Глаза ребёнка

1

Прошло больше года, прежде чем Крис и Терри снова очутились в Италии. На сей раз уже не было Венеции, а лишь маленький городишко в горах — Монтальчино.

Если бы ее спросили, Тереза, наверное, не смогла бы объяснить, почему она испытала такое облегчение, обнаружив, что местная церквушка, как и в прошлый их приезд, по-прежнему стоит на том же самом месте — ведь в Монтальчино ничего не менялось столетиями. Ей было приятно вспоминать эту церковь, чего нельзя было сказать о воспоминаниях детства, словно извлеченных из мрака ночи.

Стояло свежее весеннее утро. Молодая листва на деревьях вокруг белой церкви возвещала о начале нового круга жизни, а дальше зеленеющие долины волнами вздымались и падали, теряясь за горизонтом. Воздух был напоен безмятежностью, которую не нарушало ничто: ни дурные предчувствия, ни ожидание скорой расплаты.

— Мы заслужили это, верно? — сказал Крис, поворачиваясь к Терри.

Терри улыбнулась.

— А хотя бы и не заслужили. Мне это неинтересно.

Паже невольно рассмеялся. Но Терри уже не удивлялась, видя его веселым и улыбающимся: каждый день она открывала в нем что-то новое, и теперь, созерцая белую церковь, тихо радовалась, умиротворенная сознанием разделенного счастья.

— Она такая же, какой я ее запомнила, — произнесла она.

— В какой это было жизни? — продолжая улыбаться, спросил Крис.

— В двадцатом веке. Помнишь нашу с тобой жизнь? — Она подняла на него взгляд. — В прошлый раз ты ведь не был со мной в церкви?

— Нет. Как говорит Карло, я не очень-то вписываюсь в церковные интерьеры.

Тереза потянула его за руку.

— Пойдем. Я тебе покажу. Это совсем не страшно.

Тем вечером год назад, когда они рассказали Карло обо всем, что произошло, Терри было страшно.

Мальчик сидел на кровати, прислонившись к стене; они с Крисом примостились у него в ногах. Карло долгое время молчал, переводя взгляд с одного на другого; он выглядел изумленным и по-детски незащищенным, но было в его глазах еще что-то потаенное и смутное, чего Терри не могла определить.

— Извини, — наконец обратился он к отцу, — но ты должен был рассказать мне.

Крис мог бы оправдаться или, по крайней мере, попытаться это сделать. Но он, видимо, думал иначе.

— Ты меня простишь за то, что это не я убил Рики? — мягко спросил он.

— Папа, не надо издеваться надо мной. Ты сам заставил меня поверить в твою виновность. Дело не только в тебе или в Терри.

Тереза, потрясенная тем, что узнала, реагировала на происходящее машинально, даже отстраненно; чувства ее словно оцепенели.

— Теперь я хотя бы уверена, что ты не причинил зла Елене, — сказала она Карло.

— Я всегда был в этом уверен, — огрызнулся он. — Ты что, хочешь, чтобы я восхищался собой? — Он посмотрел на Паже. — Или тобой?

— Нет, — спокойно произнес Крис. — Я хочу, чтобы ты помнил, сколько Терри пришлось всего пережить и сколько еще предстоит. Если ты стремишься искать виноватых, начни с меня. Я заслужил это.

Карло скрестил руки на груди.

— Хотите знать, кого мне больше всех жаль в этой истории? Елену. Это ей, а не мне придется расхлебывать кашу, которую вы заварили. — Он замолчал и вопросительно посмотрел на отца. — А как насчет матери Терри? Ты собираешься что-то предпринять?

— Я? Ничего.

— Значит, вы двое хотите свалить все на меня. — Не сводя испытующего взгляда с Криса, заключил Карло. — Выходит, если я решу, что мы должны рассказать правду, то именно по моей вине бабушка Елены сядет в тюрьму, а девочка всю жизнь будет чувствовать себя ответственной за это.

Крис задумчиво нахмурил брови.

— Нет, — вмешалась Терри. — Никто не предлагает тебе ничего решать. Я не позволю ни тебе, ни твоему отцу отвечать за то, что натворили Рики и моя мать.

Карло смерил ее недоверчивым взглядом и угрюмо промолвил:

— Спасибо и на этом. Все очень просто — я по уши в дерьме, и мне придется выбираться самому. Только не думайте, что я буду делать вид, будто ничего не произошло. Это к вам обоим относится.

Когда Терри вернулась наконец домой, было уже пять. Елена спала; соседка Нэнси дремала на диване.

Тереза машинально извинилась, и та ушла. Мысли у Терри путались; пребывая точно в трансе, она пошла в ванную и долго-долго стояла под душем. К счастью, Елена за все время ее отсутствия ни разу не проснулась и даже не догадывалась, что матери не было дома.

За завтраком Тереза осторожно спросила:

— Ты помнишь, о чем мы говорили с тобой вчера вечером?

Девочка печально уткнулась носом в тарелку с кукурузными хлопьями, не решаясь поднять на мать глаза.

Терри взяла ее за руку.

— Елена, я рада, что ты мне все рассказала. Я знаю, что тебе это было нелегко.

Дочь медленно подняла взгляд.

— Мамочка, это нехорошо?

Терри с грустью подумала, что Елена и сама, должно быть, догадывалась об этом.

— Нехорошо поступал твой папа, — наконец ответила она. — Очень нехорошо. Родители не должны так поступать со своими детьми. Ты не должна винить себя — ты просто хотела угодить ему.

Девочка снова потупилась. В то утро они больше не говорили об этом.

Терри решила, что должна вести себя с Еленой как ни в чем ни бывало; она была слишком измучена и полагалась исключительно на собственную интуицию. Так, проводив Елену в школу, она почувствовала, что должна еще раз встретиться с матерью. Только позже, по дороге, Тереза вспомнила про дневник, который спрятала в машине.

Роза еще не забирала утреннюю почту. На коврике под входной дверью лежала газета; в глаза Терри бросился заголовок: «ПАЖЕ ПРИЗНАН НЕВИНОВНЫМ». Когда мать открыла ей дверь, она увидела, что та, как всегда, опрятно одета, а на лицо тщательно наложен макияж. Только синие круги под глазами напоминали о бессонной ночи. Роза увидела в руках дочери дневник и испытующе посмотрела ей в глаза.

— Могу я войти? — спросила Терри.

Роза, не говоря ни слова, впустила ее в дом и жестом пригласила садиться. Она была холодна и нарочито церемонна.

Они сели по разные стороны дивана, как сидели прошлой ночью. Тереза с грустью отметила, как меняется восприятие происходящего при дневном свете; то, что ночью могло бы показаться сном, сейчас оборачивалось чудовищной реальностью.

Она молча протянула дневник матери.

Ей показалось, что Роза вздрогнула и, не открывая, положила его на колени.

— Ты прочитала? — спросила она.

— Да, — вполголоса произнесла Терри. — Крис говорит — можешь считать это подарком от него.

Роза сцепила ладони. Тереза почувствовала, что мать глубоко уязвлена ее словами.

— Выходит, его взял Рикардо, — сухо изрекла она.

— Да, — подтвердила Терри. — Он изготовил дубликаты с моих ключей и, вероятно, решил обшарить твой дом в надежде найти какие-нибудь документы, компрометирующие меня. Вместо этого он нашел этот дневник. — Терри помолчала. — Пистолет, видно, не попался ему на глаза.

Роза равнодушно пожала плечами.

— Возможно, он просто не придал этому значения.

Терри хотела что-то сказать, но осеклась: она вдруг поняла, сколько убийственной иронии кроется в последней фразе матери.

Роза опустила взгляд на дневник.

— Я обнаружила, что он исчез лишь после того вечера. Я была уверена, что это ты взяла его, только все никак не решалась спросить тебя.

«Она и в этом верна себе», — с горечью подумала Тереза и промолвила:

— Ты думаешь, мне нечего об этом сказать?

Роза медленно подняла взгляд.

— Ты что-нибудь помнишь?

— Все. — Терри не сводила с нее глаз. — Скажи, что ты держала в руке?

— Гаечный ключ, — вполголоса ответила Роза. — Это был его гаечный ключ. Я захватила его на всякий случай.

Терри почувствовала тошноту.

— Мама, мы убили его.

