ГЛАВА ДЕВЯТАЯ. ПУТЬ В БУДУЩЕЕ
Сегодня глобализация не работает на бедных. Она не работает большей частью и на сохранение среды обитания. Она не работает на стабильность глобальной экономики. Переход от коммунизма к рыночной экономике осуществляется так плохо, что, за исключением Китая, Вьетнама и ряда некоторых восточноевропейских стран, он привел к резкому падению доходов и росту бедности.
Иные полагают, что существует простой выход: отказаться от глобализации. Однако это нереально и нежелательно. Как уже отмечалось в главе первой, глобализация принесла и огромные блага ― успех Восточной Азии был основан на глобализации, особенно на возросших возможностях для торговли и расширенном доступе к рынкам и технологиям. Глобализация принесла с собой улучшение здравоохранения, а также активное глобальное общество, борющееся за расширение демократии и социальную справедливость. Проблема не в глобализации, а в том, как она осуществляется. Частично это связано с международными экономическими институтами ― с МВФ, Всемирным банком и ВТО, которые способствуют выработке правил игры. Они делают это слишком часто скорее в интересах более передовых промышленно развитых стран ― и в интересах особых групп в этих странах,- чем в интересах развивающегося мира. Но они не только служат этим интересам; очень часто они подходят к глобализации, исходя из узкоспецифического суженного умонастроения, сформированного особым типом видения экономики и общества.
Требования реформ носятся в воздухе ― от комиссий, назначаемых Конгрессом, до получающих поддержку частных фондов групп выдающихся экономистов, которые составляют доклады об изменениях в глобальной финансовой архитектуре, и до выступлений протеста, сопровождающих почти каждую международную встречу. В ответ уже произведены некоторые изменения. Новый раунд торговых переговоров в Доха (Катар), состоявшихся в ноябре 2001 г., охарактеризован как «раунд развития», нацеленный не просто на дальнейшее открытие рынков, а на исправление некоторых дисбалансов прошлого. Полемика в Доха была гораздо более открытой, чем в прошлом. МВФ и Всемирный банк изменили свою риторику ― гораздо больше говорилось о бедности, и по крайней мере во Всемирном банке наблюдаются искренние попытки соответствовать своему обязательству «посадить каждую страну на водительское место» при осуществлении программ Банка в разных странах. Но многие критики международных институтов настроены скептически, рассматривая эти изменения как обычную реакцию на политические реалии, заставляющие эти институты менять риторику, исходя из намерения выжить. В искренность этих обязательств не верят. Не прибавило скептикам оптимизма и назначение в 2000 г. на второй по важности пост в МВФ главного экономиста Всемирного банка в период его поворота к рыночному фундаментализму. Некоторые критики, по-прежнему сомневающиеся в этих реформах, призывают к более радикальным мерам, таким, как упразднение МВФ. Но я считаю это бессмысленным. Если бы Фонд был упразднен, то он скорее всего был бы восстановлен в каком-либо другом виде. Лидеры государств хотят, чтобы в периоды кризисов действовала какая-либо международная организация, ведающая общими экономическими делами и принимающая антикризисные меры. Сегодня эту роль выполняет МВФ.
Я верю в то, что процесс глобализации может быть видоизменен с целью позитивной реализации его потенциала в интересах большинства. И я верю, что международные экономические институты могут быть перестроены так, чтобы способствовать осуществлению этого. Но для понимания того, как эти институты должны быть реорганизованы, нам следует лучше разобраться, почему они потерпели неудачу, и при этом таким жалким образом.
ИНТЕРЕСЫ И ИДЕОЛОГИЯ
В предыдущей главе мы убедились, что, если рассматривать политику МВФ как политику организации, отстаивающей интересы финансовых рынков, а не просто выполняющей свою изначальную миссию помощи странам, подвергшимся кризису, и укрепления глобальной экономической стабильности, можно понять то, что при ином подходе представляется как ряд интеллектуально непоследовательных и несовместимых действий.
Подобно тому как финансовые интересы доминируют в мышлении людей из Международного валютного фонда, точно такую же роль играют торговые интересы во Всемирной торговой организации. Так же как МВФ лишь мельком касается проблем бедных ― ведь находят же банки миллиарды для выкупа долгов банкам, но нет и малых сумм для предоставления субсидий тем, кто вышвырнут с работы в результате осуществления программ МВФ,- ВТО ставит превыше всего торговлю. Тем, кто хочет запретить использование сетей для ловли креветок, одновременно подвергая угрозе черепах, ВТО заявляет, что такое регулирование будет неоправданным вмешательством в свободу торговли. Защитники окружающей среды обнаруживают, что забота о развитии торговли превалирует над всеми остальными соображениями, в том числе и над сохранением среды обитания!
Если эти институты ставят торговые и финансовые интересы превыше всего, то их персонал видит ситуацию в другом свете, искренне веря, что программа, которую они осуществляют, соответствует общим интересам. Несмотря на свидетельства, говорящие о противном, многие министры торговли и финансов и даже некоторые политические лидеры полагают, что в конечном счете торговля и либерализация рынка капитала облагодетельствуют каждого. Многие так уверовали в это, что поддерживают силовое навязывание странам этих «реформ» любыми средствами, даже если предлагаемые меры непопулярны среди большинства населения.
Главное ― это не сами институты, а умонастроения в них: забота о среде обитания, обеспечение бедным права голоса при принятии решений, которые их непосредственно затрагивают, содействие развитию демократии, честной и справедливой торговли необходимы, если потенциальные блага глобализации предполагается претворить в жизнь. Проблема состоит в том, что эти институты стали отражать умонастроения тех, кому они подотчетны. Типичный управляющий центральным банком начинает свой рабочий день с проблем инфляции, а не со статистики бедности; министр торговли озабочен показателями экспорта, а не загрязнения окружающей среды.
Мир очень сложен. Каждая группа общества фокусирует внимание на той части реальности, которая наиболее сильно затрагивает ее. Наемные работники беспокоятся о рабочих местах и заработной плате, финансисты ― о процентных ставках и возврате кредитов. Высокий уровень процентных ставок выгоден кредиторам, если, конечно, кредит будет возвращен. Однако наемные работники рассматривают высокие процентные ставки как фактор, провоцирующий спад; для них это означает безработицу. Неудивительно, что они считают высокие процентные ставки угрозой для себя. Для финансиста, выдавшего долговременный кредит, реальной угрозой является инфляция. Она означает, что доллары, которые ему возвратят, будут стоить меньше, чем те, которыми он выдал кредит.
В публичной полемике редко спорят на языке своих эгоистичных интересов. Все обсуждается в терминах общего интереса. Но оценка того, каким будет наиболее вероятное воздействие отдельного политического мероприятия на общий интерес, требует модели, охватывающей функционирование системы в целом. Адам Смит предложил одну из возможных моделей, высказавшись в пользу рыночного механизма. Карл Маркс, видя очевидно негативное воздействие капитализма на рабочих в его время, предложил альтернативную модель. Несмотря на многие хорошо доказанные недостатки, Марксова модель оказала огромное влияние, особенно в развивающихся странах, где, по-видимому, капитализм не оправдал возлагавшихся на него надежд. Но коллапс советской империи сделал слабости этой модели достаточно явными. После этого коллапса и перехода глобальной экономики под гегемонию Соединенных Штатов рыночная модель возобладала.
Однако существует не одна-единственная рыночная модель. Между японской версией рыночной системы и германской, шведской и американской есть существенные различия. Существует ряд стран, душевой доход которых сопоставим с таковым Соединенных Штатов, но в них неравенство и бедность меньше, а состояние здоровья населения и другие показатели жизненного уровня выше, чем в США (по крайней мере с точки зрения тех, кто там живет). Хотя рынок образует ядро как шведской, так и американской модели капитализма, государство играет в них существенно разную роль. В Швеции государство берет на себя значительно большую ответственность за социальное обеспечение: оно предоставляет населению гораздо лучшее общественное здравоохранение, гораздо лучшее страхование от безработицы и гораздо лучшее пенсионное обеспечение, чем в Соединенных Штатах. Тем не менее шведская модель во всех отношениях функционирует столь же успешно, даже в том, что касается нововведений, связанных с «новой экономикой». Многим американцам, хотя и не всем, американская модель представляется функционирующей хорошо; большинство шведов рассматривают американскую модель как неприемлемую: они считают, что их модель служит им хорошо. По мнению азиатов, некоторые варианты азиатской модели функционируют хорошо, и это справедливо по отношению к Малайзии и Корее, равно как и к Китаю и Тайваню, даже с учетом глобального финансового кризиса.
За последние пятьдесят лет экономическая наука объяснила, почему и при каких условиях рынки функционируют хорошо и когда этого не происходит. Было показано, почему рыночный механизм может вести к недопроизводству в одной сфере ― например, фундаментальных исследований ― и к перепроизводству других ― например, загрязнения. Наиболее драматичными отказами рыночного механизма являются периодические срывы: рецессии и депрессии, которые нарушали благополучие капитализма на протяжении последних двухсот лет, оставляя большое число рабочих безработными и значительную часть производственных мощностей незагруженными. Но это только самые очевидные примеры отказов рыночного механизма. Помимо них существует множество более мелких неполадок, когда рыночный механизм срабатывает неэффективно.
Государство может и должно играть существенную роль, не только корректируя провалы рынка, но и обеспечивая социальную справедливость. Рыночный механизм, предоставленный самому себе, оставляет большому числу людей слишком мало ресурсов для выживания. В наиболее успешных странах, в Соединенных Штатах и в Восточной Азии, государство играло эту роль, и играло ее достаточно хорошо. Государство обеспечивало всеобщее высококачественное образование и создавало большую часть инфраструктуры, в том числе и институциональной, такой, как правоохранительная система, без которой эффективная работа рыночного механизма невозможна. Государство регулирует финансовый сектор, обеспечивая работу рынков капитала в соответствии с их назначением. Оно же создает социальную страховочную сетку для бедных. И оно содействует развитию технологий ― от телекоммуникаций до сельского хозяйства и до реактивных двигателей и радаров. Хотя в США и других странах идет оживленная полемика об уточнении места и роли государства, существует широкое согласие по вопросу о том, что государство должно играть роль в обеспечении эффективного и гуманного функционирования любого общества и любой экономики.
Имеются существенные разногласия относительно экономической и социальной политики, проводимой в наших демократиях. Часть из них касается области ценностных ориентаций: насколько мы должны быть озабочены средой нашего обитания (какая степень деградации среды для нас приемлема, если от этого зависит более высокий уровень ВВП); насколько мы должны быть обеспокоены проблемой бедности (какой долей нашего совокупного дохода мы готовы пожертвовать для выведения бедных из состояния нищеты или хотя бы некоторого улучшения их положения); какое внимание должны уделять демократическому устройству (готовы ли мы на компромисс в области основных гражданских прав, таких, как право свободы ассоциаций, если мы считаем, что в результате будем иметь более быстрый экономический рост). Другие разногласия относятся к тому, как должна функционировать экономика. Выводы анализа ясны: всюду, где информация на рынке является несовершенной (а так бывает всегда), необходимо вмешательство государства ― даже если государство само страдает от несовершенства информации,- которое может повысить эффективность рыночного механизма. Как мы уже убедились в главе третьей, допущения, лежащие в основе рыночного фундаментализма, не удовлетворяются и в развитых странах, не говоря уже о развивающихся. Но защитники рыночного фундаментализма по-прежнему утверждают, что случаи неэффективности, возникающие на рынке, относительно несущественны, а неэффективность государства относительно велика. Они рассматривают государство скорее как часть проблем, чем как инструмент их решения. Безработица возникает из-за того, что государство устанавливает слишком высокую заработную плату или допускает излишнее усиление профсоюзов.
