пор, пока мистицизм не занял главенствующее положение в исследованиях, Страсбургская и Лионская школы сохраняли традиционный взгляд на терапию и публиковали истории болезни в огромном количестве. И снова возникла уже знакомая нам ситуация. Периодически магнетизеры ухитрялись, причем довольно быстро, победить те болезни, с которыми годами безуспешно боролась традиционная медицина. Хотя между представителями различных течений и случались острые дискуссии на тему применимости магнетизма для лечения того или иного заболевания, в целом появилась сильная тенденция рассматривать магнетизм в качестве панацеи от всех бед, и его адепты мужественно брались за самые ужасные случаи. Известно, например, об одной даме, много лет пребывавшей в кошмарном состоянии: у нее было выпадение матки и увеличенный живот, она страдала от головокружения, сильнейших мигреней и ревматических болей и, кроме того, нарушений менструального цикла. Проведя посредством магнетизма самодиагностику, она почти полностью восстановила здоровье. Причины всех этих чудес одни и те же: неадекватность науки, называвшейся в то время медициной, и потрясающая эффективность лечения верой.

Месмеризм в Германии

Месмеризм рано проник в Германию и нашел там множество сторонников. Король Пруссии в 1780-х годах, Фридрих Вильгельм II (весьма, кстати, слабый), раздавал почести и вел политические дела по подсказке сомнамбулы-горбуньи, якобы контактировавшей с высшими мирами. На самом деле единственные доступные ей миры находились в головах нескольких придворных, которые и подсунули ее королю, руководствуясь собственными целями и личной выгодой. Горбунья утратила монаршее доверие лишь тогда, когда сообщаемые ею послания пришли в противоречие с желаниями графини Лихтенау, любовницы короля. Omnia vincit amour![33]

Главным проповедником месмеризма в немецкоязычных странах был священник из Цюриха по имени Иоганн Каспер Лаватер. Первыми центрами месмеризма страсбургской волны в Германии стали Баден и Бремен, тогда как главный оплот рационалистической оппозиции сформировался в Берлине. В отличие от ударившихся в мистицизм французов немецкие месмеристы сначала попытались придать магнетизму ауру научности. Например, эксперименты Луиджи Гальвани в Италии (по «гальванизации» лапок лягушки) считались доказательством существования во всех живых организмах «животного электричества», что полностью совпадало с теорией и практикой магнетистов. Подобное «причесывание» месмеризма, а также увлеченность немецких магнетистов, например, Эберхарда Гмелина (1751–1808) и Арнольда Винхольта (1749–1804), терапией, а не паранормальными явлениями позволили ему проникнуть в Берлин, в эту цитадель рационализма. В Берлине им увлекаются Христоф фон Хюфеланд, Карл Клюге и Карл Вольфарт, внесшие немалый вклад в развитие гипнотизма. Вольфарт был проповедником идей, Клюге — хроникером и теоретиком. Главная книга Клюге «Попытка представить животный магнетизм как терапию» (1811) является одним из самых важных трудов по истории гипноза. Она систематизирует и суммирует все, что было известно в то время о теории и практике месмеризма.

Большинство немецких месмеристов игнорировало собственные работы Месмера; они полагали, что тот уже умер, и, в любом случае, были склонны считать его шарлатаном. Один только Вольфарт общался с Месмером лично; его клиника строилась по аналогии с Парижское общество Месмера и превратилась в центр месмеризма в Европе. Вольфарт привлек влиятельных друзей из высшего общества, однако, как только прозвучало имя Месмера, тут же была организована берлинская комиссия по проверке истинности заявлений месмеризма. Публикации отчета помешала война, в результате он вышел только в 1816 году. Несмотря на противодействие медицинской общественности Берлина, отчет комиссии был благоприятным. Приблизительно в это же время что-то подобное происходило повсюду в Европе: в Дании, Пруссии, России и некоторых областях Италии месмеризм был предусмотрительно оправдан со ссылкой на то, что он находится в надежных руках заслуживающих доверия медиков.