— Это я убила его, Тереза. Ты же просто защищала меня, а потом старалась защититься сама. Насколько ребенок в состоянии это сделать.

Тереза вдруг подумала, что до сих пор Роза ни словом не обмолвилась о своем будущем.

— Как видишь, — продолжала говорить та, — Рикардо был мне не в новинку. Я уже давным-давно поняла, что способна убить человека. Потому что, когда Рамон лежал там, на крыльце, в собственной рвоте и крови и протягивал ко мне руку, я поняла, что, если мы хотим быть свободными, он должен умереть.

Терри с грустью подумала: им так и не суждено было стать свободными. Ей показалось, что в это самое мгновение Роза передала ей в наследство тяжкий груз их семейного прошлого. Она как-то вся съежилась, словно придавленная этим бременем.

— Мама, ни Крис, ни Карло ничего не скажут.

Роза окинула ее бесстрастным взглядом.

— Следует ли это понимать так, что вы с Крисом будете вместе?

Терри настолько не ожидала услышать от нее такой вопрос, что едва не вспылила — ее остановил взгляд матери. Взгляд, в котором была надежда на то, что она еще увидит дочь счастливой.

— Вместе с нашими тайнами? — с горечью вопрошала Тереза. — Мне трудно поверить в это. Но даже если бы это и случилось, уверена — Крис отказался бы встречаться с тобой.

— Из-за мальчика, — понимающе кивнув, проронила Роза.

— Да. Он не смог бы переступить через это, даже если бы простил тебе то, что ему самому пришлось пережить из-за тебя.

Роза отвела взгляд в сторону.

— А что же ты, Тереза?

Та смотрела на мать и думала: сколько раз она всматривалась в это лицо в надежде увидеть нечто, что помогло бы развеять терзавшие ее сомнения.

— Ты моя мать, — едва слышно произнесла она.

Роза закрыла глаза.

— А Елена?

— Вы будете видеться. Насколько это возможно, мы будем вести себя так, как прежде. Ведь нам не привыкать притворяться. — Терри замолчала, словно прислушиваясь к звуку собственного голоса, потом ровно заключила: — Елена твоя внучка, и она любит тебя. Не думаю, что очередная утрата пошла бы ей на пользу.

Больше говорить было не о чем; Терри почувствовала, что всякие разговоры в этом доме даются ей нелегко. Не дожидаясь, что скажет Роза, она встала и направилась к выходу.

Денис Харрис прикрыла глаза ладонью.

— Невероятно, — пробормотала она.

Затем решительно тряхнула головой, встала и подошла к окну. Она долго стояла в задумчивости, прежде чем снова повернулась к Терри.

— Вы хотя бы немного поспали? — спросила она.

— Нет.

Харрис обескураженно покачала головой.

— Вы не можете столько на себя взваливать, — сказала она. — В каком-то смысле вы самая сильная женщина, какую я знаю. Заботились о матери, о Елене, о Рики — пожалуй, даже о Крисе. Но теперь вам самой требуется помощь. Серьезная помощь.

— В чем я не нуждаюсь, так это в чьей-либо помощи. — Тереза поднялась. — Я мать Елены. Я не могу просить ее быть ко мне снисходительней — не могу допустить, чтобы Карло и Крис сами выбирались из того болота, в которое угодили благодаря мне.

Харрис подошла и впервые за время их знакомства тепло обняла ее. К своему удивлению, Терри испытала какое-то удивительное ощущение умиротворенности и едва сдержала слезы умиления.

— В таком случае я буду помогать вам, — тихо произнесла Денис. — Вдвоем мы справимся. Звоните мне, как только станет невмоготу. Днем или ночью. — Она разжала объятия.

Тереза медленно опустилась в кресло; она почувствовала, что Харрис каким-то образом удалось снять ее напряжение.

— Я засыпаю на ходу, — устало пробормотала она. — Но мне о многом надо подумать. Елена…

Харрис медленно кивнула.

— Давайте начнем с самого элементарного. Елена ничего не должна знать — по крайней мере, сейчас. И вы правы: ей необходимо видеться с Розой. Иначе девочка не только будет чувствовать себя еще более неуверенно, но и интуитивно начнет догадываться, что что-то неладно.

— Но что мне говорить ей о причине смерти ее отца? — Терри почувствовала, как ее охватывает отчаяние. — Уверена — она непременно спросит меня об этом.

— Две вещи. Во-первых, Крис не виноват, и ему пришлось терпеть незаслуженные страдания. И во-вторых: Рики погиб в результате несчастного случая, и ничьей вины здесь нет. — Харрис наклонилась вперед. — В каком-то смысле Елена со смертью отца почувствовала облегчение. Возможно, поэтому она так настойчиво обвиняла во всем Криса.

— А насчет того, чем Рики с ней занимался?

— Пока вы ведете себя правильно. Если она будет спрашивать, продолжайте говорить так же, как сегодня утром, что это плохо. Инстинктивно Елена и сама догадывается об этом: Рики не просто физически надругался над ней; он надругался над принципом доверия, на котором строятся отношения родителя и ребенка. Это тем более чудовищно, что он заставил ее угождать себе и полностью подавил ее волю. — Харрис помолчала. — Кроме того, не забывайте внушать дочери, что с вами она вольна говорить о чем угодно — Елена не должна хранить чужие тайны, как в вашем с Розой случае или что касается ее с Рики. Взрослые должны защищать детей, а не наоборот.

— А когда Елена вырастет? Что тогда я скажу ей?

— Ну, до этого еще далеко. Наша задача сейчас — помочь ей в ближайшие несколько месяцев. И помочь вам. — Денис задумалась. — А когда Елена станет взрослой — право, не знаю, что и посоветовать. Вам придется положиться на собственный опыт и интуицию. Может, к тому времени она сама поймет. Может, нет. Ваша мать вполне может прожить еще добрых тридцать лет. Порой даже умудренным жизненным опытом людям требуется немалое мужество, чтобы сказать — или признать — правду. Вы сами начинаете понимать это.

Тереза рассеянно покачала головой.

— Как Рики мог сделать такое? Ведь Елена его дочь.

Харрис сочувственно посмотрела на нее.

— Как это ни прискорбно, но Рики, возможно, таким образом пытался вернуть вас. Если доктор Гейтс права и Рикардо действительно был социопатом, тогда он, скорее всего, рассматривал жизнь как своего рода бухгалтерскую книгу, где дебет должен совпадать с кредитом: если ты совершил нечто такое и невзначай обидел меня, я должен отплатить тебе тем же. — Денис нахмурилась и постаралась придать голосу больше беспристрастности. — Видимо, вы правы, и сам Рики в детстве не подвергался сексуальным домогательствам. Однако окказиональная педофилия, когда сексуальное влечение к детям не исключает половых отношений со взрослыми, — вещь коварная. Рики получал оплеухи от отца и был предметом обожания для матери, то есть оба нарушали границы, в которых должны строиться отношения между родителями и детьми. Совместными усилиями они вырастили гомункула, которого люди — включая собственную дочь — интересовали лишь постольку, поскольку они удовлетворяли его потребности и потакали его прихотям. — Помолчав, Харрис тихо добавила: — То обстоятельство, что Елена ваша дочь, могло казаться ему особенно привлекательным.

Терри охватила бессильная злоба: она злилась на себя — злилась на Рикардо Ариаса.

— Обвинить Карло…

— О-о, Рики был хитрой бестией. Когда Лесли Уорнер подняла вопрос о совращении, он, должно быть, сразу смекнул, что необходимо отвести от себя всякие подозрения и любой ценой не допустить освидетельствования Елены, в результате которого он мог быть изобличен. — Денис презрительно скривила губы. — Когда Елена рассказала ему, что Карло делал ей ванну, Рики, вероятно, решил убить двух зайцев — очернить Карло, а затем использовать этот эпизод, с тем чтобы заставить вас отступиться. Но вы не пошли на это.

Некоторое время Тереза задумчиво молчала.

— Думаете, вам удалось бы разоблачить его? — спросила она наконец. — Ведь доктор Гейтс не смогла этого сделать.

Харрис пожала плечами.

— Она не специалист по абузусным детям. Тогда как я специализируюсь именно в этой области психиатрии. Именно поэтому Алек Кин и обратился ко мне. — Денис сделала паузу. — Алек должен был быть беспристрастным. Но когда он позвонил мне насчет Елены, то сказал, что с Рики явно что-то не так — что он похож на хорошего актера, который пытается играть живого человека. «Зловещий тип», как выразился о нем Кин.

