Глаза зверя

1

— Молодец! — похвалил Матвея Витя Солонин, прослушав запись его разговора с олигархом.

— Я рад, что не разочаровался в тебе! — поддакнул Солонину Миша Камельков. — Слушай, Палкин, ты был мне кровным врагом, но отныне будешь кровным братом.

— Да пошел ты, — скривился Матвей. — Лучше сделай кофейку, дармоед.

Камельков улыбнулся:

— А это уже сам, сам.

— Вот так всегда, — проворчал Матвей. — Пашешь, пашешь, а в ответ только «спасибо», и ничего сверху.

Поремский подошел к чайнику и нажал на кнопку.

— Видишь? — с усмешкой сказал он Матвею. — Не все так плохо. Кстати, не расслабляйся. У тебя впереди еще один разговор.

— С Бариевым?

— Угу.

Матвей глянул на часы:

— Через полчаса, да? Он ведь должен выйти на связь в семь тридцать?

— Угу, — кивнул Поремский. — Пока попей кофе. Да и сними ты эту гадость. — Он показал на бородку и парик.

Матвей покачал головой:

— Пока не буду. Хочу разыграть своих в театре.

— Ой смотри, — предостерегающе сказал Поремс-кий, — заметут тебя с такой рожей на улице, а у тебя и паспорта под эту вывеску нет. Будешь потом доказывать ментам, что ты не верблюд, а артист разговорного жанра.

— Ничего, отобьемся.

Вода в чайнике вскипела. Поремский сурово посмотрел на Камелькова, тот вздохнул и пошел к столу делать всем кофе.

— Инструкции помнишь? — обратился Поремский к Матвею.

Тот снисходительно улыбнулся:

— Владимир Дмитриевич, у меня ведь профессиональная память. Бывало, я за один вечер зазубривал наизусть десятистраничные тексты. Как-нибудь справлюсь.

— Я смотрю, ты уже вошел во вкус, — заметил Поремский. — Это хорошо. Но особо не увлекайся. Утром ты беседовал с Мусой, а Муса — это так, шестерка, проводник. Бариев — дело другое. Они с Алмазом Рафиковичем — старые знакомые и хорошие приятели. Если он спросит т^Абя о чем-то, чего ты не знаешь, мы устроим тебе помехи. Если будешь затрудняться с репликой или ответом, подай знак — мы тоже подпустим в трубку шорохов.

— Не волнуйтесь, Владимир Дмитриевич, я его манеру изучил. Вон даже Лобов сказал, что похоже.

— Будем надеяться.

Поремский нахмурился и взъерошил ладонью светлые волосы.

— Господа! — окликнул коллег Камельков. — Кушать подано! Садитесь жрать, пожалуйста.

На столике перед ним стояли четыре чашки с дымящимся кофе. В вазочке лежали конфеты и оставшиеся утренние булочки.

2

Султан Бариев сидел за складным походным столом с кружкой чаю в руке. Глаза его мрачно поблескивали. Час назад он беседовал по телефону с Нигматзяновым. Голос старого приятеля показался ему странным и неуверенным. К тому же связь была плохая, то и дело в разговор вмешивались какие-то непонятные шумы и помехи. Да и операция, которую замыслил Алмаз, не вызвала у Бариева большого восторга. Алмаз уверял, что знает отходные пути, однако Бариев сильно в этом сомневался. Не то чтобы он не доверял Нигматзянову, просто для подготовки такой операции требовалось много времени, и Алмаз, так же как и Бариев, прекрасно это знал. Он никогда не отличался поспешностью и всегда жалел своих людей. А тут готов был бросить их в самое пекло без раздумий и разговоров.

Новость о том, что Асет не справилась с заданием, тоже изумила Бариева. У девчонки был стержень, у нее были принципы и упрямство, чего не хватало многим мужчинам-бойцам. Даже если бы она испугалась или передумала спасать брата, она бы все равно довела дело до конца. Она бы гнала от себя прочь все сомнения и дурные мысли. Бариев знал таких девочек. Асет была умнее других, однако ум в сочетании с упрямством и принципами давал поразительный результат. Там, где глупая фанатка впадает в истерику и отступает, умная и принципиальная идет до конца. Даже если она начала сомневаться в правильности своих принципов — она не остановится, а, наоборот, прибавит шагу, чтобы все поскорее закончилось.

С такими мыслями сидел Бариев, когда в палатку вошел Сулейман. Бариев поднял на него мрачный взгляд и заставил себя улыбнуться:

— А, Сулейман. Заходи, заходи. Ну, как идут дела?

— Нормально, — ответил Сулейман, присаживаясь на стул.

— Чаю хочешь?

— Нет, я уже пил.

Бариев некоторое время молчал, не в силах расстаться с мучившими его мыслями и сомнениями. Потом тряхнул головой, отхлебнул чаю, посмотрел на Сулеймана и спросил:

— Ты, наверное, хочешь знать, как справилась с заданием Асет?

Сулейман промолчал. Он бы и рад был что-нибудь сказать, но не мог, при одной мысли об Асет к горлу Сулеймана подкатывал ком — он боялся заплакать.

Бариев внимательно разглядывал его лицо.

— Ты был очень привязан к этой девочке, да? — спросил Бариев и, не дождавшись ответа, вздохнул: — Я тоже, Сулейман, я тоже. Она мне была почти как дочка. А какие она писала стихи! — Бариев закрыл глаза и покачал головой.

— Она погибла? — тихо спросил Сулейман.

Бариев вновь вздохнул, еще тяжелее прежнего, и удрученно покивал головой:

— Да, брат, Асет больше нет. Но она отправила в ад много неверных. Ей есть что рассказать Аллаху.

Внезапно в душе Сулеймана поднялась волна ярости и злости. Глаза его высохли и теперь блестели сухим, жестоким блеском.

— Султан, ты позвал меня сюда, чтобы рассказать об Асет? — спокойно спросил он.

От Бариева не укрылась перемена, произошедшая в душе Сулеймана, и он внутренне похвалил себя за правильный тактический ход. Между тем Сулейман ждал ответа, и Бариев покачал головой:

— Нет, Сулейман. Я позвал тебя, чтобы рассказать о твоем задании.

— Задании? — прищурился Сулейман.

Бариев утвердительно кивнул:

— Да. Завтра утром ты едешь в Москву. С тобой поедут Сайд и Георгий. Вам предстоит большое дело, Сулейман. Твой отец сможет тобой гордиться.

— Это хорошо, — сказал Сулейман. — Ты скажешь мне, что мы должны будем сделать?

Бариев усмехнулся в черные усы.

— Там узнаешь, Сулейман, там. На вокзале вас встретит Иван Лобов, он все и расскажет. Ты ведь с ним знаком?

— Да.

— Ну вот. Он отведет тебя к Алмазу. Будешь слушаться Алмаза как меня. Считай, что его приказы — это мои приказы. Ясно?

— Ясно, Султан.

— Когда пойдете на дело, главным будет Георгий. Он опытнее тебя и знает, что делать. Выполняй его приказы и даже не думай с ним спорить. Ты все понял?

Сулейман усилием воли потушил в глазах яростный блеск и кивнул:

— Да, Султан, я все понял.

Бариев отхлебнул чаю, поставил кружку на стол и чуть прищурился.

— Ты умный парень, Сулейман, — мягко сказал он, — но тебе не хватает опыта. Если вернешься живым с этого дела, будешь отличным бойцом. Под пули понапрасну не лезь. Сам стреляй только тогда, когда прикажет Георгий. И помни: русские — кяфиры. В их душах дьявол. И когда ты стреляешь в русского, ты стреляешь не в человека, а в дьявола, который сидит внутри него. Ты это понимаешь, Сулейман?

— Понимаю, Султан. Я все понимаю.