Однако прошло не так много времени, и сверхъестественные феномены магнетического сна вытеснили терапию из умов немецких месмеристов. В самом начале девятнадцатого века отмечается расцвет романтизма, жаждущего понять мистические силы и законы, управляющие Вселенной, а также отыскать место человека в этой Вселенной. Месмеризм и романтизм были словно созданы друг для друга. Романтики, например, верили в существование Мировой души, наполняющей собой Вселенную, вполне в духе магнетического флюида Месмера. Новалис (Фридрих фон Гарденберг, 1772–1801) постулировал существование двух различных наборов органов чувств: один из них воспринимает внешние события, другой — обращен к внутреннему миру; месмеристы ссылались на этот постулат при объяснении своих паранормальных явлений. Далее, главный философ романтизма Фридрих Вильгельм Иозеф фон Шеллинг (1775–1854) рассматривал мир как набор противоположностей, таких, как свет и гравитация, положительное и отрицательное электричество, северный и южный магнитный полюс и пр. На человеческом уровне одной из главных была полярность сна и бодрствования, предполагалось, что во время бодрствования мы работаем и стремимся к индивидуализации, а во сне — вновь сливаемся с общечеловеческой сущностью. В начале 1810-х годов развитие данной идеи дошло до того, что стали думать, будто у нас есть две нервные системы: одна функционирует в часы бодрствования, а другая — во время сна. Согласно Готхильфу Хенрику Шуберту (работа написана в 1814 году), именно нервная система солнечного сплетения позволяет нам проникать за пределы времени и пространства. Романтическая философия развивалась независимо от месмеризма, но немецкие мыслители очень быстро разглядели выгоды магнетического сна: сомнамбул они использовали не столько для терапии, сколько для подтверждения своей высокой метафизики. Теоретики процветали в Германии, но, увы, мало кто из них оставил после себя оригинальный систематизированный труд, представляющий собой больше, чем просто набор отдельных примеров и фактов. Объяснения паранормальных феноменов сомнамбулизма были теми же, что и во Франции (в стиле флюидизма или анимизма). Довольно рано проявился и скептицизм. В 1787 году тайный советник Ц. Л. Гофман из Майнца предложил вознаграждение в сто дукатов любому сомнамбуле, который сможет определить, какой стакан с водой в наборе магнетизирован. За наградой никто не пришел.

Интерес к магнетизму из Германии распространился на Россию, Голландию и скандинавские страны, не удалось завоевать ему только Австро-Венгрию. Бельгия к тому моменту уже находилась под влиянием французского месмеризма. Римско-католические страны, такие, как Италия, с подозрением относились к магнетизму, хотя и не смогли полностью запретить исследования в этой области. Однако никакого специфического развития он нигде не получил, работа во всех странах проводилась в соответствии с направлениями франко-немецкого магнетизма. В Германии месмеризм пришел к быстрому упадку приблизительно после 1850 года, когда в умах стали доминировать позитивизм и рационализм.

Месмеризм во Франции после Революции

Понятно, что в последние двенадцать или около того лет восемнадцатого века умы французов были заняты вещами, далекими от магнетизма, и поэтому центр месмерической активности переместился в Германию. Самосуд и разбой, начавшиеся в Париже в 1789 году (включая разрушение Бастилии 14 июля), вскоре распространились на все провинции. Какое-то время Франция была расколота на несколько самостоятельных государств, объединенных разве что ненавистью к аристократии. Все старые политические, гражданские и духовные учреждения были распущены, и 1791 год получил оптимистичное название «Первый год», что символизировало начало новой эры развития человечества. Однако кровопролитие (не только казнь аристократов и королевской фамилии, но и устранение политических соперников), частые смены правительства, постоянные боевые действия против альянса большинства других европейских государств дискредитировали Революцию, и люди обрадовались относительной стабильности наполеоновского консулата, стартовавшего в 1799 году.

Революция практически уничтожила животный магнетизм. Общества Всеобщей Гармонии самораспустились, их бывшие члены, в основном, находились в эмиграции. Среди тех, кто остался, некоторые были осмеяны как сторонники Калиостро (Джузеппе Бальзамо, 1743–95), разъезжавшего по Европе с эликсиром «вечной молодости» и с заданием набрать людей во франкмасонские ложи. Поток издаваемых до 1788 года книг лет на двадцать сменился тоненькой струйкой, и животный магнетизм выжил за счет исследований, проводившихся в совершенном секрете. Когда интерес к нему возник заново, о Месмере уже давно забыли и считали его погибшим, и новое поколение магнетистов черпало вдохновение и теоретические сведения только из работ де Пюисегюра. Маркиз практиковал, как и раньше, в Суассоне, умудрившись сохранить голову на плечах и не привлекая всеобщего внимания. Он служил командиром в революционной армии, но бездумная резня наскучила ему, и он подал в отставку. За этот поступок маркиз поплатился двумя годами тюрьмы, после которой смог удалиться в свое поместье и возобновить частную жизнь, включая и месмеровскую практику. Он снова начал работать с Виктором Расом и обнаружил, что, будучи месмеризован, тот хорошо помнит все происходившее в состоянии транса двадцать лет назад.

Возрождение магнетизма во Франции произошло, по большей части, благодаря работе де Пюисегюра «Животный магнетизм» (1807), а также последующим его трудам. Сомнения по поводу существование магнетического флюида и вообще любого материального базиса месмеризма к тому моменту уже глубоко укоренились в его сознании. Он концентрируется теперь только на воле магнетизера и исключает все остальные факторы, все больше переключаясь на паранормальные способности сомнамбул.