Терри почувствовала, что краснеет.

— Я должна была догадаться…

— Терри, Алек Кин опытный специалист, доктор философии, он прекрасно разбирается в людях. Людей же без профессиональной подготовки, не говоря уже о наивной двадцатилетней девушке, какой были вы, выходя замуж, такой мошенник, как Рики, способен дурачить довольно долго…

— Нет, — перебила ее Терри. — В душе я чувствовала неладное.

— Терри, вы проницательная женщина. Но ваша мать приучила вас хранить семейные тайны за семью печатями, а лучше всего — забывать о них. А Рамон Перальта для вас был первым образцом мужчины. — Харрис говорила тихим, мягким голосом. — Сказано: «Правда сделает вас свободными». Какой бы тяжелой ни была эта правда, но теперь вы свободны. Вы разорвали порочный круг — и для Елены, и для себя. Все, что вам теперь требуется, это попробовать жить собственной жизнью, действительно своей жизнью.

И еще один человек был достоин, чтобы ему рассказали правду. Несколько дней спустя эту миссию, с согласия Терри, взял на себя Паже.

Кэролайн сидела, откинувшись на спинку кресла.

— Роза, — пробормотала она.

Целая гамма переживаний отразилась на ее лице — изумление, глубокая задумчивость и почти трагедийная печаль. И вдруг, к собственному удивлению, Мастерс расхохоталась — она смеялась, пока глаза не увлажнились от слез.

— Роза, — повторила она. — Черт побери, Крис, как я люблю помогать торжеству справедливости, ни сном ни духом не ведая об этом. Это расширяет границы возможного. — Она потерла ладонью лоб. — На самом деле это не смешно. Не знаю, что это на меня нашло. Просто не знаю.

— Не беда, Кэролайн. Не так часто услышишь хороший анекдот. Почему не посмеяться.

Мастерс, неожиданно посерьезнев, устремила на него испытующий взгляд.

— Скажи мне, Крис, ты понимал, что творил?

Паже пожал плечами:

— Странно, но мне казалось, что я защищаюсь. — Он сидел, развалившись в кресле, наблюдая в окно, как на город опускается вечер. — Я не стал говорить Терри, что был у Рики, и не мог рассказать ей обо всем том, что узнал о смерти ее отца, — мне необходимо было подумать. А потом появился Монк, стал допрашивать Терри. Я сразу почувствовал себя, как человек, который солгал, чтобы обеспечить себе алиби.

— Но согласись — лгать Монку…

— Глупо, понимаю. Но я не знал, что оставил отпечатки пальцев и что миссис Келлер видела меня. Я опрометчиво понадеялся: если не говорить правды, у Монка не будет достаточных оснований подозревать меня. — В голосе Паже появились иронические интонации. — А правда заключалась в том, что я взгрел негодяя, оклеветавшего моего сына, — при этом у меня и в мыслях не было лишать Рики жизни — в тот самый вечер, когда кто-то другой пристрелил его. Теперь ты, должно быть, понимаешь, почему я отказался давать показания. Не хотел лгать присяжным — говорить, будто меня там не было. А сознаться в обратном означало бы признать то, что я солгал Монку. Это могло бы оказаться роковым, учитывая интерес к моей персоне Брукса и Коулта, а также то, что других подозреваемых, за исключением Терри, не было.

Кэролайн задумчиво смотрела на него.

— Не говоря уже о том, что тебе пришлось бы рассказать присяжным все, что ты узнал о Розе и Терри. И ты решил рискнуть в надежде, что твоему рассерженному, но талантливому адвокату удастся заронить в присяжных серьезные сомнения относительно твоей виновности.

— Именно так, — глядя в окно, произнес Паже. — Но когда появилась эта леди из приемного пункта, я понял, что влип — ведь твоя тактика сводилась к тому, чтобы заставить присяжных задуматься: «А что, если его там действительно не было?» Представь себе: после этого я соглашаюсь давать показания и заявляю: «Да, я был в квартире Рики» — все, мною собственноручно был бы подписан приговор.

— Скорее всего, так. — Кэролайн подняла на него насмешливый взгляд. — Потому-то ты и прятал дневник? Считал, что именно в этом кроется мотив Розы?

— Это одна из причин. Разумеется, я вовсе не был уверен, что именно Роза убила Рики. Но если бы меня признали виновным, то мы непременно поговорили бы с ней. — Глаза Паже стали холодными. — Ведь она не знала, что дневник у меня — в этом было мое главное преимущество. И еще — я должен был позаботиться о Карло, чтобы он не оказался брошенным на произвол судьбы.

— А Терри? — спросила Кэролайн.

— Мне представлялось маловероятным, что Тереза могла быть убийцей. Но это могла быть либо Роза, либо Терри — больше некому. Разумеется, я не поверил ни единому твоему слову насчет наркодельцов и коварных политиков — полагаю, ты и сама не верила в это.

— Конечно, нет, — согласилась Кэролайн. — Что касается моих соображений на сей счет, то я считала, что это или ты, или Терри. У меня даже возникла мысль о возможном сговоре. То есть вы провернули все это вдвоем с Терезой и заранее обсудили показания, с которыми она выступит на суде.

Даже теперь эта мысль показалась Паже кощунственной, и он невольно поморщился.

— Боже правый! — воскликнул он.

Кэролайн устремила на него исполненный сочувствия взгляд.

— Так что, может, ты простишь Терри ее сомнения, которых даже у меня было предостаточно. Поверишь, я часто ловила себя на мысли: а не защищаю ли я убийцу — просто потому, что он мне симпатичен как человек?

— Кэролайн, я не держу на тебя зла, — произнес Паже. — Что касается Терезы, здесь все сложнее.

Мастерс задумчиво рассматривала свои ногти.

— Есть ли надежда, что все еще образуется? — наконец спросила она.

— Дело ведь не только в том, что Терри несколько месяцев пребывала в уверенности, что это я убил Рики. Остаются еще Карло с Еленой. Какова будет жизнь девочки вместе со сводным братом, обвинявшимся в покушении на ее растление, и с отчимом, который в глазах кой-кого навсегда останется убийцей ее отца. Имеем ли мы право обрекать ребенка на такую жизнь? То же самое относится и к Карло.

— Но ведь Терри именно та женщина, которая тебе нужна?

Паже долго молчал.

— Прежде всего мы должны сделать так, чтобы было хорошо нашим детям. А как это сделать, я себе не представляю.

Кэролайн погрустнела.

— Здесь я тебе не советчик. Хотя когда-то у меня была золотая рыбка.

Паже улыбнулся.

— У меня рыбки все время умирали.

— Моя тоже сдохла. — Кэролайн резко встала. — Крис, извини, но я должна бежать на собрание партнеров — что-то насчет налогов на следующий финансовый год. Было бы неблагоразумно показывать, будто мне это неинтересно.

— Разумеется. — Паже поднялся. — У меня такое ощущение, что я так и не сумел как следует поблагодарить тебя.

— Ну что ты, это мне следует благодарить тебя, — сказала Кэролайн, беря его за руку и провожая к выходу. Но когда он повернулся к ней лицом, чтобы попрощаться, она вдруг обвила руку вокруг его шеи и запечатлела долгий поцелуй на щеке Криса. Потом отстранилась, и Паже увидел задорный огонек в ее глазах.

— Это за то, что ты оказался невиновен, — произнесла она. — А теперь ступай и постарайся извлечь из этого какую-нибудь пользу.

Прошла неделя. Терри с удивлением обнаружила, что они с Крисом по-прежнему вместе, и пригласила Карло поужинать.

Они отправились в расположенный неподалеку от дома Паже модный ресторан, где подавали превосходное суши. За ужином Карло казался замкнутым и отстраненным, каким в последние дни был в обществе отца. Терри с грустью отметила, что юноша живет своей собственной жизнью и не спешит изливать душу перед ближними, все больше становясь вещью в себе. «Крису, верно, и невдомек, насколько они с Карло похожи друг на друга», — подумала она. Терри видела, что после смерти Рики отношения между Крисом и Карло изменились, и это служило для нее источником постоянной боли, так же, как и то, что произошло с Еленой.