— Ну а раз понимаешь, иди спать, — устало сказал Бариев. — Встанете рано утром, затемно. Вещи не бери, оружие тоже. Пойдешь так, как сейчас. Когда спуститесь с гор, Георгий даст тебе новую одежду. Это все. Иди.

Сулейман повернулся и вышел из палатки.

Через пять минут в палатку вошел Муса.

— Ты сказал Сулейману, что Асет умерла? — спросил он.

Бариев кивнул.

— Зачем ты его обманул? — спросил Муса. — Ведь Асет жива.

Бариев усмехнулся в бороду:

— Ты ничего не понимаешь в психологии, Муса. Сулейман любил эту девчонку. И теперь будет мстить за нее русским как сумасшедший.

На губах Мусы появилась недоверчивая ухмылка.

— Хорошо, если русским, — негромко сказал он. — А если нам?

Бариев дернул щекой:

— Э, брось. Сулейман знает своих врагов не хуже-тебя. Он знает, в кого нужно стрелять, чтобы Аллах вознаградил его. И хватит об этом. Чай будешь?

— Нет, Султан, я после него плохо сплю.

— Ну тогда иди. — Бариев провел ладонями по лицу. — Устал я что-то, и голова болит. Иди в свою палатку, Муса, у тебя завтра трудный день. Да и я лягу.

Муса уже выходил из палатки, когда Бариев его окликнул:

— Позови мне Георгия!

— Хорошо, Султан.

Муса ушел.

В ожидании Георгия Бариев подпер щеку кулаком, закрыл глаза и задремал. Перед его закрытыми глазами проплывали горы, постепенно превращаясь в облака, потом облака стали менять форму и темнеть. И вот уже по небу шли не облака, а люди с автоматами. У них были грязные, бородатые, усталые лица, воспаленные глаза и пересохшие, потрескавшиеся губы. Бариев хотел подбодрить их, сказать им что-нибудь веселое, но в этот момент хриплый голос Георгия неприятно вторгся в его дрему:,

— Султан! Эй, Султан!

Бариев неохотно открыл глаза.

— Муса сказал, что ты меня звал, — сказал Георгий, присаживаясь на стул.

Бариев кивнул:

— Звал. Завтра вы поедете в Москву. Я хочу, чтобы ты внимательно присматривал за Сулейманом.

Георгий нахмурился:

— Ты что, ему не доверяешь?

— Дело не в этом, — покачал головой Бариев. — Он очень чувствительный. На словах такие люди смелые, а как дойдет до дела, он может струсить.

В глазах Георгия появилось сомнение.

— Он не похож на труса, Султан, — осторожно сказал Георгий.

Бариев потер пальцем опухшие от бессонницы глаза. Потом посмотрел на Георгия и сказал:

— Дело не в этом, Георгий. Сулейман не побоится пойти под пули, но он побоится стрелять по людям.

— Но он стрелял по тому русскому, с которого сбил шапку, — напомнил Георгий.

— Это было давно. С тех пор многое изменилось. Любовь сделала его мягким.

— Любовь? — недоуменно переспросил Георгий.

Бариев посмотрел на него с сожалением, затем усмехнулся и махнул рукой:

— А, забудь. Просто присматривай за ним, и все. Ты все подготовил для поездки?

— Да, Султан. Одежда и документы у меня в сумке.

— Завтра утром я провожу вас до поворота. А сейчас иди спать. Утро вечера мудренее.

3

День выдался сырой и ветреный. Небо было серым и безрадостным, моросил мелкий, противный дождь.

— Неласково нас встречает Москва, — сказал Георгий.

— Это точно, — отозвался Лобов, притормозив машину на повороте и включив «дворники». — А ведь еще вчера светило солнце. Кому-то вы там… — Лобов ткнул пальцем в крышу автомобиля, — сильно не нравитесь.

— Ты давай рули, — насупился Георгий. — Ас тем, кто там… — он, так же как и Лобов, поднял палец кверху, — мы как-нибудь разберемся.

Лобов засмеялся:

— Еще бы! У вас ведь там свои связи. Можно сказать, протекция. — Он глянул в зеркальце заднего обзора. — Сулейман, а ты чего такой молчаливый? Не рад, что домой вернулся?

— Мой дом не здесь, — мрачно ответил Сулейман.

— Вот те раз, а где? Ведь твой отец, кажется, живет в Москве?

— Мало ли, кто где живет. Главное, куда человек возвращается после того, как сделал свою работу.

— А ты куда вернешься? — не унимался Лобов. — В горы, что ли, пойдешь?

— Слушай, Лобов, чего ты к нему пристал? — недовольно встрял в перебранку Георгий. — Не видишь, парень не в настроении. Хочешь поговорить — говори со мной, а его оставь.

Лобов усмехнулся и покачал головой:

— Надо же, какие мы горячие. Сразу видно — горцы! Ладно, ребята, замнем. Я не хотел вас доставать. Просто хотел немного того… расшевелить. А то вы какие-то мрачные и вялые, как зомби. Погода, что ли, на вас так действует? Или боитесь того, что произойдет завтра?

Сулейман заговорил хрипло и резко:

— Слушай, Лобов, ты заткнешься, или мне тебя заткнуть?

Лицо Лобова посерело от злобы.

— Любопытно было бы посмотреть, как ты это сделаешь, — с недоброй усмешкой сказал он. — Но только не сейчас, Сулейман, не сейчас. Мы поговорим с тобой после того, как завершим дело. Я с удовольствием поработаю над твоим лицом. Сделаю тебя похожим вот на него. — Лобов кивнул головой в сторону молчаливого Сайда, сидевшего рядом. Минувшей ночью Сайд сбрил бороду, и под ней оказалось маленькое, уродливое личико, похожее на обезьянью физиономию.

— Я это запомню, — негромко пообещал Сайд.

— Запомни, запомни, — кивнул Лобов. — Я тоже постараюсь не забыть.

Оставшуюся часть пути мужчины ехали молча.

Войдя в прихожую, Георгий остановился на пороге и подозрительно спросил:

— А где Алмаз? Почему он нас не встречает?

Лобов поморщился, словно ему надоело иметь дело с идиотами.

— Черт, Жорик, — устало сказал он, — я же тебе сказал, что Алмаз болеет. Ты говорил с ним на вокзале по телефону, чего тебе еще надо?

— Так он не здесь? — недоверчиво спросил Георгий.

— Здесь, здесь. — Лобов махнул рукой. — Там, в спальне. Простыл, температура под сорок. До чего вы, горцы, тугодумы! Все приходится повторять дважды, прежде чем до вас дойдет.

Георгий двинулся было в глубь квартиры, но Лобов схватил его за рукав:

— Куда в ботинках? Может, ты еще на танке въедешь! Там всюду персидские ковры — сто баксов за метр. Вон посмотри на Сулеймана и Сайда, они уже разулись. Сразу видно — цивилизованные люди. Несмотря на то что у одного из них рожа неандертальца.

— Много говоришь, русский, — с угрозой прошипел Сайд. — Смотри, не пожалел бы потом.

— Опять двадцать пять! — улыбнулся Лобов. — Ладно, дикари, проходите. Алмаз, поди, уже заждался.

Трое бойцов зашагали в спальню, осторожно ступая грязными носками по дорогим персидским коврам.

— Направо! — скомандовал у них за спиной Лобов.

Мужчины повернули направо.

— Правильно, — похвалил Лобов. — Видите дубовую дверь? Толкайте и заходите.

Георгий нажал на позолоченную ручку и открыл дверь. В спальне царил полумрак.

— Давай-давай, не боись! — весело поторопил бойцов Лобов.

Георгий вошел в спальню, и в ту же секунду полетел на пол, сбитый с ног подсечкой выскочившего из-за угла автоматчика в черной маске.

— На пол! — заорал автоматчик. — Все на пол!

