Глашатай бога войны

Глава 19

На удивление, в кабинете не было никого, кроме барона. Даже неизменный стражник остался за дверью. Видимо, Балас Ботонд решил, что может доверять своему наёмнику. А может, разговор предполагался настолько секретный, что он решил рискнуть даже собственной безопасностью?

— Звали, ваша милость? — спросил Ицкоатль, прикрывая за собой дверь.

— Звал, — кивнул барон, указывая на свободный стул. — Садись. Поговорить надо.

Обсидиановый Змей послушно уселся и приготовился слушать, но Балас обратил внимание на его приобретение.

— У тебя обновка, я смотрю? — он протянул руку. — Покажи.

Ицкоатль поднялся, отстегнул ножны от пояса и протянул ему рукоятью вперёд — так, судя по памяти Саркана, требовал поступать этикет. Нельзя было обнажать оружие в присутствии барона, если только речь не шла о защите его жизни. А рукоять, обращённая к сюзерену, показывала, что подающий оружие ставит свою жизнь в зависимость от его милости.

Балас жест оценил — взгляд его смягчился. Он выдвинул талвар из ножен, полюбовался узорами на клинке, вернул его в ножны и отдал владельцу.

— Не самая частая вещь в наших краях. Я думал, ты больше по мечам. Почему вдруг сабля?

— Она дешевле стоила, — ответил Ицкоатль, не покривив душой. — К обеду доставят ещё бахтерец. Тот и вовсе недорого обошёлся.

Барон покачал головой.

— Не знаю, зачем нужна эта безделица, но тебе носить… Я тебя за другим позвал. Как продвигается обучение?

— Мои люди делают успехи, — уклончиво ответил Ицкоатль. — Всего несколько дней прошло, о серьёзных успехах говорить рано, но они стараются, и у них начинает получаться.

— Мне сказали, ты учишь их захватывать в плен, — Балас с интересом смотрел на собеседника. — Зачем тебе это? Это сложнее, опаснее наконец.

Ицкоатль улыбнулся. Этот вопрос он затрагивать не собирался, но раз барон интересуется… Почему бы не укрепить собственные позиции?

— Потому что на рынке говорят о скором походе, ваша милость, — пояснил он. — Государь собирается подавить мятеж. Но для этого ему потребуются солдаты, много солдат. И вряд ли королевских вербовщиков устроит мой плохо подготовленный отряд. Они захотят ваших обученных бойцов… И во всех окрестных владениях будет то же самое. Они заберут лучших. Что останется баронам? Те, кто похуже обучен, послабее, и даже этих солдат будет мало…

— И? — любопытство во взгляде барона стало заметнее.

— Это время — возможность, ваша милость. Что, если у кого-то на полсотни таких доходяг больше? Он вполне может решиться на захват ваших земель, чтобы потом сказать в своё оправдание: "Ваше величество, барон Ботонд вам изменил и собирался ударить в спину вашим войскам, я опередил предателя". Ему, пожалуй, сойдёт с рук такая выходка, а вы уже будете мертвы и не сможете себя оправдать.

— А чем мне поможет странная выучка твоих людей? — с недоумением спросил Балас.

— Убить — просто, ваша милость, — ответил Ицкоатль. — Но это обескровит ваше войско. Нас ведь тоже будут убивать. Рано или поздно ваши соседи могут договориться друг с другом, объединить усилия и напасть — и мы уже не отобьёмся. Но если мои люди будут захватывать в плен вражеских бойцов, пленников можно будет нанять для вас, ваша милость. Живые — они станут намного более ценными, чем просто убитые. Ваша армия будет расти и становиться сильнее за счёт пленных. Эти люди быстро поймут свою выгоду: служить вам и жить намного лучше, чем быть убитыми, а противостоять нападениям в составе более сильной армии — куда безопаснее, чем эту армию пытаться победить.

Взгляд барона стал задумчивым.

— Умно придумано, — признал он наконец. — Пожалуй, я отвечу барону Бертоку отказом.

— Я слышал, барон Берток прислал гонца, — Ицкоатль снова улыбнулся. — У него два выхода: объявить вам войну, за что его не погладит по голове король накануне похода, либо требовать мою жизнь — и ваши слова говорят, что ему нужна моя голова. Что бы он ни выбрал, он подпишет себе приговор.