Другим выжившим магнетизером был Жозеф Делез (Joseph Deleuze, 1753–1835), ставший в начале девятнадцатого века и особенно после 1820 года, когда де Пюисегюр отошел на второй план (умер в 1825 году), одним из выдающихся писателей и представителей месмеризма. Делез познакомился с магнетизмом на демонстрации, проведенной одной молодой женщиной в 1785 году, там он почувствовал, что входит транс, хотя и не является объектом. Он был плодовитым писателем с четким стилем изложения материала, который неотступно следовал теории де Пюисегюра, но выражался гораздо яснее последнего; он действовал, если так можно выразиться, более научно, отклоняя все слухи и вводя критерии для оценки достоверности выдвигаемых от имени магнетизма утверждений, причем Делез следовал этим критериям сам, производя тщательные эксперименты. Он предвосхитил многие из более поздних открытий гипнотизма, предположив, например, что людей, которые достигают глубокого сомнамбулического состояния, можно при этом оперировать. Делез предостерегал магнетизеров против излишнего энтузиазма по поводу паранормальных явлений. Его труды, во всех отношениях, были научными и скептическими. Главными, без сомнения, являются знаменитая книга Делеза «Критическая история животного магнетизма» (1813) (бесценная работа в смысле источников по ранней истории месмеризма) и практическое пособие, написанное в 1825 году. Также заслуживают внимания усилия Делеза по восстановлению репутации месмеризма в плане морали и нравственности. По собственному опыту с той молодой женщиной он знал о возможности возникновения сексуального влечения между оператором и субъектом и для соблюдения приличий рекомендовал мужьям и женам работать вместе, а молодым девушкам — искать женщин-магнетизеров.

Чтобы несколько формализовать то, чем они занимаются, де Пюисегюр и Делез стали соответственно президентом и вице-президентом Магнетического Общества, основанного в 1813 году при содействии некоего Жозефа дю Коммэн, которого мы снова встретим в следующей главе. Помимо организации публичных выступлений и лекций по месмеризму общество занималось издательской деятельностью и за свою короткую историю (до 1820 года) успело прославиться за счет журнала «Bibliotheque de magnétisme animal» (1817–19). Всего во Франции последовательно выходило три журнала, посвященных интересующему нас предмету. Кроме вышеназванного, это были «Annales du magnétisme animal» (1814–1816) и «Archives du magnétisme animal» (1820–1823), редактируемые бароном И. Ф. д’Энин де Кувиллером (1755–1841). В целом уровень всех трех журналов нельзя назвать высоким (писали туда в основном любители, а не профессиональные врачи); содержание статей варьировало от недостаточно подробно изложенных историй болезни до благожелательных, но неинформативных отзывов пациентов. Все это, конечно, никоим образом не впечатляло медицинскую общественность, медики относились к магнетизму либо враждебно, либо никак и склонны были объяснять успехи магнетизма в лечении болезней другими причинами. Однако именно на страницах этих журналов впервые появились материалы, предвосхитившие дальнейшее развитие практического применения гипноза, например, о «самомагнетизации» (читай, самогипнозе), о том, что внушением можно вызвать появление волдырей и нарывов, о первых шагах в области хирургии без боли.

Кроме всего прочего, уже подросло и новое поколение месмеристов. Наиболее значительная и яркая личность — не в пример чересчур здравомыслящему Делезу — аббат Хосе Кустодио ди Фария (Jose Custodio di Faria, 1753–1816), португальский священник, приехавший в 1813 году во Францию из Индии, где, по его словам, он был посвящен в брамины. Он любил одеваться, как индийский маг, и проводить публичные сеансы магнетизма, став, таким образом, предшественником всех эстрадных гипнотизеров последующих лет. Несмотря на всю свою вульгарность, аббат ди Фария владел превосходной техникой введения: он усаживал субъектов или пациентов напротив себя в удобные кресла, заставлял их неподвижно смотреть на свою поднятую руку и просто приказывал им громким голосом спать. На основе данного способа впоследствии была разработана новая теория, поскольку он полностью отвергал существование месмеровского флюида и не оставлял объектам времени на ясновидение и телепатию. Отсюда следовало, что причина целительной силы месмеризма кроется в восприимчивости объекта к воле оператора (эту восприимчивость, как ни странно, ди Фария приписывал анемии), причем индивид достигает состояния повышенной внушаемости, просто находясь в предвкушении того, что случится. В этом смысле, следовательно, всякий гипноз есть самогипноз. Ди Фария стал первым, кто поставил внушение в центр теоретических положений. Кстати, если имя Фария кажется вам знакомым, значит, вы читали «Графа Монте Кристо» Александра Дюма, который заимствовал имя и кое-какие черты реально жившего человека для персонажа старого аббата, сидящего в тюрьме.

Ниспровержение ди Фарии было эффектным и, возможно, не совсем справедливым. Один актер прикинулся месмеризованным и начал выполнять на сцене некоторые ясновидческие трюки, типичные для того времени. Посреди представления он неожиданно открыл глаза и прилюдно объявил ди Фарию мошенником. Все тут же решили, что если один субъект оказался поддельным, то и остальные, значит, тоже обманывали публику. Уловка не нанесла вреда карьере актера — он получил главную роль в популярном фарсе «Магнетизмомания» (автор — Жюль Верн) и сыграл магнетизера, подозрительно похожего на ди Фарию. Аббат же был вынужден удалиться от дел и через несколько недель скончался.