Сулейман и Санд кинулись назад, но дорогу им перекрыли еще трое спецназовцев. Один из них ударил Сайда прикладом в голову. Сайд упал на пол и разразился гнусавым речитативом на чеченском языке. Спецназовец рывком перевернул его на живот, ткнул лицом в ковер и заломил руки за спину.

— Сулейман, успокойся, это свои! — крикнул из спальни Поремский.

Но Сулейман, казалось, не услышал этого голоса. Он отступил к стене и сунул руку за пазуху, злобно сверкая глазами на людей в черных масках.

Один из спецназовцев сделал шаг, но Сулейман остановил его окриком.

— Стоять! — рявкнул он. — Подойдете — взлетите на воздух! Я не шучу!

Из спальни вышел Поремский. Он сделал спецназовцам предостерегающий жест рукой и повернулся к Сулейману.

— Сулейман, успокойся, — спокойно сказал Поремский. — Это я, Володя Поремский. Узнаёшь?

Однако глаза Сулеймана оставались мутными и злыми.

— Вы убили Асет, — хрипло произнес он. — Вы не спасли ее.

— Асет жива, Сулейман. Она сейчас в больнице, на реабилитации. С ней работает психолог. Ты с ней скоро увидишься.

Сулейман недоверчиво повел головой.

— А как же взрыв? — так же хрипло и тихо спросил он.

— Взрыва не было, — сказал Поремский. — Мы сумели перехватить ее по дороге к объекту.

— Но… — Лицо Сулеймана дрогнуло. — Но Бариев сказал, что она взорвала себя. Он сказал, что Асет себя убила.

— Бариев тебя обманул. Если хочешь, я наберу номер больницы, и ты сам сможешь с ней поговорить. Хочешь?

Несколько секунд Сулейман стоял у стены, потом устало опустил руки, отошел в угол комнаты и сел в кресло.

— Жива, — тихо проговорил он. — Она жива…

4

Два студента — Игорь и Илья — сидели в баре и пили пиво. По телевизору, расположенному над барной стойкой, показывали футбол. Звук был приглушенным, но студентам его вполне хватало.

Илья ткнул бутылкой в сторону экрана и сказал:

— Смотри, сейчас он его обойдет слева!

— Не, — покрутил головой Игорь, — не сможет. У него техника слабовата… Ну вот видишь, что я говорил! Этот лопух потерял мяч.

Внезапно передача прервалась. Игру сменила синяя заставка, а по ней поползли белые буквы.

— А это что за бодяга? — спросил Игорь, близоруко щурясь на буквы.

— Экстренный выпуск новостей, — прочел Игорь. — Опять какая-нибудь лодка затонула? Гоша, сделай погромче, а?

Бармен кивнул и прибавил звук.

— Мы передаем экстренное сообщение, — забубнил диктор. — Сегодня в шесть часов вечера неизвестные люди захватили помещение ресторана «Юнона» на Ломоносовском проспекте. По разным данным, в ресторане в этот момент находились от двадцати до двадцати пяти человек, из них восемь человек — персонал ресторана. По словам сотрудников милиции, террористы вооружены автоматами и пистолетами. Мы будем держать вас в курсе событий.

По экрану вновь забегали футболисты. Бармен Гоша протянул руку и убавил звук.

— Ни фига себе! — произнес Илья.

— Н-да, — задумчиво протянул Игорь, — теперь закрутится.

— Людей жалко, — вздохнул Илья.

Игорь отхлебнул пива и предположил:

— Может, освободят?

— Ага, освободят, — скептически ответил Илья. — Не знаешь, что ли, как работают наши органы? Положат всех — и террористов, и заложников.

— Н-да… — снова протянул Игорь. — Ну тогда давай, что ли, за них, за заложников?

— Давай, — согласился Илья.

Они прочувствованно вздохнули и чокнулись толстыми бутылками.

5

Тем временем в ресторане «Юнона» царила веселая атмосфера. Треплев выставил всем присутствующим ящик пива за свой счет. Количество полных бутылок быстро уменьшалось, а настроение присутствующих, наоборот, стремительно набирало обороты.

— Ну вот, Игорь Андреевич, теперь мы должны вас убить. — Миша Камельков сочувственно улыбнулся Треплеву сквозь прорезь маски. — Такова уж ваша судьба.

— Как это убить? — испугался Треплев.

— Просто, — весело ответил Миша. — Поставим к стене и шлепнем, всего и делов.

Поремский (он тоже был в черной маске) покачал головой:

— Нет, Миша, мы шлепнем Игоря Андреевича публично. Выведем его за дверь, поставим перед журналистами и дадим очередь.

Треплев побледнел. Он уже был изрядно пьян, но все равно не уставал прикладываться к бутылке с виски.

— Подождите… Как это — выведете? Как это — шлепнете? Вы что, и правда хотите меня убить?

Поремский и Камельков переглянулись.

— Н-да, Игорь Андреевич, — насмешливо сказал Миша. — Еще пара глотков — и вы зеленых чертиков увидите. Виски здорово ударило вам в голову. Но не бойтесь, мы вас небольно шлепнем…

— Камельков! — строго сказал Поремский.

— Ну то есть я хотел сказать, что не по-настоящему. Дадим холостую очередь, и вы упадете. Журналисты все это снимут, и дело сделано. Потом мы полезем через черный ход — и нас повяжут отважные спецназовцы.

— Меня вы убили перед витриной, — пожаловался лежащий на полу (на мягком матрасе) Солонин. — Где справедливость? — Он отхлебнул из бутылки пива и покачал головой: — Вся слава достанется Треплеву, а мне что?

— А тебе дырка от бублика, — сказал Поремский. — Лежи и не дергайся, раз умер.

Солонин послушно откинулся на спину и вновь приложился к бутылке с пивом.

Камельков посмотрел на часы.

— Время истекает, — задумчиво сказал он. — Они так и не выполнили наши требования. Владимир Дмитриевич, вы что требовали, если не секрет?

— Немного, — ответил Поремский. — Трехкомнатную квартиру в спальном районе Москвы, новую машину и чтобы повысили оклад в два раза. А ты?

Камельков вздохнул:

— У меня запросы побогаче. Я просил яхту, частный самолет и виллу на берегу Средиземного моря. Как думаете, согласятся?

— Как пить дать, — кивнул Поремский. — Ты хороший следователь, Миша. Думаю, генеральный прокурор пойдет тебе навстречу.

— Я тоже так думаю. — Камельков повернулся к Треплеву — Ну что, Игорь Андреевич, вы готовы к смерти?

Треплев тряхнул головой:

— Го… готов. Только… — Он наткнулся взглядом на автомат, который держал в руках Камельков, вздрогнул и уточнил: — Это не будет больно, а?

— Нет, — заверил его Миша. — Как только услышите грохот за спиной — падайте. Только имейте в виду, если не упадете сразу, мне придется выстрелить по-настоящему.

— Я понял, — энергично кивнул Треплев. — Я упаду когда надо.

— Вот и хорошо, — одобрил Миша. — А теперь — вперед.

И они двинулись вперед. Треплев вышел на улицу нетвердой походкой. Остановился перед дверью, оглядел мутным взглядом машины с мигалками, журналистов с микрофонами и камерами, зевак, выглядывавших из окон напротив, затем вдруг широко улыбнулся и крикнул:

— Что, гады, зажали самолет и виллу, да? Ну все! Теперь меня из-за вас грохнут! — Он сардонически расхохотался. Потом покосился на Мишу, стоящего у него за спиной, ц крикнул: — Ну чего смотришь, гад? Стреляй! Стреляй в спину честному российскому бизнесмену! — Выдав эту душераздирающую тираду, Треплев вновь повернулся к публике и запел: — «Врагу не сдаётся наш гордый «Варяг»! Пощады никто-о не жела…»

Миша дал короткую очередь из автомата. Треплев схватился рукой за спину, оглядел публику трагическим взглядом и, закатив глаза, тяжело рухнул на асфальт. Камельков быстро скрылся за дверью ресторана.