— Почему ты так думаешь? — спросил Балас. — Я ведь всё ещё могу приказать отрубить тебе голову, чтобы решить дело миром.

— Потому что тогда Берток решит, что вы слабы, ваша милость, и можно продолжать свои набеги на ваши земли, — прямо ответил Ицкоатль. — Вам это ни к чему. Но предположим, вы отдадите такой приказ… Я ведь не стану ждать, пока меня казнят. Я совершу побег, проберусь в замок Бертока, убью его и предложу его голову вам в знак моей преданности.

— Вместо того, чтобы убить меня, пока я не отдал такого приказа? — этот разговор начал забавлять Баласа. Расслабленная поза говорила, что он не считает такой исход дела возможным. Но ему хотелось знать, что ответит наёмник.

— Потому что мне это не нужно, ваша милость, — Ицкоатль слегка пожал плечами. — Убить вас, захватить ваши владения, несколько лет провести в непрерывных войнах с вашими соседями, которые захотят отхватить себе кусок от ваших бывших владений, погрязнуть в горах документов, — он кивнул на стопку бумаг на рабочем столе барона. — Зачем мне всё это? Вы мне дали землю. Я собираюсь заняться ею, мне вполне её хватит. А всю эту тягомотину оставьте себе, у вас оно лучше получается.

Балас не выдержал и расхохотался. Ицкоатль подождал, пока он просмеётся и утрёт рукавом навернувшиеся от смеха слёзы.

— Каждый хорош на своём месте, — закончил он свою речь. — Я воин — вот и буду воевать. А у вас хорошо получается править — вам и власть в руки.

— Ну, спасибо, от души повеселил, — усмехнулся барон. — Убедил, оставлю тебе твою голову, а Берток может жаловаться королю, сколько ему угодно.

— А он рискнёт жаловаться? — удивился Ицкоатль. — Он же нарушил волю короля, он мятежник. И даже если скажет, что его сын самовольно пошёл жечь ваши владения — проступок сына бросает тень на отца.

— Грозил, что подаст жалобу, — барон кивнул. — Что ж, пусть попробует. Я знаю, что ответить его величеству, если тот примет жалобу… Кстати. А почему ты согласился на занятия сразу после обеда? На полный желудок тяжело заниматься.

— Битва не спрашивает, как давно ты поел, — ответил Ицкоатль. — Нужно быть готовым к сражению в любое время.

— Тогда иди, учи своих людей пополнять моё войско, — согласно кивнул барон.

Поклонившись, Обсидиановый Змей покинул его кабинет. Приближалось время обеда.

Расставшегося с побратимом Халлара интересовало несколько вопросов, которые он и задал духу.

"Элек, скажи, а ты меня сейчас издалека сможешь почувствовать?"

"Издалека, — слегка важничая ответил дух. — Я же не сразу за вами пошёл, а чуть по замку побродил. Вы уже далеко успели уйти."

"А если я тебя позову, когда ты будешь далеко? Ты услышишь?"

"Услышу", — ответил дух.

"И это связано с тем, что ты попробовал крови?" — почти не сомневаясь в ответе, спросил бард.

"Правильно", — сказал Элек.

Бард улыбнулся. Его подозрения подтверждались, а связь с побратимом переставала быть проблемой. Даже если он будет в Агостоне. И ещё это значит, что он точно войдёт в город только после того, как отсюда уйдёт королевский дознаватель.

Тем временем он вышел на рыночную площадь. Вопреки обыкновению — первым. Ещё до появления бродячих артистов. Ну что же. Значит, сегодня его очередь зазывать публику… Он зашёл за ширму, где обычно складывали стулья и столы после представлений. Канаты. Кольца и шары. Музыкальные инструменты. Подвески и перекладины. Даже шесты — всё это личное имущество артистов.

Шест. Он замер. Даже со снаряжением от Кончара пускаться в дальний путь… Это ведь для работы в городе, это снаряжение. А так у него даже завалящего ножа нет. Нож купить не проблема, но надёжным оружием он не станет, а вот тяжёлая трость по моде столичной аристократии будет в самую пору. И не надо никаких скрытых клинков — баловство это. Тяжёлая трость из драконьего дерева, одинаково пригодная и для сокрушающих ударов с одной или двух рук, или для тычковых ударов с двух рук — самое то для путника. Пусть даже и барда.