В каждом разделе науки и в любой профессии есть люди, чья жизнь оборвалась слишком рано, кажется, проживи они чуть дольше, непременно совершили бы более значимые открытия или поступки. В истории животного магнетизма таким человеком является Александр Бертран (Alexander Bertrand). Он умер в 1831 году в возрасте тридцати с небольшим лет, оставив недописанной одну работу чрезвычайной важности. В нем соединялись научная осторожность Делеза и интуиция ди Фарии. Именно Бертрану месмеризм обязан своим возвращением из провинции в Париж. Курс лекций, который он провел в 1819 и 1820 годах, имел огромный успех и даже привлек внимание некоторых медицинских авторитетов. Позитивную роль сыграл также барон Дюпоте де Сенвуа, весьма значимая личность в истории гипноза, который в 1820 году месмеризовал одну пациентку в Отеле Дью, одной из главных парижских больниц. Она оказалась хорошим объектом и сама предписала себе лечение. А в 1821 году в Париже доктором К. А. Рекамьером была проведена первая, широко освещенная в прессе месмерическая операция.

Первая книга Бертрана «Трактат по сомнамбулизму» (1823) написана в духе ортодоксального флюидизма, однако тремя годами позднее, ко времени написания второй книги, он изменил свою точку зрения в результате серьезных размышлений о работе ди Фарии и его ассистента Ф. Ж. Нуазе. В книге «Животный магнетизм во Франции» он уже говорит, что одно только внушение отвечает за все феномены магнетизма и для их объяснения не требуется никакого флюида. Это хорошо согласуется с тем, например, почему субъекты, которые верят, что сидят под намагниченным деревом, испытывают то же самое и ведут себя таким же образом, как и те, кто находится под действительно месмеризованным деревом. Он считал взаимоотношения (раппорт) между оператором и субъектом центральным феноменом гипнотизма, потому что благодаря тесному контакту внушения оператора становятся эффективными, и именно раппорт объясняет действие постгипнотических внушений. Пациент или субъект, доказывает он, должен быть открыт малейшему внушению со стороны оператора, будь то словом, жестом или интонацией. Проживи Бертран еще несколько лет, он, следуя собственному предположению, возможно, дошел бы и до решающего значения подсознания в развитии болезни и избавлении от нее.

Дюпоте провел успешные эксперименты по месмеризации своей сомнамбулы на расстоянии, но Бертран посчитал их плохо организованными и попытался доказать, что ее вхождение в транс объясняется внушением. В то время чудесные феномены гипноза уже считались нормой и не вызывали никакой критики. Бертран стал исключением из правил не потому, что вообще отвергал их существование, но потому, что «собственноручно» тщательно проанализировал многие состояния транса. В результате своих экспериментов он составил список двенадцати, по его мнению, важнейших феноменов месмеризма.

1. Разделение памяти между трансом и нормальной жизнью.

2. Искажение времени.

3. Анестезия.

4. Усиление воображения.

5. Повышенные интеллектуальные способности (гипермнезия).

6. Инстинктивный выбор лекарств.

7. Предвидение (видение будущего).

8. Моральная инерция (пассивность в отношении воли оператора).

9. Сообщение о симптомах заболеваний.

10. Передача мыслей.

11. Ясновидение.

12. Контроль индивида над собственными непроизвольными органическими процессами.

В шестом пункте данного перечня слово «инстинктивный» упоминается не зря, имеется в виду тот род инстинкта, который включается у животных во время болезни и направляет их на поиски строго определенных растений Примечательно также, что в список не включены интровизия (самодиагностика) и медицинское предсказание. Бертран не верил в эти феномены, поскольку, по его данным, в большинстве случаев субъекты весьма посредственно знали анатомию, приписывая многие заболевания «абсцессам» или непроходимости чего-либо, и неспособны были предсказать течение сложных болезней, ограничиваясь лишь самыми обычными. Таким образом, заключает он, настоящего предсказания не происходит, просто за счет самовнушения объект высказывает в нужное время весьма тривиальные симптомы, подходящие к случаю.

Итак, мы убедились, что в то время в месмеризме существовало два главных направления (разумеется, с бесчисленными индивидуальными вариациями): флюидизм и анимизм. Отталкиваясь скорее от анимизма, чем от флюидизма, ди Фария и Бертран положили начало третьему направлению, провозгласившему внушение ответственным не только за введение в транс, но также и за феномены месмеризма. Через какое-то время после того, как месмеризм во Франции переживет еще один период застоя, их работы попадут в поле зрения Бернгейма и Нансийской школы и через них окажут огромное влияние на формирование современных представлений о гипнозе.