— Ну как? — спросил его Поремский.

— Готов, — сказал Миша. Нахмурился и философски добавил: — Он слишком плохо пел.

— Пора прорываться, а? — спросил с пола Витя Солонин.

— Пора, — кивнул Поремский. — Операция приобретает слишком большую огласку, и, честно говоря, мне от этого немного не по себе.

Он достал из кармана телефон, набрал номер Грязнова и приложил трубку к уху:

— Алло, Вячеслав Иванович, скажите там, что мы выходим… Да, сдаемся… Что делать, придется жить без яхты и новой квартиры… Нет, зарплатой я вполне доволен… Да, согласен… Будем надеяться.

Поремский убрал телефон и повернулся к ожидающим его приказаний «бандитам».

— Достали краску! — коротко сказал Поремский.

Камельков и еще один оперативник, исполняющий роль третьего бандита, послушно достали из карманов пузырьки с красной краской, и работа закипела. Минуту спустя все «бандиты» (включая самого Поремского) были измазаны красной краской с ног до головы.

Камельков посмотрел на оперативников, переодетых в гражданскую одежду и лежащих на полу, и громко объявил:

— Граждане заложники! Спасибо вам за теплый прием, но нам пора! Приятно было иметь с вами дело. Честное слово. Успеха вам в труде и личной жизни!

— И вам не болеть, — весело отозвался с пола один из «заложников».

Поремский, Камельков и третий «бандит» положили автоматы на пол и гуськом двинулись к черному ходу.

Едва выбравшись на улицу, «бандиты» оказались перед лицом группы автоматчиков, командовал которыми Вячеслав Иванович Грязнов.

— А, явились не запылились, — встретил «бандитов» начальник МУРа. — Давайте все на землю, пока камер нет.

«Бандиты» послушно легли на асфальт. Грязнов повернулся к автоматчикам:

— А вы чего ждете? Огонь!

Грязнов зажал пальцами уши, и автоматчики дружно грянули холостыми очередями. Когда стрельба закончилась, Грязнов подошел к распростертым на асфальте «бандитам», глянул на их перепачканные красной краской комбинезоны, поморщился и тихо произнес:

— Ни в чем меры не знают. Кровищи как на бойне.

— Ну как, товарищ генерал, все? — спросил один из автоматчиков.

— Все, все, — откликнулся Грязнов. — Тащите носилки и зовите журналистов. Больше чем на десять метров борзописцев не подпускать. И давайте поскорее, мне еще в овощной нужно зайти.

Спустя двадцать минут «убитые бандиты» были погружены в машины, а Грязнов давал интервью симпатичной блондинке с «НТВ».

— Нами проведена успешная операция по ликвидации террористического бандформирования, — доложился Грязнов. — К сожалению, не обошлось без жертв, но большинство заложников удалось спасти.

— А что с бандитами? — поинтересовалась блондинка.

— С бандитами? — Грязнов нахмурился. — Вы ведь видели, как их выносили, так?

— Так, — согласилась журналистка.

— Ну а раз так, тогда зачем спрашиваете? Все, интервью закончено, всем спасибо.

Грязнов повернулся и пошел к машине.

— Ох, ребятушки, заварили же вы кашу, — тихо пробубнил он себе под нос. — Кто все это будет расхлебывать — вот в чем вопрос.

6

— …Вы видите у меня за спиной, как уносят тела убитых боевиков. Преступники пытались покинуть ресторан «Юнона» через черный ход, но спецназ сработал слаженно и эффективно. В ответ на выстрелы боевиков спецназовцы открыли ответный огонь на поражение. Как видите, уйти бандитам не удалось.

К сожалению, несмотря на то что милиция пошла на переговоры с бандитами, двое заложников были убиты. Как нам только что стало известно, личность одного из погибших уже установлена. Это московский бизнесмен, директор завода «Серп» Игорь Андреевич Треплев. Личности убитых боевиков в данный момент устанавливаются. Мария?

— Спасибо, Виктор. С нами на связи был наш корреспондент Виктор Краснов. А теперь к другим новостям…

Солонин выключил телевизор. Повернулся к Поремскому и Камелькову и весело спросил:

— Ну что, «тела убитых боевиков», как настроение?

— Для мертвецов неплохо, — ответил Поремский.

— А что, — улыбнулся Камельков, — по-моему, неплохо все прошло, а? Треплев, конечно, перестарался. «Врагу не сдается наш гордый «Варяг». Надо ж такое учудить! Зря мы ему разрешили пить виски.

— Если бы не разрешили, он бы помер от инфаркта, — сказал Поремский. — Ну а тебе как, «Алмаз Рафикович»? Понравился наш концерт?

— Н-да… Ну и заваруху вы там устроили, — покачал головой Матвей. — Не знаю, как в жизни, но по телевизору все это выглядело жутко. Крики, выстрелы, кровь… Неужели все это от начала до конца было инсценировано?

— Тебе лучше знать, — с улыбкой ответил Миша. — Ведь ты все это организовал.

— Организовал, да не участвовал, — печально сказал Матвей. — Черт, что же вы меня с собой не взяли? Такое шоу! Мне бы на три года рассказов хватило!

Миша скептически усмехнулся.

— Ага, — кивнул он. — Друзей бы туда водил, да? Так сказать, по местам боевой славы. Нет, Матюша, война — дело настоящих мужчин. А ты лучше давай звони. Это у тебя получается не так плохо, как все остальное.

— Владимир Дмитриевич, — обратился к Поремскому Матвей, — если этот гаер вякнет еще хоть слово, я прямо здесь накостыляю ему по шее и не посмотрю, что мы в прокуратуре.

— Если он вякнет еще хоть слово, я ему сам накостыляю, — пообещал Поремский.

Миша укоризненно посмотрел на Поремского, вздохнул и тихо произнес:

— И ты, Брут…

Солонин посмотрел на часы, вид у него при этом был боевой и возбужденный, как у футболиста, бьющего пенальти по воротам противника.

— Пора-переходить к заключительной части нашего концерта, — сказал Солонин.

Матвей кивнул и взял со стола телефон. Некоторое время мужчины сидели в напряженном молчании, ожидая, пока Володя Большое Гнездо соизволит взять трубку. После третьего звонка Сметанин отозвался.

— Алло?

— Владимир Иванович, здравствуйте, — заговорил

Матвей голосом Алмаза. — Это Нигматзянов вас беспокоит.

— А, Алмаз Рафикович. Я только что смотрел телевизор. Примите мои искренние соболезнования. — Несмотря на грустные слова, в голосе Сметанина звучали нотки нескрываемой радости. — Это были люди «оттуда»? — спросил Сметанин, чуть понизив голос.

— Да, — ответил Матвей. — Здесь их никто не знает. И они никого не знали. Так что все в порядке.

— Ну что ж, я рад. Наше сотрудничество было плодотворным, надеюсь, таковым оно будет и впредь. Оставшаяся часть денег будет перечислена на ваш счет в ближайшие четыре дня. У вас есть вопросы?

— Да, — ответил Матвей, — есть.

— Что ж, задавайте.

— У меня есть вопросы, но я не хочу обсуждать их по телефону.

— Да ладно вам. — Сметанин хмыкнул. — Мою трубу никто не прослушивает, если вы об этом. Ручаюсь головой. Думаю, что вашу тоже. А если вдруг прослушают — тоже не страшно. У меня есть на них управа!..

— Ну наглый, — возмущенно прошептал Миша.

Солонин прижал палец к губам — Миша сделал виноватое лицо и кивнул.