— Я надеялась, — произнесла она, — как-то помочь наладить отношения — пусть не наши с тобой — хотя бы между тобой и отцом. Мне грустно наблюдать, как вы отдаляетесь друг от друга.

То, как Карло посмотрел на нее, напомнило ей Криса: это был взгляд, в котором за внешней бесстрастностью и отстраненностью угадывалось глубокое смущение. «Но мы разные, — казалось, говорил этот взгляд, — и жалеть об этом бессмысленно».

— Просто время идет, и все меняется, — сказал Карло. — Я всю жизнь зависел от отца. Но нельзя же навсегда остаться ребенком.

«Отлучение от материнской груди», — вспомнила Тереза то, как когда-то не без сарказма выразился Паже, говоря о его собственных отношениях с родителями. Но Крис этого не заслужил.

— Значит, ты по-прежнему будешь продолжать злиться? — спросила Терри.

Карло пожал плечами.

— А кто сказал, что я злюсь?

— Никто. Крис тоже никогда не говорил, что злится на меня.

Юноша удивленно вскинул брови.

— Папа? Он слишком невозмутим, чтобы злиться.

— И ты тоже невозмутим?

Карло окинул ее долгим испытующим взглядом, словно прикидывая, стоит ли пускаться в откровения.

— Нет, — наконец ответил он. — Я не такой.

«Прошу тебя, — про себя взмолилась Терри, — давай поговорим так, как мы говорили, пока я и Крис не стали любовниками».

— Это из-за Елены? — спросила она. — Или из-за того, что твой отец не говорил тебе всего?

Карло рассеянно подцепил вилкой кусок рулета, потом положил на тарелку.

— Елена, — промолвил он. — Я начинаю привыкать к этому. Я понял для себя следующее: если куда-то приходишь и знаешь, что с тобой все в порядке, люди верят этому. — Он помолчал и добавил: — К тому же Кэти никогда не верила, что я мог сделать такое.

Последнее замечание Карло задело Терезу за живое. Он, должно быть, и не подозревал, сколько смысла было скрыто в его словах: что Кэти, оказывается, верила Карло больше, чем она, Терри, верила Крису. Что Терри всегда сомневалась на его счет и что у Карло в его шестнадцать лет отношения со сверстниками были ничуть не менее доверительными, чем с отцом.

— Тебе, наверное, было нелегко, поскольку не мог рассказать Кэти всю правду о том, что произошло? — спросила она.

Карло задумался, потом произнес:

— В этом не было большой необходимости.

Тереза кивнула.

— Но у твоего отца была такая необходимость, согласись. Поэтому, чувствуя, что имеет на это право, он говорил тебе все.

Юноша помрачнел.

— Долгое время я не знал, что и подумать, — и он видел это.

Терри смотрела на него с пониманием.

— То же самое происходило и со мной. Но ведь ты был свидетелем. Если бы Крис сказал тебе правду, тебе пришлось бы делать непростой выбор: говорить неправду или поверить в его виновность. И потом — ты серьезно считаешь, что он должен был рассказать обо мне все? Ты разве все ему рассказываешь про Кэти?

Карло внимательно посмотрел на нее.

— Но это касалось меня.

— И меня. — Терри заговорила спокойнее. — Я не утверждаю, что твой отец был во всем прав, — понимаю, он взвалил на тебя непосильную ношу. Но я также понимаю: Крис чувствовал, что наносит вред вашим отношениям. А эти отношения имеют для него самое главное значение. — Она коснулась руки Карло. — Ты ведь не сомневаешься в этом, правда?

— В общем, да.

— В общем? Да Крис просто обожает тебя. — Тереза не сводила с него пристального взгляда. — Когда человек взрослеет, ему очень хочется казаться вполне самостоятельным и независимым. По-моему, это ты усвоил неплохо. Но меня беспокоит другое.

Карло холодно посмотрел на нее; Терри был знаком этот взгляд — когда так смотрел Крис, это означало вызов.

— И что же это?

— То, что ты должен научиться принимать Криса таким, как он есть, — человеком со своими слабостями и ошибками, который любит тебя и который вкладывал в тебя всю душу, не имея перед собой примера родителей, не получая помощи ниоткуда. — Она пожирала Карло глазами. — Ты тяжело переживал, когда мог потерять его, и я понимаю тебя. Но вот отец по-прежнему с тобой — неужели теперь он уже недостоин твоей любви?

Карло, прищурив глаза, прожевал кусок рулета и запил пивом.

— Нет, почему же? — промолвил он. В его глазах впервые мелькнуло слабое подобие улыбки.

Воодушевленная, Терри продолжала:

— Только постарайся не слишком походить на него, ладно? Не все умеют читать чужие мысли.

К ее удивлению, Карло расплылся в улыбке.

— Хочешь сказать — он любит подпустить туману? Да, лучше бы он не был таким эмоциональным. Это сбивает с толку.

Терри с облегчением рассмеялась.

— Точно. Особенно в компании.

Она вдруг вспомнила, что, добродушно пошучивая над Крисом, они с Карло впервые почувствовали расположение друг к другу. Но затем Карло задал вопрос, который ни за что не задал бы ей год назад:

— А как же твоя мать?

Терри посерьезнела.

— Это не одно и то же.

Улыбка слетела с губ Карло.

— Ты рассуждаешь совершенно правильно, — невозмутимо произнес он. — Но тебе, должно быть, непросто жить с этим?

Тереза покачала головой.

— Хорошего мало. — Она посмотрела в глаза Карло. — Меня больше не мучают кошмары. Только иногда вдруг нахлынут детские воспоминания — и еще постоянное ощущение вины… Из-за этого я чувствую себя бесконечно одинокой. Это невыносимо — носить все в себе, зная, что ни с кем нельзя поделиться, только с Крисом. Получается, что ему приходится за все и всех расплачиваться.

Карло был задумчив:

— Точно. Я, кажется, понимаю, что ты хочешь сказать.

Прошло несколько месяцев. Однажды Паже неожиданно столкнулся нос к носу с Виктором Салинасом, а потом тот без предупреждения пожаловал к нему в офис.

— Думаю, нам надо поговорить, — без предисловия начал Салинас.

— Кого я убил на сей раз?

Виктор нервно и с некоторым запозданием улыбнулся.

— Возможно, Маккинли Брукса.

Паже оценивающе посмотрел на него.

— Присаживайтесь, — предложил он.

— Я могу рассчитывать на конфиденциальность?

— Разумеется.

Салинас сел и некоторое время молча рассматривал висевшие на стенах картины и статуэтки на столе. Крису показалось, что здесь Виктор чувствует себя не так уютно, как в мрачном здании суда.

— Я хочу баллотироваться на должность окружного прокурора, — заявил Салинас.

Паже кивнул.

— Постойте, дайте-ка сообразить. После того, что Кэролайн устроила на моем процессе, анонимный приятель Маккинли Брукса стал слишком пуглив, чтобы подыскивать ему более высокий пост. С другой стороны, Мак не достаточно дискредитировал себя, чтобы отказаться снова занять кресло окружного. Таким образом, он вам мешает. — Крис помолчал, потом заговорил сухим официальным тоном: — Вы здесь не затем, чтобы просить у меня денег. Это было бы просто неприлично. Следовательно, вы хотите знать, не вынашиваю ли я планов, как отомстить Маккинли и тем самым помочь вам занять его место. Скажем, можно было бы всерьез заняться теми злоупотреблениями, с которыми велось следствие по делу Рикардо Ариаса. Вы не можете прибегнуть к помощи полиции: вы не окружной прокурор, и Чарлз Монк не станет вступать с вами в сговор. Я же, со своей стороны, мог бы попросить Джонни Мура заняться этим делом — например, выяснить, кто же этот безымянный источник, который наверняка имел контакты с Маккинли Бруксом после того, как полиция обнаружила тело Рики. — Паже откинулся на спинку кресла и устремил на Салинаса взгляд, исполненный вежливого любопытства. — Вы к этому клоните? Или я что-то упустил из виду?

Кристофер не мог не подивиться хладнокровию Виктора. Но, в конце концов, тот был способным юристом.

— Приблизительно так, — ответил Салинас.

— Приблизительно?! — с наигранным удивлением воскликнул Паже. — Если подобная информация получит огласку, Маккинли, как политику, придет конец. Против него могут даже выдвинуть обвинение. Вам достаточно «скормить» этот источник генеральному прокурору — и «большое жюри» не преминет вцепиться в это дело зубами. И у вас, как у единственного честного человека, будет шанс.