Адам Смит лучше понимал ограничения, в которых функционирует рыночный механизм (в их числе опасности несовершенной конкуренции), чем те, кто объявил себя его современными последователями. Смит также лучше понимал социальный и политический контекст, в котором всем экономикам приходится функционировать. Социальная интегрированность очень важна для бесперебойной работы экономики. Уличные беспорядки в Латинской Америке и гражданские войны в Африке создают климат, враждебный для инвестиций и роста. Но если социальная интегрированность может влиять на экономику, то верно и обратное: политика излишне жесткой экономии ― будь то ограничительные кредитно-денежные меры, или жесткий фискальный режим в Аргентине, или резкое сокращение продовольственных пособий в Индонезии ― вызывает вполне предсказуемые беспорядки. Это особенно вероятно в условиях вопиющего неравенства, когда, как в Индонезии, миллиарды уходят на выкуп долгов корпораций и финансовых институтов, и не остается средств для тех, кого выбросили в ряды безработных.
В моей собственной работе ― как в опубликованных научных трудах, так и в работе в качестве экономического советника президента и главного экономиста Всемирного банка ― я всегда отстаивал сбалансированный взгляд на роль государства, признавая ограничения и провалы как рыночного механизма, так и государства, но всегда предполагая, что они действуют совместно, на условиях партнерства, причем точные рамки этого партнерства определяются по-разному для различных стран в зависимости от уровня их политического и экономического развития.
Однако на какой бы стадии политического и экономического развития ни находилась страна, характер ее правительства оказывает влияние на экономику. Слабое правительство наравне с излишне склонным к вмешательству вредит и стабильности, и росту. Азиатский финансовый кризис был следствием отсутствия адекватного регулирования финансового сектора. Мафиозный капитализм возник в России в результате провала попыток установить основы закона и порядка. Приватизация без необходимой институциональной структуры привела в странах с переходной экономикой к обдиранию активов вместо созидания богатства. В других странах приватизированные монополии при отсутствии регулирования оказались более способными к эксплуатации потребителя, чем государственные. Напротив, приватизация, сопровождаемая созданием системы регулирования, реструктуризацией корпораций, усилением контроля за управлением корпорациями{50}, привела к более высоким темпам роста.
Однако моя задача здесь состоит не в том, чтобы разрешить эти спорные вопросы или изложить собственную концепцию роли государства и рынков. Я хочу подчеркнуть наличие существенных разногласий по этим проблемам даже среди хорошо подготовленных экономистов. Некоторые критики экономической науки на этом основании спешат с выводом, что экономисты не согласны между собой ни по одному вопросу, и поэтому отвергают любые рекомендации нашей науки. Это ошибочная точка зрения. По некоторым проблемам, например необходимости для каждой страны жить по средствам и опасности гиперинфляции, существует широко распространенное согласие.
Проблема заключается в том, что МВФ (а иногда и другие международные экономические организации) придает статус установившихся доктринальных положений, предложений и политических рекомендаций по мнениям, по которым нет широкого согласия в экономической науке. Так, по вопросу о либерализации рынка капитала существует очень мало свидетельств «за» и много свидетельств «против». Соглашаясь в том, что ни одна экономика не может преуспеть в условиях гиперинфляции, экономисты расходятся по вопросу о благотворности неограниченного снижения инфляции. Мало свидетельств в пользу того, что снижение темпов инфляции до все более низкого уровня дает выгоды, соизмеримые с издержками; многие экономисты даже признают негативные последствия излишнего снижения темпов инфляции{51}
Недовольство глобализацией проистекает не только из того, что экономика ставится превыше всего, но и из того, что личные взгляды некоторых ученых-экономистов ― рыночный фундаментализм ― ставятся выше всех других концепций. Оппозиция глобализации во многих регионах мира ― это не оппозиция глобализации как таковой: новым источникам финансовых средств для обеспечения экономического роста или новым экспортным рынкам,- но оппозиция определенному пакету доктрин, политике Вашингтонского консенсуса, навязанного миру международными финансовыми институтами. И это оппозиция не просто самой этой политике, а утверждению, что существует один-единственный набор политических мероприятий, безошибочно действующих во всех случаях жизни. Это утверждение противоречит как экономической науке, которая подчеркивает важность компромиссов, так и обычному здравому смыслу. В самих наших демократиях мы ведем активную полемику обо всех аспектах экономической политики, не только по проблемам макроэкономики, но и по таким вопросам, как наиболее приемлемая структура законов о банкротстве или приватизация социального обеспечения. Большая часть остального мира лишена права делать свой собственный выбор и даже вынуждена выбирать то, что отвергли бы страны, подобные Соединенным Штатам.
Доминирование одной определенной идеологии[59] не только лишает страны свободы собственного выбора, но и в значительной мере способствует их неудачам. Экономические структуры регионов существенно различаются. Восточноазиатские фирмы, например, перегружены заемными средствами, у латиноамериканских фирм сравнительно небольшие долги. В Латинской Америке сильны профсоюзы, но они относительно слабы в большинстве стран Азии. Экономические структуры изменяются во времени ― обстоятельство, которому было уделено много внимания в дискуссиях по «новой экономике», происходивших в последние годы. Успехи экономической науки за истекшие тридцать лет относятся в основном к проблеме роли финансовых институтов, к области информации, а также к изменению параметров глобальной конкуренции. Я обратил внимание на то, как эти изменения модифицировали взгляды на эффективность рыночной экономики, а также на адекватную антикризисную политику.
Во Всемирном банке и МВФ эти новые подходы ― но что еще более важно, их следствия для экономической политики ― встречали сопротивление. К ним относились точно так же, как противились изучению опыта Восточной Азии, которая не следовала политике Вашингтонского консенсуса и росла быстрее, чем любой другой регион мира. Отказ принять на вооружение достижения новейшей экономической науки сделал эти институты слабо подготовленными к борьбе с Восточноазиатским кризисом и малоспособными генерировать рост в других регионах мира.
МВФ слабо ощущал необходимость вооружиться этим опытом, поскольку он уже знал ответы на все вопросы. Если экономическая наука на что-то не могла дать ответ, то идеология ― простая вера в свободный рынок ― всегда имела их наготове. Идеология дает как бы лупу, через которую человек смотрит на мир, набор догм, которые так крепко держат его в плену, что он не испытывает нужды в эмпирическом подтверждении. Свидетельства, противоречащие догме, попросту отбрасываются. Для верующих в свободный и ничем не ограниченный рынок либерализация рынка капиталов была самоочевидной и желательной. Никто не интересовался, есть ли доказательства того, что она содействует росту. Свидетельства, что она вызывает нестабильность, отвергались. Их считали просто разновидностью издержек адаптации, той болезненной составляющей, которую следовало считать принадлежностью перехода к рыночной экономике.
НЕОБХОДИМОСТЬ МЕЖДУНАРОДНЫХ ОБЩЕСТВЕННЫХ ИНСТИТУТОВ
Мы еще не можем вернуться к глобализации. Здесь нужно задержаться. Проблема заключается в том, как заставить функционировать глобальную экономику. И если мы хотим, чтобы она функционировала, нам не обойтись без глобальных общественных институтов, устанавливающих для нее правила.
Эти международные институты должны, разумеется, сосредоточить свое внимание на проблемах, для решения которых желательны или даже необходимы коллективные действия. В последние три десятилетия росло понимание обстоятельств, когда на любых уровнях желательны коллективные действия. Ранее я уже обсуждал, почему необходимы коллективные действия, если действующие сами по себе рынки не способны обеспечить эффективных решений. Когда присутствуют экстерналии ― т.е. действия одних индивидуумов влияют на других, которые либо не платят им за полученную выгоду, либо не могут потребовать от них компенсации за причиненный ущерб,- рынок, как правило, дает перепроизводство одних товаров и недопроизводство других. На рынки в принципе нельзя положиться при производстве благ, которые по своему существу являются благами общественного потребления, например обороны{52}. В некоторых областях рынки вообще отсутствуют{53}. Так, государство должно, например, предоставлять студентам кредиты на образование, поскольку рынок сам по себе не склонен финансировать инвестиции в человеческий капитал. Кроме того, по ряду причин часто бывают сбои рыночного саморегулирования ― возникают и лопаются спекулятивные «пузыри», так что государству приходится играть важную роль в обеспечении экономической стабильности.
На протяжении последнего десятилетия возникали адекватные представления о соответствующих уровнях ― локальном, национальном или глобальном, на которых желательны те или иные коллективные действия. Так, если выгоды от действий реализуются в основном на локальном уровне (например, борьба с локальным загрязнением окружающей среды), то они должны осуществляться на локальном уровне. Если же блага от действий получают все граждане страны, они должны предприниматься на национальном уровне. Глобализация означает растущее признание того, что есть сферы, где требуются глобальные коллективные действия, и для этого существенно важны системы глобального управления. Признание существования таких сфер шло параллельно с созданием глобальных институтов, нацеленных на возникающие в них проблемы. Объединенные Нации можно рассматривать как институт, сфокусированный на решении проблем глобальной политической безопасности, в то время как деятельность международных финансовых институтов, и в частности МВФ, предполагалось сосредоточить на глобальной экономической стабильности. Эти организации можно рассматривать как ведающие проблемами глобальных экстерналий. Локальные войны, если их не ограничить и не прекратить, могут втягивать другие страны и превратиться в глобальный пожар. Экономический спад в одной стране может привести к спаду в других регионах. В 1998 г. были серьезные опасения, что кризис на возникающих рынках способен привести к глобальному экономическому коллапсу.
Но этим не ограничиваются сферы, где существенно важны коллективные действия. Есть необходимость решения проблем глобальной среды обитания, особую озабоченность вызывают океаны и атмосфера. Глобальное потепление, вызванное выбросом углекислого газа при сжигании топлива в развитых странах, затрагивает тех, кто живет в доиндустриальных экономиках, будь то на островах Южных морей или в центре Африки. Озоновые дыры, вызванные использованием хлорированных и фторированных углеводов (CFC), точно так же влияют на всех, а не только на тех, кто использует эти вещества. Осознание важности решения этих проблем привело к подписанию международных конвенций. Некоторые из них, направленные на решение озоновой проблемы, сработали весьма хорошо (Монреальский протокол 1987 г.). Другим, направленным, например, на борьбу с глобальным потеплением, еще предстоит внести свой значительный вклад в решение соответствующих проблем.