— Так что говорите смело, — продолжил Сметанин. — Как говорят в известной службе, гарантирую вам полную информационную безопасность.

— Нет, — сказал Матвей. — Я настаиваю на личной встрече. И только на личной. Тема слишком деликатная, и мне нужно видеть ваше лицо.

— Сдалось вам мое лицо, — недовольно проговорил Сметанин. — У меня нет на это времени. Через час у меня заседание директоров. А потом я улетаю в Испанию на форум. Сами видите, мы никак не можем встретиться.

— Это вы не можете, — грубовато сказал ему Матвей. — А я могу. Если вы назначите мне встречу, я приеду к вам прямо в офис. А если кто-нибудь попытается меня оттуда выставить, я размозжу ему голову.

— Черт… Видно, вам и впрямь очень хочется видеть мое лицо. Уж не знаю, что вы в нем такого нашли… Ладно, будь по-вашему. Скажите хоть, у нас нет проблем?

— Больших нет. Но кое-какие вопросы нужно решить.

— Знаю я ваши вопросы, — недовольно отозвался Сметанин. — Небось денег будете требовать. Ладно, встретимся. Через три часа в… Где вы обычно назначаете встречи своим партнерам?

— У себя дома.

— Дома?

— Да. Я немного приболел, поэтому не выбираюсь на улицу.

— Гм… Дома… Ладно, черт с вами. Дома так дома. Где это?

Матвей глянул на бумажку, которую держал в руке, и продиктовал адрес.

— Ладно, буду, — сказал Сметанин. — До встречи.

На том конце провода раздались короткие гудки.

Матвей положил трубку на стол.

— Ну вот, — сказал он. — Все как вы и предполагали. Этот козел согласился.

7

Мелодично пропел звонок домофона. Матвей приглушил звук телевизора, сунул ноги в тапочки, встал с кресла и двинулся в прихожую. Он был в красном махровом халате. На шее Матвея красовался шарф. Вид у него был болезненный и изможденный.

Матвей снял трубку.

— Да, — сказал он, подпустив в голос хрипотцы.

— Алмаз Рафикович? — спросил незнакомый голос.

— Он самый, — ответил Матвей.

— Откройте. Владимир Иванович сейчас к вам поднимется.

Матвей нажал на кнопку домофона, затем повернул ручку замка, присел на пуфик и приготовился ждать. Вскоре в дверь позвонили.

— Открыто, — сказал Матвей, вставая с пуфика.

Дверь с сухим щелчком распахнулась. На пороге стоял коренастый молодой человек в сером костюме с бесстрастным и бесчувственным лицом. Из-за его спины осторожно выглядывал Сметанин.

— Входите! — сказал Матвей и посторонился, впуская в квартиру гостей.

Парень вошел первым, тщательно огляделся, прислушался, принюхался, затем кивнул и сказал:

— Можно.

Лишь после этого Сметанин вошел в прихожую.

Матвей закрыл за ним дверь и сделал широкий жест рукой:

— Проходите в гостиную, Владимир Иванович. Я, как видите, немного приболел, но, думаю, это незаразно.

— Как знать, как знать… — проговорил Сметанин и, скинув легкий плащ на руки Матвею, прошел в гостиную.

— О! — воскликнул он, оглядываясь. — Да здесь у вас неплохо! Совсем неплохо! Персидские ковры… Красное дерево… Чайный столик… Начало девятнадцатого века, если не ошибаюсь?

— Не ошибаетесь. Присаживайтесь, пожалуйста. Кстати… — Матвей недовольно покосился на телохранителя, — молодого человека можете отослать в прихожую. Его присутствие при нашем разговоре нежелательно.

— Антон, иди на кухню, попей воды, — приказал телохранителю Сметанин.

Парень повернулся и ушел, не проронив ни слова.

— Ну вот, — сказал Сметанин, пригладив ладонью красивые, с легкой проседью, волосы. — Теперь мы одни. У вас здесь можно курить?

— Курите, — разрешил Матвей. — Вот только пепельницы нет. Это сгодится?

Он взял с полки серебряную вазочку и поставил на столик.

— Кудряво живете, — усмехнулся Сметанин, разглядывая вазочку. — Ручная работа. И очень тонкая работа. Я бы в нее золотые часы не положил, не то что пепел. Ну да ладно, хозяин — барин.

Он закурил, выпустил облачко дыма и уставился на Матвея:

— Ну-с, так что там у вас за проблемы?

Матвей усмехнулся и покачал головой:

— Не у меня. У вас.

— Да что вы? — Сметанин ответил ему такой же усмешкой. — И что на этот раз?

— Вы приказали мне убить Треплева, — сказал Матвей. — Треплев мертв. Это стоило мне жизней троих моих лучших людей.

— Ваши люди кретины, — поморщился Сметанин. — Или, извините, вы дерьмовый полководец. Вы сказали, что предусмотрите пути отступления.

— Нужно было просто подкараулить Треплева у подъезда и убить его, как это делается обычно!

Сметанин удивленно глянул на Матвея:

— Что за. бред? Ментовские ищейки тут же взяли бы след, и этот след привел бы прямиком ко мне в кабинет. А так… — Владимир Иванович пожал плечами. — Все выглядит так, как мы и предполагали. Нападение боевиков, теракт, а сам Треплев — случайная жертва террориста.

— И тем не менее по вашей милости погибли мои люди. Напомню вам, что вы заплатили мне за убийство Треплева гораздо меньше, чем Муслиеву.

Сметанин откинул голову и выпустил в потолок ровную струйку дыма. Усмехнулся:

— Это того стоило. Скажу вам по секрету, коллега, работать с Муслиевым было куда приятнее, чем с вами.

— И тем не менее он попался, — напомнил Матвей.

— Попался, да… Но он выполнил свою работу, выполнил мой заказ. И, в отличие от вас, с первого раза.

— Убить Карасева было несложно, — возразил Матвей. — Он был первым в вашем списке. Никаких подозрений, никакой опасности.

— Первым? — Сметанин покачал головой. — О нет. Вы забыли о тех троих менеджерах. За каждого из них я заплатил Муслиеву всего по пятьдесят тысяч. Сопоставьте эту сумму с той, которую получите вы, и поймете, что я плачу вам хорошие деньги. — Он стряхнул пепел в серебряную вазочку и хищно прищурился: — Вообще я не понимаю, к чему весь этот разговор? Я сейчас должен быть в самолете, но из-за вас изменил свои» планы. Вы что, позвали меня сюда, чтобы грузить разными глупостями? Где ваше важное дело, о котором вы хотели поговорить?

— Всему свое время, Владимир Иванович. Всему свое время. — Матвей загадочно усмехнулся. Заметив на полке курительную трубку, он взял ее и вставил в рот. Затем обхватил себя за плечи и стал прохаживаться по комнате, задумчиво хмуря брови.

Сметанин наблюдал за ним с нескрываемым удивлением.

— Итак… — начал Матвей с видом комиссара Мег-рэ и Шерлока Холмса вместе взятых, — по вашему приказу убили всех этих людей — троих менеджеров, Карасева и еще двоих руководителей оборонного концерна «Геракл». Вы заплатили за их ликвидацию большие деньги, но не считаете, что переплатили, поскольку теперь концерн окажется целиком и полностью в ваших руках.

— Я не пони…

— Бросьте! — прикрикнул на Сметанина Матвей, ткнув в его сторону незажженной трубкой. — Вы все прекрасно понимаете! Вы убийца, дорогой мой! Именно так — убийца! И неважно, чьими руками вы совершали все свой злодеяния. За всеми этими смертями стоит ваше имя!

— Что за клоунада? — в полном изумлении спросил Сметанин.

— Клоунада? — Матвей коварно улыбнулся. — О нет! Не клоунада, господин Сметанин, а игра! Настоящая игра! Игра, которую увидят и оценят миллионы телезрителей!