Французские комиссии 1826 и 1837 годов

Однако тщательная и четкая работа Бертрана прошла незамеченной вследствие всеобщего увлечения тем, что творилось в других местах, например, знаменитой операцией Рекамьера на магнетизированном пациенте. Затем был еще Дюпоте со своими методами, напоминающими представления: он зачастую магнетизировал больных в госпитале, криком приказывая им спать. Такого рода поведение привело к тому, что магнетизеров снова изгнали из парижских больниц. Маятник с огромной скоростью качался то за признание целительных свойств магнетизма, то против. В 1825 году, чтобы направить события в разумном и стабильном направлении, некий доктор П. Фуасак уговорил медицинскую секцию Академии назначить новую комиссию для исследования преимущественно диагностических способностей сомнамбул. Со своей стороны, Фуасак обещал предоставить сомнамбул. Сначала, как водится, в неспокойной обстановке прошли дебаты о том, следует или нет академикам ввязываться в это дело. Пускались в ход старые аргументы: Месмер и де Пюисегюр — шарлатаны; месмеризм — одно сплошное мошенничество; расследование подобных вещей ниже достоинства Академии; в 1784 году магнетизм уже подвергся осуждению. Однако 28 февраля 1826 года комиссия в составе одиннадцати человек была собрана. Время оказалось подходящим: в восемнадцатом веке Месмер практически не нашел союзников среди именитых ученых, теперь же, в 1820-х годах, Лаплас и Жорж Кювье осторожно поддержали названную его именем науку. Кювье, например, говорил, что два живых существа при тесном телесном контакте, вне всякого сомнения, общаются друг с другом посредством своих нервных систем, и хотя иногда трудно отличить реальные физические причины от воображаемых, но в данном случае (имеются в виду, вероятно, сеансы магнетизма) происходит нечто реальное. Другой выдающийся ученый еще более явно поддержал месмеризм. В 1820-х годах увидел свет многотомный медицинский словарь — чрезвычайно авторитетное издание. Статья по магнетизму была написана доктором Л. Ростаном. К всеобщему удивлению оказалось, что он верит в магнетический сон и даже описывает свои собственные успешные эксперименты с ясновидящими.

Комиссия начала работать с Селин, сомнамбулой Фуасака, но не получила никаких стоящих результатов. Потом они опробовали магнетизм на некоторых пациентах, лежащих в больницах, пока Городской Совет не напомнил им, что использовать магнетизм в парижских больницах все еще запрещено. В поисках подходящих субъектов для постановки экспериментов прошло пять лет, но за это время удалось проверить всего-навсего около дюжины человек. Ни один из членов комиссии не владел техникой месмеризации, поэтому они вынуждены были полагаться на Фуасака и Дюпоте, самостоятельно выбиравших себе субъектов. В конце концов, комиссия, руководимая этими двумя энтузиастами, сконцентрировала внимание на паранормальных явлениях в ущерб терапии и пренебрегла Бертраном в пользу флюидизма. Они пришли к выводу о том, что от оператора к субъекту все-таки что-то передается, и пытались это неуловимое определить. Причем доказательства своей правоты они нашли не только в случаях тесного физического контакта оператора с субъектом, но и при близких пассах руками и даже в редких случаях гипноза посредством телепатии. Паранормальные и сверхнормальные феномены, зарегистрированные и одобренные комиссией, сводились к проявлению необыкновенной силы, предсказаниям эпилептических припадков и медицинской диагностике как себя, так и других людей. Результат — благоприятный для месмеризма отчет. Когда он был представлен Академии, кое-кто попытался настоять на обсуждении результатов, но почтительное отношение и доверие к членам комиссии не позволили этого сделать. Позднее, в середине и конце девятнадцатого века, месмеристы часто цитировали данный отчет в оправдание своей деятельности, однако он неудовлетворителен по многим статьям, и его даже нельзя назвать репрезентативным, поскольку в нем целиком отсутствует тот вид магнетизма, который практиковался Бертраном, ди Фария и им подобными.

Приведу пример того, как комиссия собирала материалы. Один из случаев, отраженных в отчете, касается мадам Плантэн, которую в 1829 году оперировали по поводу рака груди при анестезии посредством магнетического сна. Проведенная Жюлем Клоке операция прошла, скорее всего, успешно (хотя бедная женщина умерла через три недели от «расстройства печени» — возможно, рак перешел в стадию метастазирования, ибо, как видно из отчета, болезнь была чрезвычайно запущена). Однако родственники отказались допустить членов комиссии к мадам Плантэн, и тем пришлось довольствоваться сведениями не из первых рук. Они присутствовали только при вскрытии тела.

Напомню, что все это происходило еще до открытия химических анестетиков. В те времена вам оставалось только стиснуть зубы (конечно, если операция проходила не у дантиста) и страдать. Казалось бы, при таких обстоятельствах преимущество гипнотической анестезии очевидно, и любое уважающее себя медицинское учреждение должно заниматься этим вопросом. Однако Французская академия спрятала голову в песок. На передний план выступила все та же старая проблема: вызывающие тревогу паранормальные феномены магнетизма и фантастическая сущность многих теорий привлекли внимание скептиков, тогда как действительно важные достижения месмеризма остались в стороне.