Глобальные проблемы существуют и в области здравоохранения, такие, как распространение эпидемических болезней, в том числе СПИДа. Всемирная организация здравоохранения преуспела в искоренении некоторых болезней, например речной слепоты и оспы, но в ряде сфер глобальное здравоохранение стоит перед лицом серьезных вызовов. Знание как таковое является продукцией глобального общественного потребления: плоды исследований могут принести пользу каждому и повсюду, практически без дополнительных издержек.
Международная гуманитарная помощь является одной из форм коллективных действий, продиктованной состраданием к другим. Как бы ни были эффективны рынки, они не могут в достаточной степени обеспечить всех людей продовольствием, одеждой и жильем. Миссия Всемирного банка состоит в искоренении бедности, но не столько путем предоставления гуманитарной помощи во время кризисов, сколько созданием в странах способности к росту, помогая им самим встать на ноги.
Хотя в большинстве упомянутых сфер были развернуты специализированные институты в ответ на конкретные нужды, проблемы, с которыми они сталкиваются, зачастую взаимосвязаны.
Бедность может вести к деградации среды обитания, а деградация среды способствует бедности. Люди в бедных странах, таких, как Непал, со скудными энергетическими ресурсами, вынуждены уничтожать леса, вырубая деревья и кустарники на топливо для обогрева и приготовления пищи. Происходит эрозия почвы, а вместе с ней дальнейшее обнищание.
Глобализация, способствуя возрастающей взаимозависимости народов мира, усилила потребность в глобальных коллективных действиях, подняла значение продукции глобального общественного потребления. То, что глобальные институты, созданные в ответ на это, функционировали далеко не образцово, неудивительно: проблемы очень сложны, а коллективные действия на всех уровнях очень трудны. Но в предшествующих главах мы рассмотрели очевидные недуги, которые выходят далеко за пределы признания того, что институты функционируют не идеально. В некоторых случаях провалы были очень тяжелыми; в других случаях реализуемая программа была не сбалансирована ― в результате одни выигрывали от глобализации гораздо больше, чем другие, а иные фактически проигрывали.
УПРАВЛЕНИЕ
До сих пор мы отслеживали провалы глобализации, происходившие потому, что при установлении правил игры международными экономическими институтами торгово-финансовые интересы и соответствующие умонастроения явно преобладали. Доминировал особый взгляд на роль государства и рынков, не получивший всеобщего признания в развитых странах, но навязываемый развивающимся странам и странам с переходной экономикой.
Возникает вопрос: как это могло случиться? И ответ на него нетрудно найти. За столом переговоров в МВФ сидят и принимают решение не кто-нибудь, а министры финансов и управляющие центральными банками. В ВТО эти места занимают министры торговли. Даже если они приложат усилия, чтобы продвигать политические решения в более широких национальных интересах своих стран (или же вдруг с еще большим усилием попытаются продвигать решения в более широких глобальных интересах), они все равно будут видеть мир через свою партикулярную, неизбежно узковедомственную призму.
Я продолжаю выступать за изменение умонастроений. Но умонастроение, господствующее в конкретном институте, неизбежно зависит от того, кому он непосредственно подотчетен. Играет роль, кто обладает правом голоса, и даже то, кто просто получил место за столом заседаний хотя бы и с ограниченным правом голоса. Это определяет, чьи голоса будут услышаны. МВФ ведь занимается не просто упорядочением банковских технологий, например повышением эффективности чеково-зачетной системы. Действия МВФ затрагивают жизни и благополучие миллиардов людей во всем развивающемся мире. Но у этих людей нет достаточных прав высказать свое мнение по поводу действий МВФ. Наемные работники, которых вышвырнули с работы в результате осуществления программ МВФ, не имеют места за столом заседаний, в то время как банкиры, требующие возврата кредитов, вполне достаточно представлены там в лице министров финансов и управляющих центральными банками. Последствия для выбора политики легко предсказуемы: пакеты выкупа долгов с целью возмещения кредитов привлекают гораздо больше внимания, чем проблемы поддержания экономики на уровне полной занятости. Вполне предсказуемым образом решаются и проблемы назначения в руководстве институтов: здесь гораздо больше озабочены поиском лидера, взгляды которого совпадают с таковыми доминирующих «акционеров», чем имеющего опыт решения проблем развивающихся стран ― краеугольного камня сегодняшней миссии Фонда.
Система управления ВТО является более сложной, но, как и в МВФ, здесь слышны голоса министров торговли. Неудивительно поэтому, что мало обращается внимания на проблемы среды обитания. Но если в МВФ процедуры голосования обеспечивают доминирование богатых стран, то в ВТО каждая страна имеет только один голос, и решения принимаются, как правило, путем консенсуса. В прошлом практически всегда доминировали Соединенные Штаты, Европа и Япония. Теперь это положение, возможно, меняется. На последней конференции в Доха, где развивающиеся страны, высказавшие надежду, что на очередном раунде торговых переговоров их голоса будут услышаны, добились значительных уступок. После вступления Китая в ВТО на стороне развивающихся стран появился сильный голос, хотя интересы Китая и многих других развивающихся стран не полностью совпадают.
Наиболее фундаментальным изменением, необходимым для того, чтобы глобализация работала должным образом, является изменение системы управления. Это значит, что должен быть пересмотрен порядок предоставления права голоса в МВФ и ВТО; также должны произойти изменения во всех международных экономических институтах, чтобы были слышны голоса не только министров торговли, как в ВТО, или министров финансов, как сейчас в МВФ и Всемирном банке.
Такие изменения даются нелегко. Соединенные Штаты вряд ли откажутся от своего права вето, которым они практически обладают в МВФ. Сомнительно также, что передовые промышленные страны захотят отдать часть своих голосов развивающимся странам. Они скорее всего будут выдвигать благовидные предлоги. Например, что в корпорациях число голосов распределяется на основе долей участия в капитале. Китай уже давно высказывал пожелание увеличить свой вклад в капитал, если это даст ему больше голосов. Министр финансов США Пол О'Нил[60] пытался создать впечатление, что именно американские налогоплательщики, сантехники и плотники, и есть те, кто платит многомиллиардные суммы для выкупа долгов,- и поскольку они несут издержки, они имеют право на свои голоса. Но это неправда. В конечном счете деньги поступают от рабочих и других налогоплательщиков развивающихся стран, которых МВФ почти всегда заставляет возвращать кредиты и выплачивать проценты.
Но хотя добиться этих изменений нелегко, они осуществимы. Те изменения, которые развивающиеся страны вырвали у развитых в ноябре 2001 г. под угрозой отказа от участия в очередном раунде торговых переговоров, показывают, что по крайней мере в ВТО меняется соотношение переговорных сил.
Тем не менее я не питаю надежд, что фундаментальные реформы в формальной системе управления МВФ и Всемирным банком произойдут скоро. Но в более близкой перспективе можно добиться таких изменений в практике и процедурах, которые могут оказать значительное влияние. Во Всемирном банке и в МВФ за столом заседаний по двадцать четыре места. Каждое место представляет несколько стран. В нынешней конфигурации Африка имеет очень мало мест потому, что у нее мало голосов, ибо голоса распределяются на основе экономической силы. Даже не изменяя порядок распределения голосов, ей можно предоставить больше мест; и тогда ее голоса могут быть услышаны, хотя и не будут учитываться при подведении итогов голосования.
Эффективное участие в управлении требует от представителей развивающихся стран хорошей информированности. Но поскольку эти страны бедны, они не могут иметь такую численность аппарата, как Соединенные Штаты, для поддержки своих позиций во всех международных экономических институтах. Если бы развитые страны отнеслись серьезно к учету мнения развивающихся стран, они могли бы помочь им создать «мозговой трест» ― независимый от международных экономических организаций,- который помогал бы развивающимся странам в разработке стратегий и формировании позиций.
ПРОЗРАЧНОСТЬ
Наряду с фундаментальными изменениями в системе управления действенным способом обеспечения того, чтобы международные экономические институты брали на себя больше ответственности за положение бедных, за среду обитания, за более широкие политические и экономические проблемы, на которые я указывал, является повышение открытости и прозрачности этих институтов. Мы привыкли к тому, что информированная и свободная пресса призвана играть важную роль в корректировке действий даже нашего демократически избранного правительства: любая недобросовестность, любая, даже незначительная, ошибка, любой фаворитизм попадают под пристальное внимание СМИ, и общественное мнение оказывает мощное давление. Прозрачность еще более важна в таких общественных институтах, как МВФ, Всемирный банк и ВТО, поскольку их руководство не проходит через процесс прямых выборов. Являясь общественными, эти организации не подотчетны непосредственно обществу. Это должно было бы предполагать их большую открытость, на самом деле они даже менее прозрачны.
Проблема отсутствия прозрачности касается каждого международного института, хотя и в несколько различных аспектах. В ВТО переговоры вплоть до заключения соглашения ведутся за закрытыми дверями. Это затрудняет своевременно распознавать влияние корпоративных и других особых групповых интересов. Рассмотрение комиссиями ВТО (с вынесением решений) вопроса о том, имело ли место нарушение соглашений, происходит в обстановке секретности. Неудивительно, что юристы и бывшие чиновники ВТО, которые обычно входят в их состав, уделяют мало внимания, к примеру, состоянию среды обитания. Общественный контроль либо сделал бы эти комиссии более чувствительными к проблемам, которыми озабочена общественность, либо вынудил бы произвести реформу в процедурах адаптации к правилам ВТО.
Склонность МВФ к секретности естественна: центральные банки, хотя они и являются общественными институтами, традиционно блюли секретность. В финансовом сообществе секретность всегда считалась чем-то естественным в противоположность научному сообществу, где открытость признается нормой. До 11 сентября 2001 г.[61] министр финансов США даже защищал секретность офшорных банковских центров. Миллиарды долларов находятся на Каймановых островах и в других подобных финансовых центрах не потому, что там банковское обслуживание лучше, чем на Уолл-стрит, в Лондоне или во Франкфурте-на-Майне. Они там потому, что секретность позволяет им уклоняться от уплаты налогов, заниматься отмыванием денег и другими грязными видами деятельности. Только после 11 сентября в США поняли, что одним из грязных видов деятельности было и финансирование терроризма. Однако МВФ не частный банк, а общественный институт. Отсутствие открытости обсуждений означает, что модели и политические мероприятия не подвергаются своевременной критике. Если бы действия и политика МВФ во время кризиса 1997 г. находились в русле обычных демократических процедур и была бы возможна полная и открытая полемика в охваченных кризисом странах по вопросам предлагаемой МВФ политики, вполне возможно, что эти страны никогда бы ее не приняли и возникли бы гораздо более разумные варианты политики. Эти обсуждения не только обнажили бы ошибочность экономических допущений, на которых основывались политические рекомендации, но и показали бы, что интересы кредиторов поставлены в них выше интересов наемных работников и малого бизнеса. Существовали альтернативные варианты действий, когда на эти более слабые социальные группы возлагалось бы меньше риска. И эти альтернативные варианты смогли бы привлечь серьезное внимание, как они этого заслуживали.