— Каких еще, на хрен, телезрителей? Что вы несете?!

— Каких? — Матвей приподнял брови. — Вы спрашиваете — каких?

— Так, все… — Сметанин вдавил сигарету в вазочку и резко поднялся. — Я ухожу.

— Сидеть! — приказал Матвей, ткнув Сметанину в грудь трубкой. От изумления Сметанин снова сел. — Я еще не закончил, — сказал Матвей.

Опомнившись, Владимир Иванович повернул голову в сторону кухни и крикнул что есть мочи:

— Антон! Антон, скорей иди сюда!

Матвей чмокнул губами и медленно покачал головой.

— Антон не придет, — мрачно сказал он. — Он занят. Пьет воду.

Сметанин открыл рот и снова закрыл. Потом поднял руку и судорожным движением ослабил галстук, словно ему стало тяжело дышать. Его аккуратно причесанные волосы растрепались. Белоснежная сорочка вылезла из брюк. Он сидел, таращил глаза на Матвея и не в силах был произнести ни слова. Матвея такой расклад вполне устраивал.

— Итак, — продолжил он, — вернемся к нашему разговору. На чем мы остановились?.. — Он задумчиво сдвинул брови, затем махнул трубкой. — А, вспомнил.

На телезрителях. Так вот, Владимир Иванович, я рад констатировать появление новой звезды. Да-да, не удивляйтесь! Сегодня вы станете настоящей телезвездой! Ваше лицо будет красоваться на обложках журналов, майках и трусах! Вашим именем будут называть тюрьмы и психиатрические клиники!

— Бред, — тихо гГроизнес Сметанин. Он выглядел совершенно сбитым с толку. — Это все полнейший бред. Вы что, с ума сошли?

— Бред, говорите вы? — Матвей снисходительно улыбнулся, затем повернул голову в сторону спальни и громко спросил: — Алексей, ты все записал?

— Да, — произнес откуда-то молодой мужской голос.

Сметанин уставился на потолок и нервно дернул щекой.

— Ну вот видите, — улыбнулся ему Матвей, — Алексей все записал. Поверьте мне, Алексей — очень хороший оператор. Так что нам с вами не о чем волноваться.

Сметанин вскочил на ноги. Его красивое лицо пошло красными пятнами, серые глаза вылезли из орбит, побелевшие губы мелко задрожали. Он и в самом деле выглядел как настоящий буйнопомешанный.

— Да что ты такое устроил?! Да кто ты… Да кто ты такой, а?! — задыхаясь от бешенства, произнес он.

— Я? — Матвей снисходительно улыбнулся. — Значит, мне удалось остаться неузнанным? Что ж, педагоги всегда говорили, что у меня есть драматический талант. Ладно, не буду больше испытывать ваше терпение. Внимание! — Матвей поднял руку к лицу и несколькими изящными движениями отклеил бородку, усики и снял с головы парик. Отбросил все это в сторону и развел руками — Вуа ля!

На Сметанина жалко было смотреть. Лицо его перекосилось от ужаса.

— И это еще не все сюрпризы, которые ожидают вас сегодня! — радостно объявил Матвей. — Приготовьтесь, Владимир Иванович… Готовы? Итак… — Он поднял руку и торжественно крикнул: — Сюрприз в студию!

Дверь спальни распахнулась, и в гостиную вошли три человека. Первым шел воскресший Треплев, вторым — Поремский, третьим — Витя Солонин.

Бледное лицо Владимира Ивановича вытянулось.

— Треплев? — прошелестел он одними губами.

— Он самый, — кивнул Треплев. — Как говорится, собственной персоной. Удивлен?

Сметанин обвел всех присутствующих ненавидящим взглядом.

— Вот, значит, как… — прохрипел он. — Значит, подставили, да?

— Угу, — кивнул Матвей. — И на пленочку засняли. Вам на память. В тюрьме-то будет скучно, а так, глядишь, посмотрите лет через десять и порадуетесь.

Сметанин натужно рассмеялся.

— Чушь! — крикнул он, продолжая смеяться. — Чушь и бред! Щенки! Недоумки! Это не пойдет в эфир! Слышите? Я сделаю всего одни звонок, и это не пойдет в эфир!

— Опоздали, — спокойно сказал ему Поремский. — Это уже в эфире. Два канала показывают ваше признание в совершенных убийствах. К тому же мы устроили прямую трансляцию в Интернете. Сейчас на нас с вами смотрят десятки тысяч человек. На этот раз вам не отвертеться, Сметанин. — Поремский на мгновение замялся, затем сурово сдвинул брови и объявил могильным голосом: — Ваша карта бита. Извольте расплатиться.

8

В тот же день Владимир Иванович Сметанин был задержан и препровожден в Лефортово, где уже томился Михаил Иванович Кротов. По настоянию Поремского на него надели наручники. Бровь Сметанина была слегка поцарапана углом стола в тот момент, когда он решил спастись от сыщиков бегством, но не рассчитал своих сил и, наступив на собственный шнурок, повалился на пол.

Первую часть пути всесильный олигарх беспрестанно бранился, обещал вывести всех на чистую воду, сорвать погоны, сгноить всех на нарах. Припомнил и разбитую бровь, сладострастно описывая конвою, каким адским мукам подвергнут ментов его адвокаты за это бессовестное и варварское избиение.

Однако вскоре олигарх устал и затих.

В тюрьме он вел себя сдержанно. Вплоть до вызова адвоката. После разговора с адвокатом он заранее отказался отвечать на все вопросы следователя — вне зависимости от того, кому поручат вести его дело.

А сыщики тем временем праздновали «окончание стриптиз-шоу» (по меткому выражению Миши Камелькова) в ближайшем летнем ресторанчике. Тучи рассеялись, ветер утих, и сидеть под зонтиком на деревянных стульях было удивительно приятно.

Матвей хотел было угостить сыщиков шампанским, но Камельков воспротивился, заявив, что у него от шампанского изжога и что вообще Матвею пора завязывать с этими «дамскими привычками», раз уж он попал в общество настоящих мужчин.

Впервые в жизни Матвей ему не возражал.

Заказали водку, пельмени, соленые грибы и селедочку.

— Ну! — сказал Витя Солонин, когда водка была разлита по рюмкам, а селедка нанизана на вилки. — За то, чтоб финал шоу был таким же приятным, как и его кульминация!

— И чтобы этот козел получил по заслугам! — поддержал его Матвей, успевший под влиянием своих новых друзей воспылать лютой ненавистью ко всем преступным элементам России.

— И чтобы ему впаяли по максимуму! — уточнил пожелание Миша Камельков.

— И чтобы вся его веселая компания отправилась вслед за ним!. — добавил от себя Поремский.

Они чокнулись и выпили.

— Уф! — передернул плечами Матвей. — Крепкая, зараза. И как вы только ее пьете?

— Молча, — усмехнулся Камельков. — Ты не кривись, а закуси соленым грибком. Иначе не поймешь всю прелесть этого старинного русского напитка.

Матвей послушно нанизал на вилку соленый груздь и отправил в рот.

— М-м… — прикрыл он глаза. — Здорово!

— Еще бы, — кивнул Миша. — Тебя бы к нам на полгода — сделали бы из тебя человека. Хотя… — Он скептически оглядел приятеля. — Полгода, пожалуй, мало. Тут и всей жизни не хватит.

Витя Солонин посмотрел на Поремского и вдруг спросил:

— Слушай, Володь, а чего это ты ему про карту задвинул? «Ваша карта бита». Что еще за беллетристика?

Поремский замялся и ответил со смущенной улыбкой:

— Да понимаешь, Вить, я всю жизнь мечтал сказать эту фразу. А тут еще Матвей так заразительно играл в своего Мегрэ, что и мне захотелось чего-нибудь этакого. Вот и не сдержался. Что, очень глупо получилось?