Салинас явно почувствовал себя уязвленным; Паже говорил с ним покровительственно-снисходительным тоном, давая понять, дескать, он отнюдь не забыл, кем был Салинас во время процесса, и что нет смысла прикидываться невинной овечкой.

— Хорошо, — признал Виктор. — Мне необходимо именно это. Так вы сможете помочь мне?

Паже, не торопясь, достал из металлического шкафа какую-то папку и положил на стол.

— Это отчет Джонни. Здесь есть все, что вас интересует. Источник, звонивший Бруксу, — это тот самый человек, который снабдил информацией Джека Слокама, и, несомненно, он же передал десять тысяч долларов нашему покойному другу Рикардо. Пользуйтесь, если хотите. В интересах общества, разумеется.

Салинас молча уставился на папку. Он неуверенно протянул руку, потом вопросительно взглянул на Паже.

— Чего вы хотите?

— Мне нужен Джеймс Коулт.

Салинас не сводил с Паже глаз.

— Пресловутый источник связан с Коултом?

— Да. Коулт и является тем самым таинственным покровителем Маккинли Брукса. Именно с его подачи Мак сфабриковал все это дело.

Салинас молча взирал на лежащую папку.

Через минуту Паже понимающе кивнул и произнес:

— Ваша осторожность делает вам честь, Виктор. Потому что как только вы выпустите этого джина из бутылки, то потеряете контроль над ситуацией. Даже если бы это и было возможным, мы с Джонни никогда не остановились бы, насолив одному только Бруксу. Куда более важно — и генеральный прокурор непременно обратит на это внимание, — какие цели преследовал человек, чье инкогнито так усердно старались сохранить Слокам и Брукс. — Паже на минуту задумался. — Кэролайн Мастерс ни разу не сказала мне, что рискует нажить себе могущественного врага, способного прервать ее восхождение к судейскому Олимпу. Но я не могу допустить этого. Таким образом, если вы беретесь дать ход этой информации, то тем самым ввязываетесь в борьбу, конечная цель которой — свалить Коулта. То есть автоматически попадаете в стан его врагов. Вам решать, Виктор — либо пан, либо пропал, — бесстрастно заключил Паже.

Салинас молчал. Но Крис видел, что в нем борются противоречивые чувства — страх, тщеславие, благоразумная осторожность и внезапное понимание того, что надежда может обернуться крахом. Он медленно поднял глаза на Паже.

— Да или нет? — вполголоса спросил Паже.

На губах Виктора заиграла слабая улыбка, и было непонятно, чего в ней больше — заносчивости или холодного расчета. В следующее мгновение он наклонился над столом и взял папку.

Паже выбрал черный шар под номером восемь, тщательно прицелился и мягко ударил кием; раздался щелчок, шар отскочил и плавно скользнул в лузу.

— Есть, — объявил Крис довольный собой.

Карло уставился на то место, где только что лежал последний шар, затем требовательным тоном изрек:

— Еще партию.

Они снова установили шары. За минувшие девять лет ими было сыграно бесчисленное количество партий в пул; с течением времени Карло научился играть настолько, что на равных соперничал с отцом. Паже вдруг вспомнил о том времени, когда сын был еще слишком мал и все их общение в основном сводилось к катанию вот этих шаров. А еще он с грустью подумал, что многие люди живут в замкнутом молчаливом мире, вспоминая о том, что они близки друг другу, только за столом для игры в пул, и что они с Карло тоже прошли через это.

Паже опустил кий и неожиданно произнес:

— Послушай, я понимаю — это я все испортил.

Карло приготовился разбивать и не поднял головы; хлестким ударом он направил белый шар в выстроенный у противоположного борта треугольник; шары разлетелись во все стороны — два из них угодили в лузы.

Юноша был настроен решительно.

— Неплохой удар, — заметил Паже.

Карло окинул взглядом стол.

— Ты себе все испортил, — сказал он. — Это не одно и то же.

— То есть?

Карло изготовился для очередного удара.

— В этом деле с Рики ты сам себе подгадил, правильно? Проблема усугубляется еще и тем, что с детских лет ты был для меня идеалом. И когда моя вера в тебя пошатнулась, я испугался до смерти. — Карло наконец оторвал взгляд от стола. — Пап, тебе здорово повезло, ты единственный в мире человек, перед которым мне ни за что не хотелось бы ударить в грязь лицом. Долгие годы ты был единственным, на кого я мог надеяться и целиком положиться. Как я и сказал на суде.

Паже молча смотрел в глаза сына. Он не знал, что ему ответить.

Карло вновь склонился над столом.

— Наверное, быть отцом дерьмовое занятие, да?

Очередной шар исчез в лузе.

— Временами, — произнес Паже. — В основном не так уж плохо.

Карло сыграл шара от борта.

— Однако я уже не мальчик, — проговорил он. — Ты же не можешь всю свою жизнь только и делать, что переживать из-за меня. Или злить меня.

— Я, собственно, и не имел этого в виду.

Минуту они молчали.

— Так что там у тебя с Терри? — спросил Карло, загоняя в лузу пятый подряд шар.

Крис удивленно вскинул брови.

— Я не знал, что тебе это интересно. — Он невесело усмехнулся.

— На днях мы с ней снова ходили в ресторан. Я решил объявить амнистию. — Карло добродушно улыбнулся. — Словом, ты понимаешь? Решил образумиться, пока окончательно не достал вас всех.

Паже, недоумевая, покачал головой. То, что сын вступился за Елену, наполняло его сердце гордостью и грустью одновременно. Из разговора с Терри он понял, что для нее это было огромным облегчением.

— Ты даже не представляешь, сколько ты сделал для Елены, — с чувством сказал он. — Дело не в том, что ты мой сын и я люблю тебя: ты сделал больше того, о чем мы с Терри могли бы просить тебя.

Карло равнодушно пожал плечами и отправил в лузу шестой шар.

— Терри хороший человек, — сказал он. — Чего не скажешь о ее жизни.

— С чего ты заговорил об этом? — спросил Паже после секундного колебания.

— Я вспомнил, почему я сразу почувствовал симпатию к ней, — ответил Карло, примериваясь к очередному шару: тот скользнул к лузе, и он пробормотал: — Семь.

— Так почему же? — поинтересовался Крис.

— По двум причинам. — Карло загнал в лузу еще один шар и, широко улыбаясь, посмотрел на отца. — Во-первых, она говорит то, что думает, — иногда даже законченными предложениями. Во-вторых, она говорит со мной как со взрослым. Конечно, по возрасту она ко мне ближе, чем ты. — С видимым удовольствием, продолжая улыбаться, Карло заключил: — Между прочим, восемь: ноль. Ты проиграл.

— Я хочу погулять, — сказала Елена.

Стояла осень; прошло около полугода с тех пор, как Крис был признан невиновным и отпущен. Девочка стояла у окна, подставив лицо солнцу; теперь она проявляла живой интерес к окружающему миру и все более становилась похожа на того общительного и доброжелательного ребенка, каким ее знала Терри. Если она и вспоминала отца, то не в связи с болью, которую он ей причинил. Так или иначе, но память Елены отчаянно цеплялась за то время, когда они втроем жили вместе, одной семьей. Терри с горечью признавалась себе, что в каком-то смысле Роза нашла идеальный выход из ситуации: Елене больше не надо было поддерживать отношения с отцом и, подчиняясь строгому режиму посещений, который установил бы для Рики суд по делам брака и семьи, терзаться чувством вины и раздвоенности. Что касается самой Терезы, которая достаточно натерпелась, то она могла вздохнуть с облегчением — ей уже никогда не придется смотреть в зловещие глаза Рикардо.

— Может, сходим в парк «Золотые ворота»? — предложила Тереза.

— Давай. — Елена робко посмотрела на мать и после секундного колебания спросила: — Как думаешь, может Карло пойти с нами? Он совсем перестал играть со мной.

Терри пристальнее всмотрелась в лицо дочери и заметила, как загорелись у той глаза. Тереза знала, что это была уловка: детским чутьем Елена давно уже догадывалась, почему они с Карло больше не встречаются.

— Что, если Карло не окажется дома? — спросила она. — Может, Крис пойдет с нами?

Девочка потупила взор.