В бытность мою в составе Совета экономических консультантов я видел мощные силы, выступавшие за секретность, и пришел к пониманию существа проблемы. Секретность предоставляет государственным чиновникам свободу действий, какой они никогда бы не пользовались, если бы их действия находились под пристальным взором общественности. Секретность не только облегчает им жизнь, но и обеспечивает полное господство узкоэгоистических интересов. Секретность позволяет также скрывать ошибки, малые или крупные, являющиеся результатом непродуманных решений. Как иногда говорят, «солнечный свет есть наилучший антисептик».
Даже если политика не руководствуется групповыми интересами, секретность вызывает подозрения, чьи интересы на самом деле обслуживаются, и такие подозрения, даже если они беспочвенны, подрывают политическую устойчивость мероприятий. Именно эта секретность и эти подозрения вызвали к жизни то, что вылилось в протестное движение. Одним из требований протестующих были большая открытость и прозрачность.
Это требование имело особый резонанс потому, что во время Восточноазиатского кризиса МВФ сам подчеркивал важность прозрачности. Одним из явно непреднамеренных последствий акцента в риторике Фонда на прозрачность был в конечном счете поворот прожектора на сам МВФ, но когда был брошен на него высвечивающий луч, оказалось, что она там недостаточная
Секретность подрывает демократию. Демократическая подотчетность может существовать только в том случае, если те, кому подотчетны эти общественные институты, достаточно хорошо информированы о том, что делают эти институты, в том числе о выборе, который им предстоит сделать, и как принимаются их решения. В главе второй мы рассмотрели, как современные демократии пришли к осознанию необходимости признать право на информированность одним из основных гражданских прав, что и получило правовое оформление в таких законах, как американский Акт о свободе информации. Мы видели, однако, что, номинально поддерживая прозрачность и открытость, МВФ и Всемирный банк еще не восприняли эти идеи. Они должны это сделать.
РЕФОРМИРОВАНИЕ МВФ И ГЛОБАЛЬНОЙ ФИНАНСОВОЙ СИСТЕМЫ
Есть общие моменты в реформах, в которых нуждаются международные экономические институты, но каждый институт имеет свою специфическую группу проблем. Начну с МВФ отчасти потому, что это позволяет лучше уяснить некоторые проблемы, которые существуют в меньшей степени и в других институтах.
Предыдущая глава начинается с вопроса о том, почему организация, персонал которой состоит из таких талантливых (и высокооплачиваемых) государственных бюрократов, сделала так много ошибок? Я предположил, что часть проблем МВФ возникла из-за несоответствия между первоначальными целями, для которых он был создан, в том числе укрепление глобальной экономической стабильности, и новыми целями, такими, как либерализация рынка капитала, которые скорее отвечают интересам финансового сообщества, чем глобальной стабильности. Это несоответствие привело к интеллектуальной непоследовательности и несовместимости отдельных мероприятий в масштабах, выходивших за рамки чисто научного интереса. Неудивительно, что в таких условиях трудно было проводить последовательную политику. Экономическая наука слишком часто заменялась идеологией, такой идеологией, которая давала четкие директивы, но не всегда работоспособные рекомендации. Но эта идеология хорошо согласовывалась с интересами финансового сообщества даже тогда, когда рекомендации оказывались неудачными, и поэтому эти интересы тоже обслуживались недостаточно хорошо.
Одним из важных различий между идеологией и наукой является то, что наука признает границы познанного. Всегда существует некоторая неопределенность. В противоположность науке МВФ никогда не обсуждает неопределенности, связанные с политикой, которую он рекомендует. Он скорее хочет создать образ непогрешимого. Эта позиция и это умонастроение затрудняют обучение на ошибках прошлого, ибо нельзя учиться на ошибках, не признавая их. В то время как многие организации пытаются убедить других в своей непогрешимости, проблема МВФ заключается в том, что Фонд зачастую действует так, как если бы сам почти что уверовал в свою непогрешимость.
МВФ признал свои ошибки в Восточной Азии: ограничительная фискальная политика усугубила спад, стратегия реструктуризации финансовой системы в Индонезии привела к набегу вкладчиков на банки, что только ухудшало состояние дел. Но не вызывает удивления то, что Фонд и министерство финансов США, которые ответственны за навязывание многих политических мероприятий, попытались ограничить критику и свернуть дискуссию. Обе организации пришли в ярость, когда Всемирный банк в своем докладе коснулся этих и других ошибок и репортаж об этом был напечатан на первой странице «Нью-Йорк тайме». Были даны указания надеть намордники на критиков. В дальнейшем МВФ не занимался основательным рассмотрением проблемы. Там никогда не задавались вопросом, почему случились эти ошибки, что было неверно в моделях или что нужно сделать, чтобы предотвратить их повторение во время кризисов, неизбежных в ближайшем будущем. (На январь 2002 г. в состоянии кризиса находится Аргентина. И опять политика выкупа долгов, предложенная МВФ, провалилась; ограничительная фискальная политика, на которой Фонд настоял, загоняет экономику все глубже в рецессию.) МВФ никогда не задавался вопросом, почему его модели систематически недооценивали глубину рецессии или почему его политика систематически была излишне ограничительной.
Фонд старается защитить свою репутацию институциональной непогрешимости, заявляя, что, если он выкажет отсутствие твердости в своем убеждении, признает, что его политика была неправильной, он может потерять доверие, в то время как успех его политики обусловлен доверием к нему рынков. И здесь опять сквозит самая настоящая ирония. Действительно ли МВФ, постоянно восхваляющий «совершенство и рациональность» рынка, полагает, что он повышает к себе доверие, делая всегда слишком уверенные прогнозы? Прогнозы, которые повторно не осуществляются, скорее подрывают образ непогрешимости Фонда, особенно если рынки так рациональны, как он утверждает. В настоящее время Фонд потерял большую часть доверия к себе не только в развивающихся странах, но и в лелеемых им кругах финансового сообщества. Если бы в МВФ были более честными, более откровенными и более скромными, его репутация сегодня, бесспорно, была бы лучше.
Иногда руководители МВФ приводят другую причину своего отказа обсуждать альтернативные варианты политики и сравнивать их риски со своим вариантом. Они говорят, что это просто приведет развивающиеся страны в замешательство,- установка на то, чтобы играть роль патрона, отражает глубинный скептицизм МВФ в отношении демократических процессов.
Хорошо было бы, если бы МВФ понял эти проблемы, изменил свое умонастроение и модус поведения. Но навряд ли это осуществится. На самом деле Фонд не торопится учиться на своих ошибках отчасти, как мы уже убедились, потому, что там слишком велика роль идеологии и сильна вера в свою институциональную непогрешимость; отчасти потому, что его иерархическая организационная структура используется для поддержания определенной мировоззренческой доминанты во всем институте. МВФ не является, говоря языком современных школ бизнеса, «обучающейся организацией», и, подобно другим организациям, которые считают излишним учиться и адаптироваться, он испытывает затруднения, когда среда вокруг него меняется.
Как я уже отмечал, фундаментальные изменения могут произойти только с изменениями в системе управления, но последние в ближайшее время маловероятны. Большая прозрачность может помочь делу, но даже здесь значимые реформы натолкнутся на сопротивление.
Широкий консенсус ― вне МВФ ― возник в отношении того, что Фонд должен ограничить свою деятельность основной сферой ― антикризисными мероприятиями; он не должен больше вовлекаться (за исключением кризисных ситуаций) в проблемы развития или переходных экономик. Я всецело с этим согласен отчасти потому, что другие реформы, самого МВФ, которые сделали бы Фонд способным содействовать демократическому, справедливому и устойчивому развитию и переходу к рыночной экономике, попросту не предвидятся в ближайшем будущем.
Есть еще соображения в пользу сужения сферы деятельности. МВФ в настоящее время отвечает за сбор ценных статистических данных по экономике. И хотя Фонд в общем и целом делает эту работу хорошо, публикуемые им данные скомпрометированы его ответственностью за активные операции в области экономической политики. Ему приходится подправлять экономические прогнозы, тем самым демонстрируя успешную работу своих программ, подтверждаемую статистикой. Многие пользователи прогнозов МВФ не подозревают, что они не похожи на обычные прогнозы. В них прогнозы ВВП не опираются на сложные статистические модели или даже заключения лучших экспертов ― знатоков экономики, а являются числами, полученными на переговорах как часть соответствующей программы МВФ. Такие конфликты интересов неизбежно возникают, когда агентство, занимающееся оперативной деятельностью, ответственно также и за статистику. Поэтому многие государства учредили независимые статистические ведомства.
Другим видом деятельности МВФ является мониторинг, анализ экономических результатов страны в ходе консультаций по 4-й статье, обсуждавшихся в главе второй. Это механизм, с помощью которого МВФ навязывает развивающимся странам, не зависящим от его помощи, свои особые взгляды на будущее. Поскольку экономический спад в одной стране может оказать нежелательное воздействие на другие страны, имеет смысл, чтобы страны оказывали давление, заставляя друг друга поддерживать силу своей экономики. Здесь также отражается проблема продукции глобального общественного потребления. Проблема заключается даже в самой форме странового отчета. МВФ акцентирует внимание на инфляции, но безработица и рост имеют столь же важное значение. И политические рекомендации тоже отражают частные взгляды Фонда на баланс между государством и рынками. Мой непосредственный опыт с консультациями по 4-й статье в США убедил меня, что это тоже задача, которая должна быть передана другим организациям. Поскольку спад в одной стране оказывает непосредственное влияние на ее соседей и соседи уделяют повышенное внимание тому, что происходит в ней, региональный мониторинг был бы жизнеспособной альтернативой.
Возвращение МВФ к его первоначальной миссии, т.е. сужение его поля деятельности, обеспечило бы большую подотчетность. Мы могли бы попытаться установить, воспрепятствовал ли Фонд возникновению кризисов, создавая более стабильную глобальную среду, и удалось ли ему добиться их прекращения. Однако очевидно, что сужение поля деятельности МВФ не разрешит проблем института, поскольку часть обвинений в его адрес состоит в том, что он навязывал политику, которая привела к возрастанию глобальной нестабильности, такую, как, например, либерализация рынка капиталов, и что его политика больших выкупов долгов, будь то в Восточной Азии, в России или в Латинской Америке, оканчивалась провалами.
ПОПЫТКИ РЕФОРМ
Сразу после Восточноазиатского кризиса и провала политики МВФ возник общий консенсус по поводу того, что с международной экономической системой творится неладное, что необходимо принять меры по стабилизации глобальной экономики. Однако многие в МВФ и министерстве финансов США считали достаточными лишь небольшие изменения. Чтобы компенсировать отсутствие в планах крупных новшеств, они придумали реформаторской инициативе грандиозное название: ((Реформа глобальной финансовой архитектуры)). Название было нацелено на то, чтобы создать впечатление, будто планируются крупные изменения правил игры, способные предотвратить очередной кризис.
Эта риторика отражала некоторые реальные проблемы. Но точно так же, как те, кто стоял во главе МВФ, они постарались переложить на других свои ошибки и уйти от системных проблем и свернуть реформы. Исключением был поиск возможностей того, что помогло им добиться расширения властных полномочий и получения больших денег для МВФ, а также расширения круга обязанностей (таких, как обеспечение перехода к новым стандартам и нормативам, принятым в передовых промышленных странах)[62].