— Да нет, — пожал плечами Солонин. — Просто немного неожиданно. И голос у тебя был такой… внушительный. Я чуть ствол не выронил от испуга.

— А по-моему, здорово! — высказал свое мнение Камельков. — Я первый раз в жизни чувствовал себя так, будто меня в кино снимают. И знаете что… мне это понравилось! Счастливчик ты, Матюша!

— Ну меня пока что никто в кино не звал, — заметил Матвей.

— Неважно, — сказал Миша. — Ты ведь артист! Не звали, так позовут. Кстати, Владимир Дмитриевич, между первой и второй перерывчик небольшой. Наливайте!

Друзья выпили еще по одной. Закусили.

— Как там Сулейман? — спросил Витю Солонина Поремский.

— Нормально, — ответил тот. — Он сейчас в больнице. Не отходит от своей Асет. Сидит, держит ее за руку и говорит, говорит.

Поремский понимающе кивнул:

— Что ж, ему есть что рассказать. Да и ей тоже.

— Угу. Только она ему больше стихи читает, чем рассказывает. Я думал, головою тронулась, но Сулейман сказал, что она и раньше стихи сочиняла. Так что все в порядке. Врачи даже говорят, что ей это полезно. Психотерапевтический эффект и все такое.

Солонин вставил в рот сигарету и принялся рассеянно хлопать себя по карманам в поисках зажигалки. Поремский взял зажигалку со стола, высек пламя и поднес к сигарете.

— Благодарствую, — сказал Солонин, прикуривая. Усмехнулся. — Это я ее, что ли, туда положил?

— Угу.

— Надо же. Совсем голова плохая стала.

— Ты уже сказал Сулейману про лагерь? — спросил Поремский.

Солонин покачал головой:

— Нет еще.

— Надо сказать. Кстати, как там все прошло? Я не успел расспросить о подробностях.

Солонин выпустил ровное колечко дыма и сказал:

— Гладко. Тихо окружили, тихо вошли, тихо взяли. Благодаря Сулейману спецназовцы изучили карту лагеря до мельчайшего камушка. Это сократило время проведения операции и свело потери к минимуму.

Поремский нахмурился:

— Значит, потери все-таки были?

— Не с нашей стороны, — сказал Солонин. — Убиты три боевика. Одна девушка, Тамуся Вацуева, серьезно ранена, врачи сейчас борются за ее жизнь. Бариеву пуля прошила щеку и нос. Красавцем ему больше не быть. А в остальном тишь да гладь.

— Это ты хорошо сказал — тишь да гладь. А знаешь, перед чем обычно бывает затишье?

— А то, — кивнул Солонин. — Перед бурей. И моя интуиция мне подсказывает, что буря не за горами. Меркулов согласился на проведение нашей операции на свой страх и риск. Победим, значит, не за что и судить, ну а нет… так нет… Но с нас это, само собой, ответственности не снимает. Плохо будет ему — плохо будет и нам всем.

Камельков откашлялся в кулак и хмуро произнес:

— Хорошим людям всегда достается, а подлецы живут, жируют и коптят пузо на солнышке. Но в этом случае так не будет. Я костьми лягу на пороге тюрьмы, если Сметанина отпустят. Я… Черт возьми, в конце-то концов, я объявлю голодовку!

Камельков яростно вонзил вилку сразу в два кусочка селедки и со сладострастием людоеда отправил в рот, словно решил заранее поднакопить жирок к предстоящей голодовке.

9

Асет лежала в постели расслабленная, побледневшая, с рассыпавшимися по подушке каштановыми волосами. Она крепко сжимала руку Сулеймана тонкими, сильными пальцами и читала ему только что сочиненные стихи. Она читала стихи тихо, почти шепотом, не отрывая сияющих глаз от осунувшегося, потемневшего от переживаний лица Сулеймана.

Сулейман нагнулся и крепко поцеловал Асет в губы.

— Что с нами будет дальше? — спросила она, по-прежнему сжимая его пальцы в своих и сияя от счастья.

— То же, что и со всеми, — ответил Сулейман. — Женимся, нарожаем детишек и будем жить вместе до старости. Пока всех правнуков не переженим.

— А потом?

— Потом? — Сулейман улыбнулся. — Потом, наверно, разведемся. На свете нет вечных барков, Асет. Лет через сто пятьдесят и мы с тобой друг другу надоедим. Ты найдешь себе молодого, девяностолетнего старичка, я — юную девочку, лет этак на семьдесят — восемьдесят. Но это уже будет другая история, и к этой она не имеет никакого отношения.

Асет улыбнулась и покачала головой:

— Нет.

— Что — нет?

— Ты мне никогда не надоешь.

— Правда?

Асет кивнула:

— Да.

— Будем надеяться. А теперь иди ко мне.

Асет привстала и протянула навстречу Сулейману тонкие руки, он осторожно обнял ее за талию и крепко-крепко прижал к себе.

— Вот так мы и будем жить, — тихо и нежно сказал он. — До самой смерти.

10

В который уже раз Меркулов был в этом ничем не примечательном, скромно обставленном кабинете, но никогда прежде он не испытывал такого мандража, как сейчас.

По большому счету, в ближайшие несколько минут должна была решиться его судьба. «Отправят на пенсию, — невесело подумал Меркулов. — Ну и что? Подумаешь, пенсия. Зато будет много свободного времени. Съезжу на Тулому, половлю сигов. За грибами буду ходить, за ягодами. Полочки из дерева буду вырезать. Табуреточки. Да мало ли на свете интересных дел!»

Меркулов представил себе, как он сидит в одних трениках на полу и вырезает из доски полочку, усмехнулся и покачал головой. «Полочки, — мрачно подумал он. — Какие, к чертям собачьим, палочки?! Чушь какая-то».

Боковая дверь открылась, и в кабинет легкой, упругой походкой вошел человек, которого каждый день показывают по телевизору. Остановившись возле стола, он молча указал Меркулову на стул, дождался, пока тот сядет, и сел сам. Встретившись с Меркуловым взглядом, он нахмурил белесые брови и дернул уголками рта.

— Догадываетесь, о чем пойдет речь? — спросил президент жестким, неприветливым голосом.

— Так точно, — кивнул Меркулов. — О деле Сметанина.

— «О деле Сметанина», — насмешливо повторил президент. — Значит, у вас уже и дело имеется?

— Так точно, — снова кивнул Меркулов большой, кудлатой головой. — Мы собираемся предъявить ему обвинение в убийстве как минимум четырех человек.

Президент усмехнулся и еле заметно качнул головой, как бы удивляясь тупости некоторых должностных лиц, с которыми ему приходится иметь дело. Затем прищурил на Меркулова серые, холодные глаза и спросил:

— Что за клоунаду вы устроили? Вы понимаете, что спровоцировали Сметанина на преступление?

— Нам не оставалось ничего другого, — вежливо ответил Меркулов. — Все прочие методы были исчерпаны. Этот человек убивал не просто так, он убивал нагло и не таясь. Он считал себя абсолютно неуязвимым, кем-то вроде бога. Он заказал убийства Карасева и Трепле-ва. Он действовал в сговоре с окопавшейся в Москве террористической организацией. Обычные преступники ставят себя вне закона, а этот поставил себя над законом. Спустить ему все с рук было бы с нашей стороны преступлением.

Меркулов замолчал. «Черт, все не так, и все не то, — с досадой подумал он. — Сюда бы Сашу Турецкого, он бы все это подал поэффектнее».

— Кому пришла в голову эта безумная идея? — резко спросил президент.

— Простите… что именно вы имеете в виду?

— Я имею в виду все эти фокусы с переодеваниями и мнимым захватом заложников? Я имею в виду фокусы, о которых вы раструбили по всей России, по всему миру!