— Ладно, — пролепетала она, точно заранее знала, что мать все равно не пригласит Карло.

Когда они встретились с Крисом на окруженной дубами лужайке, в руках у него был бумажный змей.

— Карло когда-то нравилось так играть, — объяснил он. — Я подумал — может, Елена тоже захочет попробовать.

Девочка растерянно взглянула на мать.

— Я хочу попробовать, — вмешалась Терри.

Она ничуть не лукавила, поскольку не могла припомнить, чтобы хоть раз в детстве запускала змея.

Вскоре выяснилось, что у нее прирожденный талант.

Не прошло и минуты, как змей взмыл в небеса. Какое-то время Терри самозабвенно следила за его полетом, потом передала ниточку Елене, а сама села на плед рядом с Крисом. Они пили кофе, наблюдая, как Елена с серьезным и сосредоточенным видом управляется с бумажным змеем. Крис невольно улыбнулся.

— Неужели Карло этим увлекался? — спросила Тереза.

— Угу, и я тоже. В детстве это было моим подлинным призванием, а уж ветра в Сан-Франциско хватает. — Крис не скрывал, что ему приятны эти воспоминания. — Естественно, Карло все хотел делать сам. Где-нибудь над Китаем до сих пор парит парочка превосходных змеев, которые когда-то вырвались у него из рук.

Паже говорил спокойно, без всякого надрыва, словно его нежное отношение к Карло было чем-то само собой разумеющимся. Но он избегал смотреть Терри в глаза. Она с грустью задавала себе вопрос, смогут ли они когда-нибудь говорить о детях, не оглядываясь назад, в прошлое, в котором остались нелепые обвинения Рики.

Внезапно налетел порыв ветра, Елена выпустила нитку из рук, змей судорожно заметался и зацепился за росшее неподалеку дерево. Девочка стояла с дрожащими губами, рассеянно взирая вверх. Когда Крис с Терри подошли к ней, она смерила обоих оценивающим взглядом, затем смущенно обратилась к Крису:

— Пожалуйста, ты можешь достать змея? Ведь ты высокий.

Крис кивнул.

— Надо попробовать.

Терри, заинтригованная, села на плед и принялась наблюдать; она невольно подумала о том, что к шести годам девочки уже начинают понимать, что мужчины сильнее, чем женщины. Но тут она вспомнила про Рики, и ее охватило чувство горечи.

Тереза видела, что Крису не составило бы большого труда достать змея — достаточно было подергать как следует за нитку, чтобы тот упал на землю. Однако вместо этого он упер руки в бока и молча уставился на дерево.

— Похоже, мне потребуется помощь, — наконец изрек Паже. — Давай я тебя подержу, а ты попробуй освободить конец нитки. Вон с того сучка.

Терри поймала себя на мысли о том, что Рики в подобной ситуации вел бы себя совершенно иначе. Елена устремила испуганный взгляд на дерево, как будто ей предстояло карабкаться на небоскреб.

— Не бойся, я не дам тебе упасть, — успокоил ее Крис.

Девочка еще мгновение колебалась, потом повернулась к Крису и, не поднимая на него глаз, протянула ему руки — когда-то она вот так же тянулась к отцу.

Елена и глазом не успела моргнуть, как крепкие руки Криса подхватили ее, и она исчезла в листве. Тут Терри заметила, что Крис для верности держит конец нитки в руке. Но вот он опустил девочку на землю; лицо ее сияло от удовольствия — следом появился и змей.

Крис улыбнулся.

— Спасибо, — сказал он Елене. — Одному мне ни за что бы не справиться.

Не выпуская из рук нитку, девочка смерила его оценивающим взглядом.

— Ты знаешь Сьюзи Голдман? — спросила она.

Крис склонил голову набок, делая вид, что мучительно старается вспомнить, кто же это.

— Боюсь, что нет, — ответил он.

— Она со мной в одном классе, — сказала Елена и нахмурилась. — Иногда мы с ней дружим, а иногда ссоримся.

Ее слова вызвали у Криса улыбку.

— С друзьями это случается. — Он присел на корточки и обвязал нитку вокруг пояса девочки. — Елена, ты здорово запускаешь змея. По крайней мере, не хуже Карло.

Услышав имя Карло, девочка подхватила змея и побежала прочь.

Крис сел рядом с Терри.

— А я-то думала, что ты не умеешь обращаться с малышами, — сказала она.

Он взял свою чашку кофе.

— Я никогда не утверждал этого. Я говорил лишь, что у меня нет практики. Особенно в воспитании девочек.

— Не притворяйся, все ты умеешь. — Было видно, что Терри приятно удивлена. — Твой трюк с бумажным змеем — это для ребенка настоящий урок самоутверждения.

Крис улыбнулся.

— С впечатлительными барышнями легче иметь дело, когда они посещают начальную школу.

Терри машинально улыбнулась в ответ, но его шутливое замечание неприятно резануло ей слух; ей показалось, что он намекает на Рики. Она сидела точно завороженная, не в состоянии отвести от него глаз.

Паже наблюдал за Еленой и, казалось, не видит Терезы, но она почему-то была уверена, что он чувствует на себе ее пристальный взгляд.

— Убежден, — произнес он, — после того, что случилось с Карло, тебя не перестает мучить один вопрос, а именно: как же я на самом деле отношусь к Елене?

Терри смешалась — Крис словно читал ее мысли.

— Я знаю, ты жалеешь ее, — вполголоса проронила она. — Но ты прав: меня это тревожит.

Он повернулся к ней лицом.

— То, что произошло с Еленой, иначе как трагедией не назовешь. Неужели ты думаешь, я буду обвинять ее за это? Так что не стоит усложнять себе жизнь, договорились?

«Сможешь ли ты полюбить ее?» — подмывало спросить Терезу. Но она не была уверена, что сейчас это имело значение.

За два месяца до ноябрьских выборов федеральное «большое жюри» предъявило обвинения Маккинли Бруксу.

Формально ему вменялось в вину посягательство на федеральное законодательство, регулирующее организацию и проведение предвыборных кампаний, а также на гражданские права Кристофера Паже. Однако суть обвинения сводилась к тому, что Брукс — очевидно, по наущению Джеймса Коулта — помешал полиции провести объективное расследование обстоятельств убийства Рикардо Ариаса. В качестве свидетелей фигурировали Джек Слокам и консультант по политическим вопросам Джордж Нортон, причем последнего освободили от ответственности перед судом за то, что он представил отчет о своих разговорах с Бруксом, Слокамом и помощником Джеймса Коулта.

В день предъявления Бруксу обвинения Паже встретился с Джонни Муром. Приятели сидели за стойкой бара перед телевизором; вот-вот должен был начаться вечерний выпуск новостей. Перед Паже стоял бокал «мартини», Мур, как всегда, пил свою минеральную воду.

— Не надоела тебе еще эта гадость? — осведомился Крис.

Джонни улыбнулся.

— Еще как. К десяти вечера я совершенно зверею. Мало того, что меня начинает буквально распирать от красноречия и я готов сцепиться с любым горе-политиком, окажись он рядом. К тому же мне еще становится нестерпимо скучно в пьяной компании.

— Джонни, может, тебе найти новое увлечение? Ходить в спортзал, например.

Мур скорчил гримасу отвращения.

— Чтобы тягать штангу перед зеркалом? Страдая алкоголизмом, ты, по крайней мере, можешь разделить свою участь с другими. Что касается нарциссизма, то я могу удовлетворять эту слабость опосредованно. Через тебя.

Паже улыбнулся и посмотрел на экран; начинались новости.

В центре внимания были выдвинутые против Брукса обвинения. Ведущая, чем-то напоминающая Марлу Маплз, блондинка, говорила голосом, каким обычно повествуют о захвате заложников или стихийных бедствиях:

«Сегодня были предъявлены обвинения окружному прокурору Сан-Франциско Маккинли Бруксу, которого подозревают в том, что он, используя свое служебное положение, вмешивался в ход кампании по выборам в Сенат, а также препятствовал нормальной работе суда в ходе процесса над известным адвокатом Кристофером Паже…»

На экране появился Маккинли Брукс; мрачнее тучи, он в окружении своих адвокатов выходил из здания федеральной администрации. Брукс отказался говорить с прессой.