В 1836 году доктор Амар решил изменить ситуацию с применением магнетизма в медицинских целях. Он использовал магнетическую анестезию для пациента с больными зубами и пригласил члена Академии, доктора М. Ж. Уде, провести операцию. Впоследствии в Академии прошла шумная дискуссия по этому поводу, закончившаяся невероятным образом — случай был признан сфабрикованным от начала и до конца. Затем другой врач, Дидье Жюль Берна, попробовал довести до сознания академиков реальность существования таких феноменов магнетизма, как сомнамбулизм, нечувствительность к боли и воздействие воли оператора на объекта, выражающееся в потере или восстановлении двигательной способности или чувствительности определенной части тела испытуемого. Снова была назначена комиссия в составе теперь уже девяти человек. Они пришли к следующим выводам: магнетического сомнамбулизма не существует, нечувствительность к боли не подтверждается, а ясновидение и симпатия между оператором и субъектом, по-видимому, вообще обман. Берна приложил все усилия, чтобы вызвать ясновидение у другого субъекта, но снова потерпел неудачу. Предоставленный в Академию отчет комиссии был, разумеется, отрицательным. На прениях звучали справедливые сомнения в том, что проверку двух субъектов в течение пары часов нельзя считать достаточной, но в атмосфере всеобщей враждебности к месмеризму эти голоса не были услышаны. В результате, примерно полстолетия во Франции считали, что животный магнетизм не имеет терапевтической ценности. Его стали использовать исключительно в развлекательных целях или для паранормальных и мистических «исследований».

Ну а мистика и подавно не интересовала Академию. И вот почему. На волне отчета 1837 года К. Бурдэн, член Академии, объявил, что наградит тремя тысячами франков любого, будь то сомнамбула или нет, кто сможет прочесть определенный текст без помощи глаз. Тогда это был один из самых популярных трюков, демонстрирующих ясновидение. Вся затея превратилась в фарс. Доктор Ж. Пижэйр из Монпелье написал в комиссию о ясновидческом даре своей дочери и получил приглашение прибыть в Париж. Им устроили публичное выступление, которое прошло успешно, однако затем комиссия начала настаивать на применении специально разработанной глазной повязки, и Пижэйр снял свою дочь с соревнований. Их представление, однако, получило высокую оценку публики, среди которой, кстати, присутствовала богемная писательница, наполовину аристократка, Жорж Санд. Профессор П. Н. Герди решил ближе познакомиться со способностями мадмуазель Пижэйр и обнаружил — и почему только мы не удивляемся? — что дар пропадает, когда повязка плотно прилегает к лицу, но как только появляется малюсенькая щель, способности восстанавливаются. Тогда Бурдэн сформулировал свои условия более четко: если кто-нибудь сможет прочесть текст открытыми глазами при дневном свете, но сквозь непрозрачную преграду из шелка или бумаги, помещенную на расстоянии шести дюймов от лица, то получит обещанную награду. Доктор Юблер из Прованса привел свою сомнамбулу, однако ее признали обманщицей и вообще не допустили до комиссии. При виде книги-теста она начинала жаловаться на женские обстоятельства или на усталость или еще на что-нибудь, вынуждая всех покинуть помещение, затем она украдкой заглядывала в книгу, думая, что ее никто не видит. Ее разоблачили с помощью дверного глазка. Третий претендент, сомнамбула доктора Альфонса Теста, также не прошел испытание на глазах у комиссии, и, таким образом, приз не достался никому. После этого Академия решила, что больше не будет тратить время на животный магнетизм.

История изучения паранормальных явлений, будь то спонтанных или усиленных гипнозом, постоянно упирается в одну и ту же проблему. Люди, обладающие настоящим экстрасенсорным даром, существуют на самом деле, просто их очень немного. Они никогда не утверждают, что могут сделать то-то и то-то с гарантированным успехом. Оценить и должным образом исследовать такие таланты мешают шарлатаны и трюкачи, жаждущие денег и внимания. Из-за них все, связанное со сверхчувственными способностями, приобретает дурную славу, причем не только у населения, но, что самое главное, — у тех учреждений и организаций, которые могли бы финансировать соответствующие научные проекты.

Бум исследований паранормальных явлений в Европе

Можно с уверенность сказать, что Наполеон Бонапарт был очень практичным человеком. Но и он поверил в сверхъестественные способности месмеризованных людей до такой степени, что даже проконсультировался у провидца-сомнамбулы о перспективах своей первой кампании в Италии. Правда, нельзя исключить возможности, что он поступил так из циничных побуждений или чтобы поднять моральный дух своей армии, ибо, по мнению большинства историков, Наполеон не признавал феномена ясновидения. По преданию, он сказал де Пюисегюру: «Если ваша сомнамбула так умна, как о ней говорят, пусть предскажет, что я буду делать через восемь дней и какие номера выиграют в завтрашней лотерее».