Появились сомнения в искренности намерений. Они усиливаются под влиянием дискуссий о реформе. «Официальные» дебаты о реформе идут в тех же институтах, и в них доминируют те же самые государства, которые столь «эффективно» осуществляли глобализацию на протяжении более пятидесяти лет. В мире к официальным дебатам сегодня относятся с изрядной долей цинизма. Встречаясь за столом заседаний с теми же самыми людьми, которые были ответственны за систему все это время, развивающиеся страны задаются вопросом: насколько вероятны реальные изменения? В отношении «стран-клиентов» разыгрывается фарс, в котором политики делают вид, что готовы что-нибудь предпринять для решения проблем, в то время как группы финансовых интересов работают над тем, чтобы сохранить как можно больше из нынешнего положения. Циники частично правы, но только частично. Кризис вынес на поверхность, что с процессом глобализации дело обстоит как-то не так. И это ощущение мобилизовало критику, направляя ее на широкий спектр проблем ― от бедности до прозрачности, среды обитания и трудовых норм.
Внутри этих международных организаций среди многих влиятельных лиц преобладает чувство самодовольства. Институты изменили риторику. Теперь они говорят о «прозрачности», о «бедности» и об «участии в управлении». Даже если существует разрыв между риторикой, она влияет на поведение институтов, их прозрачность, их внимание к бедности. Их вэб-сайты лучше оформлены, и имеет место большая открытость. «Парсипативная оценка» бедности генерировала большую вовлеченность и большее осознание влияния бедности на осуществление программ. Но эти изменения, какими бы глубокими они ни казались тем, кто находится внутри организации, представляются поверхностными находящимся вовне. Нормативы гласности в МВФ и во Всемирном банке все еще значительно ниже уровня, чем в правительствах таких демократий, как США, Швеция или Канада. Они пытаются скрыть критические доклады; только их неспособность предотвратить утечку информации приводит в конечном счете к преданию фактов гласности. В развивающихся странах растет неудовлетворенность новыми программами, в том числе и парсипативной оценкой бедности, когда тем, кто участвует, говорят, что важные обстоятельства, такие, как макроэкономическая структура, остаются для них закрытыми{54}.
Есть и другие примеры, подтверждающие, что изменения больше относятся к словам, чем к делам. Сегодня даже высшие лица МВФ иногда признают опасность движения краткосрочных капиталов и преждевременной либерализации капитального и финансового рынков. Это представляет собой важное изменение в официальной позиции Фонда, хотя еще слишком рано судить о том, будут ли и какие изменения в риторике отражены в политике, осуществляемой в странах-клиентах{55}. Один простой эпизод показывает, что до сих пор свидетельства не являются обнадеживающими. Вскоре после вступления в должность новый исполнительный директор Хорст Келер посетил ряд стран ― членов МВФ. Находясь в Таиланде в конце мая 2000 г., он отметил то, что давно общеизвестно вне МВФ и начало проникать в Фонд: опасность либерализации рынка капитала. Соседняя Индонезия сразу же схватилась за открывшуюся возможность, и во время его визита в июне правительство страны объявило о планах изучить опыт интервенций на рынке капитала. Но МВФ быстро поставил на место индонезийцев и Келера. Бюрократия победила: либерализация рынка капитала может казаться с теоретической точки зрения проблематичной, но планам интервенций (контроля) на рынке капитала, разумеется, не место на рабочем столе тех, кто просит помощи у МВФ.
Были и другие движения в сторону реформ, нерешительные или недоработанные{56}. Когда поднялся вал критики огромных выкупов долгов в 1990-х годах, последовал ряд неудачных реформ. Сначала появился пакет упреждающих кредитов ― предоставление кредитов прежде, чем кризис фактически разразится,- Бразилии. Они предотвратили кризис в этой стране, но только на несколько месяцев и ценой огромных издержек. Потом была идея чрезвычайной кредитной линии, другой меры, предполагающей, что деньги держатся наготове на случай, если возникнет кризис{57} Это тоже не сработало, в основном потому, что никто не заинтересовался этой идеей на предложенных условиях{58}. Было признано, что внешние выкупы долгов содействовали моральному риску, практике слабой проверки заемщиков, и тогда появилась стратегия внутреннего выкупа долгов. Согласно этой стратегии, кредиторы должны были нести часть издержек. Стратегия была предназначена не для таких крупных стран, как Россия, а скорее для малых и слабосильных стран, таких, как Эквадор, Украина, Румыния и Пакистан. Как уже разъяснялось в главе восьмой, в общем и целом стратегия внутреннего выкупа была неправильной. В некоторых случаях от нее вскоре отказались, как это сделала Румыния, но только после того, как она успела нанести значительный ущерб экономике страны. В других случаях, например в Эквадоре, она была осуществлена и нанесла еще больший, опустошительный ущерб. Новый министр финансов США[63] и новый исполнительный директор МВФ высказали сомнения относительно тотальной эффективности стратегии больших выкупов, но потом возвратились к ней снова: II млрд. долл. и 21 млрд. долл. были предоставлены Турции в 2000 г. и Аргентине в 2001 г. Окончательный провал стратегии выкупов в Аргентине вынудил, по-видимому, начать пересмотр стратегии.
Несмотря на широкий, хотя и не всеобщий, консенсус по реформам, возникло сопротивление финансовых центров, иногда поддерживаемых министерством финансов США. Во время Восточноазиатского кризиса, когда внимание было сфокусировано на прозрачности, стало очевидным, что для осведомленности в происходящем на возникающих рынках нужно знать, что делают хеджевые фонды и офшорные банковские центры. Действительно, есть опасения, что прозрачность в других местах приведет к увеличению объема операций, осуществляемых по этим каналам, и, таким образом, в целом будет даже меньше информации о происходящем. Министр Саммерс встал на защиту хеджевых фондов и офшорных банковских центров, сопротивляясь призывам к большей прозрачности. Излишняя прозрачность, утверждал он, может снизить стимулы к сбору информации, что на техническом жаргоне называется функцией «цена ― раскрытие». Реформы офшорных банковских центров, которые были учреждены как тихие гавани для уклонения от налогов и регулирования, начали набирать темпы только после 11 сентября. Это не было неожиданностью: существование подобных финансовых структур есть результат сознательной политики передовых промышленных стран, которая осуществлялась под давлением финансовых рынков и богатых.
Другие, даже явно незначительные, реформы встретили сильное сопротивление как развивающихся, так и развитых стран. Когда выяснилось, что краткосрочная задолженность играет ключевую роль в кризисах, внимание было обращено на условия эмиссии облигаций, которые стали допускать конвертацию за одни сутки этих считавшихся долгосрочными бумаг в краткосрочные{59}. По мере того как объем требований на внутренний выкуп долгов кредиторами возрастал, возрастали и требования изменений в условиях эмиссии облигаций. Предполагалось так изменить эти условия, чтобы они облегчали «принудительное» участие кредиторов в разрешении кризисных ситуаций путем неофициальных соглашений с заемщиками в соответствии с так называемыми статьями о коллективных действиях[64]. Рынки облигаций до сих пор успешно сопротивлялись реформам, даже когда эти реформы, по-видимому, получили некоторую поддержку от МВФ. Критики реформ в качестве аргумента приводили то, что такие условия эмиссии удорожают кредит для страны-заемщика, но этот аргумент упускает из виду главное. Сегодня издержки кредита очень велики, особенно когда дела идут плохо. Но только часть этих издержек несет заемщик.
ЧТО ЖЕ НА САМОМ ДЕЛЕ НУЖНО?
Осознание проблем прошло долгий путь. Но перестройка международной финансовой системы только еще началась. По моему мнению, необходимы следующие ключевые реформы:
1. Признание опасностей либерализации рынка капитала, а также того, что потоки краткосрочного капитала («горячих денег») вызывают огромные экстерналии, издержки которых не несут стороны, участвующие в операции (заимодавцы и заемщики). Везде, где возникают большие экстерналии, желательны интервенции, в том числе и те, которые осуществляются через банковскую и налоговую системы{60}. Вместо того чтобы сопротивляться этим интервенциям, международные финансовые институты должны направить свои усилия на усовершенствование их механизмов.
2. Реформа процедур банкротства и невостребования долгов. Адекватный путь решения проблем, возникающих, когда частный заемщик не может возвратить кредит, будь то иностранный или отечественный, лежит через банкротство, а не через финансируемый МВФ выкуп долгов для кредиторов. Требуется реформа процедуры банкротства, которая признает специфический характер банкротств, возникающих на почве макроэкономических нарушений хода дел. Для этого нужна суперодиннадцатая глава{61}, положение о банкротстве, которая обеспечивает ускоренную реструктуризацию и дает больше возможностей для продолжения работы прежнего менеджмента. Такая реформа принесет дополнительную пользу, побуждая кредиторов к тщательной подготовке кредита вместо поощрения безответственного кредитования, которое было общей практикой в прошлом{62}. Попытки провести более благоприятную для кредиторов реформу процедуры банкротства, не принимая во внимание специфику банкротств на макроэкономической почве, не являются решением проблемы. На этом пути не удастся найти подход к проблеме стран, находящихся в состоянии кризиса. Это лекарство, вероятнее всего, не вылечит. Мы видели на примере Восточной Азии, что нельзя просто привить законодательство одной страны к древу обычаев и норм другой. Проблемы суверенного дефолта[65] (как это имеет место в Аргентине) еще более сложны, но и здесь следует больше полагаться на банкротство и временное невостребование долгов, пункт реформ, на который МВФ, по-видимому, тоже дал свое запоздалое согласие. Но МВФ не может здесь играть центральной роли. Он сам крупнейший кредитор, и в нем доминируют страны-кредиторы. Система банкротств, при которой кредитор или его представитель в то же время являются судьями по делам банкротства, никогда не будет принята ввиду своей несправедливости.
3. Меньшее использование выкупа долгов для кредиторов. С расширением использования процедур банкротства и временного невостребования долгов будет сокращаться потребность в больших выкупах долгов. Эти выкупы часто проваливались, а деньги шли либо на обеспечение того, что западные кредиторы получали возврат кредитов в большем размере, чем они получили бы при других обстоятельствах, либо на поддержание валютных курсов на завышенном уровне дольше, чем это было бы при иной стратегии (позволяя богатым резидентам страны вывести из нее больше денег на более выгодных условиях и оставляя при этом страну под более тяжким бременем задолженности). Как мы уже убедились, выкупы долгов не только не давали нужных результатов, но и усугубляли проблему, снижая стимулы к осмотрительности при кредитовании и к страхованию от валютных рисков.