Он вытащил из огороженного ширмами закутка один из стульев. Поставил его около одного из шестов для канатоходцев. Улыбнулся.

"Элек, это для тебя".

И, дёрнув плечом, скинул гитару на живот.

Первые песни без слов. Только для привлечения внимания почтенной публики. Ну и для удовольствия нового друга, куда же без него?

Мотив какой-то романтической баллады сменила плясовая, её — медленная танцевальная мелодия. Потом снова баллада, но без слов, мотив морских песен, которых он узнал великое множество, выступая в кабаках в Агостоне.

Халлар скосил глаза на духа. Тот сидел без движения около его ноги и казалось полностью превратился в изваяние. А к барду тем временем подходили двое артистов. К величайшей удаче — акробаты. Мастер и ученик.

— Ты пришёл раньше, собрат, — начал мастер. — Не разрешишь ли и нам показать своё искусство?

— О чём речь? — вроде даже удивился бард. — Моё дело музыка, да и то — рукам надо давать отдохнуть. А по очереди будем выступать — и сил меньше потратим.

Акробат улыбнулся и скинул свою котомку, вытащив оттуда канат. Споро закрепил один конец, натянул канат и закрепил второй конец.

— Разреши воспользоваться канатом, вам же ещё переодеться надо.

Акробат закивал. Второй удивился — барда на канате он ещё не видел. Но у Халлара был другой план.

"Элек, хочешь ещё больше удовольствия и восторгов?"

"Да, но как это сделать?"

"Ты можешь забраться на канат, и несколько раз пройти по нему вперёд-назад, до тех пор, пока не подойдут акробаты?"

"Могу. Но меня же не увидят?"

"Ты забываешь, что я тоже шаман, хоть и слабый, не чета тому же Ласло. Иначе не увидел бы тебя. Я могу тебя сделать видимым на несколько минут", — заклинание Халлару действительно было известно. Тем более, что, выступая перед публикой, он всегда себя чувствовал чуть ли не всемогущим, получая эмоциональный отклик зрителей. Было это всемогущество настоящим или воображаемым — бард пока не знал.

"Тогда давай. Я ещё не наелся…"

"Так и мы только начали. Забирайся на плечо. Потом, когда я подойду к канату — переберёшься на него".

"Хорошо" — ответил дух, и что-то мало осязаемое, но как будто имеющее и вес, и какую-то плотность, сначала запрыгнуло на коленку, а потом, используя рукав как лестницу, забралось на плечо.

— Почтенная публика, — воскликнул Халлар и встал с места. — А сейчас вы увидите то, что никто до вас не видел, и вряд ли когда увидит впредь, если только не посетит моё представление.

Музыка — твоя магия, сказал мастер Ласло. А восторги и обожание толпы её усиливают.

Он сосредоточился на призрачном коте, который сидел у него на плече, и взял несколько аккордов.

Толпа согласно вздохнула, когда на плече барда соткался полупрозрачный образ котёнка.

"Давай на канат. Туда, обратно, и на середине каната сходишь на плечо".

По тому, как исчезла едва ощутимая тяжесть духа, он сделал вывод, что Элек действительно перебрался на канат. Об этом же говорил и слитный выдох толпы — вряд ли кто когда-то мог даже представить, что по канату вместо канатоходца будет разгуливать призрачный котёнок. Да ещё и днём.

А снизу вслед за котёнком неслась весёлая мелодия.

Когда Элек решил, что ему хватит, он спустился обратно на подставленное плечо барда, потёрся боком о его щёку и пропал, чем вызвал ещё один изумлённый вздох толпы.

"Уф, переел, — доверительно сообщил он барду и вдруг спросил: — А можно я у тебя в татуировке посплю?"

"Конечно спи. Но в случае чего, как тебя будить?"

"Просто позови. По имени. Я проснусь".

На смену барду уже спешили гимнасты.

К обеду побратимам подали бараний бок с рассыпчатой кашей и по большому куску мясного пирога. Девушки-кухарки о чём-то шушукались между собой, поварёнок Матьяс понёс наверх, в господские покои, поднос с обедом для барона и Аранки, Джизи унесла обед для баронессы, и тишину на кухне нарушали только смешки кухарок да стук ножей и ложек.