Интерес к паранормальным феноменам месмеризма завоевал Европу так же стремительно, как Наполеон, и сохранил свое главенствующее положение в отсутствие каких бы то ни было научных исследований магнетизма. Во Франции и Германии магнетизер обычно начинал работать с группой пациентов, выявлял среди них лучшего сомнамбулу, а затем просил его или ее ставить диагнозы всем остальным. Ясновидящие Мария Рюбель, Мари Кох, Матеус Шурр, Каликста Рено и Прудэнс Бернар пользовались в своих странах не меньшей известностью, чем их современники Гете, Бетховен, Виктор Гюго и Александр Дюма; обеспокоенные священники всех католических стран буквально завалили Ватикан письмами с просьбой об инструкциях по данному вопросу. В конце восемнадцатого века несколько книг по месмеризму оказались в Риме под запретом, однако интерес к выступлениям странствующих гипнотизеров Цанарделли, Руммо и особенно бельгийца Донато (А. Е. д’Гонт) невозможно было охладить никакими тоталитарными мерами. Настороженность Ватикана, прежде всего, означала, что в Италии 1850-х годов, главным образом, изучался терапевтический потенциал месмеризма (например, такими учеными, как Франческо Гвиди и Пьетро д’Амико).

В других странах живой интерес публики к месмеризму также поддерживался исключительно за счет эстрадных магнетизеров и демонстраторов паранормальных явлений. В Голландии, например, П. Г. ван Герт своей работой о ясновидении проложил дорогу позднейшим медицинским приложениям животного магнетизма. Шарль де Лафонтен активно путешествовал по Европе в 1830-х и 1840-х годах, устраивая лекции и показы; его работа с психическими сомнамбулами в Брюсселе возвестила наступление золотого века месмеризма в Бельгии, и чуть позже мы увидим, насколько важную роль в истории гипноза сыграла его поездка по Англии.

Многие сообщения о паранормальных способностях сомнамбул того времени трудно оценить с сегодняшней точки зрения, поскольку мы не знаем, как строго контролировались условия проведения опытов с ними. Но даже и с такой оговоркой нельзя не признать, что в груде мусора ложных сведений и фактов периодически можно откопать золотые крупицы правды. Приведем несколько примеров.

Пруденс Бернар, самая знаменитая сомнамбула из всех известных в девятнадцатом веке, путешествовала по Европе, и везде ее выступления пользовались огромным успехом, несмотря на то что в 1840-х годах в Париже ее обвинили в мошенничестве. Профессор Вартман из Женевского университета поставил с ней несколько экспериментов. Ей удалось повернуть стрелку компаса на сорок пять градусов, казалось бы, явные телекинетические способности налицо, однако позднее выяснилось, что она носит корсет со вставками из намагниченной стали. В 1852 году она выступила в Лондоне, а затем в Манчестере, где на представление пришел Джеймс Брейд. Главный номер Пруденс Бернар заключался в игре в карты с завязанными глазами. Брейд обвинил ее в подсматривании сквозь зазоры в нижней части повязки и предложил более надежный способ завязать глаза, но она отказалась. Оператор, который месмеризовал Пруденс, Август Лассэнь, также совсем не внушает доверия, поскольку до своего знакомства и женитьбы на ней, зарабатывал на жизнь, показывая фокусы. Он полагал себя исполняющим тайную миссию, заключавшуюся в распространении сведений, открывавшихся ей под гипнозом (ибо она частенько выступала и как медиум), и хотел через нее, современную Жанну д’Арк, привести Францию к Истинной Вере.

Сомнамбула доктора Франца Ника в Германии, фрейлейн Крэмерин, предсказала дату смерти короля Вюртемберга — 28 октября 1816 г. История гласит, что они старались держать это в секрете, боясь последствий, однако информация о предсказании каким-то образом просочилась, но не вызвала ничего, кроме веселья, придворные даже начали заключать пари по поводу ее правоты и истинного дня наступления смерти. Король все-таки умер, но на два дня позже, чем было предсказано.

Доктор Иоганн Валентин из Касселя работал с Каролиной Рамер, по-видимому, действительно обладавшей ясновидческими способностями. Она увидела падение с крыши крестьянина в Брайтенбах бей Хофе, находящемся в четырех часах езды от Касселя. Их обследовала комиссия и признала невиновными в шарлатанстве.