4. Усовершенствование банковского регулирования как в области разработки, так и в области механизма применения в развитых и развивающихся странах. Слабое банковское регулирование в развитых странах может вести к плохой практике кредитования, экспорту нестабильности. В то же время возможна полемика по вопросу о том, содействует ли стабильности финансовой системы в развитых странах расчет нормативов достаточности собственного капитала на базе рисков. Мало сомнений в том, что он способствовал глобальной нестабильности, поощряя краткосрочное кредитование. Дерегулирование финансового сектора и излишняя опора на нормативы достаточности собственного капитала были неверно ориентированными и оказали дестабилизирующее влияние. На самом деле нужен более широкий, менее идеологический подход к регулированию. Таиланд поступил правильно, когда ограничил кредитование спекуляций недвижимостью в 1980-х годах. Было ошибочным рекомендовать Таиланду отменить эти ограничения. Существует большое число других ограничений, например ограничение скорости (ограничение на темп возрастания банковских активов), которые, по-видимому, способствуют стабильности. В то же время реформы не должны упускать из виду более широкие цели: безопасная и здоровая банковская система имеет важное значение, но она должна, кроме того, еще снабжать предприятия капиталом и содействовать созданию рабочих мест{63}.
5. Усовершенствованное управление рисками. Сегодня страны во всем мире сталкиваются с огромным риском, связанным с неустойчивостью валютных курсов. Хотя суть проблемы ясна, решение ее неясно. Эксперты ― в том числе и из МВФ ― не уверены в системах предлагаемых ими валютных курсов. Они рекомендовали Аргентине привязать свою валюту к доллару. После Восточноазиатского кризиса они утверждали, что страна должна иметь либо свободно плавающий курс, либо фиксированный по отношению к какой-либо базе. После катастрофы в Аргентине эту рекомендацию, видимо, снова придется изменить. Все равно, какими будут реформы механизма образования валютных курсов, страны останутся перед лицом огромных рисков. Малые страны, такие, как Таиланд, торгующие со многими странами, сталкиваются с серьезной проблемой, когда курсы главных валют колеблются с амплитудой в 50 и более процентов. Фиксация своего валютного курса не решит их проблем; она может усилить колебания по отношению к другим валютам. Однако есть и другие аспекты риска. Латиноамериканский долговой кризис 1980-х годов{64} принес сильнейшее повышение процентных ставок. Оно произошло вследствие жесткой кредитно-денежной политики, проводимой председателем Федеральной резервной системы Полом Волкером. Развивающимся странам приходилось учиться управлению этими рисками, например, путем покупки страховки от этих флуктуаций мирового рынка капитала. К сожалению, сегодня эти страны могут покупать страховку только от краткосрочных флуктуаций. Конечно, развитые страны имеют больше возможностей работать с этими рисками, чем менее развитые, и они могут помочь последним развернуть эти страховые рынки. Поэтому имеет смысл предоставление кредитов развитыми странами и международными финансовыми институтами развивающимся странам в формах, удобных для борьбы с рисками, т.е. таких, когда кредиторы берут на себя риск сильных флуктуаций реальной процентной ставки.
6. Усовершенствование социальных страховочных сеток. Частью задач управления рисками является повышение возможностей уязвимых слоев населения страны компенсировать риски. Большинство развивающихся стран имеют очень слабые социальные страховочные сетки, причем отсутствуют программы страхования от безработицы. Даже в более развитых странах страховочные сетки слабы и неадекватны в двух секторах, преобладающих в развивающихся странах,- сельском хозяйстве и малом бизнесе. Поэтому при предстоящем совершенствовании развивающимися странами своих страховочных сеток международная помощь будет иметь существенное значение.
7. Усовершенствование системы антикризисных мер. Мы уже видели неудачу антикризисных мер во время кризиса 1997-1998 гг. Предоставляемая помощь была плохо разработана и плохо осуществлялась. Программы не учитывали отсутствие страховочных сеток, жизненную важность поддержания кредитных потоков, а также то, что коллапс торговли между странами приведет к расползанию кризиса. Эта политика основывалась на плохих прогнозах. Более того, ее разработчики были не способны понять, что гораздо легче ликвидировать фирмы, чем их воссоздавать, что ущерб от высоких процентных ставок не будет компенсирован их понижением. Должен быть восстановлен баланс: проблемы наемных работников и малого бизнеса должны быть сбалансированы с проблемами кредиторов; воздействие политики на бегство отечественного капитала должно быть сбалансировано с явно чрезмерным вниманием, которое сегодня уделяется внешним инвесторам. Антикризисные меры на случай предстоящих финансовых кризисов должны быть встроены в социальный и политический контекст. Не говоря уже об опустошении во время мятежей, случающихся, когда имеет место неправильное кризисное управление, капитал нельзя привлечь в страны, сталкивающиеся с социальными беспорядками, и ни одно государство, за исключением самых репрессивных, не может справиться с такими беспорядками. Особенно если население чувствует, что осуществляется политика, навязанная извне.
Но что самое важное, необходимо возвращение к основным принципам экономической науки; вместо того чтобы фокусировать внимание на эфемерной психологии инвестора, на непредсказуемости формирования доверия, МВФ нужно вернуться к своему первоначальному мандату предоставления финансовых средств для восстановления совокупного спроса в странах, столкнувшихся с экономической рецессией. Страны развивающегося мира в который раз спрашивают: почему, когда Соединенные Штаты переживают спад, там выступают за экспансионистскую фискальную и кредитно-денежную политику, а когда спад переживают развивающиеся страны, им рекомендуют как раз обратное. Когда в Соединенных Штатах в 2001 г. началась рецессия, полемика шла не о том, нужен ли пакет стимулирующих мероприятий, а о разработке его структуры. На сегодня уроки Аргентины и Восточной Азии ясны: доверие к экономике не может сформироваться, пока она продолжает находиться в трясине глубокой депрессии. Условия, которые МВФ предлагает принять странам в обмен на свои деньги, должны не только ограничиваться гораздо более узким кругом вопросов, но и учитывать это обстоятельство.
* * *
Существуют и другие желательные изменения: если заставить МВФ раскрыть ожидаемое влияние их программ на «бедность» и безработицу, то это вынудит их обратить внимание на эти параметры экономической политики. Страны должны знать вероятные последствия того, что им рекомендуют осуществить. Если Фонд систематически ошибается в своем анализе ― например, рост бедности всегда получается большим, чем в прогнозе, ― он должен за это держать ответ. Есть ли что-то системно ошибочное в его моделях? Или Фонд намеренно пытается дезориентировать тех, кто принимает политические решения?
РЕФОРМИРОВАНИЕ ВСЕМИРНОГО БАНКА И СИСТЕМЫ ПОМОЩИ РАЗВИТИЮ
Я сохраняю надежду на возможность реформирования международных экономических институтов отчасти потому, что лично наблюдал изменения во Всемирном банке. Добиться этого было нелегко, и их не удалось продвинуть так далеко, как хотелось бы. Но изменения все же были значительными.
Ко времени моего вступления в должность новый президент Банка Джеймс Вульфенсон уже достаточно преуспел в своих попытках сделать Банк более отзывчивым к заботам развивающихся стран. Хотя этот новый курс был не всегда четко очерчен, а его интеллектуальные основы не всегда достаточно тверды и поддержка его во Всемирном банке далека от всеобщей, Банк уже начал реагировать на фундаментальную критику в его адрес. Реформа охватывала философию Банка в трех областях: развитие; общая и особая помощь Банка; отношения между Банком и развивающимися странами.
Производя переоценку курса. Банк изучал примеры успешного развития{65}. К некоторым урокам, полученным в результате этого изучения, Банк уже ранее пришел самостоятельно: важность существования в рамках своих бюджетных ограничений, важная роль образования, в том числе и женского, и необходимость макроэкономической стабильности. Однако появились и новые темы. Успех был достигнут путем не только обеспечения начального образования, но и создания сильной технологической базы, которая включала продвинутую подготовку кадров. Оказалось, что можно способствовать большему равенству и быстрому росту одновременно. Поддержка торговли и открытость имели значение[66], но это была поддержка экспортной экспансии, порождающей рабочие места, а не потери рабочих мест в результате возрастающего импорта. Таковы были факторы, инициировавшие рост. Если правительство проводило мероприятия, способствовавшие экспорту и созданию новых предприятий, либерализация срабатывала, в противном случае она часто терпела неудачи. В Восточной Азии государство играло ключевую роль в успешном развитии, помогая создавать институты, способствующие аккумуляции сбережений и эффективному распределению инвестиций. Преуспевшие страны также обращали большее внимание на конкуренцию и создание новых предприятий, чем на приватизацию и реструктуризацию уже существующих предприятий.
В целом преуспевшие страны следовали курсу комплексного подхода к развитию. Тридцать лет назад экономисты как левого, так и правого толка, казалось, часто соглашались с тем, что повышение эффективности распределения ресурсов и увеличение предложения капитала составляют суть развития. Их разногласия заключались только в том, могут ли эти изменения осуществляться при помощи центрального планирования или неограниченной рыночной свободы. В конце концов оказалось, что ни то, ни другое не срабатывает. Развитие предполагает не только наличие ресурсов и капитала, но и трансформацию общества{66}. Ясно, что ответственность за эту трансформацию нельзя возложить на международные финансовые институты, однако они могут сыграть важную роль. По крайней мере они не должны стать препятствием на пути успешной трансформации.
МЕЖДУНАРОДНАЯ ПОМОЩЬ
Но помощь зачастую осуществляется в соответствии с принципом- создавай препятствие на пути эффективного перехода к рыночной экономике. Как уже знаем из главы второй, обусловленность ― это выдвижение множества условий ― часть которых носит политический характер ― для создания предпосылок, чтобы помощь не сработала. Они не приводят к лучшей политике, более быстрому росту, лучшим результатам. Страны, которые считают, что реформы навязаны извне, не чувствуют себя облеченными полномочиями и преданными идее этих реформ. Однако их участие весьма существенно, чтобы произошли реальные изменения в обществе. Но что еще хуже, обусловленность подрывает демократические процессы. Даже в МВФ появился тусклый проблеск осознания того, что они зашли слишком далеко со своей обусловленностью, что множество условий затрудняет развивающимся странам концентрацию на приоритетных направлениях. Но поскольку, в соответствии с этим осознанием, делались попытки облагородить обусловленность, во Всемирном банке дискуссия о реформе продолжалась. Некоторые выдвигали идею, что обусловленность надо заменить селективностью, оказывать помощь странам, у которых хорошая траектория развития, разрешая им при этом самим выбирать для себя стратегию развития, и покончить с мелочной опекой, характерной для прошлого. Есть доказательства, что селективность может оказать значительное положительное воздействие как на рост, так и на сокращение бедности.
СПИСАНИЕ ДОЛГОВ
Развивающимся странам необходима не просто помощь на нужды развития, а как можно большая помощь. Относительно небольшие суммы денег могут сделать очень многое в области здравоохранения и грамотности. В реальном выражении, с учетом инфляции, средства, выделяемые на помощь, фактически убывают, более того, убывают доли от дохода развитых стран в процентном выражении или в расчете на душу населения развивающихся стран. Нужна база для финансирования помощи (и других видов продукции общественного потребления) на более устойчивой основе, свободной от произвола внутренней политики США или других стран. Выдвинуты разные предложения.