— Господин президент, я…

Президент хлопнул по столу ладонью:

— Какого черта вы вызвали журналистов, не посоветовавшись с генеральным прокурором? Зачем устроили всю эту чехарду с пальбой, когда у вас были записи разговоров Сметанина с террористами?

— Они у нас были и два месяца назад, — напомнил Меркулов. — Но тогда это не слишком-то помогло. На этот раз мы хотели прижать его к стене так, чтобы сам дьявол не смог ему помочь отвертеться. — Меркулов перевел дух и добавил: — К тому же операция была секретной. Мы вынуждены были хранить молчание.

— Фокусники, — недовольно проворчал президент. — Братья, мать вашу, Кио.

Меркулов подумал, что было бы весьма своевременно скинуть, так сказать, часть вины со своих плеч, вызвав на помощь дух, фантом отсутствующего Турецкого, к которому президент был по своему снисходителен, но решил, что сейчас пока не тот случай, не самый крайний, что ли. И, пожалуй, можно пока отделаться обычными извинениями.

Он вздохнул и сказал:

— Виноват, господин президент.

— Виноваты! — кивнул тот, сверкнув на Меркулова серыми глазами. — Еще как виноваты!

Президент сдвинул брови и задумался. Думал он с минуту, не меньше. Потом сказал:

— Ладно. Езжайте домой. Я подумаю, что с вами делать.

11

Меркулов нагрянул к Поремскому под вечер. Принес торт, лимон и бутылку коньяку. За разговорами коньяк был выпит быстро, и коллеги переключились на кофе.

— И что теперь будет? — спросил Поремский, уплетая бисквитный торт с орехами.

— Как всегда, — пожал плечами Меркулов, — либо уволят, либо наградят. — Меркулов вытер салфеткой руки и задумчиво оглядел комнату. — Кстати, как у тебя с личной жизнью?

— Нормально. А что?

— Да неухожено у тебя как-то. Неуютно. Не чувствуется женской руки. Тебе ведь уже больше тридцати?

Поремский улыбнулся:

— Чуть-чуть.

— Возраст взрослого человека, — изрек Меркулов. — Жениться-то не собираешься?

Поремский покачал белобрысой головой:

— Нет пока.

— Пока? — Меркулов нахмурился и сказал с напускной строгостью: — Ты с этим делом не тяни, а то поздно будет.

— Какие мои годы, — небрежно ответил Поремский.

— Не скажи. — В глазах Меркулова появилось что-то от педагога, назидательное и мудрое. — К холостяцкой жизни привыкают, Володя. Как к тюрьме. Еще лет пять, и тебе не захочется ничего менять.

— Странное сравнение, Константин Дмитриевич. Обычно все наоборот — холостую жизнь сравнивают со свободой, а брак с тюрьмой.

Меркулов сделал брови домиком и покачал головой.

— Это глупые люди сравнивают, Володя, и ты их не слушай. Неженатый человек — это как лодка без весел. Плывет себе по течению, пока не сядет на мель или не наткнется на корягу.

— Уж больно у вас элегическое настроение, Константин Дмитриевич. С чего бы это?

Меркулов пожал плечами:

— Не знаю, Володь. Наверно, старею. В сравнении с Турецким это не так заметно, а вот с тобой пообщался — и чувствую, что сдаю. Учительствовать начинаю, морщины опять же…

Поремский на эту реплику никак не откликнулся. Ему попросту нечего было ответить. То, что по возрасту Меркулов годился ему в отцы, не вызывало сомнений. То, что он учил Поремского уму-разуму — ну это они, старики, все любят, и Меркулов не исключение. То, что он имел на это право… Что ж, с этим, конечно, можно было поспорить, но зачем?

Казалось, Меркулов прочел все эти мысли на лице Поремского. Внезапно он широко улыбнулся и сказал:

— А вообще, никого не слушай. Живи так, как тебе хочется. Главное — никогда не спорь со своей совестью, если она начнет тебе возражать. Совесть, в отличие от людей, не обманешь. Черт! — нахмурился Меркулов. — Опять я взялся за нравоучения. Включи-ка лучше телевизор погромче, пока я не остыл. Если меня не обманывают глаза, там как раз показывают президента. Послушаем, что он скажет… в свое оправдание.

Поремский взял пульт и включил звук.

— …Пресс-конференцию, которую устроил президент. Наряду с прочим, журналисты не обошли стороной и скандал, связанный с задержанием известного бизнесмена, бывшего вице-премьера правительства России Владимира Ивановича Сметанина. Вопрос о нем задала немецкая журналистка.

Картинка сменилась, и вместо ведущей на экране появился зал, заполненный журналистами, и президиум, где в окружении помощников и пресс-секретарей восседал президент.

— Господин президент, — обратилась к президенту высокая, рыжая и худая как палка немка, — как вы можете прокомментировать недавние громкие события, связанные с задержанием господина Сметанина? Репортаж об этом транслировали все независимые телеканалы России.

Прежде чем ответить на вопрос, президент в своей обычной манере усмехнулся и отпустил колкую шутку:

— Ваши немецкие коллеги не раз упоминали о том, что в нашей стране не существует независимых телеканалов. Значит, они у нас уже появились? Приятно слышать.

По залу прокатился веселый ропот. Президент удостоверился, что аудитория поняла шутку, и лишь затем стер улыбку с лица.

— А если говорить серьезно, — продолжил он, — то операция была проведена грамотно и успешно. — Президент сделал паузу и повторил, чуть повысив голос: — Я повторяю — грамотно и успешно! Благодаря слаженным действиям милиции, прокуратуры и ФСБ была раскрыта и уничтожена преступная группировка, действующая на территории Москвы. А что касается Сметанина… — Глава государства сделал паузу и сурово сдвинул брови. — Даже вы, журналисты, с вашим острым пером и наметанным глазом, с вашими журналистскими расследованиями и «альтернативными» источниками информации не всегда может определить преступника и вывести его на чистую воду, правда? Так вот, нашим спецслужбам это удалось.

Немецкая журналистка вновь схватилась за микрофон:

— Значит, вы не будете наказывать тех, кто проводил задержание Сметанина и…

— Что за глупости? — поморщился президент. — Наоборот, я намерен поднять вопрос о награждении сотрудников спецслужб, разработавших и осуществивших эту операцию.

— Да, но ведь следователи допустили в ходе этого дела огромное количество нарушений! — не унималась журналистка.

Президент посмотрел на нее в веселый прищур и усмехнулся.

— Не знаю, как у вас в Германии, — иронично сказал он, — а у нас, у русских, есть такая пословица: победителей не судят. — Он выдержал многозначительную паузу и добавил: — Я удовлетворил ваше любопытство?

— Да, — кивнула журналистка.

— Я рад. В таком случае следующий вопрос…

— Достаточно, — сказал Меркулов.

Поремский выключил звук. Некоторое время коллеги сидели молча. Потом Меркулов сунул руку в карман и достал бумажник.

— Володь, — устало обратился он к Поремскому, — не в службу, а в дружбу — сбегай в магазин и купи еще одну бутылку. Мне кажется, нам с тобой самое время выпить.

— Зачем же бежать? — улыбнулся Поремский. — У меня есть водка. Подойдет?

— Вполне, — кивнул Меркулов.

Поремский встал и пошел на кухню, но на полпути остановился и оглянулся:

— Вот только с закуской у меня плоховато, — виновато сказал он.

— Ну это дело поправимое, — махнул рукой Меркулов. — Скажи-ка, дружище, ты когда-нибудь закусывал водку тортом?

Поремский улыбнулся и покачал головой:

— Нет.

Меркулов облегченно вздохнул:

— Слава богу, в мире осталось хоть что-то, чему я могу тебя научить.