Ведущая продолжала:

«Обвинение против Брукса основывается на показаниях политического консультанта Джорджа Нортона, который утверждает, что говорил с Бруксом от имени Джеймса Коулта, претендента на пост губернатора. Как стало известно из источников, близких к федеральному «большому жюри», он передал предназначавшиеся на избирательную кампанию деньги Рикардо Ариасу, бывшему мужу Терезы Перальты, которая является сотрудником фирмы мистера Паже. За это Рикардо Ариас должен был выступить с сенсационными разоблачениями мистера Паже и его сына. После загадочной смерти Рикардо Ариаса мистер Нортон — предположительно, следуя инструкции, полученной им от одного из ближайших помощников Джеймса Коулта, — снова связался с окружным прокурором Бруксом, который должен был помешать полиции установить связь между Рикардо Ариасом и Джеймсом Коултом. Джеймс Коулт отрицает все обвинения в свой адрес…»

На экране появился Коулт; окруженный камерами, он стоял у пальмы во дворе своего дома в Бел-Эйр, напряженный, но сосредоточенный.

— Неважно выглядит, — заметил Мур. — Похож на альбиноса. Видно, общественное внимание не идет ему на пользу.

Паже кивнул.

— Славные ребята. Я по ним даже соскучился.

«Эти обвинения, — с гневом заговорил Коулт, — не что иное, как происки тех, кто противостоит моим усилиям повысить уровень жизни всех калифорнийцев, богатых и бедных. Мы надеемся на справедливость и уверены, что она не заставит себя долго ждать…»

— Ставлю два против одного, что Маккинли продаст его с потрохами, — пробормотал Паже.

— Два ящика «Перье» против бутылки «Мартини»? Ты серьезно?

— Вполне.

На экране Коулт беззвучно шевелил губами.

«Однако, — продолжала ведущая за кадром, — мы располагаем данными о том, что Маккинли Брукс пытается договориться о смягчении обвинения в обмен на его показания относительно своих контактов с Джеймсом Коултом. Пока неясно, увенчаются ли его переговоры с властями успехом, но уже можно сказать наверняка, что политической карьере мистера Коулта причинен непоправимый вред».

— Коулт влип, — проронил Мур. — Неважно, сдаст его Мак или нет.

— Как насчет пари, Джонни? Будут встречные ставки?

— Нет уж, увольте. К тому же и так все ясно. Мак обязательно сдаст его. Вопрос только — за сколько.

Ведущая вновь появилась на экране:

«В связи с сегодняшними событиями весьма вероятно, что пост окружного прокурора займет Виктор Салинас, известный своими критическими выступлениями против Маккинли Брукса. В интервью нашей программе мистер Салинас, в частности, сказал, я цитирую: „Процесс по делу об убийстве Рикардо Ариаса был пародией на судопроизводство. Обвинения, выдвинутые против окружного прокурора, еще раз подтверждают, что правосудие не продается, каким бы богатством и влиянием ни располагал покупатель“».

Паже заметил, как усмехнулся Мур, глядя в стакан минералки.

«Что касается мистера Паже, который все это время хранил молчание, то он был крайне сдержан в оценке этих событий. Вот что он сказал, я цитирую: „Уверен, с мистером Коултом обойдутся более снисходительно, чем он обошелся с моим сыном. Разумеется, он рассчитывает на это“».

Мур внимательно посмотрел на Паже.

— Как некрасиво, — произнес он, — заставлять Коулта отдуваться за грязные делишки Рики.

Крис равнодушно пожал плечами.

— В этом есть какая-то изысканность, по-моему. — Он поднял бокал. — Как бы там ни было, Кэролайн теперь может спать спокойно.

Они чокнулись.

— Весьма великодушно с твоей стороны, — сказал Мур. — Правда, нельзя не отметить, что попутно ты восстановил доброе имя Карло. А в каком-то смысле и свое собственное.

Паже улыбнулся.

— В конце концов, ведь нам здесь жить. И нам, и Терри.

— Это верно, — согласился Джонни. Он замолчал, потом подозрительно покосился на Паже и спросил: — И все же, кто убил Рикардо Ариаса?

— Разумеется, Джеймс Коулт, кто же еще, — с плутоватой улыбкой ответил тот. — Разве не он заварил всю эту кашу?

Тереза Перальта лежала рядом с Паже в его спальне.

Только что миновало Рождество; Елена, которая не могла нарадоваться подаркам, была у Розы. Со дня смерти Рики прошло четырнадцать месяцев, и девочка по-прежнему ни о чем не догадывалась. Ее мироощущение все больше и больше определялось беззаветной привязанностью к ней бабушки и материнской любовью. Видя это, Терри чувствовала себя на седьмом небе. Разговоры об отце, которые могли бы нарушить хрупкое душевное равновесие Елены, прекратились. Тереза сознавала, что со свойственным ребенку инстинктом самосохранения ее дочь, прежде чем обратиться к прошлому, старается найти опору в настоящем. С исчезновением Рики к Елене стало возвращаться чувство безопасности.

От этой мысли Терри стало грустно. Она прижалась к Крису.

На его лице лежала печать безмятежного покоя. Еще недавно они сжимали друг друга в объятиях, неторопливых и сладких, длившихся до тех пор, пока Терри в самозабвении не откинулась на подушку, устремив на Криса взгляд, исполненный неподдельного изумления и наслаждения. Ощущения от близости были намного богаче, когда Тереза знала, что это не просто бегство от действительности, а конечная цель. Хотя до последнего момента она не вполне отдавала себе отчет в том, куда же они держат путь.

— Помнишь, как мы занимались этим первый раз? — спросила она.

— Ты имеешь в виду сегодня? Конечно, помню.

— Я имею в виду самый первый раз.

Паже медленно кивнул.

— Тогда тебя лишили опекунства. Сегодня мы принадлежим сами себе. Это совсем другое дело.

Она задумчиво смотрела в его глаза.

— Но мы-то остались прежними?

Он отодвинулся и, облокотившись на подушку, внимательно посмотрел на нее.

— Мы никогда уже не будем прежними. Слишком много нам пришлось пережить.

В глазах его стояла такая невыразимая печаль, что у Терезы заныло сердце.

— Как, например, мои подозрения на твой счет? — промолвила она.

— Это было, — спокойно произнес Крис. — Возможно, я сам виноват. Теперь уже ничего не поделаешь.

— Нет, Крис, ты не виноват. — Терри устало покачала головой. — Просто мне кажется, что после всего случившегося я стала любить тебя чуть сильнее, а ты меня — чуть меньше.

— Ты так считаешь?

— Да. — Терри с удивлением обнаружила, что вот-вот разрыдается. — Черт побери, Крис. У меня разрывается сердце от любви к тебе. С тех самых пор, как все это началось, ты был бесконечно добр ко мне, оказав тем самым неоценимую помощь. Но с каждым днем чем лучше мне становилось, тем больше болела душа при мысли о том, чего я могу лишиться. Я избавилась от изнурительных кошмаров, раздумья об отце все меньше тревожат меня — я даже смирилась с тем, что сделала моя мать; по крайней мере, понимаю теперь, как она дошла до этого. Я могу жить с этим. Но не в силах свыкнуться с мыслью о том, что теряю тебя.

— Терри, но ты же не потеряла меня.

— Но и не приобрела. — Словно со стороны услышала она, как взлетел ее голос. — Боже, я не хочу, чтобы вся наша жизнь вращалась вокруг Рики. Но получается именно так. Поскольку ты никогда не забудешь того, что с нами произошло.

— Нет, не забуду. — В голосе Криса не было ни тени раздражения. Он смотрел на нее, как человек, который не может позволить себе неправды без достаточных к тому оснований. — Так чего же ты хочешь?

«Тебя, — подумала в отчаянии Терри, — такого, каким ты был прежде». Она почувствовала себя беззащитной, как никогда.

— Помнишь, в Портофино ты говорил мне, чего хочешь ты? — чуть слышно произнесла она. — Я хочу того же. Хочу иметь от тебя ребенка. Хочу, чтобы ты любил меня и Елену. Тогда я уже сказала тебе об этом.

Он внимательно посмотрел на нее.

— Думаешь, у нас получится? Семья и все такое?

— У меня получится. Вопрос в том, получится ли у тебя. И у Карло.

Взгляд Криса смягчился.