Когда учреждался МВФ, ему было дано право создания Специальных Прав Заимствования (СПЗ), своего рода международных денег. Сегодня, когда умудренные опытом страны откладывают ежегодно в резервы миллиарды долларов, чтобы защитить себя от превратностей мирового рынка, часть дохода не превращается в совокупный спрос. Экономический спад 2001-2002 гг. выдвинул эту проблему на передний план. Эмитируя СПЗ для финансирования производства продукции глобального общественного потребления, в том числе финансирования помощи развитию, можно поддержать глобальную экономику и в то же самое время помочь некоторым беднейшим странам мира. Второе предложение связано с использованием доходов от глобальных экономических ресурсов ― полезных ископаемых морского дна и прав на рыболовство в океане ― для финансирования помощи развитию.
Недавно внимание привлекла идея списания долгов, и для этого были хорошие основания. Без списания долгов многие из развивающихся стран не могут расти. Огромные доли их доходов от текущего экспорта уходят на выплаты по долгам развитым странам{67}. «Юбилейное движение 2000 США» стимулировало огромную международную поддержку списанию долгов. Движение получило поддержку церквей во всем развитом мире. Для них оно представляется моральным императивом, отражением основных принципов экономической справедливости.
Проблема моральной ответственности кредиторов особенно четко просматривается на примере долгов «холодной войны»{68}. Когда МВФ и Всемирный банк давали кредиты печально известному правителю Демократической Республики Конго Мобуту, они знали (или должны были знать), что большая часть денег не будет использована для помощи бедным людям, а послужит обогащению лично Мобуту. Деньги были выплачены для обеспечения того, чтобы этот коррумпированный лидер придерживался союза с Западом. Очень многие считают несправедливым, что рядовые налогоплательщики в странах с коррумпированными режимами расплачивались по займам, которые делали лидеры, не представлявшие их.
Юбилейное движение имело успех, добившись обещания списать крупные суммы долгов. До 2000 г. существовала программа облегчения долгового бремени для стран с особо высокой задолженностью, но лишь немногие страны удовлетворяли критериям, установленным МВФ. К концу 2000 г. под давлением международной общественности долговой порог был снижен, и списание долгов распространено на двадцать четыре страны.
Но дело облегчения долгового бремени должно быть продолжено: нынешние соглашения касаются только беднейших стран.
Такие страны, как Индонезия, несмотря на опустошения, вызванные Восточноазиатским кризисом, и на провалы политики МВФ, все еще считаются слишком благополучными, чтобы их пустили под зонтик соглашения о списании долгов.
РЕФОРМИРОВАНИЕ ВТО И ОБЕСПЕЧЕНИЕ БАЛАНСА В ПОВЕСТКЕ ДНЯ ТОРГОВЫХ ПЕРЕГОВОРОВ
Глобальные протесты против конференций ВТО начались в Сиэтле, штат Вашингтон, потому, что эта организация стала наиболее наглядным символом глобальных несправедливостей и лицемерия передовых промышленных стран. В то время как эти страны провозглашали и навязывали силой открытие рынков развивающихся стран для своих промышленных товаров, они продолжали держать свои рынки закрытыми для таких товаров развивающихся стран, как текстиль и сельскохозяйственные продукты. Проповедуя для развивающихся стран необходимость отказа от субсидирования производства, сами они продолжали предоставлять миллиардные субсидии своим фермерам, что делало товары, произведенные крестьянами развивающихся стран, неконкурентоспособными. Превознося блага конкурентных рынков. Соединенные Штаты поспешили организовать глобальные картели по стали и алюминию, как только им показалось, что их отечественным производителям угрожает импорт. Соединенные Штаты протолкнули либерализацию финансовых услуг, но оказали сопротивление либерализации сектора других услуг, в которых развивающиеся страны были конкурентоспособны,- строительства и морских перевозок. Как мы уже отмечали, повестка дня торговой конференции была настолько несправедливой, что не только бедные страны не получили своей справедливой доли выгод, но и беднейший регион мира ― Африка к югу от Сахары ― фактически оказался в результате последнего раунда торговых переговоров в худшем положении.
Эти несправедливости все больше осознавались, и это вместе с проявленной твердостью ряда развивающихся стран привело к тому, что на конференции в Доха (ноябрь 2001 г.) было принято решение о новом раунде торговых переговоров под девизом «Развитие», в повестку дня которого был включен вопрос о корректировке некоторых прошлых дисбалансов. Однако предстоит очень долгий путь: Соединенные Штаты и другие передовые промышленные страны согласились только на то, чтобы обсудить возможность корректировки некоторых из этих дисбалансов, рассматривая это как уступку!
Одной из сфер особой озабоченности конференции в Доха были права на интеллектуальную собственность. Они очень важны с точки зрения стимулирования инновационной деятельности, хотя результаты наиболее важных, ключевых исследований, например в области фундаментальной науки и математики, не подлежат патентованию. Никто не отрицает важность прав на интеллектуальную собственность. Но эти права нуждаются в том, чтобы были сбалансированы права и интересы производителей с таковыми пользователей, причем не только пользователей в развивающихся странах, но и исследователей в развитых странах. На заключительных стадиях Уругвайских переговоров Управление по делам науки и технологий и Совет экономических консультантов были обеспокоены тем, что не достигнут баланс прав ― соглашение ставило интересы производителей выше интересов пользователей. Мы были обеспокоены тем, что в результате этого темп научного прогресса и нововведений может быть фактически заторможен. Ведь в конце концов знания являются важнейшим ресурсом в области исследований, и более сильная защита прав интеллектуальной собственности может увеличить цену этого ресурса. Мы были также обеспокоены последствиями, которые могли привести к прекращению доступа бедных к лекарствам, необходимым для спасения жизни. Эта проблема впоследствии привлекла внимание международной общественности в контексте обеспечения средствами против СПИДа населения Южной Африки. Взрыв возмущения международной общественности вынудил фармацевтические компании к отступлению ― казалось, что дело продвинется вперед и наиболее нежелательных последствий удастся избежать. Однако имеет смысл заметить, что даже администрация США, находившаяся тогда в руках демократической партии, поддерживала фармацевтические компании. Но мы тогда еще полностью не осознали опасности био-пиратства. Транснациональные компании патентуют традиционные виды лекарств и пищевых продуктов. При этом они не только стремятся делать деньги на «ресурсах», которые по праву принадлежат развивающимся странам, но и душат их отечественные фирмы, долгое время поставлявшие эту продукцию. Пока еще неясно, выдержат ли эти патенты судебное разбирательство, если будут реально поданы соответствующие исковые заявления. Абсолютно ясно одно: менее развитые страны не располагают ни правовыми, ни финансовыми ресурсами, чтобы оспорить такие патенты в суде. Эта проблема стала источником огромной эмоциональной и потенциально экономической озабоченности во всем развивающемся мире. Я недавно посетил эквадорскую горную деревню в Андах, где местный староста возмущался тем, что глобализация привела к био-пиратству.
Реформирование ВТО потребует дальнейших размышлений о более сбалансированной повестке дня торговых переговоров ― более сбалансированной в отношении интересов развивающихся стран, в отношении проблем, которыми озабочена мировая общественность, таких, как сохранение среды обитания. Все это выходит за рамки чисто торговых вопросов.
Но корректировка дисбалансов не нуждается в том, чтобы мир ждал окончания нового раунда торговых переговоров. Международная экономическая справедливость требует от развитых стран действий для открытия себя честной торговле и справедливым отношениям с развивающимися странами без борьбы за столом переговоров или попыток вырвать уступки в обмен на это. Европейский союз уже сделал шаги в этом направлении в рамках инициативы «все, кроме оружия», которая разрешает свободный импорт всех товаров, кроме оружия, из беднейших стран в Европу. Это еще не дает ответа на все жалобы развивающихся стран. Они все еще не в состоянии конкурировать с сильно субсидируемым европейским сельским хозяйством. Но это большой шаг в правильном направлении. Вызов также заключается в том, чтобы привлечь к участию Соединенные Штаты и Японию. Сдвиг в этой области дал бы огромные шансы развивающемуся миру и был бы выгоден даже развитым странам, где потребители могли бы получать товары по более низким ценам.
НА ПУТИ К ГЛОБАЛИЗАЦИИ С БОЛЕЕ ЧЕЛОВЕЧЕСКИМ ЛИЦОМ
Реформы, контуры которых я обрисовал, помогут сделать глобализацию более справедливой и более эффективной в смысле повышения уровней жизни, в особенности бедных. Я не ставил вопроса об изменении институциональных структур. Сами умонастроения касательно глобализации должны измениться. Министры финансов и торговли рассматривают глобализацию как чисто экономическое явление, но для множества людей в развивающемся мире она выходит далеко за эти пределы.
Одна из причин атак на глобализацию заключается в том, что она представляется процессом, подрывающим традиционные ценности. Эти конфликты вполне реальны и до некоторой степени неизбежны. Экономической рост, в том числе и тот, что инициирован глобализацией, даст в итоге урбанизацию, подрывающую традиционные аграрные общества. К сожалению, те, кто ответственен за управление глобализацией, восхваляя ее позитивные результаты, слишком часто демонстрируют недооценку ее негативных сторон, угрозу культурной идентичности и системе ценностных ориентаций{69}. Это очень удивительно, поскольку эти проблемы остро осознаются в самих развитых странах: Европа защищает свою аграрную политику, не просто аргументируя в терминах особых групповых интересов, а ссылаясь на необходимость сохранения сельских традиций. Люди, живущие в малых городах, повсеместно жалуются на то, что большие общенациональные розничные системы и торговые центры уничтожили их малый бизнес и уклад их общин.
Темп глобальной интеграции имеет существенное значение: более постепенный процесс дает возможность традиционным институтам и нормам избежать разрушения, приспособиться и найти ответы на новые вызовы.
Подобную же озабоченность вызывает воздействие глобализации на демократию. Есть мнение, что глобализация часто приводит к замене старой диктатуры национальных элит на новую диктатуру международного финансового капитала. Странам фактически говорят, что если они не примут определенные условия, то рынки капитала или МВФ откажут им в кредитах. Их по существу вынуждают частично отказаться от суверенитета для того, чтобы переменчивые рынки капитала, в том числе и спекулянты, которых интересует только краткосрочная прибыль, но не долговременный рост страны и повышение жизненного уровня ее населения, могли их «дисциплинировать», указав им, что они должны и чего не должны делать.
Но страны должны иметь право выбора, включая право выбирать, до каких пределов они допустят подчинение международным рынкам капитала. Те из них, которые, как, например, в Восточной Азии, уклонились от следования жестким указаниям МВФ, росли быстрее при большем равенстве и при сокращении бедности в отличие от тех, кто повиновался приказам МВФ. Ввиду того что альтернативные варианты политики по-разному влияют на разные социальные группы, страна должна делать выбор путем внутренних политических процессов, а не под давлением международных бюрократов. Даже если бы этот выбор негативно повлиял на рост, это ― цена, которую многие развивающиеся страны готовы были бы заплатить за то, чтобы построить более демократичное и более справедливое общество, точно так же как многие общества заявляют сегодня, что можно частично пожертвовать ростом ради лучшего состояния среды обитания. До тех пор пока глобализация будет проводиться так, как сейчас, она будет равносильной лишению населения развивающихся стран гражданских прав. Неудивительно, что она встречает сопротивление, особенно со стороны тех, кто лишается прав.