Наиболее известной ясновидящей в Германии была прорицательница из Преворста, Фридерика Гауфф. Родилась она в 1801 году в глухой швабской деревне Преворст неподалеку от Левенштайна. Она обратилась к Юстинусу Кернеру (1786–1862), находясь буквально на пороге смерти от истерической депрессии и голодания. Очень скоро он открыл, что во время магнетического сна девушка проявляет замечательные дарования — не только телепатию и ясновидение, но, что гораздо необычнее, способность к общению с духами умерших. Последние являлись ей (а иногда и другим людям, находящимся поблизости) в виде призрачных фигур. Она предсказывала будущее, лечила больных, разговаривала, по ее утверждению, на праязыке человечества и «контактировала» (как бы мы выразились сегодня) весь комплекс космологии и теологии, какой мог вместить магнетизм. Провидица возбудила к себе громадный интерес всей Германии; к ней приезжали многие культурные и ученые люди — врачи, философы, теологи — для серьезного обсуждения высказанных ею откровений. Кернер был известным врачом, в частности, ему принадлежит открытие ботулизма. Однако он принес Фридерике Гауфф больше вреда, чем пользы. Он так увлекся своими экспериментами, что нашел способ годами держать девушку в состоянии практически перманентного транса, а для усиления галлюцинаций подмешивал ей в пищу лавровые ягоды. Зная, чем кончится дело, Кернер, возможно, ускорил ее смерть в 1829 году — в точно предсказанный ею день.

После повсеместного распространения славы прорицательницы из Преворста общение с призраками стало обычным для сомнамбул делом. В основном, это был немецкий феномен, однако во Франции практиковал некий Альфонс Кагане со своим сомнамбулой Бруно, «видевшим» Небеса и Ангелов в духе Сведенборга, и Адель Мажино, которая начала с диагностики чужих болезней, а потом переключилась на видения Небес и общение с умершими. Даже Делез, не говоря уже о Дюпоте, обратился в конце своей жизни к спиритизму.

Из России конца девятнадцатого века дошла до нас самая замечательная история о ясновидящих. Хотя русская провидица, о которой пойдет речь, демонстрировала свое искусство и позволяла его исследовать в 1880–90-х годах, рассказ о ней помещен сюда не случайно, поскольку Россия, как водится, лет на тридцать отставала от остальных стран Европы. Тридцатилетняя школьная учительница, известная просто как «госпожа М.», пришла в Тамбове на прием к доктору А. Н. Ховрину по поводу нервных припадков. Вскоре на его сеансах во время магнетического сна она проявила способности к ясновидению. Методичность проверки этих способностей впечатляет. Однажды, например, девять ученых в Санкт-Петербурге написали по одному предложению на листке бумаги. Все листки запечатали по отдельности в конверты и положили в шапку. Из шапки был вынут наугад один конверт, а остальные — сожжены. Выбранный конверт поместили в другой конверт из более плотной бумаги и приклеили к нему с внутренней стороны в двух местах, после чего отвороты внешнего конверта заклеили и скрепили скобами. Сверху была наложена сургучная печать, окруженная булавками, различимыми только под увеличительным стеклом, а под печатью — замурован тонкий волосок. Пакет упаковали в коробку и отправили в Тамбов господину Ховрину. Госпожа М. прочитала следующий текст: «Я убежден, что вы без труда прочтете мое письмо и будете после этого великолепно себя чувствовать. Петербург, Л. Г. Корчагин». Ховрин отправил невскрытый конверт обратно в Санкт-Петербург вместе с информацией, полученной от госпожи М. Общество экспериментальной психологии — те самые девять ученых — подтвердило, что печать не взломана. Конверты вскрыли и сличили оригинальный текст с версией госпожи М. — они совпали.

В конце того же года (1893) госпожа М. повторила эксперимент под еще более строгим контролем. Она прочла «Есть вещи в этом мире, о которых не догадываются мудрецы» как «Есть вещи в этом мире, о которых не догадываемся мы». В другом случае она не смогла прочесть текст, но определила, что в нем было описано: горящее здание. В ходе еще одной проверки она подробно описала рисунок, который был запечатан в конвертах тем же сложным способом. Она оказалась весьма одаренной и в психометрии — «выяснении» истории предметов и мест, и в преобразовании чувственных восприятий. По поводу последней способности ее тестировали много раз и неизменно успешно. В одном эксперименте, проводившемся под очень строгим контролем доктора Никольского из Киева, различные растворы (сахара, поваренной соли, хинина и сульфида цинка) были налиты в одинаковые сосуды. Промокательную бумагу окунали поочередно в каждый из растворов и прикладывали к внутренней стороне правой руки госпожи М. Всякий раз она точно идентифицировала вкус.

Если я попытаюсь подсчитать соотношение шарлатанов и людей с истинными экстрасенсорными способностями в Европе в середине девятнадцатого столетия, то, по-видимому, случай с госпожой М., приведенный в конце этой главы, придется не учитывать, поскольку она является скорее исключением, чем правилом. Однако во всем мире считалось (и считается), что люди в состоянии транса способны к прорицанию событий и другой сверхчувственной деятельности. Как мы видели, суждения подобного рода сопровождали и магнетизм, стоило только маркизу де Пюисегюру открыть магнетический сон. Лично я не собираюсь утверждать, будто в этом совсем ничего нет.