— Считай, что Карло ты уже покорила, — ответил он. — Думаешь, я не знаю, кому обязан возвращением сына? Мне трудно просить за себя; я не умею даже вызвать к себе сочувствие. Дело не в том, понимают люди меня — или Карло…

Терри дотронулась до него ладонью:

— Я понимаю тебя, Крис. Я всегда понимала тебя, за исключением этих проклятых четырех месяцев.

— Знаю.

— Только не принимай это как должное, хорошо? Ты думаешь, это так просто — понять?

Он мимолетно усмехнулся:

— Я только что признался в обратном.

Терри обескураженно покачала головой:

— У меня такое чувство, как будто у тебя в душе есть место, до которого мне не дотянуться. Я никак не могу коснуться его.

— Только не останавливайся, постарайся дотянуться. — Улыбка слетела с его губ. — Потому что, если ты остановишься, мне кажется, я этого не перенесу.

Тереза смутилась.

— Мы испытали горечь и боль, — вполголоса продолжал Крис. — Немного найдется людей, на долю которых выпали бы такие испытания. — Он поцеловал ее в лоб. — Я верю в тебя, Терри. Я всегда верил в тебя. И если ты по-прежнему считаешь, что мы можем создать семью, значит, мы действительно сможем. Я по-прежнему люблю тебя, очень люблю — почему бы не попробовать?

Терри поняла, что только сейчас пришел конец ее сомнениям. Она не могла сдержать слез.

Кристофер Паже привлек ее к себе.

— Так ты выйдешь за меня замуж? — спросил он. — Или мне придется упрашивать тебя?

Тереза улыбнулась, уткнувшись ему в плечо: она удивлялась, что до сих пор не сошла с ума после всего свалившегося на нее в этот день.

— Не придется, — наконец ответила она. — Я выйду за тебя замуж. Только… как на это посмотрит Карло?

— Карло? Я уже сказал ему об этом пару дней назад. Он согласен. Просил только передать тебе, чтобы не рассчитывали на него, если потребуется сидеть с ребенком.

Когда Крис уснул, Тереза с тихой улыбкой смотрела на его лицо. Она знала, что будет любить его так, как никто никогда не любил его. Она знала, что и Елена со временем полюбит его. И как бы ни сложилась ее жизнь, при слове «отец» перед глазами дочери уже не будет возникать образ Рикардо Ариаса. Тереза Перальта не сомневалась в этом и потому была бесконечно благодарна Крису Паже.

Паже впервые вошел в церковь в Монтальчино.

У алтаря стояли Карло и Елена. Крис был немало удивлен, что Терри удалось уговорить священника, и тот согласился обвенчать ее с некатоликом. Ему оставалось только надеяться, что она не прибегла к какому-нибудь граничащему со святотатством обману.

Когда они шли к алтарю, он прошептал:

— Надеюсь, ты ничего не соврала про меня?

Ее глаза радостно блестели.

— Разумеется, нет, — невинным тоном произнесла она. — Ведь это твои отпечатки пальцев нашли на вазе с цветами у входа в церковь?

— Боже мой, — пробормотал Паже. — Только бы это было законно.

Терри двусмысленно улыбнулась.

— Поверь, я сама на это надеюсь.

В следующее мгновение они предстали перед священником, крепким мужчиной с крестьянским лицом и излучавшими радушие карими глазами. По обе стороны стояли их дети.

Церковь с ее скромным очарованием произвела на Паже благоприятное впечатление, хотя он и подозревал, что в этой заброшенной церквушке никто никогда не бывает. Потом он поднял глаза на Терезу Перальту, и все остальное перестало для него существовать.

Ее взгляд, торжественный и строгий, был устремлен к алтарю, где стоял священник; лицо Терри в рассеянном зыбком свете было прекрасно. Крис не переставал удивляться, сколько загадок таит человеческое сердце; сейчас он был уверен, что, как бы она ни старалась освободиться — избавиться — от своего детства, она принадлежала миру детства, и он был счастлив разделить его с ней.

Наступил момент, когда они должны были дать обет верности.

Священник обращался к ним на ломаном английском; он делал это исключительно ради Паже, поскольку Терри понимала по-итальянски. Но, как она тем утром сказала Крису, ей хотелось, чтобы он сам проникся моментом, когда они станут мужем и женой.

Когда это наконец свершилось, Паже про себя улыбнулся и почувствовал, как напряглась в его руке ладонь Терри. Он поцеловал ее, краем глаза заметив, что Елена Ариас разглядывает его с настороженным любопытством, точно какую-нибудь таинственную находку.

Потом Терезу поздравил и поцеловал Карло.

— Нормальный ход, ребята, — сказал он. — Вы и впрямь начинаете смахивать на супружескую чету.

Терри счастливо улыбалась.

— Это чудо какое-то, — пробормотала она.

Елена начала нетерпеливо теребить ее за подол желтого шелкового платья.

— Теперь мы можем выйти на улицу? — спросила она.

Священник мягко улыбнулся.

— Ступайте, — сказал он, обращаясь к Крису и Терри. — Я отдам бумаги вашему сыну.

Паже это устраивало. Он кивнул Карло, в кармане у которого лежал чек на десять тысяч долларов — дар Криса этой церкви. Он не хотел выслушивать слов благодарности; было что-то глубоко символичное в том, что заброшенная церковь распахнула свои двери перед неверующим, и он чувствовал сердечную признательность за это. Они с Терри попрощались со священником и вслед за Еленой вышли на свет.

На той самой скамье, на которой они сидели во время своего первого приезда сюда, их ждала бутылка шампанского и блюдо с клубникой. Но не успели они разлить шампанское, вмешалась Елена:

— Мама, пойдем купим мороженое. Вчера я видела здесь, в деревне, одно место…

Терри с улыбкой повернулась к ней.

— Елена, потерпи. Ты помнишь, что мы с Крисом только что поженились? Мы должны отметить это событие.

Девочка растерянно замолчала, но потом увидела Карло, который как раз выходил из церкви.

— Может, ты сходишь со мной, Карло? — спросила она. — Теперь ты мой братик.

Карло искоса взглянул на нее.

— Малявка, ты считаешь, что я теперь должен повсюду таскаться с тобой?

Услышав свое старое прозвище, Елена просияла.

— Ну да, — решительно заявила она. — Теперь ты должен.

— Хорошо, уговорила. Но сначала я выпью шампанского.

— А тебе разве можно?

Карло снисходительно улыбнулся.

— Что? Шампанское? Конечно, можно, малявка. Не забывай — мы ведь все-таки в Италии.

Терри взяла Паже под руку и увлекла его к скамейке.

Некоторое время они молча наблюдали за Еленой, которая как ни в чем не бывало приставала к Карло со своим мороженым. Паже про себя усмехнулся: «Карло небось уже рад, что утром уезжает в Рим к матери».

— Как думаешь, — прервала молчание Терри, — Карло с Еленой не будут возражать, если мы выпьем без них? Поскольку мы теперь муж и жена, я хочу кое-что сказать тебе.

Он взглянул на нее, по-прежнему улыбаясь, но внутренне насторожившись. Однако едва увидев ее глаза, Крис все понял: месяца два назад, когда Терри с Еленой переехали к нему, Терезе вынули спираль. В конце концов, Паже было сорок семь лет, и тянуть дальше вряд ли имело смысл.

— Ребенок? — спросил он.

Произнесенное вслух, это слово показалось ему странным.

Терри смущенно улыбнулась.

— Угу. Что скажешь?

Паже откинулся на спинку, прислушиваясь к собственным ощущениям, задумчиво посмотрел вдаль, на зеленые холмы Тосканы, затем перевел взгляд на свою семью. Карло и Елена по-прежнему о чем-то болтали. Рядом с ним сидела его жена, Тереза Паже, мать его будущего ребенка, в котором будет частица каждого из них.

Крис снова подумал о том, что ему уже сорок семь. Что не суждено стать сенатором, не суждено совершить многого из того, о чем он когда-то мечтал. Но с ним рядом будет эта женщина, его жена — и впереди у них была вся жизнь, полная общих радостей, печалей и неожиданностей. Жизнь вместе с самыми близкими ему людьми, чьи судьбы неразрывно переплелись с его собственной судьбой.

Он взял Терри за руку и подставил лицо солнцу, и может, впервые в жизни покой и умиротворение снизошли на него.

— Ребенок, — удивленно прислушиваясь к звуку собственного голоса, произнес Крис. — Звучит неплохо.