— Берток угрожает жалобой королю и требует мою голову, — вполголоса сообщил Ицкоатль, когда они утолили первый голод. — А у тебя как успехи?

— Король, при всей моей неприязни к нему, обладает одним неплохим качеством, — ответил Халлар. — Он ненавидит, когда не выполняются его эдикты. Тем более он ненавидит, когда они нарушаются. Так что жалоба Бертока может обернуться против него самого. На твоём месте, я бы присмотрелся к родственникам. Они могут доставить неприятностей.

— Моим или Бертока? — не понял Ицкоатль. Стоило некоторых трудов не спросить: "Саркана или Бертока?" Но с каждым днём всё легче становилось контролировать себя, чтобы не выдать свою тайну.

— Да, к Джеллертам, — отозвался бард. — Понимаешь, ты младший сын, получил в управление какие-то земли в обход старшего. Земли — это статус. Они этого так просто не оставят.

— Благодарю за предупреждение, — кивнул Ицкоатль. Ему было не вполне понятно, каким образом его здешние родственники могли бы осложнить ему жизнь, но к словам побратима отнёсся серьёзно. Раз он считает, что такое возможно — значит, возможно. Память Саркана во многих отношениях была недостаточным подспорьем, а бард знал жизнь в этом мире так, как Саркану и не снилось. — Учту. Да, барон Балас отказал Бертоку. А ещё кто-то ему докладывает ему о моих тренировках.

— Пусть докладывает, — отмахнулся Халлар. — Действенных приёмов без наработанной базы не существует. Из того же, чему ты учишь людей, технику не создать. Кстати, насчёт тренировок. Тебе нужно научиться надевать и носить свой доспех так же, как ты надеваешь и носишь одежду. И кстати, сегодня на тренировку возьми его и саблю с отрубком. Я покажу, как ими действовать… Как же невовремя всё это.

— Что именно невовремя? — уточнил Ицкоатль.

— Мой отъезд в Агостон, например, — усмехнулся бард. — А ещё моя договорённость встретить Казмера. Придётся ловить его по пути.

Ицкоатль покопался в памяти Саркана. Казмера тот знал.

— Его могу я встретить, — предложил он. — Что передать?

— То, что ты посетишь свои владения в ближайшее время и без военного снаряжения.

Обсидиановый Змей кивнул.

— Где вы условились встретиться?

— В лучшей гостинице города, где же ещё. Послезавтра, — ответил Халлар. — Тут только одна такая и есть. С дубиной на вывеске.

Ицкоатль снова кивнул, налегая на пирог. Ему действительно следовало как можно скорее навестить друга детства Саркана Джеллерта. И распорядиться сегодня на тренировке об одной очень важной вещи…

— Господин Саркан! — влетел на кухню Матьяс. — Там посыльный с рынка, вас просит! Говорит, доспех принёс!

— Доспех, это хорошо. Это вовремя. После обеда покажу, чем он хорош и почему здесь не ценится, — улыбнулся бард. — Матьяс, я смотрю ты свои ухи потерял?

Поварёнок испуганно схватил себя за уши и облегчённо вздохнул: они были на месте.

— А я зато стрелять умею, а вы, господин бард, нет! — выпалил он с обидой, чтобы отомстить за испуг.

— Поджили они у тебя, — примирительно сказал Халлар. — Уже не красные, и не торчат. А то прелесть были, а не ухи. Что же по поводу неумения стрелять… Да, не умею и не учился. Зато… Встань к стенке?

И едва поварёнок выполнил просьбу барда, дробью прозвучали три удара. Вокруг его головы, едва не касаясь кожи и волос, торчали нож, вилка и ложка. Последняя воткнулась черенком. Взмаха рукой никто не заметил.

— Ухххх тыыыы… — протянул Матьяс, медленно приседая и кося глазами во все стороны. Потом развернулся, выпрямился и потрогал глубоко воткнувшиеся в дерево столовые приборы. Оглянулся на Халлара, тараща огромные восторженные глаза. — Господин бард, а вы меня научите?! Я тоже так хочу уметь!

Судя по всему, грех неумения стрелять из лука барду был прощён. Он снова был героем.

— Закончишь на кухне, приходи на тренировочную площадку, — кивнул Халлар. — Я вроде видел там мишени.