* * *
Сегодня на глобализацию сыплются обвинения со всех концов света. Существует разочарование глобализацией, и это справедливо. Глобализация может быть доброй силой: глобализация идей демократии и гражданского общества изменила ход мыслей людей, возникли глобальные политические движения, которые привели к смягчению долгового бремени и договору о противопехотных минах. Глобализация помогла сотням миллионов людей поднять свой жизненный уровень выше, чем они сами или большинство экономистов могли себе представить в недавнем прошлом. Глобализация экономики оказалась выгодной странам, которые ею воспользовались для выхода со своим экспортом на новые рынки и обеспечили условия для притока иностранных инвестиций. Но даже если это так, странами, получившими наибольшие выгоды, оказались те страны, которые взяли свою судьбу в собственные руки и осознали роль, которую государство может сыграть в развитии, вместо того чтобы положиться на саморегулирующийся рынок, который выдвигает свои собственные проблемы.
Но есть еще миллионы людей, на благо которых глобализация не сработала. Многие из них фактически стали жить хуже, поскольку их рабочие места были ликвидированы, а их жизнь стала менее безопасной. Они чувствуют себя все более беспомощными в противостоянии силам, находящимся вне пределов их контроля. Они видят, что их демократии подорваны, а культуры подверглись эрозии.
Если глобализация будет продолжаться в том же духе, как это было до сих пор, если мы будем продолжать отказываться учиться на своих ошибках, глобализация не только не будет способствовать развитию, но и будет продолжать создавать бедность и нестабильность. При отсутствии реформ уже начавшийся откат будет набирать скорость, а разочарование глобализацией ― нарастать.
Это будет нашей общей трагедией, и в особенности для миллиардов людей, которые могли бы при ином исходе повысить свой жизненный уровень. Хотя экономически больше всего проигрывает население развивающихся стран, будет и более широкий политический резонанс, который затронет развитый мир.
Если реформы, которые я в общих чертах наметил в предыдущей главе, будут приняты всерьез, то сохранится надежда, что более гуманный процесс глобализации может стать мощной силой добра, от него выиграет огромное большинство живущих в развивающихся странах, и его будут приветствовать. Если это произойдет, то разочарование глобализацией сослужит нам хорошую службу.
Нынешняя ситуация напоминает мне ту, которая сложилась в мире семь десятилетий назад. Когда мир сорвался в Великую депрессию, сторонники свободного рынка говорили: «Не надо беспокоиться; рынки обладают саморегуляцией, и через некоторое время экономическое процветание возобновится». Не обращайте внимания на несчастья тех, чьи жизни разрушаются в ожидании этого возможного благополучного исхода. Но Кейнс выдвинул тезис, что рынки не обладают саморегуляцией или по крайней мере не восстанавливаются в приемлемое время. (Его знаменитый афоризм гласит: «В долгосрочной перспективе все мы покойники»[67].) Безработица может сохраниться на долгие годы, и поэтому требуется вмешательство государства. Кейнс был поставлен к позорному столбу ― подвергся нападкам как социалист, критик рыночной экономики. Однако в определенном смысле Кейнс был убежденным консерватором. Он сохранял фундаментальную веру в рыночный механизм: если только государство сможет помочь преодолеть этот единственный провал, экономика будет способна функционировать достаточно эффективно. Он не хотел полной ликвидации рыночной системы; но он знал, что, если не решить эти фундаментальные проблемы, возникнет колоссальное народное возмущение. И кейнсианское лекарство помогло: после Второй мировой войны такие страны, как Соединенные Штаты, следовали предписаниям Кейнса и спады в них были более редкими и менее глубокими, а периоды роста более длительными, чем раньше.
Сегодня система капитализма стоит на перепутье точно так же, как это было во время Великой депрессии. В 1930-х годах капитализм был спасен Кейнсом, который придумал политику, создающую рабочие места и спасающую бедствующих от коллапса глобальной экономики. Сейчас миллионы людей во всем мире ждут, может ли быть процесс глобализации реформирован таким образом, чтобы его блага распространялись на более широкие слои.
К счастью, существует растущее осознание этих проблем, и одновременно возрастает политическая воля предпринять что-либо. Почти все, кто вовлечен в проблемы развития, даже люди из вашингтонского истеблишмента, теперь согласны с тем, что поспешная либерализация рынка капитала без сопровождающего ее регулирования может стать опасной. Они согласны также с тем, что излишне ограничительная фискальная политика во время Азиатского кризиса 1997 г. была ошибкой. Когда Боливия впала в 2001 г. в рецессию, частично вызванную глобальным экономическим спадом, были некоторые намеки на то, что страну не будут вынуждать следовать традиционным путем жесткой фискальной экономии и сокращения государственных расходов. Вместо этого по состоянию на январь 2002 г. представляется, что Боливии будет разрешено стимулировать свою экономику, помогая ей преодолеть рецессию с использованием доходов от недавно открытых запасов природного газа, пока не начнется перелом и экономика не возобновит рост. После катастрофы в Аргентине МВФ осознал ошибочность стратегии больших выкупов и начинает обсуждение стратегии временного невостребования долгов и реструктуризации через банкротства, т.е. тех альтернативных вариантов, которые я и другие предлагают уже в течение многих лет. Списание долгов в результате деятельности Юбилейного движения и уступки на переговорах в Доха, позволяющие начать новый раунд торговых переговоров с темой развития в повестке дня[68], представляют собой две новые победы.
Несмотря на эти победы, нужно сделать еще очень многое, чтобы сомкнуть разрыв между риторикой и реальностью. В Доха развитые страны согласились только обсудить проблемы более честной торговли, дисбалансы прошлого раунда не были скорректированы. Банкротство и невостребование долгов стоят теперь в повестке дня, но нет еще уверенности, что будет достигнут баланс между интересами кредитора и дебитора. Сегодня участие развивающихся стран в дискуссиях по экономической стратегии гораздо шире, но все еще мало свидетельств того, что есть сдвиги в политике, отражающей это более широкое участие. Нужны изменения как в институтах, так и в умонастроениях. На место идеологии свободного рынка должен прийти анализ, базирующийся на экономической науке, со сбалансированной точкой зрения на роль государства и рынка, вытекающей из понимания провалов в функционировании того и другого.
Необходимо большое чувство такта со стороны внешних советников. Пока что они зачастую подрывали демократические процессы, навязывая сопротивляющимся странам политику, выражающую особые интересы. Вместо этого их настоящая роль состоит в поддержке демократических решений народа страны, принятых путем выяснения последствий разных вариантов политики, в том числе и их воздействия на разные социальные группы, в особенности на бедных.
Ясно, что необходима, разветвленная стратегия реформ. Одна из ветвей должна протягиваться в сторону реформы международного экономического порядка. Но такие реформы даются не скоро. Поэтому нужно протянуть вторую ветвь в сторону поощрения реформ, которые каждая страна может провести сама внутри себя. Развитые страны, например, несут особую ответственность за ликвидацию торговых барьеров, за претворение в жизнь того, что они проповедуют. Но в то время как степень ответственности развитых стран велика, у них нет достаточных стимулов действовать в соответствии с ней: в конце концов офшорные банковские центры и хеджевые фонды обслуживают интересы особых групп в развитых странах. И кроме того, развитые страны способны достаточно успешно противостоять нестабильности, которая может возникнуть в итоге провала реформ в развивающемся мире. На самом деле можно доказать, что Соединенные Штаты получили разного рода выгоды от Восточноазиатского кризиса.
Следовательно, развивающиеся страны должны взять на себя ответственность за свое благополучие. Они могут управлять своими бюджетами так, чтобы жить по средствам, может быть скудно, и устранить протекционистские барьеры, которые создают большие прибыли для немногих, но вынуждают потребителя платить высокие цены. Они могут их заменить сильным регулированием, защищающим их как от внешних спекулянтов, так и от корпоративных злоупотреблений внутри страны. Но важнее всего для развивающихся стран иметь эффективную государственность с сильной и независимой судебной властью, демократической подотчетностью, открытостью и прозрачностью, свободную от коррупции, которая душит эффективность общественного сектора и рост частного. .
Что они должны требовать от мирового сообщества? Только одного: внимания к их нуждам и права делать собственный выбор такими способами, которые отражают их собственные суждения, например о том, кто должен нести риски. Нужно поощрять принятие ими законов о банкротстве и создании регулирующих структур, приспособленных к их условиям, и отказ от моделей, разработанных в более развитых странах применительно к тамошней обстановке{70}.
Что им необходимо? Разработка политики, обеспечивающей устойчивый, справедливый и демократичный рост. В этом основа развития. Обогащение кучки людей или создание нескольких бессмысленно защищаемых отраслей, которые могут быть выгодны только элите страны, не является развитием. Оно не заключается и в том, что в стране появляются «Прада», Бенеттон, Ральф Лоурен или Луи Вютон[69] для городских богачей, в то время как деревенская беднота прозябает в нищете. Возможность покупать дамские сумочки от Гуччи в московских универмагах не означает, что экономика страны стала рыночной. Развитие состоит в трансформации общества, улучшении жизненных условий бедных, создании для каждого возможностей на успех и доступа к здравоохранению и образованию.
Такой тип развития не получится, если только кучка людей будет диктовать политический курс, которым должна следовать страна. Для того чтобы обеспечить принятие демократических решений, нужна активная полемика с вовлечением в нее широкого круга экономистов, официальных лиц государства и экспертов развивающихся стран. Нужно также широкое участие, выходящее далеко за пределы круга экспертов и политиков. Но и мы на Западе не можем уйти от нашей ответственности.
Изменить нынешний ход дел нелегко. Бюрократии, как и народы, склонны приобретать дурные привычки, и адаптация к изменениям может быть болезненной. Однако международные институты обязаны осуществить изменения, возможно болезненные, но наделяющие их способностью играть роль, которую они призваны играть, чтобы глобализация стала работать. И работать не исключительно на богатые и промышленные страны, а на бедные и развивающиеся страны тоже.
Развитым странам нужно сделать свою часть работы по реформированию международных институтов, управляющих глобализацией. Мы создали эти институты, и мы должны работать над тем, чтобы их перестроить. Если мы хотим ответить на вполне обоснованную обеспокоенность тех, кто выражает разочарованность в глобализации; если мы хотим, чтобы глобализация работала на миллионы людей, на которые она сейчас не работает; если мы хотим иметь глобализацию с человеческим лицом, наши голоса должны зазвучать. Мы не можем, мы не должны безучастно стоять в стороне.
ТЕЛЕГРАМКанал с обзорами, анонсами новинок и книжными подборками
Книжный Вестник
Бот для удобного поиска книг (если не нашлось на сайте)
Поиск книг
Свежие любовные романы в удобных форматах
Любовные романы
О психологии, саморазвитии и личностном росте
Саморазвитие
Детективы и триллеры, все новинки
Детективы
Фантастика и фэнтези, все новинки
Фантастика
Отборные классические книги
Классика
ВКОНТАКТЕБиблиотека с любовными романами, которая наверняка придётся по вкусу женской части аудитории
Любовные романы
Библиотека с фантастикой и фэнтези, а также смежных жанров
Фантастика
Самые популярные книги в формате фб2
Топ фб2
книги